- Давно ты здесь? - Он убрал со стола бутылку и присоединил её к батарее товарок в углу кухни. - Ела?
Она подняла на Него мутные глаза, неопределенно мотнула головой и, подперев бледную щеку кулаком, протянула, пьяно и брюзгливо:
- А тебе какое дело?
- Значит, есть дело, раз спрашиваю... - Он протер столешницу, смахивая с нее сор, опорожнил перегруженную окурками пепельницу.
- Да пошел ты... - ругнулась Она без особой злости, но как-то сварливо и от этого грязно.
Она нечеткими движениями вытряхнула из пачки сигарету, прикурила ее от поднесенной Им зажигалки, затянулась и, выдохнув Ему в лицо дымом, вяло потребовала:
- Пошел вон.
Он присел на стул напротив.
- Почему ты беспробудно пьешь? Ты же вообще не притрагивалась к алкоголю. Что с тобой?
- Да ничего, собственно... замуж, вот, вышла, - Она скривила губы в ухмылке и, поправив упавшую на лоб неопрятную чёлку, снова затянулась сигаретой.
- Хватит курить, поешь, - Он стал доставать из пакетов упаковки в ярких наклейках.
Она равнодушно сгребла их на край стола, освобождая около себя пространство.
- Не люблю, когда ограничивают, - сказала угрюмо и продолжила: - Лучше уходи...
- Хорошо я уйду. Но... можно мне получить хоть какое-то объяснение?
Она встала, открыла кран, плеснула себе в лицо холодной водой и, промокнув капли кухонным полотенцем, глуховато, через ткань, спросила:
- Каких объяснений ты ищешь?
- У меня много вопросов... Но самый тяжелый - почему?
- Что - почему? Почему - пью? Почему - курю? Почему - не ем?.. Что именно?
- Нет... Почему не любишь? Почему так и не стала женой? В чем моя ошибка? - Он сжал под столом крепкие кулаки, как бы преодолевая невидимое сопротивление.
Она хрипло рассмеялась, толкнула ногой дверь шкафа, достала еще одну бутылку вина, поставила перед Ним и положила рядом штопор.
- Открой, - словно приказала.
Он послушно принялся за бутылку, штопор подрагивал в Его руках, а Она с нескрываемой насмешкой следила за Ним. Потом встала, отошла к окну, скрестила руки на груди и, вглядываясь через стекло, заговорила монотонно:
- Мне было семнадцать... и вот тогда я напилась. Потому что напилась бы любая, у которой увели первую любовь. Близкая подруга. Тривиальная историйка, не правда ли? Это сейчас я знаю, что нельзя увести того, кто не хочет уйти... А тогда не знала. Потому и напилась. Правда, благородным напитком... коньяком... - она усмехнулась, - однако муторно с перепою одинаково, вне зависимости от того, чем набираешься накануне... - Она зябко передернула плечами, затянутыми в помятый шелк домашнего халата.
Он хотел что-то ответить, но, передумав, продолжал молчать. Она, не отвлекаясь от невидимой точки за окном, бесцветно говорила:
- Когда во второй-то? Да когда поняла, что тот, кого люблю, не любит. Лишь симпатизирует, - Она прикурила, - такая досада: не суметь понять сразу... что шансов нет. Виноградной водкой упилась... до поросячьего хрюка. - Она обернулась к Нему. - А я романтична, "бормотухи" не было ни разу...
Он, не поднимая головы, слушал Её.
- Все до того пошло, что не стоит внимания. Как только меня бросали или обижали, я напивалась в отместку... чтобы стало еще хуже и, благодаря этому, значительно лучше... Когда выворачивает внутренности, нет сил думать ни о чем другом, кроме физического недуга... верно? Почему болит душа, если она неосязаема? И что в ней вообще болит?
Он пожал плечами, все так же смотря в пол.
Она, словно видела Его спиной, горько улыбнулась:
- Ты даже не понимаешь, о чем речь... Может, у тебя и вовсе нет души?
- Есть...
- Я рада... Наверное, моя уже атрофировалась...
- Ты не ответила... Почему?
- Да, действительно... Скажи, ты считаешь, что у меня нет повода отвергать тебя?
- Нет... Я люблю тебя... Всегда... И это не открытие.
- Точно! - Она резко развернулась к Нему и надрывно расхохоталась. - Любящий муж! Ни разу не предавший!
- Я люблю тебя, - настырно повторил Он.
Она стремительно вышла из кухни, вернулась через минуту и бросила Ему в лицо клочок желтоватой бумаги.
- Читай!
Он рассеянно пробежал взглядом по строчкам, непонимающе посмотрел на Неё, снова перечитал.
- Что это? О чем?..
- О чем?! - Она плеснула в стакан вина и истерически закричала: - Не смей! Не смей приравнивать его к вещи!
Он смотрел на Неё, как на сумасшедшую.
- Но этому листку уже два года. Тогда мы еще не были женаты...
Она хлебнула из стакана и устало присела на прежнее место.
- Не были... И ты сказал, что не будем... в тот день... И пошел с друзьями к девицам - грусть-тоску вытравливать... - Она отпила еще. - Помнишь, что было потом?
- Смутно... Ты, кажется, уехала к родителям, и я за ту неделю понял, что не могу без тебя. Что люблю. Что должны быть вместе.
Он сделал попытку взять Её за руку. Она отдернула руку и даже немного отклонилась от стола, чтобы увеличить расстояние между ними.
- Я не уезжала. Я валялась в больнице. После... - Она запнулась, - после неудачного аборта. Любовь... Чего стоит теперь твоя, так называемая, любовь?
- И что? Если случилась неприятность, нужно убиваться по ней до конца жизни? Забыть все хорошее? Бросить меня, превращаясь в алкоголичку?
- Мы никогда не найдем общих слов... Уходи...
Она опять встала лицом к окну, за которым чернильно густели сумерки; как раньше, скрестила руки на груди и, спрятав взгляд в застекольной дали, застыла в напряженной позе. Губы Её беззвучно шевелились, ресницы едва заметно вздрагивали, неухоженные пряди волос касались щёк, худые пальцы сдавливали светлую кожу плеча, а согбенная спина, казалось, излучала гнев и неприятие. Она стояла так долго. Пока темнота не спрятала то, что Она надеялась рассмотреть. Она сморгнула, прикрывая веками усталые глаза, и медленно повернулась к тому месту, где сидел Он. На столе под ветерком из распахнутой форточки шевелились останки давней бумажки. Было тихо, и было - пусто...