Промозглый ветер гнал мокрый снег по вечерним московским улицам и свистал промеж домов. Редкие огни освещали улицы. Повсюду раздавался заунывный вой сирен и клаксонов в кажущейся бесконечной автомобильной пробке. Кутавшиеся в шарфы и пальто прохожие спешили по домам. Мелкозернистый снегопад мешал разглядеть рядом со зданием Голден-Банка красные цифры курса обмена валют. Кажется 180 рублей и 68 копеек за доллар. Сгустились сумерки. В просторном холле банка, со старинной лепниной на потолке и картинами, написанными еще в XIX веке неизвестным художником для какого-то московского купца, владевшего тогда старинным особняком, было еще светло.
Вдруг, у подъезда раздался вой автомобильных клаксонов. Резко затормозило несколько автомобилей с тонированными стеклами. Послышалась какая-то суета и крики. Потом звон стекла на парадных дверях. И в холл ввалились молодчики в черной униформе и в балаклавах. Практически у всех - торчащие вверх "калаши". Автоматная очередь ударила по огромной люстре на потолке. Погас свет. И тут же тьму прорезало множество фонарей.
- Ни с места! - раздался сипловатый бас. - Всем оставаться на местах! Именем науки!
В ответ послышался визг девушек-операционисток. Потом вкрадчивый голос в темноте произнёс:
- Мы не причиним вам вреда. Вы лишь пожертвуете немного во имя великой цели, во имя процветания и прогресса. Серега, зажги свои фары, будь так добр.
- Андрюха, фары у Стаса, сейчас он подгонит.
- Стас, ты долго там колупаться будешь, мать твою! Гони сюда свою осветительную установку, живо!
- Да будет свет, и вот явился Ньютон, - раздался чей-то веселый голос. Послышался моторный шум, и зал тут же осветился направленным в разные стороны пучками света. Источником света стала радиоуправляемая установка на колесах, возле которой, ухмыляясь, копошился молодой худощавый парень с короткой стрижкой.
- Я здесь всего лишь техник-механик-самоучка, несущий так сказать свет людям, и ко всему остальному не имеющий ни малейшего отношения, - все также ухмыляясь, промолвил он.
По стенам испуганно жалось множество парней и девушек в банковской форме. Налетчики рассредоточились по залу. Главарь, коренастый мужик средних лет, сиплым басом скомандовал:
- Главного ко мне! Пусть предоставит наличку.
Из дверей напротив главного входа вышел невысокий лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти, замдиректора банка, и двинулся к коренастому неровной походкой.
- Ключ где? - рявкнул коренастый.
- Но... но... но как же это возможно? Да вы в своем уме, уважаемый? Да с меня за это три шкуры сдерут!
- Советую вам расслабиться, не сопротивляться и получать удовольствие от того, что участвуете в благотворительный акции, - раздался из-за колонны вкрадчивый голос, ранее обещавший не причинить вреда. Из-за колонны появился высокий толстяк и бесшумно подошел к замдиректора.
Тот протянул ему из кармана связку ключей, которые тут же выпали из дрожащих рук.
Толстяк с поразительным для его внешнего вида проворством нагнулся и поднял связку.
- Экий вы неловкий, дружище! - Потом вглядевшись в его серое лицо, он обернулся к главарю. - Серега, ой блин, брат Сергей, может быстренько скорую к нему вызовешь, а то его кажется, кондрашка сейчас хватит.
- Нам тут лазарет, да и вообще лишние люди не нужны - возразил коренастый.
Через несколько мгновений в задней стенке осветительной установки изящно откинулась крышка, и из нее буквально выстрелил, выкатываясь, еще один ящик, у которого автоматически открылась верхняя крышка. Ящик оказался весьма вместительным. Через несколько минут его до краев наполнили пачками с множеством стодолларовых купюр. После чего крышка захлопнулась, и ящик мгновенно "въехал" обратно.
- И я вам очень не советую вызывать полицию, - сказал Сергей. То есть, вернее конечно можете, но там вам вежливо скажут, что все уже решено.
- То есть как? - У замдиректора округлились глаза.
- А так! Вы уже полгода как вошли в сферу влияния Академии наук. - Сергей тут понизил голос. - Только тс-с-с. Я вам сейчас конфиденциальную информацию выдам. Так что, папаш, вы еще радоваться должны, что не достались Ваське Забулдыжному - главарю ОПГ Академического района. А тут ты можно сказать во славу Науки и Прогресса страдаешь, да и то, разве если это можно назвать страданиями? Я ж у тебя с офшоров по безналу не требую переводить, ну во всяком случае пока?
В дальнем углу зала скрючившись на полу, сидел старик-охранник. Он не смог никак предотвратить случившееся и чувствовал себя раздавленным, из глаз катились слезы.
- Андрюха, иди, утешь старика, - крикнул главарь толстяку - Боевая дружина Академии всегда славится своей щедростью, мы ж не гопота какая-то.
- Сейчас, дай за заначкой сбегаю.
Он проворно прошмыгнул к разбитым дверям банка и бросился к стоявшему прямо у самых дверей джипу Чероки. Через пару минут он уже бежал обратно с большой сумкой через плечо. Подбежав к охраннику, он вынул из нее новогодний пакет. Там лежала бутылка шампанского, коньяк, палка сервелата, коробка конфет и банка кофе. - Отпразднуй Новый год, - сказал он.
Старик утер платком слезы.
- Спасибо.
- Служу Науке! - вытянувшись, насколько позволяла его комплекция, и приложив правую ладонь к сердцу, крикнул он.
- Служу Науке! - гаркнула банда в черном, шустро погрузилась в автомобили и исчезла.
***
Белоснежное, длинное, пятидесятиэтажное здание Дворца Науки, по своей конфигурации напоминало океанский лайнер. Главный конференц-зал полон народу: мужчины и женщины разных возрастов, в синих униформах со знаками отличия различного достоинства. Оркестр на боковой сцене играл "Военную симфонию" Гайдна. Я с трудом протиснулся на свое место, указанное на билете с золоченым тиснением.
В передней же сцене открылся люк, и из него вверх взмыл подиум, на котором была закреплена серебристая сфера. К сцене выбежал Зотов - второй человек в Академии. Он встал рядом подиумом.
- Приветствую вас, братья и сестры! - В зале раздались аплодисменты и крики "ура". - Мы собрались с вами в этот торжественный день и час, чтобы отметить радостное событие. Универсальный анализатор материи, - он указал на серебристую сферу, - теперь наш!
В зале началась настоящая овация.
- Лидер наш скоро придет, он задерживается. - продолжил оратор, - вы пока можете расслабиться и отдохнуть.
Зал расслабился. На сцене оркестр стал играть разную легкую музыку - вальсы и фокстроты, а народ разбрелся кто куда. Я же двинул в кафе неподалеку от конференц-зала.
Я сел за столик, заказал себе порцию красной рыбы с картофелем, салат, бокал французского вина и чашечку кофе с яблочным пирогом. "Великий Кризис. Представляю, что сейчас ест на завтрак средний москвич, у многих дети малые. Жалко конечно, но что поделаешь. Наша наука ведь тоже порою очень трудные времена проходила". Тут я пустился в воспоминания об обшарпанных стенах, о нехватках самых элементарных реактивов еще каких-то пять лет назад, необходимости экономить на том и на этом, вечно закрытую на ремонт столовую. Одно слово - нищета! Хорошо сейчас, когда всем заправляет Академическая корпорация и положение ученых изменилось. Что же касается остальных, то в кризис приходится пояса затягивать потуже. Мы уже были нищебродами. Теперь их очередь."
Сквозь гул голосов я ловил фразы, доносившиеся со стороны соседнего столика, где уселись с порциями запеченного цыпленка две дамы среднего возраста: майор Академии Татьяна Кинешмина, - один из двух моих бывших научных руководителей (вторым был Веретёнцев), а другая, - ее приятельница, - Галина Бесшумова, подполковник.
- Послезавтра я еду на Бали по путевке Комитета матпомощи сотрудников, - начала Кинешмина.
- Я тоже собираюсь поехать в круиз где-то в феврале, переждать где-нибудь нашу вечную морозную погоду с метелями. И тоже за счет нашего славного Комитета, за смешную доплату, - где-то что-то вроде трех тысяч рублей! Мне ведь врач запретил торчать зимой в нашем тяжелом климате. А то вечно гриппую, и старые последствия астмы, заработанные еще в прошлые Мрачные Времена, дают знать.
- Да в Комитете все путевки отличные, да и не только. А ЦМГ? А сам наш лидер?
- Ну, Веретено вообще умница! - громко, почти на все кафе воскликнула Кинешмина, так что окружающие. - А какой хваткий! Всю Москву, всю стану, весь бизнес, а то и самые верхи в руках держит.
Мне захотелось почему-то встрять в их разговор и брякнуть что-то про ограбление Голден-Банка, но, столкнувшись взглядами с Кинешминой, я лишь кивнул ей. Она ответила мне тем же.
Тут я услышал чье-то радостное, и очень знакомое кряхтение и обернулся. К моему столику направлялся профессор Варламьев. Давным-давно он руководил моей дипломной работой! Насколько помню, человек он веселый, ироничный и даже немного развязный. И сейчас он шел в рубашке, без форменного пиджака, который нес в руках.
- Александр, здравствуй? - он плюхнулся на соседний стул и положил пиджак на другой стул, находившийся напротив меня. Тут я заметил, что в пиджак было что-то завернуто.
- Здравствуйте брат...
- Да хорош ты повторять все эти дурацкие обращения, - которые вам тут вдолбили, - перебил он меня.
- Борис Михайлович, какими судьбами?
- Да вот, подоспел как раз к вашему, то есть нашему торжеству. И моя штуковина для нее как раз кстати, - и он тут кивнул в сторону свертка.
- Что это у вас там? - спросил я.
- О, пока это секрет, понизив голос, ответил он. Но сейчас вот-вот его увидят все. Перренат это, соль рениевой кислоты, как ты помнишь, - кристалл!
- Перренат чего? И такой огромный?
- Перренат церия, октаэдр, красавец, - живо крикнул он, так что за соседними столиками стали оглядываться.
"Вот тебе и секрет", - разочарованно подумал я.
- А для чего он собственно нужен, такой большой? - спросил я у него.
- Для исследования кристаллических свойств, а потом применения в катализаторных, лазерных исследованиях, да и теперь новых направлений вообще полно, но главное просто для красоты, усмехнулся он, - мы ж этим всю жизнь занимались... Да хоть в медицине!
- В медицине? - удивился я. - Это как?
- Для некоторых это так, - загадочным тоном ответил Варламьев. - Есть разработки, где предполагается, что он аккумулирует разные лучи, направляемые в тело пациента для лечения, в том числе опухолей. Главное все же красота! Мы ж этим всю жизнь занимались, и что, изменять теперь любимому делу из-за каких-то там кризисов?
- А вы знаете, мне еще до Эры Великого Научного Взлета довелось побывать в Америке с другими работами, тоже по перренатам. Даже думал остаться. Но ничего не вышло, потому что... как бы вам так сказать, чтобы не обидеть...
- Ну, говори уж, я разве похож на обидчивого?
- Мне сказали, что все эти перренаты, так скажем, не востребованы.
- Это как так не востребованы?! - чуть не подпрыгнул со стула Варламьев. - Да кто они такие, эти америкашки, да и все прочие, чтобы учить нас жить? Это отныне мы будем определять, кто тут востребованный, а кто нет. Всё у нас в руках, вот как! - зло ухмыльнулся он.
Немного успокоившись, Варламьев достал из кармана брюк какую-то коробочку.
- Вот погляди сюда! Только нагнись, чтобы посторонние не пялились, - понизил он голос.
В коробочке лежала маленькая золотистая цепочка, с нанизанными на нее, как бусы, блестящими кристаллами в форме октаэдров.
- С помощью подобных кристаллов мы здорово раскрутили одного очень крупного олигарха!
- Это как, - удивленно спросил я?
Варламьев понизил голос до шепота.
- Никому не проболтаешься?
Я помотал головой.
- Так вот, такой цепочечкой этого олигарха раскрутили, я бы сказал, в интимном плане.
- Это как это так? - удивился я.
- Эх ты, недогада! Привел к себе мужик мамзель, а у него случилась беда. Нестояк. Мамзель расстроилась и ушла к другому. А мы тут как тут. Пожалели бедолагу и объяснили, что нацепив эту перренатную цепочку на больное место, он от своей проблемы избавится. Ха-ха-ха! - Тут Варламьев рассмеялся. - Ну и дорогой товарищ, недолго думая, раскошелился на нашу славную Кристаллографическую лабораторию.
- И вы, профессора и академики, опускаетесь до такого дешевого развода? - спросил я.
- Не надо усложнять - возразил Варламьев. - Ну какая мне, скажи на милость, разница, кого там и как раскрутили моей маленькой перренатной цепочкой и схватив его за "орган"? Ослабнет ли он там у какого-то лоха, или наоборот окрепнет как самородный рений, - мне важно, что денежки в карман капают! Финансирование нынче превыше всего, - так кажется наш Веретёнцев говорит, - и он поднял указательный палец вверх. - Всё - в дом, всё - в семью, а у нас ведь у всех семья, не так ли, брат Александр? - обратился он с усмешкой ко мне, подчеркивая при этом не очень почитаемое им академическое общепринятое обращение.
- А олигарх потом что? В суд не подал?
- Ты забыл, где живешь? Ну ты не в курсе разве, что, - тут он перешел на шепот, - у наших людей всё схвачено. Пусть еще скажет спасибо, что к нему не применили нашу операцию "ПФ" - "Принуждение к Финансированию", или более мягко "Вливания в обмен на реактивы". Это когда самым-самым верхам предлагается выбор: или они щедро снабжают все проекты Академии, или все самые так скажем небезопасные реактивы, хранящиеся в наших недрах, как бы случайно расходятся по самым разным рукам.
Я чуть не поперхнулся красной рыбой.
- Кстати я тебя специально разыскал, по делу. Ты не забыл про вон тот сверточек под моим пиджаком? - и он кивнул на стул напротив меня. - Давай, бери его и помоги донести универсального анализатора материи. Сейчас мы быстренько его распатроним и посмотрим, как он мой кристаллец считывать будет.
- А как же шеф?
- К черту шефа! Фиг его знает, когда он соизволит явиться. У меня времени в обрез.
***
Через пару минут, протиснувшись сквозь внушительную толпу, мы с Варламьевым уже были возле Универсального анализатора материи. Несколько человек вызвались нам помочь. Темноволосая девушка-аспирантка Марина, в звании капитана, со стройной фигурой, из Лаборатории космических магнетиков, перегнувшись через массивный трубчатый корпус установки, пыталась соединить кабели.
- Почему не заскочил ко мне сегодня в лабораторию? - спросила она.
- Да недосуг было, извини. К докладу готовился, ночью не спал.
- Ну и как?
- Да вот на ЦМГ должны утвердить, и за него гонорар нехилый полагается.
- Центр по реализации международных грантов? А сколько, если не секрет?
- А неприлично в чужой карман залезать, - ухмыльнулся я.
- Понятно. Только какие нынче международные гранты в эпоху бойкота нашей Академии... за известные делишки? - понизила голос она.
Среди окружающей толпы послышались смешки. Все прекрасно знали, что ЦМГ занимается, в том числе международными валютными махинациями, и говорят, не брезгует и разными насильственными делами. А то, что было сотворено в прошлом месяце с офисом Голден-Банка в Москве неизвестными боевиками - это были еще цветочки.
- Вы наверное слышали про Голден-Банк? - обратился я к Варламьеву.
- Шурик, я все слышал. Но не надо из наших боевых дружин делать гангстера. Они всего лишь солдаты Науки! - жестко отчеканил он. - Ты занимаешься в своей лаборатории тем, чем хочешь, пока они добывают на это средства.
Тут вмешалась Марина.
- Но что-то мне атмосфера в нашем коллективе не очень нравится, - сказала она. - Все боятся назвать вещи своими именами. А чего стесняться-то? Все свои! Чернь должна понимать руководящую силу научного сословия, власть над дикой и грязной рыночной стихией и миром голого чистогана.
- Ничего себе.
- И не смотри на меня как на чудовище. У меня есть титул Добытчика третьей степени, хотя я всего лишь аспирантка. А ты хоть Добытчик?
- Я предпочитаю чистую работу, тихие научные исследования. А выбиванием средств насущных пусть занимаются те, у кого это лучше получается.
- Сашка, ты лузер! - скривилась она.
***
Универсальный анализатор материи собран. Вокруг собралась большая толпа. Варламьев развернул свой сверток и все ахнули: в лучах многочисленных ламп поблескивал всеми цветами радуги огромный кристалл, где-то примерно полкубометра объемом, в форме гексаоктаэдра.
- Тяжелый какой, - сказал я, прилаживая его на предметное стекло и закрепляя различными зажимами.
- Ну, елочка, зажгись! - скомандовал Варламьев и нажал красную кнопку на корпусе прибора.
Все так и ахнули. По кристаллу из электронно-лучевой трубки ударил мощный луч какого-то розоватого излучения. Но все самое главное стало твориться наверху, куда все, как по команде устремили глаза: там, многочисленные мониторы заиграли всем цветами радуги. В мгновение ока на одних из них появились изображения кристаллической структуры объекта, на других стали вычерчиваться различные диаграммы и графики, характеризующие его различные физические свойства. А я, поворачивая большой диск на корпусе анализатора, регулировал скорость возникновения всех этих графиков и диаграмм. Поворачивая другой диск, поменьше, можно было регулировать их масштаб. Толпа смотрела вверх, как завороженная.
- А давайте что-нибудь еще попробуем, - сказал Володя, молодой аспирант, протиснувшийся к подиуму.
- Что ты предлагаешь? - спросила Марина.
- Ну, есть у меня образец, - ответил он, протягивая какой-то небольшой металлический слиток.
Народ оживился и стал предлагать, кто во что горазд.
- Сань, ты ставь-ставь, все, что народ просит, - деловито сказал Варламьев. Наш прибор надо испытать на самых разных предметах.
Но тут всеобщее внимание прервал оркестр со сцены, заигравший Рихарда Штрауса, вступление к симфонической поэме "Так говорил Заратуста".
- Шеф идет, - заговорили в толпе.
- Ну что, пора выключать нашу игрушку, - скомандовал Варламьев.
Вскоре все сидели на своих местах. В глубине сцены открылись створки широкой коричневой дубовой двери с позолоченными украшениями, и в зал вошел Веретёнцев. Синяя форма отлично сидела на этом невысоком человеке. Его скуластое лицо, с курчавыми рыжими волосами появилось на всех мониторах. Все встали. Раздались продолжительные аплодисменты. Через некоторое время шеф знаком остановил их, и отрывистым низким голосом произнес:
- Приветствую вас, братья и сестры!
В зале раздалась овация и снова аплодисменты.
- Нашу торжественную встречу объявляю открытой.
Оркестр грянул "Мы рождены служить науке". Зал встал, и как один, все приложили руку к сердцу и хором затянули:
Мы рождены служить Науке
Чтоб мир подлунныйбыл наполнен Красотой
И мы пройдем любые муки
Но станет счастлив просвещенный род людской.
Множество восторженных лиц были устремлены к сцене. Каждый пел слова гимна с воодушевлением, на лицах сияли улыбки.
Музыка смолкла. Снова раздались бурные аплодисменты. Веретёнцев продолжил:
- В этот торжественный день и час мы собрались здесь, во-первых, чтобы поприветствовать наших славных героев, что охраняют наш мир и покой, и он кивнул в сторону черной, поблескивающей орденами, шеренги Боевых Дружин со знаменами, растянувшейся вдоль левой стены зала.
- Браво! Браво! - закричал зал.
- Во-вторых, - знаком остановив присутствующих, продолжил он, - мы отмечаем радостное событие, - приобретение нами нового замечательного прибора, который принесет нашей славной Академии процветание и позволит подняться до новых недосягаемых высот. Мы долго шли к этому чудесному мигу, - понизив голос, продолжил он. Наука бедствовала многие и многие десятилетия под гнетом воров и махинаторов. Каждый из нас с болью вспоминает те тяжкие времена.
И тут его голос сделался суровым:
- Хотите ли вы хотя бы на миг вернуться в те времена?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! - стал скандировать зал.
- Хотите ли вы вернуться в то время, когда зимой в наших нищих лабораториях гулял ветер и любой эксперимент мог быть сорван из-за отключения электричества или отсутствия фондов?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! - еще громче закричала толпа.
- Хотите ли вы, чтобы группа невежд, обладающих властью и деньгами, диктовала нам что, как и когда изучать? Чтобы чиновники управляли наукой и решали, какие исследования финансировать, а какие нет?
- Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! Ни-ко-гда! - ревел зал, и со всех, даже с самых дальних его концов стали раздаваться громоподобные раскаты, уже заглушавшие речь Веретёнцева, хотя она и усиливалась динамиками на стенах.
Я сам немного устал горланить, и оглядел окружающих меня людей. У всех одинаково блестели глаза. Они скандировали "Ни-ко-гда!", а я почему-то подумал, что мы все похожи на зомби или религиозных фанатиков. Только нашей религией была наука.
В это время на переднем мониторе появилось изображение Земли из Космоса, на которой точками горело множество огней. Изображение стало увеличиваться, и на месте огней появились мелькающие изображения многих и многих городов. Веретёнцев продолжал:
- Вот наша Земля! Наша замечательная Земля, на которых миллионы людей трудятся, чтобы улучшить благосостояние Академической Корпорации. Нашей Корпорации. Мы несем людям свет разума и просвещения. И мы надежно держим этот шарик в своих руках!
С этими словами он подошел к Универсальному анализатору материи.
- А я вижу, что он уже весь готов? - усмехнулся он. - А я и не думал, что вы тут такие проворные. С этой установкой нам сам черт не брат! И пусть бесятся от бессильной злобы все наши враги и завистники! Даже если мир будет рушиться, наша Академия будет стоять как скала, как твердыня!
И зал снова взорвался аплодисментами и скандированиями "Ве-ре-тён-цев! Ве-ре-тён-цев!".
Шеф поднял руку, знаками останавливая присутствующих. Официант, появившийся сзади на сцене, подал ему огромный посеребренный кубок,
- Подобно этому кубку с шампанским, пусть радостью наполнятся наши сердца! - воскликнул он.
И зал снова потонул в аплодисментах. Потом все потянулись в банкетный зал.
***
Перед банкетом Маслёнкин отозвал меня в сторону.
- Александр, я бы хотел передать тебе параметры и характеристики нашего нового образца сверхпроводникового сложного магнитного арсенида. Сохрани у себя. Это очень интересный образец. С его помощью мы заткнем за пояс всех. Сверхпроводимость плюс магнитные свойства плюс мощный поглотитель солнечной энергии. Да все сырьевики лопнут от злости! - ухмыльнулся он. - Так что это дело пока строжайший секрет.
Мы отправились к нам на этаж. Маслёнкин достал флешку из своего сейфа, и вручил мне. Сразу ознакомиться с материалами мне не удалось. Приятный женский голос настойчиво приглашал всех сотрудников присоединиться к празднованию в банкетном зале. Но перед этим Маслёнкин хотел навестить дочь в детском городке. Видно сегодня оставить ребенка было не с кем. Но не тащить же Иринку на взрослое мероприятие?
Как раз для таких случаев на третьем этаже соорудили детский парк для детей сотрудников, с качелями-каруселями, и даже бассейном с аквапарком и разными игровыми площадками, где их развлекали аниматоры. Была там даже целая оранжерея и стеклянный коридор, окруженный со всех сторон аквариумом. Был там даже маленький зоопарк с зайцами, барсуками, и прочей живностью. Для детей постарше многочисленные помещения были отданы под физические, химические и математические школы с первоклассным экспериментальным оборудованием, где готовилась новая смена для нашей Корпорации. Детский парк охраняла внушительная охрана.
Вообще надо сказать, в Академии так называемому детскому вопросу уделяли особое внимание. У нас был своеобразный культ семьи и ребенка. Женщины могли до пяти лет сидеть с детьми дома, и им руководство Корпорации выплачивало огромные пособия, - добытые, как говорили злые языки, из так называемой программы "Принуждение к финансированию". Но многие молодые сотрудницы выходили на работу из декрета месяц спустя после рождения ребенка. Это не было обязательным, но было почетным. С детьми же сидел целый штат бебиситтеров, завербованных Корпорацией. Они проводили с детьми целые дни, в том числе и в этом нашем Детском городке.
Пока ездили туда-сюда в лифте, по включенному там радио мы слышали некоторые обрывки новостей: "...занята Нижегородская торгово-промышленная компания... Боевые дружины...", и дальше какой-то комментатор истеричным тоном:
- Когда, наконец, прекратится этот беспредел? Кто, наконец, остановит распоясавшуюся ученую шайку?
На что ведущий ему спокойно отвечал:
- Пока нет неопровержимых доказательств вины Корпорации, так что умерьте, пожалуйста, ваш пыл. Но впрочем, я вполне вас способен понять.
- Да обыкновенный передел рынка, на самом-то деле, ничего здесь особенного, - добавил еще один гость радиопередачи.
- Слишком надолго он затянулся, этот беспредельный передел, или передельный беспредел, - вам не кажется? - возразил первый, истеричный гость.
Мы с Маслёнкиным лишь бросили друг на друга несколько виноватые взгляды, - довольно неловкая ситуация все-таки возникла.
- Да, дела. - Только и смог сказать он. - Не хотелось бы, чтобы лично меня во все это впутывали. Я ведь немолодой человек уже. Но дела у нас пока идут ОК, и слава Богу! - воскликнул он, чтобы не продолжать щекотливую тему.
Мы перешли в банкетный зал. Столы были расположены в виде огромной буквы "П", во главе которой сидел Веретёнцев. Мое место находилось где-то неподалеку, рядом со мной было место Варламьева, по другую сторону - Маслёнкин. Кинешмина оказалась напротив меня.
Играла, как фон, легкая музыка. Через несколько человек справа от меня, в своих креслах вальяжно развалились наши черноформенные "боевики", и я оттуда слышал чуть приглушенные, но оживленные слова "Нижний", "палата", но разобрать толком не мог, хотя и догадывался о чем речь.
За столами завязалась оживленная беседа. Какая-то молодая дама неподалеку от меня, приглушенным голосом стала рассказывать своему соседу о голодных очередях в городе, о режиме экономии электроэнергии, - который наша структура, мягко говоря, не соблюдает. На что ее спутник возразил:
- Тише, Оль, не будем о грустном. Ты знаешь ведь, что начальство не любит упаднических настроений. И мы ведь все равно ничего изменить не можем. Так что давай потом поговорим, если тебя это так волнует.
- Федя, - возразила она, - в конце концов, мы стали забывать о реальном мире, в котором живем. Наука стала самоцелью.
- Попрошу тебя, не здесь, - ответил он, сурово возразил он.
По репродуктору заиграла легкая музыка, и я дальнейших слов разобрать не мог.
Тем более меня отвлекла Кинешмина.
- Брат Александр, как ваши опыты с арсенидами?
- Коммерческая тайна, - ответил я. - Я не могу вам многое рассказывать. Вот будет презентация, - так вы увидите все сами. Думаю, результаты превзойдут все ожидания. Но вы в курсе насчет последних событий? - тут я решил спровоцировать ее, чтобы она поделилась более подробной последней информацией, о которой она, скорее всего, была в курсе.
- Что это за события? - насторожилась она.
- Да так, Голден-банк, и еще кой-какие делишки в Нижнем.
- Что-о-о? - Громко воскликнула она, да так, что на нас стали оглядываться.
- В Нижнем наши славные ребята опять захватили какой-то банк, - произнес я довольно громко.
Мне захотелось проверить общую реакцию на то, что вещи называют своими именами. Весь этот цирк с полунамеками и витиеватыми обсуждениями мне уже порядком надоел. Но раньше, когда я занимался докладами и отчетами, да и вообще наукой, я старался на это не обращать внимания и гнать от себя тяжелые мысли. Но вот сейчас, когда народ расслабился, я решил попробовать завести откровенный разговор. По рядам пирующих прошел легкий ропот.
- Что? Да как ты смеешь? - возмущенно воскликнула она. - Брат Александр! Вы забыли, кажется, наши внутренние правила! Ни слова! Ни слова о политике! И особенно о политике компании! Как вы можете прямо связывать наши фантастические успехи с суровыми буднями наших славных ребят? Ой, я что-то не то, кажется, говорю, - но вы меня поняли. Но в такой день у нас в принципе не принято говорить о грустном!
- Что случилось, Танюш? - услышал я знакомый баритон сзади. Это подошел Веретёнцев.
- Да вот, - брат Александр кажется не умеет держать язык за зубами и позволяет себе всякие вольные разговоры в наших стенах, - поспешила сообщить Кинешмина. - Про Голден-банк что-то такое вспомнил неуместное, да и про Нижний Новгород.
- Какая тебе разница, что вокруг происходит? - напустилась она на меня. - Ты делаешь свою работу, ну и делай, как и все мы в общем-то. А есть дела, которые тебя не касаются, - это дело начальства. И она подмигнула Веретёнцеву.
- Волков, - сурово воззрился он на меня. Я ж и уволить могу, и не посмотрю на все ваши заслуги перед наукой и Академией!
И тут уже продолжил более мягко:
- Саш, мне кажется, вы мало закусываете. Может с вас уже достаточно? Вам следует пойти отдохнуть. Или заглянуть в лабораторию и посмотреть, как идут дела с онлайновым программированием выращивания кристаллов для нашего Универсального анализатора материи.
- Слушаюсь... то есть, служу науке! - поправился я. - Но пойду, пожалуй, подышу свежим воздухом, и оставлю вас в приятной компании.
***
В коридоре ко мне подбежал Варламьев.
- Выгнали тебя, Сань, да? Ну не расстраивайся. В конце концов, ты правду сказал, а начальство они все лицемеры. Дипломатия-с, понимаешь ли.
- Да ладно, я не в обиде.
- Погоди. Летим ко мне в лабораторию. Я завтра в Германию лечу и хочу тебе сперва парочку наших образцов передать.
- Лаборатория в Дубне?
- Ну да. Там у меня образцы отобраны.
Мы поднялись на скоростном лифте на самый верхний этаж, потом Варламьев повел меня к лестнице, ведущей к вертолетной площадке. Там он показал охраннику пропуск. Я предъявил паспорт. Выписывание временного разрешения мне на полет в качестве пассажира заняло буквально пять минут. Мы поднялись на вертолетную площадку.
Варламьев влез в серебристый компактный вертолет, я вошел в кабину за ним следом. Он включил двигатель, и мы стали набирать высоту.
Я глянул вниз. Перед нами открылась панорама вокруг Дворца Науки. Вечерело. Дворец и прилегающие здания были окрашены в розовые тона закатного зимнего морозного солнца. И тут я увидел какую-то странную темную ленту, огибающую практически весь Дворец по спирали, - в три или в четыре витка, которые заканчивались где-то с задней стороны здания.
- Борис Михайлович, что это? Я никогда этого не видел.
- А, очередь, - чуть отвернувшись ко мне от своего пульта управления, ответил он. - За гречневой крупой видать, - ухмыльнулся он. - Кризис, дорогой мой, нынче кризис на дворе.
На душе у меня похолодело.
- Что-то здесь не так. - Сказал ему. - Давайте все же снизимся чуть-чуть, посмотрим, что за дела.
- Да брось ты, эка невидаль. Нынче такие ленточки вокруг элитных зданий отнюдь не редкость. - По-моему, пункт раздачи еды по карточкам у вас тут где-то с черного хода, или что-то в этом роде. Стоит ли на этом задерживаться? Время ведь деньги у нас, и оно не ждет.
- Борис Михайлович, - если это толпа, то я впервые такое вижу около нас. Давайте спустимся, похоже, это не просто очередь за гречкой!
- Ну ладно, но только ненадолго.
Мы снизились. И вправду, зрелище, открывшееся перед нами, выглядело просто устрашающе: сотни и тысячи людей, в основном пожилых женщин, иногда с детьми, одетых в ветхие пальто, выстроились огромной змейкой, огибая Дворец Науки. Очередь двигалась медленно. Вокруг сновали еще какие-то люди, иногда выдергивая кого-то из очереди. Мы сделали несколько кругов, облетая толпу, снижаясь ниже и ниже. Было видно, как некоторые люди, особенно мальчишки, поднимают глаза, разглядывая наш вертолет, но основная масса продолжала упорно смотреть вперед и медленно-медленно перемещаться.
- Стойте-стойте! - закричал я. - Там, внизу, посмотрите! Женщина в яркой малиновой шапке! Я ее, кажется, знаю!
- Да брось ты! - махнул рукой Варламьев, буквально на секунду оторвав ее от штурвала. - Мне б твое зрение. Хотя и сам ты, я вижу, очки носишь. Но глазастый ты какой!
- Развернитесь назад, медленно, насколько возможно. Прошу вас! - закричал ему я. - Мы не можем просто так улететь и оставить ее там внизу.
- Да там миллион наверное таких! - засмеялся Варламьев. - Да ты пойми, - на кону может быть миллионы и миллионы долларов, успешная работа нашей новой установки, слава науки, да и твоя собственно слава, о себе уж молчу. И времени у нас в обрез! Стоит ли бросать это все из-за какой-то, прости господи, малиновой шапочки. Ну, насмешил ты меня!
- Борис Михайлович! Я настаиваю, чтобы вы спустились вниз! Если не хотите, я лично готов прыгать сам.
Конечно же, прыгать на самом деле мне и в голову не приходило. Но насколько я знал своего бывшего дипломного шефа, он хоть и любил поглядывать на студентов свысока и что называется давить авторитетом, но настойчивость и твердость в своих подопечных всегда ценил. Особенно если она была аргументированной.
- Ладно, черт с тобой. Спускаемся!
Мы приземлились едва ли не в гущу толпы.
- Подожду тебя здесь, - сказал Варламьев. - Даю тебе пятнадцать минут.
Я кивнул ему, и выскочил из кабины. Унылая очередь продолжала двигаться и двигаться вперед. Я пробежал несколько метров вперед, пытаясь разглядеть даму в малиновой шапочке. Но пока ее не было видно. Я подбежал к первой попавшейся бабульке в сером пуховом платке и спросил ее, что это за очередь, и куда она движется. Она довольно брезгливо посмотрела на меня, даже не глядя в лицо, в основном разглядывая, по-видимому, мою униформу.
- Сам не знаешь, что ли? Нанимаемся к вам, подлецам, на поденную работу. И последнее ради этого нам приходится отдавать. Но что поделаешь, кушать-то надо!
И тут я все вспомнил. Мне рассказывали, что существует целая такая посредническая то ли фирма, то ли вернее банда, что-то вроде биржи труда, которая нанимает на подсобные работы к нам, в Академическую Корпорацию, в основном, в конец, обедневших и опустившихся москвичей и "гостей столицы". Людям приходилось отдавать в залог порой все свои сбережения, порой даже машины, а то и квартиры, чтобы получить право доступа в очередь под специальным номером. Далее им нужно было пройти мудреное тестирование, чтобы устроиться в Академию кладовщиками, посудомойками, стеклодувами, уборщицами и ремонтными работниками, с получением в общем-то неплохой зарплаты. Но, по сути, без права покинуть Академию до специального распоряжения ее Президента. Многие, прежде чем стать такими счастливчиками и получить заветную зеленую форму обслуживающего персонала, должны были пройти кандидатский стаж, находясь по сути на копеечной зарплате, но получая полуофициально некое пособие и продуктовые талоны от все того же Академического Бюро Трудоустройства.
Продуктовые талоны выдавались соискателям бесплатно, а вот талоны на жилье в академическом общежитии-казарме выдавалось Бюро под проценты, которые бедолаги потом пытались вернуть, иногда тщетно, после заветного трудоустройства. И лишь только тогда получали у нас все причитающиеся им права, включая возможность продвижения по службе или же столь же заветное президентское разрешение, чтобы покинуть нашу Академию. В случае самовольного оставления службы им грозило судебное преследование, до которого впрочем, дело доходило редко. Чаще всего, как и в случае невозвращения долгов, их разыскивали громилы из Бюро и жестоко избивали, а иногда даже и убивали их.
- С Бюро шутки плохи, - вспомнил, как мне пару лет назад сказал в одном разговоре один стеклодув. - Говорят, даже сам Веретёнцев находится у них в кулаке.
Как только я это вспомнил, меня прошиб холодный пот. Я побежал вперед быстрее. Вокруг очереди сновали какие-то мужики крепкого телосложения, в серой, и явно форменной одежде, перемещаясь вразвалочку, и оценивающе разглядывая людей из очереди. Были среди "серых" и люди более субтильного телосложения и с более интеллигентными лицами. Попадались среди них и женщины.
- Сдавайте ваши отпечатки! Подписывайте контракт! - нараспев зазывали они. - Внесли по тысяче рублей, и вы на пути к счастливой жизни. Подходим-подходим, не стесняемся. Уборщицы-стеклодувы-печники-кладовщики-электрики-официанты, - нам все нужны. Подходим-подходим, не мешкаем! Подписываем контракт!
- Бебиситтеры, пожалуйста, в отдельную очередь. У бебиситтеров особые права, ну и спрос, само собой, особый.
И иногда к ним подходили, а иногда они указывали пальцем на кого-либо из толпы, и практически никто из медленно движущейся очереди не осмеливался оставаться на месте, и они кто трусцой, а кто переминаясь с ноги на ногу, подходили к зазывалам. Те отводили их к разбросанным вдоль очереди столикам, давали им прочесть какие-то бумаги и поставить под ними подпись. Иногда около столика стоял врач, который мерял соискателям давление и пульс, требовал от них снять верхнюю одежду, несмотря на холод, и торопливо ощупывал их мышцы. Затем у них принимали купюры, снимали отпечатки пальцев, и ставили им на руки и на лоб несмываемой краской их порядковые номера в очереди. Скорее всего, бумаги - это был лишь первичный договор. Так сказать, согласие о намерениях, за который надо было заплатить считавшиеся символическими тысячу рублей, которые, впрочем, для многих соискателей тоже были деньги немаленькие. Но только после этого уже следовали другие стадии многоступенчатых испытаний.
Я побежал еще быстрее, и увидел, наконец, женщину в малиновой шапке. Эта была Шубская - старушка лет восьмидесяти, бывший главный редактор одного нашего журнала "Химию - в жизнь!", в котором я некогда публиковал свои статьи. Пару раз я даже спорил с ней по поводу правильности интерпретации некоторых результатов. Потом у нее вышел серьезный конфликт с Веретёнцевым. В результате она оказалась за пределами нашей Корпорации, а попросту - на улице. И вот теперь она стояла в этой скорбной очереди желающих заполучить самую черную работу в ее стенах. Жестокое, жестокое время стояло на дворе!
- Сестра Галина, - окликнул я ее. - И вы здесь стоите, мерзнете?
Она отпрянула.
- Что тебе здесь нужно? Не видишь, люди бедные стоят, чтоб хоть кусочек хлебушка заполучить. Вы-то там все в роскоши купаетесь!
Наклонившись к ее лицу поближе, я разглядел у нее под малиновым беретом проставленный сиреневой краской на лбу номер "2254". Это означало, что она уже находится в цепких лапах бюрошников.
Я чуть приобнял ее, и шепнул ей в ухо:
- Галина Дмитриевна, я постараюсь вытащить вас отсюда. У меня отличные связи в Академии.
- Не надо мне твоих связей, гаденыш! Чего ты хочешь? Вначале выгнали бедную старую женщину, научного сотрудника на улицу, заставили прозябать, а теперь тянете жилы, заставляя горбатиться на вас, паразитов, а потом подваливаете якобы с ласковыми словами...
- Научный сотрудник. - повторил я за ней почти по слогам. - Вы несправедливы ко мне! Это ж не я выгонял вас на улицу, и не я ставил вам на лоб вот эту самую гадость, - и я показал пальцем на ее номер. - Давайте я сотру вам его.
И я вытащил из внутреннего кармана влажную салфетку и потянулся к ее лицу.
- Руки убрал! - вскричала она, и ударила своей трясущейся суховатой рукой по моей руке, так что влажная салфетка едва не выпала из нее. - Нам здесь жить! - зашипела она мне прямо в лицо. - Ты в конце концов понимаешь? Ты знаешь, чем я питаюсь каждый день?
- Прошу тебя, брат Александр, - сказала она уже несколько более мягким голосом, - не лезь, пожалуйста, не в свое дело. Плетью, как известно, обуха не перешибешь.
И тут я заметил, что чья-то грубая рука схватила ее с другой стороны под локоть и резко потащила в другую сторону.
Я поднял глаза. Передо мной оказался рослый "серый" тип, глядевший на Шубскую с наглой ухмылкой. Через плечо у него была протянута портупея, а на кожаном ремне висела кобура с револьвером. Рядом с ним стоял какой-то холеный толстый тип тоже в серой униформе, с электронной папкой в руках.
- Так-так, нумер две тысячи двести пятьдесят четвертый. Сортировка тары для ядохимикатов.
- Нет-нет, господин начальник, - затараторила она. Здесь какая-то ошибка. Я старый научный работник, бывший редактор журнала. И мне восемьдесят три года, я человек старый. Но я пригожусь на другой работе, вы только посмотрите мои документы о квалификации...
- Молчать! - рявкнул толстый. - Нам лучше видно, какие у вас документы. По нашим документам все сходится. Ваш номер - это категория "C", - исключительно подсобные работы. А за сопротивление сотруднику Бюро вам светит еще пятнадцать суток карцера.
Среди толпы послышался ропот:
- Ироды проклятые, да гореть вам в аду!
- Ублюдки! - крикнул мужчина лет пятидесяти. - А ну, отпустите бабушку! - крикнул он, и бросился в сторону бюрошников.
Но тут же раздался выстрел. Мужчина вздрогнул. Такое, пожалуй, было впервые. Пуля, возможно травматическая, попала мужчине в ногу, поэтому он покатился по снегу, застонав от боли, и прижимая рукой раненную ляжку. Потом раздалось еще несколько выстрелов вверх. Толпа присмирела, но это, как потом оказалось, было лишь временное затишье.
Дальнейшее я мало помню. Помню, что я судорожно звонил по мобильнику всем подряд, - Варламьеву, Маслёнкину, даже Кинешминой звонил, но они были вне доступа. Старушку тем временем повели куда-то под руки. Не знаю, как я сумел догнать их, и крикнул:
- Господа хорошие, ну нельзя же так с пожилой женщиной. Вы не имеете права!
И сунул им под нос свое удостоверение. Дело в том, что по нашему Кодексу все сотрудники различных подсобных служб, а к ним относилась в и охрана, и, как я полагал, даже Бюро, обязаны были если не подчиняться, то хотя бы прислушиваться к научным сотрудникам. Во всяком случае, не имели права применять к ним физическую силу без особо оговоренных случаев. Но понятное дело, подсобных рабочих и так называемых "людей с улицы", к которым на данный момент относилась Шубская, это не касалось. И мне даже страшно стало от мысли, что же эти мерзавцы могли бы сделать с бедной женщиной, невзирая на ее почтенный возраст, не окажись меня рядом.
- Не волнуйтесь, не волнуйтесь, господин хороший. - С притворной улыбкой обратился ко мне толстый серый "бюрошник". - Мы не сделаем ей больно. Но у меня приказ: доставить эту женщину в отдел по распределению работ, где ее, к сожалению, ждут именно те работы, которые ей предписаны нашими правилами. И попрошу вас не злоупотреблять вашим положением, и не вносить в наши мероприятия дезорганизацию.