Говорят, что математика - точная наука, которую можно использовать в естественных науках для формулировки их содержаний. В таком случае, используя точную формулировку математики, я бы назвал аксиомой мысль о том, что вся художественная литература - это фантастика. В самом деле, если взять любое произведение сутью его будет игра воображения автора, описывающего деятельность несуществующих личностей, а если и рассказывающего о реальных исторических лицах, то нечто такое, что все равно оказывается очень далеким от реальных исторических событий. Даже в работах профессиональных историков много допущений, что уж говорить о художественном вымысле, для которого история всегда лишь гвоздь, на которую вешают свою картину. И это, получается, еще одна аксиома.
Итак, вся художественная литература - фантастика, вся фантастика - имеет в своей основе реальную историю.
Конечно, в реальности путешествий какого-нибудь доктора Фауста можно сомневаться, но даже там, где произведение есть игра воображения, на само творение обязательно накладывает отпечаток личность автора, его умонастроение, его желание что-то этим произведением сказать читателю, что-то подчеркнуть, на что-то обратить внимание. Пишущий безо всякого желания кому-либо что-то рассказывать, а лишь по собственной внутренней потребности в творчестве, пускай лишь частично, фрагментарно, но являет свои собственные побудительные мотивы, высказывает личные мысли, суждения, по которым можно попытаться определить волнующие его моменты.
"Дружище Джордж, найди мне психиатра,
который наблюдал бы хоть один факт.
Он слышит то, что ему сообщают об ощущениях,
то есть нечто весьма неопределенное".
("Вельд")
Не пытаясь замахнуться на "Вильяма, нашего, Шекспира", интересно взглянуть уже не на вообще художественную литературу, а лишь на фантастику. Любопытно, что в определенное время она выделяется в отдельный жанр, будто бы все вместе, сговорившись, сделали вид, что лишь тут все выдуманное, а все остальное реальность. Уверен, это происки реалистов, которые в своем стремлении к обнажению социальных язв общества дистанцировались как от романтиков, ищущих счастливое будущее в героическом прошлом; как от сентименталистов, бегущих на природу, так и классиков, которые своих героев всегда делали чересчур литературными. Именно реализм должен был подвигнуть к выделению фантастики, а еще и прогресс, тот самый научно-технический, началом которого мы определяем Новое время. До того вполне было достаточно волшебных сказок, фантастических путешествий, превращений, даже рыцарских романов, однако, как отдельный, выделенный художественный жанр фантастика расцветает, прежде всего, из-за этого самого технического прогресса. Не вызывает сомнения, что результатом бурного развития науки и техники было как восхищение этим развитием, так и сожаление об утраченном "старом, добром времени", из-за неустойчивости своего положения в быстро изменяющемся мире, усталости от ускоряющегося темпа самой жизни. Страха оказаться где-то за бортом этого современного белоснежного лайнера, бороздящего безбрежное море жизни, видимого снаружи лишь своей верхней, прогулочной палубой...
Такая двойственность рождала и разнонаправленность фантастики, получается, с одной стороны, научная фантастика, с другой - волшебная сказка. К примеру, Герберт Уэллс - прекрасный образчик этой разнонаправленности. В его рассказах, в серой обыденной жизни находится место маленькому волшебному миру, элементу случайного волшебства, далеко не технического происхождения. Но, при этом, и "Война миров". Волшебство, сказка, постепенно мигрирует в уже свой собственный, отдельный жанр, для простоты именуемый фэнтези, то есть, фантазией. Будто вся остальная фантастика уже и не фантазия, а реальность. Но ведь можно сделать и такое допущение! Например, у всемирно известного Жюль Верна все его романы оказываются фантастикой лишь на момент опубликования! Спустя пару десятилетий многое из того, что в них описано, стало реальностью. На Луну летали, под водой плавали. Конечно же, мсье Верн хорошо разбирался в современной ему технике, много читал и изучал, стараясь сделать свои замечательные книги достоверными, а значит, близкими к реальности. Он кое-что предугадывал, кое-что использовал из уже имеющихся идей. И был популярен.
Вообще, конец 19-го, начало 20-го века - это настоящий расцвет научной фантастики, где-то даже гимн сверхчеловеку и мечтания о его появлении. Даже в тех произведениях, которых сложно назвать строго фантастикой, все равно есть элементы именно научного подхода, технических описаний, открытий, озарений, в общем - работы ума на пределе реальности. Здесь реальность, на грани - научная фантастика, за этой гранью - Запределье и сказка. И далеко не очевидно, что подталкивает к открытиям, накопленные технические знания или фантастические идеи, в поиске реализации которых эти знания получаются.
И ведь не только для технического прогресса можно отыскать некую связь, между литературой и действительностью. Фантастика может моделировать социальные отношения и предлагать механизмы для их изменения. Может быть сатирической и наставительной. Ведь и "Приключения Гулливера" фантастика.
Следовательно, можно отсюда сделать вывод о том, что фантастика является в немалой степени показателем умонастроений самого общества, да и отношений в нем.
И связь эта не может быть односторонней! Не только литература показывает современное себе общество, но и влияет на него! Книга - пища для ума, и как любая пища может быть полезной и просто вкусной, необходимой для поддержания существования и даже вредной. Взять, к примеру, советскую фантастику. Да, она нравоучительна и полна воспитательных идей, необходимых строителям коммунизма. А разве любая другая не ставит перед собой те же задачи? В советской фантастике сильный воспитательный дух, множество идеалистических идей, но при этом это и научная и социальная фантастика Грани, фантастика поиска, мысли, действия. И "Тайна двух океанов" Григория Адамова заслуживает внимания не менее "Двадцати тысяч лье под водой". Как "Плутония" Обручева не менее "Затерянного мира" Конан Дойля, "Аэлита" Толстого не менее "Принцессы Марса" Берроуза. "Страна Дремучих трав" Крапивина, "Каллисто" Мартынова, романы Беляева, многие другие произведения. А параллельно сказки Носова и Волкова для маленьких читателей.
Вообще, как мне кажется, эволюция художественности в русской литературе носит характер не эволюции, а революции. Конечно, это во многом связано с общественно-политическими процессами, но сам характер литературы как-то скачкообразен. Прежде всего, русская литература начиналась как литература религиозная и религиозно-философская, именно поэтому она сохранила до сих пор практически в каждом произведении некие откровения морально-этического плана, нравоучения, эсхатологию. Именно с конца 19-го века литература начинает это осмысление религии в себе и себя в религии и происходит это, вероятно, в силу особенностей развития самой Российской империи, с ее оттянутыми и отложенными социальными преобразованиями, распространением европейских философских идей и их переосмыслением, войны этих идей. Начавшегося, едва ли не с начала 18-го века жесткого противостояния "западников" и "славянофилов", в которое, в той или иной степени, кажутся вовлеченными буквально все. Причем, славянофильство, со временем, начинает получать поддержку правительства, соответственно одобрение церкви (огромный удар по позициям которой нанесло ее превращение в Священный синод под управлением императора), а "западничество" зачастую путается в изучении разного рода европейских идей и, оттираемое в сторону, революционизируется.
К тому же, уже к концу 19-го века, с ростом образованности населения и ростом роли иных, кроме дворянства, слоев населения, нарождением буржуазии и рабочего класса, нерешенностью крестьянского вопроса, под европейским воздействием (французские утопические социалисты давно были известны, но не был силен тот класс, который этой философией "заражался"), в связи с социальными потрясениями в обществе (Крымская война, отмена Крепостного права, убийство царя, войны за "освобождение Балкан" от Османской империи, жесткая политика Александра III, вызвавшая рост национального самосознания, социалистических идей), Литература становится, как мне кажется, слишком поднадзорной, ретроградной, просто вызывающей активное развитие как упаднических идей, разочарованных жизнью настроений, так и эстетствующего символизма, и даже некоторого авангардизма. Ярко это проявляется в поэзии конца 19го начала 20го века. Но, мне лично кажется, что Серебряный век закончился не Октябрьской революцией и, тем более, не в 1922 году, хотя его отголоски слышны были еще долго, а гораздо раньше. Многочисленный класс рабочих и крестьян был вообще далек от этой поэзии и его занимали совсем другие заботы. В то же время, как государственное устройство требовало стимулирования роста националистических настроений, имперского мировоззрения, панславизма, в конце концов. Все эти отложенные преобразования привели к тому, что в период между революциями в России было несколько разнонаправленных векторов, направлений литературного даже поиска. Точнее, разными были умонастроения искателей: государство поддерживало одно, в среде интеллигенции вместе в "упадническими" гуляли и мессианские идеи по обыкновению, которые требовали немедленно найти выход, пусть даже и разрушительный, буржуазия требовала свою эстетику, она искала ее, а большая часть остального общества старалась просто выжить, что на фоне распространения образования (пусть и вынужденного, но необходимого для промышленного роста), закладывало литературный поиск уже представителей и этого класса. Вот и получается, что как таковой эволюции в начале века не получалось. Войны, что проигранная русско-японская, что, тем более, Первая мировая, не просто легли тяжким бременем на страну, они еще и подчеркивали и усиливали ее проблемы, рождали новые, "окопные" идеи...
В общем, если говорить об эволюции на примерах, то отсутствие этой эволюции как таковой можно проиллюстрировать, хотя бы героями десятилетий или двадцатилетий. Как они менялись. Кто они были эти герои. От поэтических образов незнакомок, ночью по городу бродящих и чудных по определению, до тех же образов уже совсем не незнакомок. Творчеством одного единственного поэта можно подчеркнуть революционные рывки эстетики. В самом деле, ну вот первое:
Мой голос глух, мой волос сед.
Черты до ужаса недвижны.
Со мной всю жизнь - один Завет:
Завет служенья Непостижной.
Потом лиричное...
Ночью вьюга снежная
Заметала след.
Розовое, нежное
Утро будит свет.
Встали зори красные,
Озаряя снег.
Яркое и страстное
Всколыхнуло брег.
Вслед за льдиной синею
В полдень я всплыву.
Деву в снежном инее
Встречу наяву.
И здесь же гордое, патриотичное...
Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы - мы! Да, азиаты - мы, -
С раскосыми и жадными очами! Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас -
Монголов и Европы!
А потом...
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом - огни, огни, огни...
В зубах - цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
И от всей религиозной метафизики...
А вон и долгополый -
Сторонкой - за сугроб...
Что? нынче невеселый,
Товарищ поп?
И почти той же Прекрасной даме...
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
- Уж мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И - бац - растянулась!
Конечно же, с революции начался отсчет совсем другой эстетики, совсем другой литературы. Для начала, бушующие идеи Мировой революции. Эта ведь идея действительно захватывала, звала. Тот же Блок поддался ей. Да и часть литературы навсегда отрезала себя, удалившись в эмиграцию. Получилась ситуация, когда эстетика стала не просто разной, а враждебной. Образы, мысли, творчество уже разнились тем, что кто-то остался в стране, а кто-то эмигрировал. Кто-то еще остался подключен к мировой литературе в целом, но при этом был оторван от своей, так сказать, почвы, а кто-то жестко себя отделил от всего остального мира, и занимался поиском своей собственной эстетики, эстетики революции...
Прежде всего, она была основана на победившем материализме. То, что в дореволюционное время еще противостояло этим взглядам, теперь было "отметено на обочину истории". Идеи мировой революции, идеи крайнего освобождения не только из-под классового гнета, но и из-под влияния "буржуазных пережитков": церкви, семьи, национальности... А, самое главное, эстетика революции строилась на классовости искусства. Или "классовой" оценке этого искусства. Создание "пролетарского" искусства, как некоего, отдельного, не опирающегося на классическую традицию совершенно нового. Следовательно, это поиск новых форм и борьба с пережитками.
Еще Герцен писал про алгебру революции, в основе которой гегелевская диалектика. Между прочим, революционный порыв, разрешающий многие вопросы, вот что у него эта диалектика. Наш человек постоянно в поиске истины и, придумав ее где-то, ничтоже сумняшеся принимается возводить в абсолют. Потом разочаровывается, отрицает. Потом отрицает отрицания. Это не то чтобы путь сердца, а не разума, скорее постижение верой, поиск веры. И путь этот начался довольно давно, еще с превращения церкви в синодальный орган государственного аппарата. Путь этот и "Житие" Аввакума, и Чаадаев, и Бакунин, и Радищев, и Кропоткин, и Ленин, да много еще кто. Путь не просто философский, а еще и социальный, будто бы взамен "преданной" и обгосударствленной веры нужно было обязательно найти что-то иное.
Мощная и не приемлющая никаких пауз, никаких соглашательств идея Мировой революции затронула общественную жизнь целиком и полностью, она не просто изменила, она все прошлое практически изничтожила. Преодолевая, таким образом, все накопленные до этого противоречия. Трагично, жестоко, но уничтожила часть общества с его идеалами, с его культурным наследием, но и попыталась создать совершенно иной тип человека. Нового человека. Сверхчеловека. Можно по-разному называть, но суть остается той же. В крайности своей, революция стремилась разрушить все, общественные отношения, личные, в том числе семью, веру... С одной стороны, это ужасно, с другой - понятие семьи должно было, как бы распространиться на всё человечество в целом. Свобода каждого индивидуума становилась безусловной, требовалась его повышенная ответственность за все происходящее, но для этого нужно было переформировать его сознание. Для этого должен был произойти отказ от многого, и для этого революцией должен быть охвачен весь мир целиком. Потому как трудно любить всех, но не всех.
"Даже самый либеральный бог дает лишь одну свободу выбора: верить или не верить, быть с ним или с Сатаной, идти в рай или в ад. Примерно такое же право предоставляет коммунизм. Тот, кто не хочет верить, может сидеть в тюрьме, которая ничем не хуже ада. А для того, кто верит, для советского писателя, видящего в коммунизме цель своего и всеобщего существования (если он не видит этого, то ему не место в нашей литературе и в нашем обществе), подобной дилеммы не может быть" (А.Синявский)
Однако революция не могла быть продолжена теми, кто приходил к власти в Стране Советов. Уже в самом ее начале, кто-то должен был закалять сталь, а кто-то мог разъезжать в относительно комфортабельных вагонах, кто-то должен был умереть за идею, а кто-то отправлял на смерть. Целые поколения молодых людей фанатично сжигали себя на алтаре революции, не щадя и других, можно сказать, что самые активные, самые верующие в правильность своего дела гибли и умирали, в то время как жили, росли и взрослели иного склада, иного типа люди, так называемые, советские служащие. Разделяющие. Сочувствующие. Но совсем не фанатично мыслящие. А еще разные Корейки, Берлаги, то есть те "кадеты", которые не как у Маяковского потеряли красную шапку и были растерзаны волками революции, а сумели полностью перекраситься и дождаться пока волки постарели, потеряли зубы или повымерли...
Основа сталинского государства - чиновничий аппарат. А его прагматичный подход к жизни требует спокойной, медленной эволюции, а не революции. Карьерного роста, а не субботника. У Оруэлла показательно хорошо описан момент, когда один свинтус занимается стройкой, новым прорывом, а второй, растит себе "песиков".
Важно еще и то, что революции часто совершаются "из-за того что" и "потому что", вопреки прогнозам и чаяниям любых желающих эту революцию развязать. Чтобы кто ни говорил по этому поводу, революции можно долго готовить, но свершаются они всегда неожиданно и по совершенно непредсказуемому сценарию. И что будет после победы никому неизвестно. Вообще, глупо думать наперед прагматикам революций. Российская империя была совсем не той страной, в которой должна была победить революция. Кроме того, так уж получилось, что больше она тогда нигде победить не смогла, вот и возник известный вопрос - Что делать? Второй известный вопрос возникнет лишь только после первого, и чаще всего он будет связан со спорами относительно первого.
Революция свершилась в довольно бедной, разрушенной войной стране, так что вопрос экономической жизни был очень острым. Плюс новое, материалистическое сознание требовало решительных действий, успехов, зримых результатов. Социалистического реализма, отраженного даже в фантастике.
"Запечатлеть движение к цели и способствовать приближению цели, переделывая сознание читателя в соответствии с этой целью, - такова цель социалистического реализма - самого целенаправленного искусства современности." (А.Синявский)
На этапе становления, на этапе строительства этот реализм, безусловно, выигрышен, он захватывает умы, когда ты видишь, как меняется вокруг действительность. Соцреализм - предметен, но и формален. В нем самом уже ограничен поиск, поскольку есть ограничительные мотивы. Он монументален, но в очень узкой области. Очень точно и верно должной быть понятой. Союз рабочего и колхозницы. Дворец советов и Ленин-флюгер. Он требует успехов и не терпит конкурентов. И стоит очень внимательно оценивать само появление этого термина, этой идеи. Ставший доминирующим посылом в искусстве, этот социалистический реализм как бы подчеркивает окончание революционного рывка, поскольку революция не сдержана формальностями, она вообще не может быть ограничена, это как любой авангард, который может быть не понятым, может быть просто бредовым, неинтересным, бессмысленным, гениальным, провидческим, но, в общем и целом, и прежде, разным.
Когда социалистический реализм утверждается как государственная идеология (а это, судя по заявлениям, происходит в начале 30-х годов), он душит все остальное, и именно поэтому, по большому счету, быстро вырождается. Вырождается в смысле идей, поскольку "вывеска" может оставаться, а суть уже не та. Под этой вывеской государственная идеология делает сильные виражи: от побеждения старых классов и утверждения нового во всем, от революционного искусства - к застывшим монументальным формам дозволенного и пропагандистко-монументального "восхвализма", смененного героическим послевоенным переживанием страшной войны, размягчается коротким оттепельным обманом и тихо стареет "застоем". Интересно, что фантастика, которая сама по себе многое характеризует, проходит довольно любопытный путь. Советская фантастика начинается, как и мировая, с научной и героически-приключенческой. Как продолжение идей Жюль Верна. Такой себе научно-технический, романтический фантастический реализм. "Плутония" Обручева была написана в 1915 году, хоть и опубликована в 1924. Это и "Блистающий мир" Грина, ведь его тоже можно назвать фантастикой. Это, конечно, Беляев. Это, определенно, Алексей Толстой с его "Аэлитой" (возможно Бэрроузом навеянной) и "Гиперболоидом инженера Гарина". Однако, кажется, что расцвет такого рода фантастики не наступает. Может быть еще и потому, что рассчитывается она, несмотря на романтический флёр, на сильных духом людей. На свободных людей. Ариэлей. А где теперь они?
"Никогда литература не была подлее, услужливее, развращеннее, чем сейчас. Советский режим растлил, запугал, закупил ее и сделал своим подголоском. Не литература, а дрозд насвистанный. Отдаю должное, дрозд поет неплохие умные песни, но односторонние, он поет только "за", а попробовал бы он петь "против". Отсюда очень плохая особенность. Появилась масса дроздов фальшивящих, масса писателей, которые ценят свой талант, как проститутка свое тело". Это запись в дневнике Зуева-Ордынцева, автора "Сказания о граде Ново-Китеже", то есть, тоже фантаста реалистического направления, который потерял этот свой дневник, сданный потом куда следует.
После официального утверждения социалистического реализма фантастика не могла не стать пропагандой этого самого социалистического строительства. Именно поэтому советская фантастика становится "фантастикой ближнего прицела". Да и умы граждан всецело готовы принять фантастику, похоже, лишь как литературно обработанное информационное сообщение. Как данность завтра. От этого она и становится и реалистической, и злободневной, как "Победители недр" и "Тайна двух морей", перекликающиеся с жюльверновскими "Путешествием к центру Земли" и "Двадцать тысяч лье под водой", однако исполненные другого смысла, смысла социалистического строителя, готового защищать свои завоевания и выявляющего как слабых своих сограждан, так и шпионов. Казалось, что такой фантастике должна быть открыта путь-дорога. Но, оказывается, и тут не все так просто, если принять во внимание статью того же Беляева.
"Выходит в свет научно-фантастический роман, и в несколько часов весь тираж буквально расхватывается. В библиотеках на такую книгу непрекращающаяся очередь. В анкетах журналов читатели неизменно выдвигают научную фантастику на первое место. Молодые читатели-школьники при встречах с издателями настойчиво требуют выпуска книг научно-фантастического содержания"...
"Когда-то журналов, печатавших научную фантастику, было много. Сейчас издается только один журнал - "Вокруг Света". Другие же журналы, как общее правило, научной фантастики не печатают. "Рынок сбыта" для научной фантастики крайне ограничен."
"Неблагополучно было и с редакторами... Прежние редакторы были хорошо подготовлены политически, некоторые из них имели неплохое образование из области так называемых гуманитарных наук, знали историю, литературу. Но в области технических и естественных знаний они, за редким исключением, были совершенно беспомощны... Те же редакторы, которые были более или менее знакомы с техникой, впадали в другую крайность - они старались превратить научную фантастику в сухую "занимательную" технологию или электротехнику в диалогах... "Напишите роман об электроизоляторах", - предлагал один из таких редакторов."
"Литература всегда такого сорта, какого сорта литератор, создавший ее. Вернее же, писатели не жалуют научную фантастику потому, что писатели, как и редакторы и критики, не слишком тверды в технике, физике, биологии. Жанр этот очень трудоемкий и требует для каждой работы большой предварительной подготовки. Не может не отпугивать писателей и положение Золушки, в котором пребывает научная фантастика в нашей литературе." ("Литературная газета", 15 мая 1938 года)
Мне кажется, что такая ситуация симптоматична. Фантастика, как революционный авангард может привести неизвестно куда. И, по всей видимости, в определенных условиях совершенно не хочется размышлений о будущем. Нет, выходит, конечно, "Звезда КЭЦ", но и время требует не Беляева, а Шпанова. Между написанием "Победителями недр" и "Тайной двух океанов" Адамова совсем немного проходит времени, однако как сильно меняется тональность произведения, от мирного социалистического строительства до военного похода.
А послевоенное время было не менее сложным для фантастики. Разруха. Голод. Пережитая и переживаемая война. И не только это. Открытие СССР миру и мира для СССР. Советский солдат побывал в Европе. Советский человек получил помощь от проклятых буржуев и дрался с ними плечом к плечу, чтобы убить немецкого рабочего. Смерть Сталина, 20й съезд и наступившая ракетно-космическая эра. Публикуются Ефремов, Мартынов. Это Стругацкие, которые вроде как поначалу написали на спор, о том, что мало хорошей фантастики. Мир коммунистического будущего. Мир уже где-то переосмысленный. "Меня просят предсказать будущее, а я его хочу предотвратить" - это слова не советского, но настоящего фантаста, который не считал себя даже фантастом и лишь "451 по Фаренгейту" называл научной фантастикой... Это переосмысление, размышление о будущем. И если считать, что можно предугадать и создать реальность литературным произведением, то не получается ли так, что скисшее освоение космоса, возвращение людей к природе вещей, отсутствие рывка по преодолению пространства и времени связано, прежде всего, с предугаданной и осмысленной фантастами незаконченной эволюционно-революционной перестройкой человека из человека разумного в человека человечного?
Сталинский "соцреализм" сгорел в войне, поскольку именно война изменила умы и само общество. Родина-мать может быть монументальной, но она уже не совсем социалистический и вообще не революционный реализм, на мой взгляд. А нечто иное. Само понятие Родины для настоящего революционера несколько странно, если вообще невозможно. Настоящий революционер, настоящий коммунист мыслит общечеловеческими, а не национально-ограниченными проблемами. Нет границ всему! И семье, и стране. Коммунистическое общество, в отличие от утопического не может быть ограничено, оно должно включать в себя всех, поскольку требует определенного сознания, общих и совместных усилий. Да и с риторикой революционного авангарда к середине века в стране сложнее было, когда буржуи, пусть и вынужденно, но помогали, а немецкие рабочие, классовые братья, пусть и обмануто, но воевали и жестоко воевали, на уничтожение.
Этот "соцреализм" не такой уж и реализм был на самом деле, а некоторая смесь классицизма, романтизма с реалистическим "обвесом", ампира имперского... а в таком случае, это не революционное искусство во-первых, это некоторое развитие уже само по себе во-вторых, и это определенный задел на будущее в-третьих. В том случае, если это будущее случится. Это как идеи. Не просто же так появляются характерные стили в тот или иной период, империи нуждаются в утверждении, только демократии страдают противоречиями...
"для художника, который верно служит своему народу, не существует вопроса о том, свободен или не свободен он в своем творчестве. Для такого художника вопрос о подходе к явлениям действительности ясен, ему не нужно приспосабливаться, принуждать себя, правдивое освещение жизни с позиций коммунистической партийности является потребностью его души, он прочно стоит на этих позициях, отстаивает и защищает их в своем творчестве". (Н.Хрущев)
Советская фантастика описывала современность, как будущее и будущее, как современность. Неслучайно же писателям приходило так много писем от читателей, которые, то желали плавать на подводной лодке "Пионер", то отправится покорять недра Земли, то на Марс. В таком подходе можно видеть отражение действительности, отражение идей, будоражащих умы граждан. Спустя пару десятилетий меняется тональность фантастических произведений. Героям приходится не строить будущее, не жить в современном читателю мире, а все позже и позже в будущем. Если на Каллисто Мартынова земляне встречаются с коммунистическим обществом, герои Адамова и Алексея Толстого пытаются его строить, то в ефремовских "Туманности Андромеды" и "Часе Быка" описывается уже оно совсем далекое... Возникает странное ощущение, что писателю уже нечего искать в настоящем, да и нет у него такого стремления. Настоящее идет своим чередом, а вот в будущем... Пусть пройдет хоть тысячу лет, но идеальное общество будет построено!
Одновременно появляются замечательные книги братьев Стругацких, в которых уже появляются вопросы о настоящем, изучаемом сквозь призму выдуманных миров, через гипотетические сообщества, моделируемые на основе каких-то современных к выходу романов идей. Предполагается опасность ошибок утопий. Делаются некоторые предостережения.
Конечно, для полноты выводов необходимо гораздо более глубокое и всеобъемлющее исследование, но, все-таки, определенная тенденция просматривается. Вслед за этими произведениями появляется новое поколение советских фантастов, однако, идеи в их произведениях уже совершенно иные. Так, замечательный писатель-фантаст Василий Головачев, рассказ которого мне встречался еще в сборнике 1977 года, к концу века постепенно свои фантастические идеальные коммунистические общества будущего превращает в узко национальные. Пережитки прошлого, отживающего капиталистического мира превращаются в хищный, строго западный "темный" мир, враждебный "светлому" языческому славянскому, ограниченному территориальными границами уже даже не Советского Союза, а Российской Федерации. Тут, конечно, есть некоторая аналогия с "Властелином колец" Толкиена, где светлые эльфы вынуждены переселяться, уплывать на Далекий запад, а с востока обычно приходят орки из Мордора. Еще один писатель, Василий Звягинцев, в своей серии книг, начавшейся "Одиссеем, покидающим Итаку" в конце 70-х годов, поначалу описывал отдельных землян, конечно же, советских людей, сражающихся с враждебными пришельцами. Которые, как оказалось, влияли на общественное развитие человечества. И довольно давно. Идея некоего постороннего влияния (от пришельцев до масонов) требует отдельного осмысления, так что пока просто ее отмечу. В книгах Звягинцева герои оказываются не только в иных мирах, но и в своем родном мире, только немножко в прошлом.
В те времена, когда Василий Звягинцев только делал первые шаги на литературном поприще, изучать прошлое можно было только по четко указанному курсу и в совершенно ограниченных рамках. Именно с XX съезда партии, на котором прозвучала критика действий советского руководства, появилась даже не возможность, а мысль об исследовании этого прошлого, об изучении и понимании ошибок и причин неудач. Таких как начало Великой Отечественной войны, причин страшных потерь, гибели множества людей. Если говорится о том, что были допущены ошибки, то волей-неволей запускается механизм осмысления действий и литературные произведения как раз хорошо характеризуют этот процесс. Это хорошо понимают сегодняшние авторы альтернативок, герои которых толпами врываются к Сталину и Берии с требованиями немедленного уничтожения Хрущева и всех, кто причастен к XX съезду партии...
Вот только фантасты не историки, чья наука не терпит сослагательного наклонения. Они, открывая для себя прошлое, постепенно начинают это прошлое менять. Переписывать. Моделировать. Что было бы, если? Меняют это прошлое, по своему разумению, которое, по мере накопления знаний и личного опыта автора, а также в силу некоторых обстоятельств или высшей необходимости (например, борьбы с "масонами" или "пришельцами") постепенно изменяется. И тут уже происходят метаморфозы, к примеру, из советского это прошлое становится белогвардейским, как в романах Звягинцева. Или, точнее, имперским. Беда, что с тем же результатом, ведь вокруг опять враждебное окружение, которое пытается уничтожить светлое, духовное, советское, русское...
Сегодня не так много читающих Мартынова и Крапивина, Адамова и Беляева, Ефремова и Обручева, братьев Стругацких и Кира Булычёва. Сегодня замечательный фильм по мотивам творчества Игоря Можейко-Булычёва "Гостья из будущего" не частый гость на экранах, да и воспринимается какой-то советской сказкой. Но много ли в сегодняшней фантастике, публикуемой на просторах бывшего Советского Союза теперь будущего? Именно светлого, которым оно обязательно должно быть? Или опасного, как предостережение, каким оно может оказаться, может стать, если ничего к лучшему не сделать.
Нет! Конечно, есть книги современных авторов, описывающих будущее мира, но какое? По большей части в нем бушуют звездные войны, которые ведут даже не государства, а корпорации, завладевшие ресурсами. И герою, не солдату, практически не осталось места в современной фантастике. А еще больше стало фантастики альтернативной. Точнее, альтернативной истории и это тоже маркер здоровья самого общества.
Теперь к землянам почему-то редко попадают гости из будущего, а если и попадают, то только для того, чтобы отправить их самих в прошлое. "Лучшие" представители человечества, которые туда отправляются, имеют обязательно "правильную" национальность, случайные инородцы просто уничтожаются или быстро становятся "неправильными". В том же обязательном порядке, прямо как верные партийцы, эти "новые лучшие" враждебно относятся к "либерастам", мечтают о поверженной "Пиндоссии" и принимаются, ничтоже сумняшеся, за работу. Обычно это бывшие неустроенные ветераны войн, мастера рукопашного боя или фехтовальщики, завсегдатаи исторических форумов, здорово разбирающиеся в технике практически любого века; знатоки науки, умеющие построить не только самогонный аппарат, но и броненосец Петру Первому, а на самый крайний случай, для монголо-татарских завоевателей у них есть мудрые языческие волхвы и гранаты. В зависимости от времени, в котором оказываются эти путешественники, они, с большим удовольствием, становятся либо сами царями, либо особами, приближенными к государю-императору (товарищу Сталину, нужное подчеркнуть), на крайний случай чекистами или видными военными деятелями, выдающимися теоретиками, "слугой царю, отцом солдатам". Все проблемы в авторском толковании существуют исключительно из-за внешнего враждебного окружения, а внутренние - только в силу технического отставания от развитого "загнивающего" запада. Причины этого отставания в расчет обычно берутся мало, говорится о них невнятно. Известное булгаковское выражение о разрухе, которая не в клозетах, а в головах, понимается лишь в духе прусских фельдфебелей, то есть героями она лечится страхом и палкой. Я бы даже сказал, революционной гильотиной. Удивительно, но создавая образ врага в западном мире, особенно в нелюбимой ими Британской империи и еще более нелюбимых США, многие современные фантасты, так сказать, писатели, рисуют своих героев, действующими совершенно в том же ключе, что и этот самый враг в их собственном разумении! Лишь теперь, благодарю герою-попаданцу, полному секретов нового времени героически удается наверстать техническое отставание. Ну, а политика? Политика наших современников в прошлом несравненно жестче, нет никаких ограничений в средствах, была бы цель. Никакой рефлексии, никаких переживаний. Неугодных - на тот свет! Шантаж, подкуп. Если Остап Бендер знал несколько сот сравнительно честных способов отъема денег, то здесь герои подчеркнуто мыслят вне какой-то там честности. На кону же великое светлое будущее целой страны! А цель - оправдывает средства. Надо украсть? Украдем. Надо обмануть? Обманем. Убить? Убьем. На худой случай в кармане всегда дежурные заготовки по производству самогона или оружия по чертежам будущего. Подчеркну, герои обыкновенно военные или царские особы. Какие-то там крестьяне, не дай бог борцы за права и свободы или гнилая интеллигенция не встречаются. Народ всегда представляется этакой серой послушной массой, среди которой бродят животворящие силы быстро обучаемых охранников для "особы" и обязательные пары "гувернашек" для интимного пользования; массой, живущей мыслями только об одной еде (ах, простите, и духовности), получив которую стараниями современника - вселенца в царя, они готовы за него на все. Умилительные примеры описываемой любви, думаю, каждому читателю альтернативок встречались.
Эти современные писатели-фантасты, с разной степенью талантливости и мастерства, так и продолжают "бродить" (не путать с "бредить") по своему и чужому прошлому. С непонятной, видимо даже им самим, целью. Они словно копаются в ворохе грязного белья на свалке в поисках чистой вещи. Они будто отказываются от самих себя, от своего собственного прошлого, сделавшего их реальностью, сделавшего их действительностью, то есть, сделавшего их такими, которые могли бы понять ошибки этого самого прошлого, а поняв, не допускать их в дальнейшем! Увы, но они сознательно застряли в "ловушках сознания", добровольно отказались от будущего. Редко когда авторы моделируют фантастические, измененные деятельностью своего героя миры в будущем, в том времени, которое наступит позже жизни самого автора. И если и пытаются, то эти миры все равно у них выходят неживыми и проблемными, потому как от правды не убежишь. Если ранее фантасты грезили о будущем всего человечества, о том, как люди станут лучше, даже об объединении их в единое сообщество, не важно, коммунистическое или идеалистическое, ментальное, то сегодня создаются резервации мысли, резервации сознания, происходит какой-то разгул нацизма в сознании. Отделением себя от остального мира. Обособлением своей "высокой" духовности. Жестким противостоянием и жесточайшими действиями, которые бушуют на страницах фантастических книг. Совершенно сознательным образом врага в духе настоящего фашизма. Обитаемый остров оказывается действительностью! А башни ПБЗ... что же, теперь мнемотрансляторы недостаточно хороши, приходится искать индивидуальные мнемопередатчики, печатать всевозможные ванвогтовские знаки подчинения великим и могучим языком... Враги среди нас, оглянитесь! Не видите? Так они же живут в нас самих!..