Волознев Игорь Валентинович : другие произведения.

Портрет баронессы Зиммерштадт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Три "мрачные" повести, в которых рассказывается о некоторых тёмных сторонах человеческой природы.
  
  И. Волознев
  
  
  
  
  
  
  ПОРТРЕТ БАРОНЕССЫ ЗИММЕРШТАДТ
  рассказы
  
  
  
  Содержание:
  
  Портрет баронессы Зиммерштадт
  В доме с занавешенными окнами
  Слуга для особых поручений
  
  
  
  
  
  Портрет баронессы Зиммерштадт
  
  
  Юная баронесса Алисия Зиммерштадт сидела в спальне перед зеркалом, готовясь ко сну. Пылал камин, в потемневших окнах отражались огоньки свечей. Зима в этом году выдалась на редкость промозглая. Из-за тумана и туч, которые почти не рассеивались, в Аддисберге вечерело рано. Горожане едва успевали тушить огни после долгих утренних сумерек, как приходилось снова зажигать их при наступлении раннего вечера.
  Пока служанка расчёсывала на ночь её роскошные тёмно-каштановые волосы, Алисия рассматривала своё отражение в зеркале. Ей только что принесли букет от герцога Мариано Де Пре, её жениха. В записке было всё то же самое: герцог признавался в любви и назначал свидание.
  - Вы не виделись с герцогом целую неделю, - заметила служанка. - Он наверняка недоволен, что вы не поехали сегодня на бал.
  - Но я же больна, - возразила Алисия капризно. - Здешний климат вреден для меня, и притом в доме постоянные сквозняки. Даже здесь сквозит.
  И правда, несмотря на пылающий камин, особого тепла в спальне не чувствовалось. Городской туман, казалось, проникал сюда через все щели.
  Баронесса плотнее укутала плечи в шиншилловый мех.
  - Передай посыльному герцога, что моя инфлюэнция ещё не прошла, - прибавила она.
  - Однако у вас нашлось время дважды съездить к тому молодому художнику с Гончарной улицы, - возразила служанка.
  - Ну да, потому что мистер Росс пишет мой портрет, - ответила баронесса. - По заказу герцога Мариано, между прочим. Портрет - это его идея, и художника выбрал тоже он.
  - Сегодня я ездила к мистеру Россу по просьбе нашего управляющего, узнать насчёт портрета, - как бы между прочим сказала служанка.
  - И что? - воскликнула Алисия - слишком, может быть, живо, чем требовалось.
  - Портрета он не показал, сказал, что ещё работает над ним. Зато я увидела его самого. Это такой красавчик! Не удивительно, что вы при своей болезни находите время ездить к нему.
  - Приходится, - ответила баронесса с притворным вздохом. - Хотя позирование так надоедает... Но что не сделаешь ради Мариано! Ему захотелось иметь к свадьбе мой портрет, значит, так тому и быть.
  За окном в парке, окружающем особняк, закричала сова. В коридоре откликнулось эхо, и Алисия непроизвольно вздрогнула. Она ещё не привыкла к этому большому старому дому, доставшемуся ей в наследство. Его тёмные комнаты и гулкие пустынные коридоры пугали и тяготили её.
  Она отпустила служанку, сказав, что будет читать перед сном. В постели она раскрыла книгу. Но чтение не шло. Из её мыслей не уходило смугловатое, с большими карими глазами лицо Дэймона Росса.
  Внезапно в спальне послышалось какое-то странное шевеление. Что-то шлёпнулось сверху на туалетный столик, и на нём со звоном упал флакон с духами. Алисия посмотрела туда и отпрянула в страхе. Крик застыл в её горле...
  Перед ней на столике, возле горящей свечи, сидело нечто отвратительное и доселе невиданное. Существо было величиной с жабу и покрыто густыми короткими волосами. Лишён волос был лишь трубчатый хоботок дюймов шести в длину, увенчанный крупной лоснящейся картофелеобразной головкой с разрезом на конце. Хоботок топорщился, чуть заметно подрагивал и был направлен прямо на Алисию.
  Несколько мгновений девушка сидела неподвижно, охваченная ужасом, не сводя глаз с уродливой твари, неизвестно как очутившейся в её спальне. Она опомнилась только когда тварь подпрыгнула и шмякнулась ей на колени. Дико завизжав, баронесса скинула с себя тварь, вскочила и опрометью бросилась в коридор.
  На её крик из соседней двери выбежала служанка.
  - Что с вами, сударыня? Вас что-то напугало?
  - Там... - только и могла выговорить баронесса.
  - Что такое? - допытывалась служанка. - К вам кто-то вошёл?
  Испуганная Алисия больше знаками, чем языком, пыталась описать странное существо.
  - Оно... такое тёмное, покрыто волосами... прыгает как лягушка...
  - Уфф... - облегчённо выдохнула служанка. - А я уж подумала, что воры... Наверно, это крыса. Хотя откуда бы ей у вас взяться?
  - Нет, это не крыса.
  - Не волнуйтесь, сейчас я посмотрю.
  Служанка заглянула в спальню. Сначала она осматривала помещение несмело, но потом, убедившись, что тут никого нет, принялась заглядывать во все углы.
  - Что вас могло напугать?
  - Сама не пойму, - Алисия стояла в дверях. - Оно сидело вон там, на столике.
  Служанка пригляделась. На туалетном столике, действительно, могло что-то сидеть, потому что баночки были раскиданы, а флакон опрокинут.
  - Конечно, это крыса, - сказала она убеждённо. - Можете спать спокойно, она убежала и больше не появится. Утром скажу дворецкому, чтоб всё здесь осмотрел получше.
  Алисия знала, что это не крыса, но спорить не стала. Всё равно она не смогла бы толком описать существо, явившееся перед ней всего на несколько мгновений. Оно что-то ей смутно напоминало, но что - девушка никак не могла сообразить.
  Служанка зажгла ещё две свечи и ушла, попросив в случае чего дёрнуть шнур колокольчика над кроватью. В спальне снова наступила тишина. В памяти Алисии всплыли семейные предания о привидениях, которые будто бы появляются в этом доме. Она закуталась в одеяло и решила постараться заснуть. Но сон не шёл. Баронесса лежала, прислушиваясь к звукам.
  Внезапно что-то шлёпнулось на пол возле самой кровати, как будто прыгнула большая лягушка. "Она вернулась!" - в смятении подумала Алисия, покрывшись ледяным потом. Ещё через мгновение тварь шлёпнулась прямо ей в постель и тут же проникла под одеяло.
  Когда жуткое животное коснулось её голой лодыжки, страх перерос в панику. Ком встал в горле баронессы, не давая перевести дыхание. Скованная ужасом Алисия могла лишь медленно отодвигаться от зловещего существа, пробиравшегося между её ног.
  Тварь была тёплой и волосатой, и она неотвратимо подбиралась к интимной створке. Наконец потный хоботок коснулся половых губ Алисии и стал тереться об них.
  Внезапно Алисия почувствовала, что хоботок своей головкой проталкивается ей в промежность... Её всю сотряс озноб, пальцы судорожно скомкали простыню. Боль от разрыва девственной плевы заставила вскрикнуть, и в следующий миг Алисия бессильно откинулась на подушку. Бороться с назойливой тварью, втиснувшейся ей во влагалище, не было никакой возможности. Единственное, что оставалось - отдаться на милость провидения, надеяться на то, что тварь не убьёт её.
  Минута тянулась за минутой. Головка сновала во влагалище, перемещаясь взад и вперёд. Алисия с замиранием ждала, когда же зубы твари вонзятся в её плоть. Но ничего подобного не происходило. Боль от разрыва девственной плевы была единственной болью, которую причинило ей странное существо. Движения головки понемногу ускорились. Головка и весь хоботок сделались скользкими, их движения стали доставлять баронессе удовольствие. Нервное напряжение отпустило. Алисия слегка расслабилась, легла удобнее и обхватила бёдрами удивительную "жабу".
  Толчки хоботка сделались судорожными, прерывистыми; внезапно Алисия ощутила, как какая-то жидкость изливается ей во влагалище и сочится по её паху тягучими струями. Ей хотелось потрогать тварь руками, но она боялась. Обмякший хоботок выскользнул из створки; тварь отлипла от Алисии и двинулась в обратный путь вдоль её ног.
  Влажным комом тварь свалилась с кровати. Послышались удаляющиеся усталые шлепки, перемещавшиеся к углу спальни. Только когда наступила тишина, девушка приподнялась на кровати. Свечи озаряли только небольшую часть спальни, но Алисия всё же на секунду снова увидела тварь. У неё были небольшое округлое волосатое туловище и обмякший хоботок. Ни лап, ни глаз заметно не было. Головка на хоботке, ещё совсем недавно такая крупная, лоснящаяся, теперь съёжилась и почти вся скрылась в грубых складках кожи.
  Тварь подпрыгнула, прилипла к стене и растворилась в полумраке. И только тогда Алисия вспомнила. Вернее, её осенило. Тварь была похожа на мужской член!
  Поражённая, она откинулась на подушки и пролежала, не сомкнув глаз, всю ночь. Сразу позвонить в колокольчик она не решилась, а после, по некотором размышлении, решила сохранить всё в тайне. Загадочное происшествие вызовет вопросы, на которые она не сумеет ответить.
  Утром она нашла на простыне следы засохшей спермы и несколько пятен крови.
  
  
  Спустя неделю после описанных событий подобное же происшествие случилось в особняке одного из богатейших людей Аддисберга - графа Чарльза Кампана.
  Тереза, 35-летняя, очень эффектная жена графа, светская львица, непременная участница всех аддисбергских балов и салонов, вернулась домой, как всегда, поздно. Наскоро перекусив и переодевшись, она отправилась в спальню. Там она долго раздевалась при свечах, не без удовольствия разглядывая в зеркале своё белое тело с крупными бёдрами и большими полушариями грудей.
  Услышав осторожный стук в дверь, она поспешно задула свечи и легла в постель. Набожная христианка, она стыдилась показываться голой при мужчине, пусть даже этим мужчиной был её муж. Их соединения всегда происходили в кромешном мраке. В первые дни супружества граф бунтовал, но Тереза была непреклонна.
  Дверь приоткрылась. В освещённом проёме показался силуэт графа.
  - Входи быстрее, - сказала Тереза. - И не забудь запереть за собой.
  Граф вошёл и оказался в полной темноте.
  - Душа моя, сегодня я устал, поэтому в ротик, - проговорил он, запирая дверь на щеколду.
  - Как хочешь, милый, только тише, прошу тебя.
  Она слышала, как муж кряхтит, раздеваясь. В темноте он наткнулся на спинку кровати, отчего всё супружеское ложе тряхнуло. Граф коротко простонал и не удержался от ругательства. Тереза зашипела:
  - Ругаться в спальне! Тяжкий грех!
  - Прости, душа моя.
  Он нашарил подушку и край одеяла, которым укрывалась супруга, и взгромоздился на кровать. Затем нашёл голову, шею и грудь жены. Граф завис над ней, обхватив ногами её торс и расставив колени у неё под мышками. Тереза почувствовала хорошо знакомый ей запах пота, исходивший от промежности графа. Довольно вялый пенис коснулся её носа и губ.
  Головой она не двигала, так что двигаться пришлось супругу. Пенис с оголённой головкой тёрся об её щёки, глаза, лоб, но чаще вертелся возле её полураскрытых губ, тщась проникнуть между ними. Иногда Тереза полизывала головку, не без удовольствия чувствуя, как она твердеет. Решив, что головка отвердела достаточно, она стала понемногу принимать её в рот. Сначала - самый кончик. Графа это распаляло. В какой-то момент он обхватил руками её голову, сведя ладони на затылке, и резко подал её на себя, стремясь ввести налившийся соком член как можно глубже, но Тереза продолжала игру. Она не впустила его слишком глубоко, задержав языком. Граф громко засопел, задвигался. Его нависший над головой Терезы живот, поросший жёсткими волосами, тёрся об её лоб; пенис с каждым ударом проникал всё глубже. Растительность над мошонкой щекотала нос и проникала в ноздри, мешая графине дышать; ей приходилось делать глубокие вдохи и задерживать дыхание; её грудь вздымалась.
  Пенис супруга находился уже глубоко в её горле, когда она почувствовала, как что-то коснулось её ног. Что-то живое, мохнатое, величиной с крысу.
  Когда же неизвестная тварь добралась до бёдер, она затряслась от страха. Её дрожь ещё больше распалила графа, который решил, что она возбудилась. Он задвигался энергичнее и тихонько застонал. Тереза, с дергающимся членом во рту, тоже застонала, но не от удовольствия, а от ужаса. Она попыталась рукой дотянуться до твари, но ей мешали ноги супруга. Она замычала громче, попробовала вытолкнуть изо рта пенис, но графа остановить было невозможно. Он громко стонал, чувствуя надвигающийся оргазм. Сперма из глубин фаллоса поднялась до головки и на несколько мгновений задержалась в ней; граф замер.
  И в этот момент Тереза ощутила хорошо знакомое ей движение мужского пениса, втискивающегося в её интимную расщелину. Тоненько промычав, она тоже замерла. Неведомый пенис начал двигаться, погружаясь все глубже.
  Лоб Терезы покрылся испариной; она замычала громче, не в состоянии закрыть рот, тем более граф в эту минуту начал прыскать спермой. И вдруг она ощутила, что неизвестный пенис тоже выплёскивает в неё жидкость. Она забилась в панике.
  Граф, отдуваясь, вытащил член у неё изо рта. И только тут она закричала.
  - Чарли, Чарли!...
  Крик получился сдавленным, тихим, похожим на хрип.
  Граф встревожился.
  - Что с тобой, душа моя? Тебе плохо?
  - Там... там... - только и могла выговорить она.
  Тереза протянула руку, чтобы оттолкнуть животное, и вдруг пальцы её нащупали мохнатую мошонку и пенис, уже обмякший после акта. Она касалась их всего доли мгновения, но сомнений быть не могло: это были именно мужские гениталии!
  Неужели какой-то наглец, воспользовавшись темнотой, совершил с ней акт? В таком случае, она почувствовала бы его тело! Нет, это были одни только гениталии, которые в следующий момент отпрянули от неё, проявив неожиданную прыть.
  Изумлённая и напуганная женщина всё-таки взбрыкнула ногой, пытаясь достать незнакомца, но удар пришёлся по воздуху. Никакого незнакомца не было.
  Что-то шлёпнулось на пол возле кровати, и это был явно не муж, который тоже спрыгнул с кровати, только с другой её стороны.
  - Здесь кто-то есть! - взвизгнула Тереза. - Зажги же, наконец, свечи!
  Муж впотьмах наткнулся на туалетный столик и чуть не опрокинул его. Пока он сновал по нему руками, разыскивая спички, Тереза поджала ноги, запустила руку в промежность и пальцами сняла с себя капли жидкости, выпущенные неизвестной тварью. Этой жидкостью были вымазаны не только её бёдра, но и простыня. Тереза поднесла пальцы к носу. Понюхала их. Пальцы пахли спермой...
  Граф наконец нашёл спички и начал зажигать свечи. Вскоре горели все четыре. Помещение осветилось. Граф с подсвечником прошёлся по спальне. Тереза сидела на кровати, сжавшись в комок и натянув одеяло по самые глаза.
  - Дорогая, здесь никого нет, - он подошёл к двери. - И, похоже, не было. Дверь заперта на щеколду.
  Снова послышались шлепки, как будто по полу прыгала жаба. И тут, наконец, граф заметил странное существо, показавшееся ему похожим на жирного мохнатого паука. Тереза тоже увидела его и дико закричала. Граф схватил со столика флакон и запустил им в тварь, но промахнулся. Тварь скрылась за оконной гардиной. Граф тут же сорвал её. Но ни на подоконнике, ни на полу твари не было. Она исчезла.
  Самые тщательные поиски результата не принесли. Пришлось признать, что тварь пропала самым таинственным образом. Ведь не могла же она просочиться сквозь наглухо закрытое окно с двойными стёклами!
  Как и баронесса Алисия, супруги решили сохранить происшествие в тайне. Главным образом потому, что оно могло скомпрометировать их.
  
  
  Спустя месяц, поздно вечером, на Гончарной улице, застроенной доходными домами, остановилась карета. Из неё вылез доктор Горацио Нодли - полноватый мужчина пятидесяти лет, в тёплом пальто, в цилиндре и с тростью. Он вошёл в парадное, поднялся по лестнице и остановился перед дверью квартиры номер пять. Дёрнул за верёвку звонка. Никто не отозвался. Доктору пришлось ещё несколько раз потревожить колокольчик.
  Наконец дверь раскрылась и показался хозяин квартиры - молодой преуспевающий художник Дэймон Росс. Выглядел он усталым, был небрит, одет в домашний халат и шлёпанцы на босу ногу.
  - А, дядюшка! - воскликнул он, криво улыбнувшись. - Право, я думал, вы приедете завтра и не подготовился к вашему визиту. Но проходите. Не обращайте внимания на беспорядок.
  Нодли снял цилиндр и повесил на крюк в прихожей. Дэймон помог ему избавиться от пальто.
  Приглаживая редкие волосы на лысине, доктор прошёл в большую комнату, заставленную подрамниками и холстами.
  - Я слышал, твои дела обстоят неблестяще, - сказал он.
  - В последнее время я не могу работать... - начал Дэймон, но доктор его решительно перебил:
  - Конечно не можешь, ведь ты не вылезаешь из увеселительных заведений и сомнительных салонов! - Он скептически оглядел молодого человека и покачал головой. - Что сказал бы твой покойный отец, если бы увидел тебя в таком виде! Недаром старина Сэм возражал против твоего увлечения живописью. Тебе надо было поступить на юридический факультет, и сейчас бы ты работал в солидной адвокатской конторе, имел бы приличный доход.
  Нодли был двоюродным братом отца Дэймона и считал своим долгом время от времени навещать племянника, чтобы дать ему пару-другую полезных советов, воздерживаясь, разумеется, от одалживания денег. К советам Дэймон не прислушивался, из-за чего, по мнению Нодли, и происходили все неприятности в жизни молодого человека.
  - Свой путь я избрал сам, - заявил Дэймон. - Но сейчас я бы не хотел говорить на эту тему. Или, по крайней мере, мы можем обсудить её позже. Сэр, я позвал вас к себе как врача.
  - Я не удивлён, - сказал Нодли, усаживаясь в кресло - единственное, не заваленное одеждой, выжатыми тюбиками, банками и прочими вещами, которыми была захламлена комната. - Это закономерный результат твоего образа жизни. Беспорядочные связи именно этим и кончаются.
  Дэймон нетерпеливо передёрнул плечом, его бледное лицо исказилось гримасой.
  - Я не это имел в виду... - заговорил он, но гость уже составил мнение о его проблеме.
  - Не нужно оправданий, Дэймон! Если бы ты последовал моему совету и женился на мадемуазель Эстеле, то сейчас бы не нуждался в услугах венеролога. Ты жил бы нормальной семейной жизнью, как все порядочные люди.
  - Вы уже решили, что у меня сифилис! - закричал Дэймон.
  - О том, что у тебя такое, позволь судить мне. Я всё-таки специалист в этих вопросах... - Нодли вынул из внутреннего кармана маленькие очки в тонкой оправе и водрузил их себе на нос. - Раздевайся. Я должен тебя осмотреть.
  - Я, конечно, болен, - проговорил художник, нервно пройдясь по комнате. - У меня проблема с членом, но это не венерическая болезнь.
  - Дэймон, не стесняйся. Сейчас перед тобой не дядюшка твой, а врач.
  Росс остановился перед ним и поправил на себе халат. Нодли пришло в голову, что под этим халатом голое тело. "Не удивлюсь, - подумал он, - если в одной из комнат этой квартиры окажется какая-нибудь девица - из тех, что постоянно ошиваются в кафешантанах..."
  - Надеюсь, вы сохраните мою тайну? - спросил молодой человек.
  - Разумеется. Мог бы и не спрашивать.
  - Всё началось полтора месяца назад, поздним октябрьским вечером, - начал Дэймон и вдруг умолк, скрипнув зубами.
  Нодли подался к нему корпусом.
  - Что началось полтора месяца назад? Ну же, говори смелее. Нет ничего, что не мог бы понять врач.
  - Боюсь, вы не поймёте даже как врач... - сдавленно пробормотал Дэймон. - Это странно... непостижимо... А, впрочем, смотрите сами!
  Он резким движением распахнул на себе халат. Нодли был прав: под халатом оказалось голое тело.
  Едва взглянув на него, доктор не смог сдержать удивлённого возгласа.
  - Что такое? Где твои гениталии?
  В паху Дэймона было гладкое место. Там не было даже волос. Бледно-розовое пятно, как будто мошонку с членом аккуратно срезали вместе с кожей, и это место затянулось новой кожей - девственно розовой и чистой.
  Нодли встал из кресла, взял со стола подсвечник с горящими свечами и поставил его на пол перед молодым человеком. Наклонился к его паху. Потом присел перед ним на корточки.
  - Тебя оперировали? - спросил он, коснувшись пальцами гладкой поверхности между ног Дэймона. - Но почему я не вижу швов?
  - Нет никаких швов, - выдавил Дэймон.
  - Но позволь... Здесь нет даже отверстия для выхода мочи... Как же ты справляешь нужду?
  - Терплю, пока он не вернётся.
  - Кто? - не понял доктор.
  - Член, - ответил Дэймон. - Он уходит, а потом возвращается.
  "Бредит", - подумал Нодли, снова усаживаясь в кресло.
  - Рассказывай, что с тобой случилось, - потребовал он.
  - В первый раз он ушёл полтора месяца назад, - глухо проговорил Дэймон.
  - То есть как - ушёл?
  - Отвалился от моей промежности и ушёл. Вообще-то он не ходит, а прыгает, как лягушка. А ещё он умеет просачиваться сквозь стены. Когда он уходит, искать его бесполезно. Он пропадает. Куда - в точности сказать не могу, хотя у меня есть кое-какие предположения по этому поводу... Он пропадает минут на тридцать - сорок. Это всегда происходит по вечерам, ближе к полуночи. Поэтому, кстати, я и просил вас приехать ко мне именно в это время, чтобы вы могли убедиться сами.
  Нодли, отдуваясь, вытер платком вспотевшую лысину.
  - Ничего не понимаю.
  - А как мне говорить, чтобы вы поняли? Я рассказываю всё так, как было.
  Дэймон подошёл к окну. В потемневших стёклах отразилось его худощавое лицо с всклокоченными волосами.
  - В первое время он уходил нечасто. Примерно раз в неделю. А сейчас - каждый вечер, и это меня по-настоящему пугает!
  - Испытываешь ли ты боли, тошноту, головокружения? - осведомился Нодли.
  - Нет. Я испытываю нечто совсем другое... - Дэймон приблизился к нему.
  Халат на нём был распахнут. Доктор не сводил глаз с розового пятна на его промежности.
  - Что же?
  - То, что испытывают во время полового акта. Через какое-то время после его ухода на меня накатывает... ну, скажем так, сексуальное возбуждение. Члена нет, но у меня такое чувство, что он по-прежнему на мне, чёрт его возьми, и что он входит в женское влагалище! Во время его отлучек я сохраняю с ним связь. Возможно, тут замешана телепатия, но я его чувствую. Я чувствую, как он входит во влагалище. В эти моменты я испытываю оргазм. Жуткий, дикий оргазм, гораздо более острый, чем тот, который я переживал с женщинами до всех этих событий... А потом, когда он возвращается и прилипает к моему паху, его пенис весь день висит как тряпка...
  - Друг мой, ты болен не только физически, но и душевно, - пробормотал Нодли.
  Он не находил других причин загадочной болезни племянника, кроме той, что у него хирургически удалены гениталии. Кто-то проделал операцию настолько искусно, что даже не видно было швов. А рассказы про уходы члена и всё остальное - признак душевного расстройства.
  - Тебе надо успокоиться, - прибавил он мягко. - Уехать подальше от столицы, пожить уединённо в домике у моря...
  Дэймон резким движением сбросил с себя халат. Он был похож на статую, у которой вместо гениталий было тщательно отполированное ровное место.
  - Я вижу, вы мне не верите. Ничего, сейчас сами убедитесь.
  Нодли покрылся холодным потом. Племянник явно сходил с ума.
  - Дэймон, возьми себя в руки. Ещё не всё потеряно. Я покажу тебя хорошему хирургу. Думаю, он лучше меня разберётся, что с тобой произошло...
  Дэймон вдруг насторожился и поднял палец, призывая к тишине.
  - Тише, сэр... Кажется, он уже здесь.
  Сначала Нодли казалось, что где-то в соседней комнате прыгает лягушка. Внезапно звуки прыжков зазвучали совсем рядом. Неведомая лягушка приближалась не со стороны приоткрытой двери, откуда должна была приближаться, а со стороны массивного письменного стола.
  Наконец из полумрака на освещённый пол выпрыгнуло странное существо. Нодли вскрикнул от изумления. Это была мошонка с пенисом!
  - Пришёл, - проговорил Дэймон. - Ну, давай же, приятель, лезь на своё место. Если уйдёшь ещё раз, я тебя отрежу! Вот увидишь, отрежу!
  На глазах поражённого врача гениталии подпрыгнули и приклеились к животу Дэймона. Сначала мошонка с пенисом топорщилась в районе пупка. Потом всё это хозяйство неторопливо сползло вниз и оказалось на своём законном месте.
  - Можете потрогать его рукой, он держится крепко, - сказал Дэймон.
  - Невероятно, - сдавленно прохрипел Нодли, вставая. - Я ещё приду к тебе, - он вышел в прихожую, оглядываясь по сторонам. - Приду с хирургом...
  - Посмотрите, он измазан спермой, - говорил Дэймон. - Опять окунулся в чьё-то влагалище, мерзавец. Если бы знать - в чьё... И ведь я ничего не могу с ним сделать, ничего!
  Нодли схватил цилиндр и пальто.
  - Мне надо тщательно всё обдумать, - сказал он, выходя из квартиры. - Случай очень необычный... Увидимся, Дэймон!
  И он устремился вниз по лестнице.
  
  
  Через два дня, рано утром, его срочно вызвали в один из особняков в восточной части Аддисберга, населённой преимущественно аристократией. Было ещё темно. На улицах горели фонари. Карета доктора остановилась у решетчатых ворот с гербами. Кутаясь в пальто, Нодли вслед за лакеем поднялся по каменным ступеням крыльца.
  В доме царил тихий переполох. К Нодли подбежала хозяйка - герцогиня Райзингэм, полная пожилая дама в небрежно накинутом шлафроке. Обменявшись с доктором приветствиями, она повела его в спальню дочери.
  - Сегодня ночью в дом пробрался преступник, - идя, говорила она. - Это гнусный злодей, маньяк, который не украл ничего, кроме невинности моей юной Паулины...
  - Девушка изнасилована?
  - Да, и самым зверским образом. Сейчас полицейские ищут, каким образом он проник в спальню... Паулина едва жива от ужаса... У неё, кажется, кровотечение...
  - Не беспокойтесь, миледи, я сделаю всё что в моих силах.
  Осмотрев пациентку, Нодли нашёл, что большого вреда насильник девушке не причинил, но плева была разорвана и вокруг влагалища виднелись синяки, как будто кто-то с силой давил в этих местах.
  Паулина, улучив минуту, когда они остались наедине, призналась, что насильника не было. Её изнасиловало какое-то прыгающее животное, которого она дотоле никогда в жизни не видела. Оно было похоже на волосатую лягушку с хоботом, которым оно и насиловало её. Испуганная девушка клялась, что говорит правду.
  Бледный как полотно доктор попрощался с герцогиней, обнадёжив её в скором выздоровлении дочери, прыгнул в карету и велел кучеру гнать на Гончарную. Карета загремела по булыжникам. За окнами в белесом тумане плыли огни газовых фонарей, афишные тумбы и тёмные силуэты прохожих.
  На звонки в дверь долго никто не отвечал. Наконец на пороге показался заспанный художник всё в том же халате.
  - Никаких изменений, - сообщил он, пропуская Нодли в прихожую. - Мой член уходит каждую ночь, чтобы изнасиловать кого-то. Сегодня опять шлялся неизвестно где, а я лежал в кровати и испытывал оргазм.
  - В котором часу это было?
  - Примерно в четверть первого ночи.
  Нодли уставился на племянника. Время совпадало с сегодняшним нападением на Паулину Райзингэм!
  - Дэймон, меня только что вызывали в дом, где некое существо, похожее на лягушку с хоботом, изнасиловало чистейшую, ещё совсем юную девушку, - сказал он, озираясь, как будто это существо могло прятаться где-то поблизости.
  - Совсем юную, говорите?
  - Она ещё дитя!
  Дэймон хмыкнул.
  - То-то я чувствовал, что член входит в неё с трудом. Да, представьте, я это чувствовал!
  Нодли повалился в кресло.
  - У всякого, даже самого странного происшествия должно быть объяснение, - сказал он, вытирая пот. - Оно должно быть и у твоей болезни. Она не могла начаться просто так. Ей что-то предшествовало, верно?
  - Вы не поверите.
  - Поверю или нет - это моё дело. Выкладывай всё начистоту. Итак, с чего всё началось?
  Художник раздвинул гардины, впуская в комнату бледный утренний свет.
  - А началось всё с портрета одной особы, который мне заказали, - заговорил он. - Эта особа дважды приезжала сюда, в эту квартиру, чтобы позировать мне. И случилось так, что я влюбился в неё по уши.
  - Продолжай, - сказал Нодли, видя, что он умолк.
  - Я любил её страстно, безумно, но вынужден был скрывать свои чувства, потому что она никогда не приезжала одна. Во время позирования здесь находилась её тётка, которая следила за мной в оба глаза. Я не смел даже взглядом намекнуть на свою любовь. Тогда я изобразил её на портрете в голом виде. Разумеется, портрет я никому не показывал. Я спрятал его в дальней комнате и любовался на него по многу часов, а посланцам от заказчиков говорил, что портрет ещё не готов. Дошло до того, что я, в припадке любовного безумия, изобразил между ногами обнажённой девушки мой собственный член. Я прописал его со всеми мельчайшими подробностями, на нём виден чуть ли не каждый волосок... Представьте, как только я закончил работу над ним, любовная страсть во мне угасла. Ушла, как будто её никогда и не было! С тех пор всё и началось.
  Нодли встал.
  - Где портрет? Я должен на него взглянуть.
  Не говоря ни слова, Дэймон вышел из комнаты, прошёл в конец коридора и остановился у дверей, запертых на два больших замка. Он отворил их, потом принёс подсвечник и они с Нодли вошли в небольшое помещение с единственным плотно зашторенным окном. В блеске свечей доктор увидел стоящий посреди комнаты портрет молодой обнажённой девушки. Художник изобразил её лежащей на софе. Между её ног, резко контрастируя со всем настроем и цветовой гаммой картины, тёмным мохнатым пауком распластался мужской половой орган: волосатая мошонка и вздыбленный пенис. Картина выглядела настолько необычно, что у Нодли перехватило дыхание. А всмотревшись в изображённую, он не смог сдержать удивлённого возгласа.
  - Да это же баронесса Алисия Зиммерштадт, у которой скоро свадьба с герцогом Де Пре, кузеном короля!
  - Мой оживший член изнасиловал её самой первой, - проговорил Дэймон мрачно.
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю. Перед тем, как это случилось, я думал о ней. И в тот же вечер член ушёл в первый раз. Можете представить мою панику, когда мошонка с пенисом отвалилась от меня! Я, наверное, сошёл бы с ума, если б на меня не нахлынуло чувство полового возбуждения. Я вдруг вообразил, что дырявлю именно её - мою баронессу... Моя фантазия разыгралась. Я сжимал Алисию в объятиях, и мой член бешено сновал в её дырке. О, какой восторг меня переполнял... Я был на небесах... и ещё выше... Потом я лежал без сил. Я не мог прийти в себя... А вскоре вернулся член и прилепился ко мне как ни в чём не бывало. Он был выжатый, как тряпка, и весь следующий день ничто не могло заставить его подняться.
  - Поразительно, - пробормотал Нодли.
  - Я хотел сразу послать за вами, но передумал. Да и зачем? Член ведь на своём законном месте, и если бы я рассказал вам эту историю, вы бы сочли меня сумасшедшим... Потом он не уходил целую неделю. Всю эту неделю я находился дома, пока друзья не зазвали меня в Оперу. Там я увидел одну даму, как мне сказали - графиню Кампана. Я наблюдал за ней издали. Не буду скрывать, она произвела на меня впечатление... Вернувшись к себе, я лежал в одиночестве и думал о ней. Вот тогда-то член ушёл во второй раз. Я изнасиловал графиню Кампана, доктор! Я изнасиловал её, для меня это несомненно, но произошло это как бы на расстоянии, очевидно, посредством телепатии. Я держал эту даму в своих руках, чувствовал её пышные бёдра и засаживал член в самое её горячее нутро так, что она дёргалась подо мной...
  - Конечно, я принял бы тебя за сумасшедшего, - сказал доктор, - если бы своими глазами не видел твой прыгающий орган... Значит, графиня Кампана тоже подверглась насилию?
  - Можете не сомневаться, сэр. От меня потребовалось только вообразить её без одежды и представить, что она отдаётся мне. Этого было достаточно, чтобы мой оживший член разыскал её среди тысяч других женщин Аддисберга...
  - Потом ты думал о других женщинах? - спросил Нодли.
  - Да. Я начал бывать в Опере и на балах. Я нарочно выискивал среди дам самую юную и привлекательную, и, вернувшись к себе, лежал на диване и думал о ней, воскрешая в памяти её черты. А у меня, как у художника, память неплохая, я почти с первого взгляда запоминаю все характерные детали лица и фигуры. И вот тогда-то мой член и покидал меня. Потом наступал бурный оргазм, я мысленно сжимал в объятиях очередную красотку и почти физически ощущал, как мой член, которого в этот момент не было на мне, брызжет спермой...
  Нодли подошёл к портрету и коснулся рукой холста - в том месте, где были изображены гениталии.
  - Погладьте его, доктор, погладьте, мне приятно, - сказал Дэймон, разваливаясь в кресле.
  - Что? - Нодли обернулся к нему.
  - Когда вы гладите член на холсте, мой настоящий член это чувствует, - ответил художник.
  - В самом деле?
  Дэймон спустил с себя штаны и трусы и задрал рубашку, обнажив свой детородный орган. Тот был совсем небольшим, сморщенным и вялым, но когда доктор начал водить рукой по гениталиям на картине, настоящий член художника проявил некоторые признаки жизни.
  - Если хотите убедиться, проведите эксперимент, - сказал Дэймон. - Вон в той коробке есть иголки с нитками; возьмите иголку и уколите член на холсте. Только слегка. Вы увидите, что выступит кровь. Не на холсте, а вот здесь, - и он обхватил руками свой пах.
  - Я почему-то не сомневаюсь, что так и будет, - пробормотал доктор. - Однако, пожалуй, уколем для полной ясности.
  - Колите между пенисом и мошонкой, вот сюда, - Дэймон отвёл в сторону пенис и пальцем показал, куда нужно колоть.
  Нодли ткнул иглой в холст. Дэймон вздрогнул от боли, но рук от своих гениталий не оторвал, продолжая демонстрировать доктору то место, которое соответствовало уколотому месту на холсте.
  Поправив очки, доктор наклонился к его паху. На коже, которую оттягивал Дэймон, выступила капелька крови. Нодли промокнул её платочком.
  - Конечно, я мог бы сказать, что это самовнушение, - сказал он после короткого раздумья. - Такое редко, но бывает. Например, стигматы, которые появляются на руках и ногах некоторых религиозных фанатиков... Но у тебя явно другой случай.
  - Ещё пару недель назад он хотя бы руководствовался моими желаниями, - сообщил Дэймон уныло. - Он уходил, когда я принимался думать о какой-то конкретной женщине, которую видел в тот день. Но в последнее время я никуда не выхожу и о женщинах стараюсь не думать, насколько это в моих силах. Но он продолжает уходить! Он насилует кого-то, я это отлично чувствую, но кого - понятия не имею...
  Нодли придвинул к портрету второе кресло и уселся в него.
  - Скажи, Дэймон, ты знаком с леди Паулиной Райзингэм? - спросил он.
  - Не имею чести.
  - Ты хотя бы знаешь, о ком речь?
  - Без понятия, хотя фамилию Райзингэм я, конечно, слышал. Она известна в Аддисберге, - художник мрачно взглянул на Нодли. - Стало быть, мой член изнасиловал эту Паулину?
  - Да, и не далее как сегодня ночью.
  Дэймон задумался.
  - Самое смешное, что я её совершенно не помню. Не знаю даже, как она выглядит... Возможно, я мельком видел её в Опере или на балу... Подозреваю, что он начал насиловать женщин, которых я видел когда-то давно или мельком и о которых думать забыл. Наверняка и бедняжку Паулину я видел всего пару секунд, а он вытащил её образ из моей памяти.
  - Наука твой случай объяснить не в состоянии, - произнёс Нодли так, словно ставил окончательный диагноз.
  - Скоро он начнёт насиловать первых встречных баб! - воскликнул Дэймон и в сердцах щёлкнул по пенису пальцем. - Он ненасытен! Больше всего меня бесит, что я не знаю, кого он трахает. При таком раскладе он запросто наградит меня сифилисом. В прошлую среду, вскоре после его возвращения, я обнаружил у себя в паху какую-то сыпь, которая чесалась весь день.
  - А ты пробовал смыть его с портрета или закрасить? - спросил Нодли.
  - Эта мысль пришла мне в первую же ночь, - ответил художник. - Но как только я начал стирать его с холста спиртовым тампоном, что-то стало твориться с моим собственным членом. Я удалил с портрета половину пениса, но при этом исчезла половина моего, настоящего. Исчезла совершенно безболезненно, как будто растворилась в воздухе! И появилась только когда я восстановил пенис на холсте.
  Нодли промолчал. Он сидел, закинув нога на ногу, и смотрел на портрет. Крупный мужской ствол с мохнатой мошонкой казался на нём чем-то чужеродным. Как будто к прекрасной обнажённой девушке присосалось жуткое живое существо.
  - Если хочешь, я могу созвать консилиум, - сказал наконец он. - Тебя осмотрят светила мировой науки. Это никоим образом не поможет, зато вызовет огласку, которая не нужна ни мне, ни тебе, ни тем женщинам, которые подверглись насилию.
  - Не надо никаких светил, - пробурчал Дэймон. - Вы знаете, дядюшка, я много думал по этому поводу, и вот что мне пришло в голову. Пожалуй, я изображу на портрете другой член. Вместо своего.
  - Попробуй, - кивнул доктор. - Только действуй осторожно, и желательно, чтобы я при этом присутствовал.
  - Изображу не просто другой член, - продолжал художник, - а конкретный член, принадлежащий определённому человеку. Может, проклятье портрета перейдёт на него...
  - Твой натурщик должен принадлежать к самым низшим слоям общества и не догадывался о том, зачем тебе понадобилось изображать его гениталии, - сказал доктор.
  - Сегодня же разыщу такого человека и вечером доставлю сюда, - сказал Дэймон.
  - Я тоже приеду, - пообещал Нодли, вставая. - Без меня не начинай никаких переделок в картине. Я должен наблюдать за ситуацией.
  Вернувшись в этот день к себе, доктор Нодли отменил приём больных. Прислуга слышала, как он ходит в кабинете из угла в угол, что случалось с ним только в минуты сильного волнения. Едва только начал сгущаться вечер, он приказал закладывать карету.
  
  
  В комнате, где стоял портрет баронессы Зиммерштадт, Нодли застал некоего невзрачного субъекта на вид лет двадцати восьми - тридцати, весьма неряшливо одетого, с накрашенными губами и подведёнными тушью глазами. При одном взгляде на него можно было без труда догадаться, к какой группе населения он принадлежит и чем занимается. К моменту прибытия Нодли он разделся почти догола, оставалось снять трусы.
  - Это кто, твой папаша? - спросил субъект у Дэймона, дурашливо засмеявшись.
  - Не задавай лишних вопросов, - ответил художник. - Позировать будешь при нём.
  - Только позировать? - жеманясь, проговорил субъект. - А я-то думал, мы ещё и перепихнёмся.
  Скудного вечернего света, лившегося из окна, явно недоставало, и потому справа и слева от портрета стояли подсвечники с горящими свечами. Субъект расположился на софе за портретом.
  - Снимай трусы, - потребовал художник.
  - Без проблем, - субъект, задрав ноги, освободился от этого последнего предмета одежды.
  Дэймон поставил возле него подсвечник.
  - Джимми, у тебя потрясающий член, - заметил он. - Именно такой мне и нужен.
  - Всегда пожалуйста, только рот разинь пошире.
  - Веди себя пристойно в присутствии джентльмена! - оборвал его Дэймон, кивая в сторону доктора. - А что касается твоего члена, то его надо изобразить в состоянии эрекции.
  - Для этого я должен возбудиться, - ответил натурщик, поигрывая своим хоть и крупным, но дряблым пенисом. - Вот если бы ты взял его в рот, а? Тогда он сразу вскочит.
  - Ещё чего. Просто дрочи.
  Взяв палитру, Дэймон принялся выжимать на неё краски из тюбиков.
  - Нашёл его на набережной Наяд, - негромко сообщил он Нодли. - Там таких полно. Согласился позировать в голом виде за две гинеи.
  - Что ж, прекрасно, - доктор уселся в кресло перед портретом.
  - Эй, Джимми, - крикнул Дэймон. - Мне нужно изобразить твой член, больше ничего! Ни твоего тела, ни тем более твоей физиономии. Но пенис ты должен представить мне в самом лучшем виде.
  Джимми с кислой физиономией дрочил минут пять.
  - Надо, чтоб его пососали, - сказал он капризно. - Если его кто-то сосёт, кто мне нравится, то он встаёт за одну минуту. Ты мне нравишься.
  - Я не гомик, поэтому никаких разговоров на эту тему, понял? - ответил Дэймон жёстко. - Делай, что говорят, а то за две гинеи я найду другого пидора.
  - Тогда хотя бы разденься догола, - сказал натурщик. - Я буду на тебя смотреть и дрочить.
  - Ничего, и так встанет.
  Доктор пошевелился в своём кресле.
  - А он, пожалуй, дело говорит, - прошептал он. - Тебе следует раздеться, Деймон, чтобы я мог всё время видеть твои гениталии.
  Художник помедлил, потом отложил палитру и кисть.
  - Ладно, - сказал он, обращаясь к Джимми. - Так и быть, если это поможет делу.
  - Поможет, не сомневайся.
  Дэймон начал раздеваться. Джимми дрочил, не сводя с него заблестевших глаз.
  - Видишь, он уже встаёт...
  Голый художник взял кисть и наклонился к его члену, чтобы получше рассмотреть.
  - Одно родимое пятно на левой мошонке, ещё два - на пенисе... - пробормотал он, смешивая на палитре краски.
  Джимми вдруг всем телом подался вперёд и коснулся концом пениса его рта. Дэймон отпрянул, а натурщик расхохотался.
  - Мой жеребец почувствовал вкус твоих губ, - закричал он, - значит, дело у нас пойдёт! Я буду дрочить и мечтать, как он входит в твой рот. Смотри, как он сейчас набухнет.
  - Ты мерзавец, - пробурчал художник, отплёвываясь. - Если бы мне не надо было нынче же вечером закончить картину, я бы тебя отодрал ремнём.
  Он вернулся к холсту и начал накладывать краски на прежнее изображение гениталий. Нодли даже привстал, вглядываясь в пенис, болтавшийся между его ног.
  С пенисом ничего не происходило.
  Работа шла быстро. Дэймон переходил от портрета к натурщику, несколько секунд изучал его напрягшийся орган, потом возвращался к портрету. Нодли уже не сидел, а стоял возле картины, переводя взгляд с изображения на гениталии Дэймона. Иногда он посматривал и на Джимми, вздыбленный пенис которого ему был отлично видел.
  - Терпи, терпи, не брызгай, - говорил художник. - Я ещё не закончил, поэтому должен видеть твоего жеребца во всей красе...
  - Не могу, - взвыл вдруг Джимми. - Я представил, как я засовываю его тебе в рот... Я сейчас кончу...
  - А ты не представляй.
  - Не могу... Я завожу его тебе по самые яйца...
  Из пениса вдруг исторглись белые брызги, заливая грудь и живот Джимми. Он шумно задышал и откинулся на софе, переводя дыхание. Обмяк и его член.
  - Всё в порядке, - сказал Дэймон, - я тоже кончил. Осталось всего несколько мазков.
  Через пару минут он отошёл от холста, разглядывая своё творение.
  - Очень похоже, - одобрил доктор.
  - Этот член вышел у меня, пожалуй, лучше, чем мой собственный, - сказал художник. - Теперь остаётся ждать. Если в течение ближайшей пары недель ничего не произойдёт, значит, я свободен от этой чёртовой напасти.
  - Хорошо бы записать адресок этого субъекта, - заметил доктор. - А то, возможно, нам придётся его разыскивать...
  Дэймон подошёл к Джимми, который в эту минуту раскуривал от свечки огрызок сигары.
  - Получай свои деньги, - сказал он, - только скажи мне, где тебя найти в случае чего.
  - А зачем меня искать? - спросил Джимми, протягивая, однако, руку за монетами. - Ты же не интересуешься мужчинами.
  Художник сжал монеты в кулаке.
  - Очень ты мне понравился, - соврал он. - Имеешь шанс стать моим постоянным натурщиком. Буду платить хорошо.
  - Придёшь вечером на набережную Наяд и спросишь у первого попавшегося парня, где найти Джимми Свейла. Тебе скажут.
  Получив монеты, он оделся и ушёл. Художник тоже хотел было одеться, но Нодли попросил его пока остаться голым.
  - Наш эксперимент не закончен, - напомнил он. - Я останусь у тебя на всю ночь, чтобы наблюдать за твоими гениталиями, а для этого я должен их видеть.
  - Как скажете, док, - ответил Дэймон.
  Он подтащил второе кресло поближе к портрету и уселся. В соседнем кресле сидел Нодли, разглядывая голую баронессу Зиммерштадт с мужским членом между ногами. Время от времени он бросал взгляд на член Дэймона.
  Художник курил и тоже смотрел на портрет. За окном сгустилась ночь. В тишине слышно было, как в прихожей идут стенные часы.
  - А ведь ещё совсем недавно я был без ума от этой дамочки, - сказал Дэймон, выдохнув дым.
  - Любовь иногда проходит очень быстро, - отозвался Нодли.
  Дэймон в сомнении покачал головой.
  - Я её действительно любил. И то, что любовь исчезла внезапно, в одну ночь, я приписываю к череде этих чёртовых событий, которые меня постигли.
  Часы пробили одиннадцать. Ничего не происходило. Дэймон сидел, развалившись, и держался рукой за член, как будто в самом деле боялся, что тот отлипнет от него.
  Гулко прозвенел ещё один удар: часы отмерили половину двенадцатого.
  Внезапно огоньки свечей метнулись, как будто налетел сквозняк. В следующую минуту они выровнялись, и тут раздался шлёпающий звук, долетевший откуда-то из прихожей. И художник, и Нодли вздрогнули.
  - Вы ничего не слышали, док?
  - Слышал, - ответил Нодли. - Очень похоже на...
  Он недоговорил, потому что шлёпающий звук раздался снова, причём он исходил уже из прихожей, а из комнаты, где находились мужчины.
  - Мой член на своём месте, - несколько взвинченно произнёс художник.
  Он подошёл к комоду, стоявшему в углу, выдвинул ящик и извлёк из него кинжал.
  Поднялся и Нодли. Судя по звукам, прыгающая тварь находилась где-то в полумраке за портретом.
  - Вон оно! - закричал Дэймон, показывая кинжалом куда-то слева от себя.
  Нодли сразу узнал гениталии натурщика. Только это были настоящие гениталии, а не изображённые на портрете, хотя и очень походили на них.
  Дэймон в ужасе попятился, выставив перед собой кинжал; налетел на кресло, перевалился через подлокотник и плашмя грохнулся на пол. Кинжал выпал из его рук.
  Встать художник не успел: тварь подпрыгнула и шлёпнулась прямо на его лицо. Поворочалась на нём, перевернулась и, слегка подскочив, вздыбленным пенисом уткнулась ему в губы. Не было сомнений, что она пытается ввести пенис в рот. Дэймон дёргал головой, стремясь стряхнуть с себя волосатое чудовище, но оно держалось на нём и постоянно двигалось, видимо устраиваясь удобнее.
  - Док, снимите его с меня, - сдавленно выкрикнул художник.
  Для того, чтобы это сказать, ему пришлось раскрыть рот, и в ту же минуту пенис вонзился в него. Дэймон издал утробный звук, захрипел и схватился за тварь обеими руками, но она уже начала дёргаться, с каждым содроганием всё глубже погружая пенис в горло.
  Нодли, весь дрожа, схватил упавший кинжал. На уколы острым концом тварь никак не реагировала, продолжая дёргаться на несчастном Дэймоне. Тот покраснел, глаза его округлились, он прерывисто дышал, пытаясь набрать в грудь воздуху, но тварь не давала дышать не только ртом, но и носом, закрыв ноздри своей мошонкой.
  Нодли отчаялся заколоть тварь. Кожа на мошонке слегка поддавалась, но отталкивала от себя лезвие, как будто была сделана из сверхпрочной резины.
  - Дэймон, кусай его, грызи пенис! - закричал Нодли.
  Задыхающийся художник издал невнятный звук. Доктор без слов понял его: перегрызть пенис было невозможно. Тварь насиловала Дэймона в рот, не обращая внимание на все старания избавиться от неё. Оставалось ждать, пока она разрешится семенем и обмякнет. Но когда это случится? К тому времени художник может быть задушен...
  Блуждающий взгляд Нодли остановился на портрете. Между ним и ожившим членом должна быть какая-то связь. Укол иглой, нанесённый изображению, отзывался болью на настоящий гениталиях. Нодли подскочил к холсту. В этот момент член начал исторгать сперму; Дэймон захлёбывался в ней, дёргаясь в конвульсиях. Нодли ударил по холсту кинжалом и пропорол его насквозь. Обернувшись, он покрылся ледяным потом: с сатанинской тварью ничего не случилось! Она продолжала дёргаться, заливая спермой горло художника!
  Тогда Нодли схватил подсвечник и поднёс к портрету. Холст запылал. Но и это не произвело действия на демоническое существо. Сделав своё чёрное дело, оно отпало от головы Дэймона и зашлёпало в темноту. Его обмякший пенис болтался из стороны в сторону.
  Нодли с подсвечником кинулся за ним, но тот успел скрыться за сундуком. Осветив все углы, доктор убедился, что тварь пропала бесследно.
  Пламя с портрета перекинулось на гардины. Нодли, понимая, что надо уходить, взял племянника под мышки и выволок в прихожую. Дэймон не проявлял признаков жизни. Его лицо, перепачканное спермой, быстро бледнело. Нодли спустился вниз за кучером и привратником, те вынесли художника из дома и уложили на сиденье кареты.
  Через десять минут карета остановилась у дверей больницы. Попытки врачей спасти молодого человека ни к чему не привели.
  На следующий день в Аддисберге только и говорили, что о сенсационном происшествии, случившемся ночью. О нём трезвонили газеты, толковали на рынках и в кабаках. Но касалось оно не Дэймона Росса, а некоего Джимми Свейла, бездомного гомосексуалиста тридцати лет. Незадолго до полуночи он в одиночестве сидел на скамейке близ набережной Наяд. Внезапно его охватило пламя. Оно было таким сильным, что Свейл сгорел за считанные минуты. Самое странное, что деревянная скамейка осталась практически цела, в то время как тело превратилось в пепел. Причину возникновения такого сильного огня установить не удалось. Нашёлся, впрочем, свидетель, приятель Свейла, который утверждал, что в тот вечер у Джимми исчезли половые органы. Этот приятель будто бы собственными глазами видел, как эти органы, передвигаясь прыжками, подскочили к Свейлу и припечатались к своему законному месту в паху, после чего вспыхнули необычайно сильным огнём. Вслед за гениталиями сгорело и всё тело Свейла. Но этот приятель был конченым наркоманом и к его свидетельству отнеслись как к бредням обкурившегося опиума.
  Бульварная скамейка, на которой сидел Свейл, превратилась в место паломничества любопытных аддисбергцев. Досужая публика разглядывала чёрный силуэт на ней и высказывала самые фантастические предположения.
  Гораздо меньше интереса вызвал пожар, случившийся в ту ночь на Гончарной улице. Газеты сообщили, что в нём погиб известный художник Дэймон Росс, задохнувшийся в дыму. Сопоставить это событие с происшествием на набережной Наяд никому и в голову не пришло. Нодли же благоразумно хранил молчание.
  
  
  
  
  В доме с занавешенными окнами
  
  
  Ровно в десять утра, как ему было назначено, граф Дэзи Орвин вошёл в особняк маркиза Калибора. Осуществилась его заветная мечта: маркиз Тровер Калибор, 25-летний красавец, покоритель женских сердец, о котором Дэзи мечтал все последние месяцы, не далее как вчера вечером на балу у герцога Пармского обратил, наконец, на него свой благосклонный взор и даже пригласил к себе.
  Направляясь к маркизу, Дэзи уже знал новость, облетевшую сегодня утром столицу: баронесса Райана, юная невеста Тровера, накануне ночью скоропостижно скончалась. Однако в короткой записке, которую Дэзи получил буквально пару часов назад, Тровер подтвердил своё приглашение. Направляясь к нему, граф счёл за лучшее одеться в чёрное. Тем более, как он знал, этот цвет ему шёл, делая его стройнее. Его лицо с правильными чертами, на котором эффектно выделялись глубокие карие глаза, казалось на чёрном фоне ещё бледнее. Почти вандейковсковскую внешность дополняли тёмно-каштановые вьющиеся волосы и белоснежный галстук.
  Он передал лакею шляпу и прошёл в зал. Высокие окна были плотно зашторены; колонны, статуи и гобелены тонули в сумерках. За распахнутыми дверями виднелась лестница, ведущая наверх. Услышав на ней шаги, Дэзи напрягся. На лестнице показался маркиз Тровер. Дэзи поразился его виду. Маркиз даже не счёл нужным одеться к его визиту. Он был в лёгком домашнем халате, небрежно наброшенном на плечи. Его светлые волосы были растрёпаны, зелёные глаза, обычно яркие и блестящие, были обведены тёмными кругами и полны тоски. Но именно таким, на взгляд Дэзи, он был само очарование!
  - Граф, извините меня, я совершенно не способен ни о чём связно подумать, - проговорил хозяин особняка ещё на лестнице.
  - Я слышал о постигшем вас несчастье, сэр, - ответил Дэзи, учтиво кланяясь. - Наверно, я явился не вовремя.
  - Нет-нет, я рад встрече, - сказал маркиз. - Я давно хотел познакомиться с вами поближе. Ведь вы, кажется, родственник моей обожаемой Райаны?
  - Очень дальний.
  - Простите меня за мой вид, - маркиз, подойдя, протянул ему руку.
  При этом движении с его плеча съехал халат и обнажилась часть груди, совершенно белой, с небольшим розовым соском.
  Дэзи взял его руку и осторожно пожал. Глядя на сосок, он невольно задержал руку маркиза в своей. Тот не отнял её. Несколько секунд Дэзи держал руку маркиза, наслаждаясь её теплом и мягкостью. Наконец опомнился и выпустил её. Ему показалось, что зелёные, с карими искрами, глаза маркиза посмотрели на него как-то странно.
  - Я сам переживал трагические моменты в своей жизни... - начал Дэзи.
  - Да, я вижу, вы мне сочувствуете, - перебил его маркиз, подойдя к нему ещё ближе. - Я вижу это по вашему пожатию.
  Он был настолько близко, что у Дэзи на конце члена выступила капля. Он сохранять самообладание.
  - Примите мои соболезнования, сэр, - сказал он, глядя маркизу в глаза. Ему хотелось прижать его к себе, впиться губами в его рот.
  Маркиз вдруг снова взял его за руку. От этого движения халат с него съехал ещё больше.
  - Пойдёмте наверх. Будьте у меня как дома.
  Дэзи шёл за ним, чувствуя в руке его ладонь и возбуждаясь всё больше. Рука маркиза дрожала.
  - Я сейчас спрашиваю себя, - говорил Тровер: - почему мы с вами так долго не были знакомы? Почему вы не ездили ко мне, а я к вам? Мы были бы хорошими друзьями. Я слышал, вы любите рисовать акварелью и собираете китайский фарфор. Я тоже увлекаюсь этим...
  Поднявшись по лестнице, они прошли в небольшую комнату, в которой горели свечи и стоял стол, уставленный бокалами и вазами с фруктами. Единственное окно было завешено багрово-золотистыми портьерами. На зеркалах и канделябрах лежала чёрная тюль.
  Тровер остановился у стола и оглянулся на распахнутую дверь в соседнее помещение.
  - Она там, - сказал он. - Моя несравненная, обожаемая Райана... Как безжалостны к ней небеса. Умереть в шестнадцать лет... - Глаза его наполнились слезами. - Граф, я не спал всю ночь...
  - Не знаю, что и сказать, - пробормотал Дэзи, пожирая взглядом обнажившееся плечо, розовый сосок и всю стройную фигуру маркиза, формы которой легко угадывались под лёгким халатом. - Никакие слова не выразят моей печали.
  - Расскажите мне о ней. Всё, что знали.
  - Сэр, я её почти совсем не знал. Но слышал, что таких изумительных по красоте и нравственности молодых девушек, как леди Райана, мало найдётся в стране.
  - Мы с вами будем дружить, - маркиз протянул ему руку.
  - Конечно. Да. Всегда. - Дэзи взял его ладонь обеими руками, поднёс к губам и покрыл поцелуями.
  Видимо, скорбь маркиза была настолько сильна, что он не обратил внимание на чувственность этих поцелуев, гораздо большую, чем просто дружеская.
  - Выпьем, граф, за упокой её души, - дрогнувшим голосом сказал он, беря графин, почти на треть наполненный красным вином.
  - Леди Райана сейчас на небесах, - отозвался Дэзи.
  Тровер наполнил два бокала. Когда он наливал вино, рука его дрожала, слышался тоненький звон горлышка графина о хрусталь. Он подал бокал графу.
  - За неё, граф... и за нас.
  Не говоря ни слова, Дэзи осушил бокал. Вино было терпким, с привкусом горечи.
  Тровер пристально наблюдал за ним. Дэзи поразил взгляд маркиза. Определённо в этом взгляде сквозила влюблённость.
  "Он любит меня", - подумал Дэзи, ставя бокал.
  Он подошёл к маркизу, намереваясь поцеловать в губы, но тот в этот момент начал пить.
  Отпив полбокала, Тровер поперхнулся. Его бледное лицо стало какого-то пепельного оттенка. Он всё же допил до дна, перевёл дыхание и вдруг с чуть слышным стоном навалился руками на стол. Если бы Дэзи его не поддержал, он упал бы на пол.
  - О, моя Райана... - из глаз маркиза снова покатились слёзы.
  В каком-то полубеспамятстве он прильнул к Дэзи и обвил руками его плечи. Его тело было лёгким и податливым. Дэзи, уже почти не церемонясь, стиснул его в объятиях и впился в его красный, пахнущий вином рот. Потом принялся целовать щёки, солёные от слёз, белоснежную шею с едва заметными жилками, и грудь, на которой несколько раз перецеловал оба соска. Халат едва держался на бёдрах Тровера, удерживаемый лишь рукой Дэзи, которая жадно сновала по ягодицам. Маркиз был полностью в его власти. Запах обнажённого тела маркиза, едва уловимый запах пота, смешанный с запахом духов, кружил ему голову. Он целовал маркиза в живот. Ещё несколько мгновений, и он сорвал бы с Тровера этот идиотский халат, скрывавший то, до чего он добирался, но тут маркиз отшатнулся. Торопливо натянул на себя халат.
  - Граф, - произнёс он хрипло, подавляя рыдание. Взгляд его прояснился. - Ваши объятия показали мне, что вы настоящий друг. Только вы один искренне сочувствуете моему горю. Пойдёмте. Вы должны увидеть её... - Он взял Дэзи под локоть и потянул к двери. - Её... Мою Райану... На смертном одре она прекраснее, чем была при жизни...
  Они вошли в просторную комнату, озарённую светом множества свечей. В центре стояла широкая кровать, на которой лежала, накрытая по грудь белым покрывалом, леди Райана. Она лежала не в середине кровати, а у края. Голова её покоилась на невысокой подушке. Ещё несколько таких подушек лежало в изголовье.
  Дэзи при её виде замутило. Ему очень хотелось покинуть эту комнату, пропахшую воском оплывающих свечей и каким-то тонким, едва уловимым смрадом, характерным для покойников, но ради Тровера, халат с которого снова сполз почти до самого пояса, он готов был терпеть всё.
  Маркиз подошёл к кровати, опустился на колени и, склонившись над мёртвой, приоткрыл её грудь. Дэзи вдруг осознал, что на покойнице нет никакой одежды.
  - Райана, моя Райана, - дрожащим голосом шептал Тровер.
  Он перестал придерживать халат, который сразу же сполз к его ногам, обнажив его всего, взял покойницу за щёки и повернул к себе её голову. Сам не заметив как, Дэзи оказался рядом и тоже встал на колени. Возбуждение, которое ослабело в нём от вида мёртвой Райаны, разгорелось вновь.
  - Как жестока смерть, - маркиз задыхался от подступавших рыданий. - Почему она отобрала у меня её именно сейчас?
  - У вас есть друг, который предан вам, который готов для вас на всё... - проговорил Дэзи, обнимая его за талию. - Как вы прекрасны в своей скорби... Вы так прекрасны, что я, кажется, полюбил вас... О, если бы вы испытывали ко мне хоть крупицу тех чувств, которые я испытываю к вам...
  Маркиз потянулся губами к почерневшим губам покойницы и, казалось, не замечал ничего, даже того, что объятия Дэзи сделались туже, а пах прижался к его бедру. Только ткань панталон отделяла заголившуюся головку графского члена, которая вся сочилась смазкой, от нежной кожи маркиза.
  - Дэзи, поймите, - отозвался Тровер, не делая, однако, попыток высвободиться. - Райаны мне никто не заменит.
  Дэзи тёрся о его ляжки и покрывал его спину и плечи поцелуями.
  - До вас я не любил никого, - говорил он между поцелуями. - Но сейчас со мной что-то произошло. У меня такое чувство, будто сбылась моя тайная мечта и я наконец встретил человека, которому готов отдать всю свою жизнь без остатка... Я готов целовать вас бесконечно...
  Тровер испустил вздох, медленно обернулся и посмотрел на графа. Его глаза были полны слёз, в них читались тоска и бесконечная любовь.
  - Вы это серьёзно, Дэзи?
  - Да, да, да, - воскликнул граф. - Я умру, если вы откажете мне в любви! Я готов стать вашим рабом! Я буду бесконечно целовать ступни ваших божественных ног...
  Дэзи опустился на пол и с жаром принялся исполнять сказанное. Маркиз стоял неподвижно. Мельком скосив на него глаза, Дэзи обнаружил, что детородный орган Тровера слегка увеличился в размерах.
  - Я принадлежу леди Райане, - с твёрдостью в голосе сказал вдруг маркиз и снова обернулся к покойнице.
  На этот раз он прикоснулся губами к её губам. Дэзи это покоробило. Он готов был схватить эту мёртвую куклу и выкинуть её в окно, запихнуть в пасть камина, разрубить на куски, лишь бы отвлечь от неё Тровера. Тем более тот уже не просто целовал её, а впивался в её губы и сосал их, обеими руками схватив покойницу за шею. При этом он приподнялся, выставив свой округлый зад, и Дэзи тотчас схватил его обеими руками, лихорадочно смял, покрыл поцелуями и запустил жаркий ищущий язык между ягодиц.
  Маркиз отлип от мёртвой.
  - Вы слишком настойчивы, - проговорил он, переводя дыхание.
  - Дайте мне надежду, - проскулил Дэзи. - Не отталкивайте меня!
  - Я отвечу вам взаимностью, если вы полюбите Райану, как люблю её я, - сказал Тровер. - Но, к сожалению, это невозможно. Она мертва и вы её никогда не полюбите.
  - Её не вернёшь, но я - вот он, живой, перед вами, - забормотал Дэзи, беря его ладонь и прижимая к губам. - Если вас переполняет семя, которое вы не израсходовали на вашу невесту, то я готов освободить вас от него. Я сделаю это так нежно, что вы забудете обо всём, клянусь.
  - Мы все трое соединимся на небесах, если наше соединение на земле уже невозможно, - произнёс маркиз с нотками торжества. - Я, вы и леди Райана.
  Дэзи молчал, не зная, как отнестись к его словам. Ему вдруг показалось, что маркиз спятил от горя и бредит.
  - Ну что, граф, - Тровер взял его за шею и притянул к себе. - Хотите стать моим?
  - Это моя заветная мечта.
  - Тогда поцелуйте её, - и маркиз пододвинулся, уступая ему место возле покойницы.
  - Её? Поцеловать?
  Дэзи растерялся. Покрытая пудрой и румянами мёртвая Райана не вызывала в нём ничего, кроме отвращения и подспудного страха. Смерть уже поработала над её обликом. Её щеки запали, полузакрытые глаза ввалились. Краску с губ уже почти всю слизал маркиз, обнажив их черноту.
  - Да, во имя нашего союза!
  Видя, что Тровер говорит совершенно серьёзно, Дэзи с мысленным вздохом наклонился к лицу мёртвой девушки. Его ноздри ощутили сладковатый аромат пудры. А наклонившись к самым губам, он уловил идущий от её рта неприятный запах.
  Маркиз стиснул его ладонь.
  - Ну же, Дэзи. Вы должны запечатлеть на её устах поцелуй, и тогда её душа, которая витает здесь, в этой комнате, примет вас. А после, на небесах, мы все трое станем одним целым и ничто не разъединит нас.
  Ради близости с Тровером Дэзи готов был на всё. Он коснулся губами чёрных губ и тут же отпрянул. Почти в ту же минуту маркиз снова притянул его к себе, смял пальцами его щёки и впился губами в его рот. Дэзи с готовностью отозвался на его ласку. Он обнял Тровера, прижался к нему, а потом его руки скользнули со спины на ягодицы и обхватили их.
  Маркиз отстранился, прервав этот бесконечный поцелуй. В его горячечно блестевших глазах Дэзи читал восторг, любовь и что-то ещё, что-то зловещее. Как будто этот поцелуй был для Тровера последним.
  - Раздевайтесь, граф, - потребовал Тровер. - Мы соединимся прямо здесь, на этом ложе, которое станет брачным для нас троих.
  Дэзи не надо было просить дважды. Он готов был соединяться с Тровером где угодно, тем более места на кровати вполне хватало.
  Маркиз в нетерпении помог ему избавиться от нижнего белья. Когда он освобождал Дэзи от трусов, граф не без удовольствия отметил, что орган маркиза окреп и слегка приподнялся.
  "Ты будешь моим, - мысленно повторял Дэзи, взбираясь вслед за Тровером на кровать. - Моим, моим... А эту мерзкую куклу закопают в землю, и мы забудем о ней".
  На кровати он сразу начал гладить и целовать любовника. Его губы покрывали поцелуями мягкий белоснежный живот, опускаясь всё ниже. Добравшись до заветного органа, он не сразу обхватил его губами, а, растягивая наслаждение, сначала облизал его всего, включая мошонку. Наконец перевозбуждённый Тровер взял его за затылок и с силой притянул к себе, оголённой замаслившейся головкой принявшись тереться об его губы, нос и щёки.
  Скосив глаза, Дэзи обнаружил, что маркиз смотрит не на него, а на покойницу. Его худшие опасения подтвердились! В следующий миг Тровер оттолкнул его от себя и, обратившись к Райане, одним движением сдёрнул с неё покрывало. Она обнажилась вся. Пудра на её пожелтевшем теле была слишком заметна. Это было до того отвратительно, что Дэзи едва не стошнило.
  - Тровер, наверное, лучше оставить её в покое, - пробормотал он.
  Но Тровер поцелуем заставил его умолкнуть.
  - Вы любите меня, - прошептал он. - Я не мог ошибиться в вас. Я видел, как вы смотрели на меня на балу у герцога. Такие взгляды не обманывают.
  - Я полюбил вас задолго до бала, - подтвердил Дэзи.
  - Жаль, что наша близость не случилась раньше, - сказал маркиз.
  - Мы ещё молоды, у нас впереди вся жизнь! - воскликнул Дэзи.
  - У нас впереди вечность, - ответил Тровер, оборачиваясь к Райане.
  Он развёл ноги покойной, устроился между ними, прижавшись членом к её влагалищу, и подполз к её лицу. Добравшись до губ, он впился в них, обхватив руками её тело, и задвигался на ней. Дэзи несколько секунд смотрел на его округлый зад. Наконец, не в силах побороть соблазна, он подобрался к нему и уткнулся в него носом. Его язык просунулся между ягодицами и коснулся сжатого ануса.
  Тровер со стонами елозил на мёртвой невесте и, похоже, не обращал на любовника никакого внимания. Его движения мешали Дэзи, и всё же он был на седьмом небе от счастья. Любовь к покойнице со временем пройдёт и Тровер будет полностью принадлежать ему!
  Наконец маркиз отлип от неё. Он весь был испачкан в пудре. На губах и подбородке оставались следы помады. Но когда Дэзи перевёл взгляд с маркиза на покойницу, его передёрнуло. Слой пудры на ней был частично стёрт, обнажив усыхающее тело. Там, где его только что касались пальцы маркиза, темнели пятна, делая его ещё уродливее. Особенно много пятен было на щеках и подбородке, где от пудры не осталось и следа. Лицо Райаны казалось графу зловещей маской смерти. "Неужели этот кусок загнивающей плоти привлекает Тровера? - задавался он вопросом. - А не сходит ли Тровер с ума?"
  Но на лице маркиза не было и тени безумия.
  - Это наша первая брачная ночь, - он положил руки на плечи Дэзи. - Моя, ваша и её. Я надеялся, что это случится, и это случилось.
  Дэзи решил подыграть ему.
  - Конечно, Тровер. Всё нормально.
  Маркиз мягко поцеловал его в губы, потом в плечи, потом в оба соска. И снова обратился к покойнице.
  - Тление уже проступило на ней, но её красота светится изнутри, - сказал он. - Не правда ли, граф?
  - Да, пожалуй, вы правы.
  - Подержите её.
  - Как? - Дэзи с готовностью переместился поближе к Райане.
  - Поднимите её ноги, раздвиньте их и так и держите.
  Стараясь не глядеть на лицо покойницы, Дэзи взял её ноги за щиколотки и потянул вверх. Она уже начала коченеть. Ноги сгибались с трудом. Дэзи пришлось приложить усилие, чтобы они вздёрнулись, придав телу нужное положение.
  Тровер устроился между её ногами и осторожно принялся вылизывать пещерку. Дэзи смотрел на что угодно, только не на него, и ждал, когда всё это кончится. Это должно было когда-нибудь кончиться, и тогда Тровер будет принадлежать только ему.
  Но не смотреть на любовника он не мог. Тровер засовывал пальцы покойнице в промежность, осторожно вращая ими внутри; потом он придвинулся к ней, поднеся к самой промежности головку своего члена. Боевая готовность явно отсутствовала, и Троверу пришлось энергично помассировать его рукой, прежде чем тот достаточно отвердел. В следующую минуту свершилось, на взгляд Дэзи, нечто чудовищное: Тровер ввёл своей член во влагалище покойницы. Маркиз почти лёг на неё, прерывисто задышал и задёргался всем телом.
  У Дэзи начали уставать руки, держащие холодные щиколотки, когда, наконец, маркиз отвалился от трупа. Из пещерки на испачканную пудрой простыню текла тонкая струйка спермы. По знаку маркиза Дэзи отпустил ноги. Они опускались медленно. В бёдрах что-то похрустывало. На щиколотках в тех местах, где за них держался Дэзи, темнели пятна.
  - Таинство свершилось, - прошептал маркиз, устремив на Дэзи усталый и в то же время лихорадочно горящий взгляд. - Она стала моей женой. Мы должны закончить ритуал, чтобы скрепить наш тройной союз...
  "Тройной союз? - Дэзи похолодел. - Сейчас он заставит меня сделать то же самое?"
  Тровер просунул два пальца во влагалище и вынул их вместе с каплями спермы. Сперма обволакивала его пальцы белесой плёнкой и стекала с них. Тровер отправил их себе в рот и, не отрывая от Дэзи взгляда, тщательно облизал.
  Затем снова окунул их во влагалище.
  - Теперь вы, - он протянул пальцы Дэзи. - Этим вы навеки скрепите союз со мной и Райаной. Вы будете моим навсегда, а я вашим! - прибавил он, видя, что любовник колеблется.
  Дэзи взял его руку и просунул пальцы себе в рот. Сперма была горькой. Пожалуй, слишком горькой. "Вернусь домой - сразу приму рвотное", - подумал он, обсасывая пальцы маркиза.
  Маркиз медлил вынимать пальцы из его рта, явно наслаждаясь работой его языка и губ.
  Наконец он вынул их и присосался губами к губам Дэзи.
  - Вот теперь ты мой, - проговорил он хрипло, оторвавшись от любовника. - Мой и Райаны... Но брачная ночь не кончилась. У нас есть, по моим подсчётам, ещё минут тридцать.
  "Тридцать минут я, пожалуй, выдержу", - подумал Дэзи.
  Маркиз впился губами в чёрный рот покойницы. Потом снова обратился к Дэзи. Он требовательно протянул руку, заставив графа склониться к его паху.
  Дэзи тёрся лицом о его ствол и яички, не решаясь взять в рот член, побывавший в утробе трупа. Этот член, видимо, уже израсходовал большую часть своих сил и был вял; маркизу, чтобы хотя бы немного "оживить" его, пришлось почти насильно разжать челюсти Дэзи и просунуть член в теснину рта. В промежности маркиза пахло пудрой, головка на вкус была горькой. Однако спустя минуту Дэзи освоился и с запахом, и с вкусом. Процесс "оживления" детородного органа партнёра его увлёк.
  Тем временем Тровер, не выпуская члена изо рта любовника, снова прильнул губами к губам мёртвой невесты. Его член достаточно отвердел во рту Дэзи. Граф уже готов был принять в себя брызги, но у Тровера, как видно, были другие планы. Он стремительно извлёк член изо рта Дэзи, приподнялся над покойницей и принялся мастурбировать ей на лицо. Капли, которые ему удалось выжать, легли на чёрный рот, щёки и подбородок, лишившиеся последних остатков пудры и румян. Лицо Райаны, всё в синяках и пятнах от пальцев Тровера, казалось Дэзи отвратительнее, чем ещё четверть часа назад.
  Тровер принялся слизывать сперму с её губ и щёк.
  - А эту последнюю каплю, мой милый Дэзи, я оставляю тебе, - он посмотрел на любовника. - А то, боюсь, наша Райана обвинит меня в жадности.
  Ничего не поделаешь, графу пришлось слизнуть остатки спермы. После этого Тровер полностью переключился на любовника. Его объятия и поцелуи воспламенили Дэзи, но маркиз не собирался забывать и о покойнице. Оторвавшись от графа, он подтянул её поближе к себе, а потом уложил её себе на грудь. Она сползала с него, её уродливая голова то смотрела вверх, то тыкалась носом в простыни, но никак не желала поместиться на плече маркиза в нужном положении. Не без усилий он устроил её бедро между своих бёдер. Потом притянул к себе графа. Маркиз лежал между ним и покойницей, прижимая к себе обоих.
  - Дэзи, целуй меня в эту щёку, - потребовал он, - и придерживай свободной рукой её голову, а то у меня руки заняты... Сделай так, чтобы она меня целовала...
  Взяв голову Райаны за затылок, Дэзи начал подтаскивать её к голове Тровера. Когда он прижимал эту полуокоченевшую голову к его щеке, в основании головы что-то явственно хрустнуло. Головой стало орудовать легче.
  - Ты знаешь, я мечтал о том, чтобы мы все втроём лежали на одной кровати, - говорил Тровер. - Я в середине, а вы с Райаной по бокам. Я ласкал бы вас обоих... А вы вместе ласкали бы меня... О, какое это блаженство...
  Дэзи целовал его в щёку. Покойница "целовала" в другую. Это продолжалось до ужаса долго. У Дэзи затекла рука, держащая мёртвую голову. Он чувствовал, что ещё минута - и он отпустит её.
  Тровер лежал с полузакрытыми глазами, откинувшись навзничь.
  - Но высшее блаженство в этом мире невозможно... Нет... Его мы испытаем только на небесах...
  - Тровер, я устал, - почти простонал Дэзи. - Я весь измотан.
  - Хорошо, можешь отпустить её, только нежно.
  Дэзи отвёл руку, и голова покойницы сразу клюнула носом в подушку. Тровер, как видно, тоже устал, но снова заключил мёртвую в объятия и начал целовать её в щёки и плечи. Он тискал её так, что иногда казалось, будто он играет с большой, в человеческий рост, уродливой малоподвижной куклой с болтающейся головой. В один из моментов этой игры он устроил "куклу" на груди Дэзи. Её голова щекой прижалась к щеке графа, бёдра обвили его бёдра. Дэзи решил терпеть до конца.
  Маркиз наклонился к самому его лицу - так, что щекой коснулся щеки мёртвой Райаны. Казалось, они оба смотрят на Дэзи сквозь полузакрытые веки.
  - Дэзи, я узнал, что вчера вечером ты был у Райаны...
  Граф вздрогнул и перестал дышать.
  - Вы пили вино... - продолжал маркиз. - Жаль, что меня не было с вами, а то бы я выпил тоже...
  Дэзи молчал, не зная, что сказать, а потом начал лихорадочно соображать, откуда маркиз мог это узнать.
  - Мне сказала горничная, - ответил маркиз на его невысказанный вопрос. - Райана отослала её, но она незаметно от вас осталась в доме. От неё же я получил недопитую бутылку. Я дал лизнуть вина моему верному Азору, и тот издох менее чем через час... Откуда в вине оказался яд?
  - Я ничего не знаю, - пробормотал Дэзи, задыхаясь. Ему показалось, что покойница отяжелела невероятно. Она давила на грудь. Она душила его.
  - Не оправдывайся, Дэзи, мой дорогой Дэзи, - Тровер свалил покойницу с его груди. - Я знаю, ты ревновал её ко мне, потому и отравил. Ты хотел, чтобы я принадлежал только тебе...
  Он обнял графа и всосался в его губы. Дэзи, весь в холодном поту, лежал не шевелясь. Маркиз был прав. Он, граф Дэзи Осборн, отравил леди Райану.
  Кто ещё знает об этом? - задавался он вопросом. Теперь его жизнь полностью зависела от маркиза Тровера.
  - Я понимаю тебя, - сказал маркиз. - Ты сделал это ради любви ко мне. Ты прощён. Прощён ею и мной.
  Грудь Дэзи была свободна, но ему по-прежнему было трудно дышать. К тому же тело его затекло, он едва мог шевелить пальцами.
  Тровер лёг между ним и покойницей, облокотил голову на локоть и посмотрел Дэзи в глаза.
  - Я, пожалуй, уйду, - пробормотал Дэзи и сделал попытку встать, но усталость была такой, что он снова откинулся навзничь.
  - Не беспокойся, любимый, - сказал маркиз. - Скоро мы уйдём все вместе - я, ты и Райана. Уйдём туда, где мы будем любить друг друга и будем счастливы вечно... То вино, которое мы сейчас выпили, было из бутылки, оставшейся после твоего вчерашнего вечернего ужина с Райаной...
  Дэзи снова попытался встать, но багровые портьеры и огоньки свечей расплылись в его глазах, голова закружилась и он снова откинулся на подушку.
  - Дэзи, я люблю тебя, - прошептал маркиз. - Люблю так же сильно, как Райану. Без Райаны мне нечего делать в этом мире, и я ушёл бы всё равно. Но я не смог бы уйти без тебя... Ты должен быть со мной всегда. До самой моей последней минуты. И после, вместе с Райаной, сопровождать меня в странствовании по горним высям...
  Дэзи едва слышал его. Ему вдруг сделалось холодно. Руки и ноги его дрожали, по лицу текли капли холодного пота.
  Маркиз взял его за руку. Рука маркиза была холодна и тоже дрожала.
  - Да, да, Дэзи, я буду вечно благодарен тебе за минуты любви, которые ты подарил мне и Райане на этом ложе... - Тровер потянул его руку к себе и уложил её ладонью на свой пах.
  Затем поверх ладони графа он уложил ладонь покойницы. Теперь рука Дэзи и рука Райаны обхватывали его гениталии, и маркиз удерживал их в этом положении.
  - Вот так мы будем лежать в гробу, - прошептал он.
  "В гробу!" - Дэзи сотрясла дрожь, но Тровер удержал его руку на себе.
  - Наша смерть будет лёгкой и быстрой, - доносился до Дэзи его прерывистый шепот. - Ты выбрал хороший яд. Спасибо тебе за это, любимый... Теперь я вижу, что Райана почти не мучилась...
  Послышался стук. Похоже, стучали в дверь.
  Дэзи забылся в коротком обмороке, а когда снова открыл глаза, увидел в комнате каких-то людей. Они устанавливали перед кроватью большой тёмно-красный ящик. Дэзи пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы сквозь накатывающийся туман разглядеть, что это не ящик, а гроб. Большой, необычно широкий гроб.
  Рядом бился в судорогах маркиз Тровер, хрипел и силился что-то сказать. Над ним склонился слуга.
  - Будет исполнено, сэр, как вы распорядились. Вы в середине, справа от вас - лорд Дэзи, слева - леди Райана...
  Дэзи судорожно кашлянул, выплюнув на грудь алые брызги. Потом кровь заполнила горло и потекла изо рта. Через короткое время на его сознание снова накатила тьма. На этот раз навсегда.
  
  
  
  
  Слуга для особых поручений
  
  
  Глава первая
  
  В том памятном мне году, когда я поступил на службу к барону Джастину Эрье, я был ещё Джеком Хокинсом, было мне девятнадцать лет и жил я в Левельтоне - небольшом городе в пятидесяти милях к востоку от Аддисберга.
  Тут надо сказать, что барон Эрье был весьма известным у нас человеком, коли о нём судачили даже в галантерейном магазине, где я работал приказчиком. Я и услышал о нём впервые из болтовни покупательниц, копавшихся в ворохах тканей и лент. Из той же болтовни я узнал, что ему тридцать лет, что он голубоглазый блондин, очень богат, живёт в Аддисберге в собственном доме и каждую неделю, по субботам, приезжает в Левельтон навестить престарелого дядюшку, от которого ожидает немалое наследство. Но главное, что я узнал, так это то, что он потрясающе красив. Левельтонские дамы были от него без ума. Встречаясь у нас в магазине, они только о нём и трещали. В конце концов их разговоры настолько подействовали на моё воображение, что я отпросился в одну из суббот с работы и отправился к жёлтому двухэтажному особняку близ рыночной площади, в котором жил мистер Марлоу - дядюшка сэра Джастина. Очень уж хотелось мне посмотреть на красавца-блондина, тем более блондины мне всегда нравились.
  У особняка Марлоу наблюдалось необычное оживление: здесь как бы невзначай, прогуливалось не меньше полусотни дам и девиц; все, как я понял, ждали прибытия милорда. Я занял место на углу, у табачной лавочки, откуда был хорошо виден подъезд жёлтого особняка. Карета подкатила без четверти одиннадцать. Когда из неё вылез сэр Джастин, среди дам возникло смятение. Все взгляды устремились на милорда. С бесстрастным лицом, ни на кого не глядя, он поднялся по нескольким каменным ступеням к дверям, где его с поклоном встретил дворецкий. Они несколько минут беседовали, потом скрылись в доме.
  Сэр Джастин действительно оказался невероятным красавцем. Я даже был шокирован. Я думал только о нём. С этого дня я каждую субботу приходил к табачной лавочке, чтобы его увидеть. Я приходил туда к одиннадцати, когда он приезжал, потом приходил к двум, когда он садился в карету. Затаив дыхание, я ловил каждое его движение, каждый взгляд. Всё в нём казалось мне удивительно грациозным и полным очарования. Лицо его всегда было бесстрастным, но и это ему очень шло, а в те редкие мгновения, когда на его губах появлялась лёгкая улыбка, я был на седьмом небе от счастья. Я почему-то был уверен, что она предназначалась мне одному.
  Очень скоро, прислушиваясь к разговорам покупательниц, я обнаружил, что далеко не все одобрительно отзываются о милорде. Мрачной тенью на нём лежала репутация мистера Марлоу, о котором говорили, будто он занимается магией и общается с призраками, а богатство своё нажил разбоем и мошенничеством. При других обстоятельствах я бы не обратил на эти слухи внимания, но после того, как я увлёкся милордом, меня стало интересовать решительно всё, что хотя бы отдалённо его касалось. Кстати, о том, что старый Марлоу занимается магией, болтали в основном пожилые покупательницы; они же сплетничали о любовных похождениях молодого барона. Впоследствии я выяснил, что это действительно были сплетни, кем-то выдуманные, чтобы очернить милорда. Зато покупательницы помоложе всегда говорили о нём с восторгом.
  И вот, в тот жаркий майский день, когда я у табачной лавочки дожидался отъезда милорда, ко мне подошёл старик в чёрном плаще. Я вздрогнул, узнав кучера сэра Джастина.
  - Мой хозяин, барон Джастин Эрье, хочет говорить с вами, - произнёс он торжественно.
  Я был до того поражён, что даже не спросил, откуда барону известно о моей скромной персоне.
  - Конечно, как будет угодно его светлости, - пробормотал я.
  - В таком случае, ждите на дороге в роще. Милорд проедет там через тридцать минут.
  Ровно в назначенное время карета барона остановилась у обочины. Кучер слез с козел, открыл передо мной дверь и жестом пригласил забраться внутрь.
  Сэр Джастин был в карете один. Я сел напротив него. Кучер захлопнул за мной дверь, но карета не тронулась. Милорд, одетый, как всегда, во всё чёрное, сидел, пристально разглядывая меня. В карете царила темень; от окна на него падал луч света, выхватывая из полутьмы уложенные в аккуратную причёску белые волнистые волосы и бледное лицо. Под его подбородком белело кружевное жабо, схваченное голубым сапфиром. Это жабо, и ещё манжеты, были, пожалуй, единственными светлыми деталями его одежды.
  - Ты следишь за мной всегда, когда я приезжаю в этот городишко, - прозвучал его негромкий, с металлическими нотками голос. - Ты околачиваешься поблизости и изводишь меня своими взглядами, пялишься на меня, как все эти девицы, среди которых нет ни одной, которая хоть на десятую долю сравнилась бы с тобой в красоте.
  Он бесцеремонно взял меня за подбородок и повернул к свету. Я не дышал. Мне показалось, что сбываются мои самые смелые мечты. Сейчас сэр Джастин улыбнётся и притянет меня к себе, и я сделаю всё, что он пожелает...
  - Мне нужен слуга, - сказал он. - Расторопный молодой человек для выполнения поручений особого свойства.
  - Пожалуй, я мог бы сгодиться, - выговорил я хрипло.
  Он провёл пальцами по моей щеке, словно оценивая её на гладкость, коснулся средним пальцем моих губ, а потом с коротким смехом откинулся на сиденье, заложил нога на ногу и велел рассказать о себе.
  От волнения я не мог не то что говорить, но и думать о чём-либо. Запинаясь, я залопотал что-то о работе в галантерейном магазине, о моём беспутном отчиме Гилвине, промотавшем состояние моей матери, о растолстевшей тётушке Амалии...
  Сэр Джастин прервал меня повторным прикосновением к моим губам.
  - Довольно. Ты принят, хотя и не окончательно. Я должен проверить тебя в деле.
  Сам не соображая, что делаю, я схватил его пальцы и покрыл их жаркими поцелуями.
  Он снова засмеялся и потрепал меня по щеке.
  - Я знал, Джеки, мы поладим, - он раскрыл дверцу. - В пятницу приедешь ко мне в Аддисберг. Тебя предварительно известят.
  Я вылез и остался стоять, глядя на удалявшуюся карету, и стоял ещё долго после того, как она скрылась за поворотом. Прекрасное бледное лицо сэра Джастина не выходило у меня из головы.
  Я опоздал явиться к нему вовремя, потому что совершенно не знал Аддисберга - огромного столичного города, представлявшего собой настоящий лабиринт из каналов, площадей, мостов и бесчисленных извивающихся улиц. Старинный двухэтажный особняк милорда находился на северной окраине, в глубине запущенного сада. Уже стемнело, когда я, пройдя по аллее, поднялся по ступеням к высоким дверям. По бокам от них стояли каменные львы, держащие лапами щиты с гербами. На мой стук вышел давешний кучер, одетый в ливрею. Он был без головного убора, и я увидел, что он совершенно лыс, лишь у висков топорщилось несколько седых косм, огибая уши. Он объявил мне, что сэр Джастин уехал по делам. Встречусь я с ним только завтра, а пока переночую в доме.
  Он принял от меня шляпу и проводил в отведённую мне комнату. Она оказалась довольно большой, в ней топился камин и на столе стояли тарелки с холодными закусками, видимо ждавшими меня уже давно. Особенно удивила широкая, увенчанная резным балдахином кровать, похожая на супружеское ложе. Старик попросил меня располагаться и вышел, оставив одного.
  Я наскоро поел, разделся, задул свечу и улёгся в постель. Ставни на окнах были закрыты, в комнате царил мрак. Мне не спалось. Мне почему-то казалось, что эта огромная ковать приготовлена для меня неспроста. В любую минуту может раскрыться дверь и на пороге появиться мой белокурый кумир. Тогда я притворюсь спящим. Он ляжет рядом, и тут я брошусь ему на грудь.
   Однажды мне показалось, что по коридору кто-то идёт. Останавливается возле моей двери... Я замер, решив, что это милорд. Но никто не вошёл, шаги удалились. Я был настолько взволнован, что долго не мог успокоиться. Заснул я под утро, с мыслью, что это, скорее всего, был не милорд, а слуга.
  Сэра Джастина я увидел вечером. Он был свеж, причёсан и так же неотразим, как тогда, в карете. После слов приветствия он без лишних предисловий взял мою голову за затылок, притянул к себе и впился в мои губы. Как только он оторвался от меня, я, не в силах сдерживаться, опустился перед ним на колени.
  Он с лёгкой усмешкой поднял меня на ноги.
  - Нет, Джеки.
  - Почему? - Я весь дрожал. - Я готов служить вам... Готов любить вас... Я... я... люблю вас...
  - Да, я знаю, - ответил он, продолжая смеяться. - Но, видишь ли, я люблю не совсем так, как все. Я получаю удовольствие от совершенно особенной любви.
  - Какой же? - прохрипел я.
  Вместо ответа он обхватил пальцами мою шею и надавил на кадык.
  - Такой, во время которой я причиняю партнёру боль.
  - Я готов.
  - Прекрасно, - его губы снова впились в мой рот, а большой палец с такой силой надавил на горло, что я вздрогнул от боли и закашлялся.
  Он тотчас отпустил меня и отошёл, беззвучно смеясь.
  - Сегодня ночью тебе придётся доказать свою преданность на деле, - сказал он. - Как ты насчёт того, чтобы поработать ремнём по голой заднице?
  Я кивнул, не подавая вида, что удивлён.
  - Всё, что угодно, сэр.
  Спустя полчаса мы тряслись в карете по ухабистым улицам имперской столицы. Карета взбиралась на горбатые мосты, перекинутые через узкие каналы, проезжала под арками из нависших балконов вторых этажей, пересекала обширные лужи и заросшие сорняками газоны. Свет уличных фонарей по временам проникал в карету и выхватывал из мрака белую голову моего господина.
  Видимо, наш кучер хорошо знал, куда мы едем, поскольку сэр Джастин за всю дорогу не сделал ему ни одного указания. Остановились мы в каком-то тёмном тупике. Мы с милордом вылезли из кареты и направились к низкому дому, видневшемуся за кустами. В его окнах не горело ни одного огня: за дверью, в которую мы вошли, царил непроглядный мрак. Однако о нашем появлении тут же узнали: во мраке показался огонёк свечи, он быстро приблизился, и в его колеблющемся круге я увидел озарённое снизу лицо очень плотного господина лет шестидесяти. Беспрерывно кланяясь сэру Джастину, он проводил нас по коридору до какой-то двери.
  - Всё приготовлено, сэр, - сказал он.
  В комнате, куда мы вошли, горело несколько свечей и находилось не менее двадцати полностью обнажённых молодых людей, причём все стояли на коленях, уткнувшись лицами в пол и повернувшись к нам задом. Огоньки свечей выхватывали их выпяченные ягодицы.
  - Джеки, - сказал милорд, - выбери на свой вкус.
  Я огляделся в замешательстве.
  - Хорошо бы ещё посмотреть на их лица, сэр.
  - Лица тебе ни к чему. Ты будешь иметь дело только с задницей. Впрочем, может быть, тебе повезёт, и обладатель самой лучшей окажется ещё и красавчиком. Такое бывает.
  Я взял свечу, поданную мне толстяком, и двинулся вдоль рядов. Никто из молодых людей не осмеливался не то что обернуться на меня, но даже пошевелиться.
  - Мни и щупай их сколько угодно, - подбодрил меня мой господин. - Не стесняйся. Представь, что с любым из них ты получишь возможность делать всё, что захочешь.
  Я погладил чью-то ягодицу.
  - Пожалуй, вот эта...
  На моих пальцах остался лёгкий налёт пудры. Задница была припудрена!
  - Это чтоб скрыть прыщи, - сказал сэр Джастин с усмешкой. - Тебе не нравятся прыщи, Джеки?
  - Сэр, - вмешался толстяк, - вам надо было заранее предупредить меня насчёт прыщей. Я бы приготовил исключительно одни гладкие задницы. Но здесь таких немало, уверяю вас. Выбрать подходящую вполне можно.
  - Мне-то всё равно, - сказал милорд. - Выбирает мой слуга по своему вкусу.
  Пройдясь по рядам, я запомнил кое-кого, а потом снова начал обход, решив осмотреть всё внимательнее.
  Это занятие меня увлекло. Я начал щупать ягодицы и ляжки - сначала слегка, как бы проверяя их на мягкость, потом, разохотившись, стал щупать смелее. Я уже не стеснялся просовывать пальцы в самые дырки, исследуя их эластичность и получая удовольствие, когда сфинктеры откликались на мои поползновения. Кое-где сохранилась смазка, и скоро мои пальцы стали сальными и влажными.
  В какую-то из задниц я засунул пальцы слишком глубоко. Её обладатель вздрогнул и испустил стон. Толстяк с резвостью, удивительной для его неуклюжей фигуры, подскочил к парню и хлестнул его плёткой.
  - Молчать! Не шевелиться! Ты наказан!
  - Ну что, Джеки, - спросил сэр Джастин, когда я двинулся осматривать всех по третьему кругу, - как продвигается выбор?
  - Тут много подходящих, даже разбегаются глаза.
  - Мы ещё приедем сюда, а пока бери задницу и поехали.
  Через четверть часа мы снова тряслись в карете, только на этот раз передо мной сидел не один сэр Джастин, а ещё и некий молодой субъект, на ягодицы которого пал мой выбор.
  Он оказался довольно симпатичным. Гладкая белая кожа, чёрные, слегка вьющиеся волосы, чёрные живые глаза. Сэр Джастин оказывал ему явные знаки внимания. Он посадил его к себе на колени и, одной рукой придерживая за живот, второй рукой неторопливо шарил у него в штанах. Я с нарочитым безразличием глядел в окно, а на самом деле косился на них. Я ненавидел этого парня и завидовал ему. "Ну почему, - думал я с горечью, - почему мной так демонстративно пренебрегают?"
  Чернявый глупо хихикал, поглядывая на барона, и вдруг вскрикнул от боли. Сэр Джастин с отрешённой улыбкой продолжал прижимать его к себе, стиснув рукой его пах. Моя ревность сразу исчезла. Мне стало весело. Мне хотелось, чтобы мой кумир делал ему больно как можно дольше.
  Парень морщился и елозил, его стон перешёл в тихий надсадный визг. Наконец сэр Джастин, словно опомнившись, вынул руку из его штанов и оттолкнул от себя. Парень плюхнулся на сиденье рядом со мной, сразу забился в угол и сжался в комок, держась обеими руками за причинное место и испуская стоны.
  Вернувшись в особняк, мы оставили парня на попечение лакея, а сами спустились в просторную подвальную комнату. Посреди неё горело несколько свечей, озаряя два стола, табуретку и низкую кровать, достаточно широкую, чтобы на ней поместились двое, а то и трое. На одном из столов лежали ремни и верёвки.
  - Твоё первое испытание, Джеки, - сказал сэр Джастин, беря со стола ремень. - Ту задницу, которую ты выбрал, тебе предстоит исполосовать в кровь, - он попробовал ремень на прочность. - Ты готов?
  - Да, сэр, - ответил я со всем пылом, на какой был способен.
  Ещё бы, этот чернявый субъект пытался переманить к себе моего кумира! За это готов был исхлестать не только его задницу, но и его всего.
  Сэр Джастин ущипнул меня за щёку.
  - Похоже, я не ошибся в тебе, Джеки. А теперь ты поможешь мне раздеться.
  Я принял это, как награду. Освобождая его от одежды, я лишь слегка касался его тела, и всё равно этого хватило, чтобы я сильно возбудился. Снимая с него сорочку, я уже не мог сдерживаться. Я приник губами к его обнажённому животу, мягкому и чуть выпуклому.
  - Нет, - он оттолкнул мою голову. - Сейчас меня интересуешь не ты. Слушай сюда. Я лягу на спину, а он ляжет на меня сверху. Бить будешь сильно, чтобы он дёргался и кричал от боли. Я буду прижимать его к себе, потому что я должен чувствовать каждое его содрогание, каждый стон. Когда начну возбуждаться - а ты это заметишь, бей чаще и сильней.
  - Будете мной довольны, сэр.
  - Руки его привяжешь к тем выступам в изголовье. Руки должны быть раскинуты, чтобы он не мог трепыхаться и мне было удобнее его держать.
  Я кивнул. Затем я тоже разделся. Милорд дёрнул шнур колокольчика. Тотчас раскрылась дверь и вошёл чернявый парень. Дверь за ним сразу захлопнулась, в замочной скважине провернулся ключ.
  Парень, как видно, уже опомнился после встряски, которую устроил ему сэр Джастин в карете. Увидев нас голыми, он с понимающим видом заулыбался. Милорд велел ему раздеться. Тело парня было белым и не слишком тощим. Округлый зад, который бросился мне в глаза ещё в том доме, казался вполне аппетитным.
  - На пять минут эта задница полностью в твоём распоряжении, - тихо сказал мне сэр Джастин. - Лучше всего, если ты искусаешь её до крови. Чтобы потом было больнее, когда будешь хлестать ремнём.
  - Сделаю, сэр, не сомневайтесь, - ответил я.
  Они с чернявым парнем легли, прижимаясь друг к другу. Хозяин лежал снизу, парень - сверху, обвивая его бёдрами, слегка елозя на нём и тихонько постанывая. Ясно, что его мошонка ещё болела после поездки в карете.
  Когда я привязывал руки парня к изголовью, сэр Джастин лежал, откинув свою белокурую голову на подушку, полузакрыв глаза и улыбаясь знакомой мне отрешённой улыбкой. Парня он держал за талию. Тот уткнулся лицом ему в плечо, и изредка поднимал голову, чтобы посмотреть на него.
  - Сначала разминка, как я тебе говорил, - произнёс милорд сквозь зубы.
  - Да, сэр.
  Я подобрался к ним с изножья. В первую минуту меня привлекала не столько выпяченная задница чернявого парня, сколько ноги моего господина, покрытые светлым пушком. Мне хотелось покрыть их поцелуями, но у меня было всего пять минут, чтобы искусать задницу. Я без промедления приступил к делу.
  Сначала я только слегка погружал зубы в ягодицы, оставляя на них красные отпечатки. Парень тихонько стонал. Потом я сжал пальцами одну из ягодиц так, что выпятился весьма внушительный ком плоти. Я шире раскрыл рот и обхватил этот ком зубами. Сначала я тоже хотел только надавить ими, но тут на меня что-то нашло, что-то звериное, видимо передавшееся мне от милорда, потому что я не удержался и впился в этот упоительный комок изо всех сил. Парень закричал от боли. Коротко простонал сэр Джастин. Его ноги вытянулись и напряглись, он крепче прижал парня к себе, не давая ему соскользнуть со своих бёдер.
  - Давай, начинай, - услышал я его нетерпеливый хрип.
  Тяжело дыша, я выпрямился. Взял ремень. Он был каким-то бугристым и по ширине как раз помещался в моей ладони. Я прихлопнул им по своему бедру и почувствовал, что удар неприятен.
  Парень оглянулся на меня, увидел ремень и заверещал ещё громче. Его зад, лилово-красный после моих укусов, заелозил, задёргался на бёдрах милорда. Я хлестнул наотмашь, метя в окровавленный отпечаток зубов. Парень вскрикнул и изогнулся. Связанные руки дёрнулись, он задвигал ногами и сделал попытку отвести зад в сторону, но сэр Джастин удержал его. Только так, прижимаясь к партнёру, он мог полнее насладиться его судорогами.
  - Бей сильней, - цедил мой господин. - Сильней...
  И я бил. Парень скулил и дёргался, его голова моталась из стороны в сторону, из глаз лились слёзы. Вскоре обе его ягодицы представляли собой сплошной багрово-фиолетовый синяк, покрытый сочащимися кровью трещинами. Я хлестал и с жадностью прислушивался к стонам милорда, следил за движениями его бёдер, елозящих под парнем. Он приближался к высшей точке наслаждения, и я, чувствуя это, хлестал так, что по моему лицу катился пот.
  Кровь из располосованного зада брызгала во все стороны. Парень дёргался в судорогах и уже не стонал, а тоненько верещал, взвизгивая при каждом ударе. Кровь летела на меня, на сэра Джастина, на простыню. Ремень был весь в крови, капли с него летели мне на грудь и на плечи. Я ничего этого не замечал, вслушиваясь во всхлипы сэра Джастина. Сама только мысль, что это я довожу его до оргазма своими ударами, меня невероятно возбуждала. Скоро рука моя затекла, я её почти не чувствовал, но продолжал бить с прежним упорством. Все мои мысли, все чувства сосредоточились только на всхлипах и содроганиях милорда.
  - Сильней, сильней, - стонал он.
  Но сильней я уже не мог. Единственное, на что я был ещё способен, так это поддерживать хотя бы прежнюю частоту и силу ударов.
  Наконец сэр Джастин задышал чаще, ноги его вытянулись и задрожали, из горла вырвался протяжный стон. Его голова приподнялась и снова откинулась на подушку. Он испустил долгий вздох, его руки отцепились от парня и распластались на окровавленной простыне.
  - Это было прекрасно, - прошептал он, не раскрывая глаз. - А теперь убери его с меня.
  Я торопливо развязал верёвки на запястьях парня, попутно отметив, что запястья стали синими, с кровавыми подтёками, и сбросил его с кровати. Он свалился на пол с глухим стуком, продолжая стонать, словно я всё ещё бил его.
  Я не обращал на него внимание, весь сосредоточившись на милорде. Тот лежал с закрытыми глазами и переводил дыхание. В полумраке, разбавленном светом свечей, его разгорячённое забрызганное кровью тело имело нежный персиковый оттенок. Обмякший член распластался на бедре. В рыжеватых волосах над мошонкой запутались три или четыре белесые капельки спермы. Ещё две, покрупнее, виднелись на запачканном кровью лобке.
  Не осмеливаясь потревожить господина, я наклонился носом к его паху и, дыша запахами пота, крови и спермы, взялся рукой за собственный член. Сделал несколько движений вверх-вниз. Но сперма захлестала только тогда, когда мои губы коснулись члена моего кумира. Я задёргался в оргазме, не отрывая от него губ.
  Увидев, что сэр Джастин открыл глаза, я отпрянул.
  Он засмеялся.
  - Нравится?
  - Да, сэр, - выдохнул я.
  Его палец дотянулся до моего рта. Я разжал зубы, пропуская палец в рот.
  - Ты сделал парню больно только ради того, чтобы я получил удовольствие, - сказал сэр Джастин.
  - Да, сэр, - промычал я с его пальцем во рту.
  - Готов ли ты сделать это снова?
  - Да, сэр.
  Он покосился на свой член и спросил:
  - А готов ли ты, Джеки, убить кого-нибудь, чтобы этот член получил удовольствие?
  - Конечно, сэр.
  - В таком случае, тебе придётся этим заняться, - и милорд потянулся всем телом, раскинув руки. - Самое острое из удовольствий - это когда сознаёшь, что боль твоего партнёра предсмертная. Упиваться его судорогами, испытывать оргазм от мысли, что он отдаёт свою жизнь ради того, чтобы ты на пару минут ощутил наслаждение...
  Поглощённый созерцанием его тела, я почти не вникал в то, что он говорил. Сэр Джастин был моим богом, которому я поклонялся.
  Так, с этой ночи, началась моя служба у барона Джастина Эрье.
  
  
  Глава вторая
  
  Я быстро освоился в его доме. Привыкнуть к здешним порядкам было не так уж трудно. По вечерам милорд отправлялся на бал или великосветский приём, возвращался поздно, потом поздно вставал. Во время его сна я должен был находиться с ним в постели и вести себя тихо, чтобы не потревожить его. Обычно он пользовался мной по утрам, ещё не совсем проснувшись. Ко мне протягивалась его рука, и я тут же льнул к нему. Это были минуты восхитительного утреннего торчка, когда налившийся пенис моего господина тёрся о мою промежность, а рука больно сдавливала мои ягодицы. Он переворачивал меня на живот. Несомненно, от его внедрений я получал бы большее удовольствие, если бы в эти моменты он не стискивал мою мошонку так, что я стонал от боли.
  В мою обязанность входило обтирать его по утрам полотенцем, смоченным в холодной воде, потом вытирать досуха и одевать. Обтирание его белого тела с едва выпирающим животиком и округлыми ягодицами было для меня одной из самых приятных обязанностей, которые я исполнял. При этом мне дозволялось сколько угодно целовать его, что было для меня ни с чем не сравнимым удовольствием. Милорд благосклонно улыбался и приказывал поторопиться с одеванием.
  После утреннего завтрака, который по времени был далеко не утренним, он прогуливался по саду или сидел на садовой скамейке, читая какой-нибудь роман. Потом у себя в кабинете просматривал почту и писал записочки, которые мне в тот же день надо было развезти по разным местам. Перед этим я получал подробные инструкции насчёт того, кому и главное - как доставить ту или иную записку. Адресовались они в основном хорошеньким дамам и молодым людям. В некоторых случаях я должен был вручать записку тайно в условленном месте. Адресаты, особенно дамы, ждали этих посланий с нетерпением, и одаривали меня деньгами и всякими дорогостоящими безделушками, вроде брелоков, медальончиков, табакерок и вышитых платочков. Послания, адресованные молодым людям, я передавал с гораздо меньшим удовольствием. Эти парни были богаты и очень милы. Я ревновал их к моему кумиру.
  Возвращался я, когда уже начинало темнеть. Едва перекусив, я надевал шитую для меня фиолетовую ливрею с золотыми галунами, короткие узкие панталоны бежевого цвета, белые чулки, башмаки с золочёными пряжками и ехал с господином на бал или приём. По мнению Кристофа - нашего лысого дворецкого, исполнявшего также обязанности кучера, - в этом наряде я выглядел гораздо привлекательнее, чем парни, которые служили у милорда до меня. Сказав это, он многозначительно усмехнулся. Я не осмелился спросить у него о причинах его усмешки и тем более - расспросить о тех парнях, зная, что это может не понравиться сэру Джастину. Но всё же мне было приятно сознавать, что я привлекательнее прежних слуг.
  На самих балах я, конечно, не присутствовал. Я ждал милорда в комнате для прислуги. Он уходил с балов всегда окружённый толпой разодетых женщин. Но бывали дни, когда он уходил с бала раньше времени и второпях. Например, из особняка графа Радзиевского он вышел с какой-то совсем юной девицей, и направился с ней не к каретам, а в парк, мне же велел следовать за ним и подать сигнал, если кто приблизится. Было уже темно, фонари в парке не горели. На уединённой скамейке у высоких боскетов сэр Джастин долго шептался со своей спутницей. До меня долетали обрывки фраз. Единственное, что я из них узнал, это то, что девицу зовут Лаура. Я безумно ревновал и давал себе слово непременно узнать, кто она такая и какие намерения в отношении неё имеет мой господин.
  После бала Кристоф доставлял нас в ресторан, где сэр Джастин ужинал с приятелями. Однажды вместо ресторана мы поехали на довольно глухую улицу. К ней примыкал запущенный сад. Нам с милордом пришлось пробираться сквозь заросли, ориентируясь на свет в окне старого дома в глубине сада. Дом был похож на руину, но всё же, как оказалось, был обитаем. Милорд постучал в дверь условным стуком. Дверь тотчас открылась. Из темноты вышел человек с горящей свечой и в надвинутом на лицо капюшоне. Он, видимо, уже поджидал нас. Вслед за ним мы прошли по тёмному коридору вдоль вереницы дверей. Из-за некоторых пробивался неяркий свет. Мне становилось не по себе, когда из-за той или иной двери доносился крик, полный мучительной боли. Позже я понял, что здесь был притон, где клиентам оказывали услуги весьма специфического свойства. Наш провожатый остановился у одной из дверей, раскрыл её и с низким поклоном пропустил нас в комнату. За нами он не последовал. Дверь закрылась.
  Войдя, я остановился с учащённо бьющимся сердцем. Посреди довольно обшарпанного помещения высились два столба, а между ними стоял полностью обнажённый мужчина. Его ноги были прикованы цепями к полу, руки раскинуты и прикованы к столбам, так что он едва мог шевелиться.
  На вид ему было лет тридцать пять. Его сильное тело покрывал загар, грубоватое лицо было гладко выбрито. Те, кто приковали его к столбам, явно позаботились о его внешнем виде: чёрная с проседью длинная грива была тщательно расчёсана и уложена, на лобке и под мышками выбриты волосы. Перед мужчиной стояли кресло, таз с водой и низкий столик с пыточными инструментами. Вокруг горело несколько свечей. Справа у стены пылал камин, в пламени которого нагревались железные щипцы. Мрачность обстановки усиливали замшелые кирпичные стены и бурые пятна засохшей крови на полу и столбах.
  Увидев нас, незнакомец напрягся, произнёс что-то на непонятном языке.
  - Вот с кем мы сегодня позабавимся, - сказал сэр Джастин, разглядывая прикованного. - Хочешь послушать, как он заревёт от боли?
  - Да, сэр.
  Ещё бы мне не хотелось. Всё, что желал мой кумир, желал и я.
  Глаза милорда блестели, пока я его раздевал. Он не отрывал их от пленника. Тот тоже не сводил с него взгляда, полного ненависти и затаённого страха.
  Милорд приблизился к нему, хищно улыбаясь, и погладил рукой его могучий торс. Провёл пальцем по его груди с тёмными сосками. Мне показалось, что он стоит слишком близко к прикованному, и тут я проявил инициативу: зашёл к пленнику со спины и крепко взял за волосы. Предосторожность оказалась не лишней. Пленник вскоре сделал попытку ударить господина головой, но я был начеку.
  Возбуждённый пенис сэра Джастина слегка подрагивал и почти касался его бедра. Проводя пальцем по соску, он вдруг вонзил в него ноготь. С соска потекла красная струйка. Пленник снова попытался мотнуть головой, но я удержал его и стал накручивать его волосы на руку. Он замычал сквозь зубы. Когда стекавшая струйка крови достигла бедра, сэр Джастин ткнул в неё концом пениса. Потом провёл им по лобку пленника, оставляя на нём кровавую полосу.
  Поискав среди инструментов, милорд вооружился ножичком с узким лезвием и принялся выдёргивать ногти на руках своей жертвы. Он занимался этим со старательностью часовщика, налаживающего сложный механизм, и беззвучно смеялся, когда пленник особенно сильно вздрагивал и испускал стоны. Покончив с ногтями, сэр Джастин протёр свои руки белоснежным платочком, в углу которого была вышита анаграмма имени "Лаура"; испачканный платок он швырнул в камин, после чего снова начал гладить грудь и плечи пленника. Тот напрягал мышцы, угрожающе рычал и пытался дотянуться до него зубами. В его налившихся кровью глазах читались боль, безумие, злоба, страх. Всё это доставляло господину удовольствие. Он уже не улыбался, а почти смеялся.
  Он велел мне запрокинуть голову пленника назад и начал ощупывать его шею и кадык. Смеясь, он сдавливал шею пальцами и вонзал ногти под кожу. Затем, взяв молоток, начал долбить им по зубам. Зубы хрустели, разламываясь; с перебитых губ текла кровь. До этой минуты державшийся мужественно, пленник не выдержал, задёргался и завизжал как резаный. Когда он потерял сознание, сэр Джастин велел мне разыскать на столике склянку с нашатырём. Я мигом её нашёл и сунул пленнику под нос. Очнувшись, тот снова зашёлся в визге.
  От зубов сэр Джастин перешёл к носу. Отрезав от него кусочек, он на кончике ножа засунул его пленнику в рот. Туда же последовала срезанная ноздря. С минуту милорд мял и давил его глаза, как бы примериваясь к ним. Потом одним быстрым движением выдавил наружу глазное яблоко. Покрутил его в окровавленных пальцах, рассматривая как какую-нибудь любопытную безделушку, и отправил туда же, куда и всё остальное - пленнику в рот.
  Я подавал ему по его требованию то один, то другой инструмент. Вскоре всё тело пленника было иссечено ранами. Он оказался на редкость живучим. Стонал, дёргался, плевался кровью, пялился на нас уцелевшим глазом, что-то шептал или ревел. Господин мой позволил немного поразвлечься и мне. Не будучи столь искушён в подобного рода забавах, я просто вырезал ножом на спине пленника, над самыми его ягодицами, слово "амур".
  Когда сэр Джастин начал вводить иглу в его пенис, он снова потерял сознание. На этот раз нашатырь был у меня под рукой. Наигравшись с пенисом, милорд принялся долбить молотком по локтям и коленям. Пленник опять потерял сознание, и на этот раз привести его в чувство было гораздо труднее. Мне пришлось выплеснуть на него ведро холодной воды. Во время его последнего приходя в себя сэр Джастин вспорол ему живот и погрузил в отверстие пальцы, делая дыру шире. Но как только он стал вводить в неё член, пленник вырубился окончательно. Не помогли ни нашатырь, ни холодная вода, ни прижигания раскалённым железом.
  Среди инструментов имелась палка, утыканная шипами. Сэр Джастин намеревался ввести её в анальное отверстие пленника ещё когда тот был в сознании, теперь же ему пришлось удовлетвориться тем, что я засунул её в безжизненное тело. Милорду это не доставило большого удовольствия. Его интересовали только живые. Их дрожь, мучения, крики и стоны. И мы ушли, оставив пленника висеть на цепях, с воткнутой в зад палкой.
  Вымывшись в особом помещении и одевшись там же, мы в сопровождении человека в капюшоне направились к выходу. Я задержался у двери в комнату, где мы только что были. Там ничего не изменилось. Горел камин, на цепях висел пленник с палкой между ног. Мне показалось, что этот искромсанный кусок плоти ещё жив. Качнулась окровавленная голова, словно кивнув мне.
  Дня через три после описанных событий я застал Кристофа за варкой какого-то пахучего зелья. В свете пламени блестела его лысина.
  - Подашь это питьё милорду через полчаса, - сказал он мне.
  Спустя тридцать минут я вошёл в кабинет с подносом, на котором стоял бокал с отваром. За окнами смеркалось. Сэр Джастин уже готов был к выезду. С уложенными волосами, одетый неброско, но с большим вкусом, он был, как всегда, неотразим.
  - Сегодня, Джеки, я еду один, - сказал он, отхлёбывая питьё мелкими глотками. - Ты останешься здесь. У меня встреча с дамой... Она недурна собой, но стара. Безнадёжно стара. Ей под сорок. На женщин член у меня вообще встаёт плохо, а на таких - особенно... Поэтому приходится принимать возбуждающее средство. Кристоф варит его отменно. Стояк обеспечен на весь вечер... Ты не представляешь, какая это пытка - нюхать пот и духи старух, целовать их в накрашенные губы! Но что прикажешь делать? Ещё неизвестно, когда я получу наследство от дядюшки, а деньги нужны сейчас. Наш визит в весёлый домик обошёлся недёшево...
  Он допил бокал до дна, сунул в рот шоколадную конфету и, утирая рот платочком, вышел из кабинета.
  Вернулся он за полночь. Кристоф, прекрасно знавший его привычки, к тому времени нагрел воду. Я вошёл в ванну вслед за сэром Джастином и, ни слова не говоря, принялся намыливать его душистым мылом.
  - Да, смой с меня эту пудру и помады, которыми натираются старые кокетки, жаждущие любовных утех, - говорил он, поворачиваясь. - Особое внимание удели пенису и мошонке. Мне так и кажется, что на них осталась влагалищная вонь...
  Конечно, я старался. В такие минуты мне казалось, что он весь принадлежит мне, я могу его тискать, мять и гладить где хочу. Сэр Джастин стонал от удовольствия, растянувшись в тёплой воде.
  - Да, Джеки, да... А теперь возьми в рот... Соси до тех пор, пока не кончу, хотя кончить мне будет трудновато: вся сперма угробилась на старую куклу... Твой нежный рот - это очищающий сосуд от женской скверны... Пока ты не омоешь его своей слюной, от него будет исходить запах влагалища... Поэтому старайся. Энергичней работай языком...
  Я вспотел от напряжения. Думать ни о чём не мог, кроме пениса, который сновал у меня во рту.
  - Джеки, спрячь зубы, - цедил милорд. - Я не чувствую твоего языка... Энергичней работай языком, и головой не крути...
  Две жалкие капли, которые мне удалось выдоить после неимоверных усилий, показались моему господину вполне достаточными для очистки от "женской скверны". Он выпил рюмку мадеры и завалился в постель, а на другой день объявил мне, что мои зубы стесняют свободу движений его пениса и потому их надо удалить, все до единого.
  Он пристально посмотрел на меня.
  - Ну, Джеки, выбирай, что тебе дороже: я или твои зубы?
  - Конечно, вы, сэр.
  Тихонько смеясь, сэр Джастин притянул меня к себе и, давя пальцем на кадык, поцеловал в губы.
  Первый сеанс выдирания зубов состоялся в тот же вечер. Ради такого случая милорд решил опоздать на приём у неаполитанского посла.
  Зубодёром был его знакомый, явно уже оказывавший ему услуги подобного рода. Здоровенный мускулистый мужчина лет сорока, чем-то похожий на того, которого мы с сэром Джастином покромсали в "весёлом доме", осмотрел мой рот и первым делом заставил меня выпить полстакана крепчайшего ямайского рому. Затем сэр Джастин уселся в кресло, меня посадил себе на колени и крепко сжал руками. Кристоф держал свечу у моего рта. Мне сразу подумалось, что близость моего кумира придётся как раз кстати. Он будет успокаивать и утешать меня во время болезненной процедуры. Но я ошибался. Слов утешения не было. Когда я вздрагивал от боли, милорд лишь теснее прижимал меня к себе и бурно дышал. Очень скоро я почувствовал, как напрягся его пенис. Я сидел на нём, крутясь от резкой боли, а сэр Джастин прижимал меня ещё сильнее и, запрокинув голову, тёрся о мои ягодицы. В какой-то момент, на пятом или шестом зубе, когда меня буквально выворачивало наизнанку от боли, мне показалось, что сэр Джастин кончает.
  Всего в тот день у меня с корнем выдернули восемь передних зубов. Я выпил ещё рому и в полубесчувственном состоянии свалился на диван в прихожей.
  Не помню, сколько я лежал. Помню только, что из забытья меня вывели пальцы сэра Джастина, вторгшиеся в мой рот. Милорд ощупывал расселину среди моих зубов. Меня пронзала боль, когда он надавливал на мои раненые дёсны. Вскоре, к счастью, он оставил меня в покое, я снова впал в забытьё и спал до следующего вечера.
  Мне дали на приход в себя только два дня. На третий день снова явился зубодёр, и всё повторилось. Я сидел у милорда на коленях, одной рукой он прижимал меня к себе, другой держался за мои гениталии и тёрся об меня пенисом.
  К концу второй недели у меня не осталось ни одного зуба. Во рту всё распухло. Я лежал в горячке и думал, что умру. Горел весь рот, боль отдавалась в челюстях и в висках. Кристоф лечил меня спиртовыми настойками и травяными отварами.
  Пока я болел, сэр Джастин не появлялся возле меня. Только когда здоровье моё пошло на поправку, он пришёл проведать меня в моей комнатушке, и первым делом просунул пальцы мне в рот.
  - Отлично, Джеки. Теперь совсем другое дело. Ты выдержал испытание, а выдерживали его далеко не все. С некоторыми пришлось расстаться навсегда.
  Я лизал его пальцы и играл с ними языком. Моему господину это нравилось. Иногда, смеясь, он пускал струйку слюны мне в рот.
  К вечеру я уже вставал с кровати, хотя меня всего шатало от слабости. Кристоф, подавая мне очередную рюмку настойки, одобрительно кивал и говорил, что у меня крепкий организм.
  - Некоторые после такой операции отправлялись прямёхонько на тот свет. Ты живучий малый, протянешь у хозяина дольше других.
  - А разве у милорда уже были слуги без зубов? - спросил я, стараясь выговаривать слова как можно более внятно, хотя всё равно получалось гугниво. Я ещё не привык к своему беззубому рту.
  Старик ничего не ответил, только усмехнулся - точно так же, как усмехался на мои расспросы о парнях, которые служили у милорда до меня.
  А потом я, хоть и не совсем ещё оправился от болезни, улёгся на огромную господскую кровать. Сэра Джастина ещё не было. Я уснул, и проснулся от того, что его напрягшийся пенис упирался мне в лицо. Я сразу сообразил, что это у моего господина утренний торчок, и привычно обхватил пенис ртом. Милорд удовлетворённо засопел. Его уд энергично задвигался в моём рту, и брызги семени не заставили себя ждать. Потом он отвалился от меня и заснул.
  Вечером я сопровождал его на бал. Милорд велел мне ни с кем не разговаривать. Я, как обычно, дожидался его в комнате для прислуги. Помня о приказе, я не отзывался на приветствия и молчал, забившись в угол.
  К концу бала гости начали расходиться. Сэр Джастин в окружении дам спускался к выходу по мраморной лестнице. Я, в своей фиолетовой ливрее, встречал его внизу с плащом и шляпой. Когда господин подошёл, я помог ему одеться. Он направился к выходу, но дамы не отставали. Они щебетали обо всём на свете, о сущих пустяках, видимо имея целью лишь обратить на себя его внимание.
  - У вас красивый слуга, милорд, - сказала дама, выглядевшая лет на сорок пять, с перстнями на всех пальцах. - Вы нарочно подбираете таких ангелочков?
  - Я люблю всё красивое, - ответил сэр Джастин.
  Она обернулась ко мне:
  - Как тебя зовут?
  Я молчал. Она снова обратилась к сэру Джастину.
  - Он что, немой?
  - А может быть, он без зубов? - засмеялась другая дама. - У вас ведь уже был слуга без зубов.
  Первая дама пощекотала меня веером.
  - Ну же, что ты такой насупленный. Улыбнись. Ты ведь не беззубый, как прежний слуга, верно?
  В растерянности я посмотрел на господина.
  - Оставьте Джеки в покое, он вовсе не беззубый.
  И сэр Джастин быстро прошёл в дверь, распахнутую перед ним лакеями. Я устремился за ним.
  Вопреки своему обыкновению заканчивать вечер в ресторане, сэр Джастин приказал ехать домой. В карете я старался не смотреть на него.
  - Сэр, простите меня, - прогундосил я с виноватым видом.
  - Ты здесь не причём, - ответил он, - просто у старых дур хорошая память на некоторые вещи. Они почему-то страшно интересуются всем, что касается меня, и сплетничают, раздувая ничтожное событие до небывалых размеров. Конечно, они запомнили, что у моего прежнего слуги не было зубов... Обо мне и без того идут скверные толки, а тут ещё эти зубы...
  После недолгого молчания я осмелился спросить:
  - А где он, предыдущий слуга? Вы его уволили?
  - Да, можешь считать, что уволил. Он любил меня не меньше, чем ты, но он подвернул ногу и охромел. Терпеть не могу хромых.
  Он вдруг рассмеялся тем особенным смехом, каким смеялся в минуты получения удовольствия.
  - Впрочем, ты с ним скоро увидишься. Он всё ещё живёт у меня.
  Я заинтересовался ещё больше. Никакого хромого слуги в доме я не видел, хотя служил у сэра Джастина уже второй месяц.
  На другой день, после завтрака, мы спустились в подвал и пошли по коридору, в котором я ни разу не был. Я нёс подсвечник с горящими свечами, освещая пол и кирпичные стены. У меня почему-то не выходил из головы этот хромой слуга. Мне казалось, что наш приход сюда связан именно с ним.
  Чутьё меня не обмануло. Мы вошли в довольно просторное помещение, где на столе горели свечи и на тарелках оставались остатки трапезы. На кровати лежал парень немногим старше меня. При нашем появлении он тотчас поднялся.
  - Стив, - обратился к нему барон, - я нашёл на твоё место нового слугу. Это Джеки, знакомься.
  Стив был симпатичным зеленоглазым парнем с длинными светлыми волосами. Сейчас они висели скомканными прядями, а лицо выглядело измождённым.
  - Дай бог, сэр, чтобы он любил вас так же сильно, как я, - сказал Стив. По его выговору я сразу понял, что он беззубый.
  - Любить меня, как ты, не будет уж никто, - сказал сэр Джастин и, взяв его за ворот, притянул к себе.
  Поцеловав Стива в губы, он развернул его лицом ко мне.
  - Как ты его находишь? - спросил он у меня. - Красив?
  - Конечно, сэр, - ответил я.
  - Сегодня вечером мы с тобой будем любить нашего Стиви, - сказал сэр Джастин и рассмеялся. - Это будет ночь восторгов! А ты что на это скажешь? - обратился он к Стиву.
  Я заметил, как того задрожали губы.
  - Всегда готов служить вашей милости, ведь вы мой хозяин и господин, - пролепетал Стив, наклонив голову.
  Оставив его в подвале, мы с милордом вернулись наверх. Сэр Джастин прошёл к себе в кабинет и вызвал туда Кристофа. Они о чём-то толковали. Содержание их разговора мне стало известно час спустя; милорд поделился со мной планами насчёт бывшего слуги. Я выслушал его не без удовольствия: сэр Джастин решил окончательно избавиться от парня.
  - Для тебя это будет случай ещё раз доказать свою преданность, - прибавил он.
  - Сделаю всё, как вы велите, - ответил я с поклоном.
  Ночью в той комнате, где мне когда-то пришлось поработать ремнём, Кристоф растопил камин. По распоряжению господина я расставил по комнате с десяток горящих свечей и приготовил верёвки. Затем Кристоф ушёл, а я сначала разделся сам, потом медленно, как всегда это делал, раздел сэра Джастина.
  Он подошёл к камину и протянул руки к огню.
  - Какой холодный сентябрь. Как будто уже давно зима.
  Он беззвучно смеялся, глаза его блестели и на обнажённом теле плясали красные отсветы. В эту минуту он был хорош как никогда.
  Наконец в дверях показался голый Стив. За его спиной виднелся ухмыляющийся Кристоф. Парень двигался неуверенно, сильно припадая на правую ногу. Увидев нас с милордом обнажёнными, он замешкался. Кристофу пришлось подтолкнуть его.
  Приблизившись к милорду, Стив поклонился.
  - Я готов, сэр, - сказал он очень тихо.
  - Вот и отлично, - отозвался милорд, продолжая смеяться. - Прямо сейчас и начнём, а то я уже начал мёрзнуть.
  Стив оглядывался на меня, его губы тряслись. Сэр Джастин взял его за горло.
  - Ну же, Стиви, мой мальчик. Докажи в последний раз, что любишь меня. Это будет самое верное доказательство твоей любви... Ты ведь готов ради меня на всё?
  - Да, сэр.
  В глазах Стива стояли слёзы. Мне вдруг подумалось, что он знает, что сейчас произойдёт.
  - Ложись на матрац, - велел сэр Джастин.
  Стив покорно лёг.
  - Сэр, ради нашей любви... Вы меня не слишком будете мучить?
  - Не слишком, ты только не брыкайся.
  Милорд улёгся на парня валетом, лицом к его гениталиям, и с такой силой стиснул пальцами его бёдра, что тот застонал. Затем он начал покусывать кожу на мошонке. С мошонки перекинулся на ляжки. Вобрав в рот особенно большой кусок плоти, он вгрызся в него так, что потекла кровь. Стив застонал громче.
  Вскоре уже обе ляжки были покрыты тёмными пятнами и кровоподтёками. Стив стонал и двигал задом, импульсивно стараясь увернуться от укусов, но сэр Джастин с жадностью перекидывался с одного места на другое, выбирая то, где ещё не побывали его зубы. Вялый пенис Стива легко поместился у него во рту. Челюсти сэра Джастина энергично задвигались. В первый момент мне показалось, что он сосёт, но по болезненной реакции Стива я понял, что сэр Джастин грызёт пенис. Зубы его работали, как две пилы, почти у самой мошонки. Глаза Стива выпучились, он ревел и мотал головой. Кристоф зажал ему рот пятернёй. Я схватил руки Стива и прижал их к матрацу.
  Наконец сэр Джастин коротко промычал и отвалился от парня. Волосы милорда были перепачканы кровью, кровь стекала с его губ и подбородка. Он откинулся ничком и остался лежать, медленно пережёвывая откушенный пенис.
  Его рука легла на окровавленную ляжку Стива и стала медленно подбираться к кровоточащей ране в паху. Пальцы уткнулись в неё, Стив завопил от боли, а сэр Джастин засмеялся. Его лицо оставалось прекрасным, только сейчас это была красота молодого вампира, насытившегося человеческой кровью. Мне вдруг захотелось, чтобы то же самое он сделал со мной. Одна его улыбка была бы мне наградой за муки!
  Какое-то время он гладил дрожащее тело Стива, потом вновь навалился на него, на этот раз лицом к лицу. Устроился между ног, прижавшись пенисом к ране и тем самым доставляя Стиву новые страдания. Потянулся ртом к его рту. Парень мотал головой, держа губы крепко сомкнутыми. Кристоф надавил пальцами на его челюсти, и рот раскрылся. Сэр Джастин сразу приник к нему. Я знал, что он сейчас делает. Сэр Джастин выдавливал огрызок пениса из своего рта в рот Стива. Тот мычал и видимо пытался воспрепятствовать этому, но сэр Джастин после недолгой борьбы вдавил весь пенис ему в рот и запечатал его поцелуем.
  Кристоф прижал голову Стива к матрацу. Сэр Джастин впивался в рот парня, не давая выплюнуть огрызок. Стив начал захлёбываться. Его душили горловые спазмы, но милорд не отрывался от него.
  - Ну, давай, что ли, - буркнул мне Кристоф.
  Я зажал пальцами нос Стива, и он, задыхаясь, забился в судорогах. Сэр Джастин прижался к нему ещё теснее и задвигался всем телом. Я на пару секунд отпустил ноздри. Стив вздохнул. Потом я снова зажал их, и он снова забился. Я делал так раза три или четыре, пока Кристоф не прошептал мне:
  - Ладно, добей его, не видишь, что милорд кончает?
  Сэр Джастин, и в самом деле, содрогался в оргазме.
  Я сжимал ноздри Стива, пока он не затих. Сэр Джастин оторвался от него. Какое-то время он глядел в его стекленеющие глаза, потом своими окровавленными пальцами закрыл их. На сомкнутых веках остались два красных отпечатка. Они были похожи на красные глаза. Мёртвый Стив смотрел ими в потолок.
  Милорд оглянулся на меня.
  - Ну, что, Джеки, ты меня всё ещё любишь?
  Вместо ответа я потянулся к нему и впился губами в его измазанный кровью рот. Мне хотелось отдать этому прекрасному вампиру всего себя, захотелось навеки слиться с ним в одном предсмертном соитии.
  Мы целовались над телом убитого Стива. Оно лежало между нами. Я взгромоздился на него коленями, чтобы удобнее было целовать господина.
  Для меня поцелуй пролетел как одно мгновение, но Кристоф потом сказал мне, что мы целовались очень долго.
  - Ты впивался в него, как безумный, - говорил он, ухмыляясь по своему обыкновению.
  На следующий вечер мы с ним погрузили тело Стива в карету и покатили куда-то на городскую окраину. Там, на пустыре, в сарае близ какого-то необитаемого дома, Кристоф отодвинул деревянную крышку колодца, и мы сбросили туда труп. При скудном вечернем свете я заметил внизу что-то ещё. Приглядевшись, я понял, что это трупы. В колодце их лежала целая груда. Все голые, почерневшие; виднелись чьи-то откинутые руки, заломленные ноги, между ними торчали головы, тёмные лица которых были неразличимы во мраке.
  - Привыкай, парень, - прокряхтел старик, ставя крышку на место. - Сам знаешь, кому служишь.
  Я рассеянно кивнул. По правде сказать, мне в те минуты было не до трупов. Мысли мои были поглощены милордом, который поехал на бал к Радзиевским и наверняка опять уединился с Лаурой. Я ревновал, говоря себе, что она не даст ему и сотой доли того наслаждения, которое могу дать я.
  
  
  Глава третья
  
  Сэр Джастин никогда не рассказывал мне о себе - по крайней мере, до той ночи в своём поместье в Миссори, куда он привёз меня однажды ненастным августовским вечером.
  Нам пришлось долго трястись в карете, прежде чем мы добрались до этого невзрачного серого городишки. Обширный запущенный сад, окружавший усадьбу, находился на его далёкой окраине. Надвигалась ночь. В небе мелькали молнии и прокатывался гром. Дождя ещё не было, но он грозил начаться в любой момент. Милорд, и я за ним, быстро зашагали по аллее к низкому одноэтажному дому с колоннами. Дом выглядел нежилым, в нём не горело ни одного огня. Окна были заколочены ставнями. Поднявшись по ступеням, мы вошли в тёмную прихожую. Бледный свет молний проникал сюда сквозь щели в ставнях, но ничего не освещал. Милорд повёл меня через залу, заставленную мебелью в белых чехлах. Видимо, он знал здесь всё настолько хорошо, что, в отличие от меня, ухитрился ни разу ни на что не наткнуться. Из залы мы проследовали в небольшую комнату, как выяснилось - ванную. По приказу милорда я зажёг свечу в бронзовом подсвечнике. Ванная осветилась колеблющемся желтоватым светом. Как и повсюду в доме, здесь царило запустение. Мраморное углубление и две трубы с кранами заросли плесенью.
  - Гниль и уныние, - сказал милорд, подтверждая мою мысль. - А когда-то здесь всё блестело... Вот тут висели полотенца, там - халаты... Кажется, будто с той ночи прошла целая вечность...
  Он вернулся в коридор. Я с подсвечником следовал за ним. Из коридора мы прошли в спальню, где у стены громоздилась широкая кровать, а на окнах висели глухие шторы, не пропускавшие снаружи ни единого лучика света.
  - Когда-то эта земля и дом принадлежали графам Фрайхартам, - говорил милорд. - Я выкупил их у старого графа, но никогда не жил тут, - он подошёл к кровати и стянул с неё покрывало. - Я приезжаю сюда раз в год, чтобы переночевать... Мы ляжем вместе...
  Я медленно, как всегда это делал, раздел его. Освобождая его от нижнего белья, я начал было покрывать поцелуями его живот, но он отстранил меня.
  - Нет, в ту ночь было не так. Он не целовал меня. Наоборот, он меня ненавидел... Но сначала я расскажу небольшую предысторию...
  Он лёг. Я по его знаку устроился рядом.
  - Видишь ли, Джеки, до той ночи, которую я провёл здесь с молодым графом Оливером, я вообще ни с кем не делил ложе. Я был девственно чист, если не считать, конечно, дрочки. Женщины меня не привлекали. Я заглядывался на некоторых парней из моего колледжа, но дрочил в основном на изображение полуголого святого Себастьяна из иллюстрированного журнала. На картинке он стоял, пронзённый стрелами, лицо было перекошено от боли. Это меня возбуждало. Я кончал с мыслью, что это я причинил ему боль. В ту пору ещё были живы мои родители, а я был безусым юнцом, посещавшим аддисбергский королевский колледж.
  Как-то раз я проходил пустырём мимо тюрьмы. Там в это время кого-то пороли. Из узких окон слышались крики. Я не мог заглянуть в окна, потому что они были высоко, но мне и криков хватило, чтобы я возбудился. Крики походили на завывание, в них чувствовалась настоящая боль. Вокруг никого не было, и я схватился за свой напрягшийся пенис. Я живо вообразил себе человека, залитого кровью, как он дёргается в предсмертных судорогах, и сперма захлестала из меня фонтаном. Потом я приходил сюда ещё несколько раз, чтобы подрочить под крики.
  Однажды я вот так стоял под окнами тюрьмы и дрочил, как вдруг до меня кто-то дотронулся. Я от неожиданности чуть не упал. Рядом стояла девушка, примерно моего возраста или немного младше, с миленькой мордашкой, одетая как настоящая леди. Она смеялась, глядя на меня, а я был смущён до дрожи в коленках. Оказалось, она уже давно наблюдает за мной. Мало того, она видела меня здесь не один раз. Она поспешила успокоить меня, сказав, что никому ничего не расскажет, и что ей самой нравится слушать вопли преступников.
  Клелия, так её звали, была дочерью судебного надзирателя, в обязанности которого входило присутствовать при исполнении наказаний. На экзекуции он частенько брал с собой дочь, считая их лицезрение весьма полезным для воспитания. Клелия без труда уговорила его позволить и мне посещать тюрьму. Мистер Трейси с добродушной улыбкой потрепал меня по щеке и сказал, что мальчишкам особенно важно знать, что бывает при нарушении закона. Это сделает их послушными и даст урок на всю жизнь.
  Как ни странно, урок я действительно получил на всю жизнь, но не тот, который имел в виду добрейший мистер Трейси. Присутствие на тюремных порках только усилило и закрепило во мне желание наслаждаться человеческими мучениями. С тех пор я думал только об этом, только этого и желал.
  В зале для экзекуций мы с Клелией скромно садились у стены и смотрели, как тюремные служители привязывают осуждённого к скамье, как входит палач, одетый в чёрное, как он не торопясь готовит плети. Глядя на вздрагивающее под ударами полуголое тело, покрытое кровавыми рубцами, я испытывал восторг, смешанный с сильным сексуальным желанием. Едва выйдя из тюрьмы и уединившись в кустах, я сразу начинал дрочить, настолько был возбуждён.
  Наконец наступил долгожданный день, когда мы с Клелией удостоились чести присутствовать при порке кнутом. Это был один из видов казни, который применялся для особо закоренелых преступников. Для нас с Клелией не было зрелища более захватывающего. Длинный широкий ремень, который палач держал за рукоять обеими руками, был обмотан проволокой с крючками. Ремень с разлёта опускался на спину и крючки впивались в кожу, после чего палач, не снимая ремень со спины осуждённого, медленно тянул кнут на себя. Кожа, раздираемая крючками, рвалась и слезала, мясо сдиралось кусками, обнажались кости. Первый же удар оставлял глубокую рваную рану от плеч до ягодиц. Одним таким ударом можно было убить сразу, но мистер Трейси приказывал палачу не слишком усердствовать, чтобы дать нам с Клелией полнее насладиться зрелищем заслуженных страданий. Поэтому после десяти положенных ударов осужденный был ещё жив, но бился в предсмертной агонии и часы его, если не минуты, были сочтены.
  Всегда чем-то занятый, мистер Трейси сразу уходил, а мы с Клелией оставались досматривать представление. Смерть осуждённого устанавливал судебный доктор, но он появлялся через час после экзекуции, а то и позже. Пользуясь моментом, мы подходили к скамье, на которой лежал умирающий. Палач развязывал его. Я протягивал палачу какие-то мелкие деньги, и он по нашей просьбе переворачивал умирающего на спину. Нам хотелось видеть его искажённое болью лицо и всё его голое тело.
  Палач уходил, оставив нас с умирающим наедине. Тот уже ничего не соображал. Он сам и скамья под ним были в крови, и нам с Клелией приходилось соблюдать осторожность, чтобы не испачкаться в ней. А не испачкаться было трудно, потому что мы трогали агонизирующее тело руками, щупали и мяли его. Клелия сразу хваталась за пенис. У агонизирующего человека пенис наполняется кровью, как при оргазме, и Клелия начинала его дрочить и запускать ногти в его лоснящуюся головку. Я тоже не прочь был подержаться за пенис, но меня больше интересовало лицо, сотрясаемое конвульсиями. Из носа, уголков рта и даже из глаз текли струйки крови. Изо рта вместе с кровью вырывался хрип. Я приспускал с себя панталоны и тёрся перевозбуждённым членом об его нос и щёки, тыкал им в глаза, и уже через минуту выпускал сперму на залитое кровью лицо.
  Я и потом, когда вечером или утром дрочил в постели, вспоминал его. Фантазия моя разыгрывалась, я воображал, что это я искромсал его ножом, и оргазм наступал стремительно.
  Однажды Клелия сообщила мне, что тюремный врач, осматривая очередной труп, нашёл на его лице сперму. Он списал это на извращённый нрав палача, которому незамедлительно сделали выговор. Я пообещал палачу быть аккуратнее и заплатил ему вдвое больше обычного. Тут мне помогла Клелия. Теперь каждый раз, когда я спускал на лицо умирающего, она своим белоснежным батистовым платочком вытирала мой испачканный пенис и им же утирала лицо преступника, стараясь не оставить на нём сперму. Для следующего раза она брала другой платочек. Платки она не мыла и в таком перепачканном виде хранила где-то у себя. Со временем у неё набралась целая коллекция перепачканных кровью и спермой платков. На каждом она вышивала имя осужденного и первую букву его фамилии.
  Иногда осуждённые умирали слишком быстро. Я даже не успевал толком подрочить на них. Их лица стремительно синели, а губы - чернели. Вид мертвецов казался мне отвратительным и не возбуждал меня. Мне даже смотреть на них не хотелось, зато Клелия с удовольствием теребила пальчиками их обмякшие пенисы.
  Всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Мистер Трейси получил назначение в другой город, и наши с Клелией визиты в зал экзекуций прекратились. Перед расставанием она подарила мне испачканные платочки. Их тридцать две штуки. Они до сих пор хранятся у меня. Некоторых казнённых, чьи имена на них вышиты, особенно молодых, я помню до сих пор. Я дрочил на платки с их именами, воображая, что дрочу на их лица.
  Два с небольшим года минуло после расставания с Клелией, и я испытал новое потрясение, только совсем другого рода. Я влюбился. Это была настоящая любовь, внезапная, сильная и безответная. Она закончилась страшной трагедией, которая совершила переворот в моей душе и раскрыла мне глаза на мою истинную суть. Именно тогда я понял, что мне нужно.
  Графа Оливера Фрайхарта я впервые увидел на лодочных катаниях, и его необыкновенная красота сразу запала мне в сердце. Я тогда был студентом, а он уже закончил обучение и поступил на службу. Он был старше меня на шесть лет, но это никак не сказывалось на наших отношениях. Я втёрся к нему в доверие, и мы скоро сдружились. Характер у Оливера был лёгкий, немного взбалмошный, и что всего обиднее для меня, ему нравились женщины, только женщины. Он настолько привязался ко мне, что я стал наперсником его любовных тайн. Вокруг него постоянно увивались красотки. Он быстро сходился с ними и так же быстро расставался. Он рассказывал мне подробности свиданий, а я слушал и страдал от любви к нему, но, конечно, не мог в этом признаться. Для меня наслаждением было уже только стоять рядом с ним, слышать его голос, ловить его дыхание, касаться его руки.
  Поскольку мы почти всегда были вместе, красотки уделяли внимание и мне. Чтобы не вызвать подозрение у Оливера, я принимал их ухаживания и ходил на свидания. Часто я провоцировал Оливера на разговоры о женских прелестях, потому что при этом он всегда возбуждался. Однажды, когда он рассказывал о своих поцелуях с некоей маркизой, я как бы в шутку погладил рукой его обтянутый штанами пах, в котором явственно обозначался вздыбленный пенис. Оливер сразу извлёк его из штанов и показал мне, чтобы продемонстрировать, какой он у него крупный. Я тотчас стал его дрочить и быстро довёл до оргазма. Но это было только однажды. Оливер, видимо, устыдился столь откровенного проявления своей чувственности, и в другой раз деликатно отклонил моё поползновение повторить дрочку.
  Он собирался стать врачом и посещал публичные лекции с вскрытиями трупов. Я поначалу сопровождал его, но потом бросил. Трупы меня не привлекали. Вот там-то, на лекциях, Оливер и познакомился со своей новой любовью. Он рассказывал мне о ней в самых восторженных выражениях. Я делал вид, что рад и всячески поощрял его в этой любви, хотя на самом деле считал, что это всего лишь увлечение. Скоро оно пройдёт, и он поменяет эту пассию на другую, как случалось не раз. Пока же он ходил сам не свой от счастья и говорил о предложении руки и сердца, которое он ей вскоре сделает. Меня всё это угнетало. Я, хоть и в глаза не видел его новую бабу, заранее считал её уродкой, ненавидел её и ревновал.
  Только через неделю Оливер сообщил мне её имя: Клелия, и показал платок, который она ему подарила. Я был потрясён. Это был платок Клелии Трейси, дочки тюремного надзирателя! Я узнал вышивку на бахроме и вензель. У меня дома в тайнике хранились точно такие же, только испачканные кровью.
  Я выследил эту влюблённую парочку. Битый час смотрел, как они гуляют по бульварам, а когда они расстались, быстро подошёл к Клелии. Она изумилась, узнав меня. Я прямо объявил ей, что имею виды на графа Оливера. Он должен принадлежать мне. Мне одному. Я начал рассказывать о непостоянстве графа, о его любовницах, но Клелия, не дослушав, расхохоталась и заявила, что нисколько его не любит. У неё, оказывается, в провинции уже есть жених, гораздо более достойный и богатый, чем граф Оливер, и она в ближайшее время выйдет за него замуж. А с Оливером крутит просто так, от скуки. Ещё она призналась, что самым счастливым временем в её жизни были часы, проведённые со мной в зале для экзекуций. Она была без ума от меня, особенно в те минуты, когда я дрочил на умирающих мужиков, но боялась признаться в этом, потому что я принял бы её за сумасшедшую. Надо действительно быть сумасшедшей, чтобы влюбиться в того, кто дрочит на умирающих. Она так и сказала мне: я сумасшедшая, потому что любила тебя, да и сейчас люблю.
  И тут же, за столиком в полупустом кафе, написала Оливеру письмо, в котором отвергала его ухаживания и называла болваном. Письмо было отнесено на почту.
  Несколько дней я не видел Оливера. По слухам, он уединился в своём загородном поместье. Я, конечно, понимал, что любимый мой переживает, но, учитывая особенности его натуры, был уверен, что скоро это пройдёт.
  И вот вечером мне принесли от него записку. Оливер просил немедленно приехать к нему в Миссори, причём постараться успеть до полуночи. Он сейчас один в доме, всех слуг он отослал, дверь не заперта. Меня заинтриговала такая срочность, и главное - упоминание полуночи. Ехать было далеко, но я взял карету и поехал. В мыслях моих роились фантазии. Я представлял, как Оливер со слезами кинется мне на грудь и как я буду обнимать его, целовать и шептать слова утешения.
  Действительность намного превзошла мои самые смелые ожидания. Старинный дом в Миссори встретил меня тьмой и безмолвием. Я открывал дверь за дверью, никого не находя, пока, наконец, не увидел полоску света. Свет сочился из ванной. Оливер, ещё за дверью услышав мои шаги, окликнул меня. Я вошёл. На мраморном бортике ванны горела свеча. В воде, красной от крови, лежал голый Оливер. Он открыл себе вены.
  - Джастин, Джастин, - зашептал он, - я получил от неё письмо, она не любит меня, я в полном отчаянии, я решил покончить с собой. Но пока я тут лежал, истекая кровью, я о многом успел подумать, и, знаешь, пришёл к выводу, что смерть ради красотки - глупость.
  - Ты прав, тысячу раз прав! - воскликнул я, бросаясь к нему.
  Я был в ужасе. Я и представить не мог, что дурацкая выходка Клелии приведёт к таким последствиям. Оливер, мой любимый, умирал. Он был бледен как полотно.
  - Джастин, - шептал он, - я передумал умирать. Но я слишком слаб. Я не могу вылезти отсюда. Помоги мне, умоляю. Перевяжи мои руки, пошли за врачом. Ах, что же я наделал... Я глупец, глупец...
  Я разделся догола, спрыгнул в воду и помог Оливеру выбраться из ванны. Полотенцами я затянул раны на его руках, потом быстро его обтёр и помог добраться до спальни. Он почти висел на мне и весь дрожал, а я прижимал его к себе. Сквозь страх и тревогу за его жизнь я чувствовал, как во мне растёт возбуждение. Моя любовь, предмет моих тайных фантазий, был в моих руках, совершенно беспомощный. Я уложил его на кровать. Потом сходил в ванную за свечой. Там на бортике лежал окровавленный нож, которым Оливер нанёс себе увечья. Мой взгляд остановился на нём. Мне захотелось подержать его в руке. Когда я его взял, меня охватило желание сделать с собой то же самое. Тем же ножом. Умереть вместе с Оливером, сжимая его в объятиях. Эта мысль меня настолько захватила, что я вернулся в спальню со свечой и ножом.
  Оливера била крупная дрожь, как в ознобе. Эта дрожь была мне хорошо знакома по умирающим преступникам. Именно таким, голым, умирающим, беспомощным, я представлял Оливера в своих тайных мечтах. Я лёг рядом и прижался к нему, чтобы полнее почувствовать трепет его тела.
  В первый момент это было как ожог. Мой член едва не разразился спермой, настолько велико было возбуждение. Я обхватил Оливера руками и стиснул его, прижался к нему ещё сильнее. Его дрожь откликалась во мне, сосредотачиваясь в паху. Полотенца, которыми были обвязаны его руки, развязались и упали. Кровь продолжала идти из распоротых вен. Впрочем, мне уже было всё равно. Я был в невероятном экстазе. Я впивался в его дрожащие губы, кусал их, кусал его щёки, шею, подбородок.
  Оливер был настолько слаб, что, кажется, едва понимал, что происходит. Внезапно он словно очнулся, бурно задышал и попытался меня оттолкнуть. Он то называл меня извращенцем и ругал последними словами, то умолял спасти его и сходить за доктором, который жил недалеко отсюда. Я не обращал внимания на его слова. Я был не в себе. Оргазм стремительно близился. Я начал усиленно двигать бёдрами и тереться членом об его бёдра и член, видимо причиняя ему дополнительную боль, поскольку он морщился и вздрагивал ещё сильнее. Он начал агонизировать. Почувствовав это, я обхватил его ещё крепче и мой член зафонтанировал так, как не фонтанировал давно. Семя выплеснулось всё, до последней капли, а фрикции продолжались, настолько я был переполнен страстью.
  Потом я навалился на него и какое-то время отдыхал, лёжа на нём. Он продолжал содрогаться. И, представь, Джеки, опустошённый, я снова начал возбуждаться.
  Мне показалось, что Оливер слишком слабо дёргается. Он должен дёргаться сильнее, чтобы я кончил ещё раз. Я дотянулся до ножа, и, как только взял его в руку, снова возбудился. Такое было со мной впервые. Я ещё не понимал, что нужно делать, чтобы получить наиболее полное удовлетворение. Я действовал интуитивно. Я провёл ножом по его щеке, и на ней появилась красная полоса. Потом воткнул лезвие ему под подбородок. Потом провёл по шее. Его окровавленное лицо, до той минуты казавшее мне прекрасным, сразу подурнело и напомнило мне оскаленные, все в крови, лица тюремных узников. Зато мой член стона стоял! Я потёрся им о бедра агонизирующего Оливера, но этого было мало, оргазм не наступал. Тогда я всадил нож ему в бок. Он дёрнулся, и я вскрикнул от удовольствия. Я начал бить его ножом в плечи, в грудь, в бока. Каждый мой удар сопровождался содроганием его тела и доставлял мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Он уже ничего не говорил, только хрипел. Я отставил нож и снова обхватил его. Вот теперь мой возлюбленный был полностью моим. Я по-настоящему обладал им.
  Наши содрогания стали чуть ли не синхронными. На какой-то миг мне показалось, что его набухший член испускает струи спермы. Тут же и у меня наступил оргазм, только вылилось мало, несколько капель. Но этот второй оргазм был ничуть не слабее первого. Я кричал, дёргаясь на умирающем Оливере.
  Рассказывая мне об этом, сэр Джастин сопровождал свои слова действиями, причём в роли Оливера выступал я. Не хватало только ножа.
  - Потом я отнёс его тело обратно в ванную. Нож кинул в воду и убрался из дома. Полицейское расследование было недолгим. Всё говорило за то, что Оливер покончил с собой, вскрыв себе вены и нанеся себе многочисленные ранения. Версию о самоубийстве подтвердило найденное письмо Клелии. Ей пришлось уехать из Аддисберга и покинуть пределы империи. Я присутствовал на похоронах и горевал на них вполне искренно. Я любил Оливера, и до сих пор его люблю. Все знали, насколько мы с ним были близки, и поэтому никого не удивило, что я выкупил поместье в Миссори. Незадолго до этого с моими родителями произошёл несчастный случай, они погибли, и я получил наследство, так что деньги у меня имелись.
  Здесь всё остаётся так, как было при Оливере. Это храм его памяти. Я приезжаю сюда раз в год, чтобы вспомнить о нём и заново пережить волнующие мгновения той ночи. Я беру с собой какого-нибудь парня, который должен играть роль умирающего Оливера. Я не говорю ему, для чего он тут, он узнаёт об этом только в самый последний момент, когда уже поздно.
  Сказав это, сэр Джастин приставил к моей щеке ножевое лезвие. Я замер. По крыше грохотал ливень.
  - Сегодня та самая ночь, Джеки. И нож тот же самый... - Нож переместился с моей щеки на шею, а оттуда по плечу на запястье. - У Оливера были изранены руки... Всё должно быть так, как было тогда... Ты можешь сопротивляться и проклинать меня...
  - Нет, сэр, - едва выдохнул я. - Я ваш, вы знаете об этом... Ради вас я готов умереть по первому вашему слову...
  Нож прошёлся по моей груди. Сэр Джастин всё время держал лезвие плашмя, оттягивая момент кровопускания, заставляя меня дрожать.
  Пока ещё это была игра, которая его явно забавляла. Его член всё время тёрся о мои бёдра и уже достаточно отвердел - значит, игра, пока бескровная, в любой момент могла перейти в кровавую фазу. Я ждал, что сейчас сэр Джастин проткнёт меня. Он не мог кончить без вида крови, а значит, проткнёт.
  На моих глазах выступили слёзы. Я приготовился принять смерть. В эти минуты я даже торопил её. Ради любимого я готов был на всё. Шепча его имя, я дотянулся губами до его руки, держащей нож, а потом, уже без сил, приподнял голову и поцеловал его в губы. Он ответил мне долгим поцелуем. Во время поцелуя его палец давил на мой кадык, заставляя меня вздрагивать.
  Внезапно он отпрянул от меня, влепил мне звонкую пощёчину и с криком: "Отлично, Джеки, ты выдержал испытание!" - дёрнул ленту колокольчика. Открылась дверь и в спальню вошёл Кристоф, держа за руку какого-то голого парня.
  Милорд решительными толчками скинул меня с кровати. Парень с готовностью занял моё место и почти сразу разразился криками. Привстав, я увидел, как сэр Джастин исступлённо бьёт его ножом. Тот вырывался, но Кристоф держал его, не давая сползти с кровати.
  - Джеки, - прохрипел старик.
  Я мигом понял, что должен включиться. Мы оба держали парня, пока милорд полосовал ему лицо и шею, пырял ножом в бок и в руки. Когда тот начал агонизировать, милорд присосался губами к его рту. Оба они дёргались почти в такт. Наконец милорд испустил особенно долгий стон и затих. Мы с Кристофом стащили умирающего парня с кровати и выволокли из спальни. Сэр Джастин приказал нам немедленно увезти его. Он не желал оставаться в одном доме с мертвецом.
  Ливень, на наше счастье, кончился. Мы с Кристофом погрузили тело в карету и покатили по размякшим дорогам к Аддисбергу. Там, на знакомом пустыре, мы отнесли тело к колодцу, сдвинули крышку и бросили его вниз. На обратном пути в Миссори мы, по распоряжению милорда, купили охапку красных роз.
  Мы застали нашего господина спящим. Он лежал голый, весь в засохшей крови, разметавшись на окровавленной кровати. Свеча погасла. В спальню сквозь щели в ставнях сочился бледный утренний свет. С перепачканными кровью волосами и окровавленным лицом сэр Джастин был чудо как хорош. Наверно, именно такими были молодые прекрасные вампиры из старинных легенд. Прикажи он мне сейчас слизать с него всю кровь, и я сделал бы это с наслаждением!
  Милорд спал до полудня, а проснувшись, велел ничего в спальне не трогать, только разбросать цветы по полу и засыпать ими кровать - в память о покойном Оливере.
  Потом мы все вернулись в Аддисберг. На четвёртый день к полудню мы снова приехали в Миссори. Сэр Джастин заявил, что у него здесь важная встреча.
  В спальне, несмотря на раскрытые ставни, царил полумрак. Небо заволакивали тучи. Милорд сидел в глубоком кресле, спиной к окну, закинув нога на ногу и подперев голову рукой. На нём был чёрный сюртук, безукоризненно облегавший его стройную фигуру. Чёрный цвет отлично гармонировал с его бледным лицом и тщательно уложенными светлыми волосами. Задумчивое выражение, и особенно взгляд, словно смотревший в себя, делали милорда умопомрачительно прекрасным. Расставляя на столике бокалы и тарелки с закусками, я то и дело оглядывался на него. От него невозможно было оторвать глаз. Усыпанная розами постель сохраняла следы недавней оргии. Розами был устлан пол. Увядшие цветы источали едва уловимый терпкий аромат.
  Где-то вдали звякнул колокольчик. Милорд поднял голову. Кристоф, оправив на себе ливрею, отправился открывать. Спустя минуту в дверь постучали. В спальню вошёл Кристоф, чрезвычайно важный, и объявил:
  - Их высочество герцогиня Шелберн!
  - Проси.
  Кристоф шагнул в сторону, и в спальне появилась молодая очень привлекательная темноволосая дама.
  Милорд поднялся ей навстречу.
  - Клелия, как ты похорошела!
  Она сняла с себя мантилью и шляпку с колышущимися перьями и протянула Кристофу. Тот принял всё это с глубоким поклоном.
  В сиреневом платье, тускло мерцавшем в полумраке спальни, Клелия направилась к кровати. Она шла медленно, стараясь не наступать на стебли, утыканные шипами. Мельком оглянувшись на меня, произнесла вполголоса:
  - Похож на Оливера.
  - Поэтому он здесь, - отозвался милорд.
  Клелия приподняла окровавленную простыню. С кровати с сухим шелестом упало несколько цветков.
  - Те самые развлечения? - Она с лукавой улыбкой взглянула на сэра Джастина.
  - Те самые, - ответил он, тоже улыбнувшись. - При них, - он кивнул на нас с Кристофом, - можешь говорить откровенно. Это наши люди. Полностью наши.
  - Здесь романтично, - она оглядывалась. - Постель, кровь, цветы... Значит, на этой кровати умер наш бедный Оливер?
  - На этой.
  - И ты, конечно, не упустил случая развлечься с ним?
  - Конечно. Удовольствие было потрясающим.
  - Кровь свежая, - заметила герцогиня.
  - Я взял за правило в годовщину его смерти развлекаться здесь с каким-нибудь парнем, - объяснил барон. - Всё должно быть так, как тогда. Я даже нож использую тот же самый... Эмоции непередаваемые, особенно когда он дёргается... Если хочешь, можешь взглянуть на ванную, где лежал Оливер с разрезанными венами. Он решил умереть, а потом передумал... Это так на него похоже...
  Осматривать ванную герцогиня не пожелала. Они с бароном уселись за столик, и я наполнил их бокалы вином.
  Разговор завязался вполне непринуждённый. Клелию прежде всего интересовали сексуальные подробности смерти Оливера. Милорд охотно отвечал ей.
  - Я по-настоящему любил его, и оттого, наверное, удовольствие было таким острым, - говорил он, отпивая из бокала. - Ничего подобного я не испытывал больше ни с кем и никогда, хотя немало парней отправил на тот свет в угоду моей ненасытной страсти... Но как ты сама? Ты стала герцогиней...
  Клелия, смеясь, поведала о своём браке с семидесятилетним герцогом Шелберном. Их брак, кстати, намечался ещё тогда, когда был жив Оливер. Именно герцога Клелия имела в виду, говоря милорду, что на её руку есть более достойный претендент. Старый Шелберн уже ни на что не годен, но обожает, когда она спит с ним рядом и целует по утрам его в грудь и в живот.
  - Ты всё та же шалунья, - тоже засмеялся милорд.
  - Мы с ним только третьего дня прибыли из Саксонии, и я первым делом навела справки о тебе.
  - О твоей причастности к смерти Оливера тут давно забыли, - сказал сэр Джастин, - так что можешь спокойно появляться на балах.
  - Вчера я уже побывала на одном. У принца Корнуэльского.
  - Жаль, что меня там не было... Принц даёт шикарные балы...
  - С трудом уговорила мужа сопровождать меня, - продолжала герцогиня. - Он утратил интерес к такого рода развлечениям, а для меня бал - настоящий праздник. Клелия Трейси немного их видела, и теперь Клелия Шелберн навёрстывает упущенное.
  - Здесь ты будешь пользоваться успехом.
  - Кажется, уже пользуюсь...
  И она рассказала о знаках внимания, которые вчера оказывали ей сразу несколько дворян, и среди них - молодые красавцы маркиз Нардуччо и граф Эдельберг.
  Услышав эти имена, милорд оживился. Конечно, он знает и маркиза, и графа, и мечтает насладиться их телами, но эти мечты недостижимы.
  - Почему же недостижимы, - Клелия знаком показала, чтобы я наполнил её бокал.
  Я поспешил сделать это со всем возможным изяществом.
  - Пожалуй, я могла бы помочь тебе их заполучить. Маркиза - так хоть завтра... Но с одним условием. Я должна присутствовать при развлечении.
  Они рассмеялись, и Клелия поведала немудрящий план, который ей тут же пришёл в голову. На ближайшем балу она шепнёт маркизу, что согласна на свидание, только об этом никто не должен знать, ибо это её скомпрометирует. Они встретятся в безлюдном местечке, поздно вечером. Там их будет ждать карета.
  - Лошадьми будет править твой слуга, - прибавила она, многозначительно понизив голос.
  - Разумеется, - и милорд переглянулся с Кристофом. Потом посмотрел на меня. - Ты тоже будешь там, Джеки.
  Я понимающе кивнул.
  План удался в лучшем виде. Как только маркиз оказался в карете, мы с Кристофом с двух сторон залезли туда и связали его. Красавец отчаянно сопротивлялся. В один из моментов схватки он уже было вырвался, но тут Клелия ловко поставила ему ножку. Он свалился прямо на меня. Со связанными руками и заткнутым ртом мы доставили его в особняк сэра Джастина.
  В подвале, где барон обычно предавался своим утехам, всё уже было приготовлено. Горели свечи, на кровати белела свежая простыня. Мы ввели маркиза, предварительно раздев догола и связав ему руки. С чёрными кудрями, с глазами как спелые сливы, стройный, весь покрытый золотистым загаром, он был невероятным красавчиком, но всё же не шёл ни в какое сравнение с сэром Джастином. Сэр Джастин - это идеал красоты!
  Тоже голый, он лежал на кровати и поигрывал своим пенисом. У камина голая Клелия нетерпеливо стегала хлыстиком мраморную вазу.
  Увидев её в таком виде, маркиз потерял дар речи от изумления.
  - Сэр Джастин, - воскликнул он, когда мы с Кристофом привязывали его руки к кольцам в изголовье кровати. - Сэр Джастин, что всё это значит?
  - Не волнуйся, мой дорогой Артуро, - сказал милорд с улыбкой, полной очарования. - Я давно испытывал желание полежать с тобой в одной постели, и вот это желание наконец исполнилось. Надеюсь, к нашему обоюдному удовольствию... Не упрямься. Ты ничего не потеряешь, если примешь мои ласки...
  Я тоже разделся догола и взобрался на кровать, подобравшись к голове пленника. Широкой шёлковой лентой я перехватил его шею и затянул узел. Затянул слегка, только чтоб он понял, что тут с ним не собираются шутить.
  Маркиз побледнел, тяжело задышал.
  - Вот так уже лучше, - сэр Джастин навалился на него, обхватил руками его голову и впился ему в рот.
  Маркиз не сопротивлялся. Поцелуй был долгим.
  - Лежи спокойно, тебе понравится, - сказал милорд, оторвавшись от него, и взглянул на меня.
  Я снова затянул узел, на этот раз туже, и пленник захрипел, заелозил ногами, задрожал всем телом.
  Прижимавшийся к нему сэр Джастин жадно впитывал его дрожь. Он ухватился руками за его ягодицы и начал тереться членом о член. По его дыханию я понял, что он возбуждён. А коли так, то надо поддать огоньку.
  Примерный план действий мы с милордом согласовали заранее. Я переглянулся с Кристофом. В руках у него уже были клещи. Не ослабляя узла, я запрокинул голову маркиза назад. Старик клещами разжал ему рот и с хряском выдернул зуб. Пленник дёрнулся, сдавлено простонал. Клелия тоненько засмеялась.
  Изо рта маркиза потекла кровь, пачкая лицо милорда. Клелия передала мне платочек, и я вытер им его щёки и подбородок.
  Кристоф выдернул ещё один зуб. Пленник затрясся, захлёбываясь в крови. Кристоф, свирепо кривя рот, дёргал зуб за зубом, пленник вскрикивал и дёргался. Сэр Джастин впивался зубами ему в шею, стонал и двигал бёдрами. Оргазм его был близок. Кристоф уже не рвал зубы, а долбил по ним клещами, заставляя пленника извиваться от боли. Я туже затягивал петлю. Маркиз дрожал так, что долго это продолжаться не могло. Он агонизировал. Но именно его агония и нужна была сэру Джастину! Я не ослаблял узла, Кристоф долбил по челюсти, милорд стонал всё громче. Наконец он поднял голову, мутным взглядом посмотрел на окровавленное лицо маркиза, на секунду замер и несколько раз с силой двинулся всем телом.
  Затем, глубоко вздохнув, отвалился в сторону. Маркиз уже не дышал. Его изуродованное лицо с разбитыми в кровь губами и торчащими изо рта осколками зубов выглядело как чудовищная маска. Клелия тем же окровавленным платочком, которым я вытирал лицо пленника, подобрала сперму сэра Джастина с его лобка.
  - Когда подсохнет кровь, я вышью на платке имя нашего маркиза, - почти пропела она.
  - Надеюсь, ты подаришь его мне? - отозвался милорд. - Я присоединю его к своей коллекции.
  Я проводил его в ванную и помог вымыться, после чего долго и тщательно вытирал полотенцем, по временам с наслаждением прикладываясь губами к мягкому животу.
  На пустырь мы с Кристофом прибыли глубокой ночью. Накрапывал дождь. Я отвалил крышку колодца, и мы сбросили голое тело в темноту.
  Вернулись под утро. Милорд с Клелией спали в большой спальне, где я провёл самую первую ночь в этом доме. Я осторожно подобрался к кровати с балдахином. Они спали вдвоём.
  Прежде чем отправиться в свою комнату, я зашёл в ванную и с удовольствием полежал в тёплой воде. Но как только я улёгся в кровать, звякнул колокольчик: сэр Джастин требовал меня к себе. По утрам у него стояк, и ему нужно, чтобы я отсосал.
  Я отправился к нему. Бесшумно подобрался к кровати и залез на неё со стороны сэра Джастина. Тот сонно пошевелился, не открывая глаз. Знакомым движением он взял меня за шею и притянул мою голову к паху. Член стоял, и я тут же принялся его вылизывать. Милорд задышал глубже, повернулся, располагаясь на мне удобнее, как вдруг проснулась Клелия. Она сразу схватилась рукой за член милорда и, нащупав мои губы, коротко и недовольно что-то промычала. Её лицо оказалось рядом с моим. Мы оба, с двух сторон, лизали пенис сэра Джастина. Но это продолжалось недолго. Клелия оттёрла меня плечом и полностью завладела драгоценной добычей. Я не мог противиться воле герцогини, хотя во мне всё кипело. Я безумно ревновал. Сэр Джастин перекинулся на неё и кончил ей в рот.
  Я собрался было слезть с постели, но сэр Джастин задержал меня. Мы так и заснули, все трое: милорд посредине, мы с Клелией по бокам. Засыпая, милорд привычно закинул на меня ногу.
  Вечером я сопровождал его на бал. Я стоял у входа в зал и из-за голов и спин других слуг смотрел на танцующих. Горели сотни свечей, высокий потолок был расписан наядами и амурами, на блестящем паркете порхали шёлковые платья, фраки и мундиры. С балкона доносилась музыка.
  Я смотрел главным образом на милорда. Он, как всегда, был неотразим и пользовался бешеным успехом у дам. Танцевал то с одной, то с другой. Когда он скрывался в толпе, я переводил взгляд на других молодых мужчин. Среди них было немало красавцев. Пожалуй, особенно блистал молодой граф Эдельберг.
  Герцог и герцогиня Шелберн приехали незадолго до полуночи. Старик потоптался возле жены и отправился в комнаты, где играли в карты. Клелия осталась в зале. Вокруг неё сразу составилась группа кавалеров, в том числе тех, которые ещё раньше привлекли моё внимание. Она танцевала со всеми. Сэр Джастин к ней не приближался, лишь иногда оглядывался на неё.
  Когда он покидал бал, назойливые спутницы провожали его до самой кареты. Милорд любезно простился со всеми, у всех перецеловал ручки, и, оказавшись в карете, устало откинулся на сиденье. Кристоф хлестнул по лошадям.
  - Эти стареющие красотки - просто ужас, - пробормотал барон, переводя дыхание. - Кстати, здесь всё-таки не забыли об участии Клелии в смерти несчастного Оливера... Как ни странно, но это не повредило ей, наоборот, пошло на пользу. Кажется, шлейф той давней истории добавил ей таинственности и сделал особенно притягательной... Ты заметил, сколько мужчин за ней увивалось?
  - Много, сэр!
  - Тебе кто-нибудь понравился?
  - Граф Эдельберг, - ответил я не раздумывая.
  - Но там и другие были, - милорд улыбнулся. - Как тебе, например, Сильвио, сын неаполитанского посла? Я имею в виду того юного херувимчика в военной форме...
  - Да, я тоже обратил на него внимание, - закивал я. - Он очень красив.
  - А барон Деккер? Ему, кажется, не больше девятнадцати. Он больше всех флиртовал с Клелией... А тот, в чёрном фраке, с красной розой в петлице - молодой Форвиль? Он ведь хорош?
  - Они все очень хороши, сэр, но ни один не лучше вас.
  Сэр Джастин, продолжая улыбаться, мечтательно закатил глаза.
  - Клелия поможет мне ими овладеть. Все они будут вот тут... - Он положил руки на свой пах.
  Свет уличных фонарей проникал в карету и плыл по стенам и бледному лицу милорда, смотревшего в окно. Я не отрывал глаз от его точёного профиля.
  С графом Эдельбергом, рыжеватым блондином с пушком вместо бакенбард на пухлых щёчках, получилось проще, чем с маркизом Нардуччи. Он и Клелия неспешно прогуливались по безлюдной улице, воркуя, как влюблённые голубки. Когда им навстречу свернула коричневая карета, похожая на те, что курсируют по аддисбергским улицам в поисках пассажиров, Клелия заявила, что хочет покататься по бульварам. Граф замахал рукой:
  - Извозчик! Извозчик!
  Карета остановилась. Граф любезно подал руку даме, пропуская её вперёд, потом залез сам; захлопнуть за собой дверцу он не успел: вслед за ним в карету ввалился я с пистолетом. В другую дверь влез Кристоф, вооружённый тесаком.
  Перепуганный граф покорно позволил связать себе руки за спиной. Кристоф вернулся на козлы и хлестнул лошадей. Карета тронулась. Клелия села рядом с графом и, как бы успокаивая его, положила руку ему на колено. Я сидел напротив них, наставив на графа пистолет.
  - Берите всё, ради бога, только оставьте нас с дамой в покое, - бормотал пленник, таращась на дуло.
  Клелия звонко расхохоталась. Граф оглянулся на неё. Глаза его округлились от удивления.
  - Джеки, это тебе, - она протянула мне коробку конфет, купленных графом для неё. - А пистолет можешь опустить. Наш мальчик не убежит...
  - Мадам Шелберн, вы с ними? - пролетал граф.
  - Ну конечно, любовь моя, - она поцеловала его в губы. - Сиди спокойно, тебе ничто не угрожает.
  Я засунул пистолет за пояс и раскрыл коробку. Несколько конфет было уже съедено, но оставалось ещё не меньше дюжины. Я тотчас отправил в рот одну из них. Ничего не ел более восхитительного! Клубничный мармелад, облитый шоколадом и обсыпанный толчёным орехом! Я начал уминать конфету за конфетой.
  Граф, видя, что всё спокойно, расслабился, уселся удобнее и даже заулыбался. Карета въехала в ворота поместья Эрье. Узнав, что милорд сейчас в ванной, мы с Клелией раздели нашего пленника догола. В таком виде он должен произвести на милорда самое лучшее впечатление.
  Тот лежал в тёплой воде, источающей аромат мятной эссенции, и читал французский роман. Когда мы вошли, он приподнялся. Отложил книгу в сторону.
  Рассматривая растерянного, едва стоявшего на ногах графа, сэр Джастин улыбался хорошо знакомой мне отрешённой улыбкой. Она появлялась всякий раз, когда он готовился приступить к развлечениям с очередной жертвой. Он взялся рукой за свои гениталии, слегка потискал их, и из воды выступила головка набухшего пениса.
  - Граф, ну наконец-то, - сказал он расслабленно. - Я ждал вас с нетерпением.
  
  
  Глава четвёртая
  
  Довольно скоро моё положение в доме сэра Джастина изменилось. Беззубый гугнивый слуга перестал пользоваться расположением хозяина и переместился с первого этажа в подвал, в ту каморку, где когда-то жил Стив. Я понимал, что больше не нужен милорду. Меня с успехом заменил Маурицио - новый слуга, молодой очень симпатичный брюнет. Теперь он вместо меня сопровождал милорда по балам и развозил записочки к его знакомым. С каким бы удовольствием я воткнул в него нож и искромсал бы всего, и особенно его смазливую физиономию с пухлыми губами и ямочками на щёчках!
  Я каждую минуту ждал, что меня отведут в "комнату для развлечений", где я умру мучительной смертью. Целыми днями я лежал, уставившись на огонёк свечи, или бродил по моей темнице из угла в угол, как, должно быть, бродил по ней бедняга Стив. Видел я только старого Кристофа, который приносил свечи и еду. Иногда он брил мой подбородок ржавой бритвой, полосуя меня в кровь. Каждый раз, когда он входил, я вглядывался в его угрюмую физиономию, силясь угадать, отведёт он меня сейчас на смерть, или нет, но он молчал, а я не расспрашивал, потому что знал, что это бесполезно.
  Однажды я прочёл в его глазах нечто особенное. Он ещё не сказал ни слова, а я, задыхаясь от волнения, встал с лежанки. Вот оно! Сегодня судьба моя решится!
  - Милорд вызывает тебя к себе, - сказал старик.
  Он произнёс это таким тоном, что всё во мне упало. Меня пробрала дрожь, и в то же время я странно успокоился.
  - Я готов, - ответил я глухо.
  Не чувствуя ног, едва дыша, я пошёл за ним. "Итак, настал мой смертный час, - думал я. - Я умру в мучениях, но зато в объятиях моего кумира. Умирая, я поклянусь ему любить его до последней секунды, и если моя агония исторгнет из него хотя бы каплю драгоценной спермы, то не будет счастливее меня никого во всей вселенной".
  Мы вошли в ту самую комнату. Её скудно озаряло несколько свечей, расставленных на столиках и на полу. Я бывал здесь много раз и с первого же взгляда понял, что очередное развлечение только что состоялась: какой-то голый мужчина лежал на залитом кровью матраце и едва заметно вздрагивал, испуская дух. Он был весь в ранах; рядом валялся окровавленный нож. Милорд, тоже голый и весь в крови, стоял в ванной по бёдра в воде.
  Милорд поигрывал своим обмякшим пенисом и с усталой довольной улыбкой смотрел, как я неуверенно, подталкиваемый сзади Кристофом, приближаюсь к нему.
  - Джеки, - сказал он, - давно я тебя не видел. Сегодня мне захотелось, чтобы меня вымыл ты. Этот дурак Маурицио никогда не вымоет меня с такой ловкостью. Давай, бери губку и приступай.
  Я взялся за мытьё, дрожа от радости и изумления. Кристоф отошёл в дальний угол и встал там, не сводя с нас глаз. Смывая с милорда кровь, я так увлёкся, что забыл и о Кристофе, и об умирающем незнакомце, и о днях и ночах, проведённых в подвале: для меня ничего не существовало, кроме вожделенного тела сэра Джастина. Почему-то именно такое, всё в крови, оно меня особенно волновало. Мне хотелось целовать его и не смывать с него кровь, а слизывать.
  - Нам с тобой предстоит поездка в Левельтон, - сказал сэр Джастин, поворачиваясь и приподнимая руку, чтобы я протёр под мышкой. - Сегодня я получил письмо от дядюшки.
  - Да, сэр, - пробормотал я.
  - Похоже, у него очередной приступ помешательства, - продолжал милорд. - Представь, он требует, чтобы я привёз ему трёх юных девственниц.
  Я рассеянно кивнул.
  - У него и раньше были заскоки, - говорил милорд, - а сейчас, по-моему, он рехнулся окончательно. В могилу давно пора, а он о девственницах думает!
  - Наверно, решил вспомнить молодость и поразвлечься, - сказал я.
  Сэр Джастин некоторое время молчал, поворачиваясь ко мне то бокам, то спиной.
  - Он грозится переписать завещание, если я не доставлю ему девиц. Я даже знаю, на кого он перепишет. В последние дни его обхаживает один хитрый малый, некий Том Венсфильд. Дядюшке он приходится родственником, каким-то очень дальним. Не знаю уж, чем Томми его прельстил, но от выжившего из ума старика всего можно ожидать. Поэтому девственниц придётся доставить, а то ведь уплывут поместья в Тироле и Линкольншире, а самое главное - уплывут полтора миллиона золотых ливров в императорском банке! За эти деньги не три, а триста три девственницы можно достать...
  Я помалкивал, больше увлечённый телом моего господина, чем рассказами о причудах престарелого дядюшки.
  - Его дворецкий каждую неделю посылает мне письма с донесениями о происходящем в левельтонском доме, - продолжал милорд. - Это обходится мне в десять соверенов ежемесячно, но оно того стоит. Венсфильд наведывается к дядюшке чуть ли не каждый день. Старик ему благоволит. А сейчас дворецкий пишет, что старик заказал для Тома новый костюм. Новый костюм, представляешь?
  - Может, он и девиц этих для Тома заказал? - предположил я.
  Сэр Джастин вылез из воды.
  - Я чувствую, туда надо ехать срочно. В Левельтоне назревают какие-то события. Ты поедешь со мной.
  - Как вам будет угодно, сэр.
  - Я должен выяснить, для чего ему понадобились девственницы, - говорил сэр Джастин, пока я вытирал его большим мохнатым полотенцем, - и ты мне в этом поможешь. На Маурицио надежды мало, тут нужен ловкий сообразительный парень, вроде тебя.
  - Всё исполню, сэр, вы меня знаете.
  - Мы с Кристофом поедем добывать девиц прямо сейчас. У меня есть два знакомых сутенёра, они достанут нужный товар если не сегодня вечером, то к завтрашнему утру точно. Правда, не знаю, во что мне это обойдётся... Кристоф, - крикнул милорд, - закладывай карету! Чёртов дядюшка, - ворчал он, когда я его одевал, - девственницы ему понадобились...
  Выходя из комнаты, он задержался возле покойника.
  - Бедный Гвидо, - сказал он, разглядывая его, - а я ведь его почти любил... - Он наступил сапогом на окровавленные гениталии и с силой сдавил их. - Джеки, когда будешь сбрасывать его в яму, кинь ему вслед белую лилию, это знак невинности.
  И он вышел, оставляя на полу кровавые отпечатки.
  Поскольку насчёт меня никаких указаний не было, я дожидался возвращения милорда в большом зале на первом этаже. Пройдоха Маурицио, зная моё отношение к нему, куда-то скрылся.
  В отсутствие сэра Джастина принесли письмо из Левельтона. Господин вернулся после полуночи, и я сразу передал ему конверт. Он взломал печати.
  - Это от Харви, дворецкого, - пробормотал он. - Сегодня письмо пришло раньше срока, значит, произошло что-то важное... - Он пробежал глазами по строчкам. - Я так и знал! Вчера к старикану приходил нотариус, и они вместе с Венсфильдом втроём на два часа заперлись в кабинете! Значит, завещание переписано! Теперь всё достанется Венсфильду!
  Сэр Джастин в бешенстве отшвырнул письмо и принялся расхаживать по залу, пиная стулья.
  - Я тут стараюсь, достаю этому хрычу трёх малолетних девственниц, выкладываю за них сумасшедшие деньги, а он вон что творит!
  Он немного успокоился, когда ополоснул голову холодной водой и выпил рюмку мадеры.
  - В Левельтон выезжаем завтра рано утром, - объявил он. - Кроме всего прочего, старик опять взялся за свои магические опыты. Вчера ночью заперся в кабинете и гремел там до утра жестянками и склянками, что-то варил и поджигал. Вонь стояла страшная... Чёрт-те что... Когда вступлю во владение наследством, первым делом сожгу его колдовские книги. Заодно брошу в огонь сатанинские амулеты и талисманы, от которых всё равно никакого толку!
  - Сэр, я думаю, что и девственницы понадобились ему для магических опытов, - сказал я. - У нас в городе давно говорят, что он колдун.
  - Он сумасшедший, а не колдун, - угрюмо проворчал милорд, - и чем дальше, тем хуже. Ему нужен хороший врач, который пустил бы ему кровь, а не девственницы!
  Когда утром мы садились в карету, к милорду подошёл красавчик Маурицио и поинтересовался, когда он вернётся.
  - А то, понимаете, ваша светлость, в подвале лежит труп...
  Сэр Джастин отмахнулся: сейчас ему было не до трупов. Он велел Маурицио упаковать мертвеца в мешок и ждать нашего возвращения из Левельтона.
  Мы выехали затемно. Над Аддисбергом висел густой туман. Наша карета двигалась в нём почти вслепую, то и дело сталкиваясь с какими-то повозками. Прошёл, наверное, час, пока мы не добрались до широкой загородной дороги. К тому времени забрезжил рассвет, и туман начал рассеиваться. Мы покатили быстрее.
  С нами в карете сидели три молодые девицы. Мы с милордом молчали, девицы тоже помалкивали, косясь на нас с любопытством и опаской. Я украдкой улыбался им и подмигивал, как бы говоря: бояться нечего, всё будет хорошо. На двух, что постарше, мои ужимки не производили впечатления, зато младшая кивала мне и тоже улыбалась. Милорд, погружённый в свои мысли, сидел в углу, куда не дотягивалось солнце.
  В пути мы сделали две небольшие остановки и прибыли в Левельтон около полудня. Когда проезжали рыночную площадь, заполненную народом и повозками, сэр Джастин встрепенулся и показал мне на высокого смуглого парня в малиновой поддёвке, стоявшего у входа в трактир.
  - Смотри, это он! Том Венсфильд! Он сейчас в городе, а это дурной знак. Значит, он и правда снюхался с моим стариком...
  Трактир и рыночная площадь остались позади. Мы проехали до конца длинной улицы, и слева показался большой жёлтый двухэтажный дом с белыми колоннами. Карета остановилась у крыльца. Милорд велел нам с Кристофом оставаться здесь, а сам резво выскочил из кареты и взбежал по ступеням. Не успел он подойти к дверям, как те раскрылись и навстречу ему вышел долговязый мужчина с чёрными бакенбардами на узком лице, одетый в коричневую ливрею. Я узнал дворецкого, которого не раз видел раньше, во время субботних приездов милорда в Левельтон. Значит, это тот самый Харви, который по заданию милорда следил за мистером Марлоу! Они с милордом о чём-то переговорили и скрылись в доме. Через четверть часа милорд вернулся и объявил нам, что дядюшка провёл бессонную ночь и сейчас спит. Затем он снова ушёл в дом, на этот раз вместе с девушками, а нам с Кристофом приказал ждать его в конюшне.
  Кристоф тронул вожжи, заехал на задний двор и остановился у низкого бревенчатого строения. Здесь он слез со своего кучерского сиденья и пошёл узнать насчёт овса для лошадей. Я остался в карете один. Меня томили дурные предчувствия. Всё, что должно было произойти в доме мистера Марлоу, мне очень не нравилось. Особенно эта история с девушками, которые зачем-то понадобились полуживому сумасшедшему старику. Мне невольно вспоминались слухи, ходившие среди горожан о мистере Марлоу, и по моей спине прокатывала холодная дрожь.
  В эти минуты я был предоставлен самому себе. За мной никто не следил. Я мог выйти из кареты и скрыться. В родном городе и в его окрестностях я знал множество мест, где меня бы никто не нашёл. Я добрался бы до ближайшего порта, нанялся бы на корабль и уплыл, забыв о службе у сэра Джастина как страшный сон. Но я остался в карете. Милорд значил для меня больше, чем свобода, чем даже сама жизнь. Я говорил себе, что пойду за ним до конца и, может быть, удостоюсь ночи с ним. Или хотя бы поцелуя. Впрочем, мне хватило бы одного лишь благосклонного взгляда, чтобы умереть для него.
  Мы с Кристофом ждали милорда довольно долго. Солнце зашло и на небе начали загораться звёзды, когда хозяин наш появился. Он был мрачен.
  - Старик опять занялся своей чёртовой магией, он даже не притронулся к пище, которую принесли ему в кабинет, - сказал он. - Узнав, что я приехал, он сразу потребовал привести девиц. Со мной он говорить не стал. Видно, что он очень плох. На него снова напал припадок безумия, когда он становится невменяемым...
  - Сэр, а что с девушками? - не удержался я от вопроса.
  - Я спросил у него, зачем ему девицы, а главное - что здесь делал нотариус, но он не стал со мной разговаривать. Захлопнул дверь кабинета перед самым моим носом!
  Кристоф озадаченно чесал в затылке.
  - Значит, он остался наедине с тремя девицами? - спросил он. - Что, интересно, он делает с ними?
  - Меня тоже интересует этот вопрос, - ответил сэр Джастин. - Харви говорил с врачом, тот считает, что старик может отдать концы в любую минуту.
  - Тогда девицы ему уж совсем ни к чему, - сказал я.
  - Мы битый час стояли у дверей кабинета и слушали, что там происходит, - сказал милорд. - Если бы старику вздумалось напасть на них, то они подняли бы шум, завизжали, начали бы стучать в дверь, требуя, чтобы их выпустили. Но ничего этого не было. Никакого шума. За дверью стояла тишина. Она и до сих пор там стоит...
  Он пристально посмотрел на меня.
  - Так вот, Джеки. Сейчас ты выполнишь работу, из-за которой я и притащил тебя сюда.
  - Я должен подняться по стене и заглянуть в окно кабинета? - догадался я.
  - Нет. Окна кабинета всегда зашторены. Тебе придётся спуститься туда по каминной трубе. Только очень осторожно, чтобы старик ничего не услышал. Если он тебя обнаружит, то можешь сразу прощаться с жизнью.
  - Я сделаю это, сэр! - пообещал я с готовностью.
  - Ты спустишься, посмотришь, что там творится, и сразу обратно. Понял?
  - Да, сэр.
  - Сейчас придёт Харви. Он проводит тебя на крышу и покажет трубу. Труба узкая, но ты в неё пролезешь. Мальчишки-трубочисты прекрасно пролезают, значит, и ты пролезешь.
  Милорд ушёл. Через полчаса появился угрюмый встревоженный дворецкий. Мы с ним обогнули дом, вошли в какую-то дверь и спустились в тёмный подвал. Дворецкий зажёг свечу.
  - Старый Марлоу сейчас в таком состоянии, что запросто может устроить пожар, - говорил он, когда мы шли по подвалу, заставленному бочками и мешками. - Опять занялся своими колдовскими опытами. Это чувствуется по запаху, который идёт от кабинета... - Он перешёл на шёпот и огляделся. - Пахнет горелым мясом...
  - Уж не девушек ли он поджигает? - тоже шёпотом спросил я.
  - Неизвестно. В кабинете всё тихо, но прислуга напугана. Многие вышли из дома и собираются ночевать в конюшне или в ближайшей гостинице...
  Мы добрались до винтовой лестницы и по ней поднялись на чердак. Харви разыскал верёвочную лестницу, которой обычно пользовались трубочисты, задул свечу и через слуховое окно вылез на крышу. Я следовал за ним.
  - Доктор говорит, что жить ему осталось считанные дни, - шептал дворецкий. - Давно на кладбище пора, а он всё не может угомониться...
  Мы пошли по крыше, заставленной трубами.
  - Вот сейчас я говорю с тобой, и трясусь от страха. Колдун может услышать меня, и тогда мне несдобровать... - И он оглядывался на трубы, как будто за любой из них мог прятаться старый Марлоу.
  Его страх передался и мне.
  - Милорд говорит, что колдовство - это чушь, - пробормотал я.
  - Если бы милорд жил не в Аддисберге, а здесь, в этом доме, то говорил бы по-другому, - раздражённо ответил Харви. - Мистер Марлоу - колдун, как есть колдун! Все, кто ему служит, это знают! С ним никто бы не остался, если бы он не платил вдесятеро больше, чем в других богатых домах...
  Он остановился у одной из труб.
  - Вот она, ведёт прямо в камин его кабинета... Господин барон заплатил мне пятьдесят гиней, чтобы я привёл тебя сюда, а то я бы сейчас был в миле отсюда... - Он потянул носом воздух и поморщился. - Пахнет отвратно...
  Он передал мне лестницу, показал, где закрепить её конец и устремился назад, к слуховому окну. Через минуту его неуклюжая фигура в длиннополом сюртуке скрылась в черноте чердачного проёма.
  Я остался один. Весь в холодном поту, трясущимися руками я прикрепил конец лестницы к крючьям на трубе и осторожно, стараясь не шуметь, спустил в трубу всю лестницу. Я твердил себе, что колдовство - чушь, потому что так считает сэр Джастин, но всё равно было страшно. Я целую минуту медлил, прежде чем спустить ноги в трубу и схватиться за верёвки.
  Труба действительно была узкой. Я спускался в неё и думал, что вылезу чёрным, как самый настоящий трубочист. И хорошо ещё, что погоды стоят жаркие и камин не топится, а то бы я вылез не только чёрным, но и обгоревшим.
  Я спускался, соблюдая величайшую осторожность, и всё же мелкие кусочки копоти, скопившейся на стенах, сыпались вниз. К счастью, ни к каким последствиям это не приводило. В кабинете стояла тишина. Эта тишина казалась мне странной, если не сказать жуткой, ведь в кабинете находились девушки, а они-то должны были создавать хоть какой-то шум! К тому же мне не нравился запах. Чем ниже я спускался, тем он становился отчётливей. Харви говорил, что пахнет горелым мясом, но я чувствовал запах серы. Так пахнет, когда зажигаешь серные спички.
  Я не одолел и половины расстояния до камина, когда в кабинете со скрипом раскрылась какая-то дверь, а потом захлопнулась. Свет внизу стал ярче - наверное, зажгли дополнительные свечи или перенесли их поближе к камину. Я замер, решив, что мистер Марлоу услышал, как я спускаюсь, и сейчас заглянет в трубу. Сердце моё стучало как бешеное. Лишь минут через пять, убедившись, что всё спокойно и в трубу никто не заглядывает, я продолжал спуск.
  По кабинету кто-то стал ходить взад-вперёд, стучать по полу палкой, кряхтеть и сопеть; это был, конечно, мистер Марлоу, больше некому. Временами он разражался громкими стонами или невнятным бормотанием; то и дело слышался шелест переворачиваемых страниц. Я спустился ещё ниже и расслышал слова, которые он говорил. Слова были какие-то странные, смахивающие на тарабарщину. Мне вдруг пришло в голову, что Марлоу читает заклинания. При мысли, что он занят колдовством, я чуть было не сорвался с лестницы.
  Моя догадка подтвердилась, когда Марлоу заговорил нормальными словами.
  - Дух, ты здесь? - спросил он громко.
  В кабинете послышался звук, как будто прошёл сильный ветер, или промела какая-то гигантская метла, закачав огоньки свечей. Их жёлтый свет запрыгал по золе в камине, и запах серы стал совершенно нестерпимым. Вдобавок снизу, из кабинета, дохнуло леденящим холодом. Замерзающими руками я крепче вцепился в верёвки. И вдруг к жёлтому свету свечей прибавился другой свет - бледно-голубой, почти белый, быстрый, мелькающий. Он перебивал свет свечей и в иные моменты был настолько ярок, что заливал внутренность камина и трубу. Впрочем, это мелькание продолжалось недолго, оно пропало и остался только свет свечей.
  - Марлоу, - вдруг прозвучал чей-то мягкий бархатистый баритон, - твоё желание исполнится. Эти три девственницы ценой своей жизни создали необходимый тебе эликсир...
  - Тот, о котором написано в книге Арренциуса? - спросил другой голос - слабый и старческий, принадлежавший, без сомнения, хозяину кабинета. - Тот, который позволит мне обменяться телами с Томом Венсфильдом и продолжать жить?
  - Да, эликсир стечёт с их тел в этот бокал, - ответил незнакомец. - И не забудь, что его действие будет длиться от полуночи до крика первых петухов.
  - Это я знаю, повелитель, - сказал Марлоу. - Поэтому я и вызвал сюда Венсфильда. Парень прибудет как раз к полуночи. Я изменил завещание в его пользу, отдал ему всё своё имущество до последнего пенни. Теперь он с радостью исполнит всё, что я ему скажу.
  - Достаточно одного глотка, и перемещение душ произойдёт сразу же...
  Голос жуткого незнакомца приблизился к камину. От ужаса я перестал дышать. Меня пробирал мороз, закоченевшие пальцы приросли к верёвке. Теперь я даже при желании не смог бы их разжать.
  - В тот момент, когда ты отопьёшь из бокала, - продолжал незнакомец, - вы оба, ты и Венсфильд, должны находиться внутри магического круга. Если в круге будет находиться кто-то ещё, то эликсир не подействует, имей это в виду.
  "Магический круг! - думал я в смятении. - Так это значит, что человек, которого Марлоу назвал повелителем, явился не иначе как из преисподней! Впрочем, человек ли он?..."
  - Вы так добры ко мне, - дрожащим голосом ответил Марлоу, - уж и не знаю, чем отплатить вам за услугу.
  - Я всего лишь раб кольца, которое надето на твой палец, и никакой платы мне не надо, - сказал незнакомец.
  Марлоу закряхтел.
  - Первое, что я сделаю, когда перейду в тело Венсфильда, так это сниму кольцо с пальца моего старого тела и надену на палец моего нового, молодого... - Снова послышались шаркающие шаги и стук палки. - Скорей бы полночь... Я чувствую, что слабею с каждой минутой... силы оставляют меня...
  - Ничего, до полуночи ты доживёшь.
  Эти двое говорили о кольце, явно волшебном, и об эликсире, с помощью которого можно обменяться душами, а я слушал их и верил каждому их слову. Во время разговора голос таинственного повелителя приблизился к камину. Я был уверен, что страшное существо почуяло меня и сейчас заглянет в трубу...
  - В комнате может появиться кто-то третий, так что будь осторожен, - проговорил незнакомец и, к моему огромному облегчению, отошёл от моего убежища.
  - Да кому появиться, прислуга напугана и убралась из дома, ни одна живая душа, кроме Венсфильда, не осмелиться сюда зайти...
  Марлоу подошёл к креслу и опустился в него. Я услышал, как оно заскрипело под ним. Странно, но звуков шагов незнакомца я не слышал совершенно. Как будто он не ходил, а летал по воздуху.
  - Не забудь взять кольцо, - сказал незнакомец.
  На меня снова дохнуло ледяным воздухом, замелькали бледно-голубые сполохи и вдруг разом погасли. Наступила тишина, нарушаемая лишь покашливанием старого мистера Марлоу.
  Я перевёл дыхание. Странный паралич отпустил меня, и я, всё ещё дрожа, полез вверх. Я натерпелся такого страху, что у меня не было никакого желания спускаться в камин и заглядывать в кабинет. Я мечтал лишь о том, как бы поскорее выбраться отсюда.
  Грязный как чушка я вылез из трубы и спрыгнул на крышу. Темнела ночь, небо закрывали облака, жёлтые городские фонари едва виднелись во мраке. При их слабом свете я добрёл до слухового окна и забрался в его кромешную темноту. Харви, разумеется, не стал меня ждать; по чердаку мне пришлось идти одному, передвигаясь чуть ли не наощупь. Не знаю, сколько прошло времени, пока наконец мои глаза не освоились с темнотой. Я нашёл винтовую лестницу, спустился в погреб и вышел во двор.
  Невдалеке под фонарём нетерпеливо прохаживался мой господин.
  - Что ты так долго? - набросился он на меня. - Только что к старику явился Венсфильд! Этого наглого охотника за чужим наследством кто-то предупредил, что я его поджидаю, и он воспользовался чёрным ходом! Теперь он у старика! Они заперлись в кабинете, чёрт бы их побрал!
  - Сэр, вы не поверите, - заговорил я, - но я своими ушами слышал, как ваш дядюшка с кем-то разговаривал...
  - Когда это было?
  - Уже полчаса прошло, а может и больше.
  - Тогда это не мог быть Венсфильд! - закричал милорд. - Негодяй явился всего десять минут назад!
  - У мистера Марлоу кто-то был в кабинете, когда я спускался по трубе, и сдаётся мне, что это был сам сатана. Сэр, похоже, что девушки мертвы! Из разговора мистера Марлоу я понял, что они убиты, и из их тел создан колдовской эликсир, который позволяет обмениваться телами...
  - Чушь не болтай, - раздражённо перебил милорд. - Говори толком, что ты видел в кабинете!
  - Я не добрался до кабинета, какая-то неведомая сила остановила меня в печной трубе, - признался я. - Там был ледяной ветер и сильно пахло серой...
  - Какой ещё ледяной ветер в такую жару, - не поверил милорд.
  Я начал рассказывать о странных голубых вспышках и магическом круге, но сэр Джастин меня перебил:
  - Так я и знал! Старик опять занялся своими химическими опытами, которые, кроме пожара, никогда ни к чему не приводили! Он что-то там варит и поджигает, и называет это магией! Но сейчас меня волнует не магия его, а этот негодяй Венсфильд. Они со стариком о чём-то совещаются. Плетут против меня козни...
  - Тот незнакомец, который говорил с мистером Марлоу, сказал, что эликсир начнёт действовать после полуночи, - проговорил я, заикаясь от волнения. - В полночь мистер Марлоу выпьет эликсир, и тогда они с Венсфильдом обменяются телами...
  Надо сказать, что после страхов, которых я натерпелся в каминной трубе, я уверовал и в эликсир, и в перемещение душ, и в сатану, и как мог пытался убедить в этом милорда, но тот только кисло морщился.
  - Старый хрыч наверняка болтал сам с собой, пересказывал бредни, которые вычитал из своих книг, а ты слушал и верил.
  - Сэр, вы бы тоже поверили, если бы были на моём месте. Я своими ушами слышал, как мистер Марлоу сказал, что после перемещения в тело Венсфильда он будет по-прежнему владеть своим имуществом, потому что всё переписал на него...
  - Выжил из ума, потому и переписал. Нет, я этого так не оставлю...
  Сделав мне знак следовать за ним, милорд направился к дому.
  - Смотри, я тут кое-что обнаружил, - сказал он, останавливаясь. - Вон то окно на втором этаже, третье справа. Это ведь одно из окон кабинета?
  - Да, наверное, так и есть, - кивнул я. - Но оно закрыто и зашторено...
  - Посмотри внимательней.
  Вглядевшись, я заметил, что по щелям между шторами ходят желтоватые блики свечей.
  - За шторами горит свет, сэр.
  - И ещё там приоткрыта рама, - прибавил милорд.
  Мой вопрос сорвался с языка сам собой, я даже подумать над ним не успел.
  - Сэр, вы не знаете, полночь уже есть?
  - Нет, но скоро пробьёт. А почему ты спрашиваешь?
  - Колдовской эликсир начинает действовать в полночь.
  - А, опять ты про свои эликсиры! Не желаю больше слушать твои россказни. Я знаю только то, что Венсфильд - самозванец, что он хочет меня обобрать. Настоящий законный наследник Марлоу - это я!
  Я промолчал. Мой господин продолжал вглядываться в окно.
  - Ты сможешь добраться до окна по стене? - спросил он. - Я должен узнать, о чём они болтают.
  Окна второго этажа были слишком высоко, так просто к ним не подлезешь, тем более ночью, когда вся стена погружена в темноту. Я в первый момент растерялся, но потом решил, что ради милорда пойду на всё.
  И тут я вспомнил о верёвочной лестнице, которая осталась висеть в каминной трубе!
  - Сэр, - воскликнул я, - с крыши можно спустить верёвочную лестницу!
  Милорд оживился и заявил, что сам спустится по ней.
  - Веди меня на крышу, и поскорее, - приказал он.
  Путь мне был знаком, и вскоре мы уже пробирались по черепицам к каминной трубе. Верёвочная лестница находилась там, где я её оставил. Я вытянул её из трубы, отвязал от крюка и подобрался к краю крыши в том месте, где находилось нужное окно. Милорд собственноручно закрепил конец лестницы, а затем, убедившись, что другой её конец дотягивается до окна, начал спускаться по перекладинам.
  На крыше меня снова охватил страх. Сразу вспомнились таинственные огни, запах серы и голос жуткого незнакомца. Я, конечно, не стал признаваться в этом милорду, но почему-то я не сомневался в том, что нам грозит страшная опасность. В кабинете мистера Марлоу действительно творилось что-то непонятное и страшное, но объяснить это сэру Джастину было невозможно.
  Я, хоть и боялся, тоже вцепился в верёвки и последовал за ним, не желая ни на минуту не оставлять его одного. Милорд спустился к окну и осмотрел раму. Она и правда была немного выдвинута. Он несильными толчками принялся расшатывать её, понемногу выдвигая. Вскоре она раскрылась достаточно, чтобы можно было просунуть руку и слегка отвести штору. К этому времени достиг окна и я. Окно было высоким, с полукруглым верхом, и я, зависнув над головой милорда, тоже мог заглянуть в кабинет.
  Прежде чем что-то увидеть, я услышал знакомый стариковский голос:
  - Садись в это кресло, мой дорогой Том, и выслушай меня. Завтра меня уже не будет на этой земле...
  - Ну что вы, сэр, я молю бога, чтобы вы жили долго, - возразил другой, молодой голос, который, без сомнения, принадлежал Венсфильду.
  Я спустился чуть ниже и, изогнувшись всем телом, держась за верёвочную перекладину одной рукой, тоже получил возможность увидеть внутренность кабинета. Она меня поразила. От ужаса я чуть не сорвался с лестницы. Я увидел подвешенные к дальней стене обнажённые тела трёх наших девушек. Свет нескольких свечей, горевших в просторном кабинете, едва дотягивался до них, но видно было, что они страшно изувечены, как будто побывали в стальных жерновах. Их головы были расплющены, тела представляли собой кровавые комья. Все они висели вниз головами, и от голов тянулись трубки, соединяясь в одну, из которой в небольшой бокал по каплям стекала какая-то желтоватая жидкость. Бокал был наполнен почти наполовину, и, судя по тому, как медленно стекали капли, полнее уже не станет.
  Глядя на эти страшные тела, я не мог поверить, что всё это сделал полуживой старик, передвигающийся с помощью палки. Сэр Джастин, как видно, не задавался подобными вопросами. Он, как только выдвинул раму, сразу приник ухом к проёму.
  - Да, сударь, вы должны прожить ещё долго на радость всем нам, - умильным голосом говорил Венсфильд, сидевший в кресле напротив Марлоу. - Каждый день буду молить бога за вас, моего благодетеля.
  Милорд мельком взглянул на меня.
  - Вот лжёт-то, - шепнул он. - Я его, пройдоху, насквозь вижу!
  Снова зазвучал слабый голос мистера Марлоу:
  - Не спорь, сегодня ночью я умру...
  - Вы обещали мне открыть тайну, - сказал Венсфильд и весь подался к старику. - Где он находится, этот сундук? Где вы его зарыли?
  - По завещанию я оставил тебе всё своё имущество, - продолжал Марлоу, - но в бумаге не говорится о зарытом золоте. О нём знаю только я один. И лишь тебе, мой мальчик, я скажу, где оно хранится...
  Сэр Джастин снова посмотрел на меня.
  - Старик окончательно спятил. Нет у него никаких сундуков с золотом, уж я-то знаю! Не удивлюсь, если он сейчас начнёт рассказывать этому кретину про замки магараджи и лампу Алладина...
  - Где, где, скажите! - вскричал Венсфильд, дрожа от нетерпения.
  - Золото и драгоценности, лежащие в сундуке, я добыл на Карибских морях, когда пиратствовал под началом известного пирата Базета... - сказал старик и снова умолк.
  - Не было никакого Базета, это всё враньё, я расспрашивал людей, хорошо его знавших, - зашептал милорд, - он вообще никогда не плавал, а состояние нажил путём мошеннических финансовых афер в Лютеции и Эльзасе.
  Венсфильд радостно всплеснул руками.
  - Значит, в сундуке не только золото, но и драгоценности?
  Даже я, со своего неудобного места, заметил алчный блеск в его глазах.
  - Там полно бриллиантов, и ты всё это получишь... - сказал Марлоу. - Далеко ли ещё до полуночи?
  - Нет, не далеко.
  - Скажешь мне, когда часы будут бить полночь, а то я туговат стал на ухо...
  Сэр Джастин снова начал толкать раму, открывая окно шире.
  - Не пойму, какой смысл ему врать про золото, - цедил он сквозь зубы. - А парень верит в этот бред...
  Меня вдруг осенило. Я понял, почему Марлоу говорит про несуществующий сундук с драгоценностями! Просто ему надо, чтобы Венсфильд явился к нему сегодня ночью. Из его разговора с незнакомцем явствовало, что только сегодня ночью будет действовать колдовской эликсир. По доброй воле Венсфильд вряд ли припёрся бы в такой поздний час к старому бандиту, которого наверняка боялся не меньше, чем здешняя прислуга. Марлоу завлёк его сюда обещанием раскрыть место, где зарыл сундук с золотом!
  Но если я скажу об этом милорду, он снова поднимет меня на смех...
  - Тяжело мне дышать, - слабым голосом говорил Марлоу. - Я устал, я должен посидеть немного молча...
  - Как вам будет угодно, - пробормотал Венсфильд.
  По его испуганному виду я понял, что он боится. Ну, конечно! Если б не выдумка Марлоу про сундук с золотом, ноги бы его здесь не было!
  Старик сидел не двигаясь.
  - Так где вы зарыли драгоценности? - нарушил, наконец, Венсфильд затянувшееся молчание.
  Старик встрепенулся, испустил стон, слабым жестом показал на бокал с эликсиром.
  - Это моё лекарство. У меня уже нет сил взять его... Поставь его на столик рядом со мной...
  Я не сдержался:
  - Это не лекарство, а колдовской эликсир! - зашептал я. - В полночь старик выпьет его и перейдёт в тело Венсфильда, а тот - в его!
  - Опять ты за своё, - отозвался сэр Джастин. - До чего ты наивен, Джеки! Веришь во всякий бред!
  - Это не бред, сэр, сейчас они и правда поменяются телами!
  Милорд, морщась, отмахнулся. С лестницы он перебрался на оконный карниз и встал на него обеими ногами, держась за раму.
  Венсфильд подошёл к стене, на которой висели растерзанные девушки, и, стараясь не глядеть на них, взял бокал с эликсиром. Руки его так тряслись, что он едва не выронил его.
  - Эй, поосторожней, - прикрикнул Марлоу, не сводивший с него глаз. - Это лекарство позволит мне продержаться до рассвета, а иначе я умру прямо сейчас и не успею раскрыть тебе тайну сокровищ! Полночь уже пробило или нет?
  - Скоро должно пробить, сэр, - ответил Венсфильд, ставя бокал на столик.
  - В полночь я выпью лекарство, - сказал Марлоу, - наполнюсь силами и всё тебе подробно расскажу. Обладая моими поместьями и банковскими счетами, а ещё этим сундуком с золотом и бриллиантами, ты будешь вторым по богатству человеком в империи. Богаче тебя будет только государь.
  - Вечно буду бога молить за вас, - сказал Венсфильд, угодливо кланяясь, - и всем домашним накажу, чтоб тоже молили.
  На лице старика промелькнула усмешка, которая только укрепила меня в моих подозрениях. Старик лукавил. Он действительно собирался обменяться с Венсфильдом телами!
  Марлоу снова задремал и начал сползать с кресла; я уж было подумал, что он сейчас свалится, но тут подскочил Томми и услужливо его поддержал. А ещё через пару минут часы начали бить полночь.
  Марлоу вздрогнул, поднял голову.
  - Что? Я, кажется, заснул?
  - Полночь, сэр, - сказал Венсфильд и почтительно поднёс ему бокал. - Сделайте милость, выпейте своё лекарство и расскажите, где вы спрятали сундук.
  Старик взял бокал, всмотрелся, прищурив глаз, в желтоватую жидкость, потом поднёс бокал к носу и принюхался.
  - Сокровища? - Он перевёл взгляд на Тома и снова усмехнулся. - Ах, да, сокровища... Будут тебе сокровища...
  Я в сильнейшем волнении наклонился к милорду.
  - Сэр, как хотите, но я совершенно уверен, что душа вашего дядюшки сейчас перейдёт в тело Тома Венсфильда!
  - Тебя что-то здорово напугало, - заметил милорд. - Ты поверил в то, чего быть не может. Хотя в твоих словах есть смысл. Конечно, они оба перейдут, только не в другое тело...
  - Колдовство свершится, это точно! - закивал я.
  - Они перейдут на тот свет, и я им в этом помогу, - закончил сэр Джастин ледяным тоном.
  Марлоу, держа бокал обеими руками, сделал глоток и закашлялся. Венсфильд принял от него недопитый бокал и поставил на столик.
  - Так что с сокровищами? Где они?
  Сэр Джастин с усмешкой обернулся ко мне:
  - Вот видишь, ничего не происходит. Сумасшедший старик остался тем же сумасшедшим стариком, а этот болван - тем же болваном...
  Внезапно его голос пресёкся. Под сводами кабинета мелькнула бесшумная голубая вспышка, похожая на те, что проникали в каминную трубу, когда я висел в ней на верёвочной лестнице, и где-то высоко в облаках, над крышами Левельтона, прокатился громовый раскат.
  Видно было, что милорда всё это немало озадачило, у меня же зуб на зуб не попадал от страха. Во время вспышки Марлоу и Венсфильд лишились чувств: Марлоу откинулся в кресле и замер, Венсфильд свалился на пол. В себя он пришёл гораздо раньше старика. Он привстал, начал озираться и осматривать себя с головы до ног, словно впервые увидел. Потом поднялся на ноги и, шатаясь, направился к стене, на которой висел тёмный занавес. Он сорвал его, открыв большое, в человеческий рост, зеркало, и остановился перед ним. Он буквально пожирал глазами своё отражение, и вдруг глухо вскрикнул, отшатнулся и закричал:
  - Свершилось! Всё свершилось, как было сказано! Я молод, и при мне осталось всё моё состояние, все мои деньги!
  Он обернулся и посмотрел на безжизненного старика в кресле.
  - Но сначала я должен снять кольцо...
  Сэр Джастин сильным ударом распахнул раму, перешагнул с карниза на подоконник и спрыгнул на пол.
  Не обращая на него внимание, Венсфильд подскочил к Марлоу и принялся сдёргивать с его пальца кольцо. Колечко, как я успел заметить, было дешёвым, возможно - железным, но Венсфильд вцепился в него с необычайной жадностью. Сидело оно на пальце крепко, парню приходилось дёргать изо всех сил. Марлоу очнулся и глухо застонал.
  Сэр Джастин вытащил из-за пояса нож.
  - А вот посмотрим, при ком останется состояние этого обезумевшего старика! - крикнул он. - Ты умрёшь, и наследником стану я, это признает любой судья!
  Кольцо наконец соскочило с пальца, но тут Венсфильд обернулся на крик и выпустил кольцо из рук. Оно со звоном упало и покатилось куда-то в темноту за шкафами.
  С подоконника спрыгнул и я, решив не бросать своего господина ни при каких обстоятельствах, пусть хоть все силы ада обрушатся на меня. Поведение Венсфильда меня пугало, но я следовал за милордом, собираясь спасти его или умереть вместе с ним.
  Оказавшись на полу, я сразу увидел на нём большой круг, начертанный, по-видимому, мелом. Когда Марлоу отпивал из бокала, они с Венсфильдом находились почти в самом его центре. Внутри круга были нарисованы какие-то символы и непонятные буквы, похожие на закорючки. Я ни секунды не сомневался, что всё это имело отношение к магии, которую применили Марлоу и таинственный незнакомец.
  Венсфильд попятился от милорда, глядя на него так, будто увидел привидение. Милорд догнал его и опрокинул на пол. Лицо парня исказила болезненная гримаса. Я оцепенел от ужаса: Венсфильд сморщился точно так же, как морщился старый мистер Марлоу!
  - Это старик! - крикнул я милорду. - Посмотрите на него, это ваш дядюшка!
  - Да, это я, твой добрый дядюшка, - прохрипел Венсфильд, глядя на нас безумными глазами. - Джастин, не убивай меня, я твой дядюшка Марлоу, я помню тебя ещё ребёнком... Я совершил магический ритуал и перешёл в тело этого прохвоста Венсфильда... Клянусь, я - Марлоу, я готов доказать...
  - Сэр, вот он, этот круг, - говорил я, показывая на меловую черту, - наверняка тот самый, о котором говорили ваш дядюшка с незнакомцем...
  - Вздор! - крикнул милорд. - Плевать мне на магию! Этот парень лишил меня наследства, и за это он поплатится жизнью!
  - Я докажу, докажу, - выл Венсфильд, пытаясь отползти. - Спроси меня о чём хочешь... Спроси о том, что можем знать только мы с тобой - ты и я, твой дядюшка...
  - А правда, спросите его, - сказал я, придерживая руку сэра Джастина. - Заколоть его вы всегда успеете.
   На лице милорда появилась нехорошая усмешка.
  - Ну хорошо, спрошу, хотя всё это чистый вздор... Эй, если ты Марлоу, то как звали первого мужа твоей двоюродной сестры Маргарет?
  - Игнасио. Он был незаконным сыном испанского графа.
  Сэр Джастин несколько секунд молчал. Усмешка словно прилипла к его лицу.
  - Ладно. А кто присутствовал при её последнем часе?
  - Ты, я, то есть - я, твой дядя Марлоу, и старый плотник из Умберстона. Мы трое, больше никого не было.
  Сэр Джастин отшатнулся.
  - Он прав... - прошептал он, и вдруг крикнул: - Нет, не верю я в сверхъестественное! Наверняка молодчик слышал эту историю!
  - Сэр, - я показал на стену, - взгляните на несчастных девушек, подвешенных, как коровьи туши на скотобойне! Разве мог их так страшно изувечить немощный старик?
  Сэр Джастин озирался и тяжело дышал, переводя взгляд с трупов на простёртого перед ним парня.
  - Если ты Марлоу, ответь, сколько человек ты зарезал в доме старика Хэри, когда искал это чёртово письмо? Только учти, цифру я знаю точную, мне всё рассказал Джо Спагг, лёжа на смертном одре!
  - Шестерых, - тут же последовал ответ.
  Милорд оглянулся на трясущегося старика, у которого не было сил выбраться из кресла. Едва поднявшись, он вновь опускался в него. На лице старика читался испуг, он то и дело подносил глазам свои жёлтые морщинистые руки и что-то бормотал.
  Я подошёл к нему. Он обратил на меня взгляд, полный такого ужаса, что меня прошиб ледяной пот.
  - Ты кто? - спросил я.
  - Том Венсфильд, сэр, - ответил он старческим дрожащим голосом. - Кто-нибудь может объяснить мне, что случилось? Почему я стал таким? Это не мои руки! Не моя одежда! Я задыхаюсь... Давит грудь...
  - Ты перемещён в тело мистера Марлоу, - сказал я.
  - И что же мне теперь делать?
  - Не знаю. Тебе не следовало сюда приходить этой ночью.
  - А я пришёл... - Он обречённо кивнул и опустил голову. - О боже, боже, я погиб...
  - Тебя погубила жадность. Старик заманил тебя в ловушку, посулив сокровища.
  Блуждающий взгляд Венсфильда остановился на бокале.
  - Это лекарство мистера Марлоу, - прохрипел он и закашлялся. - Оно должно мне помочь...
  Он снова начал подниматься, на этот раз чтобы взять бокал. Я опрокинул его обратно в кресло. Откровенно говоря, я боялся, что он выпьет эликсира и случится ещё одна какая-нибудь неприятность. От колдовских вещей лучше держаться подальше.
  За моей спиной раздались крики, я обернулся. Милорд с Марлоу катались по полу, ожесточённо борясь друг с другом. Они были одного роста, но Марлоу в теле Венсфильда был крепче, шире в плечах и явно сильнее. Он заломил руку милорда, держащую нож, а самого прижал к полу.
  - Мальчишка, молокосос, - шипел Марлоу, видимо вполне освоившийся в новом теле. - Зря я не отравил тебя раньше, а то бы избавился от многих проблем...
  - Джек! Джек! Сюда! - задыхаясь, хрипел милорд.
  Вскрикнув, я кинулся к полкам и схватил подвернувшуюся бутыль из толстого стекла.
  Марлоу, наконец, завладел ножом.
  - Моих денег ты не получишь, щенок! - воскликнул он, занеся руку с ножом, и в этот момент получил удар бутылкой по голове.
  Он обмяк и рухнул на милорда.
  - Сэр, он вас не ранил? - спросил я.
  Сэр Джастин привстал, переводя дыхание, и несколько секунд смотрел на безжизненное тело Венсфильда.
  - Это не Венсфильд, а Марлоу, - сказал я. - Они обменялись телами... Венсфильд - вон там... - Я показал на кресло.
  С моей помощью милорд поднялся на ноги и подошёл к старику.
  - Я ничего не понимаю, - сипел Венсфильд, оказавшийся в теле старика. - Я - Том... Том Венсфильд... Что со мной? Где мистер Марлоу? У меня болит в груди, вот здесь... И во рту кровь...
  - Что с тобой было, когда пробило полночь? - сурово спросил милорд.
  - Не помню... Я, кажется, потерял сознание... А когда очнулся, то мне стало трудно дышать, заломило всё тело, и ещё руки у меня стали жёлтые и морщинистые...
  - Так ты, значит, Венсфильд?
  - Да, сэр.
  - Это ты отобрал у меня состояние?
  - Я не отбирал, ваш дядюшка настоял на этом.
  - Но ты согласился! И ещё захотел разжиться сундуком с драгоценностями!
  - Я не виноват, помилуйте...
  - Джеки, подай мне вон ту подушку, - сказал сэр Джастин.
  Взяв подушку, он прижал её к лицу старика и держал, пока тот не затих.
  - Теперь ему никакой эликсир не поможет, - сказал он, вглядываясь в стекленеющие глаза мертвеца.
  - Сэр, смотрите! - воскликнул я.
  К нам на четвереньках подбирался очнувшийся Марлоу, держа в руке нож.
  Я подбежал к нему, но он замахнулся ножом. Мне пришлось отступить. К счастью, невдалеке валялась бутылка, и я не преминул снова ею воспользоваться. Я швырнул её ему в голову, промахнулся, но она всё-таки задела его. Сэр Джастин, воспользовавшись секундным замешательством противника, вцепился в его руку, держащую нож. Мне оставалось только расцепить пальцы, сжимавшие рукоять, и завладеть оружием.
  Дядюшка откинулся навзничь и смотрел на племянника глазами, полными лютой ненависти. Лицо его было страшным и нисколько не молодым, в нём проглядывал какой-то старческий, звериный оскал. Мне казалось, он сейчас вгрызётся милорду в горло.
  - Будьте с ним осторожней, он заколдован! - крикнул я.
  - Сейчас посмотрим, поможет ли ему магия против ножа, - и милорд воткнул в него лезвие.
  Марлоу вздрогнул, захрипел, оскалил зубы, заизвивался, его руки тянулись к горлу сэра Джастина.
  - Повелитель! - завыл он. - О, мой повелитель! На помощь!
  Голос его сорвался, перешёл в хрип, потом в бессвязное клокотанье. Из его горла хлынула кровь.
  - Какого повелителя он зовёт? - спросил сэр Джастин.
  - Наверное, того человека, который был у него вечером. Старик называл его повелителем.
  Марлоу был ещё жив, и сэр Джастин начал бить его ножом. Ненависть, с которой он погружал нож в тело, быстро переросла в удовольствие, особенно после того, как он распорол на нём рубашку и обнажил грудь. Он бил с хорошо знакомой мне отрешённой улыбкой, бил до тех пор, пока тело его противника содрогалось, и только когда оно затихло, отвалился от него и перевёл дыхание. Его лицо, руки и одежда были вымазаны кровью, но видно было, что он доволен.
  Едва отдышавшись, он потребовал, чтобы я рассказал всё, что слышал, сидя в каминной трубе, ничего не пропуская.
  Из разговора Марлоу с незнакомцем я понял немного, но то, что понял, выложил как на духу. Я заявил, что убийство девушек - это, несомненно, дело рук, а вернее - колдовской силы загадочного человека, которого старик называл "повелителем"; эликсир, созданный из плоти девушек, тоже появился благодаря ему. Вспомнил я слова "повелителя" про время действия эликсира - от полуночи до трёх утра, и про необходимое условие для совершения перехода - в круге должно быть только двое: тот, который пьёт колдовское зелье, и тот, в тело которого он хочет перейти. Не забыл упомянуть и о кольце, которое Марлоу, переместившись в новое тело, должен был снять со старого.
  Сэр Джастин слушал внимательно. По его пристальному взгляду можно было понять, что он верит каждому моему слову.
  Я ещё только начал говорить про кольцо, как за дверью послышался грохот множества шагов. По двери забарабанили.
  - Откройте, полиция! Милорд Джастин Эрье, именем закона откройте! Мы знаем, что вы там!
  Мы с милордом вскочили на ноги.
  - Здесь есть потайная дверь, - зашептал милорд, озираясь, - за ней - маленькая комната, она тупиковая, но в ней можно отсидеться...
  - Лучше вернёмся на крышу по верёвочной лестнице, - я показал на раскрытое окно.
  Но не успели мы направиться к окну, как в нём показалась чья-то фигура. Лица в полумраке было не разобрать, но, судя по шпаге на боку и золочёным галунам на мундире, это был не просто полицейский, а какой-то начальник.
  Он перескочил с верёвочной лестницы на подоконник и спрыгнул на пол. При свете свечей я узнал виконта Валлентайна, начальника тайной полиции и маршала Личной Канцелярии Его Императорского Величества.
  Этого высокого светловолосого молодчика я видел всего пару раз во время своих поездок с сэром Джастином по балам и приёмам, причём видел мельком, но его образ врезался в мою память. Виконту было около двадцати пяти лет и он был поразительно хорош собой. Сэр Джастин признавался мне, что отдал бы всё на свете, чтобы заполучить этого красавчика к себе в подвал, но об этом нечего было и мечтать: виконт был слишком важной персоной, такого так просто не возьмёшь.
  В первый момент я несказанно удивился его появлению, но, вспомнив, кто он такой, подумал: а правда, кому ещё разбираться со страшными и таинственными вещами, которые творятся в доме Марлоу, как не ему?
  Спрыгнув с подоконника, виконт обнажил шпагу и направился к нам. Искать потайную было поздно.
  Виконт мельком огляделся, бросил взгляд на подвешенные женские трупы, на исколотое, залитое кровью тело Венсфильда, на бездыханного Марлоу, на голове которого оставалась лежать подушка.
  - Долго я охотился за тобой, мерзкий убийца, - заговорил он звенящим от ярости голосом, направляя острие шпаги на милорда. - Я вижу, ты и здесь порезвился на славу. Не сомневаюсь, что это ты, удовлетворяя свою извращённую похоть, растерзал и этих девушек, - он показал шпагой на стену с висящими трупами, - и этого парня, - он взмахнул шпагой в сторону Венсфильда, - да и дядюшку своего не пожалел, задушил подушкой. Ты по горло в крови, Джастин Эрье, и тебе не уйти от виселицы!
  Дверь тряслась под ударами, грозя раскрыться в любой момент. Смертельно бледный сэр Джастин пятился.
  - Марлоу - грабитель и колдун, - прохрипел он. - Прикончив его, я избавил мир от злодея...
  - Несколько часов назад я наведался с обыском в твой аддисбергский дом, - не слушая его, продолжал виконт Валлентайн. - Как и предполагалось, мы нашли там тело графа Гвидо Рохаса, который бесследно исчез три дня назад. Граф был убит самым зверским образом. На его горле и груди сохранились отпечатки зубов, а на его теле мы насчитали шестьдесят восемь ножевых ранений. Твой слуга Маурицио Диджони выдал тебя, рассказав подробно, как ты завлёк графа Гвидо в свой дом и как его убил, наслаждаясь его предсмертными муками; он также вызвался показать место, где ты и твои сообщники прячут трупы убитых тобой людей. А ещё этот молодчик сказал, что ты отправился в Левельтон к своему дядюшке Марлоу, который вознамерился лишить тебя наследства. Мы отправились немедленно и вот мы здесь! Правосудие должно свершиться!
  Пока он говорил, по верёвочной лестнице спустился ещё один полицейский. За ним спускался второй.
  Сэр Джастин повернулся ко мне:
  - Джеки, быстро спрячься за шкафами!
  - Я не оставлю вас, милорд! - зашептал я в отчаянии. - Я лучше умру здесь, у ваших ног, чем буду в тюрьме дожидаться виселицы!
  - Слышал, что тебе приказано? Убирайся за шкафы и сиди там тихо!
  Виконт, который нас слышал, усмехнулся:
  - Это Джек Хокинс, твой сообщник. Мне рассказал о нём Диджони. Пусть прячется, от нас он не уйдёт.
  Видя, что я медлю, милорд довольно грубо оттолкнул меня.
  - Скройся, живо!
  Нехотя, то и дело оборачиваясь, я отбежал в тёмный угол к массивным шкафам, набитым книгами и бутылками, спрятался за одним из них и оттуда продолжал наблюдать за происходящим.
  Внешне сэр Джастин сохранял полное спокойствие. Он отошёл к креслу, возле которого лежал труп старика, обернулся к виконту и скрестил на груди руки.
  - Я знал, что когда-нибудь это произойдёт, - сказал он ровным, бесстрастным голосом. - К смерти я готов и не боюсь её.
  - Ты отправишься со мной в Аддисберг, где предстанешь перед трибуналом Святой Инквизиции, - сказал Валлентайн.
  Висевший за окном полицейский уже перелез с лестницы на подоконник и готовился спрыгнуть на пол.
  Бросив на них быстрый взгляд, сэр Джастин взял со столика бокал с колдовским эликсиром.
  - Перед пытками, которым подвергнут меня святые отцы, я, с вашего позволения, выпью немного вина, - сказал он и отпил большой глоток.
  - Считай, что это было твоим последним желанием перед казнью, - сказал виконт.
  - Как вам будет угодно... - начал сэр Джастин, возвращая бокал на столик, и недоговорил: полыхнула голубая зарница, по помещению прошла волна леденящего холода и за окнами прогрохотал гром.
  Полицейский, спрыгнувший на пол, замер от изумления. Мне тоже стало не по себе, но я быстро опомнился и тотчас понял, что произошло. Сэр Джастин, когда отправлял меня к шкафам, хотел остаться в колдовском круге наедине с виконтом Валлентайном и обменяться с ним телами!
  В самом деле: в тот момент, когда он отпил из бокала, я и полицейский были за пределами круга. В круге были только сэр Джастин и виконт Валлентайн. А это значило, что колдовство должно было свершиться. Для моего господина это была единственная возможность избежать казни и сохранить жизнь.
  Оно и свершилось! Я понял это по голубой вспышке, волне холода и грому. Теми же явлениями сопровождался предыдущий обмен телами - между старым Марлоу и молодым Венсфильдом.
  Огоньки свечей метались как бешеные. Я дрожал от страха, как тогда, в каминной трубе. Желудок сжался в комок, ноги подкашивались. Мне вдруг показалось, что за мной наблюдает таинственный незнакомец. Всё же я высунулся из-за шкафа и оглядел помещение.
  Виконт и сэр Джастин лежали на полу без сознания. Удары в дверь смолкли, но вскоре возобновились. Полицейский, опомнившись, бросился к своему начальнику. С лестницы на подоконник перелез второй страж порядка. Оба они наклонились над виконтом. Один приподнял его голову, другой начал расстёгивать верхние пуговицы на его рубашке и похлопывать по щекам, пытаясь привести в чувство.
  - Сэр, сэр, что с вами? - наперебой говорили они.
  Однако первым очнулось тело сэра Джастина. Оно приподнялось на локте, оглядело кабинет мутным взглядом и крикнуло полицейским:
  - Эй, вы, там, двое! Чем вы заняты? Кто это там лежит?
  Это был, без сомнения, голос моего господина, но меня поразили появившиеся в нём какие-то незнакомые мне властные интонации.
  - Сэр Валлентайн упал в обморок, - ответил один из полицейских.
  - Разве я упал в обморок? - переспросил милорд, пытаясь подняться на ноги.
  Видно было, что он ещё слаб, и я собрался было подбежать к нему, чтобы помочь встать, но его следующая фраза заставила меня остаться за шкафом:
  - Что вы возитесь с этим мерзавцем, ему всё равно, в каком виде отправляться на виселицу! Помогите подняться мне!
  Милорд был уже не милордом - в его тело вселилась душа виконта Валлентайна!
  - А насчёт вас, господин барон, распоряжений не было, - сухо ответил полицейский.
  - Что? - сказал виконт, находившийся в теле сэра Джастина. - Что ты болтаешь?
  И тут он поперхнулся, увидев свои испачканные кровью руки.
  В эту минуту очнулось тело виконта. С помощью полицейских оно поднялось на ноги.
  - Подведите меня к зеркалу, - потребовал виконт, а в действительности - сэр Джастин. - Подведите к зеркалу... Оно вон там, у той стены... и поднесите свечу... - Его зубы стучали как в ознобе.
  Один из полицейских взял подсвечник с горевшей свечой, второй подхватил своего начальника под руку и подвёл к зеркалу. Сэр Джастин вздрогнул, увидев в нём вместо себя виконта Валлентайна.
  Дверь, содрогавшаяся от непрерывных ударов, наконец распахнулась и в кабинет ввалилось не меньше дюжины стражей порядка, вооружённых пистолетами и саблями. Воспользовавшись суматохой, я перебежал от шкафа к груде ветоши в углу и немедленно зарылся в неё. Эта груда представлялась мне более надёжным убежищем, чем щель между шкафами, где я прятался до сих пор. Я бы, наверное, мог и вовсе покинуть кабинет, и даже выйти из дома, но меня слишком сильно волновала судьба моего господина, который, как мне думалось, оставался один без помощи, в окружении врагов.
  Однако очень скоро я убедился, что в теле виконта Валлентайна милорд чувствовал себя не так уж и плохо. Он выпрямился, показал пальцем на своё бывшее тело и объявил громким голосом:
  - Это гнусный преступник барон Эрье! Вяжите его! Не дайте ему сбежать!
  На тело сэра Джастина набросились. Оно отчаянно сопротивлялось, выкрикивая:
  - Валлентайн - это я! А вон тот тип - самозванец! Его вяжите, а не меня!
  Сэр Джастин, ставший виконтом Валлентайном, усмехался, слушая его крики.
  - Гнусный преступник до того напуган, что потерял разум, - сказал он знакомым мне тоном. Услышав его, я окончательно убедился в том, что под оболочкой виконта Валлентайна скрывается именно мой господин.
  Его спокойствие и уверенность вселили в меня надежду. Теперь мне определённо казалось, что милорд не растеряется и использует перемещение в тело виконта к собственной выгоде, а заодно спасёт и меня.
  - Я докажу вам, что я - Валлентайн! - кричал настоящий виконт. - Тут творится колдовство! Меня заколдовали! Доставьте меня к императорскому прокурору, я представлю доказательства, что я - это я! А у зеркала стоит неизвестно кто в моей одежде, подозреваю, что это барон Эрье - гнусная тварь, колдун и убийца, на счету которого сотни замученных жизней!
  - Связали его? - деловито осведомился сэр Джастин. - Заткните ему рот. Он либо правда сошёл с ума, либо прикидывается сумасшедшим, надеясь, что это спасёт его от казни.
  - Убийца, колдун! - вопило бледное как смерть тело моего господина. - Тебе не спастись! На дознании правда обязательно откроется, и ты окажешься на виселице!
  - Сержант, - обратился сэр Джастин к ближайшему полицейскому, - подберите с пола нож. Не сомневаюсь, что именно им убит вон тот малый, - он кивнул на труп Венсфильда.
  Сержант подобрал нож и внимательно его осмотрел.
  - Кровь ещё не высохла, сэр, - отметил он.
  - Кровь не только на ноже, она на его руках и одежде, - сказал сэр Джастин, показывая на своё бывшее тело. - Это ли не доказательство, что перед нами - убийца?
  - Вот кто убийца! - Валлентайн показывал на него пальцем. - Маньяк! Садист! Именем государя приказываю его арестовать!
  - Не желаю выслушивать клевету обезумевшего негодяя, - сказал сэр Джастин, повышая голос. - Я - маршал Личной Канцелярии Императора, начальник тайной полиции, и никто не смеет называть меня негодяем и убийцей! Мерзавец поплатится за это. Проткните ему язык, чтобы я больше не слышал его безумной лжи.
  Полицейские сгрудились вокруг виконта. Я услышал его захлёбывающийся крик. Мне из моего укрытия было плохо видно, но, судя по всему, приказ сэра Джастина был выполнен.
  Я, конечно, знал, что это тело уже не принадлежало милорду, в него переселилась душа виконта Валлентайна, но именно его, это тело, я любил больше всего на свете, и когда его начали уродовать, меня охватило такое отчаяние, что сердце зашлось в груди. Я был на грани помешательства. Прекрасный облик, которому я поклонялся, умирал, а с ним умирало всё, чем я жил.
  - Отправьте его в тюрьму при сыскной полиции, - велел сэр Джастин.
  Настоящего виконта Валлентайна с залитым кровью ртом выволокли из кабинета.
  - А теперь меня интересует, где тот молодчик, слуга барона, - милорд огляделся. - Он только что был тут. Кто-нибудь видел, куда он сбежал?
  Полицейские недоумённо переглядывались и пожимали плечами. Я, решив, что мой господин намеревается взять меня под свою защиту, собрался было подать голос, как следующие его слова меня остановили.
  - Молодчик участвовал в преступлениях маньяка, а потому его надо казнить немедленно, без суда и следствия! Приказ понятен? Как только найдёте - сразу прикончите его!
  От ужаса и отчаяния я едва не лишился чувств. Предательство милорда повергло меня в шок. Впрочем, я быстро опомнился, вспомнив его отношение ко мне в последние дни. Наверное, трудно было ожидать чего-то другого от человека, который выбил мне все зубы и держал меня в холодном подвале, заставляя ждать смерти. Милорд всё равно прикончил бы меня, прикончил рано или поздно, поэтому неудивительно, что он решил разделаться со мной именно сейчас. Я был единственным, кто знал, что он перешёл в тело виконта Валлентайна. С моей смертью умрёт его тайна. А пока я жив - ему не будет покоя.
  Полицейские принялись рыскать по шкафам и сундукам. В груду тряпья один из них воткнул саблю. На моё счастье, она не задела меня, пройдя всего в сантиметре от моей груди.
  - Он мог выбежать из комнаты! - крикнул милорд. - Ищите во всём доме! Ищите во дворе! Парень слишком опасен! Он должен умереть! Смерть ему!
  Полицейские выбежали из кабинета. Сэр Джастин остался один - не считая меня, разумеется.
  Он снова подошёл к зеркалу и начал вглядываться в своё новое отражение, поворачиваться из стороны в сторону, кривить лицо, строя на нём разные мины, прохаживаться, копируя походку настоящего Валлентайна. Я был в таком отчаянии, что готов был убить его. Если бы при мне был нож, я бы не задумываясь выскочил из своего убежища и всадил его в спину предателя. Тем более мне это было сделать тем легче, что к виконту Валлентайну - признаться, тоже очень привлекательному, - я был совершенно равнодушен. Я уже начал озираться в поисках того, чем можно было бы свершить месть, как вдруг на глаза мне попался бокал с остатками эликсира. Он по-прежнему стоял на столике возле любимого кресла мистера Марлоу.
  Безумный план озарил меня подобно молнии. Ещё не зная, к чему он приведёт, я выбрался из своей груды и кинулся к столику. Схватил бокал. Эликсира было в нём слишком мало - жалкие остатки, всего несколько капель на дне, но я их тут же отправил в рот, почувствовав на языке их терпкий сладковатый вкус.
  Услышав мои шаги, милорд обернулся и остолбенел. В эту минуту я уже выпил остатки эликсира. Опомнившись, милорд посмотрел себе под ноги и, увидев меловую черту, дико вскрикнул. Он находился внутри круга! Он бросился вперёд, надеясь выйти из круга раньше, чем подействует колдовство, но не успел.
  Я почувствовал, что меня сводит судорога. В следующий миг у меня перехватило дыхание, всё померкло перед глазами, и я потерял сознание.
  Кажется, забытьё длилось всего мгновение. Я раскрыл глаза. Всё плыло передо мной, голова кружилась. Я лежал ничком на полу, возле зеркала. Надо мной наклонялся полицейский.
  - Сэр, с вами всё в порядке? - услышал я его голос.
  - Ничего, нормально, - прохрипел я заплетающимся языком.
  - Вы уже второй раз без всяких на то видимых причин падаете в обморок, - сказал полицейский. - Может быть, послать за врачом?
  - Не надо.
  Зрение быстро прояснялось, мысли приходили в порядок. Я вздохнул полной грудью.
  Моё внимание привлёк шум какой-то возни. Послышался сдавленный голос:
  - Прошу вас, не убивайте...
  Оглядев себя, я обнаружил, что на мне красный с золотыми галунами мундир виконта Валлентайна. Колдовство эликсира подействовало. Я находился в теле виконта, заменив в нём моего несчастного господина!
  Я сидел возле самой меловой черты, вернее, не сидел, а силился подняться на ноги. А возле столика, к которому я, будучи в теле Джека Хокинса, только что подбежал, двое полицейских добивали не кого-нибудь, а самого Джека Хокинса, то есть моё прежнее тело, в котором сейчас находился сэр Джастин! Отдавая приказ убить Джека, милорд никак не мог ожидать, что этот приказ обернётся против него самого!
  Он молил о пощаде, но его не слушали. У меня сдавило в груди, слёзы прихлынули к глазам. Мысль о том, что милорд умирает, заставила меня начисто забыть о его предательстве.
  - Стойте! Не убивайте его! - закричал я не своим голосом.
  Конечно, не своим - это был голос виконта Валлентайна, но тогда меня это мало интересовало. Всё моё внимание было приковано к телу Джека Хокинса, простёртому у столика.
  Я опоздал остановить казнь. С телом Джека было покончено. А вместе с ним простилась с этим миром и душа барона Джастина Эрье.
  В полумраке оплывавших свечей я рассмотрел страшную картину. Кто-то из полицейских рубанул саблей по моей прежней шее, из раны хлестала кровь, моё прежнее лицо стремительно бледнело.
  Полицейские, убив Джека, отошли назад. Я направился к трупу, но на полпути почувствовал сильную слабость и остановился. Я упал бы, если бы меня не подхватили двое стражей порядка.
  Сержант доложил мне, что когда его люди вбежали в комнату, я лежал без чувств, а парень поднимался с пола. Следуя моему приказу, его тут же умертвили.
  Я кивнул. Да, именно так: следуя моему приказу. Приказ отдал виконт Валлентайн, а значит, его отдал я. Теперь я несу ответственность за все действия виконта, включая и этот приказ.
  Меня подвели к убитому. В первый раз я видел себя не в зеркале, а со стороны, как постороннего человека, и мне было странно. "Вот ты какой, Джек Хокинс, - думал я, разглядывая бледное, довольно симпатичное лицо, полуприкрытое прядью светлых с рыжеватым оттенком волнистых волос. - Мой господин успел побыть в тебе несколько минут, пока тебя не убили. Он был в тебе, Джек... в тебе... был... мой господин... в тебе..."
  Я почувствовал, что силы снова оставляют меня. Я опустился в кресло мистера Марлоу и закрыл лицо руками, чтобы никто не видел моих слёз.
  Меня окружили полицейские, я слышал их шёпот. Все говорили о том, что я болен.
  - Сэр, прикажете проводить вас в карету и доставить к доктору? - обратился ко мне сержант.
  - Да, - сказал я.
  В карете я пришёл в себя. Моя мнимая болезнь оказалась как нельзя кстати: прикрываясь ею, я мог помалкивать и наблюдать за окружающими. Я уже тогда понимал, что одно неверное движение, одна неправильная фраза - и у виконта Валлентайна появятся проблемы.
  Доктор выявил у меня несварение желудка, инфлюэнцу и переутомление, прописал отдых, обильное горячее питьё и микстуры. С тем я и отбыл в Аддисберг.
  Меня доставили в роскошный дворец на Делавертен-авеню. Теперь я был его владельцем, а также владельцем ещё нескольких дворцов, множества земельных угодий и счетов почти во всех банках империи. Я разузнал об этом, осторожно расспрашивая лакея, который ухаживал за мной во время моей псевдоболезни. От него же я узнал, что виконт Валлентайн выполняет секретные задания императора, разоблачая происки колдунов, ведьм, чернокнижников, некромантов и прочих опасных субъектов, якшающихся с нечистой силой; помимо них, он охотится на фальшивомонетчиков, маньяков и грабителей, которых в последние годы в империи развелось немеряно. Эти новости, конечно, не доставила мне большой радости. Я понятия не имел, как мне теперь быть. Мне только и оставалось, что слушать в оба уха и ловить любые намёки и обмолвки в разговорах окружающих.
  Между тем по городу распространились слухи о моих успешных действиях по поимке серийного убийцы Джастина Эрье. Публика узнала и об обмороках, в которые я падал при его захвате. Эти обмороки, как ни странно, весьма улучшили мнение обо мне - я стал героем, не щадящим собственного здоровья во имя законности и порядка. От государя мне пришёл отпуск на две недели. Всё это время я по большей части лежал в постели или прогуливался по обширному саду в обществе очаровательной молодой леди - жены виконта, то есть, моей жены, а также её матери и старого доктора. Если я и говорил с ними, то о пустяках, но если они заговаривали о чём-то мне незнакомом, то я сразу захлопывал рот и притворялся, будто у меня болит голова.
  По ночам, терзаемый бессонницей, я воскрешал в памяти события той роковой ночи. Меня пробирала дрожь, когда я думал о человеке, голос которого слышал, сидя в каминной трубе. Я почему-то был уверен, что это не человек, а нечистый дух, вызванный из преисподней старым Марлоу. Они говорили о каком-то кольце. В ту ночь мы с сэром Джастином видели, как Марлоу, перейдя в тело Венсфильда, снимал это кольцо с пальца старика. Кольцом так никто и не завладел: оно куда-то укатилось. Марлоу подобрать его не успел, а нам с милордом было не до него. Ясно, что кольцо представляло ценность для таинственного незнакомца, недаром он несколько раз напоминал о нём. Я давал себе слово при первой же возможности съездить в Левельтон и поискать вещицу.
  А ещё я думал о том, как бы мне побольше разузнать о виконте Валлентайне. Тех обрывочных сведений, которыми я располагал, было явно недостаточно. Мне нужны были бумаги, письма, записки, любые письменные свидетельства, касавшиеся его дел. Из разговоров со слугой я узнал, что виконт вёл дневник. Но он его, похоже, прятал, потому что слуга понятия не имел, где он находится. А между тем знакомство с дневником очень облегчило бы мне жизнь.
  И, конечно, меня беспокоила судьба безъязыкого тела барона Джастина Эрье, в котором находился настоящий виконт Валлентайн. На четвёртый или на пятый день моего пребывания во дворце мне сообщили, что барону назначен день казни. Хотя преступник не мог говорить и уже не узнавал никого, я всё же поехал к нему в тюрьму. Я не терял надежды как-нибудь выведать у него, где хранится дневник, а главное - в последний раз взглянуть на обожаемый образ моего господина.
  При входе в камеру я столкнулся с герцогиней Шелберн. Она выходила оттуда. Не взглянув на меня, она пробормотала: "Ваша светлость", - и присела в поклоне. Лицо её было неподвижно, глаза пусты. Я тоже поклонился ей, и мы разминулись.
  Я велел людям, сопровождавшим меня, выйти из камеры и не входить без моего разрешения. Как только за последним тюремщиком закрылась дверь, я, убедившись, что за мной не подсматривают, приник к изголовью и наклонился к лицу моего обожаемого милорда. Я знал, что это Валлентайн, но для меня он по-прежнему оставался моим господином, сэром Джастином Эрье, которого я любил до дрожи.
  Перенесённые мучения и забинтованный рот не могли хоть сколько-нибудь убавить его неземную красоту. Говорить он не мог; он не мог даже пошевелиться. Приоткрытые глаза смотрели куда-то перед собой. Увидев его, я сразу понял, что ни о каком общении с Валлентайном не может быть и речи. Я присел рядом, взял его руку в свои и всмотрелся в любимые черты, стараясь покрепче запечатлеть их в памяти. Меня душили слёзы. Сжимая его руку, я чувствовал, как она дрожит. Я целовал бинты в том месте, где был его рот, покрывал жаркими поцелуями его лоб и щёки. Наконец, не выдержав, я зарыдал и лишился сознания.
  Хорошо, что я быстро очнулся, иначе бы не избежать сплетен и лишних вопросов. Ещё бы, виконт Валлентайн, начальник тайной полиции, лежит, рыдая, на груди пойманного им кровавого душегуба!
  Покидая камеру, я обернулся и снова посмотрел на него. Пронзившая меня мысль, что я больше никогда не увижу моего милорда, настолько меня поразила, что я снова потерял сознание. Я пролежал в беспамятстве шесть дней.
  Позже мне сообщили, что барон Эрье скончался через час после моего визита к нему. Он умер, не дожив до дня своей казни, и тем не менее его труп повесили для успокоения публики. Рядом был повешен труп Кристофа. Верный слуга умер под пытками, ни в чём не сознавшись.
  Смотреть на повешенного милорда я не поехал. Он похоронен в моём сердце, где покоится вместе с несчастным Джеком Хокинсом. Они будут лежать там, обнявшись, до конца моей жизни.
  История Джека на этом заканчивается, и начинается другая, удивительная и совершенно невероятная история сэра Эрнста Горация Валлентайна, виконта Неймурского, маршала Личной Канцелярии и собственного сыщика Его Императорского Величества. Её я надеюсь тоже когда-нибудь доверить бумаге.
  
  
  
  
  декабрь 2021
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"