Аннотация: История эта началась давным-давно или даже раньше. И до сих пор не закончилась... Сделаем "переход" и окажемся в Александрии Египетской во II веке до н.э. Позвольте себе видеть намного больше, чем до сих пор считали возможным.
Пространство, моменты времени и провидения, обнимающие сознания... Каждый миг жизни мы совершаем "переход" из настоящего в настоящее. С ним объятия всех моментов воссоединения пережитого и грядущего не просто соединяются в общее, но становится единым, наконец-то, целым. Тем, что прежде воспринимать, как одно казалось невозможным.
Время песчаных бурь прошло, дни стали теплее, но вечерами дует сильный ветер. На маяке острова Фарос зажги сигнальный огонь. Солнечный диск спустился в закат и, теперь отражающая поверхность на цилиндрической вершине маяка ловит свечение больших языков пламени, терзаемых порывистым морским ветром. Небесно-голубое море разлилось сочной акварелью на север от Александрии, а на юг от города легли пески цвета пряностей. Главные строения и покрытия улиц центра ремесел и торговли выполнены из камня. Оттого, чтобы громко не шлёпать сандалиями по камням, мельтешит частыми шагами и спешит в порт библиотекарь и переписчик текстов Орест. Северный ветер пробирает тело до дрожи и, он сильнее закутывается в широкий гиматий*[1].
Несколько дней прежде в книгохранилище Александрийского Мусейона, что находится в северо-восточном квартале Брухейон, из долины Нила доставили десять корзин с папирусами. Орест, как и надлежит библиотекарю его ранга, принял три корзины для анализа и внесения рукописей из них в реестр, по содержанию и значимости. Дальше каждый список изучает совет учёных и главный библиотекарь Аристофан Византийский. Они принимают решение о том, какие из текстов надлежит копировать, а какие отправить в "особое хранилище". Ведь одно дело распространение эпоса эллинов среди народов земель, присоединенных к Греции, а другое - знания, которые закрепят наследие Александра Великого и продолжат дела его на весь мир. Только в папирусах Айгюптоса*[2] не всё понятно и просто...
Многодневные старания Ореста над разборкой свитков и отдельных текстов из корзин велись привычным порядком. И торжествующая мысль, что "настало время прикоснутся к тайному" - первая при виде каравана вьючных животных с рукописями для Библиотеки, теперь казалась переписчику насмешкой. Среди множества папирусов с записями о покупках; жалобах; жаловании участков земли; кому-то нужных списков утвари и скота, также были и свитки с рисунками и рассказами о Солнце и Ниле - природе, звёздах и разливах реки - для детей и простого люда. А так же тексты медицинского содержания; несколько описаний обрядов и порядка проведения ритуалов; несколько текстов с прошениями к богам. Часть текстов по домоводству с рецептами приготовления лепёшек и пирогов, способов получения вина, масла, сыра...
Из футляра продолговатой цилиндрической формы, изготовленного из неизвестного ему металла, библиотекарь достал изрядно потрёпанный свиток папируса. Обычной пометки о бывшем владельце на футляре не было. Но рукопись была выполнена красивыми знаками, которые размещались отдельными колонками. А текст был украшен небольшими аккуратными рисунками. В некоторых местах папирусный лист был испорчен и порван так, что понять содержание не представлялось возможным. Так же встречались слова неизвестные и непонятные Оресту по смыслу. Что путало понимание опытного переписчика текстов ещё больше.
Начало, которое он прочёл: "Используй то, что под рукой."
- Опять рецепт? Насколько же он может быть важным, чтобы запечатать и хранить его в "вечном футляре"? ...Странно, - тихо произнёс Орест. И далее продолжил читать то, что было возможно разобрать: "Шафран: пронзительный, горько-сладкий и острый, одновременно. Его вкус словно чувство, разделённое на двоих меж временем и пространством".
Дальше, на поверхности папируса виднелся сильно вытертый рисунок с непонятными одиночными узорами: "То ли знаки, то ли счёт..." - пробормотал Орест и продолжил читать "рецепт": "Ранним утром... под лучами солнца... Сочетаются они духом вместе. А сведённые..."
- Или "объединённые"? - спросил сам себя библиотекарь и продолжил: "...прежде - прорастут друг в друге ещё крепче."
Следующий текст, казалось, был размыт нарочно, а может... случайно. "И возможно, это стало решением поместить "рецепт" в футляр, где его больше ничто не испортит", - подумал переписчик рукописей и улыбнулся несерьёзности своей догадки.
Заключительная часть "рецепта" была совсем не связана с едой и её приготовлением: "И было так до начала. И будут вечные повторения порядков. Но только в переходы изменений истина может быть наблюдаемой. Кто увидит - поймёт...".
Снова размытые знаки и, в завершении: "...Так все совпадения обращаются в сопереживания".
- Или "в жизнь"?.. "Совпадения", то есть не случайности... создают "Жизнь"?.. Вот так вот, да? - разволновался Орест, анализируя прочитанное с позиции его знаний символов и знаков разного происхождения. - Слова, конечно, могут иметь и немного другие значения, но "рецепт" этот... не похоже, чтоб для простолюдинов. Меня не обманешь...
Непростой "рецепт" тотчас был помещён обратно в футляр и доставлен шестому главному библиотекарю Мусейона для ознакомления.
Аристофан Византийский не торопился принимать решение лично или созывать совет мудрецов. Но отправил в Асклепийон*[3], что на острове Родос, ученику и последователю Манефона*[4] Атталу приглашение посетить Александрию и хранилище в библиотеке Мусейона. А с этим, и неотложную необходимость дать разъяснения по тексту, найденному в футляре из неизвестного металла, что был доставлен из Айгюптоса.
- Аттал иерей*[5] и грамматей*[6], как исследователь древних рукописей, всё изучит, разберётся и разъяснит нам ценность свитка. ...Подождем несколько дней, - заверил Ореста Аристофан и убедил до той поры хранить подробности о странном папирусе в тайне ото всех.
...И вот сегодня, спустя некоторое время после заката к Оресту примчался посыльный от главного библиотекаря с новостью, что Аттал прибыл кораблем и ожидает встречи и сопровождения в Александрийском порту. Дом Ореста находился на тенистой аллее одной из улиц квартала Брухейон. А это совсем недалеко от Мусейона и библиотеки. Служащий книгохранилища жил не один, он заботился о своей четырнадцатилетней племяннице Доре, которая осталась на его попечении после кончины при преждевременных родах сестры Ореста Ефимии. О своём отце Дора знала, что он служил гоплитом*[7] в Афинах. Библиотекарь позвал племянницу и попросил поставить на стол два килика*[8], гидрию*[9] с водой, киаф*[10] красного вина, пирог с сыром и засушенные плоды смоковницы. Ещё распорядился устроить место для отдыха и уединения их важного гостя за перегородкой из драпированных тканей и, самой ложиться спать в гинекее*[11]. На следующий день ещё засветло Аристофан Византийский ожидал Ореста с иереем Атталом в хранилище Александрийской библиотеки.
Главная библиотека расположилась в нескольких больших помещениях и была организована только для нужд членов Мусейона и царской семьи. В одних комнатах библиотеки на высоких стеллажах с полками покоились свитки; а другие предназначались для чтения рукописей. Были здесь и специальные помещения для переписки рукописей и разбора новых приобретенных и доставленных в хранилище текстов.
Для анализа вещества, которыми были нанесены знаки на папирус, Аттал использовал жидкости в четырёх миниатюрных кувшинчиках с плотно закрывающимися пробками. Он привёз их с собой с Родоса в деревянном ящичке. Непонятные библиотекарям опыты исследователь проделал и с небольшим кусочком материала, отщипнув его от края папируса. И только после, началось изучение текста. Обсуждение содержания странно изношенного папируса длилось несколько часов...
- Любые знаки, используемые для описания и обсуждения Истины, отражают лишь малую часть истины. А постичь её понимание возможно только через опыт отдельного человека, - объяснял библиотекарям Аттал, прежде много раз разбиравший тексты в храмах и хранилищах Айгюптоса. - Это учение из "Первого времени": ничто в нашем мире не является неподвижным. Всё и всегда изменяется. И только Истина является всеобщей.
- Значит, этот "рецепт" для... подлинных искателей истины? - Осторожно подбирая слова, сделал вывод библиотекарь Аристофан. - И если искатель, действительно, стремится найти и использовать истину в своей жизни, то обнаружит её на любом выбранном им пути?
- Да. И это тоже есть в описании Всеобщего порядка и Гармонии... - подтвердил исследователь рукописи и, улыбнувшись, добавил:
- Для одних содержание папируса - рецепт, а для других история о Гармонии жизни. Этой рукописи много-много лет. Теперь она сильно повреждёна и, восстановить текст полностью, к сожалению, не получится.
- Благодарю вас за серьёзное изучение свитка и объяснение, - поблагодарил Аттала главный библиотекарь, свернул и запечатал загадочный папирус обратно в футляр. - Определим эту рукопись в каталог с наиболее важными текстами.
Иерей с Родоса выразил желание остаться в Александрии ещё на несколько дней, ему необходимо было приобрести листы папирусов для копирования текстов и для новых рукописей. И за оказанную услугу Аттал запросил разрешение на посещения общего хранилища и читального помещения Главной библиотеки. Ему хотелось лучше разобраться с используемой системой учёта и способами хранения рукописей.
Переписчик текстов Орест и его племянница Дора легко нашли взаимопонимание с вежливым гостем. Рассказы с интересными сведениями о далёких землях, народах и путешествиях иерея, грамматея и исследователя из династии Атталидов*[12] стали самой ожидаемой частью ужина.
- В Пергаме ведь тоже есть библиотека? - спросила Дора Аттала во время одного из таких вечерних разговоров.
- Да, но она не такая большая, как в Александрии, - с сожалением заметил он, - и до создания толкового учёта и небольших текстов, и свитков рукописей, всем библиотекарям предстоит ещё много дел и стараний.
- Александр Великий мечтал распространить наследие Эллады по всем полисам и землям новой Греции. Потому, организовать в Пергаме большую библиотеку, доступную для людей разных сословий, хорошее дело, - поддержал Аттала Орест. - И когда вы собираетесь туда отправиться?
- На днях я ожидаю доставку чистых папирусов для письма. Как только привезут, отправлюсь в Пергам...
Едва заметная грусть коснулась улыбки юной Доры. Она опустила глаза и посмотрела на развернутые ладони. Вспомнила... как три года до этого вечера попросила дядю взять с собой в Александрийскую гавань, для прогулки. И сивиллу*[13], с которой столкнулась в многолюдном порту. Та назвалась, но Дора не запомнила имени, а только то, как она внезапно появилась перед девочкой, взяла за обе руки и пристально посмотрела в глаза:
- Слушай, - резко произнесла женщина. И быстро продолжила, будто находясь в бреду: - Ученик Волшебника пройдёт сквозь огонь. Тогда круг обращений совершит виток и озарит всё обжигающим светом. Будет сумрак, ветер и дым размоют границы. И увидишь ты сразу и что было давно, и что происходит в тот миг, и что будет ещё. Только мгновение взгляда не бесконечно. Удержи вечер и запомни имя путника. Он создаст лекарство и победит смерть. Но лечить всех и жить вечно значит нарушить Порядок, - пророчица сильнее сжала ладони Доры и произнесла медленней, но уже тише:
- Настоящее сделает ещё много витков, когда среди пепла ты увидишь его и вспомнишь. И тогда караван жизни соединит вас вновь...
Не было воспоминаний, как закончился разговор Доры с сивиллой. Когда и сама ли девушка вернулась с прогулки? Она проснулась среди ночи в доме, где жила с дядей, от тревожного сновидения, повторяющего слова пророчицы.
Увидела, как от чёрных грозовых туч летели молнии, и люди с детьми, спасаясь от огня, бежали к маяку. Пожар случился от вспыхнувшего дерева. Паника, крики, всплески пламени оранжевого цвета, дым... и Аттал, уходящий куда-то в темноту и провожающий девушку долгим взглядом.
"Как возможно удержать такой вечер?" - вспоминала и думала сейчас Дора. И где-то внутри другие, ещё не сформированные в звуки мысли о предназначении каждой встречи и, о путешествующих караванах, движущихся сквозь пространство и витки жизней - все образы и представления из воспоминания мгновенно застыли и обратились в сухое молчание девушки.
Изменение настроения племянницы хозяина не осталось незамеченным проницательным Атталом. Он посмотрел на волосы Доры, сияющие цветом шафрана в свете мерцающих огоньков масляных светильников, и будто что-то вспомнив, неожиданно сменил направление вечернего разговора:
- Однажды, в одной из старых рукописей, я нашёл интересную историю. Послушайте...
Девушка вздрогнула и подняла взгляд на Аттала. "Возможно, следует проживать настоящее, наблюдая происходящее со стороны?.." - подумала она.
- "В один из дней, в определенном месте появился Волшебник. Он знал чудеса мира и все тайны жизни. Склонившись к земле, Волшебник возложил руки на растрескавшуюся под лучами светил почву и, из её глубин пробился источник чистой воды. Потом, по его желанию пошёл дождь, а окрепший под ливнем родник разлился большой рекой по пустыне. От речного ила песок в пустынях окрасились в цвет шафрана. Ничего не разрушая, Волшебник менял свойства некоторых растений, и их новые плоды могли накормить досыта. Другие же растения и живность теперь помогали в простых делах жизни и обустройстве домов.
Волшебник понимал речи всех людей, что встречались ему. Ибо их общение было несложным. Он научил их письму и нужным знаниям. А после, выбрал самых упорных в обучении людей, чтобы объяснить, как различать звёзды и делить на отрезки время...
Из выбранных учеников Волшебника некоторые проявили себя наиболее прилежно. И он решил вознаградить лучшего из них за старания, устроив состязание. Только... накануне испытаний Волшебник видит сон, в котором лучший возьмёт на себя управление созданного им - Волшебником, порядка своим упорством и трудом, безо всяких чудес. Этот ученик переживёт его смерть и избавит всех страдающих от болезней.
Победитель выбран. И Волшебник обещает наградить его исполнением одного сокровенного желания, но награда будет выдана следующим днём и при условии..."
- Разделяя течение времени на части люди перестали созерцать собственные дела и их последствия одновременно. И всё реже понимали причины, принимаемых ими в происходящем настоящем, решений. Утратив возможность наблюдать витки всех событий собственных жизней, они стали жить менее ответственно. Ведь, что сделано - то сделано. И завтра новый день, - рассказчик намеренно сделал небольшую паузу, а снова продолжил:
- А раз так, то... "Волшебник исполнит любое желание лучшего ученика за "память внутри", которая каждый новый виток его жизни, будет полностью очищаться, как разливом воды омываются песчаные берега большой реки. И так каждую новую жизнь человеком, получивший награду будет начинать без следов воспоминаний и опыта всех прежде прожитых им жизней..."
Во время рассказа, чтобы не смущать Дору и не оказывать лишнее внимание, иерей Аттал больше смотрел на хозяина дома Ореста. Но теперь почувствовал, что девушка хочет о чём-то спросить, потому сделал паузу и перевёл взгляд на неё.
- Победитель состязания согласился на условие Волшебника и, тот исполнил его желание? - голос племянницы библиотекаря звучал тихо, едва заметно дрожали звуки тающих в темноте слов.
- Да, Дора. Это было сокровенное и самое сильное желание ученика, - стараясь объяснить, а может успокоить, подтвердил Аттал.
Переживаемое девушкой настоящее будто отступило назад, проявляя рядом с собой в пространстве: и пророчицу в порту, быстро говорящую и удерживающую за руки Дору. И тут же: иерея Аттала, выходящего из Александрийской библиотеки со свитками рукописей и листами папирусов. Вот всплески огня, вспыхнувшего от удара молнии, осветили фигуру и отразились в его остановившемся на некоторое мгновение взгляде.
Чётко, но негромко, будто текст из ритуала, Дора произнесла вслух прозвучавший в голове отрывок из предсказания сивиллы:
- "Ранним утром студеного января, на белой земле, под лучами солнца. Сочетаются они духом вместе. А сведённые давно, но разведённые прежде - прорастут друг в друге ещё крепче... Так все совпадения обращаются в сопереживания", - но тут девушка пришла в себя, спешно поднялась и, пожелав всем хорошего отдыха, отправилась спать.
Дядя Орест и гость Аттал удивлённо переглянулись, посчитав, что она устала от затянувшегося разговора. Но произнесенные ею слова невероятно точно повторяли и дополняли утраченное содержание исследуемого прежде загадочного свитка. Хотя... ни текст, ни папирус Доре не показывали.
- Возможно, я пропустил, но так и не понял, какое желание ученика исполнил Волшебник? - прогоняя внезапные и путаные мысли, попросил уточнить Орест гостя и рассказчика истории.
- Нет, не пропустили, - улыбнулся Аттал. - Лучший ученик захотел понимать и знать все-все языки и знаки в рукописях и текстах, на которые только посмотрит. Он хотел не просто читать, а приникать в самую суть того, что вкладывали в них все авторы текстов в любых хранилищах и библиотеках.
- Интересно, - задумался библиотекарь, - и что же случилось после?
- Изучив множество рукописей и, вникая в саму суть изложения, ученик создал лекарство, избавляющее людей от болезней и победившее его смерть тоже, - с непонятным Оресту сожалением, продолжил Аттал.
- Но это же хорошо! - обрадовался гостеприимный хозяин. - Выходит, не делая виток для воплощения в новой жизни, "память внутри" теперь ничего не забудет. А человеком продолжит учиться и совершенствоваться, как и должно быть. Ученик смог разгадать и обойти хитрость Волшебника, верно?
Грустно улыбнувшись собеседнику и вздохнув, иерей закончил историю:
- Прилежный ученик не желал для себя бессмертия, но хотел облегчить страдания людей хороших, по его пониманию, и не заслуживающих болезней и смерти. Но как людям знать безошибочно предназначение и путь человека другого?
Вмешиваясь во Всеобщий порядок, даже с лучшими побуждениями, всё влияет на Гармонию, которая поддерживает взаимосвязи всех процессов и проявлений в Мире в бесконечном движении. А воспринимая причины и последствия своих действий, как целое, человек ответственный должен быть рассудительным во всём.
На следующий день вечером неведомо откуда взявшееся ненастье принесло в Александрию грозу. Сильный ветер носил песок, собирая чёрные тучи над городом. Домашняя птица и животные маялись в хозяйственных помещениях домов, прячась за корзинами и пифосами*[14]. День ещё не завершился, а сумрак уже накрыл собой улицы. Внезапные вспышки и сильные раскаты грома разогнали испуганных горожан по домам. За каждой стеной находился кто-то, кающийся громовержцу Зевсу в необдуманно совершенных прежде или однажды поступках. Просили о снисхождении и пощаде. И ожидали благодатного дождя.
Внезапная вспышка молнии ударила в дуб, одиноко раскинувший ветви возле входа в хранилище библиотеки Мусейона. Рассыпая фонтаном обжигающие искры, молния ушла в землю. В следующее мгновение раскаты грома, догоняющие яркий свет, сотрясли дома и городские строения вдоль улицы. Видимо, не вполне довольная результатом, посланница Зевса сверкнула ярче и, стремительно преодолев крону листвы, сильней ударила в ствол старого дуба. Огонь вспыхнул внезапно и, уносимый порывом ветра, перекинулся на плетёные корзины, в некотором количестве брошенные кем-то прямо под деревом.
Весть о пожаре возле библиотеки быстро разнеслась по улице. Библиотекари и мужчины из домов, близко расположенных к очагу, торопились к дереву с водой и песком, делая всё возможное, чтобы остановить распространение огня. Женщины с детьми в панике покидали дома и бежали вниз по улице, ведущей к маяку. Пробираясь меж несущихся навстречу горожан, Дора спешила к месту пожара. Гарь и части пепла, разносимые ветром из огня, смешивались с песком. Откашливаясь и прикрывая глаза, девушка бежала к хранилищу, где ещё должны были находиться её дядя Орест и гость дома Аттал.
- Дора! - внезапно услышала она, уже находясь у горящего перед ней дерева. И сквозь дым, поднимающийся от пожираемых огнём листьев, она увидела Аттала. Но вместо привычного хитона и гиматия, он был облачён в хитон чёрного цвета, полностью покрывающий руки и ноги, и подвязанный с небольшими складками на поясе. Верхняя часть странного хитона, покрывала его голову, почти полностью скрывая лицо. Он вышел из помещения хранилища рукописей и остановился, держа в руках и крепко прижимая к груди папирусы и серебристые футляры со свитками. Оранжевые вспышки огня, вырывающиеся из пожара, всё ещё яростно сопротивляющегося воде и песку, отразились во взгляде иерея. Сожаление, сжимающая внутри тоска и предчувствие разлуки, свели их взгляды вместе. "Но мгновение не бесконечно", - сквозь пелену дыма и рвущихся из глаз слёз произнесла Дора.
- Всё, готово! Пожар потушен! - донеслись радостные победные крики мужчин возле мокрого, искорёженного огнём, дуба. - Александрия - несокрушима!
Девушка вздрогнула и мельком взглянула на дерево, а когда повернулась к Атталу, его возле хранилища уже не было. Дора закрыла лицо руками, но внезапно услышала голос дяди. Орест стоял перед племянницей весь испачканный песком и пеплом. И взволнованный, он силился понять, что с неё случилось:
- Что ты здесь делаешь, Дора? Почему ты не дома, и почему одна? Грозовые тучи учинили пожар - это очень опасно, - внезапно новая вспышка молнии осветила улицу, неистовым раскатом прогремел гром и, заливая всё вокруг, грянул долгожданный дождь.
- Скорее, а то промокнем, - дядя с девушкой попросились в ближайший дом и укрылись от дождя.
- А как же иерей Аттал? - наблюдая за грозой из укрытия, спросила Дора Ореста.
- Ты искала нас здесь? - дядя покачал головой и, заметив следы недавних слёз на щеках девушки, вздохнул и добавил. - Ещё днём, он получил ожидаемый из Айгюптоса папирус и кораблём отправился в Пергам.
"И будут вечные повторения порядков", - вспомнила слова сивиллы Дора и, мысленно попрощалась с иереем Атталом навсегда.
Александрия... Иногда, граница настоящего размывается, и я смотрю на ровные улицы древнего города. Ветер, пахнущий морем, разгоняет над портовой гаванью лёгкие комочки белых облаков. На остров Фарос, где ожидая ночи под лучами яркого солнца и робкие всплески волн, дремлет фонарь, устроенный на высокой башне путеводного маяка... На рыночную площадь со всевозможными товарами и ремесленниками из дальних земель и разных городов. Здесь шумно - разговаривают и смеются люди, играет музыка и кто-то танцует и поёт... Торговец из Пергама, расхваливает свой товар - окрашенные в яркие цвета ткани и шерсть. А после, рассказывает о чудесах своего полиса: мраморном алтаре, установленном на специальной террасе на южном склоне горы акрополя Пергам ниже храма Афины, с огромными скульптурами богов и титанов и множеством ступеней. И о большом книгохранилище с просторным читальным залом, окруженным множеством высоких полок. Библиотекари здесь переписывают рукописи не на папирус, а на листы из тонких кусков овечьей или козьей кожи, выделанной и высушенной особым способом. А название этому материалу - пергамент... Шуршит под ногами оранжевый песок. В сопровождении слуги, в сандалиях и белом длинном хитоне с драпированными складками, я иду к библиотеке Александрийского Мусейона. Вот из хранилища выходит библиотекарь и переписчик рукописей Орест. Увидев меня, он улыбается, машет рукой и приглашает подойти...
Каждое следующее за непосредственным созерцанием мгновение совершается переход в будущее ожидаемого нами настоящего. И одновременно, в памяти сохраняются детали того настоящего, которое в этот же миг становится уже прошлым. Но все временны́е границы создаёт личное восприятие.
В своём новом настоящем, в университете на факультете "Древней истории", я изучаю историю совершивших витки развития и ушедших за пределы существования культур древности. Вспоминаю слова пророчицы из Александрийского порта: "...только в переходы изменений истина может быть наблюдаемой". И как в загадочном тексте с "рецептом" жду белого "студёного января"... на Святки.
Держу большой лист неплотной бумаги, загадываю заветное желание и, комкая руками, собираю ровный лист в большой комок. На широкой керамической тарелке лежат спички.
- Клади сюда, - говорит мне подруга, стоящая рядом, и берёт с тарелки спичечный коробок. - Теперь нужно мысленно повторить своё желание, разжечь спичку и зажечь бумагу. Вперёд!
Вспыхивает внезапно, а после уже горит ровно жёлто-серый комок, оставляя на загнутых краях красную, а затем светло серую кайму пепла. В комнате тепло, нет сквозняка и, горение на тарелке совершается неспешно. Моя помощница медленно, очень медленно, поворачивает тарелку по часовой стрелке: "Всё закончится, когда полностью сгорит и осыплется весь пепел бумаги. Смотри внимательно".
И я смотрю...
Вот чёрный пепел горящей массы, освещённый свечой, откидывает на белую стену за тарелкой причудливую тень. Это древний город с приземистыми домами из известняка. В мерцании огня "театр теней" рассказывает об однажды произошедшем пожаре. При медленном вращении керамической сцены появляются тени людей и детей, спешно покидающих свои дома. Вид пламени теперь открывается больше и, кажется, будто пожар в древнем поселении разошёлся сильней прежнего. Медленно вращается круг жизни... Но вот от тени большого здания с башней, отделяется силуэт высокого мужчины в одежде с долгим подолом и широкими рукавами. Он скрывается, прижимая к своей груди... то ли свитки, то ли книги, собранные из отдельных листов.
На мгновение движение странника прекращается и, тень его головы на стене поворачивается в мою сторону. Смотрю. Дыхание сжимается, будто от дыма и гари, едва сдерживаю рвущиеся наружу слёзы... А движущаяся тень медленно кивает и, возвращается к прежнему пути. Из города, к опушке леса.
На новый круг поворачивается тарелка с тлеющим без огня пеплом. Тень на стене - густой чёрный лес - ещё держит форму и меняется со сценой по движению вокруг своего центра. Вот на мрачной окраине опять появляется фигура странника в длинной одежде. Теперь он отдаляется от леса быстрее и, медленно осыпающийся пепел, создаёт впечатление его уменьшения по мере приближения к "горизонту".
Остаётся лишь одно мгновение, но мнимого прошлого или так ожидаемого будущего?.. Всё, пепел сгоревшей бумаги, здесь в переживаемом настоящем, рассыпается рыхлым слоем по почерневшей поверхности тарелки. Гадание закончено. Размытые прежде границы "перехода" обретают плотность. Сделан новый виток и, вибрации виража создают в сознании, ещё находящемся под впечатлением от увиденного гадания, звуки имени странника...
Я поворачиваюсь к подруге, благодарю за помощь и отвечаю на её вопросительный взгляд:
- "Аттал", его зовут Аттал.
- Аттал... это же профессор, который со следующей недели будет преподавать нам курс "Письменность и тексты культур древности", - удивляется подруга моему незнанию расписания. - В плане курса есть лекции о библиотеках в Александрии и в Пергаме...
- Значит... встреча будет, - улыбаюсь, поправляю волосы, откидывая светло русые пряди назад, и задумываюсь. Ожидаю и мысленно готовлюсь к "переходу" в новый виток уже следующего своего... настоящего.
16.06.2020г.
-------------------
[1]Гиматий (греч.) - греческий плащ, представлял собой прямоугольник, и надевался обертыванием с образованием свободных складок. Был верхней одеждой подавляющей части эллинов, у мужчин и женщин, несмотря на некоторые отличия, назывался одинаково. Согласно греческому классическому идеалу, гиматий не должен был ни закрывать ступни, ни оголять лодыжки.
[2]Айгюптос (греч. ) - так древние греки называли страну Египет. Исторически, греки больше посещали северную часть Египта, где были сосредоточены все важные объекты страны. И поэтому данное название относилось к северному Египту, который простирался до первого водопада Нила и захватывал оазисы пустыни Ливии.
[3]Асклепион (др.- греч., лат. Aesculapium) - древнегреческие храмы и стационарные лечебные центры, посвященные богу врачевания Асклепию. Здесь развивалась практическая медицина и изучалась, как наука.
[4]Манефон (др.- греч., лат. Manetho), точнее Манетон из Себеннита - древнеегипетский историк и жрец из города Себеннита в египетской Дельте. Жил во времена правления в Египте эллинистической династии Птолемеев, в конце IV - первой половине III вв. до н.э. Хотя Манефон был египтянином и занимался египетской историей, писал он на чистом греческом языке, автор "Истории Египта".
[7]Гоплит (др.- греч.) - тяжёловооружённый пеший воин в древнегреческом полисном ополчении. В отличие от бойцов-одиночек гоплиты сражались в замкнутых фалангах, которые были решающей системой организации вооруженных сил. Гоплитом мог стать человек, обладающий гражданскими правами и средствами для обеспечения собственного снаряжения. Они носили большой щит, панцирь и шлем, а также поножи, а главным оружием были копьё и меч. Отсюда происхождение слова от названия тяжёлого круглого щита - гоплон (др.- греч.).
[8]Килик (др.- греч. kylix) - чаша, керамический или металлический сосуд для питья, имеющий вид плоской чаши на ножке или на невысоком поддоне с двумя тонкими горизонтальными ручками. Керамические килики часто расписывались.
[9]Гидрия (др-греч. hydor) - керамический сосуд для воды: имеющий две горизонтальные ручки и одну вертикальную; По форме гидрия близка к амфоре, но отличается сильно расширенным кверху яйцевидным туловом, более узким и высоким горлом.
[10]Киаф (др.- греч. kyathos) - керамический или металлический сосуд с колоколовидным туловом и широким устьем; с высокой изысканной по очертаниям ручкой; на низкой ножке. Использовался для разлива вина.
[11]Гинекей (др.- греч. gynaikeios) - "женский". Женская половина в задней части дома.
[12]Атталиды - греческая династия, вела своё происхождение от Телефа, сына Геракла. Правила в царстве Пергам в 283-133 гг. до н.э. Основателем Пергама считается грек Филетер (283-263), сын Аттала (отсюда назвавние династии).
[13]Сивилла (др.- греч. sibylla) - пророчицы в Греции, жили во многих местах. Обычно они пророчествовали, будучи одержимыми божеством в состоянии религиозного экстаза. Их пророчества иногда записывались и впоследствии использовались в качестве оракулов.
[14]Пифос (др.- греч.) - в Древней Греции большой яйцеобразной формы сосуд из обожжённой глины (или металла; дерева) для хранения продуктов: зерна, вина, оливкового масла, солёной рыбы. Мог быть размером с человека.