8 октября 1951 г. на станции Гатчина-Балтийская, что 45 км южнее Ленинграда, высадился десант из шести молодых офицеров. Из них двое уже женатых. Здесь, в Гатчине, размещался полк, где им назначено было служить. День был не просто погожий. Не то слово. Это был один из тех дней, которые приняты называть днями золотой осени. Было около полудня. Настроение у всех отличное. Поэтому решили не ждать редкого автобуса, а идти пешком, через парк, как нас сориентировал дежурный по станции. Шли в направлении гатчинского дворца, по аллее, с обеих сторон засаженной ровными рядами "пожилых" лип. Мне вспомнился Ремарк и Unter den Linden.
Огромное полукружие белокаменного дворца впечатляло. По крайней мере, мне так казалось. И тут перед нами возникло удивительное - высокая бронзовая статуя, обращенная к нам задом, а лицом ко дворцу. Подошли, прочитали. Оказалось, что это памятник императору Павлу I.
- Как же так? Тирану и самодуру? Ну, ладно, Екатерине или Петру. А ему-то за что? Еще и памятник. Надо снести, - выразил свое мнение один из нас.
- Раз стоит, значит так надо, - сказал другой.
- И надо же! Столько революций и войн пролетело, а он стоит. И все ему до лампочки, - выразился третий.
- Но почему немцы его оставили? Дворец разрушили, а его оставили, - поставил вопрос четвертый лейтенант.
- А потому оставили, что Павел был приверженцем всего прусского, а значит, германского. Немцы хорошо знали об этом. Ведь его дед был немецким принцем, - разъяснил пятый. - И мать немка.. - Этим пятым был я. И знал об этом из учебника истории и собственных соображений.
- Ну, Бог с ним. Пусть стоит, - подытожил Данилов.
А Павел стоял, уперев левую руку в бедро, а в правой держал обнаженную шпагу, упертую в землю постамента. Отставленная левая нога. Взгляд, устремленный на дворец. Вздернутый вверх подбородок. Не знаю, кто из царей российских поставил этот памятник, скажу только, что скульптор очень удачно в образе Павла изобразил величие России. Наверное, не только я именно так понимал идею этого памятника. Поэтому он и стоял тогда. И сейчас стоит. Впрочем, это только мое мнение.
Прямой противоположностью памятнику был дворец. Он являл собой печальное зрелище. Приобретенный в конце ХVIII века императрицей Екатериной II, он долгие годы служи резиденцией ее сыну, наследнику российского престола Павлу Петровичу. Здесь, живя в одиночестве, он злобствовал, ждал смерти матери и вынашивал планы переустройства России на прусский манер. По тем временам гатчинский дворец принадлежал к шедеврам дворцового зодчества. Однако каток последней войны не пощадил его. Но стены остались. Крыша и перекрытия всех трех этажей рухнули или сгорели. Мусор, груды битого камня, невесть откуда взявшиеся сорные травы высотой чуть ли не в рост. Весь этот унылый мертвый пейзаж оживлялся единственным дымком, выходившим из трубы, просунутой во фрамугу окна. Что-то было за этим окном? Мы не могли знать.
В отличие от дворца, придворцовый парк бурлил активностью: работала лодочная станция, по живописному озеру плавали лодки с людьми и большое количество диких уток, по аккуратным дорожкам гуляли посетители парка, торговали в павильонах, танцплощадка приглашала вечером на танцы, стучали шарами в биллиардной.
- Ребята, да мы попали прямо в рай! Тут лучше, чем в Одессе!
Зашли в маленький павильончик, выпили по кружке бочкового пива, закусили бутербродами, посидели, покурили. Вышли из парка на центральную улицу. Тут нам встретился лейтенант. Он-то нас и проводил прямо до проходной полка. В полку нас ожидали. Какой-то старшина отвел нас в комнату, где стояли заправленные койки, тумбочки, стол, стулья, графины с водой, стаканы. Полный порядок. Когда мы расположились, пришел майор и сообщил, что в 16-00 мы все должны прибыть в штаб полка для представления командиру. Но когда мы пришли, оказалось, что командира полка срочно "вызвали" в горком партии. Поэтому принимать нас будет начальник штаба подполковник Чохонелидзе. Первым пошел я. Как положено, доложил. Навстречу мне поднялся из-за стола хозяин кабинета - откровенный грузин, без всяких инородных акцентов, да еще с буденновскими усами. Улыбаясь, он наклонил голову и пожал мне руку. Истинно благородный жест. Он внимательно посмотрел мне в глаза. И я понял: это человек обаятельный. По большому счету обаятельность - понятие субъективное. Но по мне обаятелен тот, кто вызывает к жизни чувства симпатии и доверия.
Я ответил на обычные анкетные вопросы. Чохонелидзе задумался, а потом спросил:
- Какому виду спорта Вы отдаете предпочтение?
- Я люблю гимнастику. У меня второй разряд.
- Отлично! Я тоже люблю этот вид. Скажите, а Вы стойку на кистях держите уверенно?
- Вполне уверенно.
- А если рука в руку?
- Если руки твердые, то могу и так.
- Вот и хорошо. У нас тут собралась группа. Хотим показать на концерте 7 ноября, в полковом клубе, гимнастическую композицию. Но не было верхового со стойкой на кистях. А теперь есть Вы. Не возражаете?
- Нет, я с удовольствием.
Вежливо попрощавшись, Чохонелидзе отпустил меня.
Когда представились все, начальник строевого отдела капитан Сердюк сказал, что на сегодня мы свободны, можем ознакомиться с городом, а завтра, в девять утра, мы должны быть штабе, в строевом отделе.
Все было понятно. Мы отправились в свое общежитие. Надо было где-то что-то поесть. Опекавший нас старшина рассказал, что в городе есть три точки, где можно это сделать: чайная в самом центре, ресторан на Варшавском вокзале и, а это самое лучшее заведение, ресторан "Весна" на улице Советской, тоже в центре.
Единогласно выбрали "Весну". Вышли на главную улицу города - проспект 25-летия Октября. Правда, улица эта названию "проспект" явно не отвечала: она была маленькой частичкой автотрассы Ленинград-Киев со всеми присущими ей изгибами. Погода стояла отличная, настроение наше было еще лучше: мы ведь шли к удовольствию. Миновали красивый скверик с бюстом Ленина и вышли на улицу Советскую. Огляделись и поняли, что улица эта знаковая: она вела не только к ресторану. Она вела в храм: конец улицы упирался в главную паперть большой православной церкви. Причем, действующей.
Зал ресторана был оснащен нарпитовскими столами и стульями. Белые скатерти, солонки, горчичницы, меню - на каждом столе. Небольшой буфет. Тихо, чисто, уютно. Сели за столик, заказали водки, закуски и бефстроганов, который я никогда не ел. Поэтому мне было интересно попробовать - что это такое. Сидим, лениво переговариваемся. Людей в зале, кроме нас, почти нет. И вдруг видим - заходит какой-то майор. Артиллерист. Идет мимо нас, подходит к стене, откидывает портьеру и исчезает. Туда же сразу пошла официантка. Принесли и нам. Налили. Но не успели выпить, как в зале появился капитан Сердюк, тот самый, что принимал нас в штабе полка. Он был начальником строевого отдела. Идет мимо нас и исчезает за портьерой. Что за чертовщина! Подзываем официантку. Спрашиваем. Она отвечает, а мы удивляемся:
- За этой портьерой находится еще один, маленький зал, на два столика. Туда ходят только офицеры.
- Да, но мы тоже офицеры! Почему же нас туда не пригласили?
- Дело в том, что туда, по какому-то неписаному закону ходят только те офицеры, у которых звание "капитан" и выше. Вы, конечно, можете туда зайти. Не выгонят. Но..., к сожалению, у нас так не принято.
- Ладно, - сказал я, - мы нарушать это правило не будем. Постараемся побыстрее достичь звания "капитан". Спасибо Вам за разъяснение.
Принесли бефстроганов. Выпили под него. Потом, на протяжении всей моей жизни, мне довелось часто бывать в ресторанах. И везде, где была возможность, я заказывал бефстроганов. Разные по вкусу они были, но лучше того, впервые съеденного в гатчинском ресторане "Весна", я нигде не встречал. Даже в столичном ресторане "Москва" мне принесли какой-то гуляш, а не бефстроганов. В связи с этим не могу не вспомнить об одном интересном случае, хотя и забегаю несколько вперед.
Где-то в середине 60-х годов я с женой и дочерью проездом оказался в Москве. Решили где-то пообедать. И выбрали один из самых престижных ресторанов Москвы - "Метрополь", что расположен на Театральной площади, рядом как с Большим, так и с Малым театрами.
Пришли, заказали. Конечно же, бефстроганов. Принесли нечто, что здесь называлось этим блюдом: две ложки картофельного пюре, какие-то кусочки вареного мяса, залитого чем-то жидким. Надо было что-то делать. Жена мне говорит:
- Не связывайся с ними, ничего не добьешься.
- Однако я подозвал официанта:
- Дайте мне, пожалуйста, книгу жалоб и предложений.
- А что Вы хотите?
- Хочу в ней записать, что мне не нравится поданный Вами бефстроганов. Такой ресторан, такая цена - и такая убогость!
- Сейчас, - и ушел.
Через минуту пришла женщина, полная и с бесцветным лицом. Представилась - зав. производством.
- Что Вы хотите, товарищ майор?
Я опять все объяснил. Она ушла. Появляется мужчина в белом халате и поварском колпаке. Представился - шеф-повар.
- Прошу Вас, товарищ майор, пройти со мной. Мы обговорим Вашу жалобу.
Зашли в комнату. Сели к столу. Тут же стали заходить повара, поварята и всякие другие люди.
- Товарищ майор, - обратился ко мне шеф, - если Вы напишете жалобу, то мы автоматически выбываем из социалистического соревнования московских ресторанов. Сейчас мы на первой позиции. Ваша жалоба лишит всех этих людей, которые тут сейчас стоят, приличной премии. Вы этого хотите?
- Нет, я этого не хочу. Но почему вы готовите бефстроганов, который и на худой гуляш даже не тянет? Что вам, так сложно положить а тарелку зелень, кусочек огурца, помидора. Мясо поджарить?
Шеф вскочил и крикнул, чтобы ему дали раскладку блюд на сегодняшний день. Принесли.
- Смотрите. Вот графа - бефстроганов. Вот что мне положено делать. Прочтите!
Прочел. И действительно, шеф блюдо сделал так, как написано в раскладке.
Я понял, что книгу жалоб мне не получить, а потому решил уйти достойно.
- Ладно, будь по Вашему. Претензии свои снимаю.
- Спасибо, - сказал шеф, - при всех говорю: приходите сегодня вечером, с женой. Будет хорошая музыка, исполнители. Мы бесплатно Вас обслужим. Не пожалеете.
- Непременно воспользуюсь. Будьте здоровы!
Вышел в зал. Доел "бефстроганов". А вечером мы сидели в купе поезда, мчащегося на восток. Однако вернемся в "Весну". Мы уже заканчивали ужин (или обед), когда к столику подошла строгая, бальзаковского возраста, дама.
- Я директор этого ресторана. Вижу, что вы здесь впервые. Как вам у нас понравилось?
Олег Соловьев, который водку запивал пивом, сразу же нашелся с ответом:
- Все отлично. Нам понравилось. Будем к вам постоянно ходить.
- Спасибо, - ответила директор, - желаю вам успешно провести сегодняшний вечер.
Разве мог я знать тогда, что эта серьезная дама окажется родной тетей моей будущей жены.
Дворцово-парковый ансамбль был, пожалуй, главной и единственной достопримечательностью Гатчины - маленького провинциального городка. Поэтому, выйдя из "Весны", мы направились в вечерний парк. Стемнело. Но в парке было светло. Перед танцплощадкой, в маленьком озере ( а в парке была целая система связанных между собой больших и малых озер) плавали усаженные цветами клумбы. Они подсвечивались снизу из-под воды, и сверху прожекторами. Впечатлительное зрелище. На танцплощадке гремела музыка. По ухоженным, освещенным дорожкам гуляли люди.
Соловьев предложил выпить пива. В павильоне, заполненном любителями этого зелья, пиво отпустила нам дама, видная, но с сильным насморком. "И как она может работать" - подумалось мне. После пива Толя Данилов предложил идти на танцы. Тем более, что с танцплощадки призывно звучала мелодия "Голубки". Но на танцы мы не пошли: видно, выпито было мало. Пошли в казарму.
Там нас дожидался наш куратор - старшина. Он нас предупредил, что разбудит в семь часов, чтобы успели мы сходить на завтрак, в расположенную рядом заводскую столовую.
Да, братцы, хорошее место нам выпало. Прямо райское. Тут служить можно. Теперь вот только квартиру найти, - подытожил наши впечатления Олег Садовский.
Старшина нас успокоил: с квартирами проблем нет. Найдете. Квартирные деньги платят. На этой мажорной ноте мы и легли спать. Но, как известно, никогда так не было, чтобы никак не было. И оно случилось.
Ночью я проснулся: пить захотел. Встал, пошел к двери, где, как мне помнится, должна была быть вода, в графинах. Вижу, на подоконнике чайник стоит. быстро соображаю: раз чайник - значит, в нем чай. Или вода. Наклонил носик чайника. В рот полилось.
Японский Бог! Так ведь это же не вода, - испугался я. Выплюнул, не проглотил. Закашлялся, включил свет. Все проснулись.
- В чем дело?
- Да вот, выпил из чайника черт знает что.
Встал Данилов, понюхал чайник.
- Ты не проглотил?
- Нет, выплюнул.
- Ну и хорошо. Это жидкость типа проявитель-закрепитель. Полощи. Ничего страшного.
Я прополоскал. Все успокоились. Уснули. И я тоже. Утром спросили у старшины: что это за чайник. Он разъяснил: в чайнике закрепитель для фоторабот. Он стоял в углу, за дверью. Как попал на окно, он не знает, но предположил:
- Видимо, уборщик-солдат поставил его туда и забыл убрать.
Все стало ясным. Инцидент оказался исчерпанным, а мое здоровье не пострадало.
Столовая небольшого заводика по ремонту сельхозоборудования сразу мне понравилась. Как по своему состоянию, так и по ценам блюд. Старшина завтракал с нами и уточнил, что обедать мы тоже можем здесь. А вот на ужин столовая не работает, так как заводик работает в одну смену. Нас это устраивало. В назначенное время все мы сидели в строевой части штаба и ждали. Чего? Когда нас разберут. Первым зашел Чохонелидзе. Весело, но вежливо поздоровался с каждым за руку, спросил о настроении, пожелал успехов и ушел. Потом пришел молодой старший лейтенант в классических галифе. Не бриджах, а именно в галифе. Тогда это у военных считалось шиком. Товарищ этот оказался командиром батареи. Он увел с собой Толю Данилова. За Садовским пришел какой-то пожилой чудаковатый майор. Наконец настала и моя очередь. В строевую часть зашел майор. Небритый, в нахлобученной фуражке, в нечищеных сапогах, в каком-то задрипанном сером плаще.
Командир 4-й батареи майор Столярский Ефим Моисеевич. Лейтенанты Волков и Соловьев, вы поступаете в его распоряжение, - объявил капитан Сердюк, начальник строевой части.
Этот неряшливый майор мне как-то сразу не понравился, хотя само имя его Ефим Моисеевич, - мне кое-что объясняло. Мы пошли за майором. Кончилось время "свободного полета". Я стал командиром взвода. А дальше? Дальше - в следующем очерке.
Очерк второй. Я - командир взвода
Майор привел нас в казарму. По дороге не сказал ни слова. Так и шли молча. Поскольку во всем городке удаление нечистот канализировано не было, то в вестибюле казармы, куда выходили двери уборной, ощущался специфический запах. Мы прошли в канцелярию батареи. Познакомились с замполитом старшим лейтенантом Бересневым Алексеем Ивановичем, а также с офицером батареи лейтенантом Матвеевым Виктором, человеком молодым, но уж очень серьезным. Чуть позже в канцелярию пришел еще один лейтенант - Дацкевич Владимир. Я сразу узнал его: в 1944 году, когда только приехал в училище, этот Дацкевич был выпускником, старшиной батареи. Он-то и озадачивал меня по уборке помещения, где жили в ожидании приказа о присвоении звания выпускники. Он меня, конечно, помнить не мог. А сейчас его переводили для службы обратно в Одесское училище в качестве командира взвода курсантов. Вот ему-то на смену и назначили Соловьева Олега.
Первое, с чего начал комбат, так это спросил, есть ли у нас жилье. Жилья у нас не было. В полку общежития тоже не было, а то жилье, которое появляется, предоставляется только женатым и обязательно с детьми.
Даю вам сегодняшний день на устройство. Идите в город и ищите жилье. Койки и постельные принадлежности во временное пользование я вам дам. Рекомендую начать поиски с улицы Хохлова. Это рядом с городком. Если вопросов нет, то идите.
Примерно так определили нашу задачу, как ближайшую, комбат майор Столярский. И мы пошли. Решать квартирный вопрос. Власть отказала нам в его решении, но поступила гуманно: она компенсировала наши усилия в самостоятельном решении этого вопроса в сумме 30 рублей в месяц. Имея такой ресурс, мы отправились на улицу Хохлова. Улица эта началась прямо от забора военного городка, была прямой и упиралась в одни из ворот гатчинского парка. Дома стояли только с одной стороны, а с другой было поле и лес. По сути улица была границей города. Дома деревянные, все больше двухэтажные. Многие обошли, но безрезультатно. Никто комнат не сдает. Дошли до последнего двора. Зашли. Мужик дрова колет. Подошли, спросили.
- Маша! - крикнул он в открытую дверь, - выйди, к тебе пришли!
В дверях показалась невзрачная молодящаяся дама неопределенного возраста.
- Что желают господа офицеры? - как-то по старорежимному спросила она нас низким пропитым голосом.
- Господа офицеры хотели бы знать, не сдаете ли Вы квартиру внаем. Нам нужна хотя бы одна комната на двоих, - ответил я.
- А какое у вас финансовое обеспечение?
- По тридцать рублей с каждого.
- Тогда проходите, я покажу вам возможные апартаменты.
- Мы прошли за ней в дом.
Здесь в комнате теплая уборная со сливным унитазом. Тут в коридорчике, раковина для умывания, - показывала и рассказывала хозяйка.
А дальше была сама комната. Она нас устраивала. Мы с хозяйкой ударили по рукам. Решили так: я пойду в полк и организую доставку всех вещей, а Олег поможет хозяину освободить комнату и заделать лишнюю дверь. Кроме того, он сделает уборку.
Пока дошел до полка, пока нашел машину, погрузили, доехали до квартиры, прошло часа два. Разгрузились, расставили все по местам, разложили. Настало время обеда. Солдаты уехали в полк, а мы с Олегом пошли обедать в чайную. Там и решили, что новоселье отметим сегодня, ближе к вечеру, дома. Зашли в магазин, вернее в центральный гастроном, где купили бутылку водки и закуску. Кстати о закуске. В Гатчине, в этом маленьком провинциальном городке заполненность магазинов продуктами была в то время примерно такая же, как, скажем, в Киеве в начале ХХI века. Я хочу этим сказать, что в магазине было все, что требовалось покупателю. Разница того и нынешнего времени состояла лишь в одном - в качестве продуктов. При этом, когда говорю о качестве, то имею в виду не какие-то там цифровые нормы, а элементарно - запах и вкус. Пусть простит меня читатель, если я только на миг перенесусь в мыслях моих из того времени в наше, т. е. в начало ХХI века, в 2006 год. Как-то посетил продовольственный супермаркет в Киеве под названием "СЕЛЬПО". Нашел колбасный отдел. В нем сортов колбасы - видимо-невидимо. Отыскал самую дорогую - "любительскую". Отвесили мне 300 граммов. Понюхал, а она ничем не пахнет. Спрашиваю у продавца: а почему она колбасой не пахнет?
- Откуда я знать могу. Какую привозят - такой и торгуем.
Отрезал кусочек, попробовал на вкус. А она, эта колбаса, как трава. Нет у нее ни колбасного вкуса, ни колбасного запаха. А ведь быть-то должны. Значит, либо делать не умеют, либо воруют. И так во всех магазинах Киева. А вот тогда, в 1951 году любительская колбаса имела умопомрачительный, в хорошем смысле этого слова, запах и такой вкус, что не кушать эту колбасу было просто нельзя. Вот мы с Олегом и взяли этой колбасы на наш маленький праздник. А еще купили шпротов. Тоже хочу заметить, что в тогдашних коробках шпротов хвостов не было. А теперь - одни хвосты. Купили икры: красной и черной. И тоже замечу, что икру в банках не продавали. Она лежала в охлаждаемой витрине, кучей. При желании продавец давал ее пробовать.
Так что в те годы, при жизни Сталина, не все в нашей стране было плохо. По крайней мере для тех, кто был на свободе.
К вечеру сели за стол. Но не успели выпить, как в двери появился хозяин. Он мялся в дверях, словно конь. Пришлось пригласить. Он робко и застенчиво присел на краешек табурета. Налили ему полстакана.
- Мне нельзя, - успел сказать он и ... выпил. Причем артистически: влил полстакана в горло и одним глотком закончил дело.
Выпили и мы. За то, чтоб жилось и моглось. Не успели налить, как в дверях появилась хозяйка. Что было делать? Пригласили и ее. Она села и сразу:
- Ларику пить нельзя. Он - Илларион. Это я так зову его. Ему нельзя. Он - пожарник. А мне можно.
Налили и хозяйке. Она долго не раздумывала:
- За всех!!!
Выпили, стали закусывать. Ларик был явно недоволен. Но молчал. Хозяйка, Мария Ивановна, стала рассказывать нам о соседях. Напротив жила пенсионная пара, люди тихие и незаметные. Налево, по коридору, жили две женщины, одинокие. Одна так себе, похожая на мышь серую, а другая ... Другая - шикарная, современная дама тридцати с небольшим лет, бывшая жена то ли председателя, то ли заместителя Гатчинского горисполкома. Чистая, модная, приятная. Так и сказала. Так вот, у этих двух женщин - общая кухня и ванная комната, где можно греть воду и мыться. И по отдельной комнате. А у Ольги Ивановны, дамы этой, еще и остекленная терраса с выходом в небольшой садик.
Хозяйка предложила выпить на нас, ее новых жильцов. Но заметила:
- Ларику пить нельзя. Он пожарник.
- Маша, но ведь я сейчас не на дежурстве. Почему мне не выпить.
- А вдруг где-то начнется пожар. К тебе прибегут, а ты пьяный. Как так? Нельзя тебе.
И Ларик сразу как-то сник и стал похож на унылого старого спаниеля. Нам стало его жаль. Чтобы как-то разрядить ситуацию, я попросил хозяйку приготовить чай. Она ушла. Мы дали Ларику выпить и приобрели в его лице надежного доброжелателя. Чаепитие прошло без обострений. Пили с клубничным вареньем. Кстати, о варенье. В то время в магазинах можно было купить любое варенье. Мне, кроме клубничного, нравилось варенье из лепестков розы. Я много раз его покупал. Но с годами оно исчезло. Как, впрочем, и многое другое.
Перед сном мы с Олегом решили прогуляться. И при выходе столкнулись с той самой "шикарной дамой". Но в полутьме я не разобрал ее лица. Только запах духов подтвердил нам, что это она.
Утром комбат майор Столярский представил меня взводу управления батареи. Он сказал:
- Товарищи солдаты и сержанты, это - ваш новый командир взвода, лейтенант Волков Анатолий Александрович. Требую любить его, жаловать и беспрекословно подчиняться.
- Вот так сказал и ушел.
Передо мной стояли двадцать человек. Я смотрел на них, они - на меня. Я волновался. Надо было что-то говорить о себе. Когда дошел до возраста, то все двадцать заулыбались: ведь мне еще не было и двадцати. И многие, стоявшие в строю, были меня старше. Закончил я примерно так:
- Я буду заботиться о вас. Буду обучать военному делу. Но буду и требовать выполнения каждым своих обязанностей. Буду поощрять за усердие в службе и наказывать нерадивых.
После обеда в заводской столовой меня и Соловьева вызвал для беседы замполит батареи. Он сообщил, что через три дня мы будем проводить в своих взводах политзанятия. Он дал нам понять, что политзанятия - это самое святое, что есть в армии. Идейной основой этих занятий является работа товарища Сталина "История ВКП(б). Краткий курс". Но это будет с первого декабря. А послезавтра мы обязаны представить конспекты по теме: "Ленин о воинской дисциплине". Я хорошо помню именно этот момент, именно эту тему. Она, эта тема, сопровождала меня всю жизнь. Я уже был полковником, командиром полка, но каждый год, осенью, я слушал лекцию "Ленин о воинской дисциплине". А когда стал начальником кафедры, то раз в год меня вызывали в штаб округа, в точнее, в политуправление, и там я слушал лекцию на эту тему. А потом сам читал ее подчиненным офицерам.
Однако вернемся к беседе с замполитом.
- Чтобы вы не мучились, я даю конспект этой лекции, составленный в политуправлении округа. Он самый правильный. Перепишите. И принесите мне, я посмотрю.
Поскольку конспект был напечатан, то я нашел во взводе солдата с приличным почерком и посадил его переписывать этот текст. Что за полдня он и сделал. А потом только прочитал. Показал замполиту. Он утвердил.
Через несколько дней комбат привел меня в помещение, двери которого выходили прямо в казарму.
- Это класс Вашего взвода. Тот, кто командовал взводом до Вас, так и не сумел его оборудовать. Вы человек новый, и я надеюсь, что с этой задачей Вы справитесь. К первому декабря класс должен быть готов к занятиям. Постарайтесь. Если будет нужна моя помощь, то обращайтесь.
Сказал и ушел. Я огляделся. Стены и потолок обшарпаны. Пол облезлый. Печь-голландка не крашена, наверное, сто лет. Классной доски нет. И тем не менее я обрадовался: у меня будет свой класс! Да я его сделаю таким, что все удивляться будут!!!
Уже на следующий день, с утра, два солдата затирали и белили потолок и стены. Не буду описывать подробности. Скажу только, что к концу октября класс выглядел, как новенькая монета. Приятно войти. Теперь надо было наполнить эту приятность достойным содержанием. С чего начать? Надо над классной доской обязательно повесить портрет, чтобы солдаты на него смотрели и проникались уважением. Кого же? Чей портрет? Карла Маркса? Фридриха Энгельса? Ленина? Сталина? А может быть какого-нибудь героя военного? Начинаю сравнивать: Маркс к военному делу практического отношения не имел; Энгельс такое отношение имел, но только техническое; Ленин был сугубо штатским. А вот Сталин - это то, что надо. Наверное никто не будет спорить, что в товарище Сталине гармонично сочетались мудрость Юлия Цезаря и решительность Петра Великого. К тому же он военный, генералиссимус. Вот его портрет и должен размещаться над классной доской. Решено - сделано. Пошел в книжный магазин и из множества портретов вождя выбрал один: большой цветной на отличной бумаге и в военной форме. Теперь нужна хорошая рамка. Свернул портрет в трубочку и пошел в полковой клуб, к начальнику.
- Товарищ капитан! Я оформляю класс, и мне нужна рамка, желательно из багета и в хорошем виде. Не могли бы Вы выделить мне такую?
- А откуда, товарищ лейтенант, Вы взяли, что у меня в клубе есть багет. Надо в магазине покупать.
- А Вы, товарищ капитан, посмотрите, какой это портрет! - и я развернул рулончик.
- Так это что? Товарищ Сталин? Что же Вы сразу мне не сказали? Для товарища Сталина мы, конечно, найдем. А ну, пошли в кладовую.
В кладовой оказалось много хороших вещей. Нашлась и отличная багетовая рамка со стеклом для портрета товарища Сталина. Мне подумалось, что до того в этой рамке был кто-то из врагов народа, а теперь будет товарищ Сталин. Но этого не сказал, а только подумал про себя. В порядке подарка начальник клуба преподнес мне красивый стеклянный абажур на лампочку в классе.
- Когда портрет установите на место, приду посмотрю. Я думаю, что он будет выглядеть очень красиво. Ваш выбор удачен.
На том мы и попрощались.
Шел октябрь 1951 года. Приближался самый главный праздник страны. Занятий с солдатами, кроме политических, не было. Готовились к празднику: белили, красили, штукатурили, чистили кюветы, ремонтировали дороги, заборы, заполняли овощехранилища, сажали деревья, кустарники. Работы хватало всем. А я работал в классе: чертил, рисовал, клеил. Получалось у меня неплохо. Комбат иногда заходил. Постоит, посмотрит, ничего не скажет и уйдет. Два раза в неделю, вечером, ходил в клуб на тренировку по гимнастике. Руководил начальник штаба полка Чохонелидзе. Строили разные гимнастические пирамиды. К празднику. Кстати, о Чохонелидзе. Он заходил ко мне в класс. Похвалил, назвал молодцом. Очень ему понравился портрет земляка - товарища Сталина. Поинтересовался, где я приобрел такой экземпляр.
К концу ноября класс я полностью оборудовал. Доложил комбату. Он осмотрел, остался доволен, а на другой день утром объявил мне благодарность, самую первую за мою офицерскую службу. На праздничном концерте 7 ноября я удачно выполнил роль верхового. Наша группа заслужила бурные аплодисменты. И это тоже радовало меня.
Где-то в начале декабря начальник разведки полка привел моих коллег из других батарей смотреть класс. Что думал каждый - не знаю, но майор Кравчик меня похвалил. Хоть и мелочь, но приятно. Тогда же, в начале декабря, полк выехал на зимние стрельбы на Лужский полигон. Это примерно в 100 км от Гатчины. Особенность состояла в том, что на этих стрельбах впервые испытывалась новейшая артиллерийская система чехословацкого производства. На полигон собрали генералов со всего Союза. Сотни генералов. И все для того, чтобы увидеть пять выстрелов из этой пушки. Вернулись со стрельб за неделю до Нового года И я, и мои солдаты были в полном порядке. О некоторых событиях этого периода времени я расскажу в других очерках, ибо они требуют определенных подробностей. А в этих строках мне хотелось бы отметить одно важное обстоятельство, важное для меня, как командира взвода: в апреле 1952 года состоялись состязания по боевой подготовке между взводами полка. Так вот, мой взвод занял первое место и был я награжден, как тогда считалось, ценным подарком и благодарностью командира полка. А теперь я хочу сказать, как сейчас принято говорить о телепрограммах: оставайтесь со мной; дальше будет много интересного.
Очерк третий. Олег и Ольга
Начну, пожалуй, банально: кто такие герои этого очерка? Что в них интересного? По отдельности. Олег Соловьев лейтенант, командир взвода той же батареи, где служил и я. Окончил Одесское артучилище вместе со мной. Но в училище я его не знал: он был в другой батарее. Видел иногда, но никогда не разговаривал. Познакомился в электричке, когда ехали из Ленинграда в Гатчину. Высокий, с широкой поясницей, с простым добрым лицом. Классический флегматик. Я имею в виду темперамент. Курил. Водку пил, как правило, с пивом. Но не увлекался. Но его особенностью как молодого парня было то обстоятельство, что он никогда не общался с особами женского пола. Ни на каком уровне. Он сам мне об этом говорил. Ну, прямо целомудренный Аполлон, безгрешный как первый, еще не топтаный снег.
А кто такая Ольга? Это Ольга Ивановна. Фамилия у нее тоже есть. На тот момент фигура для нас загадочная. Мы знали о ней только то, что нам рассказала хозяйка Мария Ивановна, у которой мужем был Ларик, по профессии пожарный. Она-то нам и поведала, что Ольга Ивановна дама видная культурная, незамужняя, бездетная, ровесница Октябрьской революции. Вот уже несколько лет она живет одна, никто к ней не ходит. А работает она на курсах кройки и шитья преподавателем. Неплохо зарабатывает.
Лакомый кусочек, - похотливо заметил Ларик. - Но Мария Ивановна так посмотрела на него, что он опять стал похож на унылого старого спаниеля.
Эти сведения были, естественно, нами приняты... для сведения. Но для полноты впечатлений надо было ее, эту Ольгу Ивановну, встретить и рассмотреть вблизи. И тогда составить какое-то мнение. И такой момент мне представился буквально через два дня. По какой-то надобности днем, после обеда, я пришел на квартиру. И на пороге столкнулся с ней. Поздоровались. Круглое лицо, широко поставленные глаза, слишком курносый и слегка расплющенный нос. Однако все это нисколько не умаляло ее привлекательности. А если еще учесть ее обворожительную улыбку, то вполне было бы справедливым считать ее красивой. Такое было мое мнение об Ольге Ивановне, соседке по квартире, одинокой, разведенной, но совсем не весталке, как мне показалось. Этим же вечером у нас с Олегом состоялся разговор:
- Ты знаешь, Олег, я сегодня днем встретил Ольгу Ивановну. Она весьма привлекательна, и мне понравилась. А что ты думаешь?
- Я тоже видел ее, говорил с ней. У меня такое же мнение о ней. И мне она понравилась.
- Уж не думаешь ли ты, Олег, за ней приударить?
- Ладно, не будем. Давай спать.
- Давай.
А дня через два произошло событие, положившее, как мне тогда казалось, начало тесным, я бы сказал любовным взаимоотношениям между Олегом и Ольгой. А случилось это так. Вечером, поужинав в чайной, мы с Олегом, как обычно, пришли домой. Малость поговорили, а потом прилегли на койки. Я взял книгу М. Шолохова "Тихий Дон", стал читать, а Олег просто лежал. Вдруг стук в дверь. Олег крикнул:
- Войдите. Открыто.
Смотрим, а в дверях Ольга Ивановна:
- Добрый вечер! Извините меня, что беспокою вас. Но у меня что-то сломался утюг, электрический. Не мог бы кто-либо из вас посмотреть его и по возможности исправить?
Я и сообразить не успел, а Олег вскочил на ноги. И куда только делась его обычная неторопливостью
- Я, пожалуй, с этим справлюсь. У меня есть кой-какой опыт, - сразу заявил он.
- Тогда пойдемте ко мне, - с улыбкой сказала она.
И они ушли. А я принялся за книгу. Олег вернулся примерно через час. Довольный, в хорошем настроении.
- Ну как, Олег, справился с утюгом?
- Справился. Там была чепуха: в вилке не было контакта.
- А почему так долго не возвращался?
Ольга Ивановна чаем угостила. Я не отказался. Посидели, поговорили.
- Ну, и как она тебе?
- Ты знаешь, она мне очень нравится. Замечательная женщина.
А разница в возрасте, почти 12 лет тебя, дружище, не смущает?
- Нет, не смущает.
- А ты не заметил, как она к тебе?
- Может я и ошибаюсь, но кажется, что она ко мне как-то неравнодушна. Не могу тебе точно сказать. Она приглашала приходить.
- Пойдешь?
- Конечно, пойду.
- Ну, дай Бог тебе удачи. Дерзай! Кто хочет, тот добьется.
Между тем Олег как-то вечером, в самом конце ноября, собрал свои вещички, сел на койку и задумался.
- О чем задумался, детина? - спросил я его.
- Да так, ничего.
- Олег, ты окончательно решил уйти к Ольге Ивановне? Ты не совершаешь ошибки?
- Да, решил окончательно. Я ее люблю и уважаю. Без нее не могу.
- А она тебя любит?
- И она меня любит и уважает.
- Олег, но ведь возраст. К тому же говорят, что прежний муж с ней развелся по причине ее бесплодности. Ты ее об этом не спрашивал?
- Толик, я тебе уже говорил, что возраст для меня не имеет значения. А что касается бесплодности, то и это меня не остановит. Я ее люблю и намерен на ней жениться.
Вот такой примерно разговор состоялся у нас с Олегом, после которого он ушел. А я остался в комнате один. А платить-то надо за две койки! Буду думать. На следующий день меня вызвал замполит батареи Береснев Алексей Иванович, человек, по моему мнению, вполне порядочный, но очень усердный, службист. И сразу начал:
- Товарищ Волков! Вы ведь квартируете вместе с Соловьевым? Так?
- Так точно. Мы с Соловьевым живем в одной комнате?
- Он и сейчас живет в этой комнате?
- Сейчас нет. Он ушел к соседке. Любит ее и хочет жить с ней.
- Как это любит? Да она старше его на 15 лет. Он что, не может найти себе девицу? Уж если ему приспичило жениться.
- Так ведь у каждого человека свой вкус. Ему любится Ольга Ивановна и не нужна ему никакая другая девица. Зачем лезть в чужую личную жизнь? Это аморально, товарищ старший лейтенант.
В итоге этой беседы замполит вроде и согласился со мной, но...
С Олегом разговаривал комбат майор Столярский. О чем они говорили, я, конечно, не знаю, но только Олег вышел от него очень расстроенным. Сказал мне, что требуют от него оставить Ольгу Ивановну и уйти на другую квартиру. Трудно поверить в этот бред, но так было.
С началом декабря давление на Олега как-то ослабло. Полк собирался выезжать на стрельбы в район Луги. Хлопот было много.
На этих, показательных для всего генералитета Советской Армии, учениях с боевой стрельбой из новейших дальнобойных орудий Олег Соловьев, командир огневого взвода, отличился в лучшую сторону. Но по настоянию замполита полка полковника Богданова, поощрен не был. Даже мне было обидно. А Олегу еще раз дали понять, что он должен смириться с требованиями командования и разорвать свои отношения с Ольгой Ивановной. Хочу внести некоторую ясность: весь офицерский состав полка, я имею в виду офицеров батарей, но не штаба полка, сочувствовал Олегу и выражал ему свою солидарность и понимание. Всю эту недостойную возню вокруг личной жизни Олега Соловьева затеял партийно-политический аппарат во главе с полковником Богдановым. Кстати, об этом полковнике. Оказывается, он был знаком с Ольгой Ивановной. И не только. Офицеры, которые служили в полку с момента его прибытия в Гатчину после окончания войны, под секретом говорили, что Богданов, бывший депутатом горсовета, членом горкома партии, домогался внимания Ольги Ивановны. Он встречал ее на всяких городских "междусобойчиках", которые устраивало городское начальство по случаю разных праздников. Так это или не так - не знаю. Но молва имеет какие-то основания.
Где-то в начале нового, 1952 года, меня остановил лейтенант Вадим Неделин. Он служил командиром взвода в нашей полковой школе и одновременно был родным племянником самого главного артиллерийского генерала во всей Советской Армии. Но это не мешало ему быть хорошим парнем. Кроме того, Неделин был членом ВКП(б), но состоял в комсомольском бюро полка. Поздоровались.
- Волков, скажи Соловьеву, чтобы завтра, на заседании комсомольского бюро полка он сильно не ерепенился. От него будут требовать ухода от этой женщины. На бюро будут присутствовать Богданов, замполит батареи, секретарь партбюро полка, Домников. И сам командир полка обещал прийти. Я, конечно, выступлю в его поддержку, но давление будет сильное. Богданов всем верховодит.
В батарее я нашел Соловьева и передал ему содержание нашего разговора с Неделиным.
- Вот что, Толик. Мы с Ольгой подумали и согласились во мнении. Я подчинюсь их требованию. Скажу, что уйду. Брошу этим сволочам кость. Пусть грызут и подавятся.
- Ты что, в самом деле уйдешь? Как же так можно? Олег, ты что, спятил?
- Я уйду на несколько дней. Все успокоятся, а потом вернусь. И будет все в порядке. Я думаю, что их интересует не само мое действие. Для них, этих оглоедов, важно, чтобы я подчинился на словах. Я это сделаю.
- Правильно, я тоже так думаю. Опять затевать это дело они не будут. А я буду подтверждать, что ты у Ольги Ивановны не живешь. На следующий день заседание комсомольского бюро полка состоялось. Я на нем не был. Ждал Олега в канцелярии батареи. Он пришел на удивление быстро. И расстроенным не выглядел.
- Ну, расскажи, как дело было, - спросил я.
А так: когда мне предъявил Саша Иванов (это младший лейтенант, штатный секретарь комсомольского бюро)требование оставить Ольгу Ивановну, я согласился. Изобразил печаль безысходную. Они все от удивления рты разинули. Иванов объявил бюро закрытым. Вот и все.
- А что Неделин?
- А Неделин во всеуслышание заявил, что принимает меня на жительство в своей квартире. Пока я себе другую не найду. Вот так. Так что все в порядке.
На следующий день, вечером, собрав в чемодан кое-какие вещи, Олег "попрощался" с Ольгой Ивановной, и мы с ним отправились в тот дом, где квартировал Вадим Неделин. Нашли. Вадим уже приготовил Олегу койку с матрацем и подушкой. Посидели, выпили по маленькой, закусили, и я ушел к себе. Утром встретил Ольгу Ивановну. Она, как всегда, хорошо выглядела, по-модному одета и в отличном настроении. Значит все хорошо.
Пришел в батарею, зашел к замполиту и, придав лицу самое грустное выражение, доложил, что вчера вечером Соловьев ушел на другую квартиру. Как и было задумано, Олег вернулся в свой дом, к Ольге Ивановне, через несколько дней. Дальнейшая жизнь показала, что семейные обстоятельства Олега Соловьева больше никого не интересовали. Видимо, осознав бесполезность попыток развести Олега и Ольгу, "доброжелатели" оставили их в покое. Я мог бы на этой мажорной ноте закончить мой рассказ об этих людях и начале их совместной жизни, в успехе которой я принимал посильное участие. Но заканчивать не хочу, хочу продолжить повествование о моем друге юности и рассказать о событии, которое произошло 10 лет спустя, и в корне изменило стиль жизни этой милой моему сердцу пары людей.
Летом 1960 года мы с Олегом служили в городе Луге, под Ленинградом, командирами батарей в одном дивизионе. В один из дней, по просьбе начальника штаба дивизиона Михеева Николая Ивановича, Олег выделил в его распоряжение трех солдат для пилки, колки и укладки дров в личном сарае Михеева. Солдаты с работой справились быстро и пошли болтаться по прилегающему к домам лесу. Там встретили девицу. Туда-сюда поговорили, и девицу изнасиловали все трое. Факт этот получил огласку. Все усугублялось двумя обстоятельствами: во-первых, девица оказалась несовершеннолетней, а во-вторых, только что проходила партийная компания по изучению постановления ЦК КПСС о групповом изнасиловании в Таманской гвардейской дивизии Московского гарнизона. И тут такое. По этому случаю в полк из Ленинграда и Москвы понаехало множество разнокалиберных начальников. И все генералы и полковники. Ходили по казармам, выспрашивали. С солдатами моей батареи беседовал генерал. Он убеждал их в том, что насиловать недостойно высокого звания советского солдата, который освободил Европу от фашистского ига. Я сидел, слушал генерала и думал: "Господи, у нас не будет порядка, пока армией будут руководить такие генералы. Это если не копать глубже. Но глубже - уже крамола. Так что лучше не думать - себе дороже". Солдат-насильников осудили. А вот относительно наказания офицеров поступили по старому армейскому принципу: командир полка несет полную ответственность за поведение солдат своего полка, независимо от того, командует ли он в этот момент этими солдатами или нет. Принцип этот имеет иерархический порядок. Поэтому за случаи изнасилования в полку не пощадили командира полка, командира дивизиона и командира батареи. Их всех уволили из армии. Так капитан Олег Соловьев, молодой еще, здоровый человек был выброшен из армии, которой посвятил 10 лет своей жизни. А главный виновник майор Михеев, который должен был обеспечить нормальный ход событий, был тоже наказан, но только символически: его переставили на другую должность, где оклад меньше на 10 рублей.
Но беда не сломила Олега. Он не запил, не опустил руки. Он этим же летом поступил в электротехнический институт. Ольга помогала ему жить. Он окончил институт и стал работать на одном гатчинском предприятии сперва инженером, а потом главным энергетиком. Жили Олег и Ольга в любви и согласии. Но детей у них так и не было. Олег умер 17 августа 1987 года после тяжелой болезни. Ольга пережила его на 15 лет. Теперь они покоятся рядом на гатчинском кладбище, в том самом городе, где и началась их любовь.
Очерк четвертый. Новогодняя история
Новогодняя история? Господи, да сколько их существовало, сколько описано. И все, как правило, смешные. Или печальные. История, которая произошла со мной в новогоднюю ночь с 1951 на 1952 год, интересна, пожалуй, лишь тем, что участниками ее были люди военные, которые, по определению, должны были проявлять в эту ночь величайшую бдительность и особую дисциплинированность. Так о чем же хочу я рассказать? А дело началось со стука в дверь канцелярии батареи, где я сидел и готовился к занятиям на 2 января. Было около шести часов вечера. Вошедший дежурный сержант доложил, что меня, лейтенанта Волкова, вызывает в штаб полка майор Байло, начальник связи. Я уже знал тогда, что этот майор занимается вопросом распределения служебных нарядов между офицерами полка. Шел в штаб и думал: что же надо от меня этому майору? Ведь два дня назад все наряды на Новый год были определены приказом командира полка. А может, что-либо другое? Пришел, доложил и узнал: через час мне надлежит прибыть в комендатуру и заступить дежурным по Гатчинскому гарнизону. Вот это да!! Вот это честь!! Как же так? Было объявлено, что в новогодний наряд в соответствии с приказом Министра обороны (тогда еще он назывался Военным Министром) должны назначаться только опытные в службе, высоко дисциплинированные, ответственные офицеры. Видимо поэтому командир полка и назначил дежурным по гарнизону офицера штаба майора Проценко. Но в самый последний момент что-то видимо случилось, и на этой ответственной должности оказался я, лейтенант без году неделя, может и дисциплинированный, но никак не опытный. Ведь не прошло и трех месяцев, как я вообще только стал командиром взвода. А тут - дежурным по гарнизону!!! Неужели никого другого не нашлось?
Однако все эти мысли я майору Байло не высказывал. Только про себя думал. А ему ответил:
- Слушаюсь, заступить дежурным по гарнизону. Только прошу рассказать мне, куда ехать и что делать.
После короткого инструктажа майор вручил мне предписание за подписью начальника штаба полка Чохонелидзе. Я получил оружие, посадил в кузов полуторки патрулей, помощника-сержанта, солдата-истопника и выехал в комендатуру. Она размещалась на первом этаже разрушенного гатчинского дворца. Единственная комната, приспособленная под служебное помещение комендатуры являла собой жалкое зрелище. Мне она чем-то напомнила каморку папы Карло из известной сказки про Буратино. Вот только на стене вместо красивого холста с изображением пылающего камина, висели три больших ярких плаката, на одном из которых красовалось жизнеутверждающее: "СССР - наше отечество, наша гордость", на другом - тоже не менее радостное: "Труден путь, но ветер века дует в наши паруса". Что касается третьего: "Помни, враг подслушивает", то от него веяло духом совсем недавно прошедших времен. И подумалось мне: нашлась же в Гатчине умная голова. Кому принадлежала эта голова, я узнал несколько позже. А сейчас мое внимание привлек диван старинного фасона, с дворцовым вензелем на высокой спинке из ценного, как мне показалось, дерева. Видимо, это был один из уцелевших образцов дворцовой мебели. Несмотря на преклонный возраст, диван выглядел вполне прилично, но был отчаянно грязен. Однотумбовый письменный стол, на крышке которого лежал неровный кусок толстого стекла. Под ними какие-то бумаги. Подошел, посмотрел и опять удивился: видимо, вся та же умная голова положила под стекло четко написанный на листе бумаги текст: "Не пейте вина, не омрачайте своего сердца табачищем, и Вы проживете столько, сколько прожил Тициан". И подпись: "И.П. Павлов". Что касается И.П. Павлова, то мне было все ясно. Сам по себе Тициан мне тоже был известен, как один из великих итальянских художников эпохи Возрождения. Из текста следует, что он не пил, не курил, а потому, видимо, долго жил. А сколько? Придется выяснить.
Слева, у стены, стоял короткий топчан, обитый дерматином, протертым во многих местах до дыр, три табурета и бачок питьевой воды с непременным атрибутом нашего времени - прикованной цепью кружкой. Примитивная кирпичная печурка с одной вьюшкой и трубой, выведенной во фрамугу окна. Пол деревянный, с большими щелями. Тусклая лампочка под потолком. Холодно, Чтобы как-то сбалансировать эту убогость, ответственная голова и вывесила приведенные выше изречения. Кстати, опыт моей долгой армейской службы безоговорочно доказал, что в случае каких-либо материальных неурядиц всегда организовываются политзанятия. Ведь не зря еще Наполеон говаривал, что моральный фактор относится к физическому, как три к одному. Когда я спросил своего предшественника, почему такая бедная комендатура, он, удивленный, мне ответил:
- Это вовсе не комендатура. Это место для пребывания дежурного по гарнизону. А комендатуры, как таковой, нет. Нет и штатного коменданта. А есть нештатный. Сейчас - это офицер - майор из авиационного полка. Вы, лейтенант, с ним познакомитесь.
- Значит, гарнизонных караулов нет, гарнизонной гауптвахты нет. Зачем тогда нужна эта служба? Чтобы патрулей рассылать?
- Вот именно. А в остальном топить печку, сидеть за столом или лежать на диване, но обязательно отвечать на телефонные звонки. И еще: без решения коменданта никаких действий не предпринимать, - так подытожил разговор мой предшественник капитан из летчиков. Но потом добавил:
- Дрова для печки истопник должен добывать сам. Пусть идет в развалины. Там много есть того, что горит.
После этого капитан вручил мне повязку дежурного по гарнизону, пожелал успехов и ушел домой, а я остался править службу, а главное ждать, когда позвонит комендант.
И он позвонил. Сразу начал возмущаться:
- Почему лейтенант? вы от полковника Мальцева?
- Так точно, от Мальцева.
- Что у Мальцева не нашлось никого другого, более опытного? Кто подписал вам удостоверение на дежурство?
- Начальник штаба подполковник Чохонелидзе.
- Ну, тогда другое дело. Надо было сразу так и доложить. Чохонелидзе знает, кого назначать. Значит, Вы офицер достойный, хоть и совсем молодой. Слушайте мои указания.
- Так точно. Слушаю и записываю.
- С этого момента я буду находиться на своей квартире. Телефон у Вас есть, но мне не звонить. Только в исключительном случае. Если мне надо будет, я сам вам позвоню. Поняли?
- Так точно, понял.
- Патрулей послать в Дом культуры. Задача - не допустить драки военных со штатскими. Если будут драться только штатские, то пусть дерутся. Патрулем в это дело не встревать. Поняли?
- Так точно, понял.
- Вам никуда не отлучаться. Водки не пить. На все звонки отвечать, но меры принимать только по моей команде. Поняли?
- Так точно, понял.
- И последнее. Вы человек новый, первый раз на дежурстве. Скажите, как вы относитесь к плакатам, которые вывешены в дежурке?
И тогда я окончательно понял, кому принадлежала та самая умная голова, которая выплеснула на стену эти идейные опусы.
- Я думаю, что они достаточно глубоки по содержанию, а главное, политически, я бы даже сказал по партийному актуальны.
Ну, хорошо. Поздравляю Вас и Ваш личный состав с наступающим Новым годом. Желаю успехов. Я еще позвоню. Патрули должны прийти в девять часов.
И комендант положил трубку. Я тоже.
Между тем, погода стояла великолепная, настоящая новогодняя: было тепло, так легкий морозец. Шел снежок. И тишина. Однако, совсем не так я собирался встретить этот Новый год. Хотел пробыть в казарме до двенадцати ночи, поздравить солдат, провести их проверку и уложить спать. А потом идти домой, зайти к Соловьеву с Ольгой Ивановной. Они приглашали. Выпить у них одну-две рюмки водки, поужинать, может быть послушать музыку и идти спать. Но...
В половине десятого пришли два офицера-патруля. Старший и младший лейтенанты в погонах авиационных техников. Оба уже "под шафе". Я стал их инструктировать, но старший лейтенант меня сразу оборвал.
- Ты, лейтенант, нас не учи. Мы свое отслужили (кстати отмечу, что им обоим было уже под сорок, если не больше). Мы сейчас в "свободном полете" от своих жен. Намерены нести службу в Доме культуры, на танцах.
- Вот и хорошо. Забирайте патрулей и идите в Дом культуры. Ваша задача - не допустить драки военных с гражданскими. Если будут драться только гражданские, то пусть дерутся, сколько им влезет. Это дело милиции. Вас не касается. Водки не пить. О порядке мне звонить по телефону. Все, идите.
- Лейтенант, прикажи шоферу. Пусть довезет до Дома культуры, - нагло заявил старший.
- Перебьетесь. Пешком идите, - ответил я.
Надо заметить, что ключ зажигания я у водителя забрал. На всякий случай.
Патрули ушли. Истопник топил печь. Помощник сидел у телефона, а я лег на диван в надежде подремать.
И вот первый звонок. Помощник протягивает мне трубку. Смотрю время - 22 часа.
- Это комендант. Как у нас там дела? Патрули ушли? - промямлило в трубке. Комендант был пьян.
- Все в порядке, - ответил я и положил трубку. Повторного звонка не последовало.
Потом позвал водителя. Завели и прогрели полуторку. Сидел в кабине, курил "Беломор" и размышлял: ну, что за шелапонь, эти патрули. А комендант!! Нализался, как свинья! И еще командовать пытается. Но Бог не выдаст, а поросенок не съест. Как ни то справлюсь.
Водитель остался в машине, а я, забрав ключи зажигания, ушел в дежурку. Пока в гарнизоне все было тихо. Но где-то около половины двенадцатого опять раздался звонок. Это был комендант. Я с трудом узнал, что это именно он. Он начал плести какую-то чушь, что посадит меня в подвал, где водятся большие крысы. Они оставят от меня пистолет и пуговицы от шинели и кителя. Он кричал в трубку:
- Ты, лейтенантик, понял?
- Понял, товарищ майор. Желаю Вам успехов в Новом году и больше водки не пейте. И бросил трубку.
Ровно в полночь я поздравил своего помощника и истопника, и себя самого, конечно, с Новым 1952 годом. Послал истопника к машине, чтобы привел водителя. Но его в машине не оказалось! Вот это да! Где же он? Решил немного подождать. И тут звонок. В трубке услышал раздраженный женский голос:
- Это комендатура?
- Да, дежурный лейтенант Волков. Что Вам надо?
- Товарищ лейтенант! Вам звонят из Дома культуры. Тут у нас в буфете сидят и пьют два офицера, майор и капитан. Ругаются, со стульев падают, публику пугают. Мы могли бы вызвать милицию. Но ведь она, эта милиция, избить может. Офицеры все-таки. Похожи на фронтовиков. Подъезжайте, заберите их.