Я в госпитале выступаю.
Меня поставили на стул.
Я что-то громкое читаю,
Освоив эту высоту.
Я декламирую с надрывом.
Репертуар мой невелик,
И так плетётся спотыкливо
Мой неподатливый язык.
Белеют головы и руки.
Мне непонятна и страшна,
Как признак пережитой муки,
Бинтов и гипса белизна.
Но так по-доброму смеялись,
Так добродушен был приём.
В знак одобренья, а не ярости,
По койке били костылём.
И мать, улыбками согрета,
Уже не просто как родня,
А представитель женсовета
Держала за руку меня.
И говорит солдат усатый,
Массируя обрубки ног:
-Ты, малый, може и спиваты?
-Вали про лётчиков, сынок!
Мне красоваться расхотелось.
Я вдруг увидел: на снегу
Отца израненное тело,
Подкошенное на бегу.
И унесло морозным паром
Последний воздуха глоток.
Мне в грудь нечаянным ударом
Толкнуло дальнее: - Сынок!..