Волков умер быстро. Ни одно существо в округе не успело опомниться, когда Волков умер.
Волков всегда помнил о смерти, наконец-то и смерть вспомнила о нём. Волков умер.
Был солнечный морозный день. Один из тех морозных дней, когда становится очень тоскливо по теплу. Тепла всегда не хватает в морозные дни, так уж повелось. Был свежий ветер. Ветер был повсюду, отчего его свежесть замечали только самые отчаянные "горе-атаманы из сопливой роты". Для остальных же "нищих гурманов" ветер был врагом, так как вместе со свежестью он приносил жуткий холод. Мела метель. Метель была красива, как поэзия, но жестока, как вечность. Для чего был этот день не знал никто, поэтому никто ничем и не занимался. День пустовал, заполняемый метелью, ветром и морозом. В такой день неплохо сойти с ума или умереть. Если бы Волков помнил о сумасшествии, он наверняка сошел бы с ума в этот день, но он помнил о смерти, поэтому смерть и вспомнила в этот день о Волкове, а сумасшествие не вспомнило. Такова логика.
"Нынче - славный мороз. Минус тридцать, если Боб нам не врет....", - сказал Александр Николаевич, выходя из дома. Своего дома у Александра Николаевича не было, поэтому выходил он из дома Боба. Александр Николаевич огляделся, закурил и сказал: "Эх, бессонная ночь! Наливай чернила - все подпишу!". Метель налила чернила и Александр Николаевич все подписал. Дело вроде бы сделано, но метель продолжала свистеть. Этой мелодии Александр Николаевич не знал, поэтому подпевать не стал, а только сверкнул зубом и побрел по заснеженной степи далеко в сторону светлого будущего.
Волков уже был мертв, когда его обнаружили. Обнаружившие Волкова молчали и курили. При этом что они курили, лучше умолчать. В нависшей тишине были еле слышны чьи-то слова "Дальний путь - канава торная. Все через пень-колоду-кочку кувырком да поперек...", но слова эти слышал только Волков, хотя и был мертв. Волков слышал эти слова и понимал - впереди дальний путь и путь этот уж точно не светлое будущее. Все продолжали молчать, а чьи-то слова продолжали нашептывать "...На щеках - роса рассветная. Да черной гарью тянет по сырой земле..." и Волков понял - пора уходить. Волков встал и пошел. Оглядевшись вокруг, он увидел, как по комнате тянется чёрный дым от накуренного, и, если чуть проследить за ним, модно увидеть, как дым стелется по крышам и, проплывая под окнами, издает только ему характерный свист.
Мороз крепчал. Метель резвилась. Хороший день для забавы. Александр Николаевич посмотрел на часы "Ну и где же он?" спросил он пустоту и пустота ответила "Уже в пути". Сверкнув зубом, Александр Николаевич уселся на пенек. Степь степью, а пеньков хоть пруд пруди.
Чуть вдали от Александра Николаевича развертывалась картина - под лучами майского солнца, на зеленеющем лугу избивали мужичка. Мужичек кричал: "Не лезьте в душу! Катитесь к черту!" но избивавшие его, рвали ему рубаху да били с размаху. Александр Николаевич обреченно покачал головой.
День закончился, метель продолжалась. Волков заблудился, так как идти в темноте не было в его правилах, которых, впрочем, не было вовсе. Чтобы спросить дорогу, нужно было кого-нибудь встретить. Вдруг, Волков заметил огонек. Пройдя незначительное расстояние, Волков очутился возле светлого терема с занавескою, внутри горела яркая люстра электрическая. Постучав в дверь, Волков обнаружил, что дверь не заперта. Войдя в терем на Волкова обрушился острый запах алкоголя. "Да он, собака, пьет год без месяца" - объяснила, вошедшая, следом за Волковым, в дом женщина. "Утром мается, к ночи бесится, да не впервой ему - оклемается, перебесится, перемается, перемается, перебесится, и Бог даст, не повесится.". Только после её слов увидел Волков хозяина терема. Сидевший на полу, возле шаткого с виду стола, в старой драной ушанке и фуфайке нараспашку человек вдруг представился: "Егор Ермолаевич...". "Очень приятно. Вы дорогу мне не подскажите?", Волкову было неловко, что вот так он забрел в светлый терем. "Иди всё прямо да прямо да прямо..." сказал Егор Ермолаевич, после чего сладко захрапел. "Спасибо", сказал Волков и пошел прямо.
Егор Ермолаевич был прав. Вскоре показалась степь. На пеньке сидел Александр Николаевич, задумчиво улыбавшийся Волкову. Волков подошел ближе и огляделся. С одной стороны виднелся цветущий май, а с другой лил октябрьский дождик. Пенек же, на котором сидел Александр Николаевич был занесен снегом. Волков улыбнулся.
- Умер?, - спросил Александр Николаевич.
- Ну, да. - ответил Волков.
- А разве ты выпек хлеба?
- Н-нет... - опустив голову, ответил Волков.
- А капля молока на твоих губах высохла?
- Н-нет... вроде...
- А зерно ты на мельницу отвез в пятницу да ближе к полночи?
- Н-нет... ещё...
- А может ты хотя бы пробовал разбить латы из синего льда, прежде чем уснуть сном на все времена?
- И этого я не пробовал... - Волкову стало стыдно.
- Тогда тебе отсюда одна дорога - в жизнь. Придешь, когда хоть что-нибудь в жизни сделаешь. - Александр Николаевич уж было хотел уходить восвояси, как вдруг остановился и сказал - Ах, да! Раз уж пришел, можешь поздравить меня. Юбилей сегодня. Полтинник.
- Поздравляю, Александр Николаевич! Долгих вам лет... - Волков опомнился и притих.
- Ну, бывай! - отрезал Александр Николаевич и побрел домой, напевая