Журчание ручья напоминало песню. Тихую, спокойную, в которой нет ни капли чего-то безумного и чрезмерно яркого. Но именно такие песни сводят с ума. Заприте кого-нибудь в пустом пространстве, лишенном света, и заставьте его непрерывно, день и ночь, слушать эту песню воды. Это станет жесточайшее пыткой, смешанной с неимоверным наслаждением.
Дул слабый, едва заметный ветерок. Светло-зеленые листья, совсем еще молодые, шелестели, и этот звук причудливо смешивался с журчанием ручья, образуя еще одну мелодию, которая почему-то уже не сводила с ума.
А она играла на скрипке. Смычок быстро бегал по струнам, словно жил отдельной жизнью. Светлые волосы скрипачки летели ей в лицо и пытались помешать игре, но тщетно. Она играла.
- Это очередной сон или реальность? - тихо спросил юноша, стоявший с ней рядом.
- Угадай, - кратко ответила девушка, улыбнувшись и не прекращая играть. На некоторое время воцарилась тишина, прерываемая лишь музыкой. Он не знал, что ответить. В последнее время сны слишком часто перемешивались с явью, чтобы одно можно было отделить от другого.
Но, черт, все-таки это было красиво до дрожи. Вдруг ворвавшаяся в его жизнь, она сумела так сильно ее изменить, что все воспоминания казались лишь обрывками кошмарных снов. Истлевшие, насквозь гнилые осколки давно потерянной души, способные вызывать лишь отвращение у любого видевшего их существа. Слепой бег по кругу в надежде повернуть время вспять или хотя бы исправить ошибки, которые еще никогда никому исправить не удавалось. Изо дня в день. Снова и снова. Живой памятник глупости, олицетворение бессмысленности, ходячая реклама чрезмерно наивных ожиданий. Ну же, господа, где ваши аплодисменты?
И вот она - тот самый свет, который он, будто мотылек, так долго пытался найти. Вытащила из помойки мира, отмыла от грязи. Но было в ней что-то отталкивающее. На первый взгляд показавшаяся открытой книгой, она тут же закрылась при первой же попытке ее прочесть. Появлявшаяся время от времени холодность ранила ледяным кинжалом и без того немало страдавшую мышцу, именуемую сердцем. Конечно же, эта самая мышца не имеет к чувствам ровным счетом никакого отношения, но все - и он, чего уж таить, тоже - настолько привыкли к этой связи, что не могли уже усомниться в ее прочности.
- А как это - летать? - отгоняя от себя ненужные мысли, которые явно не доведут ни до чего хорошего, вдруг выпалил он. Смычок резко дернулся и даже замер, но в следующее же мгновение игра возобновилась.
- Неужели ты думаешь, что это можно описать словами?
В глазах - наполовину улыбка, наполовину - усмешка. Едва ли в этой усмешке можно было найти злобу; так обычно смотрит мать на дитя, задавшее очередной важный для него и смешной для взрослых вопрос.
И вновь молчание. Журчал ручей. Шелестели листья. Бегал по струнам смычок. Где-то вдали пели птицы. Видимо, все-таки сон - реальность, пусть даже сильно измененная и изуродованная умиротворением, не бывает настолько тихой.
Вода была не ледяной, но приятно-холодной. Кристально-чистая, прозрачная настолько, что было видно дно. И... соленая.
Небо плакало от грусти, причудливо переплетавшейся с радостью, следя за этими двоими. А она продолжала играть, пряча глаза, полные слез. Он не должен был увидеть.
- Ты ведь никогда не лгала мне? - вдруг задал он вопрос, отвернувшись и крутя в руке поднятую с земли хрупкую веточку. Знал, что на лице все написано и тоже что-то скрывал.
Как же в последнее время стало привычно не отвечать на вопросы, а уходить от них, обращать все в шутку или вовсе молчать. Чудесные отношения, построенные не на взаимной лжи, нет. На тайнах и скелетах в шкафах, которые каждый предпочитает оставить при себе. А ведь клялись быть честными всегда, что бы ни случилось.
"Простите меня," - мысленно обратилась она к Высшим, - "Я не сдержала слова."
Небо молчало.
~~~~~~~~~~~~
Он сидел на кровати около нее и рассматривал обои на стене с таким видом, будто там была записана судьба человечества. Хотя, может, он и видел в этих обоях что-то вроде этого, только, разумеется, менее глобальное, кто же его знает.
Она же явно хотела что-то сказать, но боялась. Несколько раз открывала рот, но, не произнося ни звука, снова закрывала, будто рыба, выброшенная на берег. На коленях лежала книга с закладкой из обрывка тетрадного листа. Она пробовала делать вид, что читает, но бросала эту затею. Буквы, знакомые с раннего детства, никак не складывались в слова, а если и складывались, то прочитанное забылась сразу же, вытесненное другими мыслями.
Он оторвал взгляд от обоев и искоса взглянул на нее, быстро переведшую взгляд на пол. Длинные русые волосы падали на лицо так, что она почти ничего не видела. Быстрым движением руки она убрала прядь за ухо.
- Мы так и будем играть в молчанку? - спросил он, кладя ладонь на ее худое плечо.
- Подожди. Ты не готов услышать, да и я не готова пока что сказать.
Он только кивнул. Он верил ей даже больше, чем себе. Неожиданно она подняла голову, глаза ее блеснули.
- Скажи... - она замялась, сомневаясь, стоит ли говорить сейчас, - Ведь потом, когда все случится, ты полетишь со мной?
- Поверь, я очень хочу, - он опустил голову, чтобы она не видела его слез, - Но у меня никогда не было, нет, и не будет души. Такова моя плата. Только пойми - это лишь мое бремя, моя ноша, которую я добровольно взвалил на свои плечи. Не пытайся что-то сделать, так надо.
- То есть у тебя... нет души? - спросила она с отчаянием в голосе, - Не думай, я понимаю, что за все истинное платят именно кусочками души, но все равно не могу поверить, что ты решился на такое...
- Да. У меня нет души, - произнес он, отвечая лишь на вопрос. Она некоторое время молчала, замерев, не в силах сделать хоть что-то.
- Тогда возьми мою, мне не жаль, - решительно сказала она, - Наклонись.
- Ни за что! - он резко вскочил с кровати, - Я же сказал, что это моя ноша!
- Наклонись. Просто наклонись... - тихо повторила она и что-то в ее голосе заставило его повиноваться, - Это моя душа, и я имею право распоряжаться ей так, как хочу. Тем более ты замечательно знаешь, что нас связывает.
Он любил ее. Любил всем сердцем, даже больше, чем должен был, зная, кто она. И она отвечала тем же. Никто из них даже и не думал опошлять эту любовь свадьбой. Это глупо, это все для друзей и знакомых жениха и невесты, если, конечно, они действительно любят друг друга, а не лишь думают, что между ними что-то есть. Настоящую любовь невозможно спутать ни с чем другим, но некоторые как-то умудряются. Это всегда в большей мере самопожертвование и ответственность, чем счастье и радость. И он, и тем более она это осознавали, а потому редко говорили "Я люблю тебя". Не надо, слова - это лишнее. О, сколькому многому она научила его с момента первой встречи!
Она шепнула что-то, и из ее сердца, направляемый ладонью с длинными и тонкими пальцами, перелетел в грудь к нему какой-то сгусток, напоминающий туман. Казалось бы, все должно было быть более торжественно, с пафосными речами и благодарностями, но она не любила этого. Не ненавидела, нет. Ненавидеть она не умела, это было слишком черное чувство.
Он разогнулся, его глаза блестели неимоверно ярко. Он кинулся к окну, зная, что, если выпрыгнет, то сможет полететь. Он чувствовал это.
Она звонко рассмеялась и схватила его за рукав рубашки.
- Ну же, подожди немного! - улыбаясь, сказала она ему, - Скоро ты полетишь, скоро у тебя будут крылья. Скоро, совсем скоро. Просто нужно чуть-чуть больше терпения... Приобретение души, давно потерянной, пьянило тебя. Так бывает со всеми, ничего страшного не произошло. Тем более я была рядом...
- Ты всегда рядом со мной, даже тогда, когда нас разделяет какое-то расстояние. Оно не имеет значения для нас. Так ведь ты говорила?
- Так, так, - она снова засмеялась, - Ну а теперь-то скажи: полетишь со мной?
Он некоторое время смотрел ей в глаза. И такой она была чистой и светлой, что невозможно было, чтобы у нее уже сейчас не было крыльев. И в какое-то мгновение он увидел их. Огромные, едва ли не под десять метров каждое, с ослепительно белыми перьями крылья были за ее спиной. Увидел меньше, чем на секунду, но и этого было более чем достаточно.
- Да! Полечу, чего бы мне это не стоило! - уверенно ответил он, вновь садясь на кровать, чтобы опять не помчаться к окну.
- Я горжусь тобой, - прошептала она и поцеловала его в щеку, привстав на локтях в инвалидной коляске.
~~~~~~~~~~~~
Лучи солнца падали на скалы, согревая камни. На редкой зелени, непонятно откуда здесь взявшейся, драгоценными камнями сверкали капли утренней росы. А внизу... Внизу было лишь небо с белоснежными облаками, и больше ничего. И в этом светлом, чистом, в этом безупречном мире были только двое: он и она. Они были счастливы. Может, и было в этом счастье что-то детское, но оно было подлинным, без натянутых улыбок и всего прочего, что составляет счастье искусственное, изображаемое для кого-то и, увы, становящееся все популярнее.
А она сидела на краешке скалы и болтала ногами, щурясь от яркого солнца. Он тихонько подошел и сел рядом.
- Пора? - робко спросил он. Она оставила вопрос без ответа.
- Они дали мне неделю. Ровно неделю я не буду прикована к инвалидной коляске. Ну а потом... потом мы полетим. Я уже сделала все, что должна была, мне пора уходить. Ты не передумал еще лететь со мной? - она внимательно посмотрела на него.
- Нет, - уверенно произнес он, - Не передумал.
Она задумчиво кивнула. На некоторое время воцарилась звенящая тишина. Может, на мгновение. А может, и на тысячи, даже миллионы лет. Времени здесь не существовало.
- Готов? - неожиданно спросила она, поднимаясь. За ее спиной будто из ниоткуда появились огромные, примерно по десять метров каждое, слепяще-белого цвета крылья.
- Раз уж ты решил полететь, то тебе надо привыкнуть. Всю эту неделю мы проведем в небе. Я научу тебя летать, - пообещала она, - Вот увидишь - это легко!
Он кивнул и, любуясь ее крыльями, распахнул свои. Они были светло-серые, чуть поменьше, да и вообще, на его взгляд, не такие чудесные, как ее. Она, поняв, чего он смущается, только улыбнулась и, убрав за ухо прядь волос, решительно шагнула со скалы вниз.
И только у самых облаков она раскрыла крылья, которые едва не вывернуло встречным ветром. Она любила так делать, но ему бы не позволила. Его надо оберегать, следить, как за ребенком. А то мало ли, на что способен тот, кто не так давно получил душу, а сейчас впервые будет летать.
- Давай! Сразу распахни крылья и попытайся взлететь! Только не делай, как я, а то еще расшибешься...
И он приподнялся над землей. Осторожно, с опаской поглядывая вниз. Но все же он сумел. У него получилось. Ее глаза сверкали, а сама она радостно засмеялась.
- Молодец! А теперь лети ко мне. Не бойся, я рядом, да и вообще это не страшно, - подбадривала она его. Он медленно приблизился, пытаясь осознать, что сейчас происходит. Он никогда и не мечтал о полете, о собственных крыльях, а тут вот так вот - неожиданно, резко и... безумно приятно.
- Ну как? - поинтересовалась она, видя, что он уже вполне освоился в воздухе. "Эх, все они так: сначала денут душу неизвестно куда, а потом летают так, будто с рождения только этим и занимались," - подумала она.
А он, вместо того, чтобы ответить, сложил крылья и, камнем упав вниз, раскинул их уже где-то внизу и снова поднялся, как делала она.
- Зачем же ты это сделал? - она прижалась к нему, обхватив руками его шею и ткнувшись носом в грудь, - Ты мог не успеть или перья бы вывернуло... Ты же мог разбиться!
- Не забывай, что у меня всего-навсего неделя, мне надо успеть научиться летать, - пожал он плечами, а в глазах плясали веселые искорки.
- Ну что же, тогда будем учиться, - она сделала небольшую паузу и вдруг сорвалась с места, поднимаясь на крыльях выше, - Догоняй! - крикнула она. И он тут же кинулся за ней.
И так, смеясь, они гонялись друг за другом. Дети играли в салки на земле, а они - в небе. Они звонко смеялись, забыв обо всем плохом, что когда-либо было и что когда-нибудь случится. Летать оказалось очень интересно, сердце даже у нее порою замирало от восторга, который невозможно было описать словами, а что уж тогда говорить о нем, впервые распахнувшем свои крылья.
На второй план отошло даже то, что пройдет всего неделя, и ей надо будет улетать. Она уйдет навсегда. Она сделала все, для чего приходила, пора назад. А он полетит с ней, зная, что без нее существовать уже не сможет. Она ворвалась в его жизнь, такая яркая и светлая, а теперь ее хотят у него забрать. Да ни за что. Он полетит с ней, и плевать, что он потеряет, какая цена этому. Она готова сделать для него все, так почему же ему нельзя?
А где-то там, далеко и одновременно близко, они, что были так похожи на нее, улыбались и одновременно плакали от грусти. Они видели ее и его. Пусть некоторые и говорили, что он поступил глупо, согласившись лететь с ней, они все равно не могли не радоваться за то, что оба обрели истинную любовь и счастье. Но почему он решился на это? Он не мог не понимать, между чем выбирал. И вот почему они одновременно улыбались и грустили - нельзя было испытывать какое-то одно чувство, глядя на этих двоих, так недавно бывших маленькими детьми...