- Бедненькая, маленькая, - причитает девчушка с косичками, аккуратно вынимая из мышеловки крохотную мышку, с перебитой металлической душкой шеей. Мышеловка сработала идеально, мышь и испугаться, наверное, не успела, но девчушка с косичками этого ещё не понимает, и в ней теплится надежда, что после освобождения зверушка оживёт. Минут пять она оставляет серое искорёженное тельце лежать на газете. Нет, не оживает. Не оживёт. Мёртвая.
Девчушка плачет, искренне, горько, жалея бедную убиенную мышку, и начинает приготовление к похоронам. В качестве гробика на этот раз будет золотистая коробка от полупустого одеколона. Ох, и достанется завтра девчонке за эту красивую коробку, которая украшала старое трюмо пару лет. Она ведь не знает, что коробка эта от настоящего французского одеколона, который был кем-то подарен её деду. Одеколон давно кончился, но с тех пор "Тройной" помещается в эту коробку и украшает.
Вернее, помещался и украшал. Теперь мышка готовится к погребению в золотистой коробке, а девочка не думает о таком далёком будущем, как завтра. Сегодня - похороны.
- Коробка большая для одной мышки, - замечает приглашённая на церемонию подруга Ольга.
Девчонка с косичками соглашается. У Ольги есть мёртвый цыплёнок. Теперь цыплёнок и мышка будут упокоены в одной шикарной коробке. Для них двоих она в самый раз.
Подружки бережно несут коробочку со зверьками на поляну, где уже стоят крохотные крестики из палочек, перевязанных травинками. Там покоятся: отравленная крыса; штук десять цыплят, которые мрут сами по себе, только успевай хоронить (гробиков на них не напасёшься); глупая птичка, которая запуталась в развешенной на заборе рыболовной сети. Ещё там есть курган печали - как-то в ведре у колодца нашли девчонки четверых утопленных новорождённых котят. Как рыдали тогда! Злодеем оказался добрейшей души безрукий дед Василий. Для девчонок он с тех пор хуже Карабаса-Барабаса. Он им малины, они бегут от него с визгом, а он смеётся, и малину им в блюдце на лавке оставляет.
С собой у подружек нож и детский совок. Опытные хороняки ножом вырезают дерновину - иначе с травищей не справиться, потом совком выкапывают яму с ровными краями. Почему-то очень важно, чтобы края были ровные-ровные. На кладбище, которое за церковью, всегда ровные могилы копают. Хоронят, плачут, и даже в прятки сегодня вечером играть не пойдут. Переживают утраты.
Девочка-школьница смотрит на фотографию Кольки-хулигана из пятого класса, которую поставили на тумбочке в углу рекреации в чёрной рамке. Мучитель, который мастерски делал дротики из булавок и метал их в попу девчонкам, очень-очень больно, умер?
- Они на поездах катались. Сорвался. Говорят, даже гроб закрытый будет, так его перемололо. А ногу, так вообще отрезало! - громко шепчет какая-то старшеклассница.
- Так ему и надо, гаду, доставал всех. Это его Бог наказал, - отвечает другая.
Девчонка шарахается от их злости, хотя на попе у неё до сих пор синяк от воткнувшейся на прошлой неделе булавки.
На похоронах Кольку не видно, гроб и правда закрытый, а его маму несут под руки. Она иногда приходит в себя, смотрит по сторонам шальным взглядом, понимает где она, принимается истошно выть, снова теряет сознание и какое-то время её ослабевшее тело волокут какие-то мужики. Чёрный кружевной платок все время сползает ей на лицо и какая-то растрёпанная бабушка его поправляет. В толпе говорят, что Колька у неё единственный и поздний.
Девчонка там как в кино. Ей хочется попросить мужчин, которые опускают гроб в яму с ровными краями, этого не делать. Она не уверена, что Кольке дали достаточно времени "полежать на газете", может он ожил бы...
Вернувшись домой она долго сидит в кресле с ногами и молча смотрит в одну точку. Интересно, нашли ли Колькину ногу? Была она с ним в гробу или её отдельно буду хоронить, если найдут?
- Привет. У нас в пятницу встреча одноклассников, - слышит девушка в телефоне знакомый голос.
- Шутишь? До ноября ещё два месяца. Что вдруг?
- Увы, без шуток. Андрея будем хоронить.
- Нет! -вскрикивает девушка.
Трубка с длинным спиралевидным шнуром вылетает у неё из рук, с грохотом падает на пол. Трескается как сухая палка. Это плохо - телефон надо бы беречь. Ей не до телефона.
Два последних года они с Андреем сидели на последней парте вместе. Два изгоя, два отверженных из "неправильных семей" трудных подростка, которые затесались в школьные старшеклассники. Он играл на гитаре всего Розенбаума, она пела. Они никогда не целовались, не дружили близко, но когда она сказала, что хочет всем назло поступить в институт, он где-то добыл все учебники по русскому, математике, физике и просто так отдал ей. Она подготовилась и назло всем поступила.
Он умудрился женится сразу после школы, "по залёту". А теперь, в двадцать, по пьяни захлебнулся рвотой, оставив совсем молодую жену с сынишкой на руках.
Она не пошла его хоронить. Не смогла. Она неделю ничего не могла - у неё были ватные руки, ноги и ватная душа.
- Кто тут дочь? Подпишите вот здесь и здесь, и проходите уже.
В морге все какое-то неопрятное, неухоженное. Несколько человек вошли в зал, встали редким кругом вокруг гроба. Старшего сына она оставила в машине - мал ещё на отпевании стоять, в крематории попрощается, а младшего вообще дома оставила. Молодая женщина первым делом аккуратно проверила, надели ли маме тёплые колготки. Надели. Хорошо. Декабрь, она купила маме тёплые колготы и тёплое платье, чтобы та не мёрзла. Мама совсем на себя не похожа в гробу, похожа на старого мужика с острым носом.
Год назад, на Новый Год, когда не было никаких болезней ещё, кроме астмы, с которой она с детства уживалась, мама заявила, что это её последний Новый Год. Все улыбнулись - теперь в этом возрасте на пенсию-то не выходят, не то что умирать от одной-то хронической астмы. Но мама упрямо шла к своей цели целый год, и пришла в начале декабря. Жалко её конечно, жизнь свою вывернула, наизнанку, и смерть свою сделала для всех сложной. Схема была отработана: приступ удушья, скорая, разводят руками, им пятьсот рублей, тогда они достают специальный "платный" ингалятор, потом сажают маму в кресло на колёсиках, кто-то вывозит кресло с мамой на улицу, помогает грузить в скорую, мама неуклюже поджимает ноги, хрипит. В больнице уже "удивительно, доехала, думали не дотянет", потом пара недель в палате под капельницами, тройка недель дома и все по той же схеме. Только сердце становилось все слабее и слабее, и таблеток выписывали все больше и больше, и мама уже ничего не понимала. Телевизор смотрела бесконечно и голубей кормила на подоконнике, да упрямо курила на лестничной площадке.
В последний приезд в больницу, когда пришли платить очередному "бесплатному" врачу при выписке, врач строго посмотрела на женщину и её супруга и спросила:
- Сколько ещё вы собираетесь её так мучить? Вы же видите, что уже к гангрене дело идёт, сосуды совсем плохи.
- А что мы-то можем сделать? Мы же не врачи, - удивился муж.
- Вы очень даже много можете сделать. Просто не вызывайте скорую один раз, или хотя бы не платите ингаляцию эту и накачку препаратами для транспортировки. В больнице мы ей умереть ещё долго не дадим. Отрежем ноги, натыкаем трубок в неё - нам так положено. Наберитесь уже мужества. Мне не нужны больше ваши деньги, оставьте их себе. И больше я её к себе не возьму.
Это была четвертая больница, где попросили маму им больше не привозить, но её все же привезли туда ещё раз. В морг. Что было перед этим, какого это было, "не заплатить скорой за ингаляцию" - не надо об этом и думать, а представлять себе тем более. Женщина работала тогда, очень много работала. Когда все случилось, её вызвали срочно с работы, она увидела маму, сидящую на диване, а потом её забрали в морг. И всё. После похорон женщина уснула тихо и спокойно, впервые за много-много дней ей не нужно было вслушиваться в чьё-то хриплое дыхание. Освободилась. Жизнь пошла своим чередом.
- Вы что приехали-то в такое время? Вы что, не читаете время на листке?
- Как раз читаю. Там написано: "выдача праха до 17 часов"
- Да, именно, до 17 часов. А сейчас?
- А сейчас 16:42.
- По нашим часам это значит уже семнадцать. Тем более, что вам ещё оплачивать дополнительное хранение!
Очень неприятное место, этот Николо-Архангельский крематорий. Кладбище, над которым высятся три огромные красные трубы, и из одной сочится чёрный дымок, красноречиво рассказывающий, что там сейчас происходит. Под трубами помещение с надписью "ВЫДАЧА ПРАХА", и, оказывается, их часы далеки от эталона - у них своё время. Полувековая женщина бежала сюда сегодня вместе с младшим сыном, с чемоданом полным свежепостиранных вещей для дачи. Когда времени было уже совсем в обрез, а совещания ещё не завершились, вдруг ливанул такой дождь, что такси еле приплыло - из-за подтопления пробки встали там, где их сроду не было. Она скинула туфли и пошла по бурлящим потокам в такси, потому что она обязана была забрать папу именно сегодня.
Папа умер в самом конце января. Очень тяжело далась полувековой женщине его смерть, она его унесла на руках, до последнего вздоха, до последнего стона, и глаза сама ему закрыла. Рак съел изнутри огромного мужика в сто тридцать кило весом, превратив его за месяц в обтянутый кожей скелетик. Сиделка справлялся плохо, старший сын помогал так, что сдюжили. Похоронили как человека. В прощальном зале яблоку негде было упасть - с бывшей работы приехали сотрудники прощаться. Немного позже - и коронавирус не дал бы ни похоронить, ни проводить нормально. Успел уйти по-человечески, фартовый дед.
В карантинной гонке, где полувековой женщине пришлось работать в офисе за пятерых, в смене мест жизни, оформлении пропусков, она часто говорила сыновьям: " Я словно что-то забыла, не могу вспомнить, что"...
Когда сняли карантин и пришла пара заниматься наследными делами она открыла документы, увидела его фото и её осенило - она забыла папу в крематории! Может быть потому, что его там уже опустили в идеальную яму с идеально ровными краями? Хотя какая разница... Разве есть оправдание тому, кто забыл папу в крематории? С тех пор не было ей ни покоя ни отдыха целую неделю, и сегодня, опрометью, под ливнем, по лужам, она неслась с работы, чтобы забрать папу. И никакая крашеная хамка в 16:42 ей не помешает с ним встретиться. Она молча протянула в окно квитанцию и паспорт, готовая идти до последнего - хоть на штурм этих стеклянных перегородок, но папа сегодня уедет с ней!
Интересно, почему люди на выдаче праха могут так озвереть? Очереди нет совсем, дело все заняло пять минут, но все это время выдающая ворчала, что не там и не то написано, что не указано место, что нет оплаты, что она тоже работает и хочет вовремя с работы уходить. Видимо быть рядом со смертью всё время не простая штука.
Наконец полувековая женщина разместилась на лавке напротив крематория, достала из чёрной сумки красивую бронзовую урну, обняла её, прижала к себе крепко-крепко и сказала:
"Привет, Дед. Ты прости, что я тебя тут бросила, с такими горгонами. Замоталась совсем. Теперь все будет хорошо, сейчас домой поедем"
Дома она поставила урну в специально отведённый шкаф и уснула спокойная и счастливая. Теперь ничего не забыто, теперь все наши на месте и вместе. Осталось только придумать, как выполнить его волю и развеять прах над морем. Как много ещё впереди. Целое море!