Жарким полднем в середине октября, в четверг, я, помощник машиниста Джон Киггал отправился на крышу поезда, спешащего через бескрайние прерии. День для меня не задался с самого начала: чертов проводник облил горячим чаем, на голову мне упала сумка какого-то идиота-пассажира, на ботинке порвалась подошва. И как венец всей дряни, произошедшей сегодня, меня отправили ремонтировать вонючую крышу! Кто-то там, наверху, серьезно обозлился на меня! Вот так всегда - всю жизнь посещаешь мессы, жертвуешь последние деньги этим жирным священникам, а потом один раз стоит побогохульствовать в компании веселых друзей за стаканом дешевого виски, как тебе на голову сразу начинают падать сумки, а на крыше - пищать какая-то ерундовина!
Наверно, может показаться, что не все так плохо... Да черт возьми, когда ты залазишь на раскаленную докрасна крышу, в лицо летят облака пыли и дыма, а этот идиотский поезд трясется как монашка перед насильником, то тогда да, ты понимаешь, что значит гнев божий! Гнев божий - это если пьяница-рабочий пожалел болтов на поручни, а в ботинке появилась дыра! Так вот - одна из двух составляющих гнева божьего у меня уже есть!
Слава этому гневливому богу, поручень был крепкий. Но на крыше мне пришлось совсем не сладко: горячий металл жарил через испорченную подошву, глаза слезились, голова кружилась, а горло раздирал мерзкий кашель. Найти в таком состоянии источник звука, из-за которого меня собственно и послали наверх, было отнюдь не просто. Тонкий гнусавый писк так и стоял в ушах, заполняя все вокруг. Его было слышно даже через железную крышу, в трех ближайших вагонах. Конечно не очень приятно, но эти чертовы богатеи могли бы и потерпеть! Хотя писк действительно был такой, что мурашки шли по коже, а волосы вставали дыбом. Скорее всего это какой-нибудь малолетний ублюдок подвесил свистульку, чтобы повеселиться. Надо надирать подобным сволочам уши, а то совсем распоясались... Я с удовольствием вспомнил своего сына, который ничуточки не походил на образ хулигана, стоящий перед глазами. В десять лет уже зарабатывает хорошие деньги! Упорный, сильный... Далеко пойдет, как говаривал старина Дик, хватанув лишку. Да где же эта чертова свистулька?!
Присев на четвереньки я пополз, чтобы не свалиться с идиотской крыши в не менее идиотскую пустыню, где даже идиотские кактусы дохнут от идиотской жажды. Хорошо, что догадался прихватить с собой свои перчатки! Хоть какая-то радость в этот чертов день!
Неожиданно моя рука наткнулась на что-то мягкое. Писк тотчас прекратился. Я испуганно вздрогнул и пригляделся к своей находке. Ветер на пару секунд снес дым в сторону, и тогда я во всей красе увидел ее. Признаться, меня чуть не вывернуло. На раскаленной железной крыше, под палящими лучами полуденного солнца, лежал младенец. Нет, не просто лежал - его распяли! Вбили по гвоздю в руки и ноги... Тук-тук-тук. Легонько, молоточком! Я издал полубезумный смешок. Поезд едет - чух-чух-чух, а на нем распяли - тук-тук-тук. Я истерически захохотал - мне вторил возобновившийся писк. Через пару секунд я настороженно огляделся - кто-нибудь видел мой припадок? Хотя кто там мог быть, на пышущей жаром крыше, прямо посреди пустыни? Но все же, меня не покидало ощущение, что кто-то за мной следит. Хотя здесь точно никого не было. Кроме меня и младенца. Я ошарашено перевел взгляд на ребенка. Он уже перестал пищать и смотрел на меня. У него были зеленые глаза, и готов поклясться, что они были насмешливы! Что на его лице застыла наглая презрительная ухмылка, какую встретишь только у самых последних циников! Чтобы хоть как-то разогнать сгущающийся ужас, я сбиваясь произнес:
- Не волнуйся, сейчас я позову врача и все будет хорошо. Да, да, все будет хорошо!
В ответ младенец только раскрыл рот и начал дергаться как припадочный. Я испугался до обморока, когда понял, что он самым кошмарным образом смеется надо мной. Не знаю, смеялся ли Иисус над распявшими его римлянами, но этот ребенок его точно переплюнул. Тут я заметил, что гвозди забиты не только в его руки и ноги. Серебристо сверкающая головка выходила и из левой стороны груди, примерно там, где сердце. В любом случае, он не мог быть жив! Я повидал немало ран на своем веку - даю левую руку на отсеченье, что ребенок должен был быть мертв как Линкольн! Но хохотать? Пищать несколько часов подряд? Нет, никогда, нигде! Пока я сидел, как громом пораженный, ребенок затих и вновь уставился на меня своими мерзкими насмешливыми глазками. Только сейчас я заметил, что рядом с ним закреплены золотой хронометр: гвоздь был вбит прямо в циферблат, в деление три тридцать. Не отдавая себе отчета, я залез в карман и достал свои дешевенькие часы. "Любимому папе и мужу" - гласила надпись на крышке. Стрелки показывали три двадцать четыре. Я уже успел облегченно вздохнуть, когда вспомнил, что один раз чуть не опоздал на поезд из-за отстающих на пять минут часов... Матерь Божья! Чертов младенец, видя мой испуг задергался пуще прежнего, извиваясь всем телом, как гигантский розовый червь. На его губах выступила пена; из ран хлынула кровь, заливая все вокруг.
Кровь быстрым ручейком побежала к маленькой решетке на крыше - вентиляции. На пару мгновений задержалась, словно дожидаясь отставших. И низринулась вниз, в вагон.
Воцарилась мертвая тишина. Младенец затих, а его глаза закрылись; как я надеялся навсегда. Неужто все закончилось? Я посмотрел на маленький трупик, лежащий сломанной куклой. Неужто? Мне удалось подняться на затекшие ноги, автоматически стряхивая пыль и сажу со штанов. К моей гордости, руки почти не тряслись. Так, совсем чуть-чуть. Тут же я дал себе клятву, что больше никогда не зайду на поезд и брошу эту чертову работу. В конце концов я слышал, что в соседнем городке открывается судоходный канал, а там всегда будут рады толковым людям. Мое растущее спокойствие разрушил женский вопль, донесшийся снизу:
- Боже, что это?! Отойди! Нет, нет, не-е-т!!!
Вопль завершился ужасающим бульканьем, словно из пробитого полупустого бурдюка выпускали остатки воздуха. Но вопль не были последними - снизу кричали, причитали, умоляли, стонали, рыдали... И над всем этим несся смех - тихий, мелодичный смех, от которого сердце готово было выпрыгнуть из груди, а мозг - вылезти через уши. Если бы дьявол был ребенком, то он бы смеялся точно так же. Я стоял на крыше, не обращая внимания ни на дым, ни на жару, только слушал этот смех, трясясь от ужаса. Воплей становилось все меньше и меньше - пару раз бухнул пистолет, но быстро затих. Они смещались ко второму вагону и дальше, становясь все тише и тише... Я видел, как в окне показался человек. Зацепившись руками за поручень на крыше, он пытался вылезти наверх. Через пару секунд, он, коротко вскрикнув, обмяк, а тело исчезло в черной пасти окна. Мы как раз ехали по длинному мосту над ущельем - но тем не менее, люди с воплями ужаса прыгали вниз, на острые камни. Должно быть они пугали их не так сильно, как то, что было в вагоне. Перед моими глазами появился рекламный буклет с расписанием :
"В 15:29 наш поезд будет пересекать живописнейшее из ущелий, по самому длинному мосту в мире. Вы сможете насладиться незабываемым видом речки, петляющий по самому дну, на головокружительной глубине!.."
Он знал. Он знал с самого начал. Тот безумец, выпустивший это существо в наш мир. Тот, кто вышел на станции ранее. Тот ублюдок...
Через десять минут все вопли затихли. Мы снова ехали по бескрайней степи. Я не знал, что делать - то ли прыгать, то ли ждать. Вряд ли я выживу в этой пустыне. Но смерть от жажды лучше того, что судьба предлагает внизу. Да. Как бы там ни было, вниз я не пойду. Пусть это будет малодушием! Разогнавшись, я прыгнул прямо в пасть пустыне, а в спину мне несся безумный смех мертвого бога.
Черт возьми! Эта земля тверже задницы городских шлюх. Отплевывая кровь и пыль, я взглянул на змею поезда, уползающую за горизонт. На крыше самого последнего вагона появилась гигантская фигура, отдаленно напоминающая человеческую. Весело помахав мне рукой, она начала ловко жонглировать чем-то круглым. Продолженья я уже не видел - меня рвало. По рельсам покатилась то, что использовал жонглер секундой ранее. Подымая тучи пыли, разбрызгивая кровь и подпрыгивая на шпалах, ко мне катилась оторванная женская голова.
Да хранит меня мой гневливый бог!