Желтенький листок сорвался с увядающего дерева, и, гонимый ветром, медленно полетел вниз, кружа из стороны в сторону и переворачиваясь с бока на бок, будто бы в отчаянной попытке отдалить момент прикосновения с землей, и пытаясь насладиться каждой драгоценной и неминуемо уходящей секундой своего полета. В один момент он столкнулся с пролетающей по воздуху паутинкой, запутался в ней, и еще сильнее замедлил свой полёт, именно полёт, а не падение - ведь наверняка он именно так бы, ликуя от своего везения, и считал, если был бы способен мыслить. Торжественно пролетев последнее расстояние до своих пока еще немногочисленных собратьев, уже обосновавшихся внизу, он приземлился, и сразу же замер, будто бы вмиг смирившись со своей неизбежной судьбой.
Сидящий в одиночестве старик проследил за этой сценой от самого начала и до конца, замерев и боясь шелохнуться, наверное, из-за страха пропустить хотя бы малейшую деталь развернувшейся перед ним маленькой драмы.
На бульваре ярко светило еще теплое и согревающее солнце, а со стороны раскинувшегося вблизи моря дул нежный ветерок, совсем не предвещавший осеннюю пору, которая тщетно пыталась вступить в свои законные октябрьские права. В городе царило бабье лето, и погода, без особого спроса на разрешение, сама навевала далекие воспоминания.
Старик глубоко вдохнул легкий воздух, в котором смешались запахи морской свежести, опавших листьев, каких-то запоздало цветущих трав, и еще множество ароматов, происхождение которых было определить не так легко, воздух, который был только в этом городе, только на этой улице, и только в эту пору, а затем запрокинул голову и закрыл глаза. Его лицо стало сосредоточенным, как будто бы он не хотел пропустить ни малейшей детали в своих внезапно нахлынувших мыслях.
Первым, что увидел старик, открыв глаза, было ярко-голубое небо, лишь на первый взгляд показавшееся таким же, каким оно было минуту назад. В нем определенно было что-то не так. Нарисованное теми же осенними красками - а на улице все еще была осень, он почувствовал это, не опуская взгляда - оно чем-то разительно отличалось от неба предыдущего. И тут к нему пришло понимание, что разительное отличие - это чувства легкости и эйфории, которые разлились по всему его телу, чувства, которые он не испытывал уже целую вечность. И исходили они от маленькой ладошки, которая крепко сжала его собственную руку. Он опустил голову и посмотрел на Нее. Её улыбка была тепла и нежна... Даже нежнее обычного. Зеленые глаза радостно светились, а заколка в форме ромашки на светло-русых волосах дополняла образ легкости и непринужденности.
- Знаешь... А я придумал собственное название для этой поры года! - сказал он помолодевшим голосом то, что уже говорил ей пятидесятую осень подряд.
- Правда? И какое же? - тихо ответила Она.
- Ты же помнишь, как я терпеть не могу осень. Что может быть приятного в этой надвигающейся слякоти, за которой последуют еще более сильная серость и холода? А посмотри вокруг сейчас... Природа продолжает делать то, что ей положено делать в эту пору - медленно умирать...
- Умирать? - возмущенно перебила Она, надув свои вишневые губки. - Зачем ты так говоришь? Не навевай на меня грусть!
- Ну, правда, ведь, солнце! - продолжил он, обхватив ее за талию. - А как еще это назвать? Это то, что она делает каждый год, и, наверное, это главная причина, почему осень - моя самая нелюбимая пора. Но оглянись! С какой беззаботностью и мирным спокойствием сейчас это происходит! Лето, которое будто бы уже давно и надолго нас покинуло, вернулось вновь, чтобы из последних сил поделиться своими остатками тепла, и окончательно уйти от нас уже на долгие месяцы. Разве можно это назвать таким грубым и бессмысленным "бабкиным" названием?
- А как же тогда, милый? - промурчала она, прикрыв глаза, и пытаясь поудобнее прижаться к его плечу.
- Последний поцелуй лета... - задумчиво ответил он, глядя вдаль, за горизонт, где небо и море с приближением заката потихоньку начинали сливаться в одну сплошную палитру голубых и лазурных цветов. - Лета, которое никогда меня не покинет, и останется, дожидаясь своего часа, глубоко внутри, до тех пор, пока рядом со мной ты.
- Звучит романтично... - немного погодя, ответила она, и повернулась к нему. - А что на счет другого, надеюсь, далеко не последнего поцелуя?
Он улыбнулся, обняв её уже обеими руками, со всей нежностью, на которую только был способен. Опуская голову к ней, он уже начинал чувствовать её теплое дыхание, принесшее легкий шепот - "Я люблю тебя" - три таких одновременно и простых, и сложных, но очень важных слова, когда вдруг.... Все исчезло. Исчезло полностью и безвозвратно.
Старик, не открывая глаз, всеми силами пытался вернуть упущенный момент, и ему даже на миг показалось, что он все еще продолжает чувствовать Её фруктовый запах. Но затем и это наваждение с ледяным злорадством ушло, снова оставив его наедине с собой. Все было кончено.
Он открыл глаза, чтобы в пятидесятый раз подряд взглянуть своими потухшими глазами на этот лишенный прежних красок мир, и тот не преподнес ему никаких сюрпризов, оказавшись таким же самым, как и все сорок девять раз до этого.
Как все это случилось?.. Сущая мелочь, которая в любой другой ситуации, в любой другой момент была бы с улыбкой забыта; мимолетное проявление вредности, одна маленькая ошибка, стала наперевес огромной, внезапно выросшей стене его гордости и принципов, которые бывают такими только в пору неопытной молодости. Он вычеркнул её из своей жизни, тогда даже не задумываясь, что навсегда, и еще в полную меру даже не понимая смысла этого слова. Причина была настолько глупа, что он не одну ночь подряд засыпал с надеждой, что он проснется, больше никогда о ней не вспомнив, а Она, такая хрупкая и безмятежная, пахнущая цветами и фруктами, будет здесь, рядом с ним. Но он больше так и не взглянул в ее глаза, не смотря на все свои отчаянные попытки ее найти. Неожиданные удары от близких людей имеют свойство бить сильнее всего, и Она ушла. Уехала ли в другой город, или может быть страну, планету, галактику - это было уже не так важно. Вселенная разделилась ровно на две части - на ту, цветную и яркую, в которой он был с ней, и на ту, серую и невзрачную, царство меланхолии, в которой её уже не было. И в конечном итоге причина была забыта. Но он так и не забыл её лица, неся с собой, как драгоценную ношу, в течение уже очень долгих лет, каждую его мелкую деталь, хотя, порою, очень сильно хотел его забыть. Однако в те моменты, когда у него начинало получаться, он приходил в полный ужас от своих мыслей и желаний, и затем сидел часы напролет, уставившись в одну точку, нервно и скрупулезно восстанавливая его в памяти из обрывков воспоминаний.
Ещё немного посмотрев с замершим взглядом на море, вдаль, прямо как в тот далекий день, когда рядом с ним была она, старик встал, и медленно пошел вниз по бульвару, выстукивая своей палочкой грустный ритм в такт уходящему навсегда лету.
Стук. Удар сжавшегося от боли сердца. Вдох. Шелест листвы. Снова стук, и снова удар. Совсем один в этом мире, так и не оставив после себя ни единой новой жизни, он с ранней юности любил считать себя человеком последовательным и логичным. И эти черты характера сыграли с ним злую шутку и весьма наглядно и беспощадно показали, что далеко не всегда и везде они могут навести полнейший порядок, пока старик уже давно и безнадежно пытался найти так называемую "другую сторону медали" в том, что он сделал много лет назад. Ведь, вроде бы как, всегда, абсолютно всегда и во всем, кроме всего плохого, должны были быть и изменения, принесшие хоть что-нибудь хорошее в жизнь. Но как он раз за разом не старался, найти эту сторону у него так и не получалось.
Старик не мог её найти, уходя вглубь зажигающегося вечерними огнями города, в сторону огненного заката, с попеременно сменяющимися чувствами тоски, грусти и жалости. Он удалялся в сгущающийся сумрак и таял, как маленькая капелька прозрачного воска в огромном океане разлившейся повсюду лавы.
Не смог её найти он и пару месяцев спустя, в холодный и безразличный декабрьский вечер, испустив свой последний вздох.
Но на его лице, как будто назло всему плохому и печальному, навсегда замерла светлая, почти как в те счастливые времена улыбка, а в руке у него лежала маленькая белая заколка в форме ромашки.
А за окном продолжала бежать своим чередом жизнь, полная любви и расставаний, доброты и злости, тоски и самого настоящего человеческого прощения.
Задул холодный ветер, и вместе с последним серым листком, упавшим со стоявшего напротив высокого тополя, преодолев бесконечное расстояние от самых высоких и беззаботных небес до мрачной поверхности человеческого бытия, на землю опустился первый снег.