ЧАСТЬ ПЯТАЯ

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги отправлялся с Варшавы, Западной части Российской империи. Было дождливое утро, на улице было сыро, мокро и туманно. Пассажиры суетились на платформе и спешили укрыться от небольшого, но холодного дождя в поезде, чувствуя там за стёклами какой-никакой, но всё же уют и тепло. Среди пассажиров были и возвращающиеся из-за границы, эти неспеша пересаживались в вагоны, и казалось даже рады были бодрящему дождику.

В одном из вагонов, возле окна, сидел светловолосый молодой человек, лет 30 и был погружен в книгу. Одет он был по-европейски, но лицом - русский, или даже так сказать - нордической внешности. Роста выше среднего, пожалуй даже высокого, открытое но бледное лицо, белокур и густоволос, гладко выбрит. Глаза его были большие, голубые и пристальные, во взгляде было что-то детское, но легко читалась какая-то огромная грусть, как будто какой-то вопрос не давал покоя длительное время. Высокая фигура в черном плаще и шляпе вошла, перед самым отправлением поезда и села напротив. Молодой человек оторвал глаза от книги, за несколько мгновений осмотрел вошедшего, и спрятался опять в чтение, не то что бы со страху, но из-за какой-то неловкости. Вошедший был высокого роста, также молод, но лет 35 с густыми темными волосами, что спадали на плечи, с длинными, слегка закрученными усами и прямым носом. Глаза его были карие, во взгляде был какой-то огонёк, как будто привержености высшей идее. Глаза украшали густые ресницы, а лоб был высоким, красивым, с ярко выраженным лобным швом (метопизмом), что свидетельствовало о высоком уме. По виду его можно было сделать вывод, что перед вами дворянин, какой-то высокопоставленный офицер, князь или граф. Окинувши взглядом своего попутчика, минут с 5 он смотрел в окно, потом пристально глянув на своего читающего соседа и со скрытым удивлением спросил:

- Лермонтова читаете?

- Да...э... я впрочем уже достаточно хорошо знаком с его творчеством. Но, знаете, чувствуется в его стихах какая-то глубина ... чувств. Великолепно! Сколько не читаю, а ведь многое уже чуть ли не наизусть знаю, никак не могу насытиться. Вот, к примеру Бородино! "Не будь на то Господня воля - Не отдали б Москвы". Как сказано! Я полагаю, что к двенадцатому году, когда Россия временно очутилась в упадке, Бог отвернулся от нас. Не то, чтобы за провины, а чтобы преподнести урок и пробудить в русских доселе невиданное благородство и гордость, придать нам втрое больше сил. Ведь Бог на нашей стороне. И я, право не знаю на что рассчитывал Наполеон, - попутчик был очень рад, что с ним начали разговор и особенно по такому вопросу. Но он вдруг остановил свой монолог, чтобы посмотреть какое впечатление произвели его слова.

- Так вы, стало быть, патриот?

- Да... но я право и не мыслю как можно быть иначе.

- Отлично. Отлично-с, - помедлив немного и покрутив свой левый ус, темноволосый подал попутчику руку и представился: Князь Александр Петрович Орлов.

- Лев Николаевич Мышкин. Князь Мышкин, - выпалил он в ответ, привстав и весело, даже немного судорожно пожал руку.

- Князь Мышкин? Не слыхал... хотя была одна история, ну да ладно, то скорее всего выдумка. А о Мышкиных не слыхал.

- Да я, как бы вам сказать, последний в своем роде, больше Мышкиных нет, - сказал князь и немного помыслив с грустью добавил: И не будет.

- Как не будет? Зачем же такой пессимизм?

- Да я, понимаете ли, ид.. ид..

- Идеалист?

- Так точно. Хотя, вполне возможно, и не только и даже не столько идеалист, как...

- В этом нет ничего плохого, скорее наоборот. Не знаю, как все, а меня в неком роде пугают популярные ныне идеи нигилизма, материализма и социализма, - промолвив князь Орлов

- О да, эти веяния чужды русской душе. И даже опасны, - согласился князь

- Вы в Петербург путь держите?

- Да, вы как я понимаю тоже? О, как давно я там не был! Как давно я не был в России вообще! Как мне её не хватало. Знаете, быть русским и быть русским на русской земле - две разные вещи. Жить русскому на чужбине - подобно смерти. Только медленной смерти, муке от которой как бы и нельзя умереть. Страдаешь, мрёшь, а умереть-то и не можешь. Вы меня понимаете?

- О, я вас прекрасно понимаю, - поспешил успокоить собеседника князь Орлов, - Я хоть за границей бывал и не по-долгу, но мне этого хватило. А вы, долго вы были оторваны от родной Земли? И где именно вы бывали?

- Я был в Швейцарии. Я прожил в Швейцарии всё свое детство и юность, вернувшись в Россию потом. О, я не мог не вернуться, вы знаете...Но не пробыв в России и года, я вынужден был вновь отправляться назад в Швейцарию, в клинику Шнейдера. Может вы знаете? Я лечился там. Но вот я снова в России, и этот раз, думаю надолго. Чтобы не сглазить не скажу - на всё время.

- О, я вас понимаю и сожалею, - задумчиво промолвил Александр Петрович

- Знаете, ко мне вернулись воспоминания, как я четыре года тому назад точь-в-точь так же возвращался на родину. И перепад климата был такой же (в России всегда холоднее), и так само сердце радовали русские пейзажи в окно. Но не смотря на все схожести, мир как будто изменился, да и я совсем иной. Уже еду в Россию с другой целью, хотя вроде с той же, что была. Нет, я совсем переменился. Да и мир постоянно меняется, ведь разве можно оставаться таким же? Не было бы это, даже хоть бы желание, глубоким эгоизмом?

- Вы, князь, как я вижу - философ. Я очень рад нашему знакомству.

- Я также. А насчет того - так каждый по-своему философ. А меня жизнь временами заставляла много думать, хотя до этого я вроде как и не думал всерьёз вообще. Я рос человеком малоученым, из-за болезни я не мог нормально учиться. Но за последние пару лет, полагаю, я это наверстал. Своим выздоровлением я обязан в первую очередь Николаю Андреевичу Павлищеву, доктору Шнейдеру и его непревзойденной методике, а также некоторым другим людям, в частности Евгению Павловичу Радомскому, которому я очень многим обязан.

- Евгению Павловичу Радомскому?

- Вы знакомы с ним?

- Нет, нет. Но слыхал. Это интересно

- Я вас с чистой совестью уверяю, что это - великолепнейший и благороднейший человек. А умён-то как и интересен! Я полагаю таких людей в России на одного - миллион.

- Вполне может быть. Вы только в Швейцарии бывали или где еще?

- Только в Швейцарии.

- Расскажите пожалуйста, какие там отношения на счет России, какая ситуация, как к русским ставятся?

- Ну я, право многого и не видал, что б так сразу в полноте ответить на вопрос. Шнейдер меня знает с детства и относится снисходительно, по-семейному, если так можно выразиться. А так я общался с детьми, в основном, ну или ежели ко мне кто пожалует в гости, но это редко случалось.

- С детьми?

- Именно. Я понимаю, что вам это кажется странным, но с ними мне было много интересней и приятней, чем с иными людьми. Но времена меняются, дети вырастают. "Мои" дети уже как бы подросли, нашли себе другие занятия да и работа не ждет. А я, если бы даже и хотел быть с ними - не мог бы. Ведь ключ к моему сердцу лежит в России. Да и родители детей негативно воспринимали нашу дружбу. Но я буду помнить их всю жизнь и они, я думаю, тоже.

Возникла пауза на несколько минут. Александр Петрович смотрел на князя с пониманием, возможно и с сочувствием. И тут князь Мышкин снова молвил:

- Я в последнее время много размышляю о смерти. Memento mori. А вы, что вы думаете о смерти?

- О смерти вообще, или какой-то конкретной смерти?, - Александр Петрович казалось был удивлён вопросом.

- О смерти как неизбежном социальном явлении.