Айвз Эдвард. Глава десятая

Глава десятая

Переписка между адмиралом и набобом. Адмирал и полковник решают возобновить против него войну. Гранди при дворе набоба объединяются, чтобы свергнуть его. Главы совета в Калькутте заключают с ними договор; условия этого договора. Полковник Клайв выступает в поход со своей армией. Сведения о битве при Плесси. Джаффир Али-хан занимает место субадара с помощью полковника Клайва. Сирадж Даула, последний набоб, взят в плен и казнен.

Три дня спустя после захвата важной крепости Чандернагора адмирал возобновил переписку с набобом, желая, если это возможно, укрепить с ним дружбу, а также покончить с французским влиянием в Бенгале.

Письмо адмирала к набобу, датированное двадцать шестым марта 1757 года

"Я удостоился получить несколько ваших писем, которым бы уделил должное внимание и незамедлительно бы ответил, если бы служба, ради которой я приехал в здешние края, не заняла все мое время; надеюсь, вы примете это обстоятельство, как достаточное оправдание моего долгого молчания. Теперь я с удовольствием могу сообщить вам, что двадцать третьего числа этого месяца после двухчасового сражения с Божьей помощью и счастливым влиянием вашей удачи и дружбы мы захватили французскую крепость, взяв наших врагов в плен, кроме тех немногих, кто спасся вместе со своим богатством бегством вверх по реке.

Я послал нескольких вооруженных человек в погоню за ними и уговариваю себя, что вы не выкажете недовольства подобным шагом, поскольку я строжайше распорядился не досаждать и не беспокоить никого из ваших подданных.

Я часто заявлял вам о моем незыблемом решении строго следовать договору, что был заключен между нами, и, поскольку мы оба поклялись, что любой наш враг станет врагом для двоих, то я надеюсь, что вы любезно передадите мне моих оставшихся врагов вместе с их имуществом.

Как только я получил ваше письмо, где вы жалуетесь, что мистер Дрейк вел себя по отношению к Маниччунду недопустимо для вас, я написал мистеру Дрейку и пожелал, чтобы он принес вам извинения за выражения, которые использовал в беседе с Маниччундом; он сделал это, и я надеюсь, вы удовлетворены; можете быть уверены, что на подобное вам жаловаться больше не придется.

Из вашего письма от двадцать второго числа этого месяца я вижу, что вы были вынуждены отправить вашего брата Радж-Роя Дуллабрама Бахадура в Бурдван, чтобы он собрал налоги, от сбора которых уклонился Маниччунд; поскольку вы дали мне слово, что только это является целью его похода, то не в силах самого искусного злоумышленника уверить меня в обратном, и поскольку сей принцип всегда будет основополагающим для меня, чтобы укрепить нашу дружбу, то я буду весьма осторожен, прежде чем доверять досужим рассказам, направленным разбить наш союз, который, я надеюсь, продержится между вами и англичанами вечно. Я знаю, что наша нация имеет немало врагов при вашем дворе, но, надеюсь, что вы, как мудрый и рассудительный князь, со временем обнаружите злобу тех, кто под видом абсолютной правды, оборачивающейся заведомой ложью, старается уронить нас в ваших глазах. Как мне известно, вам обильно нашептывают плохие вести о нас, и вы все еще прислушиваетесь к рассказам этих обманщиков. К вам будет прислан майор: послушайте, что он вам может сказать - мои мысли, - и будьте уверены, что вы не обманетесь. Что мне еще добавить?"

Это письмо не принесло желаемого эффекта, и, уверенный, что набоб носит в груди недобрые замыслы, поскольку вместо передачи французов он вступил с ними в переписку и взял их под защиту, адмирал написал ему еще одно письмо, датированное тридцать первым марта 1757 года.

"Я уже писал вам о нашем захвате Чандернагора и что все французы стали нашими пленниками, кроме тех немногих, кто сбежал по реке, за кем, как я говорил, я отослал солдат в лодках. Мне жаль, что приходится посылать вам еще одно письмо, но, получив весть, что вы так и не выполнили вашу часть договора, я должен взять на себя смелость уведомить вас, что по высказанным обещаниям вы обязаны держать свое слово во всех случаях, и я ожидаю, что вы будете действовать сообразно с клятвой, данной Богу и вашему Пророку, и немедленно исполните все пункты договора. Также передайте пушку, которая принадлежит компании, но находится у вас, мистеру Уоттсу; и строго соблюдайте клятву, которую мы оба принесли - о нашей дружбе и о врагах каждого, которые должны стать общими, и передайте в мои руки всех французов, что находятся в ваших владениях, вместе с их имуществом. Так вы выполните клятву с поведением, достойным князя, который стремится к справедливости, и чья величайшая доблесть воина - нерушимо держать слово. В зависимости от этого, если рядом с вами найдутся наглецы, которые будут советовать вам действовать наперекор этим требованиям, знайте, они суть ваши враги и хотят увидеть вашу страну вовлеченной в разрушительную войну, которая будет лишь нарушением вашего слова, вашей чести и вашей веры, и это подвигнет меня вступить в нее. Ничто не принесет мне большего удовлетворения, чем если я буду уверен в том, что мир и дружба между вами и англичанами будут длиться вечно.

После того, как я начал это письмо, мне доложили, что французские беглецы попросили разрешения поступить к вам на службу. Если вы удовлетворите эту просьбу, я буду считать, что вы стремитесь угодить французам и больше не желаете жить в мире со мной; тем более, что вы отказались от помощи английских солдат, после того, как настойчиво умоляли о ней".

Адмирал, не дождавшись какого-либо ответа ни словами, ни делами, послал еще одно письмо.

От адмирала к набобу

Кент, у Чандернагора, 2 апреля 1757 года

"Мне доложили, будто вы выражаете беспокойство расположением наших кораблей в этом месте и расквартированием наших войск у Хугли. Я нахожу, что наши враги использовали преимущество от вашей обеспокоенности и постарались убедить вас, будто наша армия намеревается выступить против вас войной в Муксадабад. Мне удивительно, что кто-то осмеливается так грубо обмануть вас, не заботясь о последствиях, что его злые планы окажутся раскрыты. И меня удивляет, что вы прислушиваетесь к подобным пустым слухам. Как солдат, вы должны знать, что пока у меня еще есть враги в ваших владениях, мне неразумно не преследовать их. Итак, если вы передадите мне моих врагов и их имущество, мои корабли и войска немедленно отойдут к Калькутте, и тогда, но не раньше, я удостоверюсь в вашей искренности и решении сдержать клятву, которую вы принесли, считать моих врагов - вашими".

На следующий день после отправки письма выше, адмирал получил следующее письмо от набоба, все же помеченное первым числом месяца Раджаб или двадцать вторым марта 1757 года.

"Что я обещал и что подписал, того буду придерживаться твердо и не отступлю ни в каком отношении. Все просьбы мистера Уоттса и абсолютно все, что он просил у меня, я удовлетворил, а то, что осталось, будет исполнено к пятнадцатому лунному дню. Об этом мистер Уоттс должен был вам написать со всеми подробностями, но, несмотря на это, по многим признакам мне кажется, что вы намереваетесь разорвать наше соглашение. Земли Хугли, Ингели, Бурдвана и Нудди разорены вашими войсками. По какой же причине это происходит? Прибавьте к этому, что Говендрам Метр написал Нандкомару с помощью сына Рамдана Госе требование передать во владение вышеуказанному Метру Коллигант, как принадлежащий одному из районов Калькутты. Что все это значит? Я уверен, это сделано без вашего ведома. Доверяя вашим обязательствам, я заключил мир в расчете на благоденствие страны и чтобы предотвратить разрушительные последствия, которые выпали на долю земель падишаха от обеих армий, но совсем не для того, чтобы с моими людьми обращались пренебрежительно и срывали сбор податей.

Вашим стремлением должно быть ежедневное укрепление той дружбы, что пустила корень в нас обоих, и, в конце концов, отказать в поддержке и положить конец влиянию этого смутьяна, вышеупомянутого Метра, таким образом, чтобы он не осмеливался заявлять подобных вещей и в будущем не занимался бы столь откровенной ложью. Волей Аллаха, договор никогда не будет нарушен с моей стороны; я много беседовал с мистером Уоттсом по этому поводу; подробности вы узнаете из его письма.

P.S. Я только что узнал, что французы привели огромное войско из Декки, чтобы выступить против вас войной; поэтому я пишу вам - если вы будете нуждаться в помощи местных войск, немедленно уведомите меня, и они будут готовы присоединиться к вам, когда вы пожелаете".

На это последовал следующий ответ.

От адмирала к набобу

Калькутта, третьего апреля 1757

"Письмо, которое вы соблаговолили мне написать двадцать второго числа прошедшего месяца, пришло ко мне только в эти дни. Поскольку предмет его требовал наибыстрейшего ответа, я не сомневаюсь, что вы были удивлены, не обнаружив ничего в трех моих последних письмах. Однако нынешнее пояснит вам истинную причину и, я надеюсь, убедит вас в моей готовности всегда подтверждать полученные от вас милости. Уверения в твердом намерении соблюдать наш договор, которые вы продолжаете мне давать, заставляют меня надеяться, что вы прислушаетесь ко всем справедливым требованиям, которые я высказал в последних письмах: о передаче моих врагов и их имущества в мои руки и об удовлетворении всех пунктов соглашения. Последнее вы обещаете мне исполнить к пятнадцатому числу лунного месяца, который день наступит завтра, и я надеюсь, что мистер Уоттс сможет написать мне и уверить, что вы полностью соблюли свое обещание. Вы говорите, что несмотря на выданный вами приказ удовлетворить все пункты договора и назначенный для этого день, вам все еще по многим признакам кажется, что я намереваюсь разорвать соглашение. Вы должны позволить мне сказать, что ваши опасения, будто я не строго придерживаюсь заключенного мной договора, основаны на ложных донесениях Маниччунда, который желает отстраниться от уплаты налогов тех земель, которые, как вы говорите, были разорены англичанами. Как такое может случиться? Английские войска, после счастливого заключения мира с вами, прошли не дальше земли Бурдвана, затем перешли вдоль берега из Банкехусара к Чандернагору, а после захвата французов лишь несколько вооруженных человек в погоне за беглецами успели отойти не так далеко, да и то вскоре им пришел приказ возвращаться, и они вернулись. Поэтому, после некоторого размышления, вам стоило бы задуматься: почему вы намереваетесь прислушиваться к тем, кто ищет любой возможности обмануть вас и заставить вас поверить в вещи, невозможные по своей сути? Как наши войска могли разорить земли Хугли, Ингели, Бурдвана и Нудди, если не заходили дальше тех мест, о которых я вам рассказал? Я опасаюсь, что человек, который осмелился навязать вам столь чудовищную ложь, мог рассчитывать, что вы с легкостью примете на веру все, что послужит предлогом для вашего недовольства англичанами; иначе бы никто не осмелился нашептывать вам столь лживые и глупые слова. Что же касается Говендрама Метра, то вы наисправедливейше рассудили, что он сделал, как сделал, без моего ведома. Можете быть уверены, я приложу все усилия, чтобы разобраться во всех обстоятельствах, и прослежу, чтобы по отношению к вам свершилась строгая справедливость, и дам Метру суровый выговор за его поведение.

Стоит ли мне убеждать вас дальше в моем непоколебимом решении строго соблюдать наш договор и ежеминутно укреплять дружбу, что родилась между нами? Надеюсь, нет. Мне охотно хочется верить, что теперь вы знаете меня достаточно, чтобы доверять моим словам, отбросив подозрения в обмане; вы можете положиться, что я никогда этого не сделаю; обман отвратителен сердцу честного человека и слишком низок, чтобы солдат мог до него опуститься.

Позвольте мне принести благодарности вам за новости о французах из Декки и за вашу готовность прийти на помощь, если придется. Если французы покинут Декку и придут сюда в таком количестве, что союз наших войск окажется необходим, тогда я буду иметь честь написать вам по этому поводу. Сейчас же, если вы желаете сохранить мир в вашей стране, передайте мне моих врагов, и так у них окажется меньше возможностей противостоять мне, если подобная армия явится сюда. Это убедит меня в искренности вашего предложения. Сейчас в вашей власти установить вечный мир на вашей земле, и если вы упустите эту возможность, то больше такого случая может не представиться. Вы видите, что Бог, в чьей власти повелевать всеми деяниями человеческими, отдал мне победу над моими врагами. Он видит справедливость в моих мотивах и потому борется на моей стороне. Не сомневайтесь более в том, что я вам написал, и открыто исполните клятву, которую принесли перед Аллахом и Пророком, что мои враги должны стать вашими; и позвольте нам стать единым целым. Тогда мы увидим мир, спокойствие и процветание, поскольку наши враги, что заставляют нас сплотиться, не осмелятся рискнуть начать войну в вашей стране.

Подумайте над тем, что я написал, и будьте уверены, что у меня нет желания больше, чем увидеть мир и согласие, царящие во всем королевстве; и чтобы дать вам сильнейшее доказательство моей искренности, я приказал кораблям короля отойти к Калькутте, поскольку я слышал, что подобная мера для вас угодна. Что мне еще добавить?"

После долгой внутренней борьбы и все еще скрывая свое негодование, набоб прислал такой ответ:

От набоба - к адмиралу, от четырнадцатого апреля 1757 года

"Ваши несколько писем, что я получил, со сведениями о вашем здоровье принесли мне великое удовольствие. Значение их я понял точно; и для вашего удовлетворения, и для соблюдения нашего соглашения считать врагов друг друга общими я изгнал мистера Ло с его приспешниками из моей страны и дал строгий приказ моим наибам и фуджидарам препятствовать им вернуться в любую из частей моих владений. Во всех случаях я готов даровать вам свою помощь. Если французы когда-либо войдут в страну с большим или малым войском, желая вести против вас войну, - Аллах и Пророк с нами! - вам стоит только написать мне, и я буду вашим союзником и присоединюсь к вам со всем моим войском. Будьте довольны в этом отношении и уверены в моей твердости придерживаться тех обещаний, что я давал в письмах, и договора, который между нами заключен. Что касается французских факторий и торговли, я должен уведомить ваше превосходительство, что мне донесли, будто французская компания задолжала местным жителям, и несколько лакхов рупий, принадлежащих моим подданным, остались в их руках; если я удовлетворю ваши просьбы передать их богатства вам, как мне отвечать кредиторам французов? Ваше превосходительство - мой друг и благожелатель, учтите все вышесказанное и напишите мне ответ, чтобы я мог действовать в соответствии с ним.

Я писал раньше и повторю сейчас, что если английская компания желает наладить торговлю, то не пишите мне вещей, неприемлемых для нашего договора, по наущению людей злонамеренных и желающих блага для себя, что стремятся разрушить мир между нами. Если вы не желаете внести между нами разлад, то у вас есть мой договор с моей подписью и печатью; когда вы пишете, то поглядите на него и пишите соответственно.

Мистер Уоттс уведомит вас обо всех подробностях полней; что мне еще добавить?

Если вы желаете сохранить мир, не пишите ничего, что противоречит договору."

Это письмо и ежедневные признаки вероломных и враждебных настроений набоба заставили адмирала обратиться к нему прямей в письме от девятнадцатого апреля 1757 года.

"Я польщен вашим письмом от четырнадцатого числа этого месяца, в котором вы уведомляете меня, что получили несколько моих последних писем. Ваше молчание и отсутствие ответа вовсе не признак той дружбы, которую, как вы говорите, вы питаете к моим соотечественникам. Что касается меня, я должен взять на себя смелость сказать, что у меня было особое право ждать вашего скорого ответа из-за моего высокого положения и звания, и я не могу закрыть глаза на ваше пренебрежение к нему, поскольку оно означает презрение к королю, моему господину, кто послал меня в Индию защищать своих подданных и который требует справедливости, где бы их ни угнетали.

Я вижу в вашем письме следующее, а именно, что для моего удовлетворения и ради исполнения нашего взаимного договора считать врагов друг друга собственными, вы изгнали месье Ло и его приспешников из своих владений и строго наказали etc, etc. Мой брат, мистер Уоттс, которому известны все интересы компании, всегда пишет мне подробно о ваших добрых планах по отношению к нам, но я никогда не видел, чтобы то, о чем он писал, было исполнено; равно как я не вижу, что выполнено то, что вы обещали мне в письме от первого числа месяца раджаба (двадцать второго марта). В нем вы уверяли меня, что полностью исполните все пункты договора, с которыми вы согласились, до пятнадцатого дня этой луны. Разве вы их исполнили? Нет. Как же мне доверять тому, что вы пишете, если ваши дела никак не соотносятся с вашими обещаниями? И как мне расценивать ваши слова, которые вы изложили столь торжественно, что вы будете моим союзником и поможете мне своим войском против французов? Когда вы дали перванну мистеру Ло и его людям, чтобы они смогли добраться до Патны и спастись от меня, и сказали мне, что это будто бы сделано ради моего удовлетворения и в согласии с исполнением нашего договора, вы выдали себя. Разве это дружеский поступок? Или я должен был таким образом понять, что вы будете помогать мне? Из чего я должен делать заключение: из того, что вы пишете, или из того, что вы делаете? Вы достаточно мудры, чтобы знать, чему вы должны верить, коль человек говорит вам одно, но делает противоположное. Почему же вы тогда стремитесь убедить меня в дружбе, когда в то же время даете моим врагам защиту, обеспечиваете их снаряжением и дозволяете уйти из ваших владений с тремя пушками? Их богатства я рассматриваю как пустяковое обстоятельство, и поскольку они пойдут как должное вашим подданным, кредиторам французской компании, у меня нет возражений, если вы заберете их ради их пользы, поскольку я презираю деньги и пришел сюда не для того, чтобы накопить себе богатство.

Но я уже говорил вам и теперь повторяю вновь, что пока этот француз остается в этом королевстве, я не перестану преследовать его; но если они сами решат сдаться, то обнаружат, что я буду к ним милосерден; и я уверен, что те, кто уже попали ко мне в руки, воздадут мне справедливость и скажут, что с ними обращаются с большим великодушием, чем обычно принято по закону войны.

Если вы задумаетесь над клятвой, которую вы принесли, то вы не сможете не присоединиться ко мне на следующих условиях: как только в Кассимбазаре, куда в скором времени выступят наши войска, должным образом будет устроен гарнизон, я желаю, чтобы вы выписали дустук для прохода по суше в Патну двух тысяч наших солдат. Можете быть уверены, что они не будут творить жестокостей и не доставят ни малейшего беспокойства местным жителям, единственное намерение их похода - захватить французов и восстановить спокойствие и идеальный мир в вашем королевстве, которых не может быть в ваших владениях, пока продолжается наша война с французами. Если же вы опасаетесь беспорядков и вреда вашим подданным от перехода наших войск к Патне, то пошлите с ними доверенных вам хиркаров с приказом ознакомлять вас время от времени об их действиях, и я осмелюсь сказать вам, что вы найдете их отчеты соответствующими моим нынешним словам.

Кроме того, что вы отослали мистеру Уоттсу всего десять пушек, почему вы не передали все, что принадлежит компании? Я не буду писать вам того, что не соответствует нашему соглашению и что вы предполагаете суть происками корыстолюбивых и злонамеренных людей, я возьму на себя смелость сказать, что я еще никогда не написал ни слога против нашего договора, и клятвы, и обещаний, что я давал; и будьте уверены, что не в силах никакого искусного лжеца заставить меня написать то, что противоречит моей чести. Я не прошу ничего, кроме того, чтобы вы выполнили условия договора и соблюли принесенную вами клятву. На этом я крайне настаиваю, поскольку вы чересчур медлите в исполнении, и, разумеется, я вправе этого требовать так долго, сколько вы пренебрегаете сей обязанностью. Если вам неприятно слышать подобное, то заберите у меня право когда-либо спрашивать об этом тем, что немедленно удовлетворите все пункты договора, и поскольку вы пожелали мне просматривать наш договор и руководствоваться им, пока я пишу вам ответ, позвольте мне попросить вас сравнить мои письма с соглашением и с вашими обещаниями, и когда вы найдете, что мои слова отличаются или полностью противоположны им, то осудите меня, немедленно укажите, где я отступил от правил, и вы увидите, что я охотно признаю это ошибкой; но до этого вы должны извинить меня за мою настойчивость, что вы неверно ставите мне подобное в вину, и после исследования моих писем я не сомневаюсь, что вам все станет ясно, чтобы не отрицать очевидного.

Позвольте мне повторить, у меня нет иных ожиданий, кроме мира. Я презираю богатство, и я призываю Господа, который видит и знает истоки всех наших деяний, и перед кем нам с вами однажды придется ответить, засвидетельствовать истину, которую я сейчас пишу; поэтому если вы попытаетесь заставить меня поверить в то, что вы также горячо желаете мира, как и я, пусть мои просьбы исполнить договор и ваши пустые обещания этого перестанут быть предметом нашей переписки, и немедленно исполните все ваши намерения: так расцветет мир, и распространится по вашим владениям, и обрадует людей, когда их торговля вновь укрепится, содрогнувшаяся от разрушительной войны. Что мне еще добавить?"

После этого письма переписка прекратилась со стороны адмирала, и с той поры до месяца июня набоб не прекращал давать новые доказательства своей вражды к нам и намерения при первом же удобном случае изгнать нас. Военная подготовка теперь велась с обеих сторон; и тринадцатого числа назрел кризис, когда набоб послал следующее и последнее письмо к адмиралу.

Двадцать пятый день месяца рамазан (тринадцатого июня)

"В соответствии с моими обещаниями и соглашению, что было заключено между нами, я полностью отдал все мистеру Уоттсу, кроме лишь небольшого остатка, и почти разрешил дело Маниччунда. Несмотря на это, ночью мистер Уоттс и прочие из совета фактории в Кассимбузаре, воспользовавшись предлогом подышать свежим воздухом в саду, сбежали. Это очевидный признак обмана и намерения разрушить наш договор. Я уверен, подобное не могло случиться без вашего ведома и без ваших советов. Я все время ожидал чего-то подобного и потому не отзывал войск от Плесси, рассчитывая на предательство.

Я благодарю Аллаха, что брешь в договоре появилась не с моей стороны; Аллах и его Пророк были свидетелями соглашения, заключенного между нами, и кто первый отошел от него, тому достанется наказание равное его деяниям".

По письмам, как и по множеству фактов, очевидно, что Сирадж Даула, со времени подписания договора с нами, едва ли намеревался выполнять хоть какой-то из его пунктов. Несомненно, он собирался убаюкивать нас роковыми поручительствами. Он был весьма щедр в своих обещаниях, но осторожен в их исполнении, и под незначительными предлогами скрывались недобрые планы. Его реальные приказы о том, что мы не должны брать Чандернагор, ясно показывают расположение к нашим врагам; однако, после того, как мы захватили крепость, он надел благосклоннейшую из масок и притворился, что не разочарован нашим успехом. Тем не менее, нам было известно, что он приказал отряду из двух тысяч людей прийти на помощь гарнизону Чандернагора, и они бы весьма нам воспрепятствовали, если бы не разрушили наши планы, если бы мы, в свою очередь, не нашли причин помешать им. Конечно, французские войска под командованием месье Ло были под его защитой и даже получали от него деньги, и он позвал месье Бюсси с французской армией войти в Бенгал и воевать против нас. Кроме этих признаков нерасположения к нам, стоит отметить, что хоть и прошло четыре месяца, но ни одного важного пункта договора так и не было выполнено, и даже торжественное уверение, что набоб вернет компании деревни, которые принадлежали ей по праву, было забыто без каких-либо извинений за подобное отвратительное нарушение соглашения.

В этом положении англичане не видели иного лекарства от нынешних тревог и иных путей избежать рокового истребления, что ожидалось по прибытию французской армии, кроме открытого противостояния человеку, который таким образом намеревался разрушить дела компании, и ждали лишь возвращения эскадры с Коромандельского берега, чтобы начать его. Этот вопрос крайне волновал совет и сопровождался крайней осторожностью и бдительностью, как и следует делам такого порядка. Разумеется, это была крайне тяжелая и опасная мера, и, возможно, ей никогда бы не было суждено прийти в исполнение, если бы не случилось одно счастливое происшествие, которое почти пообещало успех.

После захвата Калькутты Сирадж Даула повел себя с таким высокомерием и жестокостью по отношению к своим подданным, что несколько гранди и доверенных персон при его дворе устроили заговор, чтобы низложить его. Свирепость натуры он выказывал так сильно, что внушил всеобщий страх, и от изменчивости его нрава ни один человек, что был рядом с ним или в его власти, не мог чувствовать себя в безопасности. Мир Джаффир Али Хан, человек, имеющий неограниченное влияние (он был женат на сестре предшественника Сираджа Даулы, его деда Аливерды Хана), взял в свои руки план по лишению набоба власти, которой тот столь злоупотреблял; его поддержал Радждуллуб, командующий кавалерией, и Джуггет-сит, ростовщик набоба, считавшийся самым богатым купцом в Бенгале. Три этих лидера вскоре поделились своими планами с мистером Уоттсом, английским дипломатом при дурбаре набоба, а тот передал их полковнику Клайву и тайному совету в Калькутте. Важные лица недолго колебались перед тем, как вступить в сговор. Великая ловкость, равно как и секретность, была необходима, чтобы произвести переворот, полная подготовка к которому легла на полковника Клайва и мистера Уоттса. Чтобы избежать подозрений, было необходимо, чтобы никто не видел частых сношений мистера Уоттса с Джаффиром; поэтому первый тайно доверился некоему Омичунду, купцу из генту, и через него передавал и получал письма от Мир Джаффира. Омичунд был человеком невероятной хитрости и ненасытной жадности, и именно в нем подозревали того, кто больше всех подстрекал набоба против англичан, надеясь выгадать от этого какие-либо блага; мистер Уоттс не знал о его натуре, пока не стало слишком поздно. Омичунд, после того, как заговор был подготовлен настолько, что Мир Джаффиру оставалось только подписать соглашение, необоснованно потребовал четверть казны набоба, которая, как предполагали, составляла шестьдесят четыре крора или восемьдесят миллионов стерлингов. Его окончательными условиями стали тридцать лакхов рупий для собственных нужд в отдельном пункте договора, и без малейшей тени сомнения он дал понять мистеру Уоттсу, что если его требование не будет выполнено, то он немедленно расскажет набобу о заговоре, после чего всякий англичанин в здешних владениях будет предан жестокой смерти. С подобной дилеммой мистер Уоттс обратился к Мир Джаффиру, который не хотел принимать подобные условия, если можно было бы придумать хоть какую-нибудь причину уклониться от их выполнения. Затем мистер Уоттс написал выборному совету, который, видя, что судьба всех и каждого зависит от того, как долго получится тянуть время с Омичундом, и одновременно питая отвращение к тому, что придется удовлетворить притязания столь отъявленного грабителя, придумал составить два договора и послать их Мир Джаффиру, который был посвящен в секрет. Один из них был настоящим и его следовало придерживаться, второй - поддельный, но отличался от первого лишь тем, что в нем был пункт о тридцати лакхах для Омичунда. Настоящий договор был втайне подписан Мир Джаффиром; на подложном он также поставил подпись в присутствии Омичунда, который совершенно удовлетворился этим. Может быть, необходимо упомянуть, что поддельный договор подписали и полковник Клайв, и избранный совет; адмирал Уотсон решил не подписывать его, поскольку подписался под настоящим. Строгий принцип учтивости, что был для него на первом месте в любом политическом деле, влиял на него так сильно, что запрещал принимать участие даже в столь необходимом обмане; однако, в то время, когда он выказывал явное неудовольствие участникам заговора, все люди, знавшие об алчности и предательской сущности Омичунда, восхищались искусной проделкой, благодаря которой тот заслуженно оставался с носом.

Договор, заключенный между Мир Магомедом Джаффиром Ханом Бахадаром и адмиралом Уотсоном, полковником Клайвом, а также советниками Дрейком и Уоттсом

"Я клянусь Аллахом и Пророком Его соблюдать условия сего договора, пока жив*.

Пункт I. Какие бы соглашения не были заключены с набобом Сираджом Даулой во время мира, я обязуюсь исполнить их.

II. Враги англичан - мои враги, будь они хоть индийцы, хоть европейцы.

III. Все богатства и фактории, принадлежащие французам в земле Бенгала (рае всех народов), и Бахара, и Ориксы останутся во владениях англичан, и я также не разрешу им селиться в какой-либо из трех земель.

IV. Чтобы возместить убытки, понесенные английской компанией после захвата и разграбления Калькутты набобом, а также поборы, вызванные присутствием войск, я дарую ей один крор рупий (1 250 000 фунтов стерлингов).

V. За богатства, отобранные у английских поселенцев в Калькутте, я согласен даровать пятьдесят лакхов рупий (625 000 фунтов стерлингов).

VI. За богатства, отобранные у генту, мусульман и прочих жителей Калькутты, будет даровано двадцать лакхов рупий (250 000 фунтов стерлингов).

VII. За богатства, отобранные у армян, живущих в Калькутте, я дарую сумму в семь лакхов рупий (87 500 фунтов стерлингов). Деньги, предназначенные для англичан, генту, мусульман и прочих жителей Калькутты, будут переданы адмиралу Уотсону, полковнику Клайву, эсквайрам Роджеру Дрейку, Уильяму Уоттсу, Джеймсу Килпатрику и Ричарду Бекеру, чтобы они разделили деньги между теми людьми, кому сочтут нужным.

VIII. Внутри рва, что окружает Калькутту, лежат несколько участков, которые принадлежат нескольким земиндарам. За их исключением, я дарую английской компании шестьсот ярдов внутри рва.

IX. Все земли к югу от Калькутты до Кулпи перейдут под земиндари английской компании, и все офицеры тех земель перейдут в их распоряжение. Подати, что будет платить компания, будут равны тем, что платят прочие земиндары.

X. Когда бы мне не потребовалась помощь англичан, я буду нести расходы за содержание их войск.

XI. Я не буду строить новых укреплений на реке Ганг ниже Хугли.

XII. Как только я стану владеть всеми тремя провинциями, то честно заплачу вышеназванные суммы".

Помечено пятнадцатым числом месяца Рамазан (июнь 1757) в четвертый год нынешнего правления.

*Это написано его собственной рукой

Двенадцатого июня от Мир Джаффира и прочих сообщников пришла весть, что они все подготовили. Жребий был брошен, и тринадцатого июня армия выступила, и в день выступления полковник написал субадару примерно следующее: что ради его, полковника, доброго имени человека, стремящегося к справедливости, и ради искреннего сдерживания своих обещаний, он, полковник, намеревался заключить с ним мир, и забыть о потере множества кроров рупий, которых лишились англичане при захвате Калькутты, и остаться довольным, сколько бы справедливость и щедрость набоба не выделила им за это; но его превосходительство даже не подумал придать какое-либо значение английской дружбе и при малейшей возможности противодействовал делам компании, с позором отослав от себя их вакила, отказав англичанам в свободном проходе по его землям, остановив их торговлю и переворошив факторию в Кассимбазаре в поисках боеприпасов и прочего военного имущества под предлогом, что они намеревались покуситься на его жизнь в мирное время; он угрожал им немедленной расправой, если они не допустят его к обыску. Однако все это мелочи, если сравнивать с его явной и открытой поддержкой врагов короля, о которой свидетельствуют его письма к месье Бюсси, написанные всего через несколько дней после того, как субадар заключил с нами торжественный договор; в них он приглашает французов в свои владения. Его защита и ежемесячная выплата десяти тысяч рупий месье Ло были не только одним из многих отступлений от договора, но очевидной демонстрацией истинных намерений его превосходительства напасть на англичан, как только отсутствие английской армии и флота оставит их незащищенными. Основная часть договора так и осталась неисполненной, поскольку он передал в казну только пятую часть суммы за разграбление Калькутты и все еще обязан заплатить все. Полковник горько жаловался на множество оскорблений, которым подвергался, и напоминал субадару, сколь отличным было его поведение, когда ему требовалась помощь в борьбе с паттанами. Он торжественно заявлял, что намеревался сражаться за субадара до последней капли крови, но его превосходительство выбрал друзей среди его врагов и во всех отношениях отошел от своих обещаний; с согласия всех, кто вовлечен в дела компании, полковник решил выступить к Кассимбазару и вынести их спор на суд Мир Джаффира, Райдуллуба, Джуггет-Сита и прочих знатных людей; и если будет решено, что он, полковник, отступил от договора, то он клянется отказаться от дальнейших притязаний, но если окажется, что договор разрушил его превосходительство, то он потребует возмещения всех потерь, понесенных англичанами, и выплат армии и флоту; письмо он заключил словами "поскольку совсем скоро начнется сезон дождей и потребуется немало дней для ответа, то он, полковник, находит нужным прибыть за ним немедленно"*.

* Из размышлений Скрэфтона о правительстве Индостана.

Наше войско состояло из семисот пятидесяти солдат (в том числе из сотни топассов), около ста пятидесяти в обозе (включая пятьдесят моряков с семью мичманами под командованием лейтенанта Хэйтера), двух тысяч и сотни сепоев, восьми шестифунтовых пушек и одного ховитца. Европейцы и артиллерия погрузились на лодки, сепои прошли на север через Хугли. Бриджуотер также прошел вверх по реке до Хугли, чтобы внушить страх местным жителям и сохранить связь между полковником и эскадрой. Первый лейтенант адмирала, мистер Джон Клерк, с отрядом из ста пятидесяти моряков остался в гарнизоне Чандернагора, а корабли успешно защищали Калькутту от возможных нападений любого рода, в то время как несколько топассов охраняли французских пленников.

После принятия сих благоразумных мер, наше войско выступило к Муксадабаду. Четырнадцатого июня к войску присоединились мистер Уоттс и прочие джентльмены в сопровождении тридцати солдат, всем им удалось бежать из Кассимбазара; и восемнадцатого майору Куту (позже представленному к званию капитана) вместе с отрядом из двухсот европейцев и пятисот сепоев с одной полевой пушкой и ховитцем было приказано выходить в поход против Кутвы, крепости набоба, что располагалась на берегу реки Кассимбазар, и ее стены были около мили по периметру. Пока он проводил разведку местности, один из его солдат неожиданно впал в безумие и в предсмертной агонии наделал столько шума, что враг обнаружил их расположение и открыл огонь, на этот раз вынудив майора сменить позицию. Почти тотчас майор прочно укрепился на большом бастионе, и на следующий день после некоторого сопротивления враг покинул крепость и оставил завоевателю четырнадцать пушек разных калибров и огромное количество зерна и боеприпасов.

Когда армия была уже в двух днях от Муксадабада, полковник Клайв получил неутешительные вести от Мир Джаффира и немедленно представил их на военном совете, созванном по этому поводу, большинство из членов которого придерживались мнения полковника, что он больше не может идти дальше. Поэтому он остановился на том же месте, где был, и послал гонца в Калькутту, желая новых приказов. Однако тем же вечером полковник Клайв получил второе послание от Мир Джаффира, уверявшее, что он обязан выполнить условия договора, но сообщавшее также, что он так тесно окружен шпионами, что вынужден действовать с величайшими предосторожностями. Эти новости вскоре заставили полковника поспешить, и той же ночью, не дожидаясь предписаний из Калькутты, он повелел войску быть готовым выйти следующим утром; тогда он оставил младшего офицера со всеми больными в Кутве, свернул лагерь и вышел навстречу врагу сквозь дождь, который промочил солдат насквозь; началось время дождей. В шесть утра армия перешла реку и прошла еще две мили к большому топе (роще), где они остановились до вечера. Около четыре утра, после изнуряющего перехода и ночного дождя, не прекращавшегося ни на минуту, вся армия добралась до рощи Плесси. По прибытию туда полковник получил известие, что авангард армии набоба, состоявший из шести тысяч человек находится в трех милях от нашей армии, и полковник приказал передовому отряду из двухсот европейцев и трехсот сепоев с двумя пушками занять факторию Плесси, а нескольким отрядам сепоев на достаточном расстоянии друг от друга построиться вокруг рощи.

На рассвете двадцать третьего было замечено, что армия набоба вышла из своего расположения к роще, в которой мы укрепились. Казалось, они намеревались окружить нас, и поэтому полковник расставил армию следующим манером: европейцев он разбил на четыре дивизии; в первой он поставил командиром майора Килпатрика, во второй - майора Гранта, в третьей - майора Кута, а четвертую отдал капитану Гауппу. Сепоев он поставил справа и слева. Роща Плесси была окружена валом; наш левый фланг был прикрыт домом фактории Плесси и рекой, правый же - рощей.

Армия врага приближалась к нам огромными колоннами, и их сопровождал огромный кортеж артиллерии, в котором было пятьдесят три пушки, преимущественно восемнадцати, двадцати четырех и тридцати двух фунтов. Их маневры в тот день сильно отличались от принятых у них, поскольку, вместо того чтобы, по их обычаю, собрать артиллерию вместе, они рассеяли ее между дивизиями, и в одном месте было не больше двух-трех пушек, поэтому атака на какую-либо артиллерийскую позицию не могла стать решающей. В таком порядке они прошли вперед, пока позволяла река, но как только их арьергард был изгнан из лагеря, и их план окружить нас провалился, войско остановилось. Группа из пятидесяти французов, возглавлявших огромный отряд войска набоба под командованием одного из его старших генералов Мира Модуна в сопровождении четырех пушек, разместились на берегах танка (или пруда) в шестистах ярдах от нас и открыли сильный огонь.

Наша маленькая армия вначале выстроилась за насыпью, что окружала рощу, но вскоре столкнулась с таким ливнем из ядер, которые выпускали вражеские пушки, что полковник счел разумным отступить под защиту вала, оставив снаружи два полевых орудия, пока остальные четыре продолжали стрелять через бреши в насыпи. Наше левое крыло все еще было прикрыто домом Плесси, что находился в пятидесяти ярдах и близко к реке.

В таком положении обе армии оставались до полудня; когда начался ливень, приблизилась вражеская конница, чтобы использовать его преимущества, но как только они заметили, что, несмотря на дождь, наши пушки продолжали стрелять, их рвение угасло. Дождь, остановивший обстрел, продолжался до трех часов дня, когда они без суматохи отступили к старому лагерю и в дело вступила их артиллерия. В то же время слева от нашего войска мы увидели огромное войско, которое подходило столь непонятным образом, что оставалось неясным: либо они хотели захватить деревню слева и расположиться в ней, либо они были нашими друзьями и желали присоединиться к нам; позже оказалось, что они действительно были нашими друзьями под командованием Мир Джаффира, однако, поскольку условный сигнал не был оговорен (из-за оплошности гонца, которого Мир Джаффир утром отправил к полковнику), они держались на расстоянии от наших пушек. После отступления вражеской конницы полковник Клайв, приказав майору Килпатрику доложить ему, если набоб предпримет какие-либо новые действия, отправился в дом Плесси переодеться в сухую одежду и подумать, как нанести удар, несмотря на усталость, которая охватила нашу армию: напасть на лагерь набоба немедленно или же отложить нападение до наступления ночи; он полагал, опираясь на прошлый опыт, что в последнем случае успех гарантирован.

В это же время полковнику принесли вести, что отряд нашей армии, подкрепленный несколькими пушками, вышел к вышеупомянутому пруду и возвышенности в шестистах ярдах отсюда, что были заняты французами, однако те оставили их, как только войско Сираджа Даулы вернулось в лагерь. Полковник Клайв поразился тому, что подобный шаг был сделан без его приказа, и немедленно поспешил следом за отрядом, настигнув его почти в то же время, когда они почти добрались до пруда. Там он обнаружил, что этим отрядом командовал майор Килпатрик, и вначале велел посадить его под арест за подобное невоинское поведение, но успокоился, когда майор принес ему свои извинения.

Затем полковник приказал майору Килпатрику возвращаться в рощу и взял командование отрядом на себя, рассудив, что раз подобный шаг был сделан, то не следует отступать, однако стоит предпринять дальнейшие обманные действия. Он потребовал подкрепления от основного войска в роще, и к нему присоединился майор Кут со своим отрядом. Затем полковник велел королевским гренадерам и гренадерам компании из сепоев расположиться за насыпью там, где враг стоял совсем близко; и оттуда они вели длительный огонь из ружей, а отряд, занявший холм у пруда, обстреливал врага из четырех пушек.

Вражеская пехота и кавалерия в тот же час вышла навстречу нашим небольшим отрядам; они намеревались поставить на позиции пушки, но их ждал столь теплый прием, и они потеряли так много быков и погонщиков, что их попытка провалилась. Пехота и кавалерия еще какое-то время находились под жарким обстрелом, в котором они потеряли немало людей и лошадей, и было замечено, что между ними царит смятение, а слоны стали неуправляемы. Полковник немедленно воспользовался преимуществом сего критического мига и велел майору Куту атаковать огромное войско из всадников и пехотинцев на склоне горы, что находилось от нас в ста пятидесяти ярдах, а другому офицеру в это же время должно было ворваться с угла во вражеский лагерь. Обе этих атаки увенчались успехом, враг оказал лишь кое-какое сопротивление; майор Кут прошел сквозь их ряды, и началось повальное бегство*. Нападавшие преследовали врага до темноты и остановились в Даудпуре, деревне в шести милях от поля боя, где они соединились с оставшейся армией, подошедшей из рощи Плесси, под командованием майора Килпатрика, который в начале бегства врага получил от полковника приказ выступать. Подсчитано, что армия набоба состояла из двадцати тысяч всадников и сорока тысяч пехотинцев; наши потери были незначительны, однако враг потерял пятьсот человек убитыми, среди которых был Мир Модун (его смерть и стала причиной вышеупомянутого смятения), не считая трех слонов и множества лошадей. Шестьдесят три их пушки восемнадцати, двадцати четырех и тридцати двух фунтов попали в наши руки, а также их лагерь, вещи, слоны и проч., и проч.

*Мистер Шредич, мичман с Кента, был ранен ружейной пулей, вошедшей ему в бедро, когда он храбро пытался застрелить одного из французских офицеров в армии набоба.

Я был более краток, описывая сражение при Плесси, чем мистер Скрэфтон, поскольку некие персоны предприняли немало усилий, чтобы исказить ее, стараясь принизить славу полковника Клайва в этой важной победе, притворяясь, что их сведения были взяты verbatim из записей сэра Эйре Кута, прочитанных им перед выборным советом в палате общин, который заседал на прошлых совещаниях о делах в Ост-Индии. Поскольку мне недавно досталась честь внимательно прочесть записи сэра Эйре Кута самому, я могу доказать, что некоторые публикации, ссылающиеся на него, не содержат правды, и общество может быть уверено, что описание битвы совпадает со всеми документами, включая эти записи. Сам сэр Эйре Кут в нашей последней беседе заявил, что "вышеупомянутые публикации суть совершенная ложь, в чем любой человек может убедиться, обратившись к протоколам совета палаты общин, где все, что было им изложено, осталось на бумаге". Он также поручил мне объявить, что "во всех случаях он готов воздать должное заслугам полковника Клайва".

Когда наша армия ушла в погоню, справа появился огромный отряд всадников; после того, как мы несколько раз выстрелили по ним, явился гонец с письмом от Мир Джаффира к полковнику, уведомлявшим его, что войско под его командованием, и просившим встречи вечером или утром. На следующий день он соответственно встретился с полковником и после поздравления с победой объявил, что готов исполнить условия договора, заключенного между ними. Полковник встретил его, как субадара или набоба Бенгала, Бахара и Ориксы, и посоветовал немедленно идти в Муксадабад за Сираджом Даулой, пообещав, что последует за ним, чтобы поддержать всем своим войском. Бывший набоб уже через несколько часов достиг столицы, которая была всего лишь в двадцати милях от поля боя, и на следующий день, не зная, кому доверять и что делать, перепугавшись приближения Мир Джаффира, переоделся факиром, и два его слуги попробовали помочь ему бежать. Мир Джаффир сразу отправился во дворец, где царил переполох и безвластие, но в то же время от полковника прибыли господа
Уоттс и Уолш, которые утихомирили население и пообещали им защиту; и двадцать седьмого июня сам полковник Клайв торжественно въехал в город. Мир Джаффир навестил его на следующий день, и двадцать девятого числа полковник Клайв вошел во дворец, где в присутствии раджей и гранди двора торжественно возвел его на муснуд (или же на ковер и трон Бенгала, Бахара и Ориксы), и Мир Джаффира открыто чествовали, как нового субадара и набоба, и он получил всю настоящую власть. Позже, как только он смог, новый набоб полностью исполнил несколько пунктов, обусловленных договором, и предоставил компании флот и войско, столь щедрые награды, которые полностью оплатили смелость и отвагу, проявленную ради него. Оставшаяся часть месяца прошла в улаживании многих важных дел, следующих за столь невероятным переворотом.

Третьего июля Сирадж Даула, бывший набоб, после долгого блуждания, покинутый всеми и почти обнаженный, был схвачен у Раджамаула по пути в Патну; как говорят, он был предан тем, с кем жестоко обращался в дни своего могущества, и тот велел отрезать набобу уши. На следующий день его привезли в Муксадабад и уже через несколько часов его тайно убил старший сын Мир Джаффира, который должен был его охранять. Внешне казалось, что венценосный отец желал вечно держать бывшего набоба в тюрьме, но сын и прочие важные люди при дворе не считали разумным столь рисковать в настоящем критическом положении дел и потому согласились провести в жизнь жестокое правило, принятое на Востоке, убив его в тюрьме; останки Сираджа Даулы возили на слоне вокруг города. Ему не исполнилось и двадцати пяти лет, а властвовал он не более года, когда был низвергнут: исход вполне ожидаемый из-за его жестокого нрава и деспотических действий!

Двадцать шестого июля новый набоб по восточному обычаю и обычаю этой земли прислал подарки адмиралу: слона, двух прекрасных лошадей, богато украшенное мусульманское одеяние из золотого пестротканого льняного полотна с тюрбаном и кушаком, а также розу и сливу, сложенные из алмазов, рубинов, сапфиров и изумрудов, которые были не слишком дороги, зато великолепно смотрелись. Адмирал Покок тоже получил подобные дары. По этому случаю адмирал Уотсон принял посланников с величайшим уважением; в ответ он подарил им нарядной одежды и бархата, украсил корабли знаменами различных наций, которые только могли поместиться на леерах, мачтах и снастях, поприветствовал их из пушек и написал набобу следующее поздравительное письмо.

Адмирал Чарльз Уотсон, главнокомандующий флота самого сильного Короля Великой Британии, непобедимого в сражениях, - набобу Судже аль Мулуку Хассаму о Дауле Мир Магомеду-Джаффиру хану Бахадару Махабуту Джугу.

"Мирза Джаффир Бег, кого вы отправили ко мне, поистине оказав честь, передал мне ваше письмо и прочие знаки дружбы, которыми вы изволили одарить меня. Он также удовлетворил мое желание, подробно рассказав о вашем здоровье и процветании. Но что порадовало меня без меры - так это услышать, что все ваши люди радуются тому же. Хоть они считают вас достойнейшим из них, молитесь за их последовательность. Сего удовольствия никогда не знал ваш предшественник, и оно одновременно дает величайшее удовлетворение благородному уму, подобному вашему, и обещает вам счастье, а вашему сыну - спокойное унаследование престола.

Сколь сильно я и мои земляки желают этого, можно узнать лишь по привилегиям, что вы даровали нам, размер которых может быть измерен лишь вашей щедростью и нашей благодарностью. Пусть день за днем будет шириться последняя - к вашему удовлетворению и нашей чести!"

Примечание:

Топассы или топазы - темнокожие или метисы португальского происхождения и христианской веры

Оставить комментарий © Copyright Айвз Эдвард Размещен: 08/07/2016, изменен: 08/07/2016. 55k. Статистика. Глава: Мемуары, История, Переводы Путешествие из Англии в Индию в 1754 году Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Переписка между адмиралом и набобом. Адмирал и полковник решают возобновить против него войну. Гранди при дворе набоба объединяются, чтобы свергнуть его. Главы совета в Калькутте заключают с ними договор; условия этого договора. Полковник Клайв выступает в поход со своей армией. Сведения о битве при Плесси. Джаффир Али-хан занимает место субадара с помощью полковника Клайва. Сирадж Даула, последний набоб, взят в плен и казнен.

Айвз Эдвард : другие произведения.

Глава десятая