Аннотация: Сколько стоит прикосновение? Простое человеческое прикосновение? Много? Мало? Ничего? И если так, то зачем кому-то его красть? Поверьте, есть причины и на это...
Всё дело в том, что я -
Вы просто так, а я -
Никем не пойманный...
"Несчастный случай"
Не пойман - не вор.
Народная мудрость
Посмотрите на меня.
Нет, нет, вы смотрите не туда; вот он я... нет, не успели, теперь меня скрыла чья-то широкая спина, обтянутая искусственной кожей. Посмотрите ещё раз, пока не поздно, пока не унесло меня течение толпы, глотающей и переваривающей людей с тупым равнодушием мифического чудовища. Посмотрите на меня!..
Нет, вы чересчур медлительны. Вы можете сколь угодно быстро перебирать ногами, пытаясь не опоздать туда, где вы никому не нужны; ваши глаза, как и ваши мысли, ворочаются слишком лениво. Если бы вы даже и захотели запомнить моё лицо, я бы успел уйти на дно человеческого моря задолго до того, как вы осознали своё желание. Да только оно у вас и не появилось. В самом деле, зачем вам смотреть на меня? Просто какой-то человек на мгновение задержался рядом с вами и исчез в толпе, даже не повернув головы в вашу сторону.
Вы не обратили на меня внимания. И я этим чрезвычайно доволен.
Я выбираю взглядом кого-нибудь ещё... Вот, предположим, вас, уважаемая. Скажите, пожалуйста, который час? Двадцать минут восьмого? Большое спасибо... Ах, осторожней, вы чуть не упали! Что вы, что вы, я был только рад поддержать вас. Да, да, пожалуйста...
Я улыбаюсь вам вслед - и надеюсь, что смех не взломает печать моей улыбки.
Вы навсегда уходите из моей жизни, а я - из вашей. Через пять минут вы забудете худого юношу с беспокойным взглядом, который только что помог вам устоять на ногах, когда сбоку в вас врезался какой-то толстяк.
Вы не поняли, насколько точно я выбрал момент, чтобы остановить вас. Вы не увидели часов, выглядывающих из-под моего рукава. Вы не смогли догадаться, что вежливый юноша, любезно спасший вас от падения, всё подстроил сам.
Зачем?
Вы никогда не поймёте, если только я не догоню вас, растолкав людей вокруг, не схвачу за плечо и не растолкую всё от начала до конца, напоследок выкрикнув вам прямо в лицо два слова.
Я - вор.
Нет, не хватайтесь за карманы, не ройтесь в сумочке; можете даже не проверять, на месте ли часы и кольца на той руке, которой вы ухватились за мой локоть. Всё ваше добро осталось при вас: оно не имеет для меня никакой ценности.
И всё-таки я только что обокрал вас.
Никто и никогда не смог поймать меня за руку. Никто не кричал мне вслед: "Держи вора!" Никто не гнался за мной в надежде отобрать украденное. Сколько бы раз я не выходил на свою работу в духоту толпы, я никогда не делал промашек. И я был и остаюсь - непойманный.
Но вором от этого я быть не перестаю.
Как всякий вор, я много времени провожу в толпе. Более того - как всякий вор, я умею оставаться в ней незамеченным. Поэтому я часто отвлекаюсь от своей работы для того, чтобы лишний раз понаблюдать за людьми. Они проходят мимо меня нескончаемым потоком, и каждый из них будто бы закатан в полиэтилен. Ни одному постороннему человеку не пробиться сквозь эту упаковку. Через прозрачную плёнку всё видно, и мысли, и чувства - но никому не позволено к ним прикоснуться.
Люди привыкли быть одни, оградив себя от окружающего мира. Они уверили себя, что живут в жестокий век, что открытая душа - лишь мишень для плевка, что за каждый подарок судьбы придётся платить втройне. И люди соткали для себя коконы, чтобы прожить в них одинокими куколками - со смутной надеждой на то, что незапятнанные души бабочками выпорхнут из них после смерти. В эти коконы они спрятали всё необходимое для существования - немного самоуверенности, вдоволь гордости, вековой запас эгоизма и - может быть - чуточку иллюзий.
Под своей плёнкой люди чувствуют себя в безопасности. Она защищает их и от жара любви, и от холода разочарования. Она очень удобна и обладает лишь одним недостатком, о котором люди давно забыли.
Оградившись от чужих прикосновений, они потеряли возможность прикоснуться к кому-то самим.
Вы видите меня?
Куда вам. Я не собираюсь каждый раз приподниматься на цыпочки и махать рукой, чтобы меня заметили. Люди моей профессии вообще не любят привлекать к себе внимание. И я тоже предпочитаю не выделяться из толпы. Не стоит лишний раз напоминать о своём существовании. Даже притом, что я не совсем обычный вор.
Я ворую только у женщин.
Я могу обокрасть вашу жену, сестру или дочь. А если вы - представительница прекрасного пола, то однажды я обкраду именно вас.
Это случится в автобусе. Я люблю работать в автобусах, особенно по утрам и вечерам. Во-первых, люди там или слишком сонные, или слишком усталые; их волнует лишь одно - втиснуться в людскую массу, уцепиться за поручень или за петлю и погрузиться в тяжёлое забвение. Убаюканные теплом чужих тел и мерным покачиванием автобуса, они существуют, но не живут. Обкрадывая их, я чувствую себя расхитителем могил. Особенно если учитывать то, что зачастую пахнет от них соответствующе.
Более того - когда тебя толкают и пихают со всех сторон, трудно заметить прикосновение пальцев вора. Особенно моих. Люди иногда говорят мне о том, что у меня необычно тонкие для мужчины пальцы. Я отвечаю им, что я врач. Они вскидывают брови и доверительно сообщают мне, что я должен тщательно следить за своими руками. Я уверяю их, что так и делаю.
Мои пальцы исправно приносят мне богатую добычу.
Впрочем, простите мне моё отступление. О чём это я? Ах, да. Я собираюсь обокрасть вас.
Мне легко говорить об этом: вам всё равно не удастся ничего сделать. Не удастся скрыться от меня. Утром или вечером, днём или ночью, вас примет в свои недра переполненный автобус - откуда вам знать, что я не жду вас в толчее? Десятки людей будут проталкиваться мимо вас к выходу - как вам узнать среди них меня? И самое главное - сможете ли вы догадаться, что именно нужно прятать от моих ловких пальцев?
Я встану рядом с вами и возьмусь за поручень чуть ниже того места, за которое держитесь вы. Я оставлю между нашими руками достаточное расстояние: поскольку вас не интересует то, что происходит за пределами вашего интимного пространства, я останусь незамеченным. В автобусе будет жарко; рано или поздно ваша ладонь вспотеет и медленно поползёт вниз.
Прямо к моей руке.
Наши пальцы соприкоснутся - всего лишь на мгновение, в течение которого мы будем на "ты".
Меня не волнует, кто ты. Ты можешь быть скромной студенткой консерватории или же ветреной прожигательницей жизни - а можешь быть первой, а выглядеть, как вторая. Или наоборот. У тебя может быть семья, могут быть дети - а может не быть ничего, кроме надежд. Но в этот момент в твоём мире есть только я - пусть даже ты этого и не замечаешь.
Понимание придёт к тебе через пару секунд. Но я не собираюсь их тебе давать. До того, как ты осознаешь, что твои пальцы лежат на чужой руке в легчайшем и нежнейшем из прикосновений, она утечёт из-под них, как вода. Самое большее, что я тебе позволю - это призрачное удивление от того, что секунду назад произошло что-то необычное... Неожиданное.
Но ты тут же об этом забудешь... Впрочем, простите, теперь мы снова на "вы".
На этом вынужден с вами распрощаться. Наше знакомство исчерпало себя: для вас я - снова никто, да и вы для меня, простите, тоже. Я уже обокрал вас.
Быстро осмотреться вокруг - не заметил ли кто? Померещился ли мне внимательный взгляд откуда-то сбоку, или стоит ждать окрика: "Эй, стой, ворюга!" Но нет, всё спокойно. Да и в чём меня можно обвинить? Мои руки пусты, и добычу не найти.
Я вновь не пойман.
Однако я - вор.
Я ворую прикосновения.
Прикосновение - пожалуй, самый простой дар одного человека другому. Но именно теперь, во времена дорогих подарков, об этом почему-то забыли. Его исказили, сделали чем-то недостойным - или же превратили в инструмент наживы.
Почему?
Наверное, потому, что прикосновения не умеют лгать.
Люди привыкли к лжи. Они прячутся за красивыми словами о родстве душ, об их слиянии в высших сферах, о высокой и чистой любви, к которой нельзя притрагиваться грязными руками. Они лгут как другим, так и самим себе. Девушка может часами расписывать тебе свой внутренний мир и то священное место, которое ты в нём занимаешь - но из её слов не понять, тебя ли она имеет в виду или твоего бесплотного двойника, искусственно выращенного в её душе. Если она читает тебе стихи о любви, молчи - не разрушай иллюзорный образ. Если она витает в облаках, не прикасайся к ней - не возвращай её в мир, который она привыкла считать жестоким. Она уже сделала выбор между тобой и своей любовью - не в твою пользу. Не мешай ей обманывать себя.
Я ворую прикосновения.
Я ворую искренность.
Я снова в автобусе.
Вокруг меня, как всегда, множество людей; среди них хватает девушек, попадаются даже красивые. Почти у всех их на лицах - надменно-отсутствующее выражение. Все они находятся в каком-то другом месте: кто-то - дома, кто-то - на работе, кто-то - с любимым, а кто-то - просто во сне. И кажется, подойди к любой из них, скажи хоть слово, тронь за руку - она закричит во весь автобус, и люди бросятся на тебя, как на преступника. Вернуть её сейчас в реальный мир - всё равно, что затащить ночью в тёмную подворотню. Этих девушек учили, что любой незнакомый мужчина, заговоривший с ними ночью, может оказаться насильником. А каждый, кто прикоснётся к ним, единственной целью имеет затащить их в постель - так они привыкли считать сами.
Встречаются и другие. Им не страшно прикоснуться к другому человеку - но это не значит, что они умеют дарить прикосновения. Гораздо хуже - они продают их. За каждое они потребуют свою цену, которая иногда выражается в деньгах, иногда - в чём-то менее материальном, но намного более дорогом. Именно эти, зачастую притворяясь благовоспитанными девицами, бесстыдно торгуют своими прикосновениями, обирая несчастных, которые больше не могут без них обходиться.
Но мне всё равно. Я могу украсть прикосновение у любой из них.
А вот и достойный объект. Руки этой девушки не лежат на поручнях, а сложены за спиной, и прикоснуться к ним - задача почти невыполнимая даже для такого опытного вора, как я. Она ни за что не держится, но не боится упасть: её оберегает полукольцо рук высокого темноволосого парня, который смотрит на неё с нерешительной нежностью. Со стороны мне видно, как она купается в невидимых лучах, льющихся из его глаз, но не считает нужным одарить его ответным взглядом. И уж подавно она не прикоснётся к нему - и не позволит прикоснуться к себе. Конечно, пройдёт совсем немного времени, прежде чем они смогут насладиться друг другом, но до тех пор она будет дразнить его мнимой недоступностью. Он терпеливо ждёт - и ревниво охраняет её от любого, кто может украсть дар её прикосновения.
Но я всё равно украду этот дар. И для меня не станут преградой ни его руки, ни его взгляд.
Всего-то дел - дождаться знакомого поворота, за которым асфальт дороги разрезан трещиной, дерзко скрестить свой взгляд со взглядом парня и с притворным ужасом отшатнуться от чего-то неведомого у него за спиной. Он резко разворачивается, готовый защитить свою девушку от любой угрозы...
Кольцо его рук разжимается.
Колёса автобуса проваливаются в трещину, и девушку отбрасывает от стенки. В поисках опоры она всплескивает руками - и падает ко мне на грудь.
Это последний момент. Самый короткий - и самый сладостный.
В следующую секунду всё вернётся на свои места. Девушка снова прислонится к окну, а парень повернётся, не успев ничего заметить, и вновь оградит её от окружающего мира своими руками. Если бы она знала, с какой отвагой он готов был защищать её от любой опасности, то, возможно, подарила бы ему право прикосновения чуть раньше. В какой-то степени он заслужил его. Несмотря даже на то, что опасности не было никакой.
Да, так просто порой бывает заслужить прикосновение девушки. Но лично мне всё-таки проще его украсть.
...И снова взгляд сбоку. Теперь я уверен в том, что мне не померещилось - и на моих тонких пальцах выступает пот. Страх заставляет видеть в этом взгляде обвинение и приговор. Но кто смог застать Непойманного врасплох? И есть ли он вообще, этот "кто"?
Я украдкой смотрю вбок - но вижу только невысокую хрупкую девушку с длинной чёлкой. Она подняла голову к какому-то рекламному плакату и с увлечением его читает. Пряди светлых волос - слишком светлых, почти бесцветных - скрывают её глаза; однако непохоже, чтобы она секунду назад поворачивала голову.
Похоже, я по-прежнему не пойман. Но удовольствие от удачной кражи немного омрачено.
Я не кажусь вам слегка самодовольным?
В конце концов, я имею на это право. Я - умелый, опытный вор, чуткости моих пальцев позавидовал бы любой карманник. И я не зря называю себя Непойманным. Моя ловкость никогда не давала осечек.
Но порой я становлюсь мерзок сам себе.
Да, да, сейчас вы кивнёте с понимающе-презрительным видом. Вы дождались моего признания: я долго храбрился, выставляя себя благородным разбойником, долго бравировал своей преступной романтичностью. Но я - вор, и вором остаюсь. Я краду исподтишка то, что люди берут открыто.
Но поймите, мне не нужны прикосновения такой ценой. Я не хочу, чтобы меня касались руки в пластиковых перчатках. Я не хочу каждый день мыть свои пальцы в двуличности. И самое главное - я не хочу зависимости.
Я устал от одиночества. Я устал от страха попасться. Я устал бродить по автобусам, высматривая очередную жертву. Но это для меня - единственный путь.
Одиночество - цена свободы.
Страх - цена искренности.
Я готов платить этой монетой. Награда, которую я получаю каждый день, достаточно велика, чтобы окупить мои невзгоды. Каждое прикосновение - это частичка человеческого тепла; люди зачастую даже не догадываются, что оно в них есть. Не скрытое модными в обществе масками, не задушенное надуманными запретами - простое тепло живёт на руках людей. То самое, которое они никому не могут дать.
Я ворую его. Пусть лучше оно будет у меня.
Я стою у окна автобуса, спиной к солнцу, и разглядываю светловолосую девушку напротив меня. Я стал часто встречать её, выходя на свою тайную работу, иногда - по несколько раз в день. Но до сих пор я так и не видел её глаз - сколько бы раз мне ни казалось, что она смотрит на меня.
Может ли быть так, что она преследует меня? Может ли она догадываться о моём промысле? И если да, то какие доказательства сможет представить? Разве что отпечатки пальцев... Впрочем, ей будет трудно их снять...
Меня вырывает из размышлений чьё-то лёгкое прикосновение - настолько лёгкое, что обычный человек его не заметил бы. Но я слишком долго вырабатывал чуткость, которая и позволила мне стать вором. И теперь мне не нужно даже опускать взгляд, чтобы понять, что чья-то рука осторожно ползёт по моей куртке, направляясь к карману.
Боковым зрением я вижу смуглую девочку - лет четырнадцати, но с лицом сорокалетней. Маленькая воровка, мысленно улыбаюсь я, если бы ты знала, что пытаешься обокрасть собрата по профессии! Это слишком рискованно, да к тому же неприбыльно. Тебе не удастся поживиться: в моём кармане нет ничего, кроме дырки...
Моя левая рука неслышно и неощутимо, как дым, скользит за борт куртки, останавливаясь прямо под карманом. Пальцы воровки проваливаются в прореху и встречаются с моими.
Ничто в мире не может быть нежнее этого прикосновения. На кончиках пальцев этой девочки хранится вся любовь, которая остаётся не нужной никому в её нелёгкой жизни. Она готова дарить прикосновения, она богата ими - но на них не купишь ни хлеба для себя и маленьких сестёр, ни водки для никого не узнающего отца. Совсем скоро её нежные пальцы загрубеют, а на жёсткую кожу лягут перчатки ненависти ко всему миру - жестокому, опять жестокому.
И за миг до того, как она выдёргивает руку, я не могу удержаться, чтобы не погладить её ладонь.
Она пытается скрыться в толпе, толкает кого-то, получает оскорбления, но мне всё равно.
Она уже поймана. Я - нет.
...На меня смотрят. Я готов поклясться жизнью. Это снова та, что скрывает глаза под прядями светлых волос. Она на меня смотрит - и мне не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом.
И именно тогда приходит озарение. Она сама - воровка. Только не такая, как пойманная мной смуглая мошенница, а такая, как я сам. Я не знаю, что за история у неё за плечами, что за путь привёл её в автобус с сонными людьми - но она тоже обкрадывает их. Я ворую прикосновения: она ворует взгляды.
И уже несколько раз она обокрала меня.
Всё ещё не поворачиваясь, я лёгким движением смещаюсь в её сторону, пытаясь сохранить хладнокровие. Ей не сойдёт это с рук; я сам обворую её - пока ещё не знаю, как. Но она словно бы видит меня сквозь бледные пряди волос и ускользает по проходу, направляясь к выходу.
Я спешу вдогонку. Если она успеет сойти с автобуса, всё пропало: я плохо умею работать на улицах. По вечерам, когда люди бурными потоками льются по улицам, ещё куда ни шло - но не сейчас, не в восемь часов утра. У меня почти не остаётся времени: остановка прямо за поворотом. Я вижу, как светловолосая воровка кладёт купюру на полочку под рукой водителя и не убирает руку, ожидая от него сдачи. Тот поворачивает руль, одновременно протягивая несколько монеток. Она тянется за ними...
Я протягиваю ему собственную купюру - как раз в просвет между их пальцами. Её ладонь, двигаясь по инерции, уже не может остановиться - и ложится поверх моей.
В этот момент яркие лучи солнца влетают в лобовое стекло повернувшего автобуса - и в наши глаза. Я рефлекторно отворачиваюсь - лицом к ней. Она щурится - и не успевает заметить мой взгляд.
Я смотрю в её глаза... и вижу в них одиночество и страх. Те чувства, которые лежат клеймом на душах всех воров - особенно таких, как мы. Она - такая же одинокая душа, как и я, не нашедшая искренности в прямых взглядах и теперь ищущая её в глазах, которые смотрят в никуда. Но я, вор искренности, знаю ей цену. Всю ту искренность, которую я украл с пальцев, я отдаю её глазам, которые так давно не видел ни один человек.
Она не успевает отвернуться.
Она поймана.
И, поглощённый этим взглядом, я едва успеваю почувствовать, как её пальцы смыкаются на моём запястье. Это больше не случайное прикосновение - нет, она крепко держит мою руку, как если бы обнаружила её в своей сумочке.
Я тоже пойман.
Но в её прикосновении я чувствую то самое тепло, которое, как я считал, можно лишь украсть. Она же отдаёт мне его добровольно, отдаёт ту искренность, жажда которой и сделала её воровкой...
Люди вокруг уже начинают смотреть на нас с удивлением - но им не понять, что произошло на самом деле.
Мы оба пойманы.
И именно в силу этого нам больше не нужно быть ворами.