Аннотация: Мой второй рассказ , также написанный в 2006-м году
Первый день
В этот день он проснулся очень поздно , и проснувшись , долго лежал , не открывая глаз и не делая ни малейшего движения , лишь иногда редко и крупно вздрагивая . Во всём его теле жило такое ощущение , какое бывает у космонавтов , только что вернувшихся из свободного полёта в невесомости обратно к Земле . Ему казалось , что стоит ему хотя бы пошевелить пальцем , как мышцы надорвутся , не выдержав напряжения , казалось , что земное притяжение давит на него многотонной плитой , делая его тело всё тяжелее , вдавливая его в кровать , тесня грудь и мешая дышать .
Комната постепенно словно наполнялась тёмной , грязной водой . Даже сквозь закрытые веки он понимал , что день сегодня выдался серый , тусклый , унылый . Этот день вот уже в течении многих часов медленно , лениво , словно бы помимо собственной воли творился где-то высоко в небесах .
Наконец он , сделав над собой невероятное усилие , поднялся с постели и , морщась будто от сильной боли , оделся , потом надел очки и , подойдя к окну , аккуратно , точно боясь повредить , открыл его , при этом несколько раз взмахнув перед лицом рукой , отгоняя кого-то невидимого , и опёрся руками на старый , с местами осыпавшейся краской , подоконник . На улице стоял один из тех серых , ровных и спокойных дней конца августа , когда казалось , что весь мир после многовековых метаний наконец-то пришёл в состояние абсолютного равновесия . Ни малейшее дуновение ветерка не нарушало спокойствия сочной , почти по-осеннему тяжёлой листвы , а сухой , равномерно рассыпанный между гладким серым небом и спокойной , тускло-зелёной землёй , бисер мороси был настолько мелким , что даже не смачивал слоновьей кожи асфальта . И , как и обычно в подобные дни , скромно стоял над миром невыразимо прекрасный , неведомо из какой дали прилетевший запах горького дыма , оставшегося после сожжённых листьев .
Некоторое время он радостно вдыхал воздух этого тихого , влажного спокойствия . Затем , услышав хриплые , злобные выкрики игравших во дворе детей , он передёрнулся всем телом , точно бы ему за шиворот упала холодная , тяжёлая капля , так же аккуратно закрыл окно , вновь взмахивая руками перед лицом , и решил наконец-то заняться делом . Сходив в коридор и погремев там чем-то , он , спустя несколько минут , вернулся в комнату , неся в одной руке короткий металлический цилиндр , а в другой - деревянную палку . Подойдя к стоящему у противоположной окну стены шкафу , он опустился около него на колени , поставил цилиндр на пол , разместил палку на цилиндре , и , просунув один её конец в выемку под шкафом , надавил на другой коленями и , действуя палкой , как рычагом , принялся поднимать шкаф . Выполнив это , он , с опаской глядя на выгнувшуюся дугой палку , быстро просунул руку под шкаф и вытащил оттуда старую , истёртую бежевую коробку из-под конфет . Покончив с этим , он уселся на стул и выложил из коробки на стол небольшой пистолет , похожий на чёрную крысу . Ловко проверив механизм и магазин с патронами , и похоже , оставшись довольным увиденным , он снял пистолет с предохранителя и снова положил его в коробку , но коробку под шкаф прятать не стал , а задвинул её за диван . Скоро придёт с работы мать , а она , разумеется , такого видеть не должна . Мать пришла почти по расписанию и практически с порога начала орать на него по одной из стандартных причин , по которым матери орут на своих детей . Он смутно посмотрел на неё , пытаясь понять , что это за странная женщина и чего она от него хочет . Устав орать , мать , провожаемая его печальным взглядом , ушла в свою комнату . Подождав , пока она приляжет отдохнуть , он понял , что пора , и эта мысль не вызвала у него ни восторга ни страха - вообще никаких эмоций . Вытащив из коробки пистолет и оставив её за диваном , он начал одеваться . Выйдя на улицу , он пошёл по широкому , плоскому двору . Путь на остановку - странная загогулина между почти круглой автостоянкой и двумя соседними многоэтажками , напоминает то ли греческую букву , то ли японский иероглиф . Сколько раз он проходил по этому пути с тех пор , как понял его истинное предназначение . Сначала он казался ему дорогой на эшафот , потом - красной ковровой дорожкой , ведущей ввысь , но сейчас он чувствовал только усталость и желание поскорее закончить то , что нужно . Крыса беспокойно , царапаясь жила в кармане . Вот и дорога . Машины скользят по ней , кажется совсем беззвучно , но стоило ему подойти к её краю , намереваясь перейти на другую сторону , как одна из них злорадно обдала его с ног до головы водой из неизвестно откуда подкатившейся под самый тротуар лужи . Повернувшись , он удивлённо , с детской , наивной обидой долго смотрел на два её красных огня . " Окатила , - нелепо подумал он , - Хорошо , что не окотила " . Остановка - серый прямоугольник асфальта , затерянный где-то в глубинах Вселенной . Автобус - вроде бы обычный бело-синий рейсовый " Mercedes " - приближается невероятно медленно , словно королевская прогулочная яхта . Он смотрел на него даже с какой-то гордостью , словно он был ручной собакой , которую он сам вырастил и в воспитание которой вложил немало труда . " Он - мой " , - горделиво подумал он . Автобус казался невероятно длинным , как лимузин и скользил мимо него невыносимо медленно . Но вот остановился . Распахнутая дверь - врата или рая или ада . В тот момент два этих противоположных понятия на одно короткое , страшное мгновение слились для него в одно . И вот шаг вперёд . Последний шаг . Теперь вытянуть руку из кармана . . . Никто не закричал , не издал даже ни звука , когда кондуктор начал удивлённо клониться влево , размазывая по стеклу широкую красную полосу . Тишина стояла такая , что у него в ушах возник тонкий визг , похожий на тот , который столь неприятно поражает в первый момент после включения телевизора . Увязая в полу автобуса , как в болоте , он пошёл вперёд . Мир впереди разделился на три части - лобовую и две боковые . Водитель . Смотрит испуганно . Но - выстрел . Упал , уткнулся лицом в пыльный пол почти у самой первой двери . Он оглянулся . Они ломились в открытые двери , точно мыши , спасающиеся с тонущего корабля . Он не преследовал их . В тот момент они были ему неинтересны . Подождав , пока все выбегут , он уселся в водительское кресло и дотронулся пальцами до кнопок . Двери с пневматическим шипением закрылись , отделяя его от мира , а мир - от него . Некоторое время он сидел спокойно , привыкая к новой обстановке , затем мягко похлопал рукой по приборной доске и нежно прикоснулся ногами к педалям . Автобус пошёл по окраине микрорайона медленно , аккуратно , но - хищно , точно готовясь к прыжку .
И вскоре впереди замаячил перекрёсток . Через него должен был проехать любой , кто хотел быстро попасть в эту часть города . Поэтому здесь почти всегда стояла пробка . Всю свою сознательную жизнь , сколько он себя помнил, он всегда мечтал проехать на красный свет . И вот теперь он понял , что этот злой красный круг , приказания которого обычно выполнялись беспрекословно , который был неумолим , как самый древний закон , от которого зависело - опоздать или успеть вовремя , которому подчинялись почти как божеству - не значит для него абсолютно ничего . И он выехал прямо на перекрёсток , остановился на середине этого серого , широкого скрещения , спокойно и точно , как будто бы истинно сложный , и , выпрямившись на сиденьи , стал ждать первого крика . И ждать пришлось недолго . Орут . Надсаживают лужёные глотки . Ну что ж , давайте покричим . И неожиданно легко , быстро - из кабины на мостовую . . . Кольцо крика вокруг него почти не изменилось , но тон его становился всё выше , по мере того , как стёкла , разлетаясь , превращались в брызги , свёркавшие холодным серым светом . Очередь машин , ещё секунду назад такая важная и чванливая , бросилась врассыпную . Бесстыдно громко крича - кричать так громко в общественном месте было невежливо - он забрался обратно в кабину и быстро повернул руль - решительно , необратимо . Автобус закричал ему в тон и , ухнув , вывернул на длинную и почти прямую Бикерниеку . В этом месте улица шла через лес . Этот лес он прошёл прямо , обеими ногами нажимая на педаль и слушая восторженный вой непривыкшего к такой свободе двигателя . За лесом начинался другой район - Пурвциемс . И он пролетел весь Пурвциемс со всеми его светофорами и перекрёстками , пролетел спокойно и гордо , прямо по осевой - все разлетались от него к обочинам или на тротуары - никого при этом не сбив и не задев , и наконец , выписав широкий дугообразный поворот , на максимально возможной скорости выскочил к перекрёстку с главной улицей города - Бривибас . На этом участке по Бривибас уже разрешалось ездить фурам - за квартал до этого они важно поворачивали на неё с путепровода над Чиекуркалнсом . И как раз сейчас на перекрёстке существовала одна из них , тянулся через него её обтянутый красным брезентом полуприцеп . И , может быть , автобус и смог бы обогнуть его , проскочить сзади - но уж слишком быстро вёл его возница , слишком спешил он к этому месту - одному из самых важных мест в своей жизни .
Удар пришёлся , казалось бы , в самый хвост полуприцепа , почти по касательной - но скорость была такова , что словно взрыв разразился над перекрёстком . Шквал осколков накрыл всю противоположную сторону улицы , остановку , настиг стоявших на ней людей , ворвался под навес удобной бензоколонки . Заваливаясь влево и разбрасывая во все стороны какие-то обломки и железные стойки , автобус громадной , страшной торпедой пролетел через улицу , пролетел заправку , вылетел , высекая задним свесом из асфальта искры , на маленькую , узенькую улицу Ропажу - и лишь там с жалобным рёвом обрушился на дорогу , ставшую ему внезапно такой враждебной , и , пробив ограждение , вылетел прямо на трамвайные пути . Лёжа в кабине , он ещё успел поднять залитое кровью лицо , успел увидеть несущуюся прямо на него удивлённую морду трамвая , его круглые сверкающие глаза . После этого всё исчезло .
Перекрёсток и все прилегающие к нему улицы были залиты дрожащей , пугающей и почти живой пульсацией красного и синего цветов . Люди ходили вокруг , разматывая жёлтые запретительные ленты , и никто пока не решался подойти близко к автобусу , кроме , разве что , пожарных , которые уже начали готовить рукава для тушения возможного возгорания . Мёртвый автобус валялся на боку , на его днище что-то шипело и жалобно капало , и смотреть на это днище , на его внезапно обнажившуюся трансмиссию , было столь же страшно , как страшно смотреть на внутренности кита , только что добытого на охоте где-нибудь далеко в океане .