а сейчас A. V. удивит всех нас и продемонстрирует нечто совершенно необыкновенное, - произнёс O. D., поднимаясь со своего места и жестом приглашая A. V. выйти в центр гостиной.
A. V. покинул красноватый полумрак бархатной шторы, занял указанное место и попросил убрать пару свечей. Некоторое время он стоял неподвижно, затем снял перчатку с правой руки, опустился на одно колено, запрокинул голову и замер в таком положении. Медленно поднял он руку и погрузил себе в раскрытый рот, прямо в горло, а может даже глубже. И медленно, очень медленно, прямо из горла или даже с большей глубины начал он разматывать длинную, очень длинную нить своей песни. Чем дальше он разматывал её, тем толще и многоцветнее становилась она, тем больше нитей переплеталось в ней. И он всё ниже погружал руку в своё горло или даже ещё глубже, а нити его песен сменяли друг друга, перетекая одна в другую так плавно, что почти невозможно было различить паузы между ними, только самое чуткое ухо могло уловить едва заметный щелчок. Размотанные нити падали к ногам A. V., устилая пол вокруг него. Один похотливый маркиз пытался незаметно приблизиться к A. V., чтобы так же незаметно спрятать одну из песен под свой сюртук, но ему никак не удавалось подойти достаточно близко. Однако большинство собравшихся в салоне O. D. не выказывало такого восхищения искусством A. V. Многим это казалось чем-то непристойным или, по меньшей мере, непонятным и ненужным.
На протяжении этого необычного действа O. D. становился всё более взбудораженным, глаза его приобрели характерный липкий блеск, пальцы лихорадочно перебирали чётки, сделанные из зубов бывшего любовника, губы пересохли и моментально растрескались, в ранках показалась кровь. Он всё ближе подходил к A. V., полностью погружённому в своё странное занятие, и когда рука A. V., сжимающая очередной многоцветный виток песни, разматываемой прямо из горла, а может быть, из гораздо большей глубины, поднялась с ним вверх, O. D. крепко перехватил его и одновременно наступил на горло A. V., отчего тот упал на пол. O. D. сильным рывком выдернул последний виток песни из горла A. V., а на конце его показалось окровавленное сердце, оплетённое витками песни и обрывками имени O. D.
- Это лучшее признание в любви, полученное мною за всю жизнь, - произнёс O. D., сматывая витки последней песни и надевая их себе на шею. Затем он приказал слугам спустить собак и запереть все двери гостиной