Звон бутылок разбудил Йохана на рассвете: Андрей Павлович, чертыхаясь и морщась от головной боли, искал чем заглушить свое похмелье. Руки у него дрожали, и он то и дело ронял то бутылку, то кружку. Каким-то шестым чувством Вяземский почуял, что Йохан не спит и обернулся.
- П-птицы п-поют, - почему-то запинаясь, сообщил Андрей Павлович. - Разбудили, заразы.
Выглядел он как мертвец, восставший из гроба: бледный, лохматый, с запавшими глазами. Почему-то сейчас он сильно картавил. Йохан перевалился на другой бок и все-таки встал. Он молча подошел к столу, отобрал у Вяземского бутылку и налил ему почти полную кружку вина.
- Б-благодарю, - чинно отозвался тот и выпростал ее почти целиком. - Я вчера ничего не говорил? Т-такого... странного?
- Нет. Ты жаловался на жизнь.
- А-а.
Андрей Павлович как-то подозрительно поглядел на Йохана и медленно отвел взгляд, когда увидел в глазах Фризендорфа чистейшую невинность.
- Я п-попробую еще заснуть, - царственно сказал Вяземский и поморщился, прикрыв ладонью глаза. - Поставь вино к моей кровати. Не хочу т-тянуться.
Его изрядно качало, пока он шел к постели, и у самой цели Андрей Павлович так резко развернулся, что чуть было не упал. Он присел на край матраса и пошевелил пальцами ног в когда-то белых чулках.
- Ничего я вчера не говорил, - хрипло подтвердил Вяземский, словно хотел убедить самого себя. - Не было ничего.
- Ясное дело, не было, - Йохан на всякий случай согласился, хотя сейчас он действительно не помнил, о чем там бормотал Андрей Павлович. - Спи давай.
Вяземский поворочался и затих, неудобно вывернув себе шею.
Йохан налил себе воды; после вчерашних приключений мучила жажда, хотя, быть может, во всем оказалось виновато вино. Фризендорф задумчиво пил из кружки мелкими глотками и глядел в окно, размышляя о вчерашнем дне. За окном просыпался город, хоть и небольшой, но громкий, как и все города.
Странное дело, как все-таки Уивер может так часто попадать в застенки? Будто кто-то написал ему на лбу чернилами, видимыми только солдатам: 'арестант'. Может быть, все дело в отношении к жизни? Уж кто-кто, а Честер любил брать все, что попадалось ему на пути: женщин, развлечения, деньги; но известно, кто берет много, много потом и отдаст. А попытался бы он сам вытащить друга из тюрьмы, если бы довелось поменяться местами? Ответа на этот вопрос Йохан дать не мог, и это его опечалило.
Через час в дверь постучали. Вяземский не проснулся, только беспокойно заметался во сне, скомкав покрывало, и Йохан отворил дверь. На пороге стояла Камила: в чистом платье, в новом чепчике, который надевала только по воскресеньям. Она обеспокоенно заглянула в глаза Йохану, точно боялась, что за ночь он передумает.
- Я готов, - вместо пожелания доброго утра сообщил Фризендорф; он с размаху надел на голову треуголку, не заботясь о своем внешнем виде, и хотел было выйти за дверь, но служанка остановила его и почтительно отряхнула ему рукав камзола, перепачканный в земле. Йохан почесал себе затылок: должно быть, это остатки вчерашних похождений.
- Сегодня будет жарко, - заботливо, но отстраненно предупредила Камила. - Баронесса передает, чтобы вы были осторожны. И не делали глупостей, которые могут потом повредить.
- Лучше бы она пришла меня проводить! - вырвалось у Йохана, и служанка вздохнула, словно разговаривала с несмышленым ребенком, хотя была младше на добрых пять лет.
- Ваше прощание заняло бы слишком много времени, - сухо проговорила она. - Пойдемте. Нам лучше поторопиться.
- Прощание... - проворчал Фризендорф, следуя за девицей. - Прощание - если надолго. А так: один поцелуй в щеку на дорожку, чтобы поглаже все прошло.
- А раз ненадолго, то и прощаться не надо! - Йохан так удивился, услышав подобные слова от сдержанной служанки, что замолчал, и молчал до тех самых пор, пока они не вышли на улицу.
- А что ты хочешь от начальника тюрьмы? - не удержался он наконец, одновременно кивая в знак извинения перед усталым книгопродавцем, которого задел ножнами сабли. Тот, кажется, чертыхнулся, но связка книг помешала ему возмутиться.
- Вы узнаете, - Камила опять уклонилась от ответа, но все-таки сочла нужным пояснить. - Мы встретим там еще одного человека.
- И, конечно, не имеет смысла спрашивать - кого, - Йохан глядел под ноги, но это не мешало ему ступать прямо в грязь: мысли его были далеко. Служанка тактично промолчала.
Если бы дома были похожи на своих владельцев, то комендант крепости (он же был и начальником тюрьмы в звании капитана) не отказался бы примерить пышный старомодный парик, украшенный бантиками, а пудра, мушки, парча, бархат и золотой шнур завершили бы его облик. Несмотря на то, что комендант жил на военном довольствии при гарнизоне, в средствах сей достойный муж ограничен, кажется, не был - во всяком случае, оружие, развешенное на стенах, вышло из-под руки отличных мастеров; на картины, изображающие подвиги венгерской пехоты в минувшей войне, комендант не поскупился, а золотых кистей и белого сукна, из которого были сшиты шторы, прикрывавшие окна, хватило бы сшить парадную форму на батальон барабанщиков. Камила чинно присела на один из стульев у стены, разгладив юбки, Йохан же, повинуясь природному любопытству, осмотрел в приемной все, даже заглянул за шторы - но там не оказалось ничего интересного, кроме потрескавшихся рам, из которых поддувал ветер, и перепуганного паука, который тут же исчез в трещине меж кирпичной кладки.
- Где же твой человек? - поинтересовался у Камилы Йохан, разглядывая лупоглазого прусского кирасира на картине между окон. Художник, похоже, пруссаков не любил, оттого-то нарисовал его с чересчур длинными ногами. Кирасир, пришпорив короткозадого коня, в ужасе спасался от австрийской конницы. Такой же лупоглазый солдат стоял у дверей, и по его осоловелому взгляду, направленному в никуда, казалось, что он спит. Может быть, он и в самом деле спал - во всяком случае, время от времени с его стороны доносился всхрап.
Служанка не успела ответить. Дверь отворилась, и в приемную вошел важный военный с брезгливо оттопыренной губой. Он окинул ничего не выражающим взглядом Камилу и Йохана, словно они были мебелью, и прошел в кабинет. Следом за ним, согнувшись и глядя в пол, прошел помощник в белоснежном мундире - совсем еще безусый юнец. В руках он нес пухлую папку. Йохан нахмурился; похоже, разговор обещал быть не из легких.
Через несколько томительных минут ожидания давешний юноша отворил дверь и кивком пригласил их войти. Камила прошла первой; ее лицо было таким мрачным, точно это она была здешним комендантом и на ее плечах лежала груда обязанностей и проблем.
Господин комендант разбирал бумаги на столе, изредка отпивая из серебряной чарочки. Пахло пылью, затхлостью и какой-то зеленью - Йохан не мог разобрать точно какой. Хозяин не обращал на них никакого внимания, всем своим видом демонстрируя, что ему не до того. Когда он в пятый раз приложился к чарочке, Фризендорф с чувством закашлялся. Чарочка со стуком вернулась на место.
- Так? - недобрый взгляд смерил Йохана с ног до головы. Внутренне Фризендорф возмутился: и это все, чего они достойны? Он сделал шаг вперед и заявил:
- Господин комендант, мы пришли поговорить о господине Уивере. Он арестован по ошибке.
- А, англичанин-грабитель. И что?
- Это неправда; он не грабитель, - подала голос Камила и сделала книксен, как только комендант взглянул на нее.
- Вы можете это доказать? - Йохан заметил, что взгляд у коменданта усталый, да и сам он выглядел совсем не так, как должен выглядеть человек с желанием украшать свою приемную золотыми кистями. И спрашивал он так, как будто его волновала судьба Уивера; во всяком случае в его голосе звучало нечто человеческое.
- Да, могу, господин, - спокойно ответила Камила, и Фризендорф удивленно крякнул. На виске у Камилы вздулась жилка, еле заметная в тени чепчика; служанка волновалась, но неопытный глаз не мог этого увидеть.
- Я слушаю.
Комендант откинулся в кресле и коротко пробарабанил пальцами по столешнице. На его лице не было удивления, судя по всему, дальше он ждал чего-то банального: бросания на пол, моления о милости или какой-нибудь невероятной истории, которой поверить мог только выживший из ума.
- Когда господина Уивера арестовали, мне удалось узнать, что одной из свидетельниц его ареста была некая женщина, почтенная вдова, - тем временем ровно начала Камила, и Йохан вновь не смог скрыть удивления: как ей удалось так быстро разузнать то, к чему он шел совсем другими путями? - Я хотела поговорить с ней. Мой визит случился в неурочный час, она была занята. Так и получилось, я нечаянно стала свидетельницей одного приватного разговора. Разговор этот касался одного юноши, - чем дальше, тем она волновалась все больше. - Если верить обеим беседовавшим, он - тот, кто вам нужен. Опасный вор и грабитель. Сын этой вдовы. Она желала спасти его от тюрьмы. Потому попросила влюбленную девушку подставить кого-то случайного. Сделать это нужно было как можно быстрей, пока грабеж не был раскрыт. Конечно, Бог уберег меня, тогда к вдове пришел еще кто-то, - Камила чуть повернулась к Йохану и легко наклонила голову. - Мне удалось поговорить с той девицей. Она должна была прийти сегодня, засвидетельствовать мои слова и свой сговор. Не знаю, почему ее нет.
Она остановилась перевести дух. Служанка облизнула пересохшие губы, и Йохан ободряюще сжал ее за локоть.
- Так-так, - задумчиво ответил комендант. - Ваша история весьма занятна, но подобное голословие говорит не в пользу заключенного. Откуда мне знать, что вы не планировали это нападение вместе? - он заглянул в бумаги, лежащие перед ним, - Девица из бедных мещан по имени Камила, происхождением из Тироля, и некий господин барон фон Фризендорф, путешественник, уроженец Швеции. Вы приехали вчера, в одной карете: как знать, не планировали ли вы ограбить почтенного мужа заранее?
- Да кто он вообще такой? - не выдержал Йохан и сделал шаг вперед. - Я только и слышу: почтенный муж да знатный человек. И никого мы грабить не планировали: если бы вы только поговорили с Уивером, вы бы поняли сами! Он не способен никого грабить: чересчур легко он относится к деньгам и к жизни. Не надо это ему... Господин комендант, - добавил он после паузы, вспомнив о вежливости.
- Владелец ювелирной лавки, господин Йонаш Сензи. Вдовец, почетный горожанин. Не дворянин, если хотите знать, иначе бы англичанина уже повесили, - лаконично ответил ему комендант. - Но важно не это...
Что именно было важным, узнать так и не удалось. В коридоре послышался шум, и комендант прервался на полуслове, медленно поднявшись из кресла. Из-под шейного платка поднялась краснота и залила его щеки.
- Проверь, что там, - приказал он своему помощнику, и тот направился к дверям, гордо вытянув тонкую шею, словно мысленно уже повергал врагов, пытавшихся штурмовать приемную.
Но юноша не успел пройти и половины пути, как послышался треск ткани, кто-то ударился о дверь, и грубая мужская брань барабанной дробью раскатилась по коридору. Двери распахнулись, и девица, которую Йохан уже где-то видел, ворвалась в комнату. Одета она была кое-как, с чужого плеча, словно в спешке хватала первое, что попалось под руку: корсет был ей велик, юбки невообразимого цвета путались под ногами, но на лице была написана такая решимость, что комендант опешил и нахмурился.
- Что с тобой случилось? - подала голос Камила, единственная сохранившая спокойствие и не выказавшая ни единого признака удивления. - Это и есть мой свидетель, господин комендант. Габи, дочь господина Костолани.
Она властно подошла к девушке и взяла ее за руку. От этого нехитрого жеста нижняя губа Габи задрожала, и всю решительность точно смыло холодной водой. В дверях появился тот самый сонный солдат, красный и злой, но одного лишь взгляда на лицо коменданта ему хватило, чтобы беззвучно вновь исчезнуть в приемной. Секретарь тихо закрыл за ним дверь.
- Меня запер отец... Госпожа Вайдич приходила к нему на рассвете! Мне пришлось идти как есть, потому что... потому что... Ужасно, что из-за меня страдает невинный человек, - она сжалась, как мышка, и Камила неласково, но успокаивающе потрепала ее по руке.
Комендант сел и бросил тоскливый взгляд на чарочку.
- То есть, - хмуро подытожил он, - ты нарочно заманила Уивера в ловушку?
Габи долго молчала, а потом обронила короткое "да" и опустила голову.
- Ты понимаешь, что за это полагается суровое наказание?
"Да" на этот раз получилось еще более тихим и печальным: не слово, а шорох.
- Не пугайте девицу, - вновь вмешался Йохан. - Все дурацкие поступки обычно совершаются из добрых побуждений.
- Здесь я задаю вопросы, - ровно возразил комендант и вновь обратился к Габи. - Расскажи теперь с самого начала, что еще тебя заставляла делать госпожа Вайдич. И с чего началась эта история.
Габи дважды прерывисто вздохнула, как это делают дети, стараясь удержать подступающие слезы, и тихим голосом принялась рассказывать:
- Все дело в том, что отец прочил меня замуж за соседского сына... А он уже старик, ему двадцать семь, и у него трое детей. Мы хотели убежать с Матиасом... Пасынком госпожи Вайдич, и она... Я не знаю как! Но она узнала об этом, и ничего нам не говорила. А вчера утром она пришла ко мне... И сказала, будто Матиас ограбил этот дом ради меня, чтобы мы могли убежать с деньгами, а не нищими. И что единственный способ его спасти, представить, будто кто-то другой ограбил господина Сензи. А ваш друг так на меня смотрел, - она виновато взглянула на Йохана, - что я решила - он подойдет, он приезжий, и никто не будет его искать. Госпожа Вайдич согласилась, но теперь Матиас пропал...
Йохан осуждающе покачал головой, но говорить ничего не стал. Теперь ему было понятно, почему так заволновалась госпожа Вайдич.
- Это я вчера приходил к ней, - мрачно сознался он и вспомнил про лоскуток, который так и лежал у него за обшлагом. Фризендорф достал его и протянул Габи. - Это от вашей юбки?
- Д-да, - созналась та и с мольбой посмотрела на коменданта. Тот кашлянул.
- Я так и думал, - заметил Йохан. - Подумать только, как близко я был к разгадке. Веселая вдовушка...
- Сейчас это неважно, - похоже, важных вещей в этой жизни для коменданта вообще было немного. - Полагаю, стоит навестить госпожу Вайдич.
- Вы ведь отпустите господина Уивера? - голос Камилы прозвучал так встревожено, что Йохан посмотрел на нее с недоумением.
- И найдите Матиаса... - добавила дочь трактирщика. - Посадите меня в тюрьму, если хотите. Но найдите его.
- Мы постараемся, - дипломатично отозвался комендант. - Благодарю за содействие правосудию, но попрошу вас больше не вмешиваться в наши дела, барон.
- Да мы и не собирались, - Йохан потрогал синяк под повязкой. - Мы хотели доехать без приключений до Вены, только и всего. И нигде не задерживаться.
Комендант хмыкнул и ничего не ответил, став еще высокомерней. После недолгих и вежливых прощаний Фризендорф вывел Камилу и Габи в холодный коридор и только там наконец-то спросил у служанки, остановившись под гербом крепости, позеленевшим от сырости:
- Почему ты так приняла близко к сердцу беды Уивера? Как тебе удалось так четко, с лету взяться за дело?
Она подняла на него необычайно серьезный взгляд.
- Понимаете, - начала Камила, запинаясь, - все дело в том, что...
По коридору в компании с солдатом шел секретарь, который обещал накормить Йохана великолепным обедом, и до Фризендорфа донесся обрывок разговора:
- Какой еще ревизор? Это не ревизор, а какой-то самозванец! Не сметь ко мне водить всякую шелупонь, иначе я прикажу всыпать пяток палок и переведу тебя на самые грязные работы! Ревизор приходил вчера, и мы нашли с ним общий язык. Будь я проклят, если он не проникся тем, как я вернул сапоги тому англичанину...
Он мельком взглянул в сторону Йохана, и тот похолодел, пока ждал гневного возгласа узнавания. Но, к счастью, секретарь лишь равнодушно скользнул по его повязке взглядом, гораздо больше внимания уделив его спутницам. Фризендорф мысленно поблагодарил штадтгвардейца и его кулаки и обратился в слух, готовый выслушать служанку, но та уже замолчала и напряженно ждала его ответа.
- Теперь все понятно, - Йохан чуть смутился внутри себя, что пропустил весь ее рассказ, но тут же его мысли перескочили на иную тему, и он взглянул вслед секретарю. - Я вот все думаю... Может быть, мне присоединиться к солдатам и тоже сходить к веселой вдовушке?
Лицо Габи просветлело, но Камила вздохнула и мягко заметила:
- Не стоит, господин Фризендорф. Баронесса просила вам передать, на случай, если вдруг вас потянет к приключениям, что вы нужны ей живым и свободным. Она сказала, что многие добивались ее руки, а ей совсем не хочется быть вечной невестой.
- Черт меня возьми... То есть, я хотел сказать, какая досада! - Роксана знала, как удержать Йохана от авантюр, и всякий раз он удивлялся ее проницательности. - Откуда она знает, что я собирался делать?
Камила улыбнулась, и в ее улыбке ясно читалось, что намерения Йохана ясны каждому мало-мальски умному человеку, но слов на объяснения она тратить не стала.
- Вы на меня сердитесь? - робко спросила Габи, наконец-то осмелившаяся подать голос с тех пор, как они вышли от коменданта. Йохан взял ее за руку и внимательно взглянул в ее смуглое и чистое лицо. Девушка покраснела и отвернулась.
- Я - нет, - ответил он. - Думаю, Уивер тоже. Особенно, если вы сами принесете извинения. От хорошенькой девушки услышать их ему будет приятно.
На этих словах Камила отчего-то погрустнела и поторопила их уйти, но Йохан и сам был рад покинуть негостеприимные стены. На обратном пути он пытался развеселить девиц, но и одна, и вторая были слишком погружены в свои размышления, а оттого лишь натянуто улыбались.
Уезжать пришлось через несколько дней; хорошая погода сменилась дождем, и светлый камень на крепостных стенах потемнел. Уивера отпустили на следующий день, сразу после того, как госпожа Вайдич призналась. Как выяснилось, она давно хотела отомстить господину Сензи за давние обиды и использовала для этого своего пасынка. На самом деле она наняла двух заезжих воришек, щедро расплатившись с ними. Они ограбили дом перед рассветом, и вдова успела перенести часть вещей в сарай господина Костолани, так как рассудила, что в гостевом доме гораздо легче найти какого-то простачка.
Матиасу пришлось хуже всех: мачеха напоила его дурманным зельем, и он был уверен, что был одержим бесами и натворил много бед. Его нашли скрывавшимся в лесу, юноша гадал, стоит ли ему пойти против Бога и завершить свой земной путь, или же бежать куда-нибудь за пределы Империи. Принять какое-то из этих решений ему мешал образ Габи, любовь восторженной девицы не осталась безответной, и даже сам старый Костолани, скрепя сердце, махнул рукой на свою младшую дочь и неожиданного жениха, о котором он и не подозревал. Впрочем, теперь-то жених оказался богатым наследником, и даже ссора с соседом, за сына которого Костолани прочил Габи, оказалась не такой болезненной для гордости.
Вот и сейчас, когда путешественники в последний раз обедали за хозяйским столом (старый хозяин был благодарен Уиверу за то, что он не стал свидетельствовать против его дочери, и всячески пытался ему угодить), молодая пара не могла налюбоваться друг другом.
Почтовая карета отправлялся через час, и веселый разговор за столом неизменно сворачивал то к свадьбам, то к поездке: только Андрей Павлович печально ковырял у себя в тарелке, на которой лежали самые лакомые куски, которые он только смог найти на столе, да Камила, непривычная к господскому обществу, как равная, вела себя тише воды и ниже травы. Ей претило внимание к ее скромной особе, потому что истинные мотивы спасения неугомонного англичанина диктовались вовсе не человеколюбием.
Именно она первая заметила, как дверь в заднюю комнату открылась, и на пороге появились штадтгвардейцы. Вяземский громко уронил двузубую вилку, и один из солдат почтительно кашлянул, привлекая к себе внимание.
- Чем обязан? - Костолани не стал вставать и только нахмурился. Взгляды Фризендорфа и Уивера тоже не отличались дружелюбием, только лишь баронесса источала довольство и беззаботность, не считая, конечно, влюбленных, которым было все равно, кто пришел и зачем.
- Нам нужен князь Вяземский, - солдат смотрел на Йохана, и глаза его расширились - это был тот самый, с которым они сцепились перед дверью Роксаны. Андрей Павлович выронил вилку из рук еще раз.
- Это я, - повернулся он к вошедшим и излишне нервно поправил очки в тонкой оправе. - Но у меня совершенно нет времени, потому у вас есть ровно две минуты.
- Тут такое дело... - неуверенно проговорил штадтгвардеец. Странно было видеть эту неуверенность у солдата. - Может быть, мы выйдем, чтобы говорить не при всех?
Андрей Павлович высокомерно покачал головой и скрестил руки на груди.
- И сейчас мы останемся еще на недельку, чтобы спасать теперь Вяземского, - вполголоса сострил Уивер, но Йохан так на него посмотрел, что он замолчал. По виску Андрея Павловича скатилась крупная капля пота.
- Тут такое дело, с фальшивыми деньгами-то... - солдат начал было говорить, но Вяземский прервал его величавым взмахом руки.
- Я к этому непричастен, - заявил он. - О чем вы вообще толкуете?
- Мы задержали здесь одного типа, - все еще терпеливо повторил штадтгвардеец. - Он расплачивался фальшивыми монетами у портного. На вопрос, откуда они...
- Я не понимаю, о чем вы, - брезгливо заметил Андрей Павлович.
- ...он ответил, что получил их от вас.
- Безумие! Я не желаю вас слушать!
- Когда же мы начали его допрашивать, он сознался, что притворился комендантом гарнизона. А вы...
- Прекратите! Вы оскорбляете не кого-нибудь, а русского князя! - Вяземский вскочил, опрокинув стул. - Если бы вы были дворянин, я бы вызвал вас на дуэль!
- Дуэли запрещены, - заикнулся второй из солдат, с интересом глядя на разбушевавшегося князя.
- Неважно, - и Андрей Павлович рассек ладонью воздух. - Я ухожу! Оставьте свои домыслы при себе.
Он торжественно прошел мимо солдат, как генерал на параде и скрылся в общем зале. Штадтгвардеец посмотрел ему вслед и разочарованно заметил:
- Характер! А как мне теперь отдать ему деньги?
- Какие деньги? - Йохан высоко поднял брови.
- Которые у него выманил тот мошенник. Я же говорю, он во всем сознался, и в том, что взял у князя деньги за освобождение англичанина... За ваше освобождение, то есть.
- Вяземский заплатил за меня? Деньгами? - Уивер откинулся на спинку стула и залихватски присвистнул. - Вот это да! Мир перевернулся с ног на голову! Я бы его расцеловал за такую щедрость. А ты говоришь, что он жадный, - с укоризной заметил он Фризендорфу.
- Можете оставить их господину Уиверу, - предложил Йохан. - Думаю, князь не будет против.
После недолгого размышления предложение было принято, и Уивер оказался счастливым обладателем мешочка с монетами. Вяземскому они уговорились пока ничего не говорить, чтобы сделать сюрприз в пути.
Костолани неодобрительно глядел на гостей и время от времени качал головой. "В мое время такого не было", - явственно было написано на его лице, но, право же, он ничего не мог с этим поделать.
Несмотря на то, что после обеда накрапывал дождь, Роксана настояла на том, чтобы ей переодеться в мужское и поехать верхом; более того, она предложила проехаться верхом и Вяземскому, на случай, если штадтгвардейцы встретятся им на пути. Уивер охотно принял это предложение и отправился в карету, отчего Камила очень почему-то засмущалась; Андрей Павлович был не столь оптимистичен, но возможность продемонстрировать свое мастерство верховой езды ему изрядно польстила, хоть он и предпочитал уют кареты. Из города он выехал первым, а Роксана и Йохан замыкали шествие, чтобы побеседовать наедине. Путь их лежал вдоль реки Мареш, берега которой поросли черной ивой, и голоса птиц, и шум воды вплетались в перестук копыт так естественно, что это напоминало музыку.
- Странно, - задумчиво отметил Фризендорф, удерживая гнедого, который так и норовил побаловаться и пощипать траву. - Ты не замечала, что Уивер после своего освобождения стал словно искать встреч с твоей служанкой? Камила тоже себя интересно ведет, как будто вот-вот даст ему пощечину. Может быть, мы зря оставили их наедине?
Роксана долго смотрела на него взглядом, в котором сочетались и ласка, и удивление, и лишь потом отозвалась, когда Йохан непонимающе нахмурился:
- Милый мой Лис, иногда ты такой глупый! Они же нравятся друг другу, а это маленькое приключение помогло им увидеть друг друга.
- Так может быть, стоило им об этом сказать прямо? - Йохан взглянул на темную почтовую карету впереди.
- Сами разберутся. И не думай о других, подумай, наконец, обо мне... - ее голос снизился до шепота, и Йохан подумал, что все-таки Роксана не только очень красива, но и очень умна, и еще о том, что ему самому очень повезло. Сейчас ему казалось, что впереди все будет хорошо, и дальнейший путь, и дальнейшая жизнь будут тихи и полны любви и мира.
После дождя сильно пахло травами и цветами, и разноцветная радуга появилась на небе, а под ней вторая - еле заметная, словно ворота в иную жизнь.