Дракон-Романтик : другие произведения.

Глава 7. От печали до радости

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Мама" - самое главное слово в жизни каждого человека. Какие они - матери главных героев повествования? И какие скелеты пылятся в герцогских шкафах?
От печали до радости

(16 день Весенних Скал - 18 день Осенних Волн 400 К.М.
Надор)


Ребёнка милого рожденье

Приветствует мой запоздалый стих.

Да будет с ним благословенье

Всех ангелов небесных и земных!

Да будет он отца достоин,

Как мать его, прекрасен и любим;

Да будет дух его спокоен

И в правде твёрд, как божий херувим.

М.Ю. Лермонтов.


1.


Весна в этом году выдалась ранняя. И уже в середине Весенних Скал на лесных полянках пробились первоцветы. Хрупкие синие колокольчики на тоненьких стебельках лежали на гранитной плите с высеченным на ней именем Эдварда. Сегодня малышу исполнилось бы шесть лет... Нет, Женевьев никогда не забудет своего дорогого мальчика, но рвавшая сердце боль ушла, сменившись светлой печалью. Должно быть, сам Создатель призвал невинную душу, чтобы навек соединить герцога и герцогиню Ларак. Ей казалось, что весна пришла в ту самую ночь, когда они зачали желанного первенца.
Сейчас не оставалось никаких сомнений - герцогиня беременна. Но она никак не решалась признаться в этом мужу, боясь спугнуть своё счастье. Одно дело - обходиться без жены несколько дней, и совсем другое - когда она ждёт ребёнка.
Женевьев прекрасно помнила реакцию Алана, когда она, ещё не до конца верящая в свершившееся, сообщила долгожданную весть. Да, герцог Окделл был очень рад и даже счастлив, он беспокоился о супруге, прося надорского лекаря почаще осматривать госпожу и тотчас докладывать ему обо всём. Малыш уже начал шевелиться и ощутимо пинался, когда к герцогине пришла заплаканная Лиза. Девушка на коленях умоляла простить её, ведь эру герцогу невозможно отказать. Женевьев простила - а что ей оставалось? Мать не считала это изменой: 'Все мужчины одинаковы, - говорила она, - а распутная девка - что ночная ваза. Никому нет дела, из серебра она или простой глины, лишь бы служила. Это пустяки. Настоящая измена - это когда мужчина любит другую.' Как-то раз в разговоре с мужем герцогиня похвалила трудолюбие Лизы, заметив невзначай: 'Кажется, она очень дружна с Дейзи. Вы помните её, мой эр?'. Через два года Лиза вышла за пожилого трактирщика. Теперь она была вдовой и хозяйкой 'Золотого Вепря'.
Что до Эдварда, то герцог Окделл как-то раз заметил, наблюдая за играми Ричарда, Брендона и его младшего брата Томаса (они гостили у Карлионов): 'Думаю, нам пора подумать о втором ребёнке. Как вы считаете, эрэа?' Женевьев была полностью согласна с мужем, она и сама подумывала завести об этом разговор. Всё прошло буднично, и, когда герцогиня порадовала мужа доброй вестью, тот лишь улыбнулся: 'Мы назовём его Эдвардом'. Алану и в голову не приходило, что у них может родиться дочка.
А кто родится у них с Лараком? Женевьев хотелось, чтобы это была девочка, но как тогда быть с наследником Надора?
Об этом она и размышляла, стоя в склепе рядом с мужем и утиравшей слёзы Жанной. Когда же они наконец вышли на свежий воздух, у неё закружилась голова. Ларак поддержал супругу:
- Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?
- Пустяки. Обычное головокружение, - через силу улыбнулась Женевьев.
- Да? А может, обычная тошнота? - заметив написанную на лице жены растерянность, Ларак усмехнулся. - Кажется, за последний месяц мы расставались всего на два дня, когда я уезжал из замка. Вы ничем не хотите меня порадовать?
- Как вы узнали? - Ничего умнее в голову не пришло.
- Сейчас середина Скал, а последний раз запретные дни были в месяц Волн. Нетрудно догадаться.
- Простите. Я хотела, чтоб это было торжественно. И не была уверена... А у вас дети есть? - вопрос слетел с языка раньше, чем она успела подумать.
- Нет. Думаю, что нет. Пока. - Он подчеркнул последнее слово.
- А если будет дочка?
- Ну и что? Марсела тоже старше меня на год, - пожал он плечами. - Глупышка... ты молчала, потому что боялась, что я тебя разлюблю? Такую толстую и некрасивую? - Ларак показал руками, какую толстую он имеет в виду, и обе женщины засмеялись.
- Нет... я боялась... что мы больше не сможем... быть вместе.
- Сейчас нельзя. Но у нас впереди почти всё лето. - Гвидо наклонился к уху жены и шепнул:
- Я покажу тебе, как надо, чтобы не повредить малышу.
На глаза навернулись слёзы облегчения и счастья. Как же ей всё-таки повезло с мужем!
После этого Ларак стал оставаться с нею до утра, хотя раньше покидал спящую жену, отправляясь к себе. Рядом с ним Женевьев было так уютно, и ей всегда снились добрые сны.

А ещё через несколько недель приехал новый епископ.
Прежний епископ Надорский, Гальфрид, бежал в Дриксен, чтобы перебраться оттуда в Агарис, ещё прошлой осенью, не дожидаясь приезда нового герцога. Он принадлежал к ордену Домашнего Очага и принял немало пожертвований от герцогини Окделл, когда она считала себя бесплодной. Но его молитвы не слишком помогали. О Гальфриде давно говорили, что он нарушает обет целомудрия, но не пойман - не вор.
Женевьев искренне верила в Создателя, Всеведущего и Милосердного, но уже давно сомневалась в святости Его земных слуг. Разве не по воле Его Святейшества Клеменция Шестого войска Уэрты вторглись в Эпинэ? Не из-за него ли её родина двадцать лет полыхала в огне войны? Ларак целиком разделял мнение жены. Если кто-то дурак и сволочь - Светлая мантия не сделает его лучше. Только вот любой его каприз будет считаться непогрешимым приказом. В жизни Гвидо бывали минуты, когда он сомневался в милосердии и самом существовании Создателя, не то что в Эсперадоре, кардиналах и магнусах.
Во время своего приезда в Надор Шарль Эпинэ рассказал, что Эсперадор Винцент предал анафеме Франциска, а король ответил на это основанием новой Церкви. Мол, надо молиться на родном языке, отказаться от постов и поклонов - они неугодны Создателю. Указом Франциска были закрыты все монастыри, а их насельники отправились кто в Агарис, а кто - в эсператистские страны, вроде Гайифы и Дриксен. Король затевал прежде небывалое дело - так считала Женевьев. Гвидо не соглашался, напоминая об Эрнани Святом, отрёкшемся от старой веры. А Франциск ни от чего не отрекается, разве что обряды станут проще и понятнее. Так это же хорошо! Жена сомневалась и боялась, что государство, чей король проклят церковью, скоро погибнет. Ларак на это просил вспомнить о брате её предка, магнусе Александре, не убоявшемся гнева Эсперадора и выдержавшем осаду в Барсине. И разве Создатель не принял сторону магнуса Славы, наслав на его противников холеру? А Франциску в юности явился сам святой Адриан и повелел очистить Церковь от скверны, вернув к истокам.
Гвидо был рад тому, что новым епископом Надора назначен Эгидий. Единокровный брат и личный духовник Франциска, он был пятью годами старше него, чуть выше ростом и обладал более тонкими чертами лица. Говорили, его мать, графиня Арко, в молодости была настоящей красавицей. Эгидий знал толк не только в церковных текстах, но и в песнях, и балладах, а уж как он владел мечом! При этом он отличался миролюбивым и спокойным нравом, часто парой слов унимая вспышки раздражения Франциска. И уж за чем - за чем, а за словом святой отец в карман не лез, быстро находя остроумный ответ.

Когда известие о скором приезде нового епископа дошло до отца Доминика, тот был возмущён до глубины души. После кроткого светоча истинной веры, Его Преосвященства Гальфрида - какой-то еретик! Да ещё и незаконнорожденный!
Не считайся убийство куда большим грехом, нежели блуд, святой отец бы требовал избавляться от плода греха. Но мог лишь всячески клеймить в своих проповедях 'этих блудниц' и их потомство. Почему-то бесчестным соблазнителям доставалось куда меньше. Вот и накануне приезда Его нового Преосвященства Доминик прочёл после службы столь горячую проповедь, что увлёкся и перегнул палку. Как известно, публичное оскорбление величества приравнивается к государственной измене, а уж досталось Франциску от брызгавшего слюной святого отца - будь здоров!
Ларак облегчённо вздохнул, когда упиравшегося и продолжавшего что-то вопить отца Доминика препроводили в обычно пустовавшую темницу - священник уже успел ему надоесть. Вряд ли старина Эгидий откажется от чести быть духовником герцогской семьи - всё-таки почти четыре года они с Лараком были боевыми соратниками и даже друзьями.
Счастье, герцогиня не слышала весь тот бред, что нёс святой отец, сразу по окончании службы удалившись к себе. Хоть её, благодарение Создателю, почти не тошнило по утрам, запахи церковных курений вызывали головную боль, а то и дурноту. К тому же следовало проверить, насколько подготовлен замок к приёму столь важного гостя и как следует отдохнуть. Замковый лекарь, мэтр Хелмет, рекомендовал госпоже вечерние прогулки, и теперь после ужина супруги гуляли возле замка.

Эгидий, в непривычном чёрном облачении, с новеньким наперсным знаком, выглядел впечатляюще. Проведённая им служба тоже была непривычной, но в кои-то веки понятной. Когда-то маленькая Женевьев спрашивала отца Огюста, служившего у них в замке, что означают все эти слова, и тот, как мог, перевёл несколько молитв с гальтарского, а потом научил этому языку Женевьев. Но что делать тем, кто не знает древнего языка? Как можно славить Создателя, не понимая, что ты говоришь? И первая проповедь нового епископа, произнесённая приятным, обманчиво мягким голосом, отличалась от вчерашней проповеди эсператиста как драгоценный камень от дешёвой стекляшки.
Уже потом, после обеда, когда хозяева замка и их гость наконец остались наедине, мужчины крепко стиснули друг друга в объятиях, а епископ совсем по-светски поцеловал герцогине руку. И, судя по мозолям, его ладонь была больше привычна к мечу, чем к перу. Впрочем, чего ещё ждать от бывшего адепта Славы? Эгидий был искренне рад женитьбе Гвидо и предстоящему пополнению в семье: 'Наконец-то ты остепенился, мальчишка!' - шутливо провозгласил он, поднимая кубок с вином, нашедшимся в пастырском возке. И, хотя Женевьев продолжала хранить верность эсператизму, новый прелат ей понравился.
Да и не только ей одной. Познания Его Преосвященства в воинском деле весьма пригодились, когда Кадана попыталась откусить кусок от Талига, да поперхнулась. Дружины Надора, Роксли и Карлиона отбросили полезших было каданцев обратно. Больше в тот год они не тревожили, за исключением приграничных стычек. Люди вздохнули спокойно, да и Создатель побаловал своих чад и погодой - лето было ни дождливым, ни засушливым - и богатым урожаем да приплодом овец.

Двадцатого Летних Ветров отпраздновали тридцатилетие Женевьев. Герцог Эпинэ, к сожалению, не смог прибыть сам, прислав письмо и подарок - рубиновое ожерелье кэналлийской работы. Зато приехал Ричард вместе с графом Савиньяком. Арсен рассказывал последние столичные новости, изображая всё в лицах так, что слушатели поневоле смеялись. Рассказал и о том, что матушка нашла ему невесту, и осенью состоится свадьба. Анриетта - самая младшая из дочерей графа Маллэ и совершенно очаровательна. А герцог вроде родом из Маллэ? Ларак подтвердил. А заодно поведал всем присутствующим историю о дружбе со Стефаном Нерюжем, оруженосцем господина графа, и о том, как он однажды скрестил меч с виконтом Маллэ. Обоим тогда было по пятнадцать, виконт был раздосадован тем, что какой-то выскочка-простолюдин смеет побеждать батюшкиного оруженосца, и решил преподать ему урок. Дрался-то он хорошо, но всё равно не смог бы победить, кабы Гвидо не поддался. К чему обижать графского сына и наживать врагов? Правильно, ни к чему.
Савиньяк вскоре вернулся в Олларию, а Ричард гостил целый месяц. Ему нравилось слушать, как там внутри шевелится братик. Когда Женевьев ждала Эдварда, Дик был ещё мал и говорил: 'Мама толстая'. А сейчас он хмурился: 'Матушка, Вам не больно?' Она только смеялась. Когда-то маленький Гвидо тоже прикладывал ухо к материнскому животу и слушал, как стучит сердечко Эжена. Как же он был разочарован, когда госпожа Люсьена объяснила, что маленький просто толкается!
Герцогиня была счастлива. И муж, и сын рядом, и беременность протекает легко, разве что ноги отекли. И теперь-то понятно, почему Аньес по утрам выглядела такой сияющей! Супружеский долг и в самом деле может быть сплошным удовольствием!

2.


Раз в месяц Гвидо писал матери. Он договорился с одним знакомым купцом, давно обосновавшимся в Олларии, пересылать через него почту, и точно так же получал весточки из Маллэ. Молодой герцог очень волновался за жену и ребёнка и чуть ли не в каждом письме просил матушку приехать. Пусть ненадолго, пусть перед самыми родами - только бы приехала! Госпожа Люсьена не говорила ни 'да', ни 'нет', а за короткими строчками, полными любви и заботы, угадывалось что-то, вызывавшее у сына смутную тревогу. И сёстры, и тётушка Нина почти не писали. Чем дальше, тем больше Гвидо тревожился о родных. Проклятье! Ну почему они оказались на разных концах королевства? И почему Талиг такой большой?
А от эрэа Розамунды не было ни единого письма. Хотя Женевьев писала домой и о гибели Эдварда, и о будущем ребёнке - мать не желала отвечать.
Её послание, которое Шарль Эпинэ привёз зимой, было первым и последним с тех пор, как Женевьев стала герцогиней Ларак. От сухих коротких строчек веяло холодным презрением. Розамунда извещала, что она не только не благословляет этот позорный во всех отношениях союз, но отрекается от дочери раз и навсегда, дабы самое имя её более не произносилось и было предано забвению. Мать не сомневалась, что её дочь - когда бы Женевьев и в самом деле была ей дочерью по духу, а не только по крови - нашла бы в себе силы отказаться от предложения короля и соблюла бы верность памяти герцога Окделла. 'К моему глубокому прискорбию, - писала графиня, - Вы прельстились выгодой остаться хозяйкой Надора и получить супруга, угодного новому королю. Едва ли Вы сделали это из необходимости, как уверяет мой племянник, ибо Вы долго находились под влиянием Вашего распутного отца и Вашей служанки, каковую столь неосмотрительно выбрали'.
Граф Раймон скончался в конце прошлой весны, и из-за проклятой осады самая любимая из дочерей не смогла проводить его в последний путь. Женевьев так не хватало его! Но распутный? Уж не помутился ли от горя материнский рассудок?
Шарль несколько смущённо пояснил шокированной кузине, что у дяди остался бастард не то четырнадцати, не то пятнадцати лет от роду. Говорят, граф хотел признать единственного сына и представить ко двору, но не успел. Да, такого бы Розамунда никогда не простила. Тайну удавалось хранить почти десять лет, мальчик даже жил вдали от матери, в семье кормилицы. Граф Раймон поначалу всего лишь принял участие в судьбе вдовы своего рыцаря и помог ей отстоять права малютки-сына на отцовские владения. А то нашлись кузены и прочие родичи, чуть не передрались за клочок земли. А потом... Один Создатель ведает, кто кого соблазнил, но их связь продолжалась до самой смерти дяди. Теперь Розамунда требует, чтобы любовницу мужа и плод их греха отправили в монастырь - там им самое место. Правда, что она скажет сейчас, когда обители закрыты - никто не знает. Как зовут мальчишку? Не то Анри, не то Мишель, а может, Никола? Шарль не помнил. И вообще уже поздно, он спать хочет. Больше к этому разговору не возвращались.
Почему же теперь мысли о брате не дают покоя? Может, попросить мужа, пусть узнает, что случилось с её единокровным братом. А вдруг когда-нибудь в Надор заявится какой-нибудь парень и объявит себя сыном герцога? Или бывшая любовница Ларака захочет его вернуть? А если матушка права, и в Женевьев течёт дурная кровь? Иначе с чего бы ей так огорчиться, когда с приходом осени лекарь запретил супругам всякие сношения? Почему же ей так жалко матушку? И так хочется, чтобы во время родов она сидела рядом и держала за руку?

3.


Месяц Летних Скал, Эпинэ замок Орийяк


Вот и пришло лето...Последнее лето в её жизни. Жаль, уже не увидеть разноцветный наряд осени, не пройтись по шуршащим листьям. Садовники тщательно чистят дорожки, но иногда ведь можно позволить себе свернуть в сторону. Неправильно? Ну и пусть. Она и так слишком долго жила по правилам.
Розамунда погладила ствол каштана. Старое дерево помнило герцога Рене маленьким мальчиком, оно ещё увидит, как вырастут и состарятся внуки графини Эпинэ. Как глупо - жить в соседних графствах и так редко видеться. С тех пор, как умер Раймон, младшие дочери приезжали в гости лишь однажды, на Зимний Излом. Полина Агирре и Жаклин Пуэн.
Она сватала Жаклин за юного Рутгерта Гонта, но тихая и послушная дочь впервые воспротивилась. 'Я не уеду из Эпинэ и буду жить рядом с Полин!' - заявила она, и сестра её поддержала. А больше всех рад был Раймон. 'Одну дочь я уже отпустил на Север. Хватит. К тому же этот Рутгерт мне не нравится'. Розамунда тогда злилась на мужа. Как он смеет так говорить про её родственника! А его ненаглядная Ева даже не приехала на свадьбу сестёр. Она-де ждала Эдварда! А на отцовские похороны не пустила армия Франциска. Только и умеет, что письма писать.
Эдвард умер, а бабушка так и не успела его увидеть. И этого ребёнка, что сейчас носит Женевьев, она тоже не увидит. Граф Ларак, будущий властитель Надора...
Розамунда с трудом выбралась на выложенную разноцветными камешками дорожку, тело становилось всё более непослушным. В последние годы она сильно располнела, что правда, то правда. Но тогда она ещё сохраняла остатки былой красоты, да и величавая осанка никуда не делась. А теперь она - иссохшая, уродливая, с почти выпавшими волосами старуха, которую грызёт изнутри неведомая болезнь.
Хорошо, что в это поместье практически никто не заглядывает. Все считают, что эрэа Розамунда скорбит по мужу. И хорошо, что она приказала подделать завещание, чтобы этому мальчишке не досталось даже медяка! А нотариус уже ничего не скажет. Через неделю после оглашения завещания его нашли в переулке с перерезанным горлом. Мало ли грабителей шляется по Лэору, всех не переловишь. Титул, как и положено, отошёл Эдмону, как и принадлежавший младшей ветви Эпинэ замок в Ариго. А вот это поместье в предгорьях Мон-Нуар передавалось горячо любимой вдове в пожизненное владение. Пожизненное... счёт идёт на недели, а скоро пойдёт и на дни.
Лекари разводят руками, духовник призывает уповать на Милосердие Создателя. Милосердие? Зачем оно той, кого покарал Создатель? Но она так хотела отомстить!
Единственное утешение - блудница, совратившая её мужа, тоже не увидит следующей зимы. Чудо, что при таком хрупком сложении и узких бёдрах она смогла родить двоих сыновей. Сыновей... Создатель, как Ты допустил, что мальчишка родился у этой бесстыдницы, а не у Розамунды?
Теперь бесстыжая тварь сидит под замком в башне, точно дева из баллады, список которой графиня Гонт когда-то вырвала из рук пятнадцатилетней Розы и кинула в огонь. И никакой рыцарь не явится, чтобы спасти. Уже больше года, как Раймон нашёл последний покой в родовом склепе. Ну почему, если владения младшей ветви Эпинэ в Ариго, не хоронить там же? Теперь он лежит рядом с братом и отцом. А она будет покоиться здесь. И если Создатель смилуется над её душой, они с Раймоном не встретятся до Последнего Суда.
Лишившись матери при рождении, в десять Розамунда осталась круглой сиротой и поступила под опёку троюродного дяди, графа Гонта. А в шестнадцать ей объявили о помолвке с графом Эпинэ, младшим сыном герцога Рене. И не спорь! Свадьба через месяц. Жениха Розамунда увидела лишь в церкви.
Видит Создатель, она была верной женой и хорошей хозяйкой, она прощала и частые отлучки, и красоту, сводившую с ума всех женщин, и то, что лошадей он любил больше, чем жену. Она бы смирилась даже с любовницей - последние годы графиня всё чаще чувствовала себя нехорошо - но ребёнок! Сын! Тот самый наследник, которого она не сумела родить.

Надо же было славному рыцарю Мишелю Лавалю геройски погибнуть под Эр-При, заслонив своего сеньора! И оставить пятнадцатилетнюю вдову, да ещё в тягости. Конечно же, граф Раймон, как истинно благородный человек, не мог оставить семью столь доблестного вассала без поддержки и защиты. Он даже стал Избранным отцом Никола. Что же случилось потом? Неужели он предпочёл белокурым локонам и серо-голубым глазам жены каштановые кудри и темно-карие очи молоденькой вдовушки? Если бы Розамунда умерла при родах, как того опасались врачи, всем было бы намного легче. Младшая дочка мелкого барона могла стать графиней, а Раймон был бы счастлив, избавившись от ревнивой супруги. В своём завещании он признал Анри и отписал ему это поместье. Розамунда бы ничего не узнала, если бы не нотариус. Этому мерзавцу срочно нужны были деньги, и ради них он выдал тайну завещателя. А потом подделал под диктовку графини последнюю волю её супруга. Глупец! Мёртвым золото ни к чему.
Раймон-Анри оказался слишком похож на мать. Такой же хрупкий, темноглазый, с материнскими кудрями, разве что повыше. Такой красивый мальчик пришёлся бы гайифцам по вкусу, на что графиня не преминула намекнуть, когда Оливия Лаваль попыталась доказать отцовство Раймона. Вот по её первенцу всякий скажет, кто его отец, если помнит Мишеля. Женщины разговаривали наедине (не считая Жавотты) и потому никто не видел, как старшая угрожала и издевалась, а младшая рыдала и на коленях умоляла пощадить её мальчика. А Розамунда ведь ничуть не шутила. Она слыхала краем уха о некоторых любителях мальчиков и в своей ненависти могла бы зайти далеко. Счастье Анри, что в отличие от Жанны он не унаследовал метку Эпинэ, а Оливия согласилась поклясться, что изменяла своему знатному любовнику с другими мужчинами. Её приговорили к церковному покаянию, а семнадцатилетний Никола получил рыцарские шпоры - чтобы не вмешивался. Оливия ушла в монастырь - замаливать грехи и оплакивать своего возлюбленного Раймона, а её младший сын, сглатывая злые слёзы, чистил конюшни отцовского замка. Ставший новым хозяином Эдмон Эр-При поверил в то, что новый слуга не является его кузеном, или сделал вид, что поверил - он не любил ссориться с тёткой.
Вероятней всего, Оливия, ставшая какой-нибудь сестрой Марией, умерла бы в монастыре, а её ублюдок повесился бы на вожжах, не выдержав насмешек - но судьба опять столкнула двух женщин. Новый король закрыл все обители, и монахи и монашки, послушники и послушницы потянулись по дорогам Эпинэ. Кто-то шёл в Святой град, а кто-то возвращался домой или искал новый путь в жизни. Оливия Лаваль ещё не успела принять постриг, возвращаться к старшему сыну после такого позора было невозможно, и она отправилась в Ариго, к младшему. Пусть возьмут хоть служанкой, только рядом с ним!
Но вновь вмешался Леворукий, подсказав графине самую сладкую, самую хитроумную месть.

4.


Оливия отбросила пяльцы и разрыдалась. Последнее время она только и делала, что плакала и молилась. Ну почему отец не отдал младшую дочь в монастырь, как того желала матушка? Он выдал её за первого же рыцаря, пленённого красотой Оливии, и сразу же забыл о ней - ведь кроме неё, в семье было ещё шестеро детей.
Оливия Лаваль овдовела, не успев почувствовать себя женой. И если бы не сын, она бы давно позабыла лицо молодого рыцаря. Юной вдове льстило внимание господина графа, а его заботу о них с Никола она принимала как должное. В самом деле - разве не долг сеньора заботиться о верном вассале или его родичах? Но граф Раймон приезжал всё реже, главным образом ради пухлощёкого Никола, а Оливии так хотелось удержать его! Для чего она унаследовала красоту своей матери, если не для этого? Удержала... Должно быть, сам Леворукий, толкнувший их друг к другу, смеялся в ту ночь.
Когда она поняла, что беременна - то испугалась вовсе не огласки, не гнева графини. Она так боялась умереть родами, что почти возненавидела Раймона. А тот радовался. Он привёз любовницу в это поместье, окружив преданными слугами, и здесь же, в этом замке, только в нижних покоях, родился Анри. Граф не мог наглядеться на малютку, а измученная долгими родами, чудом выжившая Оливия не могла ни радоваться тому, что всё кончилось, ни видеть Раймона и малыша... Даже когда граф поклялся признать единственного сына и оставить ему это поместье, Оливия смогла выдавить лишь улыбку. А как бы она ликовала, скажи он это накануне! После этого она поклялась, что больше никогда не будет рожать.
Мальчика вначале отдали кормилице, потом, когда он подрос, один из рыцарей Раймона, Виктор Гаржиак, взял мальчика в пажи, а затем и в оруженосцы. Иногда госпожа Лаваль встречалась с младшим сыном, привозила ему подарки, но так и не смогла полюбить его. Рано овдовевший Виктор не раз намекал прекрасной госпоже Блан (родившийся в предгорьях Мон-Нуар, Анри получил фамилию Блан), что желал бы видеть её хозяйкой Гаржиака. А Оливия всё отмахивалась от поклонника, точно от назойливой мухи. Расставаться с Раймоном она не имела ни малейшего желания и уклончиво просила подождать шестнадцатилетия Анри. Быть может, когда её мальчик вырастет и вступит в права владения отцовскими землями, она наконец вздохнёт спокойно и покинет этот суетный мир ради тихой обители. А может быть, примет предложение Гаржиака. Вот уж чего Оливия не собиралась делать, так это выходить замуж. Ведь у Виктора до сих пор не было законного наследника, значит, ей придётся рожать. А она ещё слишком молода, чтобы умереть!

Женщина расхохоталась, с ненавистью глядя на свой живот. Там внутри сердито ворочался её будущий убийца. Почему она не приняла предложение Виктора? А теперь поздно. Хозяйкой Гаржиака стала какая-то торговка! А её брат обрюхатил саму Оливию!
'Всё повторяется, и все мы ходим по кругу' - Оливия прочла это в одном из старых свитков здешней библиотеки, давно, ещё когда ждала Анри. Венчание, несколько дней вместе, потом - вдовство и посмертный сын. Только вот Мишель Лаваль был рыцарем и героем, совершившим подвиг, а Колен Ларак - простолюдином и преступником. Один пал на поле битвы через две недели после свадьбы, не успев узнать о ребёнке, другого вздёрнули на виселице четыре дня спустя.
И это животное ещё смело заявлять Оливии, что она ему не нравится! 'Я больше толстомясых люблю', - сможет ли она забыть это оскорбление? Это ведь одна из подружек выдала убежище контрабандиста! 'Вы не смеете меня трогать! Я - родной дядя герцога Надорского!' - вопил он. Это случилось сразу после Зимнего Излома, и к этому времени графиня Эпинэ уже знала о замужестве своей старшей дочери. Да и маркиз Эр-При пожелал лично разобраться с новоявленным родственничком. Приехавшая в Эр-Эпинэ госпожа Люсьена Ларак опознала брата покойного мужа и подтвердила, что её сын получил владения на Севере. 'Однако он ни разу не писал о своём титуле, - покачала она головой. - Должно быть, не хотел хвастаться'. Колен - даром что в цепях - кричал, чтоб ему отдали всё дело, не будет же герцог заниматься торговлей! Он-де готов жениться на невестке, хоть та уже и старовата. Одного взгляда Люсьены хватило, чтобы грубиян замолк на полуслове. Оливия видела это своими глазами - Розамунда не отпускала её от себя ни на шаг. 'Жениться? Хорошо придумано, - недобро усмехнулась графиня, - только эта невеста для тебя слишком хороша. Если возьмёшь за себя эту дрянь, - тут она кивнула на сидевшую в уголке Оливию, - и признаешь её ублюдка своим, умрёшь легко. Нет - тебя колесуют' Он согласился не раздумывая, и через полчаса на руке Оливии защёлкнулся венчальный браслет.
Второе супружество обернулось кошмаром. Казалось, Лараку доставляло особенное удовольствие издеваться над женой и её благородным происхождением. Ей хотелось кричать от радости, когда тело Колена-контрабандиста наконец задёргалось в петле. И даже когда по приказу маркиза Эр-При Виктор Гаржиак взял в жёны Люсьену Ларак (мать герцога и свекровь кузины Женевьев не может быть простолюдинкой), Оливии было смешно. До тех самых пор, пока не начало тошнить по утрам. А ведь тогда, пятнадцать лет назад, графский лекарь предупреждал: 'эрэа лучше не рожать'.
Леворукий и все закатные твари его! Как же Оливия ненавидела этого ребёнка! А ещё - его покойного папашу, Розамунду, придумавшую этот унизительный брак, Эдмона Эр-При, поддержавшего тётку, так не вовремя скончавшегося любовника... Она ненавидела даже Анри и Никола, считая их первопричиной всех своих бед. Отныне Анри считался Лараком, племянником госпожи Гаржиак и наследником лавки в Маллэ. А граф Раймон так мечтал увидеть единственного сына рыцарем!
Когда Оливия носила Анри, то очень подурнела и старалась лишний раз не показываться любовнику. Сейчас она выглядела просто безобразно. Отёкшее лицо, руки... передвигаться по двум выделенным ей комнатам с каждым днём становилось всё труднее.
Проклятые дети! Ну почему они рождаются матерям на погибель?!

5.


Месяц Летних Волн Эпинэ замок Гаржиак


Когда Виктор вошёл в комнату, жена подняла голову от вышивания и улыбнулась. Оливия, за которой он тщетно ухаживал столько лет, никогда не улыбалась так открыто и спокойно. И пусть Люсьена была на четыре года старше Гаржиака, она ещё могла называться красивой женщиной. В ней было то, чего так не хватало его былой возлюбленной: спокойное достоинство уверенного в себе человека, доброе и отзывчивое сердце и материнская нежность. Когда весной Люсьена сказала, что ждёт ребёнка, Виктор поначалу не поверил. Да она и сама толком не верила, пока малыш не постучался. Это ли не благословение Создателя? Было решено, что если роды пройдут благополучно, супруги совершат паломничество по святым местам. Тогда - и только тогда - Люсьена Гаржиак напишет детям о нежданном подарке судьбы. А ведь сын даже не подозревает о её новом замужестве! Конечно, первые месяцы жену тошнило, а перца не было разве что в сладких пирожках, но лекарь уверял, что госпожа вполне здорова и, если даст Создатель, благополучно разрешится от бремени. Все сходились на том, что это будет мальчик.

В начале Летних Молний 400 года Оливия Ларак скончалась преждевременными родами. Ребёнок - девочка - родился мёртвым.
В двенадцатый день Осенних Ветров, когда деревья уже щеголяли разноцветными обновками, в замке Гаржиак пили за здоровье маленького Робера, а счастливый отец завороженно наблюдал, как его крепыш сосёт материнскую грудь.
Роды были долгими, но Люсьена выжила. Теперь можно и написать Гвидо. Не сейчас. Через несколько дней, когда можно будет вставать с постели.

Писала детям и Розамунда. Графине Эпинэ всё-таки удалось хотя бы из окна полюбоваться осенним садом. Верней, писала под диктовку верная Жавотта - сама госпожа уже не вставала с постели. Хотелось сказать так много. Так много нужно успеть сделать. Напомнить Клодетт, что не стоит ссориться с пасынками и их жёнами - ведь барону уже немного осталось. Попросить прощения у Жаклин - за то, что хотела выдать её замуж по своему желанию, и Полин - за то, что чуть не разлучила с сестрой. Благословить внуков и внучек - может быть, у кого-то из дочерей ещё родится маленькая Розамунда. Поздравить Гаржиака с долгожданным наследником. От маленького Гаржиака мысли уже не переметнулись, скорее переползли, такие они были вялые - к Женевьев и её будущему ребёнку. А может, он уже родился? Розамунда попыталась вспомнить письмо дочери, но ничего не выходило. Было мучительно стыдно за то послание, что она сочиняла перед Зимним Изломом. Но Розамунда собралась с силами и на услужливо подсунутом листке (его пришлось положить на шкатулку с драгоценностями) вывела: 'Девочка моя, прости, если сможешь. Будьте счастливы' Росчерк, печать. Вот и всё. Хотелось дописать 'храни тебя Создатель' или 'Благословляю вас', но рука с пером бессильно упала на подушки, наваленные под спину умирающей. Это было её последнее письмо. Несколько минут спустя душа Розамунды Эпинэ покинула измученное тело. Куда она отправилась - в Закат ли, в Рассвет? Кто знает...
Это случилось в семнадцатый день Осенних Волн.

А в Надоре в тот вечер почти никто не ложился спать. Большинство слуг и свободных от службы дружинников собрались в часовне - помолиться об успешном разрешении герцогини от бремени. После ужина Женевьев играла на лютне для мужа и приехавшего днём епископа, и вдруг выдохнула: 'Мамочка... Началось...' Тут же набежали служанки, мэтр Хелмет попросил эра герцога покинуть покои её светлости, и всю ночь Гвидо ходил из угла в угол, переживая за жену и как никогда чувствуя свою беспомощность. Время от времени заглядывавшая Жанна докладывала: 'Эрэа хорошо себя чувствует', 'Эрэа попросила молока'
Когда матушка рожала Эжена, старших детей отправили к тётушке Ванине. А та знай себе стращала сестрёнок, хотя сама ни разу не рожала. Софи разревелась, и её пришлось утешать. Потом тётушка повела всех в замковую часовню - помолиться Создателю, чтоб он не забирал Люсьену и послал здоровенького мальчика. Они просидели у тётушки почти весь день, а знакомые служанки то и дело заглядывали, обсуждали роды. Вспоминали страшные случаи, мол, двое суток мучилась, да так и умерла. Шестилетнему Гвидо ещё никогда не бывало так страшно, как в тот день. Женщины словно не замечали сидевших в углу на сундуке детей, болтая о своём. И когда прибежала соседка: 'Слава Создателю! Родила!' - он разревелся не хуже чем Софи, вместе со слезами выплёскивая все страхи и напряжение долгого летнего дня. От отца пахло вином, он глупо и счастливо улыбался. Матушка тоже улыбалась, когда они пришли посмотреть на братика. Только её улыбка была усталой. Заглянув в колыбель. Гвидо разочарованно вздохнул - братик был такой маленький и красный! Но соседка (та, что прибежала за ними) быстро вывела детей из комнаты.
Казалось, этой осенней ночи не будет конца. А вдруг? Что, если с Женевьев что-то случилось, а ему боятся сказать?
За окнами занялся рассвет, но занятый своими переживаниями герцог даже не заметил.

И тут раздался... ну да, тот самый, долгожданный первый крик. И Гвидо рванулся к дверям женских покоев.
- Кто? - только и выдохнул он.
- Девочка. Маловата, но определённо здоровая. - Это уже мэтр Хелмет.
- А Женевьев?
- Жизнь эрэа вне опасности, - заверил врач, и тут же метнулся обратно к кровати - Женевьев застонала опять. Ларака оттеснили в комнатку камеристки, благо что Жанна сидела подле роженицы. Надо было обмыть, запеленать новорождённую в заботливо приготовленные пелёнки, и уж потом показать отцу.
'Слишком большой живот... Женевьев говорила, что у неё сёстры-близняшки. Неужели?' - и в подтверждение этих мыслей из опочивальни раздался ещё один младенческий вопль, погромче.
- Девочка?
- Сын! Ваша светлость, мальчик!
И Гвидо не выдержал. Он заплакал, как не плакал уже очень и очень давно.

А потом - через полчаса, а может, позже - он увидел Женевьев. Она полулежала на подушках, держа на руках маленького Люсьена. Пока ещё безымянная девочка лежала на руках Жанны.
- С днём рождения, мой эр! - улыбнулась жена.

И это был счастливейший день в жизни Гвидо Ларака.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"