Воробъев Анатолий : другие произведения.

Загадочное убийство на Куинс-Гейт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод книги современника Конан Дойля: загадочное убийство, талантливый сыщик, леди и джентльмены, прекрасные принцессы и сокровища, Добрая Старая Англия: "Овсянка, Сэр..."

  Здесь размещается текст перевода книги "Загадочное убийство на Куинс-Гейт". (По изданию 1908 года.)
-
  Капитан Генри Куртис
  "Загадочное убийство на Куинс-Гейт"
-
-
1).
Глава 1: Преступление
  Шоффэр неторопливо вылез из машины. День был жарким и пыльным. Человек упарился ждать на солнцепёке. Лениво подняв капот, он без всякого интереса начал осматривать мотор, пытаясь хоть чем-то занять себя.
- "Фриц!"
Девица лет двадцати, небольшого роста, окликнула шоффэра, выглянув из-за приоткрытой двери дома, напротив которого стоял автомобиль. Её голос, подобно внезапно брошенному камню, пролетел над Кенсингтон-Гарденс.
- "Фриц!"
Шоффэр выпрямился. Это был широкоплечий молодой человек 26-ти - 27-ми лет от роду. Волосы его были коротко острижены, мужественное, но вполне миловидное лицо чисто выбрито.
2).
  "Что случилось, мисс Этель?" - спросил он встревоженно. Его великолепный английский имел, однако, лёгкий немецкий акцент.
"Я хочу, чтобы ты немедленно отправился за доктором Блэком," - ответила девушка нервно, в голосе её явно слышалась тревога: "Что-то случилось с отцом. Он ушёл поспать, как обычно, после ланча, в дальнюю гостиную. Но теперь мы не можем его разбудить."
Шоффэр был человеком действия. Он не стал ничего уточнять, не медля ни секунды вынул рукоять кривого стартера, всунул её в отверстие бампера и энергично крутанул несколько раз. Отлично отлаженный мотор взревел, выплюнув облако дыма. Шоффэр вскочил на сидение, и автомобиль, резко развернувшись, стремительно помчался, поднимая пыль, в сторону Южного Кенсингтона.
3).
  Прошло не более десяти минут. Автомобиль, ревя мотором, вернулся, привезя с собою шустрого джентльмена, облачённого в длинный сюртук. На голове его несколько косо был нахлобучен цилиндр, надетый явно второпях. Это и был доктор Блэк, практиковавший в районе Кромвель-Роуд. Он, очевидно, был домашним врачом, пользовавшим семейство, обитавшее в доме. Быстро выскочив из машины, что свидетельствовало о его немалом опыте разъездов по вызову, доктор стремительно вбежал в дом, дверь которого немедленно раскрылась перед ним. В холле его встретила молодая леди, поднявшая тревогу и отправившая за ним шоффэра.
"Ох, доктор Блэк!" - воскликнула она, всплеснув руками: "Слава богу, вы приехали! Мы боимся, что отца хватил удар. Он отправился, как обычно, поспать после ланча, и сейчас мы не можем его разбудить!"
4).
  Юная леди быстро побежала по ступенькам, доктор последовал за ней в дальнюю гостиную, вход в которую был отделён от большой комнаты роскошной бархатной занавесью. В гостиной находилась леди лет сорока, прекрасно ухоженная и шикарно одетая, а также молодая девушка, очень похожая на ту, что сопровождала доктора; видимо они были сёстрами. Обе леди, пожилая и молодая, хлопотали около джентльмена пятидесяти лет, возлежавшего в широком и удобном кресле, скорее напоминавшем шезлонг, которому больше пристало находиться на морском пляже, нежели в гостиной богатого дома. Кресло было задвинуто в самый угол комнаты. Молодая особа, стоя на коленях перед креслом, массировала и растирала дряблые кисти рук старого джентльмена.
5).
Доктор быстро подошёл к креслу, взял руку джентльмена и проверил пульс, затем приложил руку к груди лежащего, стараясь обнаружить биение сердца и, наконец, приподнял пальцем веко, и взглянул на его глаз.
Закончив беглый осмотр, он повернулся к старшей леди: "Расскажите мне, леди Боулджер," - спросил врач, - "что же произошло?"
Леди отвечала весьма нервно, дрожащим голосом: "Сэр Джон, как обычно, во время ланча был в полном порядке," - сказала она: "Он говорил с девочками, как всегда, и ел жаркое, не более, чем обычно. Обыкновенный хороший ланч."
"Пил ли он вино?" - спросил доктор.
"Нет. Только виски. Две трети стакана..."
6).
Доктор кивнул головой.
"Затем он перешёл сюда, как всегда, часок вздремнуть. Мы стараемся не беспокоить его в это время. Если приходят гости, мы принимаем их в библиотеке. Он всегда предпочитал эту дальнюю гостиную, он не любил, чтобы его беспокоили."
"И потом?" - спросил доктор.
"Я пришла в четверть третьего, когда час минул, и хотела его разбудить, так как думала, что он спит, прикрыв лицо носовым платком, как всегда. Когда я увидела, что он спит, я вышла и хлопнула дверью, чтобы его разбудить, так как знала, что он назначил встречу на четверть четвёртого. Автомобиль его уже поджидал. Звук захлопнувшейся двери, однако, не разбудил его. Он не двигался, не шевелился."
7).
"И что вы сделали потом?" - спросил доктор.
"Я подошла к нему и подняла платок. Я испугалась, взглянув на его лицо. Оно было таким ужасно бледным... Затем я позвала девочек, и мы попытались привести его в чувство, пока не приехали вы. Но он так и не пошевелился."
Бедная леди закрыла лицо руками и разразилась рыданиями.
Доктор был тактичным человеком. "Если вы вернётесь в библиотеку, вместе с молодыми леди, леди Боулджер, и будете любезны прислать ко мне дворецкого, я осмотрю сэра Джона дополнительно."
8).
"Не могли бы вы сказать нам..." - начала младшая из девушек.
Доктор, ничего не ответив, приобнял её и проводил к двери следом за двумя другими леди.
Через несколько минут г-н Блэк вернулся в гостиную. За ним шёл дворецкий, серьёзный мужчина средних лет.
"Раздвиньте шторы, Симмонс," - это были первые слова доктора, после того, как он вошёл в комнату и встал около лежащего в кресле тела.
Солнце ворвалось в гостиную, залив яркими лучами света мертвенно-бледное лицо.
Доктор Блэк обернулся к дворецкому.
"Симмонс," - сказал он, пристально взглянув на дворецкого, - "я должен извиниться и сказать, что твой хозяин умер!"
9).
"Помилуй бог!" - воскликнул человек в тревоге: "Вы ничего такого не говорили!"
Доктор молча указал на лицо лежащего в кресле; затем, подняв платок, валявшийся на полу, накрыл им лицо покойного.
"Тело нужно вынести отсюда," - заключил он, - "в комнату для гостей, для дальнейшего исследования. Будет лучше позвать лакея, чтобы он помог вам сделать это. Стоп!" - добавил он, когда Симмонс хотел уже выйти из комнаты. "Ни слова другим слугам, что сэр Джон мёртв. Я должен сам сообщить новость леди Боулджер и молодым леди."
10).
Через несколько минут дворецкий вернулся с лакеем и, с помощью доктора, тело было перенесено по ступенькам вниз и уложено на кровать в комнате для гостей. Затем доктор тщательно запер дверь и прошёл в библиотеку, чтобы сообщить плохие новости леди.
В нескольких вежливых фразах он изложил леди Боулджер тот факт, что исходя из обстоятельств и по результатам осмотра её мужа можно с уверенностью заявить, что её муж скончался. Обе девушки выслушали его слова с печальным видом; для них это означало, что они остались сиротами. Нынешняя леди Боулджер была их мачехой. Их родная мать умерла ещё семь лет назад.
11).
Доктор отбыл в машине, оставив задание дворецкому перед отъездом.
"Я вернусь через полчаса, Симмонс," - сказал он: "Приготовьте холодной воды и полотенца к моему возвращению, и два, или три дополнительных таза."
Г-н Блэк возвратился через полчаса, прихватив с собой другого доктора и молодого ассистента. Затем втроём они вошли в комнату, в которой положили покойного сэра Боулджера, и занялись им. Слуги, проходя мимо двери комнаты, слышали голоса, и, как утверждала одна горничная, возгласы удивления. Спустя два часа доктор Блэк открыл дверь комнаты, позвонил в колокольчик и потребовал у появившегося Симмонса проводить его к телефону.
12).
Позвонив по телефону, он вернулся к своим коллегам в комнату с мертвецом, и едва ли прошло десять минут, как два человека появились перед дверью дома и были впущены Симмонсом. Его опытный глаз сразу и безошибочно распознал этих двух визитёров. Очевидно - это были офицеры полиции.
Затем ужасная правда вышла наружу: сэр Джон Боулджер был УБИТ!!!
Стоя около трупа, доктор Блэк сделал своё заявление полиции. После краткого изложения обстоятельств того, что произошло с сэром Джоном, он сообщил результаты исследования тела, произведённого им самим и другим доктором.
13).
"После вскрытия тела, произведённого нашим ассистентом," - заключил он, - "доктор Саймс и я произвели его тщательное исследование. Сначала мы не могли определить причину смерти. Но когда мы перевернули тело, причина её стала очевидной. Мы обнаружили между лопаток, слева, маленькую треугольную рану, в которой находился воткнутый кусок стекла, полностью заполнявший рану и препятствовавший вытеканию крови.
14).
Этот кусок стекла после дальнейшего исследования оказался лезвием ножа, который называется - "венецианский кинжал", то есть лезвием кинжала, изготовленного из специального высокопрочного стекла, при этом - бритвенной остроты. Когда оно было вынуто из раны хирургическими щипцами, то длина лезвия оказалась около шести дюймов. Оно было воткнуто с большой силой и достигло сердца. Смерть наступила всего через несколько мгновений. После удара лезвие обломили у рукояти. Оно осталось в ране не давая вытекать крови. Вот это лезвие кинжала, инспектор Вильямс."
15).
Доктор передал детективу кусок стекла, представлявший собой треугольное лезвие кинжала, использовавшегося в шестнадцатом веке.
Инспектор Вильямс ещё раз, в дополнение к услышанному, внимательно прочитал заключение, уже написанное доктором, и затем задал вопрос:
"Не знаете ли вы, доктор," - спросил он, - "кто последним видел покойного живым?"
"Я не могу вам сообщить этого," - ответил доктор: "Несомненно, леди Боулджер скажет вам."
16).
"Я думаю, что сначала надо расспросить слуг: возможно её сиятельство слишком огорчены. Если вы увидите её, доктор, успокойте её немного. Я увижусь с ней позже."
Доктор выразил своё согласие, и детективы прошли в гостиную, в которой произошла трагедия, и позвонили в звонок.
"Сейчас взгляните сюда, любезнейший," - начал инспектор Вильямс, когда встревоженный Симмонс пришёл к нему на беседу. "Мы двое - офицеры полиции, и я хочу задать тебе несколько вопросов об этом несчастном деле. Можешь ли ты сказать сейчас, кто последним видел сэра Джона живым?"
17).
Дворецкий подумал некоторое время, почесал затылок:
"Да Фриц был последним, видевшим его," - наконец воскликнул он: "Фриц, шоффэр, конечно. Сэр Джон велел передать ему, что хочет с ним переговорить, и он пришёл в дальнюю гостиную до того, как сэр Джон отошёл... ко сну."
"Ага!" - произнёс детектив, весьма заинтересовавшись: "А что произошло потом? Вы видели его возвращающимся?"
"Похоже, что так," - заключил дворецкий: "Когда сэр Джон сказал мне, что хочет видеть Фрица, он поднимался по лестнице, направляясь, как обычно, поспать. Он передал мне приказание приостановившись и опершись на перила. И я немедленно отправился к гаражу и передал Фрицу, что хозяин хочет его видеть. Это было на углу, и он сразу пошёл в дом."
18).
"Но ты видел, как он выходил?" - спросил инспектор.
"Да. Я начал подниматься по ступенькам, когда он вышел из дальней гостиной, и я слышал, как сэр Джон говорил ему, когда шоффэр уже уходил."
"И что он сказал ему?"
"Он сказал: "Я не должен опоздать, Фриц, как ты этим утром."
19).
Детектив разочарованно отложил авторучку, которой он записывал показания на листе, положенном на угол длинной полки. "Вы уверены?" - спросил он дворецкого, - "что слышали голос своего хозяина, сказавшего это?"
"Конечно. Я стоял здесь. Я слышал его голос совершенно ясно и отчётливо, и я ведь служу в этом доме уже десять лет."
"Хорошо," - подвёл итог инспектор, снова беря авторучку: "Знаете ли вы кого-либо, кто видел его после?"
"Я думаю, что это было невозможно," - заключил дворецкий: "Его супруга и молодые леди были в библиотеке. Я ушёл обедать, и лакей был со мной, когда я ел. Некому было..."
20).
Инспектор отпустил дворецкого. С лакеем результат был тот же. Не было ни единого проблеска, только непроницаемый мрак окутывал загадку смерти сэра Джона Боулджера.
Много времени инспектор потратил, опрашивая прислугу, и, позднее, задав несколько вполне уважительных вопросов леди Боулджер и молодым леди, уточняя время, и где находились все люди в этот час, насыщенный событиями, когда их хозяин предполагал спокойно поспать в дальней гостиной. Каждый выход в доме был осмотрен детективами очень внимательно: дверей было немного.
21).
Была главная входная дверь, закрытая на засов. С другой стороны дома - балкон дальней гостиной, и дверь, ведущая в мощёный камнем двор и, далее, к конюшням: но замок на ней не открывался годами, он был заржавлен и грязен; на не потревоженной пыли не было никаких следов. Детективы стали осматривать всё остальное.
Oни обыскали дом сверху донизу, даже поднимались на крышу, пролезая через небольшую дверцу, но не достигли никаких успехов. Ни одной улики не было найдено.
Прежде, чем они закончили работу, наступил вечер. Помощник инспектора сержант Патрик, гладко выбритый, не шикарно одетый полицейский офицер, спускаясь по лестнице, заметил, обращаясь к своему начальнику, который задумчиво крутил ус: "Я полагаю, это будет следующая знатная работёнка для Фриснера, когда он вернётся из Парижа, Сэр...".
-
22).
Глава 2: Успешная карьера
Сорок лет назад Джон Боулджер, маленький мальчик, выглядевший вполне интеллигентно, родом из деревни в Соммерсетшире, что недалеко от Бата, делал первые шаги в бизнесе, в оффисе господ Грина и Оулетта, торговавших тканями на Уолтинг-Стрит, и вносил свой скромный вклад сидя на табуретке в тёмном углу тесного подвального помещения.
Маленький мальчик обладал парой замечательно острых глаз, которые использовал с такой выгодой, что когда ему исполнилось двадцать, он занял место продавца в фирме, обладая талантом мягкого убеждения, почти неотразимого для клиентов фирмы.
23).
Когда после десяти лет строгой экономии юный продавец успешно скопил триста фунтов, он заявил, к ужасу и сожалению владельцев фирмы, которые рассматривали его, как очень полезное и многообещающее прибавление к их штату, что он, во-первых, откроет собственную торговлю, и, во-вторых, берёт в жёны дочь клиента фирмы, который намерен вложить свой небольшой капитал в совместное дело.
После этой комбинации Джон Боулджер открыл маленький - очень маленький - магазин тканей на Оксфорд-Стрит, который вызвал большую головную боль у части его старых друзей, а ныне конкурентов. Головной болью дело не ограничилось, и, как показал первый год его торговли, увеличилась не только семья, с перспективой дальнейшего появления потомства - мисс Боулджер внесла, естественно, свой веский вклад в это дело - но и к его торговому бизнесу прибавилось помещение его соседа, нерасчётливого торговца скобяным товаром, который обанкротился и убежал от рассерженных кредиторов.
24).
За три года постепенное увеличение семьи и бизнеса продолжалось шаг за шагом. Затем бизнес стал лидировать: семья остановилась на трёх, мальчике и двух девочках, в то время, как торговые точки объединились в огромный концерн "Боулджер и Ко", распространяясь вдоль по улице.
Боулджер был всюду: мясная торговля, бакалея, изготовление подсвечников, снабжение всем, в чём мужчина может нуждаться, и что женщина может желать.
25).
Процветание Джона Боулджера увеличивалось с ростом обхвата его талии, как он сам определял часто сей процесс. Oн никогда не оглядывался назад, но всегда стремился прямо к славе и удаче, вверх по Оксфорд-Стрит.
Через 25 лет он открыл универсальный магазин "Боулджер", ставший широко известным, как торговый центр, где есть всё, и бывший на устах каждой домохозяйки в Англии. поэтому наиболее поразительным стало то, что такой достойный человек, как Джон Боулджер, тихий, добродушного нрава, безгрешный, не имевший серьёзных врагов, мог стать жертвой грязного преступления.
26).
За пять лет до этих событий он был удостоен чести получить дворянство, став рыцарем по случаю открытия прекрасной средней гуманитарной школы, построенной за его счёт в городке, недалеко от места, где он родился. Но было маловероятно, что такое отличие могло стать причиной преступления.
Нет, полиция решительно зашла в тупик. День проходил за днём, но никаких улик обнаружено не было.
Похороны стали одним из самых ярких зрелищ, когда-либо виденных на Куинс-Гейт. Вереница роскошных венков поражала воображение. Рыцарь угодил во все газеты, публика сочла его любимцем Фортуны. Отблеск славы его пал и на детей, тем более, что доля наследства каждого составила очень миленькую сумму в 150 тысяч фунтов стерлингов, так как сэр Джон Боулджер был истинно добросердечным человеком.
27).
Cледствие откладывалось и откладывалось, в надежде, что новые улики попадут в руки полиции, но ничего не произхошло. Жюри присяжных зашло в тупик и выдало вердикт, что "сэр Боулджер был убит неким лицом, или группой лиц, которые остались неизвестны". Такой вывод, по мнению большинства людей, включая самих полицейских, окутал загадку ореолом "нераскрываемого преступления".
Через три месяца после похорон сэра Джона Боулджера, его вдова и трое детей сидели солнечным днём, после полудня, в библиотеке дома на Куинс-Гейт, обсуждая дела, оставшиеся после лорда. Семейный адвокат разъяснял ситуацию. Для леди Боулджер, второй жены сэра Джона, средств пока хватало, но их было недостаточно, чтобы гарантировать прежний образ жизни на Куинс-Гейт на долгий срок. Этот особняк пока был в полном порядке, но стал тесноват для троих детей.
28).
Сэр Джон был не очень щедр по отношению к вдове последние годы перед смертью. семейные обстоятельства сэра Джона были в достаточной степени запутанны. Его брак с прежней леди Боулджер считался хорошей партией для них обоих. Леди Боулджер была племянницей обедневшего пэра, обладателя очень древнего титула. Чего она не принесла мужу, так это материальных выгод, что было несомненно компенсировано семейными связями. Знатные кузены поддержали трёх детей сэра Джона и открыли им двери "сезама" в такие круги общества, куда не смогло бы продвинуть их никакое богатство.
29).
Четверо, сидевшие вокруг стола в библиотеке, слушали адвоката, перебиравшего груды бумаг и объяснявшего состояние дел сэра Джона.
Итоги весьма удовлетворили троих детей. Наследство оказалось обширным. Хорас Боулджер, сын сэра Джона, сидевший во главе стола и одетый в подобающий случаю чёрный костюм, благодарно улыбался своему светлому будущему.
30).
Это был изящный, прекрасно сложенный молодой человек с чисто выбритым белым лицом, блестящими чёрными волосами и густыми бровями. Его культом было стремление стать "человеком с большой буквы" и заседать в парламенте. Первое, что он намеревался сделать, это провести в дом электричество. Старый сэр Джон был очень щедр по отношению к нему, что позволило сыну получить прекрасное образование. Он некоторое время провёл в Харроу и затем, по его горячим просьбам, вернулся домой и был обеспечен частным преподавателем. После тщательной подготовки этим джентльменом, он поступил в Кембридж и закончил его "вторым спорщиком", подтвердив тем самым свой высокий уровень.
31).
Таким образом, умственно снаряжённый Хорас, глядя на мир свысока, примерил ермолку барристера, став членом Иннер Темпла, профессиональной ассоциации адвокатов и судей.
В планы сэра Джона не входило введение сына в свой великолепный бизнес на Оксфорд-Стрит. Возможно, природная проницательность бизнесмена подсказывала ему, что сына не стоит использовать таким образом, ибо профессия торгаша будет препятствовать его карьере. А, возможно, здесь сыграло роль то пренебрежение, с каим его дочери относились к малоизящному ремеслу, обеспечивавшему их хлеб с маслом. Когда им случалось порой проезжать по Оксфорд-Стрит, они стыдливо отводили глаза от реклам... "Дешёвая линия... Распродажа..." и объявлений, зазывавших покупателей в торговые заведения отца.
32).
Хорас небрежно отложил в сторону бумаги со вздохом удовлетворения и адресовал замечание старшей из своих двух сестёр. "Очевидно," - сказал он, - "что наши доли превосходят сумму, заявленную в оглашённом завещании. Это повлечёт увеличение пошлины на наследство."
"Я не думаю, что мы станем жаловаться по этому поводу," - ответила Шарлотта Боулджер, - "полагаю, что мы будем иметь по пять тысяч фунтов. Это больше, чем мы ожидали." Мисс Боулджер, молодая леди 25-ти лет, с возрастом стала возмущаться тем фактом, что её окрестили Шарлоттой. Многие знакомые старались в разговоре неназывать её этим именем, ибо произнеся его, они рисковали навлечь на себя неудовольствие этой особы. Даже сокращённое "Лотти" задевало её. По необъяснимой причине она предпочитала, чтобы близкие друзья называли её Зарой.
33).
"Я не буду жаловаться," - бросила она Этели, своей младшей сестре: "Так как наши юные годы ушли, я стану наслаждаться жизнью."
"Это напомнило мне," - вмешался Хорас, - "о машине: что делать с ней?" Леди Боулджер ответила за всех: "Я отказываюсь от претензий на неё, так как твой дорогой папА любезно завещал её мне вместе с экипажем и лошадьми. Как тебе известно, я никогда не ездила в машине."
"Очень хорошо, это упрощает дело. Конечно, ты должна оценить её. Что вы скажете, девочки, о машине?"
34).
Обе девушки переглянулись и обменялись лёгкими улыбками.
"Ах, я полагаю, будет лучше сохранить её здесь."
Мисс Боулджер ответила небрежно: "Вы так считаете? Её можно будет использовать?"
"Это возможно," - ответил Хорас рассудительно. "Но есть один нюанс. Я объясню сейчас. Это касается Фрица."
35).
Хорас нахмурился: "Он был последним, кто видел папу живым," - ответил он важно, - "и полиция неудовлетворена информацией о нём. Помните, что главная задача моей жизни - найти убийцу отца."
Лица обеих девушек стали очень серьёзными. Леди Боулджер поднесла к глазам носовой платок.
"Я не верю," - бросила Этель после паузы, внезапно покраснев, - "что Фриц замешан в это. Никогда не поверю!"
"Я тоже," - добавила миссис Боулджер убеждённо.
Их брат, барристер, встал с кресла и строго посмотрел на них, подобно адвокату, допрашивающему свидетеля.
"Bы обе выглядите очень заинтересованными шоффэром," - заметил он: "Я полагаю, это потому, что он - красавчик."
36).
"Не правда, не правда!" - ответили сёстры одновременно.
"Мы просто думаем," - продолжила Зара, - "что он очень хороший шоффэр".
"Я думаю, дорогой отец всегда доверял ему," - добавила Этель.
"И в чём я уверена, так это в том, что иначе он не доверил бы ему водить машину," - продолжила младшая сестра, недовольная хмурым выражением лица брата: "Если ты настаиваешь, мы можем избавиться от него. Но я думаю, что знаю того, кто будет только рад этому и тут же наймёт его."
"И кто это?" - спросил брат.
"Хью Фитерстоун".
-
37).
Глава 3: Фриц
Фриц Хофман поступил к Боулджерам по рекомендации знаменитой автомобильной фирмы, имевшей отделение в Лондоне. Его рекомендовали, как весьма интеллигентного молодого человека, сдавшего все тесты на шоффэра высокого класса, что встречалось не часто.
Обладая приятной внешностью и изящными манерами, он быстро вошёл в доверие к женской части семьи, а его аккуратное вождение и пунктуальность расположили к нему сэра Джона и Хораса.
Другие качества, как и прошлое Фрица, после восторженных рекомендаций производителей автомобилей, просто никого не заинтересовали, пока, после убийства сэра Джона Боулджера, на сцене не появилась полиция. Фрица подвергли серии допросов, произвели обыск, навели справки, однако, никакой компрометирующей информации не обнаружили, хотя и сомнения развеяны также не были.
38).
"Этот шоффэр, по-моему, замешан," - заключил сержант Патрик после одного из допросов: "Он что-то скрывает, или меня зовут не Патрик..."
Но доказательств его вины не оказалось, и несмотря на убеждённость Патрика, пытавшегося их обнаружить методом дедукции, или вытрясти из него, шоффэра пришлось отпустиь.
Миссис Боулджер сначала испытывала острый интерес к Фрицу. Его чисто выбритое приятное лицо, прекрасные голубые глаза и красивые густые волосы влекли её, но из этого ничего не вышло. Да и рост его небыл достаточно велик, а манеры, хотя и изящные, никогда не давали повода заподозрить его в желании переступить черту.
Но некоторая таинственность в нём чувствовалась постоянно. Это, с одной стороны привлекало, с другой - настораживало. Однажды произошёл следующий инцидент:
39).
Зара и Этель, утомлённые после хождения за покупками на Риджент-Стрит, завернули в находящуюся поблизости популярную чайную на Бонд-Стрит. Случилось так, что незадолго до этого машина сэра Боулджера сломалась настолько серьёзно, что починка оказалась Фрицу не по силам, хотя он и был талантливым механиком. Пришлось отправить машину на завод. Следовательно, в тот момент Фриц наслаждался несколькими днями заслуженного отдыха.
Две сестры надолго засели в чайной при магазине на Бонд-Стрит и, дождавшись заказанного чаю, начали подкрепляться, когда модно одетая леди и сопровождающий её джентльмен вошли и сели за столик на противоположной стороне комнаты.
40).
Леди была молода, очень мила и, можно было безошибочно сказать, производила впечатление высоконравственной и воспитанной особы. Обе мисс Боулджер принялись обсуждать фасон её одежды, нчиная от шляпы ярко-жёлтого цвета, до прекрасно сшитого шёлкового пальто, из-под которого кокетливо выглядывал подол изящного летнего платья, что было последним писком моды этого сезона. И только значительно позже девушки обратили внимание на джентльмена, который её сопровождал.
Они немедленно обменялись изумлёнными взглядами. Невозможно было усомниться, кто этот джентльмен, добротно, но скромно одетый в обычный костюм городского жителя, каких кругом тысячи. Но они-то узнали его сразу. Это был Фриц, их шоффэр!
41).
Девушкам бросилось в глаза несоответствие наряда элегантной дамы и банального костюма её соседа, который в их глазах ассоциировался с "дешёвой линией" одежды, рекламируемой их отцом, которую они иронично называли "скроенной из банных полотенец", что вызывало улыбки у особ их круга, прекрасно воспитанных, с тонким вкусом. Но постепенно небрежные реплики, которыми они обменивались по поводу одежды джентльмена, начали затухать. И причиной этого стал тон беседы Фрица и молодой леди.
Существуют женщины особого рода, которые носят печать своего происхождения на всём, от манеры речи, до звона браслетов. Прочие же лишены этих качеств.
42).
Леди, сидевшая рядом с Фрицем, шоффэром, явно была из высшего общества. Ни Зара, ни Этель Боулджер ни секунды не сомневались в этом. Хотя разговор шёл по-немецки, но они слышали, что молодая леди обращается к шоффэру "Фриц" и говорит с ним, как с равным. Он вырос в их глазах неизмеримо, и ни его одежда, ни шляпа, вышедшая из моды, уже не имели значения.
Было очевидно, что Фриц и леди беседовали на очень интересную для обоих тему.
Образование девушек из семейства Боулджер включало немецкий язык. Они конечно понимали отдельные слова, но как ни напрягались, смысл разговора оставался для них недостижим.
43).
Леди наконец собралась уходить, и Фриц, прощаясь, произнёс её имя: "Маргерит".
Она улыбнулась, опустила плотную вуаль, скрывавшую её лицо до подбородка, вышла из чайной и села в поджидавший её лёгкий, спортивного вида двухколёсный экипаж, запряжённый парой великолепных рысаков.
Фриц, проводив её, вернулся в чайную и очень вежливо заговорил с сёстрами Боулджер, поприветствовав их.
В этот и только в этот миг Зара хотела было возмутиться, восприняв, как оскорбление, что их шоффэр осмелился... Но взглянув в его лучистые прекрасные глазза, покорённая его изысканной и спокойной манерой речи, она приняла приветствие и ответила улыбкой, изящным жестом пригласив его занять стоявший рядом свободный стул.
44).
Четверть часа разговора прошли, как будто ни моторы, ни автомобили, ни шоффэры вовсе не существовали на белом свете. В самом деле, четверть часа превратились в полчаса, в течении которых Этель Боулджер уделила собеседнику бОльшее внимание, чем позволяли приличия, и пришла к выводу, что Фриц, шоффэр, обладает прекрасными голубыми глазами и отличными белыми зубами. Ей явно доставляло удовольствие внимательно рассматривать сидящего напротив представительного мужчину.
Беседа аккуратно обходила автомобили, но затрагивала темы, интересные для девушек. Фриц иногда посещал оперу и был энтузиастом музыки, как и многие его соотечественники. Слушать его весьма интересные высказывания было очень занимательно, тем более, что его английский был очень хорош, хотя, время от времени, в нём проскакивал незначительный немецкий чирикающий акцент. Обе девушки быстро забыли, что говорят с шоффэром их отца.
45).
Они попали в совершенно двусмысленное положение. Фриц был наёмным работником, носил ливрею, был по существу кучером, и допускать при общении даже намёк на фамильярность с его стороны - было абсолютно невозможно. Но, с другой стороны, это был Фриц с Бонд-Стрит, одетый хоть и не дорого, но добротно и со вкусом, неизменно корректный в обращении, интеллигентный, достойный во всех отношениях человек, с которым приятно было общаться, и обращаться к которому стоило не иначе, как "г-н Хофман", хотя, при всём при этом, встречи с ним могли происходить только в достаточно отдалённой чайной, либо во время прогулок в Кенсингтонских садах, как бы случайно.
46).
Убийство сэра Джона Боулджера, разумеется, положило конец всему этому, и, вдобавок, утром, после разговора между Хорасом Боулджером и его сёстрами, Фрицу было передано, что его молодой хозяин желает переговорить с ним в библиотеке. Войдя в эту уединённую комнату, он через десять минут покинул её с очень меланхолическим выражением на лице, так как получил уведомление об увольнении.
Но проходя мимо дверей столовой, он внезапно был остановлен, когда очень нежная ручка приоткрыла дверь, и мягкий голос прошептал: "Не падайте духом, Фриц, возьмите эту бумагу, если вы отправитесь с этим по указанному адресу, то г-н Фитерстоун охотно наймёт вас."
Затем рука исчезла, и дверь столовой тихо закрылась.
47).
Фриц развернул листок и прочитал адрес: "Хью Фитерстоун, эсквайр, Довер-Стрит, 95, Пикадилли."
В такую рань его услуги не требовались, и поэтому он тут же отправился на Довер-Стрит, где ему было сказано, что г-н Фитерстоун уже уехал в свой офис в Сити. Фриц немедленно последовал за ним. Контора располагалась в первом этаже большого дома, главный вход в который был со стороны Корнхилла.
Г-н Фитерстоун занимал весьма важное положение старшего партнёра в недавно созданной, но чрезвычайно предприимчивой и процветающей маклерской фирме.
48).
Он был отпрыском очень хорошей фамилии, состоял в родстве, правда довольно отдалённом, с одним важным пэром, имел титулованного дядю или даже двух, и массу менее значительных родственников, которые, однако, могли оказать в трудную минуту очень существенную помощь и поддержку, да и просто пригодиться на всякий случай. Хью Фитерстоун и Хорас Боулджер были однокашниками в Харроу, но потом их дорожки разошлись. Хью получил место в маклерской конторе, а Хорас стал готовиться к поступлению в университет.
Однако, дружеские отношения между ними сохранялись, и случилось так, что именно это повлекло для Фитерстоуна весьма существенные последствия: однажды он был представлен Этель Боулджер, в которую влюбился по уши с первого взгляда.
49).
Хью Фитерстоун быстро делал карьеру. Атмосфера предприимчивости, царившая в маклерской конторе и на фондовой бирже, соответствовала его темпераменту и способностям. После смерти дяди он унаследовал фирму.
Фрица не заставили долго ожидать. Один из клерков сопроводил его в кабинет г-на Фитерстоуна.
Там он увидел высокого тощего джентльмена с гладко выбритым лицом, с моноклем в левом глазу, одетого в тёмный, застёгнутый на все пуговицы сюртук, рукав которого был повязан чёрной лентой в знак траура.
Фриц представился и коротко изложил своё дело. Г-н Фитерстоун предложив ему сесть, взял письмо, лежавшее на столе отдельно от других:
50).
"Я получил известие о вас," - сказал он, - "от мисс Этель Боулджер, сегодня рано утром. Она рекомендует мне взять вас на пробу."
Таким образом Фриц, к полному своему удовлетворению, оказался нанятым в качестве личного шоффэра г-на Фитерстоуна. Он испросил у нового хозяина время на то, чтобы сходить в Вест-Энд и забрать свои вещи с прежнего места службы, с тем, чтобы сразу вернуться на Довер-Стрит и опробовать, каков будет его новый автомобиль.
51).
Как только он вышел, г-н Фитерстоун сделал запись в ежедневнике о найме шоффэра, затем открыл конверт и вынул письмо, полученное ранним утром, в котором, очевидно, и содержались рекомендации Фрица. перечитав, он вложил его обратно в конверт и положил на стол, вернувшись к текущим делам.
Выдвинув ящик стола и взяв из него пухлый пакет, он вытащил из него пожелтевший от времени лист пергамента и углубился в чтение. Через некоторое время он откинулся на спинку кресла и присвистнул: "Очень странное начало," - пробормотал он, - "надо показать это г-же Беоклерк."
-
52).
Глава 4: Спрятанное сокровище
Г-жа Беоклерк проживала в одной из восхитительных квартир в особняке, представлявшем собой чудо архитектуры, с видом на Кенсингтон-гарденс, и находившемся неподалёку от Принц-Альберь-Холла. Она вселилась туда совсем недавно, сразу после окончания медового месяца, по возвращении из свадебного путешествия.
Г-жа Беоклерк была молодой и миленькой вдовицей, когда нынешний её муж, Хьюберт Беоклерк, знаменитый королевский адвокат, встретил её, ещё как миз Доусон, на обеде в доме брата. Она была так хороша в своём шуршащем шёлковом платье, что с этого момента он стал её преданным рабом.
53).
Хью Беоклерк, очень солидно выглядевший, всегда чисто выбритый мужчина из хорошей семьи, имел десять тысяч фунтов годового дохода. Он был членом парламента, пользовался авторитетом в своей партии и в виду этого имел хорошую перспективу однажды усесться на мешок с шерстью, став спикером.
Г-жа Беоклерк, или точнее г-жа Доусон, каковой она в тот момент ещё была, вытянув счастливый билет и заполучив такого кандидата в мужья, будучи очень современной и сообразительной женщиной, выглядела несколько испуганной и постоянно вздыхала, как будто предстоящая свадьба была очень страшным для неё делом.
54).
Прекрасные голубовато-серые глаза молодой вдовы бросали такие взоры, как будто умоляли о помощи.. Видимо именно это и очаровало Хьберта Беоклерка.
Великолепные глаза, розовая с белым гладкая кожа лица в обрамлении светло-коричневых волос, всё это создавало очаровательную картину. Для описания её фигуры подходило только одно слово, и слово это было - совершенство. Её последний муж, как говорила она сама своим друзьям, был австралийским торговцем и умер в этой колонии после нескольких месяцев семейной жизни. После его смерти она вернулась в Англию и старалась забыться и утолить горе тяжкой утраты среди удовольствий жизни в метрополии и на континенте. И, как отмечали некоторые особо извращённые и желчные люди, обеспечить себя новым мужем.
Абсолютно закономерно этот другой муж не замедлил объявиться с руками, наполненными золотом, и глазами, полными света внезапной любви.
55).
Хьюберт Беоклерк был весьма видным мужчиной, заполучить которого в мужья мечтала бы любая женщина. Мона (как её называли друзья), особа весьма импульсивная, вполне могла бы гордиться им, но её натура была такова, что искреннее проявление подобных чувств, особенно публично, казалось ей неуместным, а главное, не выгодным.
Со своей стороны, Хьюберт Беоклерк был счастлив, обладая такой шикарной голубоглазой женой, и, не смотря на то, что ему было уже сорок восемь лет, вёл себя словно молодой двадцатиоднолетний юнец, демонстрируя столь высокий любовный пыл, что ему мог бы позавидовать любой молодой мужчина.
56).
В качестве свадебного подарка была выбрана прекрасная квартира с видом на Кенсингтон-Гарденс, в доме великолепной архитектуры, находящемся неподалёку от зданий суда и парламента, и, следовательно, весьма подходившая как для Хью, так и для Моны, которая заявила, что её устроит любое место, расположенное в десяти минутах езды на автомобиле от Бонд-Стрит.
Но квартира в Кенсингтоне была для обоих лишь временной обителью. Мона мечтала о вилле в Ницце, или Каннах. Хьюберт же подумывал о доме в своём родном графстве Норфолк, с такой фазаньей охотой, которая устроила бы даже короля.
57).
Однажды после полудня пасмурным днём, г-жа Беоклерк сидела в своей гостиной с разожжённым камином, наблюдая за аллеями Кенсингтонских садов, которые уже были освещены ярким светом фонарей. Рядом с ней стоял прекрасно сервированный передвижной чайный столик, специально сконструированный для неё искусным мебельщиком таким образом, чтобы он вмещал всё необходимое для чая, включая вазу для разнообразных пирожных, и позволял обходиться без дополнительной прислуги, так как г-жа Беоклерк не терпела слуг-мужчин. Камин, находившийся несколько левее от неё, грел прекрасно. Г-жа Беоклерк бла задумчива, чему способствовала скверная погода. Леди опасалась, что никто не придёт к ней на послеполуденный чай. Однако, хмурость быстро исчезла с её лица - в то время, как она хотела приняться за вторую чашку чая, весело зазвонил электрический звонок, извещая о прибывшем визитёре.
58).
Вскочив с кресла, она быстро подбежала к зеркалу, висевшему на стене рядом с камином: оставшись довольной своим внешним видом, она быстро села снова, горячо надеясь, что посетитель окажется мужчиной. В этом она не была разочарована. Вышколенный дворецкий вошёл и торжественно доложил, с поклоном: "Г-н Хьюго Фитерстоун, мадам...".
"Я так обрадован, что застал вас дома..." - начал гость; его монокль отбрасывал блики от каминного огня: "Хотелось бы видеть вас почаще, хоть каждый день...".
"И что явилось причиной такого несколько странного желания, видеть меня, несчастную?" - спросила печально г-жа Беоклерк, откидываясь на подушки кресла: "Для чего вы хотели так срочно увидеть меня?"
59).
Она поглядела на Хью с удовлетворением, томно прикрыв глаза. Он был прекрасно выглядевшим мужчиной, может быть даже очень милым, примерно тридцати лет от роду.
"Со мною случилось курьёзное приключение..." - продолжил он: "Весьма экстраординарный случай, и я просто умираю от нетерпения рассказать всё вам. Вы знете, что я доверяю вам безоговорочно, вашей рассудительности и здравому смыслу...".
Мона кивнула головой подтверждающе, у неё проснулся нешуточный интерес.
"Прежде позвольте мне налить вам чашку чая." - предложила она: "Затем вы сможете спокойно всё рассказать."
60).
Она налила чашку, подала ему, снова откинулась на спинку кресла, взяла серебряный портсигар и вынула из него одну сигарету.
"А сейчас," - продолжила она, когда он закончил свой чай, - "возьмите сигарету и расскажите ваши новости."
Он прикурил сигарету, затянулся, выпустил струю дыма, и глядя, как она медленно тает в воздухе, начал своё изложение.
"Вы вероятно знаете," - начал он, - "что у меня был очень эксцентричный старый дядюшка, сэр Роуленд Фитерстоун, который вёл жизнь почти отшельника в старом доме на Нортумберлендском побережье, недалеко от Морпета..."
Она кивнула головой, выпустив несколько колец ароматного табачного дыма, держа сигарету в руке.
61).
"Хорошо..." - продолжил он: "Я провёл пару недель свободного времени в его имении, в последнюю осень, охотясь на фазанов. Я - единственный, кому он позволяет стрелять их. Случилось так, что три дня подряд лил дождь, и я был в отчаянии, не зная, чем развлечься. Я даже попробовал взять несколько уроков у дьявола..."
"Вам должно быть было очень тяжко без развлечений," - заметила г-жа Беоклерк с улыбкой: "Продолжайте."
"Я постарался перепробовать всё, что мне пришло в голову..." - продолжил он: "И даже чуть не поссорился со своим дядей, явно только со скуки. Однако, я сдержался, и вечером второго дня засел за исследование библиотеки. Я был вынужденно любознателен и использовал лестницу, чтобы добраться до книг, расположенных на верхних полках, которые стояли непотревоженными уже несколько поколений..."
62).
"Я персмотрел бесчисленное множество старых книг, просто, чтобы убить время, когда один старый громоздкий том, стоявший на самой верхней полке, чем-то привлёк моё внимание. Я постарался вытянуть его, но потерял равновесие и рухнул вниз..."
"Бедный Хью!" - вставила г-жа Беоклерк.
"Ох, я не очень ушибся, так как приземлился на ноги..." - отметил он. "Но книгу я не смог удержать. Она вылетела из моей руки и грохнулась на пол. Когда я пришёл в себя и поднял её, то заметил на полу старый документ, вылетевший из книги..."
Он вынул из пакета и показал сложенный лист пергамента, вложенный в конверт с надписью. Всё это он передал Моне. Взяв бумаги, она повертела их и вернула обратно, тряхнув головой.
63).
"Чёрт побери," - сказала она, - "я ничего не понимаю в юридических документах."
"Они не юридические..." - ответил он.
"А какие же они?"
"Они зашифрованные," - ответил он серьёзно: "В них говорится о спрятанных сокровищах огромной ценности..."
Она резко выпрямилась в кресле и посмотрела на него широко распахнутыми глазами.
"Спрятанное сокровище!" - повторила она: "И где это?"
Он снова развернул пергамент и взглянул на неё.
"Слушайте," - сказал он, - "и постарайтесь понять..."
Разложив документ на маленьком столике, стоявшем рядом, он прочёл следующее:
64).
"Я, Джон Фитерстоун, накануне отъезда в мой собственный дом в графстве Нортумберленд, в коем путешествии Бог да сопутствует мне - нахожусь здесь и пишу эти строки в 26-й день месяца ноября 1691 года от рождества Господа нашего, да освободит Господь мой ничтожный ум от некоторых тяжких вопросов, которые вот уже третий год угнетают его.
Его Величество, добрый Король наш, Уильям-III, будучи весьма удовлетворён здоровым местоположением моего замка, называемого Ноттингем-Хаус, возвышающегося над деревней Кенсингтон, всемилостивейше соизволил приобрести его и перестроить, превратив его в Королевский дворец. Я покорнейше согласился продать Его Величеству упомянутый дом за сумму в пятнадцать тысяч фунтов полновесной английской монетою.
65).
Но прежде, чем покинуть этот прекрасный дом и деревню, в которых и провёл столько лет, я должен изложить на этом пергаменте точные и подробные сведения о великом сокровище и некоторых других драгоценностях, переданных под моё попечение Его Величеством Королём Джеймсом-II перед его бегством за границу.
Это произошло следующим образом:
В тринадцатый день декабря 1688 года я сидел в этой самой комнате, вечером, слушая рёв ветра за онкном в голых ветвях огромных деревьев. Было, должно быть, около девяти часов вечера, когда я услышал топот быстро скачущих по дороге коней, который раздавался всё ближе и ближе, и затих перед входом в дом. Подойдя к двери моего дома и открыв её, чтобы встретить этих поздних посетителей, я увидел двух закутанных в плащи мужчин, лица которых были скрыты масками, в сопровождении двух других, которые тащили большой дубовый сундук.
66).
Двое первых мужчин, к моему великому беспокойству, отодвинув меня, вошли внутрь и направились в мою комнату, как будто хорошо зная расположение комнат в моём доме. Двое с сундуком последовали за ними.
Носильщики поставили сундук и вышли, один из двух мужчин в масках закрыл за ними дверь, оба скинули плащи и сняли маски. К моему большому изумлению в одном из них я узнал Его Величество Короля Джеймса.
Такое посещение не удивило бы меня днём, поскольку я много лет был ювелиром при дворе, прежде, чем я оставил дела и торговлю моему сыну, и всю жизнь служил верой и правдой святой памяти Королю Джеймсу, когда он был ещё герцогом Йоркским. Но ночное посещение было даже для меня удивительной новостью.
Спутник Его Величества принял плащ Короля, отошёл в сторону и встал у двери.
67).
Я застыл в предчувствии чего-то нехорошего. Моё сердце колотилось в груди. Его Величество Король Джеймс обратился ко мне, тон его был весьма суров.
"Фитерстоун," - сказал он: "Я приехал сюда сегодня вечером, с некоторым риском, по очень срочному делу, поскольку доверяю вам. Вы хорошо знаете, что чёрные тучи сгущаются надо мною, и может случиться так, что мне придётся внезапно отбыть во Францию."
"Небеса не позволят, Ваше Величество!" - воскликнул я, но сердцем я понимал, что так и должно было случиться.
"Произойдёт это, или нет," - продолжил Его Величество, - "Я подумал, что благоразумнее доверить вам этот сундук на хранение."
Его Величество жестом велел компаньону выйти из комнаты, желая остаться со мной с глазу на глаз.
68).
"Взгляни сюда," - продолжил он, - "вот перечень содержимого сундука."
Я принял лист из рук Его Величества и начал читать написанное.
Это был список части Королевских Регалий, включавший большой жёлтый бриллиант, преподнесённый недавно Его Величеству ост-индскими торговцами. Кроме того там были перечислены изумруды, жемчуга и другие драгоценности огромной стоимости, на сумму в десять тысяч золотых гиней.
И каковы Ваши намерения, Ваше Величество, относительно этого сундука?" - спросил я дрожащим голосом.
"Я доверяю это сокровище вам на хранение," - ответил Король Джеймс, давая мне ключ от сундука, - "до тех пор, когда я смогу приказать, чтобы его переслали безопасным способом."
69).
Немедленно я написал Королю Джеймсу расписку и поклялся ему, что буду охранять сундук до тех пор, пока он не передаст свой приказ.
С этим он немедленно отбыл вместе со всеми своими спутниками.
Как известно всему миру, спустя десять дней король Джеймс сбежал из страны.
С этого самого времени я храню сундук, скрыв его в тайном подвале, известном только мне самому.
70).
Прошли месяцы, и никакого сообщения от короля Джеймса не поступало. Их Величества добрый Король Уильям и Королева Мэри взошли на престол Англии. Только после этого пришла весть от короля Джеймса, из Ирландии, что я должен переслать сокровище к нему.
У тех, кто читает это, спрашиваю я: "У вас есть совесть? Я, честный гражданин, присягнул в преданности Их Величествам Королю Уильяму и Королеве Мэри, и меня просили помочь восстанию против них?!" Я уже ясно представлял свою голову насаженной на кол на Темпл-Бар, или возле Лондонского моста.
Кроме того, вставал вопрос счетов между королём Джеймсом и моей скромной личностью, и баланс долгов, связанных со светлой памяти покойным королём Чарльзом.
71).
Я всячески изворачивался, когда прибыл посланец короля Джеймса. Я ск5азал ему, что не в состоянии обеспечить безопасность пересылки, которую король Джеймс приказал осуществить мне. И этот человек, несмотря на его настойчивость, вынужден был удовлетвориться лишь моими речами, да ещё несколькими золотыми монетами, которые я дал ему на обратную дорогу в Ирландию.
Время от времени приезжали другие посланцы, и я давал им сходные ответы. В то же время я подсчитал сумму, которую задолжали мне король Джеймс и его покойный царственный брат, король Чарльз: оказалось, что они должны мне семьсот гиней и тысчу соответственно.
72).
Без всяких сомнеий я взял из сундука с золотом и присовокупил к моему собственному состоянию, хранившемуся в другом месте, эти суммы, вместе с десятью гинеями в счёт процентов. Занимающиеся торговлей поймут меня и оценят моё благоразумие в этом вопросе.
Остальную часть золота с драгоценностями я запер в дубовом сундуке, проверив содержимое по описи, переданной мне королём Джеймсом, внеся в неё изменения. Чёрт побери! Большой жёлтый алмаз был воистину королевским! Но и другие драгоценные камни не слишком уступали ему в ценности.
73).
Продав свой дом, я был вынужден искать другой. Я посоветовался с моим прекрасным сыном. Он был канцлером Лондона и хотел стать олдерменом. В конце концов я решил вернуться в мои родные места, где раньше уже купил хорошее поместье.
Будучи единственным обладателем тайны драгоценностей и денег, доверенных мне королём Джеймсом, я, после долгих раздумий, решил схоронить это сокровище в заброшенном гравийном карьере, находящемся по другую сторону дороги. Яма там очень глубокая и, в то же время, незаметная. Прошлой ночью я завершил свой тяжкий труд, сначала выкопав глубокую нору днём, затем перенёс туда ночью пустой сундук и ещё много ночей перетаскивал туда драгоценности и деньги.
74).
Теперь всё находится под землёй в месте, обозначенном на плане, который я приложу к этому документу и перечню содержимого сундука.
Этот пергамент я помещу в переплёт моей библии, которая будет завещана моему любимому сыну, коему я намекну о тайном кладе.
Сегодня на рассвете я отправляюсь в долгое путешествие в Нортумберленд, которое Бог поможет мне совершить.
Джон Фитерстоун."
75).
Хью отложил пергамент и взглянул на г-жу Беоклерк.
"И это всё?" - с сомнением спросила леди.
"Ну, похоже на то," - продолжил Хьюго, - "что старый джентльмен, который написал этот документ, забыл оставить завещание и умер. Его собственностью управлял сын, ставший олдерменом, а, впоследствии, лорд-мэром Лондона и баронетом. Я узнал об этом в Дареме..."
Помолчав несколько мгновений, г-жа Беоклерк взволнованно воскликнула: "Но что же с сокровищем?!"
"А что с сокровищем?" - ответил Хьюго: "Наверняка сокровище осталось там, где его спрятал старый джентльмен. Если бы оно было найдено, то об этом было бы известно, но никто ничего не знает..."
76).
"О, Хьюго!" - воскликнула г-жа Беоклерк, стискивая руки: "Просто подумайте о том жёлтом алмазе!"
Но через мгновение она успокоилась. "Это дело должно быть абсолютной тайной," - добавила она.
"Это возможно," - ответил он уверенно: "Вы знаете, как я вам доверяю. Я решил поговорить сначала с вами..."
"Я рада этому," - ответила она с явным облегчением: "Никто не знает, чем это закончится."
"Что вы имеете в виду?" - спросил он.
Она задумалась прежде, чем ответить.
"Почему бы нам не попытаться найти сокровище?" - ответила она наконец. "Это не может быть очень трудно, особенно, если у вас есть план."
77).
Хью засмеялся, откинувшись назад на своём стуле.
"Вы забыли," - сказал он, - "что яма в гравийном карьере была засыпана годы и годы назад, чтобы построить там домв..."
Её лицо помрачнело, но вскоре разгладилось.
"У тебя есть другие идеи насчёт того, где находится карьер?" - спросила она.
"Как мне представляется сейчас," - ответил он, - "это должно быть там, где теперь Кенсингтон-Сквер..."
Звякнул колокольчик у входной двери, и Мона взглянула на часы.
78).
"Это Хьюберт," - сказала она: "Ни слова ему о документе. Вы должны здесь пообедать с нами, раз уж Хьюберт вернулся."
"Но Хью...," - добавила она.
"Что?"
"Ты мог бы задать ему несколько вопросов о Королевских регалиях. Он - ходячая энциклопедия, особенно по вопросам истории."
Вошедший Хьюберт Беоклерк выглядел усталым. Он сел, ожидая, пока жена нальёт ему чашку чая. Вид её голубых глаз и светлых волос, казалось, вдохнул в него новую жизнь после тяжких дневных трудов.
79).
После обмена банальностями на повседневные темы, Хью Фитерстоун задал Беоклерку вопрос.
"Я знаю, что вы большой дока в истории," - сказал он: "Возможно, вы сможете сказать мне нечто, что я хотел бы узнать. Вывез ли король Джеймс-II какие-либо королевские регалии?"
Беоклерк взглянул на него, держа чашку чая, и улыбнулся.
"А почему это вас заинтересовало?" - спросил он.
"О, я беседовал с одним приятелем об этом, поэтому и спросил..."
"Хорошо," - продолжил Беоклерк: "Я могу кое-что рассказать вам об этом, потому, что несколько лет назад я сам интересовался судьбой королевских драгоценностей и немало прочитал о них. Да, Джеймс-II, конечно, вывез некоторые из королевских регалий."
80).
"И они когда-либо появились?"
"БОльшая часть вывезенного, включая, насколько мне известно, некоторые шотландские регалии, была передана кардиналом Стюартом Георгу-IV в 1807 году. Но некоторые так никогда и не всплывали".
"А вы знаете, какие именно драгоценности пропали?" - спросил Фитерстоун.
Беоклерк задумался.
"Насколько мне помнится," - ответил он, - "те, которые никогда не появлялись, включали весьма ценный подарок от Ост-Индской компании - жемчуга и изумруды - по случаю вступления на престол Джеймса-II, и мне кажется, среди них был и большой жёлтый алмаз, который, как считалось, имел огромную ценность."
Хью и г-жа Беоклерк переглянулись.
"Большой жёлтый бриллиант!" - повторила она, сжимая руки: "Как он, должно быть, прекрасен!"
-
81).
Глава 5: Гордость Скотланд-Ярда
Оуэн Фриснер выглядел так, что совершенно невозможно было предположить, что он на самом деле детектив.
Сын натурализовавшегося немца-отца и матери-валлийки, тридцати одного - тридцати двух лет от роду, он был страшно худ, бледностью лица напоминал труп, был к тому же очень сутул и, по общему впечатлению, скорее походил на городского клерка, которому постоянно недоплачивают.
Его внешность ни в коем случае не была обманчивой. Он начал жизнь именно мелким клерком в Саутворке, был выброшен хозяином, два месяца шатался по улицам Лондона в поисках работы и не находил её. Когда был потрачен почти последний шиллинг, один друг порекомендовал его в столичную полицию, и, с огромным трудом, особенно в связи с состоянием здоровья, он был принят в её ряды.
82).
Не сохранилось его портрета от тех времён, когда он носил форму и шлем патрульного. Некоторое время он был обычным констеблем на просёлочных дорогах Далиджа, навевающих меланхолию. Экстраординарные способности, выказанные им в деле о краже, обратили на него внимание начальства, что в кратчайшее время привело его в Скотланд-Ярд и к стремительному карьерному росту от далиджских дорог, где он начинал с самой маленькой должности. Он зашагал по служебной лестнице через две ступеньки.
Его методы расследования преступлений были столь оригинальны, что он сам называл себя "прирождённым детективом", человеком, для которого распутывание тонких мотиваций человеческой натуры происходит так же легко, как "артобстрел" после поедания гороха. Кроме этой замечательной рекомендации, он ещё и очень редко допускал ошибки.
83).
Фриснер, как многие отмечали, был, вероятно, самым вежливым человеком, которого когда-либо знал Скотланд-Ярд. Он вполне был способен снять шляпу перед преступником, направлявшимся на эшафот, и пожелал бы ему доброго утра, заметив, как прекрасна погода, при том, что именно он сам и отправил его туда. Он всегда был готов принести извинения жертвам своего таланта, если неудачливость приводила их в суд по серьёзным обвинениям.
Давая свидетельские показания в суде он был спокоен, говорил с очевидным сочувствием к подсудимому, и всё же собранные им доказательства почти всегда вели к смертному приговору, естественным образом набрасывая верёвку на шею истинного убийцы.
84).
По возвращении из Парижа, где его привычка к вежливости создала среди французской полиции прекрасное мнение о нём, ему пришлось заняться делом об убийстве сэра Джона Боулджера.
Случилось ли так из-за восхитительной парижской жизни - а он был способным лингвистом среди прочего - оторвавшей его от обычной среды Скотланд-Ярда на долгий срок, или то, что случай изначально оказался безнадёжным, тем более, что не было сделано никаких записей и заметок, подобных тем, какие он делал обычно при любом важном случае, расследуемом им самим, но ему пришлось начинать с самого начала и мысленно переместиться во времени более, чем на месяц назад от его возвращения. Он отправился в дом покойного сэра Джона Боулджера, на Куинс-Гейт, предварительно выяснив, что семейство было за городом.
85).
В сопровождении учтивого Симмонса, не облачённого в обязательный твидовый костюм, он получил возможность осмотреть дом без помех. Даже дымоходы комнат не избежали его внимания. С помощью миниатюрной электрической лампы, которая всегда была у него в кармане, он исследовал все закоулки, всюду всовывая свою голову, удлинённая форма которой выглядела очень интеллектуально.
Он затратил на обследование спальни мисс Этель Боулджер времени больше, чем на остальные комнаты в доме. Казалось, что ему доставляет удовольствие шарить во всех закоулках тростью, не говоря уже о дымоходах.
86).
Весь процесс доставил ему такую богатую пищу для размышлений, что Симмонс счёл, что детектив решил ползать перед ним на коленях весь остаток дня. Но когда он заканчивал совать голову и руки, весьма запачканные сажей и пылью, во все углы, то Симмонсу показалось, что в одном из последних закутков сыщик подобрал нечто ярко блеснувшее и быстренько завернул в носовой платок.
Когда весь дом был проверен, пришлось потратить ещё час на осмотр крыши. Фриснер без всяких сомнений полез и на соседние крыши, дав дополнительную работу своему гибкому телу. Тучный Симмонс, однако, не отправился с ним в это путешествие, но наблюдал за исполнением с любопытством, заняв удобную позицию и прислонившись спиной к трубе дымохода.
87).
Симмонс увидел, как на одной из крыш детектив аккуратно отцепил от гвоздя кусочек какой-то верёвки, или шнурка, в самом низу, у брандмауэра, потом в течении нескольких минут его внимательно рассматривал и потом спрятал шнурок в одно из отделений большого бумажника. После этого Фриснер перелез через брандмауэр обратно и, сев прямо на грязную крышу, впал в глубокое оцепенение, обдумывая сложившуюся ситуацию. Симмонс, которому хотелось отправиться выпить чаю, сидел, наблюдая за детективом, потом начал прохаживаться по крыше, создавая шум и иногда высказывая некоторые замечания, чтобы привлечь его внимание, но нисколько в том не преуспел; он с бОльшим успехом мог бы обращаться к ветру. Детектив, казалось, полностью был поглощён обдумыванием сложной и запутанной задачи.
88).
Потратив полчаса в безуспешных попытках привлечь внимание полицейского, Симмонс отправился выпить чаю, оставив дверцу, ведущую на крышу, открытой, чтобы детектив смог в любой момент ею воспользоваться. Подождав три четверти часа и так и не дождавшись Фриснера, он поднялся обратно, найдя детектива точно в том же положении. Единственным отличием было то, что он, похоже, решал какую-то алгебраическую задачу, записывая что-то и держа авторучку в левой руке. Появление дворецкого, однако, видимо пробудило его, он пришёл в себя с глубоким вздохом и... принял приглашение к чаю. Он покорно проследовал за Симмонсом вниз, в библиотеку, задержавшись лишь чтобы, по предложению дворецкого, вымыть лицо и руки в одной из ванных комнат.
Умывшись, он спустился в библиотеку и, увидев чай, хлеб и масло, с восхищением, подобно школьнику, спросил Cиммонса, нет ли у них в доме такой вещи, как джем. Получив этот деликатес, он съел две большие порции хлеба с маслом, добавив к ним четыре больших куска кекса с изюмом, намазывая на всё это малиновый джем толстым слоем.
89).
Съев вполне достаточное для двоих количество пищи, Фриснер тепло поблагодарил повара и Симмонса, пожав ему руку, и немедленно отправился в Скотланд-Ярд, оставив после себя множество всевозможных толков об убийстве сэра Джона Боулджера.
-
90).
Глава 6: N'104, Кенсингтон-Сквер
"Нет гарантии, что мой план составлен правильно, но решение принято и менять его не стоит," - думал Хьюго Фитерстоун спустя неделю после беседы с Моной Беоклерк. "То, что сокровище, о котором писал мой предок, старый кенсингтонский ювелир, закопано под садом дома N'104 по Кенсингтон-Сквер на глубине примерно 70 - 100 футов, весьма вероятно. Гравийный карьер был чрезвычайно глубок, как мне и сказали в музее Южного Кенсингтона."
В тот день они задержались после завтрака, наблюдая непрерывный поток фургонов и автомобилей на шоссе внизу, покуривая сигареты и потягивая коньяк и ликёры.
Мона отложила все планы на тот день, чтобы обсудить вопрос о спрятанных драгоценностях.
91).
"Семьдесят, или сто футов в глубину!" - повторила она: "Почему так глубоко?"
"Гравийный карьер был частично засыпан, а здания строились позже, сверху..."
"N'104, Кенсингтон-Сквер," - сказала Мона задумчиво: "Вы что-нибудь узнали об этом доме?"
"Да, я тщательно осмотрел его "от и до", внутри и снаружи. Туда свободно впускают..."
Г-жа Беоклерк нетерпеливо притопнула ногой, стряхнула пепел с сигареты и сделала две или три нервных затяжки.
"Хью," - сказала она решительно, - "мы снимем этот дом."
92).
"Для чего, спрашивается?"
"Послушайте меня," - продолжила она, отложив сигарету, её белые руки замерли на столе, поблескивая драгоценностями.
"Шансы сто к одному, что старый сундук лежит нетронутым со дня, когда ваш предок зарыл его там, и до настоящего времени. Я собираюсь добраться до него."
"Вы?!"
"Именно я. Вопрос состоит только в том, чтобы выкопать яму в одном месте, хотя и придётся заплатить за всё это несколько более высокую цену."
93).
"Но моя дорогая г-жа Беоклерк!" - воскликнул Фитерстоун: "Вам не нужны ни деньги, ни драгоценности. У вас всё это есть в изобилии."
Она решительно тряхнула головой.
"Я хочу тот большой жёлтый бриллиант, и, что самое главное, я уже решила и собираюсь взять его. Он очаровывает меня. Вы поможете мне?"
Хью весело и сердечно рассмеялся откинувшись назад вместе со своим стулом.
"Честное слово, Мона," - сказал он после этого: "Вы самая азартная леди, какую только можно себе представить. Я думаю, что ваше настроение заразительно. Да, я помогу Вам, конечно... Но что вы хотите, чтобы я сделал?"
94).
"Ну, прежде всего, я хочу, чтобы вы купили или сняли дом ?104 по Кенсингтон-Сквер для меня. Я, разумеется, найду средства."
"А теперь взгляните на это с другой стороны, Мона," - быстро ответил Хью. "У меня есть предложение: давайте станем партнёрами в этом деле..."
Она некоторое время глядела на портрет старого доброго принца Альберта.
"Очень хорошо," - ответила она наконец: "Пусть будет так, но я надеюсь, что жёлтый алмаз не особенно вас заинтересовал?"
Он слегка поклонился, держа в руке бокал.
95).
"Я заранее отказываюсь от всех требований в вашу пользу..." - ответил он.
"Алмаз совершенно бесполезен для меня, и мне пришлось бы его продать, тогда как в вашем случае вы могли бы носить его, как драгоценность, как украшение, достойное вашей божественной красоты."
Она благосклонно приняла комплимент и закурила следующую сигарету.
"Бог мой! Однако..." - вспыхнул Фитерстоун: "Я совсем не подумал об одной вещи..."
"О чём это?" - спросила она спокойно.
"Да ведь, как только мы вытащим эти драгоценности и прочее, из ямы, они немедленно будут затребованы правительством от имени короны..."
Она улыбнулась несколько высокомерно.
96).
"Вы собираетесь сообщить им?" - спросила она , в удивлении широко распахнув голубые глаза.
"Нет, конечно нет. Но они могут узнать..."
"Как они узнают?"
"Да ведь вы не сможете, находясь в центре густонаселённой части Лондона, оставаться незамеченной..."
"Правда, но я не стану рекламировать этот факт. Не в обычаях людей обращать внимание на постоянно перестраиваемые здания, особенно, когда этот процесс тянется месяцы и месяцы. Не правда ли? Вы убедитесь, что на дом N'104 по Кенсингтон-Сквер будут обращать внимание не долее минуты."
"Ну, Мона," - ответил Хью весело рассмеявшись: "Я думаю, вам надо быть дипломатом, или детективом..."
97).
Сигарета вылетела из руки г-жи Беоклерк при этих словах, и она повернула к нему своё побелевшее испуганное лицо.
"Не говорите так," - пробормотала она, - "у меня и так достаточно громкое имя." Но, мгновенно взяв себя в руки, она спросила его с улыбкой: "Сколько времени мы знакомы, Хью?"
"Около трёх лет, не правда ли?"
"Около трёх лет?" - промолвила она с сомнением: "Разве вы не помните точную дату нашей певой встречи?"
"Конечно, я помню," - быстро ответил Хью, положив свою руку на её. Она быстро отдёрнула руку. Возникла пауза, он курил и смотрел на неё; наконец он спросил:
"Мона, почему вы не вышли за меня замуж?"
98).
Она взглянула на него с состраданием.
"Бедный Хью," - ответила она: "Вы не могли себе позволить жениться раньше. Ведь ваш дядя был ещё жив."
"Но было бы хорошо, если бы вы поверили мне и подождали," - сказал он: "Теперь было бы всё в порядке..."
Она быстро поднялась и бросила сигарету в камин.
"Что толку возвращаться к этому, Хью?" - спросила она недовольно. "Мы должны принимать вещи такими, как они есть. Ты счастлив и найдёшь себе хорошую жену в один прекрасный день."
Хью покачал головой, но мысль, что есть ещё Этель Боулджер, быстро утешила его.
"Ну, не будьте таким сентиментальным, в самом деле," - воскликнула насмешливо Мона: "Возьмите себя в руки и отправляйтесь к агенту по продаже недвижимости, насчёт дома ?104 по Кенсингтон-Сквер."
-
99).
Глава 7: Ланч в отеле Риц
Фриц Хофман нашёл, что его новое положение при мистере Хьюго Фитерстоуне отнюдь не неприятное. Он отвозил своего хозяина в Сити каждое утро и привозил обратно около пяти, остальное время было в его собственном распоряжении. Будучи механиком, он конечно не занимался чисткой двигателя, его обязанности сводились к тому, чтобы машина находилась в должном порядке, и, главное, соблюдать субординацию. Если же возникала необходимость устранить мелкие неисправности, он снимал пиджак и делал это.
Но очень часто, по возвращении в гараж до двенадцати, он просто одевался в обычную одежду и шёл на Риджен-Стрит, или Бонд-Стрит - это был его способ развлечься. Он избегал низменных пристрастий и увлечений любого рода.
100).
Не удивительно, что он, время от времени, встречал дочерей своего покойного хозяина, мисс Зару и мисс Этель Боулджер. Последнюю он встретил однажды солнечным утром, когда посетил Кенсингтон-Гарденс, примерно через две недели после того, как поступил на службу к г-ну Фитерстоуну. Он пошёл с ней по направлению на Куинс-Гейт.
"Мне хочется поговорить с вами подольше," - сказала Этель, когда они прогуливались вместе уже около десяти минут: "И поэтому, я полагаю, нам стоит пообедать вместе, скажем, в ресторане отеля "Риц", завтра. Что вы на это скажете?"
"Я могу лишь сказать, что буду весьма рад," - ответил он.
"Очень хорошо. Я закажу столик в тихом уголке и буду ждать вас там завтра в два". Она поспешно покинула его и отправилась вниз по улице.
101).
Точно в два часа на следующий день Фриц прошёл в ресторан отеля "Риц", не без того, чтобы привлечь восхищённые взгляды особ противоположного пола хорошей фигурой, облачённой в добротный костюм.
За угловым столиком, хорошо прикрытым "развесистой" пальмой, сидела Этель Боулджер. На щеках её играл лёгкий румянец, выдававший волнение, вызванное новизной ощущений.
Фриц сел на свободное место рядом с ней, и, пока официант накрывал стол к обеду, они говорили тоько о банальностях. Лишь когда официант оставил их вдвоём, Этель наклонилась к нему поближе и обратилась почти шёпотом.
"Фриц," - сказала она мягко, впервые произнеся его имя за время их тайного свидания: "Я хочу, чтобы вы пообещали мне кое-что."
102).
Она сидела столь близко, что никаких сомнений в её красоте не могло даже возникнуть. Фриц, уже раньше чувствовавший её очарование, взволновался до крайности. Её рука лежала на столе рядом с его. Он накрыл её своей ладонью, и она не отняла руки.
"Я обещаю вам всё, что угодно," - пробормотал он.
"Хрошо, я буду говорить о весьма серьёзных вещах," - продолжила она. Её лицо побледнело. "О, то ужасное утро! я собираюсь говорить о нём."
Он торжественно кивнул головой. Он понял, что она имела в виду.
"Вы имеете в виду утро того дня, когда был убит ваш отец?"
Она медленно опустила голову, её лицо побледнело ещё сильнее.
"Какое обещание вы просите меня дать?" - спросил Фриц.
103).
"Вы знаете, что отец наговорил много тяжёлых вещей тем утром, особенно мне," - продолжила она: "То, что обнаружились наши встречи, было большим ударом для него."
"Я это отлично помню," - ответил Фриц.
"Если бы он не умер," - продолжила Этель, губы её дрожали, - "у меня нет сомнения в том, что он выполнил бы свои угрозы изменить завещание. Таким был бы результат конфликта между отцом и дочерью!"
Фриц сидел, глядя на неё, лицо его было очень бледным. Он медленно поднял свою ладонь, лежавшую на её руке, и рассеяно потёр лоб. Затем он, казалось, пришёл в себя, и течение его мыслей изменилось.
"Вы знаете, кто был тем человеком, который открыл всё сэру Джону?" - спросил он.
104).
"Я не сомневаюсь в том, кто это был. Я могу рассказать кое-что очень интересное об этом, если уж приму такое решение," - ответила она улыбаясь многозначительно, как это часто делают женщины, когда думают, что знают важную твйну. "Но не нужно говорить об этом никому," - добавила она.
Минуту они сидели, глядя друг другу в лицо в полном молчании, он - с сомнениями, она - в глубоком раздумии. "Я хочу, чтобы этот тяжёлый разговор с моим отцом остался в секрете," - попросила она. "Я хочу, чтобы вы никогда и ни с кем не говорили об этом."
Он, озадаченно взглянув ей в лицо, задал короткий вопрос: "Почему?"
"По следующей причине: Фриснер, великий детектив, вернулся обратно в Англию и приступил к делу. Если случайно он узнает, что отец поссорился со мной, это может выйти на публику. Вы понимаете?"
105).
"Я всё прекрасно понимаю, но как насчёт вашей сестры, мисс Зары?"
"Она не знает об этом ничего. Вы помните, что мой отец узнал о том, что меня видели с вами. Он не знал, что мы встречались с вами вместе с Зарой. Я подумала, что лучше не рассказывать ничего Заре."
"Хорошо, Этель," - ответил он, - "я обещаю вам, что никогда не скажу ни одного слова об этом."
"Вы конечно понимаете, что мой единственный мотив - желание избежать скандала?" - быстро спросила она.
"Я вполне понимаю это".
Она сидела, глядя на него и пытаясь представить, что он на самом деле думает.
"Кто была та молодая леди, с которой вы пили чай," - спросила она напоследок, - "в тот день, когда мы разговаривали с вами на Бонд-Стрит в чайной?"
106).
Его лицо расплылось в довольной улыбке.
"О-о! Это моя старая подруга," - ответил он бодро: "Мы росли вместе."
"Она очень красива."
"Да, она отлично выглядит," - согласился он.
"Как её зовут? Я думаю, что это крестьянка из вашей страны?" - продолжила Этель.
Он довольно долго думал, прежде чем ответить.
"Её имя Маргерит," - сказал он наконец. "Мисс Маргерит Брунн," - добавил он несколько замявшись: "Крестьянка из моей страны.
107).
Возникла пауза.
"Почему вы не курите?" - спросила она наконец. "Мужчина не выглядит счастливым, если не закурит после обеда."
Он вынул портсигар из кармана и предложил ей. Она отказалась. Он достал одну сигарету и прикурил.
"Скажите мне," - спросила она: "Вы часто возите г-на Фитерстоуна с визитами к г-же Беоклерк?"
Он насторожился, но ответил сразу:
"Да, часто, несколько раз в неделю."
Она подобрала окурок, который Фриц несколько неаккуратно погасил о пепельницу, уронив при этом на скатерть, и водворила его на место.
108).
"Несколько раз в неделю," - повторила она. Её алые губы обнажили два ряда белых зубов, но улыбка казалась несколько принуждённой: "Он, должно быть, очень любит её, раз поступает так."
Фриц подумал, что не стоит обсуждать дела хозяина, который заранее предупреждал его об этом. Он сидел, поглядывая то на хорошенькую соседку, то на пепельницу с окурками.
"И возит её на авто, я думаю," - сказала она наконец, подняв глаза и глядя Фрицу прямо в лицо. "Это должно быть восхитительно."
Фриц снова взглянул на неё, улыбаясь наполовину восхищённо, наполовину иронически, и слегка покачал головой.
109).
"Вы не скажете мне?" - спросила она с нетерпением: "Вы не хотите быть откровенным?"
"Я вполне откровенен," - ответил он: "Но я не в праве раскрывать секреты хозяина."
"Очень хорошо," - ответила она, вставая со стула с притворным вздохом безразличия. "Я не стану беспокоить вас больше своими вопросами. Но могу ли я абсолютно положиться на ваше обещание хранить в секрете то, о чём мы говорили?"
"Вы можете абсолютно положиться на меня," - ответил он. "Я никому ничего не скажу о вашем конфликте с отцом."
Она кокетливо взглянула на него и протянула руку.
"Вы будете в том же самом месте в Кенсингтон-Гарденс послезавтра в двенадцать?" - спросила она.
"С удовольствием," - ответил он с улыбкой и поклоном.
110).
"Тогда до свидания, Фриц," - сказала она.
"До свидания," - ответил он.
Фриц прошёл с ней до двери и усадил в кэб, затем направился вниз по Пикадилли и свернул в Грин-Парк. Там, усевшись на скамью, он обдумал всё сказанное во время завтрака. Его потемневшее лицо стало совсем мрачным и строгим. Он взял трость и злобно вонзил её в землю перед собой.
"Чёрт побери," - пробормотал он про себя: "Я видел, как она выглянула из-за шторы в окне гостиной, и её лицо было белым и перекошенным, как и за столом во время завтрака. А, поскольку, я покинул её отца непосредственно перед тем, как он был убит..., и всё же, мой бог! Я люблю её!"
-
111).
Глава 8: Столкновение в тоннеле
Фриц и Этель Боулджер встречались теперь почти ежедневно в Кенсингтон-Гарденс, на берегу круглого пруда. Здесь, сидя под старыми деревьями, с которых с шелестом опадали осенние листья, они говорили об очень многих предметах, особенно тех, что непосредственно их касались.
Кокетка с рождения, Этель не позволяла себе открытого выражения чувств к красивому шоффэру. Она выслушивала его речи о любви с радостной улыбкой на алых губах, но ничего не говорила в ответ.
Когда он переставал говорить и, возможно вполне естественно, ожидал от неё некоторого ответа, она не говорила ничего, только шевелила металлическим наконечником своего зонтика опавшие листья, с улыбкой удовлетворения на устах, обнажавшей её белые ровные зубы.
112).
Несовместимость их социального положения теперь, казалось, не волновала её вовсе. Она приняла, как очевидность, что Фриц был джентльменом, который по некоторым причинам, раскрывать каковые он не считал целесообразным, был вынужден зарабатывать на жизнь шоффэрским ремеслом, и, насколько она могла судить, это было для него отнюдь не неприятно, не более, чем любые другие способы.
Но Фриц, хотя, очевидно, вполне удовлетворённый отношениями, существующими между ними, начал выказывать признаки большого беспокойства и тревоги. Он мог бы, разумеется, сидеть под старыми деревьями на берегу круглого пруда рядом, глядя на неё, ещё долгое время в манере молодых особ, внимательно оценивая которых невозможно было бы поставить и одного пенса на то, что при этом могли бы возникнуть какие-либо греховные или оскорбительные мысли.
113).
Однажды утром, когда большие деревья купались в мягком осеннем солнечном свете, красиво подчёркивавшем позолоту, наложенную на листья увяданием, Этель, повернувшись к Фрицу, находившемуся в состоянии мечтательности, довольно резко задала вопрос.
"Вы когда-нибудь бывали в лондонском Тауэре?"
Фриц, внезапно как-бы очнулся, выпав из мечтательного полусна, и сидел молча, глядя на неё, пока она не повторила вопрос.
"Нет," - ответил он наконец, - "я никогда не был там".
"Я тоже," - продолжила она: "Только очень давно, когда я была ещё совсем ребёнком. Я думаю, что было бы неплохо пойти туда. что вы на это скажете?"
114).
"Я пойду с вами куда угодно," - ответил он, пытаясь взять её за руку: "Но почему вы хотите пойти именно в лондонский Тауэр? Он находится в центре города. Это худшая его часть."
"О! Я думаю, что это было бы очень забавно," - ответила она: "Там всё такое странное, ни на что не похожее. Никто не заметил бы нас там."
На его лице мелькнула полуулыбка.
"Я, конечно, извиняюсь," - заметил он: "Последний аргумент должен быть для вас самым привлекательным. Но я должен отметить, что это не поможет: дорога туда слишком длинная."
"Нет, это не может не помочь," - ответила она: "Мы просто должны выбрать другой вариант. Давайте поедем завтра на метро. Это будет достаточно уединённо, и никто нас не увидит. Мне это очень нравится."
115).
Он охотно согласился, и место следующего свидания было назначено.
"Я надеюсь, что не доставляю вам неудобства, Фриц?" - спросила она позже, когда им уже пора было расходиться. "Г-н Фитерстоун не назначил вам выезд на завтрашнее утро?" Она кивнула на большой многоквартирный особняк около Принц-Альберт-Холла. "Никакой встречи, надеюсь?"
Фриц быстро ответил ей:
"Нет, никаких планов вообще. Я не нужен буду г-ну Фитерстоуну до полудня."
Эти намёки немного его раздражали. Девушка, по его мнению, едва ли когда-либо встречалась и с его хозяином, и с госпожой Беоклерк, но пыталась обсуждать их поступки.
116).
Они встретились на следующий день и отправились в мчавшемся подобно снаряду поезде, в тоннеле, к станции около Тауэра. Этель, в модном чёрном платье, сидела в самом дальнем углу длинного вагона, наслаждаясь новизной ощущений.
Они подошли к воротам старой серой крепости. Их впустил стоявший, как обычно, у входа, гвардеец-йомен. Они проблуждали более часа по старинным сводчатым складам и ужасным тюрьмам.
Прошло почти два часа, пока они снова не вышли на Тауэр-Хилл, и Фриц предложил взять извозчика, и заехать в какой-нибудь ресторанчик, и пообедать.
"Нет, нет," - ответила Этель быстро: "Я должна успеть домой к обеду. Но не будет иметь большого значения, если я немного опоздаю. Мы можем вернуться подземкой, я люблю её, и никогда бы не променяла её на извозчика. К тому же мы не должны быть замечены."
117).
Фриц конечно согласился, и они пошли назад к станции метро вместе. Это был час ланча в Сити, и поезда были почти пусты. За исключением старого седовласого джентльмена, поедавшего сэндвичи, доставая их из бумажного пакета, купе вагона, в которое они вошли, было пусто.
После того, как они вошли в вагон, поезд сразу тронулся и помчался во тьме железной трубы, и всё шло нормально до тех пор, пока они не проехали вторую станцию: поезд начал постепенно замедлять ход и, в конечном счёте, остановился. Внезапная остановка и тишина после непрерывного грохота и скрежета быстрого путешествия стала для них почти шоком.
Нахлынуло ощущение чрезвычайного одиночества и изоляции от остального мира - они были заперты в железной трубе глубоко под землёй. Это напоминало бы захоронение в склепе заживо, если бы не сверкающие огни поезда. Стояла абсолютная тишина, нарушаемая только звуками чавкания и пережёвывания, издаваемыми старым джентльменом, их единственным компаньоном в вагоне, продолжавшим поедать свои бутерброды.
118).
"Некоторая задержка на линии, сэр, я полагаю?" - предположил Фриц, поворачиваясь к старику с улыбкой. "Не часто поезда останавливаются между станциями".
Старый джентльмен повернулся к нему, старательно пережёвывая последний кусок сэндвича перед тем, как ответить. В этот момент с задней стороны поезда в тоннеле возник странный звук, напоминавший треск, при этом он стремительно нарастал и приближался. Десяток секунд странного грохота завершились страшным ударом, свет в поезде моментально погас. Вал криков и воплей людей донёсся со стороны хвостовой части поезда. Фриц, сидевший лицом против хода поезда в углу вагона, был резко брошен на Этель, сидевшую напротив него; она попыталась загородиться руками.
К счастью оба оказались невредимы, хотя всё вокруг них ходило ходуном, и дребезжали оконные стёкла. Фриц через мгновение был уже на ногах и стал успокаивать Этель. Кругом царила непроницаемая тьма.
119).
С трудом оторвавшись от Этель, вцепившейся в него, он велел ей оставаться на месте, а сам стал пробираться по проходу. На полпути он наткнулся на тело старого джентльмена, распростёртое на полу, оно было совершенно неподвижно. Фриц попробовал нащупать пульс, но человек был мёртв.
Он поторопился вернуться к Этель, и затем они заметили красный отблеск на стенках тоннеля с задней стороны поезда, с того места, где произошло столкновение. Буквально через несколько секунд свет, дым и искры стали приближаться к ним с потоком воздуха в канале метрополитена. Этот дым быстро разрастался, ярче становился блеск огня и громче треск горящего дерева, и душераздирающие крики. Не могло быть никакого сомнения, что поезд горел!
Сильный поток воздуха в тоннеле раздувал огонь, и долго оставаться на месте становилось невозможно.
120).
"О, мой бог!" - закричала Этель, поняв это: "Что нам делать? Мы сгорим заживо!"
Фриц попытался успокоить её, лихорадочно думая, что бы предпринять.
"Конечно," - подумал он, - "нам постараются помочь!" Но пока никто не появлялся.
Почти отчаявшись, он прошёл в дальний конец вагона и попробовал открыть лёгкую железную дверь. Проводник, который обычно открывал эту дверь, куда-то исчез, возможно, он был ранен, или даже погиб.
121).
Фрицу удалось открыть дверь, и он высунул наружу руку, пытаясь оценить, есть ли там свободное пространство. Между вагоном и стенкой трубы оставалось весьма мало места: его едва хватало, чтобы мог пройти небольшой человек. Однако, он решил идти вдоль поезда и попытаться обнаружить выход. У него в кармане была не совсем полная коробка спичек. Возвратившись к Этель, он объяснил, что собирается сделать, и оставил ей несколько спичек, чтобы она смогла ими воспользоваться, дабы осветить себе путь вдоль туннеля, если он позовёт её. После этого он выскользнул из вагона и пошёл вдоль поезда до локомотива, время от времени освещая себе путь. Он старался держать руки и лицо подальше от стенок вагонов и трубы, чтобы не пораниться о рваное железо.
122).
Дойдя до локомотива, он обнаружил около него группу из четырёх мужчин.
"Да," - отметил один из них, продолжая разговор, когда Фриц подошёл к ним, - "если помощь довольно скоро не прибудет, то мы тут зажаримся живьём. Локомотив наглухо перекрыл тоннель."
Встревоженный словами этого человека, Фриц зажёг спичку и огляделся. Массивный локомотив сошёл с рельсов и заклинил тоннель. Между ним и стенками тоннеля щели были настолько малы, что по ним смогла бы пролезть только кошка. Машинист лежал рядом, мёртвый.
123).
Фриц ясно видел, что огонь продвигается настолько быстро, что возникла необходимость вернуться и забрать Этель. Он нашёл её в ужасном состоянии от страха. Она уже сама хотела пойти за ним. Пожар почти достиг вагона, в котором они ехали. Ухватив её покрепче, он пошёл, наполовину ведя, наполовину проталкивая её в сторону локомотива, подальше от огня.
Когда они добрались до локомотива, ему пришла в голову идея. Ещё когда они ожидали прибытия поезда, он заметил, что крыша локомотива была деревянной. Локомотив, перекосившись, полностью перекрывал тоннель. Но Фриц понял, что проломив деревянный потолок локомотива изнутри, они смогут пролезть, хотя и с трудом. Во всяком случае было бы лучше попробовать, чем сгореть заживо в тоннеле. Он залез в перекошенный локомотив, стал искать и вскоре нашёл ящик с инструментами. Порывшись в сундуке, он вытащил тяжёлый молоток и зубило. Используя эти два инструмента, он и начал прорубать крышу.
124).
Сначала его успехи были почти нулевыми. Дерево оказалось твёрдым и толстым, и он был вынужден затрачивать массу усилий, но он напомнил себе, что жизнь и освобождение из ловушки, от угрозы ужасных мучений, лежит по другую строну от этих толстых досок. Тогда он начал работать с ещё бОльшим усердием и, к его радости, выбил часть крыши размером с квадратный фут. Поощрённый этим, он позвал одного из мужчин, стоявших в стороне, попросив того, подобрав инструмент, помочь ему, но без результата: этот человек был в полнейшей прострации.
125).
Время убегало очень быстро, огонь уверенно наползал вдоль поезда, сопровождаемый ужасными воплями страдальцев, запертых в вагонах. И горячий воздух, полный искр, становился почти невыносимым. Этель цеплялась за Фрица в полуобморочном состоянии, мешая работать. Те немногие из пассажиров, которые сумели выбраться из вагонов и добраться до головной части поезда, также обезумели от страха перед надвигающимся пламенем.
Фриц настойчиво трудился и выбил ещё несколько кусков дерева. Он подумал, что ещё немного, и он сможет проложить себе путь и вытащить Этель за собой. Звук его резких ударов смешивался с воплями неудачливых пассажиров и треском огня. Наконец он выбил ещё часть потолка и обратился к своей полуобезумевшей спутнице, сообщив, что проход сделан и они могут наконец уйти от опасности. В этот момент один из оставшихся, без сомнения привлечённый стуком молотка, забрался в локомотив, в котором трудился Фриц, и увидел отверстие в крыше.
126).
"О! Это вы сделали, не так ли?" - заметил он: "Освободите дорогу и пропустите меня первым!"
"Сначала леди," - ответил Фриц: "Вам придётся подождать."
"Леди может убираться ко всем чертям," - грубо ответил обезумевший человек: "Я пойду первым!"
Главной причиной, почему этому человеку нельзя было разрешать лезть первым, было то, что он был слишком велик. Он мог застрять в отверстии и, таким образом, не пропустить тех, кто мог пролезть через дыру. Во всяком случае он подвергал опасности жизнь Этель. Для Фрица эта причина была главной, она и определила его действия. Поскольку огромный дикарь ухватил его за плечо, намереваясь оттолкнуть, он поднял тяжёлый молоток, который держал в руке, и нанёс ему удар по лбу со всего размаха. Ноги великана подкосились, и он рухнул, поражённый, словно бык на бойне. После этого Фриц попробовал осуществить свой первоначальный план, проползти через отверстие и протащить за собой Этель. С первой же попытки стало ясно, что отверстие было всё ещё слишком маленьким, чтобы позволить ему пролезть. Одно мгновение он колебался, и затем принял решение.
127).
Можно было не успеть расширить дыру, огонь быстро приближался, и дым становился почти удушающим, поэтому он решил обеспечить безопасность Этель в любом случае: отверстие было достаточно большим для неё, и она могла пролезть.
Быстро объяснив ей ситуацию и обернув одежду плотно вокруг её ног, он поднял её и легко протолкнул через отверстие. Потом, удерживая её руки, он постепенно продвигал её, пока она не почувствовала, что легко может спуститься на землю самостоятельно.
"Слава богу!" - воскликнул он, услышав голос Этель, говорившей ему, что она удачно спустилась: "Она теперь не пострадает!"
Затем он с лихорадочной энергией, энергией отчаяния, продолжил расширять отверстие, чтобы можно было пролезть самому.
Тем временем Этель побежала было вперёд по тоннелю, но, испугавшись кромешной темноты, вернулась и стала ждать Фрица, работавшего под крышей локомотива.
128).
"О, Фриц!" - крикнула она, когда он прервал ненадолго свои удары. "Я так напугана, поторопитесь и вылезайте ко мне, покажите мне выход из этого ужасного тоннеля!"
Он произнёс несколько слов, чтобы успокоить её, и вернулся к работе снова, но подумал, однако, что было бы совсем не плохо, если бы она высказала хотя бы некоторую тревогу и о его собственной безопасности.
Наконец, когда локомотив уже весь наполнился дымом, он вырубил ещё один кусок деревянного потолка, и путь к жизни и свободе открылся перед ним. В этот момент гигант, которого он оглушил, пришёл в сознание и сел, ничего не видя, так как кровь заливала ему глаза.
"Сейчас вы встанете и полезете через это отверстие первым," - сказал он этому человеку: "Вы заслужили этот удар. Пошевеливайтесь, времени осталось мало."
129).
С большим трудом он поднял человека и с усилием втолкнул его в отверстие. После этого он высунулся из двери локомотива и крикнул немногим беднягам, сгрудившимся вместе в ожидании ужасной смерти, что путь спасения открыт для них.
Не теряя времени, он прошёл по локомотиву и влез в дыру на крыше. Через несколько секунд он уже стоял на рельсах и поддерживал Этель. К его огромной радости за ним последовал поток неудачливых пассажиров, вылезающих через отверстие.
"Что теперь делать?" - спросила Этель, вцепившись в его руку обеими руками: "Как нам выбраться из этого туннеля?"
Уставший до изнеможения Фриц не смог ей ответить, но ответ на её вопрос прибыл в явном виде. Далеко в туннеле появился красный свет, быстро становясь всё ярче и ярче: приближался аварийный поезд. Сильный поток воздуха вынес дым к следующей станции и вызвал тревогу.
-
130).
Глава 9: Удачный ход Фриснера
Со времени, когда Этель Боулджер вернулась домой в одежде, превратившейся в лохмотья и провонявшей дымом сгоревшего поезда, прошла неделя. Только после этого она оказалась в состоянии выходить из дома. Во время этой первой после происшествия прогулки с Фрицем вокруг круглого пруда он удостоился самых горячих благодарностей за её спасение.
У него не было причин жаловаться на тот приём, который был оказан ею. Даже если он был бы вполне официальным возлюбленным, то и тогда его не встретили бы более нежно.
"Вы - герой!" - повторяла она раз за разом. "Взгляните, что пишут газеты! Вас должны наградить медалью!"
131).
Улыбка едва тронула губы Фрица. "Они все не правы," - ответил он: "Газеты раздувают всё это для тиража. Что касается медали, то хорошо, если она окажется серебряной. Любой другой человек сделал бы то же самое, что сделал я, окажись он на моём месте, и если его любимой угрожала бы опасность."
Она улыбалась тихой удовлетворённой улыбкой, пока он говорил, и зонтик её снова начал рыхлить землю. Но она так ничего и не сказала о своих взаимных чувствах.
Каждый день в течении почти недели они встречались таким образом у круглого пруда, иногда прохаживаясь взад-вперёд, а иногда обходя его по кругу, поскольку воздух становился всё холоднее.
Именно к концу октября и произошёл случай, навсегда изменивший спокойное течение их жизни. Однажды серым утром, когда солнце никак не могло рассеять тяжёлый туман, а трава была слишком влажной, чтобы ходить по ней, Этель и Фриц гуляли на берегу круглого пруда по гравийной дорожке, ведущей по краю.
132).
Возможно она была немножко более нежной к нему тем утром, немного более отвечающей на его чувства, чем обычно. Он шёл, наклонив голову, и по её улыбке было понятно, что то, что он говорил не было ей неприятно. Они имели вполне симпатичный вид обычной влюблённой пары.
Так, очевидно, думал худой, прилично выглядевший джентльмен, который хотя по виду и был поглощён чтением книги, прохаживаясь туда и сюда, всё же не терял их из виду, посматривая краем глаза, но вполне сочувствующе.
Когда часы дворца пробили половину второго, и они повернули к выходу из парка, приличный джентльмен последовал за ними, вынув на ходу носовой платок, но использовал его только для вида.
Было странно то, что после этого два экипажа появились со стороны дороги, где они стояли, и остановились перед Этель и Фрицем, что их несколько удивило. Фриц заметил оба экипажа и задался вопросом, кто мог заказать две четырёхколёсных кареты одновременно.
133).
Он и Этель были в достаточно уединённом месте в двадцати ярдах от проезжей дороги, на которой мало кто бывал вообще, кроме нескольких бездельников. В этот момент скромный джентльмен подошёл к ним. Сняв шляпу, он обратился к Фрицу.
"Г-н Хофман, я полагаю?" - произнёс он очень спокойным и вкрадчивым голосом.
Фриц повернулся к нему, думая, что это был один из тех профессиональных нищих, которые иногда обращаются к завсегдатаям садов. Золотая цепочка и респектабельный вид, однако, заставили его изменить своё мнение.
"Что вам угодно?" - спросил он довольно резко.
134).
Джентльмен вместо ответа задал ещё один вопрос.
"Могу ли я спросить, эта леди не мисс ли Этель Боулджер?" - спросил он.
Один или два человека, которые бесцельно слонялись в той части сада, казалось, заинтересовались происходящим у входа. Двое мужчин, которые сидели на скамейках, также подошли и встали в нескольких ярдах позади.
"Что это значит?" - воскликнул Фриц.
135).
Человек развёл руками, словно в недоумении.
"Я прошу вас успокоиться," - начал он: "Особенно вас, мисс Боулджер," - продолжил он, повернувшись к Этель, которая ухватилась за руку Фрица и выглядела так, будто готова была упасть в обморок.
"Мне очень неприятно вам сообщить," - продолжил незнакомец, - "но это моя обязанность, и я вынужден её исполнить. Без сомнения все вопросы будут скоро прояснены, если вы будете вести себя разумно."
"Фриц Хофман и Этель Сюзан Боулджер, я вынужден арестовать вас обоих по обвинению в убийстве."
"Убийство!" - повторил Фриц испуганно.
Едва слово слетело с его уст, как он отпрянул и поднял трость, которую держал в руке. В тот же момент слонявшиеся по саду мужчины сомкнулись вокруг него.
136).
"Не делайте глупостей, г-н Хофман," - продолжил незнакомец: "Я инспектор Фриснер из Скотланд-Ярда, а эти люди со мной - полицейские в штатском. Вы навредите себе, оказывая сопротивление. Это совершенно бесполезно, и вы только встревожите леди."
Фриц опустил трость поняв, что детектив прав.
"По какому праву," - спросил он, - "вы арестовываете нас?"
"Согласно этому документу," - ответил Фриснер, доставая ордер из кармана и показав его, - "оформленному по закону, дающему нам это право."
Лицо Этель стало совершенно бледным и мертвенно неподвижным. Она вплотную придвинулась к Фрицу и прошептала:
137).
"Это бесполезно, мы должны пойти с этими людьми, и затем, возможно, всё разъяснится. Мы не можем оставаться здесь, толпа соберётся через несколько минут."
Уже некоторые люди, прогуливавшиеся в различных частях сада, начали подходить, чтобы взглянуть, что случилось.
"Да, я думаю ты права," - ответил Фриц: "Мы отправляемся с ними."
"Это более чем разумно" - заметил инспектор Фриснер, услышав эти слова. "Вы очень обяжете меня, пройдя со мной к этим экипажам." - он указал на две четырёхколёсные кареты, стоявшие у входа в парк, возле каждой стоял полицейский в штатском, готовый открыть дверь.
"Если вы сядете в первый экипаж, г-н Хофман," - сказал инспектор, когда они подошли к каретам вплотную, - "я последую за вами с мисс Боулджер в другой."
138).
"Мы не можем ехать вместе?" - спросил Фриц.
"Я сожалею, но это невозможно," - вежливо ответил детектив.
Когда Фриц собираясь войти в первый экипаж, поклонился Этель, она подошла к нему и прошептала: "Не забудьте то, что вы мне обещали."
Он поклонился ещё раз, приподняв шляпу, затем сел в карету, в которую вошли и два сопровождающих из полицейских, стоявших рядом. Вежливый Фриснер проводил Этель в другую карету, куда и вошёл вслед за нею. Один из его спутников захлопнул дверь, и оба экипажа покатили к Кенсингтонскому отделению полиции.
Там, через несколько минут, дежурный инспектор принял под свою ответственность модно одетую леди и её компаньона, человека явно неординарного, обвинявшихся в убийстве сэра Джона Боулджера, отца этой леди.
-
139).
Глава 10: Заключённые
Через полчаса Хорас Боулджер прибыл в Кенсингтонское отделение полиции. Он был бледен и взволнован. Его поразило обвинение, выдвинутое против сестры.
Разместившись с некоторым удобством в комнате полицейского инспектора, Этель Боулджер горько жаловалась брату на случившееся с нею. Их беседа резко контрастировала с невнятным бормотанием и дикими выкриками нескольких пьяных личностей, сидевших в клетках в том же помещении.
"Что спрашивается это всё означает?" - возмущался Хорас, белый, как полотно: "Этель убийца?"
"Они ничего не сказали мне," - кричала она истерично. "Инспектор здесь говорит, что я должна ждать, пока мы не предстанем перед судьёй".
140).
"Мы!" - повторил её брат: "Кто это - мы?"
"О, разве я не сказала вам, Хорас?" - закричала девушка, воздев руки: "Я встретила Фрица Хофмана в садах этим утром, и нас привезли сюда вместе."
"Фриц Хофман, шоффэр?!" - воскликнул её брат.
"Да, он - джентльмен, которого вы знаете. Я обязана ему жизнью. Я встречала его пару раз ранее."
"Так спасение им вашей жизни при аварии в метро не было случайностью, как вы говорили ранее?"
"Нет, я была с ним в Тауэре."
Бедный Хорас провёл рукой по лицу.
"Это абсолютно невозможно." - сказал он совершенно измученным голосом: "Я не понимаю этого."
141).
"Разве вы не можете освободить меня отсюда, Хорас?" - вскричала она взволнованно.
"Конечно, вы можете внести залог, или нечто вроде этого. Вы же адвокат?! Вы должны..."
Она схватила его руки, отчаянно вцепившись в них.
"Залог?!" - повторил её брат с горечью: "За вас не может быть внесён залог. Вас обвиняют в убийстве!"
"О! Мой бог!" - выкрикнула Этель, вздымая руки: "Обвиняют в убийстве моего отца!"
Она издала громкий вопль, и тело её сотряслось в истерическом припадке. Услышав вопли, инспектор быстро вбежал в комнату. Пьяный, сидевший в клетке, слыша её крики, удвоил шум, добавляя собственные, замешанные на проклятиях и мерзких выражениях по адресу полиции вообще.
"Я думаю, что мы должны перевести эту зак..., эту молодую особу в Холлоуэй, под надзор сотрудницы женского пола, и как можно скорее," - сказал полицейский, с явным сочувствием глядя на перекошенное лицо Хораса. "Это, должно быть, для вас ужасное испытание, Сэр..."
142).
Помещённый в одиночную камеру, Фриц Хофман мысленно переворошил все обстоятельства этого происшествия и постарался хорошенько их обдумать. Потрясение от внезапного ареста больше не довлело над его разумом, и он был вполне способен спокойно рассмотреть в уме все события и нескольких последних дней, и на момент убийства.
Он методично перебрал подробности беседы с сэром Боулджером утром, в день его смерти, когда Фриц предстал перед хозяином в библиотеке, выслушивая обвинения во встречах в глухом углу Кенсингтон-Гарденс с его, якобы, молодой любовницей.
Сэр Джон Боулджер "не рубил с плеча" в вопросе о нём. Но он заявил и Фрицу, и своей дочери совершенно ясно, что намеревается изменить завещание и оставить свою дочь Этель полностью на попечении брата, и старшей сестры, исключительно для профилактики, чтобы уберечь её от влияния всяческих брачных авантюристов. Этим инцидент и завершился, и Фриц вышел, оставив сэра Джона во гневе, в состоянии белого каления. Фриц вполне мог себе представить, какова была беседа отца и дочери после его ухода, поскольку оба они не отличались покладистостью характера.
143).
В тот день он видел своего старого хозяина ещё раз именно в той самой фатальной дальней гостиной, непосредственно перед тем, как тот отошёл ко сну, прерванному смертью. Старик отдал ему приказы весьма резким тоном, но они не имели никакого отношения к утреннему инциденту. Он добавил некоторые дополнительные инструкции, когда шоффэр уже сходил вниз по лестнице.
В тот момент, когда Фриц дошёл до гаража, он хватился, что оставил на стуле у двери в дальней гостиной свою кепку, и спокойно вернулся, чтобы забрать её. Войдя в дверь, он увидел в окне гостиной, выходящем на лестницу, ведущую вверх к выходу на крышу, Этель. Её лицо вытянулось и было ужасно. Она пристально глядела между занавесками на своего спящего отца.
Что она делала там?
144).
Он ни на мгновение не предполагал, что обвинения будут выдвинуты против него. Он посчитал свой арест ошибкой, произошедшей потому, что в последнее время его могли часто замечать в обществе Этель. И всё же, сидя в одиночной камере, он чувствовал, что его любовь к ней была настолько велика, что если бы он смог очистить её от этого ужасного обвинения и освободить её, он вполне мог бы ради неё пожертвовать даже собственной жизнью, если бы это было необходимо.
Он сидел там, размышляя обо всех этих обстоятельствах, пока слабый дневной свет, вползающий через маленькое окошко под потолком, не исчез совсем, и ночь нахлынула, и затопила тоской отделение полиции, накрыв его несчастных обитателей покровом темноты.
-
145).
Глава 11: Допрос
Г-н Редмонд, опрятный, чисто выбритый прокурор, снял пенсне в золотой оправе и сложил его с эффектным звучным щелчком. Он встал, отодвинув бумаги, читая которые он готовился произнести своё обращение к судье, председательствовавшему на заседании полицейского суда Западного округа Лондона.
Он упомянул, что эти двое арестованных, Фриц Хофман и Этель Сьюзан Боулджер, предстали перед высоким судом на прошлом заседании - оно было скорее формальным, и выдвижение против них каких-либо серьёзных обвинений было отложено. Присутствуя на настоящем заседании он счастлив сообщить высокому суду, что он теперь вполне подготовлен, чтобы возобновить участие в слушаниях по этому делу.
Он отметил, что данный случай - явление весьма необычного характера. Возможно, что это самое экстраординарное дело из тех, что когда-либо рассматривались в этом суде.
146).
Подсудимый мужского пола, Фриц Хофман, по всей видимости человек немецкого происхождения, шоффэр, арестован по обвинению в убийстве своего хозяина, сэра Джона Боулджера, который был обнаружен заколотым в гостиной собственного особняка, в прошлом июле.
Сэр Джон Боулджер, как хорошо известно, был владельцем ряда крупных магазинов на Оксфорд-Стрит.
Относительно подсудимой женского пола - обвинение против неё имеет самую болезненную природу, так как она обвиняется в том, что является соучастницей убийства собственного отца. Разумеется, это только предварительная формулировка обвинения. Ход дела должен более полно показать, какую роль она действительно сыграла в этом преступлении.
"Относительно обвиняемого мужского пола," - продолжил г-н Редмонд, - "есть определённые, несколько необычные обстоятельства, связанные с ним. Полиция хорошо выяснила все его передвижения по Англии, но оказалась совешенно не способна проследить его в Германии, или любой другой стране. И сам он не даёт никакой информации по этому вопросу."
147).
"Известно, что он проживал в Лондоне в течении последних трёх лет и проявил себя, как шоффэр высочайшей компетентности. Не зарегистрировано никаких проступков с его стороны, и полицией установлено, что образ жизни его был безупречен."
"Кажется, что он - женатый человек." Прокурор остановился и просмотрел свои записи, в то время, как Этель Боулджер, сидящая на стуле за ограждением, быстро повернула своё бледное, измученное заботами и тревогами лицо к Фрицу Хофману, замершему на своём месте неподвижно, точно статуя. В её взгляде было удивление и глубокая боль. К тем нравственным и физическим мучениям, что она вынесла со времени ареста, добавились новые.
Фриц, не взглянув на неё, продолжал спокойно сидеть со сложенными руками, бледный и неподвижный.
148).
"По моим данным," - продолжил прокурор, - "обвиняемый Хофман женился в Остенде три с половиной года назад на цирковой наезднице по имени Роуз Беллами, это её профессиональный псевдоним, настоящее её имя - Роуз Джонс. Эта женщина вскоре свернула с пути истинного, то есть попросту спилась, и брак оказался весьма неудачным."
"Судя по всему, обвиняемый вёл себя достойно в этой ситуации. По приезде в Англию он стал шоффэром, и с доходов от этого занятия жил сам, и поддерживал свою жену."
"Г-жа Хофман, жена обвиняемого, утверждает, что ничего не знает об обстоятельствах его прощлой жизни, за исключением того, что он - "джентльмен". Свидетельство о браке - документ, не указывающий на подданство, сам же обвиняемый о себе говорит очень мало. Полиция полагает, что информация, сообщённая властям Остенде Хофманом, ввела их в заблуждение и является полностью фальшивой."
149).
"Фриц Хофман поступил на службу к сэру Джону Боулджеру приблизительно год назад и, кажется, служил вполне удовлетворительно до прошлого июля, когда произошло то, что, как будет доказано, вызвало сильное раздражение сэра Джона, ныне покойного. К этому привело то, что он узнал, что его шоффэр, Хофман, был замечен гуляющим в уединённой части Кенсингтон-Гарденс с его дочерью Этель."
"Будут приведены свидетельства, которые докажут, что утром, в день смерти, сэр Джон Боулджер послал и за своей дочерью, и за Хофманом, шоффэром, и после этого в библиотеке, в его доме, произошла очень бурная беседа между всеми тремя."
"Хофман, как было замечено, покинул комнату очень бледным и взволнованным, и, очевидно, очень рассерженным. Спустя несколько минут после этого, мисс Этель Боулджер, обвиняемая женского пола, также оставила комнату очень взволнованной. Однако, слуга, стоявший в зале и подслушивавший, услышал, как сэр Джон угрожал своей дочери, сказав следующее:
"Я изменю своё завещание и оставлю вас без гроша."
На что мисс Этель Боулджер ответила: "Вы будете сожалеть, что сказали это."
150).
Переполненный зал суда был потрясён этим сообщением.
"Убийство," - продолжил г-н Редмонд, - "до недавнего времени, совершенно сбило полицию с толку. Только в течении нескольких последних недель Скотланд-Ярд получил информацию, на основании которой был выдан ордер на арест обвиняемых, представших перед Высоким Судом.
Свидетельские показания, которые будут даны позже инспектором Фриснером, покажут, что у обвиняемых были весьма веские основания для совершения преступления."
Г-н Редмонд после этого начал вызывать свидетелей, первой из которых была Элиза Стеббингс, горничная, ранее обслуживавшая сэра Джона Боулджера.
Эта женщина заявила, что утром того дня, когда был убит сэр Джон, они занимались сменой некоторых занавесок, скатертей и циновок в зале его дома на улице Куинс-Гейт. Кладя циновку у двери библиотеки, она услышала громкие голоса ссорившихся в комнате. После этого дверь открылась, и обвиняемый Фриц Хофман, шоффэр сэра Джона, вышел. Он был бледен и сердит. Спустя несколько минут после этого дверь снова открылась, и мисс Этель Боулджер, другая обвиняемая, вышла и остановилась на мгновение или два, придерживая дверь рукой. Сэр Джон, её отец, в этот момент говорил с нею, и было отчётливо слышно то, что он говорил. Он сказал:
151).
"Я изменю завещание и оставлю вас без гроша."
"И что обвиняемая женского пола ответила на это?" - спросил г-н Редмонд.
"Она сказала, Сэр..." - ответила женщина: "Вы будете сожалеть, что сказали это."
Снова негромкий ропот пробежал по залу суда, и те, кто сидели на местах перед ограждением скамьи подсудимых, быстро наклонились вперёд, вытянув шеи, желая рассмотреть выражение лиц обоих обвиняемых после того, что было заявлено.
Г-н Хью Кингслейк, один из самых умных и опытных адвокатов по уголовным делам, поднялся и подверг перекрёстному допросу горничную Элизу Стеббингс, выступая от имени мисс Этель Боулджер.
"Когда вы рассказали об этой беседе кому-либо?" - спросил он.
"Я упомянула об этом, Сэр..." - ответила она после некоторых колебаний, - "в тот же день, в комнате для слуг, когда пошла на обед."
"И при ком вы упоминали об этом?"
"Я сказала это одному из лакеев, Сэр... Молодому человеку, с которым я дружу."
152).
"Молодому человеку, с которым вы дружили," - повторил г-н Кингслейк задумчиво: "И как эта информация стала известна полиции?"
"Я не знаю, Сэр... Они сами пришли ко мне."
Г-н Кингслейк задал ей несколько вопросов с целью выяснить, не ошиблась ли она, но не преуспел в том, чтобы обнаружить противоречия. Она твёрдо придерживалась своего первоначального заявления, утверждая, что слышала именно то, о чём рассказала.
Следующим свидетелем был дворецкий Симмондс, который давал свои показания очень взволнованно, разрыдавшись во время своего рассказа, настолько сразил его вид молодой хозяйки, сидящей на скамье подсудимых.
Он утверждал, что обслуживал покойного сэра Боулджера более двадцати лет, и что тот очень доверял ему. Утром того дня, когда он был убит, сэр Джон, который был очень расстроен, позвал его в библиотеку и задал несколько вопросов относительно Хофмана, шоффэра. Между прочим хозяин спросил, слышал ли он когда-либо, что мисс Этель время от времени встречалась с шоффэром в Кенсингтон-Гарденс. Он никогда не слыхал о таких встречах, и так и сказал сэру Джону об этом.
Несколько позже, по требованию сэра Джона, он послал горничную за мисс Этель, и, немного позже, получил приказ найти Фрица, шоффэра, и также прислать его в библиотеку. Впоследствии он услышал, что были высказаны резкие слова между сэром Джоном и мисс Этель.
153).
Говоря о событиях того самого дня, дворецкий утверждал, что, получив вызов от сэра Джона, Фриц Хофман прошёл в дальнюю гостиную, чтобы выслушать приказания сэра Джона. Он видел также, что шоффэр возвратился, сойдя по лестнице.
"Видели ли вы, как он вернулся и поднялся по лестнице снова?" - спросил г-н Редмонд.
"Нет, Сэр... Я пошёл обедать," - ответил дворецкий.
"Вы не слышали шагов идущего по лестнице человека?"
"Нет, Сэр... Один из лакеев читал мне газету, да и дверь была закрыта."
Роуз Таннер, посудомойку, вызвали снова, и, в ответ на вопрос г-на Редмонда, она заявила, что в день убийства Фриц Хофман собирался пойти наверх, чтобы забрать свою кепку, которую, как он сказал, забыл в дальней гостиной. Он, видимо, поднялся по лестнице один, чтобы забрать её. Она видела, как он направился туда.
Весьма серьёзный перекрёстный допрос не вызвал сомнений в показаниях этой свидетельницы.
.
Основные факты, оглашённые ею, были подтверждены следующим свидетелем, Анатолем Вибартом, поваром, который давал показания на ломаном английском, и притом очень неохотно.
154).
Следующим свидетелем был инспектор Фриснер из департамента уголовного розыска. Он рассказал о том, что было обнаружено при полном осмотре дома, расположенного по вышеупомянутому адресу на Куинс-Гейт. Во время обыска он обнаружил некий предмет, скрытый в дымоходе комнаты, которую во время убийства занимала мисс Этель Боулджер.
Из небольшого пакета сложенного из обёрточной бумаги, детектив вынул серебряную рукоять кинжала. Лезвие было обломано. Оставшаяся часть, приблизительно двух дюймов длины, была из того же материала, что и обломок, извлечённый из тела. И на рукояти, и на обоих частях лезвия были тёмные пятна.
Демонстрация этой инкриминирующей улики вызвала шелест волнения в зале суда. Фриц Хофман сильно побледнел, ухватившись за ограждение скамьи подсудимых. Он бросил долгий внимательный взгляд на Этель, которая сидела как бы в мечтательной задумчивости, пристально глядя на ручку кинжала, которую рассматривал судья.
.
На этом пункте суд прервал рассмотрение дела, и оба обвиняемых были возвращены в места заключения.
-
155).
Глава 12: Консультация
Вечером того дня, когда Этель Боулджер и Фриц Хофман были допрошены в суде, Хью Фитерстоун выполнил своё давнее намерение отобедать с Моной Беоклерк тет-а-тет в особняке, близ Принц-Альберт-Холла, где у неё была квартира. Г-н Беоклерк был занят важной консультацией на севере страны.
Хью тем утром возвратился из двухнедельной, связанной с бизнесом, поездки в Берлин. И он, и Мона весь день провели по адресу дом N'104, Кенсингтон-Сквер, осматривая дом, который, согласно арендному договору, им удалось снять по весьма разумной цене. Они занимались детальной проработкой плана по прорытию в саду шахты, чтобы добраться до спрятанного предком Хью сокровища.
"Я думаю, что мы справились блестяще," - заявила Мона, когда после лёгкого обеда они расположились поудобнее, чтобы спокойно выкурить по сигарете. "Я думаю, что сработала ваша гениальная идея - нанять человека, чтобы внести изменения в расположение труб, потом придраться к качеству работы и уволить его. При этом использовать для прикрытия шахты выкопанные им ямы, взяв нового работника из глухой деревни в Суффолке для прорытия шахты. Всё это мы конечно осуществим так, как запланировали."
"Я думаю, что этим мы сможем отвести глаза соседям," - ответил Хью. "Во всяком случае я ожидаю, что этой дымовой завесы будет достаточно для удовлетворения всевозможных любопытных..."
156).
Г-жа Беоклерк всё же высказала некоторые сомнения.
"Есть одна вещь, Хью," - добавила она, - "которую я не очень понимаю. Куда девать землю, которую выкопает наш работник?"
"Я думаю, что предусмотрел это," - ответил Хью. "Я предлагаю поставить сарай из металлического профиля, куда можно будет ссыпать вырытую землю, а потом эту землю периодически нужно будет вывозить подальше. Вы же помните, что там есть задний выход с участка, с небольшим выездом на дорогу. Землю можно вывозить по этой дороге на телеге..."
"Превосходно!" - ответила Мона. "Вы настоящий Наполеон, или Китченер, или нечто в этом роде. Но нельзя позволить рабочим болтать, особенно по вечерам, когда скорее всего они разойдутся по трактирам."
"Я также подумал и об этом," - возразил Хью. "Я предоставлю им жильё в Ист-Энде, в Лондоне, и каждое утро, и вечер они будут приезжать, и уезжать..."
157).
Очень корректный дворецкий вошёл, и, как обычно в этот час, положил последний выпуск газеты "Глоуб" перед своею хозяйкой. Она подняла газету и небрежно просмотрела содержание.
Внезапно её серо-голубые глаза стали жёсткими, и белесые брови сердито нахмурились. Она швырнула газету на пол.
"В чём дело?" - спросил Хью, сидевший в окружении колец сигаретного дыма, внезапно исторгнутый из мира грёз обратно, к реалиям повседневной жизни. Он, глядя на Мону, был поражён резкими изменениями, которые произошли с ней. Её лицо побелело и вытянулось, глаза неестественно и ярко блестели, и её роскошная снежно-белая грудь вздымалась подобно волнующемуся морю.
"Дело в том," - ответила она быстро, - "что этот мир кажется полон дураков!" После этого она взяла себя в руки.
"О, я забыла!" - продолжила она: "Вы ведь были вдали от Англии в течении последних двух недель, и, возможно, не слышали о возмутительном скандале."
"Какой скандал?"
158).
Мона медленно наполнила бокал прекрасным шампанским из небольшой бутылки, стоявшей в серебряном ведёрке со льдом на подносе перед нею. Взглянув на Хью Фитерстоуна, она наполнила второй бокал и подала ему.
"Вы должны выпить это, чтобы подкрепиться," - сказала она: "Новости могут вас расстроить. Я совсем забыла, что эти люди - ваши друзья."
Она взяла свой изящно выглядевший бокал и отпила половину. Это совсем не удивило Хьюго, так как он давно привык к её манерам. Она никогда не скрывала своего пристрастия к прекрасному напитку.
Хью взял свой бокал и выпил пару глотков тоже.
"А теперь о новостях," - сказал он.
Мона отвела от него свой взгляд на мгновение, или два, как будто к чему-то готовясь. Когда он взглянул на неё снова, лицо её было очень бледным, под глазами наметились большие тёмные круги. Драгоценные камни на её изящной руке блеснули, когда она прижала к губам небольшой кружевной носовой платок.
159).
"Два человека арестованы," - начала она: "За убийство сэра Джона Боулджера - если он всё же был убит - шоффэр Фриц Хофман и..."
"Как! Мой человек!" - воскликнул Хью: "Он - мой шоффэр!"
Мона просто кивнула головой и продолжила рассказ: "... и Этель Боулджер, дочь..."
Хью Фитерстоун резко ударил кулаком по столу.
"Этель Боулджер! Нет!" - выкрикнул он.
Вместо ответа Мона подняла "Глоуб", которую она перед тем швырнула на пол, и указала на страницу с заголовком -
"Виновные в ужасном убийстве предстали перед судом".
Хью почти вырвал газету у неё из рук и принялся читать её под одной из стоящих на столе электрических ламп. Пока он читал, на его бледном лице отражалось множество самых разных эмоций, переполнявших его душу. Наконец он закончил чтение и отложил газету
"Я не верю ни одному слову об этом, написанному здесь!" - выкрикнул он.
160).
Мона слегка пожала плечами и ничего не ответила.
"Разумеется, вы не верите этому, Мона, не так ли?" - спросил он с тревогой: "Она не способна на это..."
Мона в ответ на это бросила долгий взгляд на него.
"Вы, кажется, по-настоящему сочувствуете бедной мисс Боулджер," - сказала она: "И я боюсь, что сейчас она нуждается в любой поддержке и помощи, которую только может получить!"
В её словах была нотка горечи, которую не мог не заметить Хью.
"Всё это крайне изумляет меня," - сказал он после долгой паузы. "Я ничего не могу понять..."
161).
"О, я могу," - продолжила Мона почти цинично: "Это результат действий тех дураков-детективов. Их нужно поместить в сумасшедший дом!" Она подошла к зеркалу, висевшему над камином и, казалось, попробовала поправить упрямый локон. Её белая, унизанная драгоценными камнями рука дрожала, поправляя волосы. Фитерстоун не мог не заметить этого, так как прерывистый блеск драгоценностей невольно выдавал внутреннее состояние Моны. На фоне полумрака, царившего в комнате, отражение её лица в зеркале выглядело ужасно. Лишь один взгляд, брошенный на неё, моментально изменил ход его мыслей.
"Я боюсь, Мона, что вам нехорошо, не так ли?" - спросил он.
"Как никогда лучше," - ответила она быстро, поправляя волосы рукой. "А почему вы так решили?"
"Я подумал так потому, что вы так бледны, и у вас дрожат руки..."
Белые руки, поправлявшие волосы, казалось, замерли при этих словах, как будто огромным усилием воли она взяла себя в руки. Успокоившись, она повернулась к нему с лёгким смехом, меж приоткрывшихся алых губ её блеснул белый жемчуг зубов.
162).
"Какая чушь, Хью!" - вскричала она, её улыбающееся лицо снова было естественным и ярким. "Вы должно быть просто замечтались! Или, более вероятно, новость об Этель Боулджер расстроила вас. Вам просто нужно выпить шампанского." Она долила ещё немного, и вручила ему полный бокал.
Выпив его, он пришёл в состояние ещё бОльшего возбуждения.
"Я должен поехать и увидеться с Хорасом Боулджером," - воскликнул он.
"Я должен отправиться немедленно. Пока я не увижу его и не придумаю, как спасти Этель, я не смогу заснуть. Мой бог! Только подумайте! Она может быть признана виновной..."
Мона, увидев, что он настроен весьма решительно, пожелала ему доброй ночи и не стала его более удерживать.
Он помчался, как сумасшедший, к дому на Куинс-Гейт и нашёл Хораса Боулджера бодрствующим, хотя его состояние было бы трудно охарактеризовать этим словом - он был убит горем, его осунувшееся лицо выглядело старше на десяток лет.
163).
Далеко за полночь два старых однокашника сидели, пытаясь придумать выход, найти способ добыть новые сведения, которые смогли бы доказать невиновность и обеспечить Этель выход на свободу. Никто из них ни на мгновение не мог поверить в виновность её в убийстве. Оба, не зная всех фактов, проклинали Фрица, считая, что именно он был виновником трагедии, или соглашались, что это наиболее вероятно.
"У меня были подозрения о том, кто же злодей," - воскликнул Хорас - "с самого начала. Но кто мог предположить, что моя сестра позволит себе настолько забыться, чтобы связаться с человеком, лишь немногим лучше, чем любой немецкий работяга?"
"Нам необходимо предпринять кое-что, я надеюсь, что у нас получится," - сказал Хью, вставая: "Мы должны получить свидание с Этель, и тогда подробно расспросить её обо всём. Только после этого мы сможем сделать правильные выводы..."
-
164).
Глава 13: Привилегированный посетитель
В одной из небольших комнат Брикстоунской тюрьмы, разделённых стеклянной перегородкой, которые предназначались для свиданий заключённых с их поверенными, сидела леди, одетая в поблескивающее шёлковое платье, постукивая об пол своею маленькой ножкой в нервном нетерпеливом ожидании.
Она явно оказалась в очень привилегированном положении. Ей было предоставлено свидание согласно особого ордера, разрешающего посещение заключённых наедине, без присутствия надзирателя, в одной из комнат, обычно используемых исключительно для бесед с адвокатами.
Когда её терпение было уже почти на исходе, надзиратель в синем мундире, со связкой ключей, пристёгнутой к поясу длинной стальной цепочкой, открыл дверь и впустил человека. Сам он тут же вышел, закрыв дверь и оставив их наедине.
После обмена приветствиями они начали оживлённую беседу по-немецки, говоря вполне свободно и искренне.
"Но это абсурд, Фриц!" - сказала леди взволнованно. Она откинула густую вуаль и открыла молодое, симпатичное и очень привлекательное лицо, самое большое очарование которого состояло в том сочувствии, которое оно выражало.
165).
"Это невозможно, Фриц," - продолжила она. "Это было бы просто самоубийством".
"Однако, Маргерит," - ответил он, - "я намерен продолжать в том же стиле."
Снова её маленькая ножка забарабанила по полу.
"Отсюда я прямиком отправляюсь к твоему отцу!" - решительно заявила она: "Это моя обязанность."
"Я абсолютно запрещаю делать это!" - вскричал Фриц. "Я запрещаю вам обращаться к нему. И если вы так поступите, ещё неизвестно, предпримет ли он что-либо."
"Тогда я отправлюсь к вашему брату."
Фриц рассмеялся, правда несколько горестно.
"Да уж, он позаботится, можно вообразить, как," - ответил он: "Тут вероятность ещё меньше."
166).
Молодая леди посмотрела в лицо Фрица долгим взглядом, сидя рядом с ним. В полном свете окна оно казалось бледным и тонким, под глазами были тёмные круги. Сами глаза выглядели глубоко запавшими в глазницах.
"Эта тюрьма убьёт тебя, Фриц," - сказала она с состраданием в голосе.
"Какое это может иметь значение?" - ответил он небрежно. "Ты знаешь очень хорошо, чего стоила моя жизнь последние три или четыре года."
Её замершие серые глаза смотрели на него задумчиво, с глубокой озабоченностью. Её сочные алые губы дрожали в сочувствии к его несчастному положению.
"Вам нужен лучший адвокат, какого только возможно найти," - произнесла она наконец: "Я настаиваю на этом."
Он беспомощно пожал плечами.
"Что толку?" - ответил он безнадёжно.
167).
Она положила свои маленькие руки на его плечи и потрясла его слегка.
"Я не допущу, чтобы вы отчаялись," - воскликнула она. "Подумайте, кто вы? Подумайте, кем вы можете стать!"
Он повернулся к ней и улыбнулся печально.
"Вы очень хороши, маленькая Маргерит," - медленно произнёс он: "Но это бесполезно. Я рождён для неудач."
"Я не поверю в это ни на мгновение!" - вскричала она решительно. "Вы испытали большИе затруднения, возможно, бОльшие, чем какой-либо другой человек в вашем возрасте, но они пройдут, как облака, и солнце будет светить снова."
Он положил свою руку на её и пожал слегка, и она не убрала свою. Но он не ответил ей ни слова, его сердце было переполнено самыми разными чувствами.
Таким образом они сидели в течении нескольких минут, и затем она снова нарушила тишину.
"Не выбрасывайте свою жизнь впустую," - убеждала она.
168).
"Я вообще не смотрю на неё таким образом," - ответил он. "Я предпочитаю сказать, что я отдаю нечто, что является очень небольшой ценностью для меня, чтобы спасти жизнь одной особе, к которой у меня есть особое отношение."
Пикантное лицо молодой леди стало строгим. Она убрала руку.
"Я предполагаю, что это правда," - она смотрела теперь скорее холодно: "Вы влюбились в эту девочку, Этель Боулджер?"
На мгновение его бледное лицо залилось яркими красками жизни, поток которых быстро исчез снова. Он ответил, опустив глаза:
"У меня есть большое чувство к ней. Но слово "любовь" было бы неуместно при этих обстоятельствах, объединивших нас."
Она не стала продолжать этот неприятный для неё разговор и постаралась сменить тему.
"Вы уверены, что поступив так, вы спасёте её?" - спросила она.
169).
"Во-первых," - ответил он, немного подумав: "Я очень хорошо понимаю, что как только я постараюсь оправдаться, я немедленно ухудшу её положение. С другой стороны, если я буду молчать и ничего не стану предпринимать, я привлеку внимание к себе, и власти используют это, чтобы объявить меня виновным."
"И вы действительно хотите покинуть мир опозоренным человеком?" - спросила она в отчаянии: "Человеком, который признан виновным в зверском убийстве? Вы, который..."
Он схватил её руку и остановил поток её слов.
"Это действительно не имеет значения," - ответил он. "Кто знает Фрица Хофмана, шоффэра, и кого это обеспокоит?"
"Меня это заботит," - ответила она. "Я стану беспокоиться всей душой."
Она пристально посмотрела на него со слезами на глазах, её губы дрожали.
170).
Он бросил на неё единственный взгляд, и, сжав голову руками, застонал.
"Не надо, Маргерит, мне и так нелегко," - взмолился он. "Не пытайтесь помешать мне совершить единственный достойный поступок в жизни."
Она снова схватила его руку и сжала её в своих ладонях.
"Скажите мне," - попросила она, - "чем вы повредите Этель Боулджер, если будете говорить правду?"
"Я не могу," - ответил он.
"Скажите мне тогда, считаете ли вы её виновной?" - настаивала она.
"Я не могу утверждать, невинна она, или виновна," - ответил он. "Я не знаю наверняка."
"Но вы что-то знаете?"
Он сделал паузу прежде, чем ответить ей.
"Да, я знаю кое-что," - ответил он наконец, подавленно и со вздохом.
Она выпустила его руку, поскольку в дверях появился надзиратель.
171).
"Извините мисс, но время истекает," - объявил человек, глядя на неё с почтительным восхищением, и снова прикрыл дверь.
"Я должна уходить, Фриц," - сказала она, быстро опуская вуаль. "Я должна извиниться, я сожалею, что этот человек увидел моё лицо."
"Зачем вы рискуете, приезжая сюда, Маргерит?" - спросил Фриц, взяв её руку. "Я думаю, у вас душа ангела."
"Я ещё вернусь," - сказала она улыбаясь через вуаль, - "потому, что я люблю кое-кого, и потому, что мы выросли вместе."
Он взял её левую руку, поднёс к губам и нежно поцеловал."Что сказал бы мир, дорогая," - произнёс он, - "если бы узнал, что некая молодая леди навестила обыкновенного шоффэра в тюрьме, обвиняемого в убийстве, и что эта молодая особа - принцесса королевской крови?"
Она подняла правую руку, белую и нежную, и мягко прикрыла его губы, призывая его к молчанию, и он поцеловал эту руку так же, как и левую незадолго перед тем.
"Мир," - ответила она, - "может говорить всё, что ему нравится."
-
172).
Глава 14: Беседа в Сент-Джеймском дворце
Возможно, что именно туман, окутывавший и покрывавший влагой, словно одеждой, голые деревья в дворцовом саду, был причиной тревожного настроения принцессы, заставлявшего её нервно прохаживаться взад и вперёд по небольшому, но роскошному будуару Сент-Джеймского дворца, в котором останавливались и она, и даже её бабушка уже очень много лет, со времён царствования старой доброй Королевы, когда сама принцесса была ещё маленьким ребёнком.
После смерти её отца, герцога де Валуа, оставившего её сиротой, она нашла приют в этом дворце, одном из старейших в мире. Её бабушка и добрая Королева Англии были подругами с девичества, и когда она, ещё крохотная осиротевшая принцесса крови из королевского дома Атавии, была привезена в Лондон, мягкосердечная Королева стала для неё старой доброй феей, взявшей на себя воспитание маленькой девочки, вместе со своей гранд-дамой, и заботившейся о сироте много лет до выхода её в свет и широкий мир.
173).
Недостаток средств, конечно, не был причиной, по которой добрая Королева взяла на себя все заботы о ней. Маленькая принцесса была очень богатой наследницей состояний отца и милой молодой матери, которая умерла при её рождении. Её родители были членами королевских семей, о богатстве которых ходили самые невероятные слухи. Нет, это было вполне понятное желание обеспечить маленькой принцессе все условия и заменить ей мать, которая покинула её и ушла на небеса, с тем, чтобы она смогла вырасти, окружённая заботой хороших людей, в благожелательной среде великого двора.
И маленькой Маргерит Валуа, как того и желала добрая Королева, выросла человеком чистой души и доброго сердца.
В этот тревожный день ноября принцессу Маргерит охватила лихорадочная неугомонность. Она не могла усидеть на месте, постоянно вскакивала, металась по комнате туда и сюда, часто бросая тревожный взгляд на карманные часы, лежавшие на письменном столе. Была почти половина четвёртого.
Наконец часы с репетиром мягко прозвонили полчаса, и облачённый в великолепную ливрею лакей, в напудренном парике, открыл дверь и очень низко поклонился.
174).
"Инспектор Фриснер," - сказал человек, - "явился, как было назначено ему Вашим Королевским Высочеством. Изволит ли Ваше Королевское Высочество принять его?"
"Да, впустите его," - ответила кратко принцесса.
Человек поклонился и исчез. Через несколько минут он возвратился и распахнул дверь перед известным детективом, впустив его.
Принцесса стояла у горящего камина, когда ввели посетителя, который низко поклонился. Принцесса приветствовала его лёгким наклоном головы, в соответствии с этикетом.
Фриснер застыл в ожидании не раскрывая рта. Принцесса, поняв его робость, указала на стул, стоявший поближе к огню, усаживаясь напротив.
"Ваше Королевское Высочество пожелали послать за мной?" - начал он.
"Да, я послала за вами, г-н Фриснер," - ответила она, - "чтобы задать вам несколько вопросов, касающихся интересующего меня дела."
Детектив покорно склонил голову.
175).
"Я хочу, чтобы вы рассказали мне немного," - продолжила она, - "об убийстве в доме на Куинс-Гейт."
Фриснер, сидя на стуле и внимательно слушая, был изрядно удивлён тем, что принцесса крови интересуется подобным вопросом.
"Хорошо, Ваше Королевское Высочество," - ответил он.
"Я хотела бы, чтобы вы рассказали мне, обнаружено ли что-либо, что доказывает причастность человека, который обвиняется в убийстве - я имею в виду Фрица Хофмана."
Инспекто Фриснер выглядел смущённым, он задумался прежде, чем ответить.
"К сожалению, должен признаться," - ответил он наконец, - "что мы обнаружили очень мало."
"Вы не наводили справок о нём за границей?"
Детектив потряс головой и ответил: "Нет."
176).
"Теперь, мне кажется, вы можете рассказать мне то, о чём я собираюсь вас спросить," - продолжила принцесса с особо сладкой улыбкой, - "могу я рассчитывать на вас?"
Всегда крайне вежливый, детектив нервно поёрзал на стуле, в волнении подёргивая рукой свои короткие чёрные бакенбарды.
"Я всё расскажу Вашему Королевскому Высочеству," - ответил он, продолжая ёрзать на стуле, - "как верный слуга Короны. Всю информацию, которая у меня есть."
Принцесса казалась удовлетворённой его ответом и очевидной покладистостью, которую он выказал под её влиянием.
"Я хочу, чтобы вы рассказали мне," - спросила она ещё более сладко, - "не обнаружили ли вы ещё каких-либо доказательств, которые пока ещё не были обнародованы?"
Лицо чиновника выразило после этого вопроса крайнюю тревогу.
Принцесса успокоила его.
177).
"Я думаю, что должна сказать вам то, что должна была сказать с самого начала," - заявила она, - "почему я интересуюсь этим случаем."
Фриснер поклонился, довольный отсрочкой, и поглядел с восхищением на очень привлекательную фигуру принцессы, одетой в шёлк сероватых тонов, и сидевшей в большом кресле напротив него. Она, казалось, была погружена в глубокие размышления, маленький алый рот сжался, её сверкающие серые глаза потухли, взгляд стал хмурым, лоб, обрамлённый вьющимися локонами, побелел. Детектив, сидя напротив неё, пристально посмотрел на принцессу, которая несколько нервно постукивала ножкой, обутой в туфлю лакированной кожи, по шкуре бенгальского тигра, расстеленной перед камином. Она обдумывала, как можно лучше всего помочь бедному Фрицу и всё же не дать детективу оснований для подозрений, которые могут вызвать в дальнейшем скандал. Она решила переключить свой интерес на обвиняемую женщину.
"Арестованная женщина, мисс Этель Боулджер," - продолжила она, - "вызывает сочувствие любой женщины, пока её вина не доказана с абсолютной достоверностью."
178).
Фриснер склонил голову.
"Поэтому вы понимаете моё беспокойство, г-н Фриснер?"
"Чувства Вашего Королевского Высочества," - ответил он восхищённо, - "делают Вам честь!"
"Тогда вы не будете возражать, если я попрошу вас изложить мне то, что вам стало известно?" - спросила она.
"Я расскажу всё, что знаю," - ответил он, - "но это действительно очень мало. Вы, безусловно, читали об этом в газетах?"
"Я читала газеты."
"Хорошо. Я думаю, что смогу почти уверенно сказать Вашему Королевскому Высочеству, что Ваши опасения за мисс Этель Боулджер могут оказаться необоснованными..."
"Почему?" - спросила Маргерит.
179).
"Это общее мнение," - продолжил он, - "в Скотланд-Ярде, что убийство было совершено мужчиной, Фрицем Хофманом, и что мисс Этель Боулджер не причастна к нему совершенно."
Принцесса встала со своего кресла и несколько раз прошлась по комнате из стороны в сторону, лицо её покраснело, выдавая сильное волнение.
"Тогда позвольте мне заметить , сэр," - ответила она возбуждённо, - "что касается Фрица, то Скотланд-Ярд очень ошибается. Он не виновен."
Слушая принцессу, детектив смотрел вниз, на свою шляпу, и лёгким движением поглаживал пальцем её шелковистую поверхность. Он увидел и догадался, что скрывалось за этой вспышкой. Он понял, откуда дует ветер, и не на шутку перепугался. Принцесса выдала себя в порыве эмоций.
Чиновник осознал последствия того, что принцесса королевской крови, со всем её влиянием и громадным богатством выступит против него на стороне обвиняемого Хофмана. Такая перспектива была далеко не самой приятной для сравнительно молодого и перспективного агента уголовного розыска.
Теперь он был, однако, вполне настороже, и готов к любому движению принцессы. В кратчайшее время он сориентировался и сделал соответствующие выводы. Он считал Хофмана виновным в убийстве и решил выполнить свои обязанности любой ценой.
Магерит резко остановилась и села в кресло.
180).
"Я не думаю, что это возможно," - сказала она, как бы забыв о чём говорила, -"и после приведённых в суде доказательств любой мог бы прийти к тому же выводу, что и я."
Фриснер снова склонил голову, как бы выражая свою полную покорность.
"Возможно, что для него было бы очень легко оправдаться, если бы он только пожелал говорить," - сказал он. "Он вообще не дал нам никакой информации."
"Возможно, он не может," - ответила Маргерит.
Фриснер не понял, что она хочет этим сказать, и поглядел на неё вопросительно.
"Я имею в виду," - повторила она, - "что он не может оправдаться, не обвиняя кого-то ещё."
Фриснер подумал немного, затем пожал плечами недоумённо.
"Я не вижу, как это может быть возможно, Ваше Королевское Высочество..." - ответил он.
181).
Принцесса смотрела на него так, будто читала его мысли. Слёзы наполнили её глаза, она осознала, что в руках этого худого, угодливо кланяющегося уродливого человека с реденькими чёрными усами и болезненным лицом вполне вероятно находится достаточно власти, чтобы отправить Фрица на смерть. Пауза затянулась надолго, прежде, чем она смогла говорить снова. Она повернулась к окну, глядя на унылый пейзаж.
"Такая погода, как эта - угнетает," - она отодвинулась от окна. "Возможно я заблуждаюсь. Я думаю, что мы все заблудились в этом ужасном тумане. Я думаю, что иногда слишком много мечтаю. Вы верите в мечты, г-н Фриснер? В мечты наяву?"
Детектив принял классическую задумчивую позу, уподобившись античному мыслителю. Его мечты были слишком мелки и не выходили за пределы обычной жизненной линии. Он так и не смог припомнить ничего существенного и интересного.
"Нет, Ваше Королевское Высочество," - ответил он наконец, - "это не для меня."
"Тогда я опасаюсь," - продолжила она, - "что вы не заинтересуетесь тем, что я собираюсь сказать вам. Я должна заметить, что, по моему мнению, ни один из ваших двух подозреваемых убийства на Куинс-Гейт не совершал. Я, сидя в этой комнате в последнее время, и, возможно, из-за отсутствия лучшего выбора, а, возможно, просто сочувствуя обвиняемым, прочитав газетные отчёты, задалась вопросом, а кто же действительно мог совершить и совершил убийство? Подумав об этом вчера, я пришла к мысли поделиться с вами выводами, которые я сделала."
182).
Детектив приготовился выслушать, к чему привели столь глубокие размышления, отнесясь к этому, как к наиболее приемлемой для себя альтернативе всевозможным осложнениям. С точки зрения полицейского, он отвергал результативность такого варианта изначально.
"Я должна добавить," - продолжила принцесса, двигаясь по комнате, - "что я большая сторонница телепатии. Я полагаю, что мысли можно передавать с гораздо бОльшей непринуждённостью, чем сообщения Маркони, и на гораздо бОльшие расстояния между симпатизирующими друг другу людьми.
Я не знаю, от кого прибыло это сообщение, но вчера, сидя в этом самом кресле, когда я обдумывала ужасное убийство на Куин-Гейтс, я получила такое послание.
Меня посетило видение женщины со сломанным кинжалом в руке, как это было описано в суде. И кинжал был запятнан вытекшей кровью!"
Принцесса сделала паузу, и сжав руками подлокотники кресла, наклонилась вперёд, к Фриснеру, пристально глядя на него широко распахнутыми тёмно-серыми глазами. Выражение лица её было крайне серьёзным.
"Клянусь своей жизнью, я видела эту женщину с кинжалом, обагрённым кровью," - она встала и продолжила двигаться по комнате, - "так, как если бы она только что нанесла удар. Её глаза были широко раскрыты, и она была бледна, как смерть. Но это была не Этель Боулджер."
183).
"И кто это была?" - быстро спросил детектив, его голос выдавал неподдельный интерес.
"Мне она не знакома. Это была прекрасная женщина, с изящной фигурой, и очень красивая, с большими серыми глазами. Её лицо обрамляли великолепные вьющиеся волосы."
Принцесса опустилась в кресло, она была очень возбуждена и, стараясь побыстрее успокоиться, поднесла к губам кружевной носовой платок.
Фриснер встал со стула.
"Я прошу Ваше Королевское Высочество отпустить меня," - попросил он, скорее беспокоясь о её состоянии. "Я боюсь, что вам нехорошо..."
"О, нет!" - ответила она быстро вскакивая на ноги: "Но есть одна вещь, которую вы должны пообещать, г-н Фриснер."
"Разумеется, Ваше Королевское Высочество."
"Я хотела бы, чтобы вы приехали ко мне снова, если я позову вас, и рассказали мне, что вы предприняли."
184).
Он поклонился очень низко.
"Я всегда к Вашим услугам," - ответил он.
Идя вниз по лестнице, Фриснер прокрутил в уме весь разговор.
"Я не знаю, как поступают суды в подобных ситуациях," - думал он, - "во всяком случае этот суд. Но почему эта прекрасная принцесса королевского дома беспокоится о каком-то немецком шоффэре?"
-
185).
Глава 15: Тюрьма Хэллоуэй
Тюрьма Хэллоуэй вовсе не создавалась, как место для приятного времяпрепровождения. Она предназначалась исключительно для женщин. Это было одно из тех мест, которые использовались в качестве тюрем уже несколько сот лет. Находясь там в качестве подозреваемой, Этель Боулджер имела ряд привилегий: отдельную комнату, например, и, с разрешения тюремных властей, получала еду, присылаемую извне. Фактически, еда для неё в это время была не только безразлична, но даже скорее ненавистна. Ужасное нервное перенапряжение почти разрушило её нервную систему. Ей разрешили пользоваться услугами частного доктора, и, так как врач был вполне современным человеком и сторонником прогрессивных идей, то и порекомендовал для неё "лечение отдыхом". Вследствие этого Этель Боулджер бОльшую часть времени проводила в постели. В комнату, в которой её содержали, однажды, в один из туманных дней в начале ноября по специальному разрешению губернатора были допущены её брат Хорас и Хью Фитерстоун.
186).
Надзирательница женского пола, но весьма крепкая и с мощными руками, пригласила их войти. Другая женщина, больше напоминавшая медицинскую сестру, едва лишь они вошли, поднялась и покинула комнату. Уходя, она не захлопнула за собой дверь, но оставила её приоткрытой на несколько дюймов. Хью Фитерстоун пришёл к заключению, что она получила указание не удаляться за пределы слышимости. Бедная Этель выглядела, как пародия на саму себя. она лежала на койке, одетая в весёленький жакет, расшитый цветной окантовкой, который казался ужасно неуместным в этой мрачной обстановке. Но, что было ещё хуже, она казалась им очень вялой и убитой горем.
"Это очень мило с вашей стороны, прибыть сюда вдвоём," - сказала она вместо приветствия. "Я более не надеялась вас увидеть, Хью."
Она подарила ему взгляд, полный благодарности, смешанной с некоторой раздражительностью, вполне простительной в этой ситуации.
"Я приехал," - начал Хью, - "чтобы услышать историю этого ужасающего дела из ваших собственных уст. Я должен сказать вам от всего сердца, что ни на миг не усомнился в вашей полнейшей невиновности..."
187).
Она посмотрела на него с благодарностью, но ничего не смогла произнести, её губы дрожали. Хью поспешно бросил взгляд на Хораса Боулджера, но снова быстро отвёл глаза, когда тот холодно взглянул на него в ответ. На лице Хораса отражалось только тяжкое горе, когда он рассмотрел свою сестру в тюремной постели.
"А сейчас расскажите мне, Этель," - начал Хью, - "что вы делали в день смерти своего отца. Вспомните подробно, я спрашиваю ради вас. Для вашей пользы." - добавил он, понизив голос и наклонившись к ней: "Это очень важно и для меня."
Она подарила ему долгий взгляд и бледную, очень бледную улыбку, протянув к нему руку; он принял её руку в свою ладонь.
Затем, откинувшись назад, она, казалось, попыталась вспомнить, её голубые глаза упёрлись в потолок.
"Вы хотели бы знать всё, что я делала в тот день, Хью, не так ли?" - спросила она опомнившись.
"Да, всё," - ответил он и тронул Хораса, сидевшего рядом в раздумьи, по колену, чтобы он смог слушать также.
188).
"Я могу рассказать всё довольно подробно," - начала она: "У меня был тяжёлый разговор с бедным отцом в то утро." Воспоминание о нём вызвало поток слёз, оросивших её щёки, но она быстро вытерла их и продолжила. "Отец каким-то образом узнал, что я была в Кенсингтон-Гарденс с Фрицем Хофманом."
"Зачем вы поступили так, Этель?" - прервал её брат.
"Я не знаю, почему это произошло, Хорас," - ответила она тихо.
"Я думаю, что это была судьба. Зара и я встретили его однажды в чайной на Бонд-Стрит, именно так всё и началось. Мы продолжали встречаться с ним, ради забавы, предполагаю я."
Лицо Хью Фитерстоуна покраснело от досады и раздражения, и его нога стала нервно постукивать по каменному полу камеры, не застеленному ковром.
"Следовательно Зара в курсе всех событий, и также встречалась с ним?" - спросил Хорас.
"Да," - ответила она. "Я очень редко встречала его один на один. Тот случай, когда нас заметили вместе в садах, был редким исключением."
189).
Лицо Хораса потемнело, когда он понял, что она сказала.
"Не будь строг с Зарой," - продолжила Этель: "Она очень хорошая сестра. Она приезжает ко мне сюда так часто, как только они позволяют ей."
Возникла пауза, и затем Хорас задал ей другой вопрос.
"Как отец узнал, что вы встречались с шоффэром в Кенсингтон-Гарденс? Кто сказал ему?"
Её бледное лицо несколько порозовело, когда она сказала следующее:
"Вы знали, что отец иногда сам встречался с неизвестной леди в Садах?"
"Нет!?" - удивлённо воскликнул Хорас.
Она кивнула несколько раз головой в подтвержденье.
"Я знала это," - продолжила она. "Я видела, когда она приходила туда одна. Она вообще часто посещала ту часть парка, там, где находится чайная, возле ограды. Это очень красивая женщина. Я полагаю, что именно она рассказала отцу о моей встрече с Фрицем Хофманом."
190).
И Хорас, и Хью Фитерстоун слушали её с предельным удивлением. У покойного сэра Джона Боулджера была совершенно незапятнанная репутация.
"По каким причинам," - спросил Хью, - "вы решили, что именно она рассказала сэру Джону о вашей встрече с Хофманом?"
"Я встретила её в Садах," - ответила Этель, - "за день перед тем разговором с отцом, и Фриц Хофман был со мной."
Бедный Хорас воздел руки к небу.
"Как вы могли, Этель?" - вопросил он печально: "Как вы могли встречаться с шоффэром, человеком не намного лучшим, чем кучер вашего отца, да ещё при таких обстоятельствах?"
Хью Фитерстоун нахмурил брови в ожидании ответа на вопрос её брата.
"Я думаю, что вы глубоко ошибаетесь в нём," - ответила она несколько резко, - "не может быть никакого сомнения, что он - джентльмен."
"Даже если это и так," - ответил Хорас в повышенном тоне, - "вы всё равно не имели никакого права встречаться с ним. Он - женат!"
191).
Краска залила лицо Этель. Она приподнялась на постели, её глаза вспыхнули яростным огнём.
"Я совершенно не догадывалась, что он женат, клянусь!" - вскричала она, сжимая руки. "Вы думаете, я стала бы встречаться с ним, если бы знала?"
Фитерстоун поспешил вмешаться, чтобы избежать дальнейшего обострения между братом и сестрой.
"У нас осталось не так много времени," - сказал он, - "поэтому мне хотелось бы, чтобы вы, Этель, сказали нам одну вещь, а именно: где были вы в тот промежуток времени того фатального дня, когда ваш отец, как предполагалось, спал в дальней гостиной?"
Она глядела на него в течении нескольких секунд, прежде, чем ответить.
"Я сделала то," - сказала она наконец, - "что, с вашей точки зрения, может показаться весьма экстраординарным. День был очень жарким, в доме было невыносимо душно, и я пошла наверх и вышла на крышу, чтобы получить хотя бы глоток свежего воздуха. Зара, Хорас и я поднимались туда и раньше, чтобы полюбоваться открывающимся видом, не так ли, Хорас?"
192).
Он кивнул головой, лицо его было печально.
"Да, Этель," - ответил он, - "мы часто так делали."
"Как долго вы оставались там, Этель? Понимаете ли вы, что именно это является самым важным?" - напомнил Хью.
Она продолжила:
"Спустившись вниз, я ощутила, что жара становится совершенно невыносимой, поэтому я прошла в ванную комнату, примыкавшую к моей спальне, и приняла ванну."
"Кто-либо видел, что вы отправились в ванную комнату?" - спросил Хью с тревогой.
"Нет, все слуги были внизу, у них был обед."
Хью выглядел достаточно смущённым.
193).
"Не случилось ли каких-либо затруднений, когда вы выходили на крышу,или покидали её?" - спросил он.
"Нет," - ответила она: "Ключ от небольшой дверцы, ведущей на крышу, всегда был на месте. Мне оставалось только повернуть его и выйти, лестница ведёт прямо к дверце. Вернулась я также без проблем."
"Вы закрыли дверь, когда спускались?" - спросил Хью.
"Нет, мне кажется..., да, я уверена, что оставила её открытой, чтобы проветрить дом. Я подумала, что ветерок сделает воздух в доме прохладнее."
Бедная Этель опустилась на подушку в изнеможении. Она выглядела усталой и ослабевшей: Хью немедленно заметил это.
"Я думаю, что утомил вас, Этель," - сказал он, - "мы должны уйти."
Она протянула дрожащую руку и удержала его.
"Не уходите," - взмолилась она разрыдавшись. "Останьтесь со мной, насколько это возможно. Вы оба. В этом ужасном месте так одиноко."
194).
В течении нескольких минут они пытались её успокоить. Наконец женщина, которая сидела у кровати Этель до их прихода, вернулась в камеру. Это был намёк, что время посещения истекло, и им пора уходить.
Спускаясь по длинным унылым каменным лестницам и коридорам, Хью Фитерстоун ласково положил руку на плечо Хораса, на правах старого товарища.
"Не стоит унывать, старина," - сказал он бодро. "Этель сказала мне кое-что сегодня, и я думаю, что это будет иметь большое значение для её освобождения."
-
195).
Глава 16: Сундук наконец
Новые арендаторы дома по адресу N'104, Кенсингтон-Сквер не стали тратить время на улучшение интерьера дома, но не прошло и недели после подписания арендного договора, как вокруг ограды усадьбы засуетились рабочие. Кругом красовались надписи, сделанные большими буквами, разъяснявшие всякому любопытствующему, что фирма "Симпкинс: "Санитарный инжиниринг" с конторой, находящейся на Хай-Стрит, производит работы, свидетельством чего явились многочисленные ямы, которые отрывались вокруг дома.
Прохожие качали головами, видя всё это светопреставление, и говорили друзьям, и знакомым, что видимо дом пребывал в полнейшем антисанитарном состоянии, иначе не потребовались бы столь масштабные работы, дабы привести его в пригодный для проживания вид.
196).
Эта суета продолжалась более месяца. За это время в углу сада было воздвигнуто строение из рифлёного железа. Этот сарай не отличался оригинальностью и скорее напоминал обычный гараж, или помещение для хранения велосипедов, как отметили владельцы соседних садов и участков.
"Поглядите сами," - отмечал самый проницательный из соседей: "Эти новые владельцы дома N'104 явно намереваются приобрести автомобиль. Я почти уверен в этом, но всё же несколько сомневаюсь..."
Однако, через некоторое время плакаты с рекламой г-на Симпкинса исчезли с забора, окружавшего дом. Приговор соседей был единодушен: "Недостаток денег. Бедному человеку не заплатили."
197).
Всё это, однако, было далеко от реаальности. Г-ну Симпкинсу было поручено выполнить определённые дренажные работы, связанные с домом некоторым образом, с оплатой не по контракту, а по сделанной работе. Однажды ему намекнули, что в его услугах более не нуждаются, и попросили прислать счёт за проделанную работу. С обратной почтой он получил чек.
Через несколько дней, однако, двое мужчин деревенского вида прибыли на участок и возобновили работу, начатую санитарными специалистами м-ра Симпкинса.
После этого Мона Беоклерк и Хью Фитерстоун посещали дом много раз и подолгу консультировались со старшим из двух рабочих. Со стороны ничего из их бесед разобрать было невозможно. Слышалось только продолжительное бурчание. Иногда они покидали дом с улыбкой, а иногда с подавленным видом, это всегда зависело от новостей, сообщаемых им старшим деревенским землекопом, обладавшим весьма грубым голосом.
198).
Однажды, в один из туманных дней, когда работа продолжалась при электрическом освещении, очень удивлявшем обоих работников из деревни, Мона и Хью посетили усадьбу.
Услышав голос Хью, рабочий вышел из жестяного сарая, выключив электрический свет. В тумане, на фоне открытой двери, его фигура казалась размытой. Тщательно очистив грубые тяжёлые башмаки от налипшей глины он вошёл в дом через заднюю дверь и церемонно переступил через порог. В доме для хозяев было отделано только небольшое помещение, в котором они и расположились с некоторым комфортом. Там в камине горел огонь.
"Ну, Хаггерстоун," - спросил Хью вошедшего: "Какие новости?"
"Мы добрались до могильника, Сэр..."
"Стоп, стоп... Что за могильник?" - недоумённо спросил Хью. "Что вы имеете в виду?"
"Я имею в виду, Сэр... что мы пробились в туннель метро, Сэр..."
199).
Мона и Хью обменялись тревожными взглядами.
"Конечно," - сказала Мона с сожалением: "Мы никогда не задумывались об этом. Метро и должно проходить под садом. Агент, конечно, не предупредил нас, опасаясь, что мы откажемся от дома. Что нам делать, Хью?"
Хью тупо смотрел на старшего землекопа Хаггерстоуна.
"Что вы можете нам предложить?" - наконец спросил он.
Человек задумчиво чесал голову некоторое время:
"Это зависит от того, какие вы дадите указания, Сэр... Хотелось бы взглянуть на план усадьбы, Сэр..."
Из выдвижного ящика стола был вынут план участка и вручён ему. Землекоп несколько минут внимательно изучал его, затем высказал свои соображения, которые, казалось, давали некоторый шанс. В сердцах обоих хозяев возродилась надежда.
"Насколько я вас понял," - сказал Хью несколько минут спустя, - "вы предлагаете вести работы вокруг туннеля метро, не касаясь его... И для этого вам потребуется ещё один человек и насос для подачи воздуха?"
201).
"Так точно, Сэр..." - ответил человек.
"Хаггерстоун," - добавила Мона, её прекрасное лицо горело нетерпением: "Я думаю, что вы настоящий гений. Но помните одну вещь," - добавила она, поскольку землекоп расплылся в радостной улыбке: "Ни слова ни единой душе!"
"Не беспокойтесь, Мэм..." - ответил он выразительно.
"Я никогда не болтаю лишнего, даже с приятелями, хотя они тоже совсем не из болтливых... Кроме того..." - добавил он, - "нас и в Лондоне не смогут об...ть...(далее последовали такие обороты, которые могли быть поняты только в деревне мастера)".
Столичный яд, тем не менее, глубоко проник в их души. Улицы, залитые ярким светом, ритмы дешёвого мюзик-холла и много чего ещё, стали для них и привычкой, и потребностью, словно курение опиума для китайца. Ранний отход ко сну и подъём с петухами в пять часов утра остались в далёком прошлом.
202).
Труба метрополитена вторглась между их стремлениями и зарытыми сокровищами короля Джеймса, потребовав минимум двухнедельной задержки. И к концу этого срока нетерпение и Моны, и Хью достигло высочайшей степени, приведя их в состояние, почти лихорадочное.
"Я надеюсь, что мы, вероятно, можем доверять этим людям?" - предположила Мона, когда она и Хью обедали вместе однажды ночью в ресторане; г-н Беоклерк отсутствовал, он был безвылазно занят на проходившей осенней сессии парламента; - "Но иногда я чувствую тревогу в связи с ними."
"Я не думаю, что вам стоит опасаться чего-либо," - ответил Хью. "Я считаю, что они оба слишком глупы, чтобы стать ворами. Моя версия, что мы раскапываем некоторые древние семейные архивы, которые имеют большую ценность для нас, но бесполезны для других людей, как мне кажется, была полностью принята Хаггерстоуном. Он несомненно поверил мне...
Кроме того, что такие мужики могут поделать с тысячами гиней времён Джеймса-II? Как тоько они попытаются их поменять, это сразу будет обнаружено. Нет, я думаю, что эти честные деревенские мужики просто восхищены удачей, которая позволит им получить такую высокую плату, как выражается Хаггерстоун, "загрести" банкноту в 50 фунтов стерлингов, что им обещана нами..."
203).
"Теперь стоит задуматься и нам," - заметила Мона, но уже более спокойно и удовлетворённо: "Что мы станем делать со всеми этими гинеями?"
"У меня есть некоторые соображения о том, как поступить с ними," - ответил Хью, - "но я думаю, что будет правильнее сначала добраться до них..."
Пару дней спустя Хью, возвратившись поздно ночью из театра, был неприятно удивлён, обнаружив телеграмму, полученную от Хаггерстоуна, мастера-проходчика, в которой излагалось следующее:
"Сегодня днём к нам заявился санитарный инспектор. Хочет запретить все работы. Можем работать только ночью. Требуются ваши распоряжения."
Перспектива выглядела совсем безнадёжной, что бы он ни старался придумать. Наконец он решил созвониться с Моной по телефону.
К счастью, она ещё не ложилась спать, и он кратко изложил ей ситуацию. Насколько можно было понять по ответам, новость сразила её. Однако, уточнив все обстоятельства, она пришла к выводу, что выход из трудного положения, в которое они попали, всё же можно найти.
"Хьюберт сегодня в парламенте," - сказала она: "Отправляйтесь немедленно на Кенсингтон-Сквер, я тоже подъеду туда."
204).
Через самое короткое время, одетый в тёплое пальто, предназначенное для езды в автомобиле, он приказал слуге подать машину, и через несколько минут уже мчался по Найсбриджу со скоростью тридцать миль в час в направлении Кенсингтон-Сквер.
Доехав до дома N'104, он открыл ворота и направился к жестяному сараю, стоявшему в саду за домом.
Здесь горел яркий электрический свет. и два человека находились около работающего воздушного насоса, от которого толстая каучуковая труба уходила глубоко в тёмное отверстие шахты, которая была уже достаточно знакома Хью.
Почти сразу вслед за ним подъехала Мона, одетая в тёплый белый плащ. Она воспользовалась собственным ключом, чтобы открыть ворота, и подошла к нему.
"Как дела?" - спросила она.
"Пока по-прежнему..." - ответил он. "Я ещё не успел переговорить с Хаггерстоуном. Он работает внизу."
Хью покрутил ручку массивного аппарата, прикреплённого к стене сарая, и снял с крючка телефонную трубку. Телефон предназначался для переговоров с работающими на дне шахты.
205).
"Я позвонил ему, Мона..." - объявил Хью. "Возможно вы желаете переговорить с ним сначала?"
"Нет, говорите вы," - ответила она. "Потом вы перескажете мне то, что от него услышите."
"Алло!" - начал Фитерстоун. Он подержал трубку возле уха некоторое время и затем изложил результат.
"Он поднимается наверх," - сказал Хью: "Он хочет переговорить с нами..."
Они вернулись через сад к дому и вошли в маленькую комнату, которая была переоборудована под офис. Здесь Хаггерстоун велел развести огонь заранее, в ожидании их возможного прибытия.
Очень скоро мастер-проходчик предстал перед ними в том виде, в каком вылез из-под земли - грязный, как чёрт. Он кратко описал приход санитарного инспектора: это произошло очень поздно, было около часу ночи. Чиновник настаивал, чтобы все работы были прекращены немедленно, и назначил время официального осмотра на следующее утро, на десять часов.
"Я не желаю иметь никаких чрезвычайных происшествий в моём районе," - заявил он.
206).
"Я бы пришиб его," - добавил Хаггерстоун, - "если бы он не убрался..."
"После того, как он смылся," - сказал мастер, - "мы продолжили работу в шахте. Мы рыли, точно дьяволы. Я был уверен, что мы должны найти то, что Вам нужно, мы просто обязаны найти Это. И вот, час назад, моя лопата упёрлась в Него, чёрт его дери..."
"Не хотите ли вы сказать, что действительно нашли его?!" - почти задохнулась от восторга Мона. "Вы точно уверены?!"
"Однако, уверен, Мэм..." - ответил он торжественно, - "как и в том, что я стою здесь, перед вами, а не у чёрта в аду. На дне шахты лежит дубовый сундук, окованный ржавыми железными полосами..."
"Если вы поднимете его на поверхность, сюда, до рассвета," - объявил Хью без дальнейших церемоний, - "я тут же вручу вам пятьдесят фунтов стерлингов, сразу, из рук в руки..."
Широкая ухмылка сползла с лица Хаггерстоуна.
"Это будет очень тяжело, Сэр..." - сказал он. "Нужно обвязать его верёвками, перетащить и поднять лебёдкой. Я конечно постараюсь поднять его на верх до приезда инспектора, но могу и не успеть, Сэр..."
207).
Мона и Хью обменялись взглядами при этих словах работника: он, очевидно, догадался о содержимом сундука.
До того, как отпустить мастера в шахту, Хью задал ему только один вопрос:
"Насколько глубоко вы прорыли шахту?" - спросил он: "И в каком месте вы докопались до сундука?"
"Я вёл поперечный тоннель прямо под железнодорожной колеёй метро, Сэр..." - ответил Хаггерстоун: "Сундук лежит приблизительно в двенадцати футах с другой стороны от неё, Сэр... Возможно, на восемнадцать футов ниже линии, Сэр..."
После того, как проходчик направился к сараю, чтобы спуститься в шахту ещё раз, Мона повернулась к Хью, во взгляде её читалась тревога.
"Считаете ли вы, что ему можно доверять?" - спросила она.
"Не кажется ли вам, что искушение будет слишком велико для него, и он взломает сундук?"
"Я думаю, что у нас нет выбора..." - ответил Хью.
"Нам придётся довериться ему. Что касается меня, я полагаю, что он окажется честным, но если вы хотите, то я могу спуститься в шахту..."
208).
Мона засмеялась, оглядев его одежду.
"Вы очень подходяще экипированы для этого," - заметила она.
"Просто представьте себе элегантного человека в вечернем костюме и лакированных штиблетах, спускающегося в недра земли на конце грязной верёвки." Эта идея, казалось, развлекла её и рассеяла сомнения. "Просто будем находиться рядом, если вам так уж хочется," - добавила она, - "когда сундук будут поднимать на поверхность. И мы будем готовы к этому."
Когда они подошли к сараю ещё раз, то оба рабочих были заняты делом. Один следил за работой воздушного насоса, другой разматывал трос лебёдки. Хозяевам сообщили, что Хаггерстоун спустился в шахту и тянет верёвку до конца штольни. Когда он доберётся до сундука и закрепит верёвку, то немедленно протелефонирует.
Мона и Хью, одетые весьма тепло, стояли на ночном холодном воздухе, тревожно и напряжённо ожидая, когда уползающий трос наконец остановится. Верёвка сматывалась с лебёдки невыносимо медленно. Но, наконец, движение её ещё более замедлилось и остановилось. Работник прекратил крутить рукоять лебёдки.
209).
Последовало утомительное ожидание. Текли минуты, нетерпение Моны и Хью стремительно нарастало, пока не достигло последнего предела. Дважды Хью заявлял намерение вмешаться в работу, и дважды нежная ручка Моны останавливала его. Он постоянно рвался к телефону, чтобы позвонить Хаггерстоуну, пока Мона не объяснила ему, что этим он только затормозит дело. Однако, неприятная мысль тревожила умы их обоих. Они представляли себе, как именно в этот момент Хаггерстоун вскрывает сундук и перекладывает в свой кошелёк его содержимое.
Было почти четыре часа утра по часам Хью, когда резко затрещал телефонный звонок. Хью бросился к телефону и сорвал трубку с крюка.
"Поднимайте медленно," - услышал он: "Нужно делать это осторожно. Может зажать трос..."
Работник начал медленно и плавно крутить рукоять лебёдки. По его действиям было понятно, что на конце верёвки тащится громоздкий и тяжёлый груз. Почти полчаса прошло до того момента, когда со дна шахты послышался приглушённый голос Хаггерстоуна:
210).
"Начинайте поднимать так быстро, как только сможете..."
Очевидно, сундук протащили по всей штольне до вертикального ствола шахты. Волнение Моны и Фитерстоуна достигло такой степени, что последний ухватился за свободную рукоять лебёдки. Даже при работе вдвоём тяжёлый груз поднимался с трудом. Но они чувствовали, что он приближается всё ближе и ближе. Наконец в глубине шахты показалось тёмное пятно, очертаниями напоминавшее гроб. Гроб этот пролежал в земле несколько сот лет. Окованные железом бока его были исцарапаны гравием, по которому его долго и тяжело волокли.
Человек, следивший за работой воздушного насоса, оставил его и подошёл к горловине шахты, чтобы принять сундук. Мона застыла в ожидании, затаив дыхание. С большими усилиями трое мужчин, наконец, опустили сундук на землю возле шахты. Хью, оставивший лебёдку, упал на колени и осмотрел сундук со всех сторон.
Это был весьма прочный продолговатый дубовый ящик, окованный по краям железом. Хью особенное внимание обратил на замки - их было три. Стало совершенно очевидно, что никто даже не пытался открыть сундук. Массивные железные шарниры были покрыты ржавчиной, на них не было ни следа попытки взлома. Отдельные крошки тёмно-красного щебня застряли в некоторых местах ещё тогда, когда сундук был засыпан.
211).
Через полчаса Хаггерстоун с банкнотой достоинством в пятьдесят фунтов в кармане сидел, вместе с двумя помощниками, с вполне определёнными намерениями, под гостеприимным кровом только что открывшегося ранним утром трактира на Кенсингтон-роуд, в то время, как Хью Фитерстоун, в собственном автомобиле, с грохотом мчался по Найсбридж, по направлению к дому на Довер-Стрит. Старый грязный сундук, вероятно содержавший огромное состояние, был накрепко привязан к крыше машины.
-
"Ср..ть я хотел на инспектора. Пусть он провалится через ту дыру прямо в ад, когда приедет..." - были последние слова Хаггерстоуна.
-
Г-н Беоклерк, приехавший утром того дня домой, чтобы позавтракать, нашёл среди писем, адресованных ему, анонимное послание, написанное явно изменённым почерком:
"Я бы позаботился о собственной жене на вашем месте," - гласило письмо, - "потому, что она частенько посещает вместе с одним джентльменом дом N'104 по Кенсингтон-Сквер, прямо у вас под носом. Они арендовали этот дом совместно, с известной целью."
/Ваш доброжелатель/
-
212).
Глава 17: Самопожертвование Фрица
Этель и её компаньон по скамье подсудимых Фриц Хофман ещё раз предстали перед судом Западного лондонского округа и были, невзирая на яркую речь нанятого для них талантливого адвоката, оба признаны виновными в убийстве. Слушания по вынесению окончательного решения по делу и оглашению приговора были перенесены на следующую сессию Центрального уголовного суда в Нью-Бейли, назначенную на начало декабря.
Объявление об этом решении судьи стало ужасным ударом для Хораса Боулджера. Его пепельно-серое лицо было последним. что увидел Фриц, прежде, чем встал и повернулся, чтобы выйти из зала суда, через минуту, или две, после того, как покинула его Этель.
Вид убитого горем брата Этель стал ещё одной причиной, которая укрепила намерение Фрица любой ценой осуществить принятый им план.
213).
Слабым местом в защите Этель, конечно, было то, что не оказалось свидетелей, которые могли бы подтвердить, где она была и что делала в то время, когда её отец так неудачно решил вздремнуть в дальней гостиной в доме на Куинс-Гейт. Очевидно, что именно это стало тем фактором, который перевесил в тяжёлом разуме судьи всё великолепное красноречие адвоката, и привёл его к решению поддержать обвинение и передать вынесение приговора суду следующей инстанции.
Её возвратили обратно в тюрьму Хэллоуэй, в то время, как Фрица поместили в Брикстоунскую тюрьму. Там они должны были оставаться до открытия сессии. Именно здесь его и посетила через несколько дней принцесса Маргерит, придя под именем мисс Ле Брун, скрывая лицо под густой вуалью. После первых приветствий, когда они остались один на один, она подняла вуаль, открыв бледное взволновнное лицо. "Я была в суде," - сказала она, - "и слышала всё. Вы изменили, наконец, своё отношение к делу, заявив, что вы не виновны?"
"Я заявил, "Не виновен" - ответил он, - "потому, что адвокат мисс Боулджер уверил меня в том, что если я этого не сделаю, то нанесу урон её интересам. Он также попытался убедить меня, чтобы я доверил ему защищать меня в суде, но я отказался."
214).
Принцесса в отчаяньи ломала руки. "Я не верю, Фриц," - сказала она наконец, - "что вы отдаёте себе отчёт в том, что вы делаете. Вы выбрасываете свою жизнь на помойку."
Его резкое, побледневшее за время заключения в тюрьме лицо не выказывало никаких признаков слабости. Он был настроен решительно, как никогда.
"Этот вопрос," - сказал он, отвечая ей, - "решён для меня окончательно. Я не передумаю."
Она положила свою маленькую белую ладонь на его руку и посмотрела ему в глаза. "У меня есть для вас новости, Фриц," - сказала она: "Мне кажется, что попасть к вам сюда для меня впредь вряд ли будет возможно. Прошлой ночью я была у вашей жены, чтобы передать ей деньги, как вы меня просили. Она очень больна... Она умирает!"
Он поглядел на Маргерит, его прекрасные глаза наполнились слезами. Голова его упала на руки.
"Бедная Роза!" - пробормотал он. "Бедная Роза!"
215).
"Она подхватила простуду," - продолжила принцесса, - "потом началась пневмония."
"Бедная Роза!" - снова пробормотал он. "Бедная Роза!"
"Она была очень хорошей девушкой когда-то," - продолжил он, поднимая голову и обратившись к Маргерит: "Так хороша, что я, молодой дурак, влюбился с первого взгляда, когда увидел её в первый раз - в цирке, в Остенде."
Маргерит взяла его за руку.
"Когда я увидела твой дом прошлой ночью," - сказала она, - "я поняла, какой ты смелый человек. Любой мог бы сойти с ума от горя в таком доме с женой-пьяницей. Ваша жизнь, должно быть, была длинной чередой пыток."
"Я пытался сделать всё, что возможно," - ответил он почти шёпотом. "Так будет лучше для неё, лучше для нас обоих. Было очень тяжело с тех пор, как она попала во власть этой скверной привычки. Я не мог доверить ей деньги. Я часто благодарил бога за то, что у неё не могло быть детей."
216).
"Я вчера тоже благодарила Бога, Фриц, за это же самое, когда сидела у её кровати, вечером," - ответила Маргерит.
"Хотела ли она ещё что-нибудь?" - спросил он с тревогой.
"Нет, денег, которые вы дали мне, для неё оказалось достаточно. Я не думаю, что она сможет хотеть что-либо слишком долго."
"Она говорила обо мне?"
"Да, она ужасно сожалела о постигшем вас несчастии, и горько упрекала себя, что не сумела сделать ваш дом настоящим домом. Это, казалось, волновало бедное существо более всего. "Если бы я держалась подальше от спиртного," - продолжала она говорить, - "то всё было бы в порядке." Что достаточно странно, она, казалось, не испытывала ревности к мисс Боулджер. Кажется, она обвиняла во всём только себя."
"Время почти прошло," - сказала принцесса. "Прежде, чем я уйду, позвольте мне просить вас, чтобы вы пересмотрели свой взгляд на ваше положение. Может случиться так, что смерть вскоре освободит вас от связывающего вас брака, который вы опрометчиво заключили в юные годы и который отвратил от вас всех ваших родственников. Вполне возможно, Фриц, что у вас будет шанс вернуться к старой жизни. Я прошу вас не отбрасывать этот шанс. Позвольте мне нанять отличного адвоката, чтобы защищать вас, и постарайтесь приложить все усилия души и сердца, чтобы добиться для себя свободы."
Он посмотрел на неё только одно мгновение. "За счёт жизни Этель, возможно?" - спросил он тихим голосом.
217).
Желание сказать ему, что эта девушка не стоит того, чтобы жертвовать такой благородной жизнью, как его, вертелось на кончике её языка, но она удержалась. У неё и ранее сложилось впечатление, что Этель Боулджер вовсе не из категории героинь, а судебные допросы только подтвердили это.
"Нет," - продолжил он рефлексивно, - "я сделал свой выбор, и я буду придерживаться его."
Принцесса Маргерит поднялась и опустила вуаль.
"Возможно," - сказала она, - "что это последний раз, когда у меня есть возможность видеть вас перед вашим испытанием. Двор скоро переезжает в Виндзор, и я должна поехать с ними. У вас есть что-нибудь, что вы хотели бы сказать мне прежде, чем я вас покину?"
"Нет," - сказал он после паузы, - "просто постарайтесь обеспечить Розу всем, в чём она может нуждаться. Вы были очень добры к ней и ко мне. Более, чем я, возможно, ожидал. Да благословит вас Бог за это. Если Розе суждено умереть, постарайтесь сделать для неё всё возможное, из той суммы, что я дал вам. Я думаю, что этого будет достаточно. Если же нет, то вы найдёте больше в том же самом месте за стенной панелью, в моей спальне, где я вынужден был всё скрывать от неё из страха, что она потратит всё на спиртное."
Он взял руки принцессы, поднёс их к губам и покрыл поцелуями. Через мгновение, когда она уже уходила, последним звуком, услышанным ею, стали приглушённые рыдания. Вошёл надзиратель и отвёл его обратно в камеру.
-
218).
Убийство сэра Джона Боулджера стало для большинства газет тем событием, которое дало им повод и возможность вынести на публику не только факты, но и множество всяческих измышлений. Последние, как должно быть подчёркнуто, явно преобладали. Короче, всё, кроме упоминания в колонках газет имён двух обвиняемых, публиковалось для развлечения и наставления общественности, и, конечно совершенно случайно, для получения прибыли владельцами изданий. Для Фрица одним инициативным репортёром утренней газеты стоимостью в полпенни были обнаружены даже фиктивные родители, у которых самым должным образом было взято интервью в деревне близ Хартс Маунтайнс, с большим количеством подробностей и описанием сопутствующих обстоятельств. Но этот журналистский подвиг чуть было не вышел боком газете, когда внезапно замаячил иск о клевете, которым стал грозить настоящий сын этой достойной пары, человек очень крепкого телосложения, музыкант, играющий на тромбоне в немецком фольклорном ансамбле, гастролировавшем по пригородам Лондона, который, взяв штурмом офис газеты и начав шумно требовать на смеси английского и немецкого языков, извергаемой с самым невероятным акцентом, опровержения утверждений, что он, Фриц Хофман, является обвиняемым по делу об убийстве и ожидает приговора в Брикстоунской тюрьме. Менеджер газеты поздравил себя с урегулированием проблемы с весьма нестандартным немецким музыкантом при помощи банкноты в пять фунтов стерлингов. Все последовавшие в тот день выступления немецкой труппы имели ярко выраженную патриотическую направленность, порождённую обильным употреблением пива, и состояли, главным образом, из песен обожаемого Фатерлянда.
219).
К началу декабря перспективы приближающегося суда над Фрицем Хофманом и Этель Боулджер стали ещё раз поводом для раздувания сенсаций в прессе. Эта кампания достигла своего пика утром того самого дня.
Незадолго до того было объявлено, что интересы мисс Боулджер будет защищать г-н Вентуорт Болл, выдающийся адвокат, которого наняли поверенные обвиняемой, заплатив очень немалую сумму. Но не появилось никакой информации о лицах, которые будут защищать интересы Фрица, не появилось по той простой причине, что он сам от них отказался.
Открытие собственно судебного заседания описывалось в стереотипных выражениях, как это обычно делается в газетах, к чему привыкла и общественность.
220).
Обвиняемые были доставлены из тюрем Брикстоун и Хэллоуэй в новый прекрасный дворец правосудия, воздвигнутый вместо Олд Бэйли, старого здания суда, которое прославилось, как вместилище нищеты и страданий. В новом здании ничто не напоминало об ужасах старого суда. Казалось, что в этом месте возможны лишь слушания модных дел о разводах и адюльтерах, но с этим диссонировало присутствие многочисленных надзирателей и полицейских, одетых в синие мундиры. Конечно, публика, состоявшая из элегантно одетых дам и джентльменов, возможно, более соответствовала бы рассмотрению некоего аристократического конфликта вроде внутрисемейной ссоры между, скажем, герцогом и герцогиней, сопровождаемого обычно перетряхиванием грязного белья и озвучиванием компрометирующих материалов с доставанием из шкафов ветхих скелетов.
221).
В данном случае обоих обвиняемых провели на скамью подсудимых, установленную за ограждением, где и усадили каждого на предназначенные для них места. Адвокаты расположились перед ними чуть ниже.
Подсудимые были одеты в чёрное: Этель - в великолепно скроенном костюме, представлявшем собой шедевр от Уэст-Эндского портного; Фриц был во фраке, что, очевидно, должно было подчёркивать его вполне респектабельное общественное положение и, возможно, присхождение.
Хотя и испытавшая потрясение, Этель выглядела намного лучше, чем тогда, когда её посещали брат и Фитерстоун в тюрьме Хэллоуэй. Она, очевидно, полностью владела собой. Цвет её лица был более естественным, на щеках снова вернулся румянец, в глазах было больше уверенности, что, возможно, было результатом беседы с адвокатом поутру, который сумел что-то разнюхать. Слухи донеслись к нему из Скотланд-Ярда, передавая скорее выводы и домыслы, чем твёрдое утверждение, что обвинение не будет направлено именно против Этель. Правда то, что обломок кинжала был найден в её комнате, вроде бы указывал на соучастие в преступлении, но полицейские решили, что рукоять вполне может быть подброшена туда Хофманом.
222).
Среди присутствовавшей на сессии хорошо одетой публики, пожалуй, не было ни одного человека, на сто процентов уверенного, что ей вынесут приговор, чем это заседание суда разительно отличалось от прошлого. Большинство явно считало, что её оправдают. И, как оказалось, большинство так считало совершенно справедливо.
Фриц, за время заключения сильно исхудавший, даже кожа его стала заметно светлее, во время предыдущих заседаний не говорил ничего, что могло быть истолковано не в её пользу, она же, в свою очередь, никак не пыталась с ним заговорить и старалась даже не смотреть в его сторону.
Едва утверждения их обоих "Не виновны", были зафиксированы, как стало очевидно то, что у Фрица вовсе нет адвоката. Он был непоколебим в своём решении. Он чувствовал, что если бы как-то попытался оправдаться, он должен был тем самым обязательно подтвердить то, что она была последним человеком, который видел её отца живым. Нет, он считал её виновной, и он старался выгородить её, жертвуя собой потому, что любил её. Он выбрал путь, который казался ему прямым, ясным и понятным. Ему казалось, что так поступил бы любой рыцарь во все времена, чтобы спасти честь и жизнь леди. Он считал для себя очень достойным поступком пожертвовать своей, как ему казалось, бесполезной, как для себя, так и для других, жизнью.
223).
Он никак не мог понять, что побудило её убить сэра Джона, который представлял собою образец самого доброго отца, насколько Фриц мог судить по своему личному жизненному опыту. Возможно, что это произошло, как внезапно возникший импульс после угрозы отца лишить её наследства. Он не мог представить себе ничего, кроме приступа неожиданно случившегося безумия, настолько всё это было чуждо её натуре, всегда доброй и нежной. Обдумывание происшедшего стало дополнительной причиной того, что его решение пожертвовать собою ради неё только окрепло.
224).
Судья, узнав, что обвиняемый мужского пола не будет представлен в суде адвокатом, немедленно назначил таковым некоего г-на Гринуорта. Этот джентльмен, призванный защищать интересы Фрица, немедленно стал готовить своё выступление перед жюри присяжных, делая краткие заметки и пимечания, судя по которым, он заранее был уверен в добросовестности и беспристрастности суда при рассмотрении данного случая.
После этих процедур допросы начались всерьёз с краткой вступительной речи коронного обвинителя, который со всей откровенностью изложил пункты, свидетельствующие против обвиняемых. По окончании были заслушаны все свидетели, особенно те двое слуг, что видели, когда Фриц возвращался, поднимаясь по лестнице. Выслушали инспектора Фриснера, а также различных людей, видевших обвиняемых вместе в Кенсингтон-Гарденс и в других местах, где любят встречаться влюблённые. Но отсутствовал один человек среди тех, кто должен был предстать перед судьёй, как свидетели. Это была Роза Хофман, жена обвиняемого мужского пола, поскольку она умерла за неделю до того.
225).
Вступительная часть судебного заседания завершилась после полудня, и г-н Вентуорт Бол, королевский адвокат, приступил к защите. С самого начала стало ясно, что он не намеревается напрасно тратить время в бесплодных попытках отвести от Фрица выдвинутые против него обвинения. Очевидно, эта часть его выступления основной целью имела только показать себя. Его главная и единственная обязанность - произнести речь в защиту основного клиента и, тем самым, возможно, вытащить из болота и другого. Не получив никаких инструкций, он едва ли мог отклониться от составленного им плана. Нет, этот курс стал очевиден при мастерски проведённом им перекрёстном допросе свидетелей, представенных обвиняющей стороной. Эта часть прекрасной работы подчёркивала слабость и бессистемность вопросов г-на Гринуорта, лишь попытавшегося представить бедного Фрица действующим из лучших побуждений. Даже Фриц улыбался глядя на потуги своего адвоката.
Г-н Вентуорт Бол был вынужден остановить свою прекрасную речь в защиту Этель Боулджер, так как судья прервал заседание, перенеся его на завтра. Следующий день, таким образом, должен был стать днём изрядных волнений и неожиданных событий. Толпа модно одетых зрителей направилась по завершении короткого зимнего дня обсудить все "за и против", случившиеся на сегодняшнем заседании, за уютными чайными столиками, в то время, как обвиняемых отправили в Хэллоуэй и Брикстоун, соответственно.
226).
Умные люди постарались хорошенько выспаться к утру следующего дня и появились, сменив туалеты, в новом здании суда задолго до судьи, готовые радовать глаз окружающих и судейских, а также жюри присяжных, видом элегантных нарядов и дорогих мехов.
Характер Хофмана оказался достаточно крепким. Тяжкие испытания не сломили его. Внешне он выглядел, как обычно, лишь немногим большая бледность лица выдавала то, что он провёл бессонную ночь.
Назначенный адвокат, после заседания предыдущего дня встретившись с Фрицем, постарался убедить его выйти на место для дачи показаний и изложить свою версию дела, но Фриц отказался. Адвокат, посетив заключённого ещё раз утром, прежде, чем того провели на скамью подсудимых, попытался, почти со слезами на глазах, видя серьёзное выражение лица Фрица, разубедить его, но тот снова отказался. Он отказался с тем большей твёрдостью, поскольку мельком увидел лицо Этель, как раз перед тем, как его вводили, привезя из Хэллоуэя. Она почти падала в обморок в страхе перед тем, что мог принести этот день. Адвокат, назначенный Фрицу, был поражён его постоянством, но решил продолжить борьбу с ним ради его пользы, согласен он, или нет.
227).
Г-н Вентуорт Бол, в свою очередь, сочувствуя самой Этель Боулджер, посоветовал отвергать все обвинения, выдвинутые против неё. Сидя на месте для дачи свидетельских показаний, она очень чётко давала ответы на тщательно сформулированные вопросы адвоката, которые он задавал ей тихим голосом, почти шёпотом, но повысившим громкость до отличной слышимости и ясности во всех уголках зала в тот момент, когда она опровергла утверждение, что знала о том, что Фриц Хофман был женат. Её голос не дрожал, когда она в конце допроса резко отрицала, что была убийцей своего отца.
Коронный обвинитель не давил на неё слишком сильно. Создавалось впечатление, что результатом станет её оправдание.
После этого была допрошена служанка, которая свидетельствовала, что видела, как мисс Этель возвращалась из ванной, незадолго до того, как было обнаружено убийство, и это косвенно подтверждало заявление её хозяйки, что она была в ванной во время убийства.
Нет, никто и на мгновение не предполагал, что симпатичная, изящная молодая наследница пострадает. Но вот с этим немецким шоффэром, тёмной лошадкой... - это был совершенно другой вопрос.
228).
Когда наступило время для того, чтобы вызвать свидетелей со стороны Фрица, ни один не появился. Все ожидали, что он пойдёт к месту дачи свидетельских показаний и выступит в собственную защиту. Но он сидел откинувшись назад на спинку сидения, прикрыв глаза правой рукой. Он сделал свой выбор заранее и в любом случае поддержал бы его.
Фриц остался в том же положении, когда г-н Вентуорт Бол завершил своё душещипательное обращение к присяжным, которым и он сам, и они были глубоко тронуты, и весь зал суда наполнился вздохами модно одетых леди.
Г-н Гринуорт поднялся, в свою очередь, и несколько нервно заявил суду от имени подсудимого мужского пола, что он не намеревается вызывать свидетелей.
При этих словах, своего рода общий вздох пролетел через переполненный зал суда. Неизбежность исхода была предрешена. Решительно выглядевший молодой человек с тёмным лицом, сидевший на скамье подсудимых, был виновен, и его жизнь должна была стать платой за его вину.
229).
Некоторых удачливых мужчин в наивысший момент их жизни посещает чувство, что одним великим актом самопожертвования они могут искупить множество грехов и стереть одним махом все ошибки жизни, делающие её бесполезной.
Фрица Хофмана в момент опустошённости посетило именно такое чувство. Он понял сердцем, что слишком пылкое красноречие его молодого адвоката, действующего из лучших побуждений, ничем ему не поможет. Он был даже рад, когда его адвокат вернулся на место, и судья, огласив состав жюри, предложил им обсудить дело и вынести свой вердикт.
Сидя рядом с женщиной, в виновности которой он был уверен и всё же любил, для спасения жизни которой он готов был отдать собственную, Фриц слушал, со строгим и бледным лицом, взвешенные предложения судьи, выраженные отточенными фразами, которые были предназначены для отсеивания незначительной шелухи от зёрен истинных доказательств, но были высказаны таким образом, чтобы всем членам жюри было ясно, что необходимо оправдать женщину и осудить мужчину.
230).
Фриц готовил себя к итогу, когда жюри уходило в тишине, чтобы вынести свой вердикт. На время, пока шло обсуждение, он был выведен из зала суда и помещён в отдельную одиночную камеру. Он думал о рыцарях давних времён, которые отдавали жизнь ради любимых леди - на поле сражений - и пытался сравнивать их подвиги со своим поступком. Он никогда, даже на мгновение, не задумывался, была ли та девушка, ради которой он жертвовал своей жизнью, достойна этого. Он даже не спросил себя, оценит ли она его жертву и будет ли помнить о нём, и почитать его память в те дни, когда он уже покинет мир, и, если это будет, то как долго. Единственное, что было для него существенно, это то, что она была женщиной, которую он любил.
Он думал об этом, когда его вернули на место на скамье подсудимых, и он стоял около него, механически наблюдая лица присяжных, когда они давали ответы при перекличке, называя свои имена. Он нисколько не был испуган, хотя его лицо было белым и выражало некоторое нетерпение. Такими, возможно, были лица некоторых древних христиан, отдававших жизнь за веру.
231).
Фриц никогда не был религиозным человеком, но в этот момент, когда его судьба была так близка к концу, в душе его возникло некое воспоминание о Фатерлянде, об отдалённых днях, когда он был ещё ребёнком, и его мать показывала ему картину жертвы Христа, отдавшего жизнь ради человечества. Однако, то, что он мысленно подражал божественной жертве, отдавая себя за другого, казалось ему несколько тусклым поступком.
Присяжные заседатели назвали свои имена на последней перекличке, и судебный клерк попросил их огласить окончательный вердикт. Он гласил:
Мужчина - "виновен".
Женщина - "не виновна".
Тогда, с улыбкой на губах, Фриц посмотрел на женщину, которой он открыл дорогу от скамьи подсудимых к свободе и миру, и выбрал для себя смерть.
-
232).
Глава 18: Содержимое сундука
Любой человек, увидевший Хью Фитерстоуна в его небольшом доме на Довер-стрит однажды утром в декабре, посчитал бы, что он находится в банковском хранилище. Большой раскладной карточный стол, стоявший ранее в одном из углов, был передвинут в центр комнаты под свет яркой электрической двенадцатисвечёвой лампы и раскрыт. На нём были разложены тысячи неаккуратно отчеканенных древних золотых монет, небольшими стопками по десять штук, стоявшими настолько тесно, насколько это только было возможно. Жёлтое тускло-маслянистое сияние отражённого электрического света создавало над столом неописуемый ореол. На другом столике, поменьше, стоявшем рядом, были выложены небольшие кучки драгоценных камней: изумрудов, жЕмчуга, рубинов и, отдельно, ярко вспыхивающий и переливающийся под электрическим освещением, сверкающий гранями в его лучах огромный жёлтый алмаз, с блёстками алмазов поменьше, разложенных вокруг него. На эти кучи сокровищ глядела широко распахнутыми глазами Мона. Полнейший экстаз отражался на её лице. Хью Фитерстоун стоял немного позади неё, с сигаретой в зубах. Рядом с ним на полу находился старинный дубовый сундук, так окончательно и не очищенный от грязи и крошек щебня.
233).
"Вы, конечно, не забыли запереть дверь?" - спросила Мона. "Слуги, надеюсь, не видели всего этого?"
"Нет, разумеется," - ответил он, подойдя к двери и подёргав её, - "никто сюда не может войти".
Мона в восхищении обошла стол, полный драгоценностей.
"Нет, он положительно прекрасен," - воскликнула она, - "это нечто чрезмерно великолепное!"
"Что вас восхищает?" - спросил Хью: "Золото?"
"Нет, глупый вы человек," - ответила она, - "драгоценности. Разве вы сможете понять женщину, способную продать душу за них, за всё это?"
"Я, конечно, могу понять женщину во многих случаях..." - ответил Хью: "Особенно в том, что касается драгоценностей. Я не сомневаюсь, что множество бедных девочек продадут её за временное обладание некоторыми из этих вещей. Не кажется ли вам, что будет лучше спрятать их?"
"Нет!" - резко ответила она: "Разумеется, нет. Я надену их, когда пойду в суд, некоторые из них, по крайней мере."
234).
"А не станет ли вам укором собственная совесть, Мона" - спросил он иронично, - "если вы поступите столь необдуманно? И что скажет на этот ваш муж?"
"Я знаю всё, что может сказать Хьюберт о найденном сокровище." - ответила она: "Но единственная вещь, которая меня сейчас беспокоит, узнает ли что-нибудь в Кенсингтоне санитарный инспектор?"
Хью весело рассмеялся и выбросил сигарету.
"Я не думаю, что вам стоит беспокоиться об этом," - ответил он. "Хаггерстоун уверил меня, что он завалит вход в шахту ещё до приезда инспектора. После этого останутся только ямы, которые вполне могли бы быть вырыты при обычном ремонте. Конечно, шахту нужно будет вновь заполнить землёй из сарая, на всякий случай, чтобы с дорогой в метро ничего не произошло..."
"Это слишком мелкий вопрос," - ответила Мона, - "в сравнении с тем, что о нас могут узнать. Но мы не решили, как действовать в подобном случае." Она указала на золото и драгоценности.
235).
Хью, выглядевший задумчивым, вынул свой блокнот.
"У меня здесь записаны сведения подробно," - сказал он, открывая книжку.
"Взгляните на этот карточный стол. На нём семь тысяч гиней. Кстати, этот проходимец, мой предок, присвоил тысячу гиней из доверенной ему суммы. О себе он позаботился в первую очередь..."
Мона рассмеялась от души.
"Не традиция ли это в вашей семье?" - спросила она.
"Вам нечего бояться," - ответил он улыбаясь, - "я не собираюсь лишить вас заслуженной доли. Я предлагаю вам взять все эти драгоценности, для начала..."
236).
Её глаза искрились, но она быстро справилась с собой и ответила ему.
"Нет, нет, этого не нужно. Для начала скажите мне, каковы были расходы?"
Он снова взялся за свою записную книжку.
"Аренда дома, включая налоги за год - я надеюсь, что мы сумеем несколько снизить расходы по договору и уложимся в 150 фунтов. Имитация дренажа обошлась в сотню, шахта - 180, включая 50 фунтов, уплаченных работникам. Таким образом мы потратили меньше пятисот фунтов..."
"И в какую сумму вы оцениваете сокровище?"
"Ну, это довольно трудно сделать," - ответил он. "Драгоценности, без сомнения, самая ценная часть его, но гинеи стоят приблизительно по два фунта за штуку..."
Брови Моны поднялись.
"Тогда этот полный монет стол," - предположила она, - "стоит приблизительно четырнадцать тысяч фунтов?"
237).
"Это так, но могут возникнуть проблемы, если на рынке появится внезапно такое количество старых гиней...".
"Да я понимаю это," - медленно ответила она, - "но, без всякого сомнения, вы знаете лучше, как использовать их, поэтому..."
Она остановилась.
"Поэтому - что?" - спросил он.
"Я предлагаю следующее," - ответила она, с любовью глядя на драгоценности, - "дайте мне тысячу гиней, как подарок на память. Вам останутся любые из драгоценностей, которые вам понравятся, но - кроме жёлтого алмаза. Что вы скажете на это?"
"Меня это вполне устраивает," - ответил он, - "но я предпочёл бы, чтобы вы сами выбрали драгоценности..."
"Очень хорошо," - ответила она быстро, пока он не передумал. "Пусть будет так. Для кого вам отобрать эти драгоценности, для вас, или для ваших друзей?"
238).
Мысли Хью сразу обратились к освобождённой мученице, Этели Боулджер.
"Для друга," - ответил он несколько смущённо, - "для леди..."
"Для дорогой Этель?" - спросила она с сомнением.
"Для дорогой Этель," - подтвердил Хью.
Ему было жаль, что в это момент её не было с ними, чтобы она могла выбрать сама.
"Хорошо," - продолжила госпожа Беоклерк рефлексивно, - "займёмся отбором."
239).
Она бросила взгляд на драгоценности и, после некоторых раздумий, выбрала самый невзрачный из изумрудов и отложила его для Хью со вздохом. Несколько маленьких рубинов и пара жемчужин были помещены рядом.
Хью улыбнулся, подумав, что при таком выборе Этель не придётся блеснуть драгоценностями. Он, ничего не сказав, выбрал несколько алмазов, и г-жа Беоклерк, поняв намёк, в пароксизме великодушия добавила их в отобранную ею кучку.
Наконец, доля Хью была должным образом отобрана, и он начал заворачивать её в тонкую бумагу.
"Вы хотите забрать тысячу гиней с собой, Мона?" - спросил Хью: "Или мне отложить их для вас?"
240).
"Нет," - ответила она, - "я думаю, что лучше заберу их с собой. Вдруг они, смешавшись с вашими, доведут нас до конфуза."
Он, улыбаясь, взял прочный холщовый мешок, вроде тех, что используются банками, чтобы перевозить серебро, и начал пересыпать в него гинеи, беря столбики монет со стола. Сделав это, он надёжно завязал его и положил перед Моной. Потом он быстро пересыпал оставшиеся гинеи в мешки, подобные первому, и положил их в сундук. В каких-нибудь полчаса оба стола были опустошены. Г-жа Беоклерк сложила свою долю драгоценностей в ридикюль, который был у неё с собой. Она также позаимствовала у Хью сумку, в которую поместила мешок с гинеями.
"Этот сундук весьма уродлив," - заметила она. "Он выглядит, словно свежевыкопанный гроб."
"Я предусмотрел это," - ответил Хью, разворачивая рулон холста. "Я собираюсь обмотать его целиком."
Через несколько минут сундук был полностью скрыт и обвязан. Но тут случилось неожиданное...
Едва лишь была закончена эта работа, как послышался громкий стук в дверь.
Хью подошёл к двери и отпер её.
241).
Ему ответил голос слуги.
"Вас желает видеть один джентльмен, Сэр... Мистер Беоклерк, Сэр...".
Одно мгновение Мона и Хью смотрели друг на друга, их лица внезапно побледнели. Но оглядев комнату, они быстро успокоились.
Хью взглянул вопросительно на Мону, она утвердительно кивнула ему головой. Он распахнул дверь и отошёл вглубь комнаты оставив дверь открытой. Муж Моны сразу шагнул мимо слуги и вошёл в комнату. Его простоватое, чисто выбритое лицо было бледным и застывшим, тяжёлая нижняя челюсть казалась выдвинутой вперёд, создавая выражение решительности на лице.
Он быстро окинул комнату взглядом, его лицо внезапно смягчилось. Никаких подозрительных обстоятельств явно не наблюдалось. Мона стояла совершенно спокойно, застёгивая перчатки. Фитерстоун выглядел немного бледным, но встретил его взгляд без всякой робости, или тревоги. Раскрытый карточный стол, включённое яркое электрическое освещение, продолговатый сундук, завёрнутый в холст грязно-коричневого цвета, мебель в полнейшем порядке, ничто не показывало, что Мона приехала в этот дом с "известными намерениями", как это называется.
Г-жа Беоклерк заговорила первой, её тон был нежно-вопросительным, таким, который удаётся женщинам так легко в обычных обстоятельствах, но практически никогда не удаётся в затруднительном случае.
242).
"Очень любезно с вашей стороны, Хьюберт!" - воскликнула она бросив возиться с перчатками. "Каким ветром тебя занесло сюда? Не случилось ли чего-либо?"
Беоклерк, будучи весьма умным и сообразительным адвокатом, был приведён в замешательство. Ему была хорошо известна французская пословица "именно первый шаг самый опасный". Небыло ни малейших причин высказывать какие-либо претензии, и он растерялся, не понимая, как поступить в подобной ситуации и куда его приведёт первый же шаг. Был только один пункт, который вызывал вопросы - запертая входная дверь. И он высказал своё слово по этому пункту, как адвокат, привыкший быстро реагировать на перекрёстных допросах.
"Интересно, а почему вы заперлись?" - спросил он удивлённо.
"Это так похоже на Хьюберта," - заявила его жена совершенно спокойно и холодно. "Хью показывал мне некоторые старые драгоценности и ожерелья, принадлежавшие его матери, и мы закрыли дверь, чтобы случайно не вошли слуги. Они могли увидеть их и, возможно, разболтали бы другим, что дало бы хорший повод обокрасть дом. Не кажется ли вам, что мы поступили правильно?"
Это убедило Беоклерка, но, видимо, лишь наполовину.
"Могу ли я спросить, где же эти драгоценности?" - спросил он, обращаясь к Хью.
243).
"Ну, большинство из них находится в этом ящике," - объяснил Хью, указав на обвязанный верёвкой сундук. "Вы хотели бы увидеть их?"
Вместо ответа г-н Беоклерк подошёл к упакованному сундуку и попробовал приподнять его, ухватив за одну из верёвок. Он был весьма сильным человеком, но смог только слегка приподнять один конец.
"Ваши драгоценности изрядно тяжелы, Фитерстоун," - заметил он, - "Должно быть их очень много."
"Да, это так," - ответил Хью небрежно: "Там ещё много старой золотой посуды и серебряных блюд..."
"А...," - ответил Беоклерк после небольшой паузы: "Это вполне возможно."
Он вынул часы и взглянул на них, одновременно обдумывая ситуацию и взвешивая все обстоятельства. По нему было ясно видно, что он наконец принял решение, как ему поступить в сложившейся обстановке. Он, очевидно, не намеревался оставить их там снова вдвоём. Его юридический опыт, замешанный на дрожжах сильной ревности, подсказал ему, что будет вполне благоразумно понаблюдать за ними обоими ещё час-другой.
"Сейчас половина второго," - сказал он наконец. "Не отправиться ли вам обоим со мной на ланч, к принцу? Что вы на это скажете?"
"Мы будем очень рады!" - ответили они в один голос с облегчением: "И потом," - добавила г-жа Беоклерк, воспользовавшись случаем, - "можно будет заехать на Бонд-Стрит, Хьюберт, дорогой. Вы обещали купить мне кольцо с бирюзой."
-
244).
Глава 19: Госпожа Уиллоуби
Спустя несколько дней после того, как бедный Хофман был помещён в камеру смертников в тюрьме Пентонвилль, где он должен был ожидать исполнения приговора, некий неряшливо выглядевший старик пришёл в Кенсингтонское отделение полиции и пожелал побеседовать с инспектором. На этой встрече с чиновником он сделал следующее заявление:
Он и его жена год назад поселились в доме N'220 по Куинс-Гейт в качестве смотрителей. Дом пустовал и предназначался для сдачи внаём. В начале предыдущего июля и он, и его жена пришли к заключению, что их пребывание в доме, для них весьма удобное и приятное, подходит к концу. Некоей леди понравился дом, и она решила приобрести его в качестве жилья. Эта леди, которая дала понять агентам по недвижимости, господам Бэдминтонам с Кромвель-Роуд, что была богатой вдовой, начала почти каждый день посещать дом, осматривая его. Она приезжала в наёмном экипаже, а когда заканчивала посещение и осмотр, то посылала его, Боттинга (а это была фамилия смотрителя, дававшего показания) за другим экипажем, в котором и уезжала. В каждый визит этой леди при осмотре ею дома, её сопровождал повсюду смотритель, или его жена. При этом она записывала в блокнот все замечания для будущего ремонта. Наконец смотрителям это надоело, и они прекратили сопровождать эту леди, предоставив ей возможность бродить по особняку совершенно свободно и без надзора.
245).
"Да," - ответил старик на вопрос инспектора, - "она была очень щедрой леди и давала мне крону за каждый визит, за услуги."
"Хорошо," - продолжил инспектор, которого всё это изрядно утомило, - "и что вы ещё имеете сказать об этой леди?"
"Так было "до", - продолжил Боттинг. "Она приезжала почти каждый день, почти до конца июля. И однажды она ушла и больше никогда не возвращалась."
"Хорошо," - прокомментировал инспектор механически. Он потерял всякий интерес к старику и начал стричь ногти острым перочинным ножичком, - "и что дальше?"
Боттинг не ответил сразу, но начал шарить по карманам своего старого пальто, и вытащил что-то, завёрнутое в газету. Он аккуратно развернул газету и вынул весьма любопытный предмет, сделанный из зелёного бархата и богато украшенный серебром филигранной работы. Это были ножны старинного кинжала. Но самое любопытное было то, что они были треугольными, как ножны старомодного штыка.
246).
"Просто взгляните на эту вещь," - предложил г-н Боттинг.
Инспектор небрежно оглядел этот предмет и вернул его назад.
"Очень красивая вещь," - заметил он.
"Ну, это..." - продолжил г-н Боттинг, - "Эта игрушка, должно быть, была потеряна той леди, о которой я вам говорил. Моя хозяйка нашла её в конце лестницы, ведущей на крышу, вечером того дня, когда леди нанесла свой последний визит. Мы попытались вернуть это ей, и пошли к агенту, г-ну Бэдминтону, на Кромвель-Роуд. Он написал ей, но письмо вернулось назад. Она останавливалась в каком-то крупном отеле, но съехала, не оставив адреса."
247).
"Значит она исчезла с концом?" - спросил инспектор подозрительно, внезапно очнувшись и заинтересовавшись происходящим. "Давайте-ка поглядим на эту вещичку снова."
Он взял сей предмет и внимательно его осмотрел. Где же он слышал о треугольном кинжале прежде? Это что-то ему напоминало.
"Не знаю, что и поделать с этой вещью," - продолжил г-н Боттинг, пара его старых серых глаз была очень честной: "Мы, с моей бабой, решили, что мне стоит разобраться с этим."
Тяжело вздохнув, инспектор понял, что всю историю придётся выслушать с самого начала...
-
248).
В конце он обратился к старому Боттингу. Нужно было что-то предпринимать.
"Я думаю, что вам придётся оставить эти ножны у меня," - сказал он: "Мы наведём справки об этом. Повторите адрес вашего дома?"
"Номер 220, Куинс-Гейт," - ответил Боттинг, - "две двери от дома, где было совершено убийство."
"Очень хорошо," - ответил инспектор, аккуратно занеся адрес в журнал. "Если мы выясним что-либо, то обязательно поставим вас в известность. Не уезжайте из дома, не сообщив нам своего нового адреса. Чем вы занимаетесь сейчас?"
"Я был плотником," - ответил г-н Боттинг: "Но сейчас без работы. Я надзираю за пустующими домами. Мы с бабой получаем пятнадцать шиллингов в неделю от джентльмена, сдающего дома, с тех пор, как я, потеряв работу, уехал из Кента."
"Отлично. Принимаю это к сведению," - ответил инспектор: "Доброго дня."
249).
С четверть час после ухода старого Боттинга инспектор просидел размышляя, с зелёными бархатными ножнами в руке. Он хорошо знал, что дело об убийстве на Куинс-Гейт было фактически завершено, и обвиняемый осуждён, и приговорён к смертной казни. Он задавался вопросом, имеет ли смысл всё менять с находкой этих ножен.
"Я передам всё это инспектору Фриснеру," - сказал он сам себе, внезапно приняв решение. "После этого, всё это будет уже его проблемой: с глаз долой, из сердца вон."
В тот вечер инспектору Фриснеру пришлось задержаться в своём кабинете в Скотланд-Ярде. Перд ним на столе лежали зелёные бархатные ножны, а по другую сторону сидел коллега из Кенсингтона и излагал то, что ему стало известно.
Когда он закончил, Фриснер ничего не сказал. Он сидел молча, взяв ножны в руки. Его лицо выглядело очень озадаченным и имело болезненно-бледный оттенок.
"Я сам изучу это, Уильям," - сказал он наконец, не раскрывая собственного мнения об этом повороте дела. "Я займусь этим и посещу старика из дома на Куинс-Гейт."
250).
На следующий день, рано утром, Фриснер посетил дом N'220 по Куинс-Гейт и "насладился" беседой с г-ном и г-жой Боттинг. Дух инспектора был потревожен очень сильно. Его домохозяйка отметила, что в то утро банка с джемом была почти не тронута, верный признак, что инспектор был очень обеспокоен, и ум его был полностью занят размышлениями.
"Я хочу, чтобы вы рассказали мне что-либо об этой леди," - начал он, обращаясь к г-же Ботлинг, старухе с седыми волосами, спокойное лицо которой казалось значительно более интеллигентным, чем у её мужа. "Леди, которая несколько раз приезжала, чтобы осматривать дом и затем исчезла. Когда вы видели её в последний раз?"
"В последний раз я видела её," - ответила старая г-жа Боттлинг после длительной паузы, необходимой ей, чтобы поразмыслить, - "когда она спускалась вниз по лестнице. Она была бледна, точно призрак. Мне показалось, что когда она отрывала руку от перил, то рука её сильно дрожала."
Фриснер долго глядел в лицо старухи после того, как она замолчала. Он, казалось, постепенно переваривал полученную информацию. Инспектор сидел, оперев руки на бёдра, слегка растопырив локти. В этой позе он напоминал сидящую жабу, за исключение того, что его тёмные глаза были несколько более добрыми.
251).
"А сейчас расскажите мне," - сказал он наконец, - "что это была за леди? Опишите её."
Г-жа Боттинг задумалась.
"Леди с одышкой, она много курит," - наконец произнесла она: "У неё на руках были кольца с алмазами, вот что ей было бы лучше уронить."
"Ей что?" - не понял инспектор.
"Она уронила эту вещь, когда ударилась локтем," - пояснила старуха.
Инспектор опять погрузился в размышления.
"По какой причине вы так говорите?" - спросил он несколько резко: "Вы не должны так отзываться о леди."
Старая г-жа Боттинг возмутилась, поскольку это упрёк явно предназначался ей.
"Когда леди посылает за полным стаканом бренди в жаркий день и выпивает его до дна, не разбавляя даже каплей воды," - ответила старая женщина достаточно решительно, - "почему я должна думать иначе, если любой может сказать то же самое, видя, как она напивается?"
252).
Инспектор резко встал со стула.
"Покажите мне, где вы нашли ножны от кинжала," - велел он коротко, и старая г-жа Боттинг покорно встала и, выйдя из кухни, начала тяжело, с большим трудом, подниматься по лестнице. Инспектор последовал за ней. Они шли очень медленно, со многими остановками, чтобы дать возможность г-же Боттинг перевести дыхание, пока не добрались до самого верха.
"Здесь!" - воскликнула торжествующе старуха, но, задохнувшись, добавила совсем тихо: "Вот здесь я нашла его."
Она указала на пятно у основания короткой лестницы, ведущей на крышу. Детектив опустился на колени и тщательно исследовал пол. Затем оставив старуху стоять на месте, он поднялся по лестнице и открыл дверь ключом, который торчал в скважине замка.
"Вам не стоит ждать меня, г-жа Боттинг," - сказал он, прежде, чем пройти в дверь. "Я думаю, что задержусь здесь на некоторое время."
Оставив её в полном недоумении, он вышел на крышу. Унылый свет декабрьского утра едва пробивался сквозь туман.
253).
Некоторое время инспектор простоял, оглядев всё вокруг и затем перебрался через низкий брандмауэр на крышу соседнего дома. Через неё он прошёл к следующему, который был домом покойного сэра Боулджера.
Он находился на крыше в течении довольно продолжительного времени, погружённый в глубокие раздумья, машинально теребя рукой свои короткие бакенбарды. Потом он вернулся в пустующий дом закрыв за собой дверь, но ключ не оставил в скважине, а вынул и спрятал в карман.
Он был всё ещё во власти самых глубоких размышлений, когда спускался по лестнице и, наконец, добрался до кухни. Там он и сел у плиты, грея руки.
"Скажите мне, г-жа Боттинг," - спросил он, - "кем, по вашему мнению, была эта леди, почему она так часто приходила осматривать дом и как её звали?"
Старуха подошла к кухонному шкафчику, выдвинула ящик и, покопавшись в нём некоторое время, возвратилась к инспектору, подав ему грязный клочок бумаги. Это был ордер на осмотр дома.
На нем было написано: "Пожалуйста, разрешите г-же Уиллоуби осмотреть дом N'220, Куинс-Гейт."
"Госпожа Уиллоуби," - повторил он машинально, пряча бумажку в карман. "А сейчас расскажите, как она выглядела?" - спросил он.
254).
Старуха очень долго описывала её, включая фасон и детали покроя её платья, и украшения. Наконец перечисление всех подробностей наряда утомило детектива.
"У вас прекрасная память, г-жа Боттинг, как мне кажется," - прокомментировал он, - "что может оказаться очень полезным. Я попросил бы вас написать всё это на бумаге, так, чтобы вы могли освежить память при необходимости."
Плотно зажав две полукроны в ладони правой руки, г-жа Боттинг смотрела вслед спускавшемуся вниз инспектору Фриснеру. Её муж выглядывал из-за её плеча.
"Прекрасный джентльмен," - отметил он, когда чиновник вышел, - "один из лучших, среди тех, с кем мне приходилось сталкиваться."
Его жена ответила с некоторым сомнением:
"Я смотрю на жизнь иначе, чем полицейские," - заметила она несколько напыщенно, - "однако некоторые из них отличаются манерами и речью в лучшую сторону. На мой взгляд, та леди может оказаться вскоре в беде."
255).
Детектив, в свою очередь, тихо бормотал себе под нос:
"Тёмно-рыжие волосы, очевидно, парик. Серо-голубые глаза и очаровательная улыбка, естественно. Ровные, очень белые зубы, наверняка собственные, иначе она не демонстрировала бы их так часто. Серо-голубые глаза и прекрасная фигура! Я думаю, эта женщина выглядит великолепно."
В тот вечер, когда г-жа Боттинг убирала со стола после ухода инспектора Фриснера, она удивлённо подняла банку с джемом и поглядела сквозь неё на свет. Вежливый офицер слопал больше фунта лучшего земляничного джема. Хозяйке было не дано понять, что это явилось признаком большой удачи для детектива. В радостные моменты жизни он с удовольствием поглощал сладкое без меры.
-
256).
Глава 20: Господин Флютц
В течении целых двух недель инспектор Фриснер работал, как прОклятый, пытаясь обнаружить таинственную г-жу Уиллоуби, леди, которая так внезапно появилась в доме N'220 по Куинс-Гейт, и потом так же внезапно исчезла. Он работал не щадя себя, но оказалось, что старался он напрасно. Тем временем дата исполнения приговора Фрица Хофмана была назначена, и день этот неуклонно приближался. Детектив, испробовавший все варианты, какие только смог придумать его изобретательный мозг, теперь подолгу сидел в своём кабинете, сжав голову руками, и продолжая размышлять. Выглядел он чрезвычайно утомлённым.
Однажды, сидя в своём кабинете и пребывая в состоянии глубокой задумчивости, он неожиданно увидел перед собой одного своего старого знакомого, некоего чиновника по фамилии Флютц, начальника полиции города Биттенберга, столицы королевства Атавия.
Герр Флютц был крепко сложенным, но маленьким человеком, приблизительно пятидесяти лет, с чёрной бородой, но с копной волос стального цвета, аккуратно прилизанных, подстриженных в стиле "en brosse" (гладкая причёска). Лицо у него было тяжёлое, типично тевтонское, довольно красного оттенка от слишком частых возлияний. Широкий рот самой природой был предназначен для курения больших крепких немецких сигар. При всём при том он носил очки.
257).
Он вошёл в кабинет Фриснера в новом здании Скотланд-Ярда. День был бурный и ненастный, как обычно в первую неделю января. До назначенного срока казни Фрица Хофмана оставалось несколько дней.
Меж толстых губ вошедшего торчала обязательная крепкая сигара. Он прошел прямо к ярко пылавшему камину и протянул озябшие руки к огню, поскольку день был очень холодным.
"Я не мог не посетить вас, мой друг Фриснер, прибыв в Лондон," - сказал он сердечно. "Я, конечно, выбрал неудачное время для визита - не тот сегодня сезон для путешествий."
"Спасибо, спасибо, герр Флютц," - ответил инспектор, очнувшись от глубокой задумчивости, вставая и пожимая протянутую руку иностранного коллеги-детектива. "Очень приятно снова увидеть вас."
"Я побывал в Шотландии," - продолжил герр, - "в Эдинбурге, ездил по делам. Я попробовал "тодди", тамошний национальный напиток, вроде пунша. Он хорош, очень хорош, но я не думаю, что полезен для желудка. Я предпочитаю наше пиво - доброе хорошее выдержанное пиво."
Фриснер кивнул в знак согласия.
258).
"Теперь, когда вы согрелись," - продолжил он, - "мы пойдём и пропустим по-маленькой, хотя на улице и свирепствует ветер, если вы не станете, разумеется, возражать."
Тевтон проворчал согласно, добавив: "Разумеется!" - и снова обернулся к огню, который, казалось, готов был поглотить его.
"У нас в Атавии произошли большие изменения, как вы должно быть уже слышали, г-н инспектор," - добавил он немного погодя. "Брат нашего короля скончался."
"Да, я слышал," - ответил Фриснер.
"Это вносит большие изменения в порядок престолонаследования," - продолжал разглагольствовать герр Флютц: "Теперь младший брат короля становится наследником, а у него есть двое сыновей. У короля же, как вы знаете, детей нет."
"Я знаю об этом" - заметил Фриснер. "И кто же займёт трон после прямого наследника, брата нынешнего короля?"
259).
Герр Флютц многозначительно помотал головой.
"У Великого герцога Бренберга," - медленно проговорил он, - "есть два сына, Отто и Фредерик, но оба этих молодых человека, мягко говоря неадекватны."
"Действительно," - прокомментировал Фриснер, - "но повзрослев, они изменятся."
Старый герр посмотрел на него и проворчал:
"Не будет ли ещё хуже?" Он продолжил высокопарно: "Один из них, старший, который учился в Англии, опозорил собственную семью."
Воспоминания об этом, казалось, очень опечалили его. Он повернул своё массивное лицо к пламени снова.
Чтобы избежать всяких неприятных вопросов, которые Фриснер мог задать по этому поводу, и на которые откровенно отвечать было весьма неудобно, он постарался сменить тему разговора, тем более, что он и сам хотел выспросить кое-что.
260)
"Кстати, г-н инспектор," - спросил он с кривоватой улыбкой, - "не возникло ли чего новенького по поводу того случая в Париже?"
"Нет," - ответил Фриснер задумчиво: "Ничего, что заинтересовало бы вас, во всяком случае."
Снова наступила пауза, пока иностранный полицейский смотрел в огонь.
"А что там с вашим приговорённым? Он что, так и сидит, дожидаясь палача? Джона Кетча, так, кажется, вы его называете?" - спросил он.
"Вы имеете в виду Фрица Хофмана, шоффэра?" - спросил Фриснер.
Собеседник утвердительно кивнул головой.
"Да, да," - ответил он.
"Имя этого человека конечно "тевтонское", - продолжил Фриснер, лицо его помрачнело, - "но мы очень мало знаем о нём. Мы даже не смогли обнаружить, откуда он родом."
Герр Флютц недоумённо покачал головой.
261).
"Так вы говорите, что это "тёмная лошадка"?" - спросил он улыбаясь, хотя взгляд его был серьёзен.
"Да, очень "тёмная лошадка", - ответил Фриснер, которого постоянно беспокоил этот вопрос.
Снова возникла пауза. Пламя ярко освещало лица обоих мужчин. Ветер за окном выл всё свирепее.
"Какой сегодня ветер, однако," - прервал молчание герр Флютц. "Клянусь дьяволом, я ни за какие деньги не поплыву через Ла-Манш сегодня вечером."
"Да, сегодня вечером будет изрядная качка в канале," - отметил Фриснер, беря предложенную герром толстую сигару: "Если судно конечно решится отплыть. Они теперь опасаются пересекать канал во время шторма после той катастрофы у Хук-Ван-Холланда."
Он прикурил сигару, и оба они окутались облаком дыма, в полном противоречии правилам Скотланд-Ярда, которые строжайше запрещали курение в помещениях. Однако, Фриснер был в кабинете один, а сообщать о собственных нарушениях порядка не было в его обычаях, особенно, если это касалось курения, да ещё в присутствии гостя, иностранного детектива.
Наконец Флютц, вынув сигару изо рта, выпустил большое облако дыма.
262).
"Я думаю, что мог бы помочь вам," - сказал он, - "поговорив частным образом с этим типом, Хофманом."
Фриснер поглядел на него удивлённо.
"Чем можете вы помочь с Хофманом?" - спросил он.
"Я просто хочу посмотреть на него, из любопытства," - ответил иностранец. "Я подумал, что, возможно, смогу опознать его."
"Это весьма необычная просьба - встретиться с осуждённым," - заметил Фриснер.
"Не в нашем случае," - ответил Флютц. "Разве вы, приехав в Биттенберг, не ожидали бы, чтобы я сделал то же самое для вас, просто, как акт международной любезности?"
На этот аргумент у Фриснера не нашлось отказа.
"Когда вам хотелось бы увидеть его?" - спросил он.
"Можно и сейчас," - ответил детектив с некоторым нетерпением.
263).
Фриснер отодвинулся от огня и повернулся к письменному столу, на котором стоял телефон.
Он снял трубку и, перед тем, как заказать номер, задал вопрос Флютцу.
"Хотели бы вы, чтобы я сопровождал вас, или мне послать кого-нибудь ещё?" - спросил он.
"Не смею вас беспокоить," - ответил иностранец резко. "Я бы предпочёл повидать Хофмана наедине."
Фриснер бросил на него быстрый взгляд, затем позвонил по телефону.
Он положил трубку рядом с телефоном и отошёл к огню. Через пару минут раздался стук в дверь, и вошёл высокий человек, в котором безошибочно можно было признать полицейского.
"Это сержант Бенсон," - сказал Фриснер, кивнув прибывшему. "Если вы готовы, герр Флютц, то он доставит вас в экипаже в тюрьму Пентонвиль. Я договорился, чтобы вам предоставили возможность переговорить с осуждённым."
264).
"Спасибо, большое спасибо, мистер инспектор," - ответил Флютц оживлённо. "Хау ду ю ду, сержант Бенсон?" - поприветствовал он ожидающего полицейского, - "Не подождёте ли вы ещё один момент, пока я раскурю сигару?" Он взял две штуки из почти полной коробки и подал сержанту.
"Возможно, г-н инспектор," - заметил он, застёгивая пальто, - "что я вернусь к вам после того, как увижусь с Хофманом. Вы будете здесь?"
"Я буду здесь до шести или семи часов," - ответил Фриснер. "У меня ещё много работы."
"А... тогда у нас масса времени," - ответил тевтон любезно, подталкивая рукой своего гида на выход. "Сержант Бенсон, я думаю, что мы пропустим по кружке пива, прежде, чем отправимся, не правда ли?"
-
265).
Фриснер почти совершенно забыл о герре Флютце и его посещении, погрузившись в работу, но через три часа раздался стук в дверь, и полицейский посыльный, поспешно войдя, вручил ему визитную карточку.
"Герр Флютц, снова!" - воскликнул Фриснер.
"Да, сэр..." - подтвердил посыльный, - "И с ним леди."
"Леди! И как её имя? Надеюсь он сказал об этом?"
"Нет, Сэр... Это молодая особа, но лицо её скрыто вуалью. Старый джентльмен ужасно волнуется."
"Что с ним случилось?" - спросил Фриснер.
"Он очень возбуждён, Сэр..."
"Впустите их поскорее," - сказал Фриснер, пряча бумаги в ящик стола.
266).
Через несколько минут посыльный вернулся и впустил в кабинет герра Флутца, который сопровождал, с явным уважением и поклонами, молодую особу, лицо которой действительно было полностью скрыто вуалью.
Но едва посыльный покинул кабинет, как вуаль была немедленно откинута назад, и Фриснер увидел прекрасное лицо принцессы Маргерит из рода Валуа. Это лицо, хотя и прекрасное, несло глубокие следы слёз и тяжкого горя. Слегка поклонившись, она села на стул поближе к огню. Фриснер, разумеется, остался на ногах.
Взволнованный Флютц взирал на неё с подобострастным уважением и, казалось, горел желанием заговорить, но тревожно молчал, ожидая на то её разрешения.
Она позволила ему лёгким кивком головы. И тогда шлюзы словаря английского языка широко распахнулись, и иностранец-детектив выплеснул весь их запас бурным потоком.
"Герр инспектор!" - воскликнул он взволнованно: "Я встретил Её Высочество в тюрьме. Это огромная ошибка, чрезвычайно огромная ошибка! Этот человек, Хофман, не виновен!"
267).
"Он был признан виновным английскими присяжными в суде," - заметил Фриснер, - "существуют очень веские доказательства его вины."
После этих слов иностранец впал в бешенство.
"Я говорю вам," - он почти вопил, - "это ошибка! Вы осудили невиновного. Абсолютно невиновного!"
"Однако," - ответил Фриснер, достоинство которого было задето подобным тоном, - "я боюсь, что он будет повешен."
Принцесса, сжав руки, повернулась к Фриснеру.
"Ради бога, не говорите этого," - вскричала она. "Вы хотите повесить невиновного. Я знаю, что он невиновен."
Тевтонский детектив, ободренный словами принцессы, подскочил к письменному столу и ударил по нему кулаком.
"Герр инспектор!" - закричал он неистово: "Я бросаю вам вызов в защиту этого человека! Я бросаю вызов всей британской нации, которая хочет повесить невиновного!"
268).
Фриснер, обычно такой хладнокровный, встревоженно взглянул на говорящего.
"Что это значит?" - спросил он. Флюц в ответ обратился с весьма странной просьбой.
"Отведите меня к вашему королю," - сказал он, - "я скажу всё ему."
"Это, разумеется, невозможно," - ответил инспектор, несколько помедлив: "Может быть к министру внутренних дел?"
"Кто это?" - спросил Флютц.
"Это королевский министр," - пояснила принцесса, - "который ведает заключёнными."
"Тогда давайте пойдём к министру внутренних дел, Ваше Высочество," - ответил Флютц: "Мы пойдём к нему прямо сейчас."
Фриснер в самой учтивой манере принёс извинения принцессе и подошёл к телефону. Он позвонил в министерство внутренних дел, затем, изложив проблему, стал ждать ответного звонка.
269).
В те несколько минут, пока он стоял молча в ожидании, вся история убийства в доме на Куинс-Гейт прокрутилась в его мозгу: находка зелёных бархатных ножен от экзотического кинжала стала последним штрихом в чётко прорисовывавшейся картине. Его сообразительный ум, после небольшого отдыха, мгновенно сформировал окончательное решение. С этого момента он был всем сердцем и душой на стороне принцессы и герра Флютца в их попытке спасти Фрица!
Раздался телефонный звонок. Министерство внутренних дел отозвалось.
Инспектор поднял трубку и поинтересовался возможностью попасть на приём к министру внутренних дел. Его лицо прняло раздражённый вид, когда он выслушал ответ. Он повернулся к остальным в кабинете.
"К сожалению я вынужден сообщить," - начал он, - "что министр внутренних дел отправился к Его Величеству."
"А где," - спросил Флютц, - "находится Его Величество?"
"Я могу ответить на этот вопрос," - сказала принцесса: "Король в Биаррице."
270).
Фриснер отшатнулся.
"Биарриц!" - повторил он, - "А Хофман будет повешен через два дня!"
"Чёрт побери!" - воскликнул тевтон, в тот же момент порыв штормового ветра вдул в комнату облако дыма из дымохода.
"Чёрт побери! Но у вас же есть телеграф, мистер инспектор!"
"Да, конечно, мы можем телеграфировать," - ответил Фриснер и вытащил часы. "Сейчас десять минут восьмого. Я отправлюсь, с разрешения Вашего Высочества," - добавил он, повернувшись к принцессе, - "в министерство внутренних дел, чтобы передать им все новые сведения по делу и заставить их телеграфировать министру. Возможно, Ваше Высочество, Вы пожелаете дождаться моего возвращения?"
"Конечно," - ответила Маргерит, - "если понадобится, я буду ждать хоть всю ночь."
271).
Фриснер поклонился и уехал. Принцесса, указав герру Флютцу на стул, ждала терпеливо ещё три четверти часа его возвращения. Между тем штормовой ветер выл за окном не ослабевая. Наконец инспектор вернулся. Он был бледен и выглядел очень встревоженным, стоя перед принцессой и не говоря ни слова.
"Хорошо!" - произнесла она: "Говорите!"
"я не стану обманывать Ваше Королевское Высочество ни на мгновение," - сказал Фриснер в ответ.
"Шторм прервал телеграфную связь с Францией. Мы не можем передать сообщение в Биарриц, и они не могут сказать нам, когда линия будет восстановлена."
"Мой бог!" - воскликнула принцесса, в отчаяньи всплеснув руками. "Какое ужасное бедствие!"
Флютц сидел с убитым видом, сжав руки.
Принцесса вскочила со стула.
"Нужно сделать только одну вещь," - воскликнула она. "Мы должны отправиться в Биарриц, к королю. Сами."
272).
Фриснер обдумывал её слова взявшись рукой за подбородок.
"Доберёмся ли мы вовремя?" - пробормотал он, как бы сам себе задавая вопрос.
"Великий боже!" - воскликнула принцесса: "Не говорите так, г-н Фриснер. Мы сделаем всё, что возможно, и мы успеем спасти его!"
Фриснер ничего не ответив подошёл к полке и взяв справочник "Брэдшоу" изучал его несколько минут.
"Мы можем успеть на ночной экспресс," - пробормотал он, поглядев на часы, - "и прибудем в Париж завтра утром. Выехав из Парижа завтра утром, прибудем в Биарриц поздно вечером."
"О...!" - воскликнул он, захлопнув книгу: "Но будет слишком поздно садиться на поезд, чтобы возвратиться в ночь на завтра. Утренний поезд уходит слишком поздно. Мы не сможем вернуться в Лондон до начала казни."
Принцесса, издав душераздирающий вопль, закрыла лицо руками, и тело её сотряслось от рыданий.
Оба мужчины глядели на неё с сочувствием. Герр Флютц вынул из кармана большой цветной шёлковый носовой платок, шумно высморкался и... внезапно повернулся к Фриснеру.
273).
"Это не факт, мистер инспектор," - сказал он, - "нет, это не факт. Вы забыли, что мы можем выехать из Биаррица на авто!"
На мгновение лицо английского детектива прояснилось, но лишь на мгновение.
"Мы не сможем перехватить Парижский экспресс," - ответил он, - "он едет слишком быстро. Вероятно пятьдесят или шестьдесят миль в час."
"Да, это так," - ответил тевтон, - "но мы можем проехать на авто весь путь до Кале.
"В этом нет необходимости," - ответил Фриснер минутой позже, взглянув в "Брэдшоу": "Мы сможем воспользоваться экспрессом из Бордо до Парижа и взять авто. Затем, даже если не попадём на поезд, подходящий к расписанию пароходов, мы сможем доехать на авто, или сесть на следующий поезд. Я посмотрел в "Брэдшоу", мы отстанем на 1 час от Биаррицкого экспресса на Париж, но автомобиль должен ехать со скоростью тридцати миль в час."
Детектив сунул карандаш в карман, проделав некоторые вычисления на листке бумаги.
"Но корабль, корабль!" - воскликнул герр Флютц: "Как мы пресечём Ла Манш?"
274).
"Я думаю, что смогу это быстро организовать," - ответил инспектор после паузы. "Может быть вы не в курсе, но в распоряжении Скотланд-Ярда есть небольшое судно, "Тринити" ("Троица"), которое я вполне могу отправить в Кале, где оно будет дожидаться нас под парами, вплоть до момента нашего прибытия. По моим расчётам мы сможем вернуться в Лондон в ночь перед казнью."
"Бог да благословит вас за это!" - воскликнула принцесса, которая внимательно прислушивалась к последней части беседы.
"Когда вы выезжаете?"
Фриснер вынул свои часы.
"Сейчас, Ваше Королевское Высочество," - быстро ответил он: "Мы выедем через пять минут, если герр Флютц готов."
Флютц закутался в своё тяжёлое пальто.
"Я был готов ещё час назад," - заметил он.
"Господь благословит вас, и поторопитесь, оба!" - воскликнула принцесса, пожимая руки обоим: "И возвращайтесь вовремя, чтобы спасти самого благородного человека из всех ныне живущих."
-
275).
Глава 21: Королевская команда
Буря, которую вспоминали потом ещё много лет, продлилась один день и две ночи, после чего стала понемногу стихать. Герр Флютц и инспектор Фриснер начали свою поездку в Биарриц в самый разгар бури. Когда они должны были выехать назад, буря значительно ослабла, но погода оставалась неустойчивой. На третий день утром, когда должна была состояться казнь Фрица Хофмана, погода совершенно наладилась, день обещал быть прекрасным и ясным, но детективы к утру так и не появились. Последние новости, переданные по телеграфу с побережья, гласили, что волнение в канале не утихает, волны огромны, как горы.
В кабинете директора тюрьмы, напоминавшем скорее прекрасно обставленную удобную квартиру, в камине которого горел яркий огонь, находились три человека: седой старик-директор, тюремный священник и принцесса Маргерит. Двое из них только что вошли. Одетая полностью в чёрное, со смертельной бледностью на лице, Маргерит сидела, глядя с тревогой на директора. За час до рассвета её, по специальному разрешению, допустили в эту комнату сидеть, смотреть и слушать.
276).
Она сидела час за часом в одном положении, перед камином, специально для неё разожжённым, и теперь директор, и священник пытались, но безуспешно, утешить её в этой горькой и безнадёжной ситуации.
Директор, старик с большим жизненным опытом, не задавал никаких вопросов. Он видел принцесс из королевского рода и раньше, и знал, что эта принцесса навещала заключённого в тюрьму шоффэра с первых дней, что было возможно только с разрешения властей очень высокого уровня.
Он знал, что подобные вещи из ряда вон выходящи, но ему до этого не было никакого дела. По его мнению, этот шоффэр вполне мог быть, например, единокровным братом принцессы. Это могло быть результатом некоторых связей её отца, который, как это было широко известно, прожил весьма весёлую жизнь. Во всяком случае это было не его дело. Он полагал, согласно его внутренней убеждённости, что его обязанность в любой ситуации состояла в том, чтобы оказывать принцессе максимум внимания, как полагается официальному лицу и джентльмену.
Принцесса взглянула на них, когда эти двое вошли в комнату, и руки её бессильно упали.
"Какие новости?" - спросила она нервно.
277).
Ответом ей было молчание. Директор подошёл к камину и стал ворошить угли. Священник, не зная, что можно сказать в подобной ситуации, поглядывал на директора с надеждой.
Старик медленно повернулся.
"К сожалению, я должен сообщить Вашему Королевскому Высочеству," - сказал он наконец, - "мы не получили никаких новостей."
Принцесса уронила голову на руки и застонала.
"Что могло случиться с ними?! Что могло случиться с ними?! Они должны были быть здесь вчера вечером."
Священник подошёл к ней и положил руку на её плечо.
"Я прошу вас успокоиться и набраться мужества," - сказал он: "Жизнь этого молодого человека находится в руках бога!"
"Да, я знаю это; я знаю это," - ответила она быстро. "Но это тяжко, очень тяжко. Как он?"
278).
"Я только что был у него," - ответил священник медленно, - "не более четверти часа назад. Он ведёт себя очень мужественно."
"Не жаловался ли он на что-либо?"
"Нет. Как добрый христианин и благородный человек, он готов к худшему исходу."
"Боже, спаси его! Боже, помоги ему!" - зарыдала она.
В течении минуты в комнате царила тишина. Директор подошёл к окну и посмотрел вниз, священник сел рядом с принцессой.
"Который сейчас час?" - спросила она директора: "Мои часы остановились."
Старик директор вынул из жилетного кармана свои большие золотые часы дрожащей рукой.
"Какая удивительная вещь!" - воскликнул он с подозрительным удивлением: "Мои часы также остановились!"
Принцесса оглядела комнату, затем подбежала к каминной доске и поглядела на часы, стоявшие на ней. Они тоже не шли.
279).
Она всплеснула руками почти обезумев.
"Вы обманываете меня!" - воскликнула она. "Вы остановили часы!"
Она подбежала к священнику.
""По крайней мере вы не станете обманывать меня, отче," - выкрикнула она, - "скажите мне, я умоляю вас, сколько сейчас времени?!"
Он медленно вынул часы из кармана, открыл их и так же медленно ответил.
"Сейчас около восьми часов, Ваше Королевское Высочество."
"А в девять..." - почти завопила она.
Директор подошёл к ней и заговорил низким серьёзным голосом.
"Я искренне молю," - начал он, содрогаясь от разрывавших его душу эмоций, - "я почтительнейше прошу Ваше Королевское Высочество пересмотреть Ваше решение и не оставаться здесь. Положительный ответ вообще мог быть и не дан. Мой экипаж ожидает внизу, чтобы отвезти Вас во дворец. Если возникнет любая возможность для отсрочки, я немедленно оповещу Вас через специального посыльного."
280).
"А если этого не случится," - воскликнула принцесса отчаянно, - "если этого не случится?"
Директор вяло пожал плечами и направился к двери.
Она догнала его и положила свою ладонь на его руку.
"Не можете ли вы задержать немного," - попросила она, - "разве вы не можете найти какое-нибудь оправдание? Просто представьте себе, что отмена приговора может быть уже очень близка."
"Моя дорогая леди," - ответил он мягко, - "это не в моей власти. Исполнением приговора руководит шериф."
"И где этот шериф?" - воскликнула она.
Как бы в ответ на её вопрос дверь отворилась, и вошёл высокий человек средних лет, с длинной чёрной бородой, и направился прямо к директору. Его лицо было очень бледным, а рука дрожала, когда он подал её.
"Ради бога, начальник," - сказал он взволнованно, - "налейте мне немного бренди, это жуткое дело ужасно расстроило меня."
281).
Директор позвонил в звонок, вызывая дежурного, довольный тем, что внимание было отвлечено от его персоны.
Заметив принцессу, длиннобородый джентльмен низко поклонился ей. "Это и есть шериф, Ваше Королевское Высочество," - пояснил директор.
Маргерит быстро теряла всякое подобие спокойствия. Её лицо было совершенно белым, губы дрожали, глаза, всё время нервно возвращавшиеся к остановившимся часам, были красны от слёз.
Она подошла к шерифу, руки её нервно подрагивали. Он с жалостью глядел на неё.
"О!..." - воскликнула она: "Если вы - шериф, вы можете остановить это ужасное дело!"
Быстро, взволнованным голосом, она начала объяснять, что детектив Фриснер должен вот-вот вернуться из Биаррица и привезти распоряжение об отмене. Многие её слова были почти бессвязными, но шериф слушал её с предельным терпением. Его белое лицо было полно сочувствия к ней.
282).
"Я понял Вас, Ваше Королевское Высочество," - сказал он наконец: "Но я бессилен. Я получил приказ, фактически от Короля, и я обязан под страхом сурового наказания исполнить этот приказ. Я возмущён, я ненавижу сложившееся положение. Я был в суде и, когда меня назначАли шерифом, я использовал все возможности, чтобы отказаться от этого, но это оказалось бесполезным. Мы служим в этой системе, и никто не возьмётся за это дело без приказа. Мне мало что известно об этом случае, но я сочувствую горю Вашего Королевского Высочества так глубоко, как только может любой человек." Он разрыдался. Его возбуждение достигло крайности, и он не смог сдержаться.
Дежурный, вошедший в кабинет с графином бренди и стаканами, принёс также телеграмму для принцессы. Руки человека дрожали, когда он вручал ей бланк на подносе, и его лицо было также ужасно бледным. Этот цвет был преобладающим у большинства сотрудников тюрьмы в то утро, назначенное для казни.
283).
Принцесса прервала разговор с шерифом и вскрыла телеграмму. Она была прислана человеком, который был послан ею в Дувр, чтобы сообщить о появлении в порту парохода "Тринити",, и была отправлена, как только контора телеграфа открылась. Принцесса прочла следующее:
"Судно "Тринити" село на мель на банке Гудвина в два часа утра. Спасательное судно возвращается в порт с места аварии, протелеграфирую, когда оно прибудет."
Маргерит подбежала к шерифу.
"Поглядите," - воскликнула она: "Они были на корабле "Тринити" и, очевидно, их сняло спасательное судно. Эта телеграмма была отправлена в 7.10. На авто они смогут подъехать сюда к девяти часам." Она прервалась и хлопнула себя по лбу. "О, мой Бог!" - воскликнула она и опустилась на стул в изнеможении.
Шериф и директор, подкрепившись бренди, обменялись взглядами. Они обдумывали ситуацию, понимая, что принцесса постарается остановить их любой ценой.
284).
Шериф медленно подошёл к ней.
"Ваше Королевское Высочество, я сделаю всё, что в моих силах," - сказал он, пытаясь успокоить её: "Это я торжественно обещаю, но я настоятельно советую Вам покинуть тюрьму. Я настаиваю ради Вас."
"Нет! Нет! Нет!" - жалобно воскликнула Маргерит, взмахнув руками. "Я не уйду. Если я уйду, вы поспешите его убить сразу, чтобы покончить с этим. Нет! Нет! Нет! Я не уйду!"
Пока она говорила, в комнату ещё раз вошёл дежурный и обратился к начальнику тюрьмы нервным голосом: "Балмвуд пришёл. Он хочет войти," - сказал он: "Я не могу его удержать."
Дверь, которую он придерживал, внезапно распахнулась, и в кабинет вошёл огромный, нескладно сложенный человек, одетый в чёрное. Местами его одежда была с ржавыми пятнами, в руках он держал моток верёвки.
"Да, это Балмвуд, собственной персоной," - заметил он входя. "Я желаю видеть начальника, и я его увижу."
285).
Директор повернулся к нахалу, как-бы желая поставить его на место и напомнить, где тот находится, но его голос дрогнул, когда он заговорил: словно вошедший внушал ему ужас и ненависть одновременно.
Балмвуд был палачом.
"Я тут переговорил с доктором," - заявил вошедший человек нисколько не смущаясь, но, поскольку он увидел леди, то отвёл руку, державшую верёвку, за спину, - "и вот почему. Этому Хофману надо натолкать в карманы чего-нибудь для добавления веса. Мы этого раньше никогда не делали, но у него на редкость крепкая и толстая шея. Я считаю..."
Директор, взглянув на Маргерит, которая, к счастью, не поняла того, что сказал вошедший человек, с яростью набросился на палача.
"Выйди из комнаты немедленно!" - заорал он, указывая на дверь.
"Вам легко бушевать," - ответил человек, который, очевидно, был не совсем трезв. "Мне-то чего бояться? Предположим, что я брошу эту работу, и кто тогда повесит этого парня, хотел бы я знать? Если случится какая-нибудь халтура, и он будет болтаться живьём, и это попадёт в газеты, а вас объявят за это ответственным, то не валите потом на меня."
286).
Он медленно направился к двери, громыхая тяжёлыми башмаками, со страстным желанием глядя на графин с бренди, стоящий на маленьком столике.
Общий вздох облегчения прокатился по комнате, когда этот человек наконец вышел. Едва он, однако, прикрыл дверь, как дежурный вошёл в кабинет директора с новой телеграммой, и опять для принцессы. Она вскрыла телеграмму и, с полным триумфом на лице, громко прочитала её.
"Фриснер с Флютцем на скоростном автомобиле выехали в Лондон в 7.30".
"Скажите мне, сколько сейчас время?!" - воскликнула Маргерит. Но шериф, ещё прежде, чем она успела закончить, выхватил часы из кармана, поглядел на них и сказал ей с самым независимым видом:
"Сейчас ещё только без десяти минут девять!"
287).
"О, мой бог!" - воскликнула принцесса, в отчаянии вскинув руки: "Без десяти минут девять, а их ещё нет!"
Перенапряжение последних нескольких дней дало себя знать, сил у неё больше не осталось ни капли: она зашаталась и упала в обморок, но директор не позволил ей рухнуть на пол, подхватив, он уложил её на кушетку. Принцесса была абсолютно без чувств.
"Теперь мы не должны терять время," - крикнул директор поспешно: "Эта ужасная сцена продолжалась слишком долго, этого достаточно. Эй, Уильямс!" - крикнул он дежурному, который был ещё в комнате, - "идите и приведите жену главного надзирателя, пусть побудет при этой леди. Я предупредил её ещё прошлой ночью, чтобы была наготове. Теперь," - продолжил он, повернувшись к шерифу, - "у меня есть возможность поговорить с вами."
Он вытащил конверт с приказом из внутреннего кармана.
"Вчерашний день отнял много времени впустую," - продолжил директор, - "принцесса и инспектор Фриснер организовали поездку в Биарриц, чтобы получить отсрочку для Хофмана. Я запросил вчера министерство внутренних дел. Возвращения министра внутренних дел из Биаррица ожидали вчера вечером. Он был там, исполняя служебные обязанности при Короле. Он прибыл, как и ожидалось, и вопрос был сразу доложен ему. Это - его ответ, который я получил со специальным посыльным сегодня рано утром:
288).
"Сэр, министр внутренних дел приказал сообщить Вам, что ему ничего не известно о возможности отсрочки по делу Фрица Хофмана, находящегося в данный момент в Брикстоунской тюрьме и приговорённого к смертной казни. Казнь должна осуществиться в девять часов этим утром, как и было ранее приказано. Имею честь, Сэр, быть Вашим покорным слугой, Уильям Маттерсон: /Подпись/".
"Достаточно ясно сказано," - отметил шериф со вздохом, немного помолчав. "Я должен скзать, что весьма сожалею. Мне очень жаль эту молодую леди. Но делать нечего, приказ есть приказ, и выполнить его нужно как можно скорее."
Директор решительно кивнул головой.
"Отправляемся," - сказал он.
Каждый из них бросил ещё один сострадательный взгляд на Маргерит. Лицо её было бледно, она лежала в счастливом забвении, не сознавая, что собирались для неё приготовить. Жена главного надзирателя, сочувственно глядя на принцессу, сняла шляпу, и её длинные тёмные волосы рассыпались по плечам.
289).
Вся компания вышла из кабинета и отправилась вглубь здания тюрьмы по коридору, мощёному камнем. Этот длинный проход связывал кабинет директора и помещения, разделённые на камеры для заключённых.
На середине коридора у одной из дверей собралась небольшая группа людей. Она состояла из полудюжины надзирателей и джентльмена в цилиндре, тюремного доктора.
Последний нетерпеливо поглядывал то на часы, зажатые в руке, то в сторону кабинета директора.
Поскольку тот, вместе с шерифом, появился в коридоре, на лицах ожидавших надзирателей появилось вопросительное выражение. Пока они приветствовали начальников и обращались к ним с вопросами, из камеры вышел ещё один надзиратель.
"Можно начинать звонить в колокол, Сэр?" - спросил он.
Директор задумался на секунду, затем ответил ему быстро:
"Да".
290).
Приблизился доктор.
"Никаких отсрочек, Сэр?" - спросил он директора.
"Никаких отсрочек".
Главный надзиратель стоял впереди, директор подозвал его.
"Мы должны закончить это дело как можно скорее, прямо сейчас, Мартон," - сказал он, - "позовите палача."
Человек кивнул головой, и через несколько секунд из пустой камеры рядом вышли Балмвуд и его помощник, человек того же типа, как и он сам, они там коротали время жуя табак. Они, вслед за главным надзирателем вошли в камеру смертников, перед которой толпились надзиратели. В руках Балмвуд держал широкий кожаный ремень с небольшими ремешками, прикреплёнными к нему. У его помощника был подобный, но меньшего размера.
При этом тюремный колокол подал сигнал.
291).
Через три минуты дверь камеры распахнулась, и появились надзиратель и, следом за ним, Фриц Хофман, осуждённый, руки которого были привязаны с обоих сторон туловища к широкому ремню, которым его опоясали. Конец ремня находился в твёрдой руке палача. Священник, облачённый в рясу и стихарь, держался рядом с Фрицем.
Одетый в чёрную одежду без воротника, предназначавшуюся для осуждённых на казнь, Фриц Хофман, будучи ещё живым, уже напоминал мертвеца. Но хотя его лицо было до ужаса бледным, но страх не выказывало. Его глаза были полуприкрыты и смотрели большей частью вниз, если он, лишь иногда, не поднимал их в ответ на некоторые слова священника. Но шаг его на пути к смерти был твёрд и решителен, как будто его поддерживала гордость, помогая достойно держать себя даже в этот момент наивысшего ужаса.
Следуя заведённому порядку, эта процессия, возглавляемая директором и шерифом, медленно двигалась по коридору в направлении директорского кабинета, но к двери, которая была открыта и вела во двор тюрьмы.
Тюремный колокол продолжал звонить.
292).
Едва обречённый на казнь смог сделать десяток шагов, как дверь директорского кабинета в конце коридора резко распахнулась, и из неё вылетела принцесса Маргерит, её длинные волосы рассыпались по плечам. За ней следовала женщина, которую к ней приставили.
"Что за звон?" - вскричала принцесса громко. Она заметила приближающуюся процессию, возглавляемую директором и шерифом. Издав громкий вопль, она помчалась по коридору.
"Боже! Она сбежала от жены надзирателя!" - воскликнул директор. "Какой я был дурак, что вообще допустил её сюда этим утром!"
Маргерит пробежала мимо директора и шерифа прежде, чем они смогли бы даже попытаться удержать её, и через миг бросилась на шею Фрица, обвив его руками.
"Нет, нет, нет. Они не убьют тебя!" - отчаянно закричала она. "Они не убьют тебя! Ты не знаешь..."
Она не успела сказать ничего более. В конце коридора поднялся дикий крик и суматоха. И в этот момент появились ещё два человека, видимо торопясь из всех сил. Первым из двух был инспектор Фриснер, он махал бумагой, которую держал в руке.
293).
"Отсрочка! Отсрочка!" - кричал он во весь голос.
Даже он, очень уравновешенный человек и старый полицейский, потерял присутствие духа. Герр Флютц, следовавший за ним из последних сил, пыхтел и отдувался.
"Вам не удастся его уничтожить!" - воскликнул он с негодованием.
"Что вы подразумеваете под отсрочкой?" - спросил директор, когда Фриснер достиг его. "Я этим утром получил приказ от министра внутренних дел исполнить приговор."
"Возможно, Сэр," - ответил инспектор: "Я не сомневаюсь относительно него, но это - отсрочка по приказу самого Короля. Смотрите - вот его подпись."
Он протянул большой лист бумаги.
"Это вам не какой-нибудь министр внутренних дел!" - добавил герр Флютц.
-
294).
Глава 22: В кабинете директора тюрьмы
Через пять минут Фриц уже сидел в кресле перед горящим камином в кабинете директора. Ошеломлённый внезапным ходом событий, он сидел, повернувшись лицом к огню, но глаза его были закрыты. Постепенно живые краски вытеснили смертельную бледность с его лица.
Доктор держал его запястье в одной руке и пустой стакан в другой. Он только что влил в пациента большую дозу бренди и теперь старательно наблюдал эффект.
Вместо верёвки, которая при нормальном ходе событий к этому моменту уже сдавила бы ему шею, мягкие руки Маргерит обнимали его, а её голова лежала на его плече, при этом принцесса то смеялась, то всхлипывала.
"Что собственно задержало вас, сэр?" - спросил директор Фриснера, который вместе с герром Флютцем стоял в сторонке. "Почему вы не воспользовались телеграфом?"
"Вся поездка, сэр," - ответил Фриснер, - "была вызвана непредсказуемым стечением обстоятельств. Шторм повредил телеграфные провода за границей. Там царил полнейший беспорядок. Кроме того, у нас не было шифровального кода, а телеграмма с открытым текстом была бы бесполезна, и это мы прекрасно понимали. Мы решили, что единственная надежда остаётся на собственные действия."
295).
"Когда мы добрались до Биаррица, оказалось, что министр внутренних дел уже отправился в Англию на поезде, который только что тронулся, и этот факт почти привёл нас в замешательство. Но герр Флютц разрешил эту проблему, лично обратившись к Его Королевскому Величеству."
"И что произошло?" - спросил шериф, который только что подкрепился изрядной порцией бренди, слегка разбавив её содовой.
"Я не знаю, сэр," - ответил Фриснер: "Мне не разрешили присутствовать. К Его Величеству допустили только одного герра Флютца, вечером, после того, как Король отобедал."
"Следовательно, вы не знаете, что произошло?" - спросил директор.
"Нет, только то, что герр Флютц вернулся ко мне с отсрочкой на руках, полностью написанной Его Величеством."
"А затем вы немедленно отправились назад, я полагаю?" - предположил шериф.
296).
"Да, сэр. Мы отправились в авто, и мы мчались в темноте до Бордо. Однажды мы заблудились, но наш шоффэр был толковым парнем и нашёл дорогу. Мы успели в Бордо, не опоздав к отправлению Парижского экспресса. В Париже мы потеряли много времени, и нам пришлось ехать до Кале в обычном поезде, не экспрессе. Вы можете представить, что мы чувствовали, пока ехали этим поездом."
"Это должно быть было ужасно!" - воскликнула принцесса, которая слушала рассказ с большим интересом.
"Мы, наконец, добрались до Кале," - продолжил Фриснер: "Там нас ожидало судно "Тринити", но волнение на море было сильным. Однако, мы погрузились и направились в Дувр. Такого моря я не видел ни разу в жизни. Ежеминутно мне казалось, что мы вот-вот потонем. Главный механик старался поднять давление в котле хотя бы на фунт, чтобы судно могло двигаться против ветра и течения. Но это была ужасно трудная работа. Сначала цилиндр перегрелся, и они должны были остановить машину на некоторое время, чтобы охладить его. Затем, около двенадцати часов, произошла катастрофа: встречная волна стремительно накатилась, и двигатель, как заметил главный механик, "полетел к чёрту". Затем мы дрейфовали около двух часов, пытаясь исправить машину и подняв единственный парус на фок-мачте. И, в конечном счёте, приблизительно в два часа, нас выбросило на мель на пески Гудвина. Конечно, Флютц и я потеряли в тот момент надежду спасти Фрица, но в ответ на наши ракеты прибыло дуврское спасательное судно и сняло нас, и доставило на берег. Затем мы наняли лучшее авто в городе и отправились в Лондон."
297).
"Да, скажу я вам!" - воскликнул детектив, закончив рассказ: "Я наверное не смогу перечислить, сколько препятствий пришлось преодолеть за время этого сумасшедшего путешествия. Отправляясь, мы не учли даже такую мелочь, как заручиться помощью на дорогах, и нас останавливали, если не ошибаюсь, шесть раз. Мне кажется, что нам ещё предстоит немалый труд, чтобы умиротворить некоторых из тех констеблей. Один из них чуть не попал нам под колёса и был обязан спасением скорее собственной удаче, чем искусству вождения нашего шоффэра. Когда этот шоффэр понял, что везёт офицеров полиции, он попросту стал игнорировать все правила движения и наслаждался свободной ездой. Мне кажется, он решил, что у него в жизни никогда больше не будет такого шанса, чтобы поставить рекорд скорости на дорогах."
"Я думаю, что тот человек сошёл с ума," - заметил герр Флютц торжественно. "Мне кажется, что он вообразил себе, что ведёт летательный аппарат, а не авто."
"Спасибо Господу," - отметила принцесса пылко: "Вы в безопасности. И сейчас," - заключила она, повернувшись к начальнику тюрьмы, - "Фриц может уйти со мной, не правда ли?"
298).
Старый директор покачал головой.
"Я очень сожалею, Ваше Королевское Высочество," - ответил он с улыбкой, - "не в моей власти освободить его в настоящее время. Этот документ, написанный Его Величеством, всего лишь даёт отсрочку. Он приказывает мне остановить исполнение казни."
"Но ведь это прощение?" - спросила принцесса, и тревога в очередной раз омрачила её лицо.
Герр Флютц поднял свою большую и грязную руку, остановив попытавшегося раскрыть рот директора.
"Ваше Высочество," - сказал он успокаивающе, - "министр внутренних дел получит приказ от Короля, когда телеграф будет восстановлен. Министр внутренних дел, я думаю, не вник в ситуацию, а когда его поправят, то Вы убедитесь, что Герр Фриц будет в полном порядке. Тем временем," - заключил он с величественной торжественностью, тыча пальцем, - "я лично предупреждаю вас, герр директор, и вас, г-н шериф, если хоть один волос упадёт с головы этого человека, то это будет означать войну между вашей страной и моей. Начнётся война!"
Он наклонился и поцеловал руку бедного заключённого.
-
Глава 23: Королевский приём
Время летело быстро, и мрачные короткие дни января уступили место чуть более светлым февральским, а их, в свою очередь, сменили ещё более солнечные мартовские и апрельские, правда сопровождавшиеся резкими холодными ветрами. Фриц Хофман был переведён в Паркхерст. Общественный интерес к нему значительно поутих. Только авторы изданий "стоимостью в полпенса" некоторое время ещё пускались в обсуждение вероятных причин, по которым исполнение приговора было отложено в последний момент. Конечно, преобладающая идея состояла в том, что были обнаружены новые доказательства, поставившие под сомнение его вину. Реальным фактом, однако, было то, что министр внутренних дел, даже полностью ознакомившись с новыми обстоятельствами, в связи с находкой ножен кинжала, представленными Фриснером, всё же не посчитал их достаточными, чтобы выпустить Хофмана, пока не была получена некая более определённая улика. Однако, к Фрицу относились с предельной мягкостью, позволив ему носить в тюрьме собственную одежду, и предоставили некоторую свободу передвижений. Вся эта снисходительность была обеспечена ему инструкциями, исходящими от власти очень высокого уровня.
300).
Этель Боулджер, выйдя на свободу, немедленно уехала в Алжир, где провела зиму в обществе своих брата и сестры. Перед отъездом Хью Фитерстоун подарил ей очень солидное ожерелье из прекрасных драгоценных камней необыкновенной величины и блеска.
Спустя неделю после отсрочки казни Фрица, инспектор Фриснер был вызван к министру внутренних дел. Прибыв в министерство, он был немедленно допущен к министру, который ожидал его, сидя за столом, заваленным газетами.
Перед тем, как приступить к делу, министр указал Фриснеру на стул, стоявший рядом.
301).
"Я с большим вниманием ознакомился с новыми доказательствами, которые вы представили мне, Фриснер," - начал он, - "и я пришёл к выводу, что ваш отдел должен приложить максимум усилий, чтобы как можно быстрее довести это дело до конца. Газеты раздражены отсрочкой казни Хофмана, и я не сомневаюсь, что вскоре последует новый запрос по этому поводу в палате. Мы уже имели два подобных. Я говорил с вашим руководством, и я думаю, что вам будут предоставлены все средства и возможности для ведения этого дела. Чтобы у вас были развязаны руки, вас освободят от других дел. Другой вопрос обстоит в том, что если Хофман - невиновен, а я всё больше начинаю думать, что это так," - министр сделал паузу и немного прокашлялся, - "то он должен быть освобождён как можно скорее. Я просто послал за вами, Фриснер, чтобы внушить вам, что вы - полностью заслуживающий доверия и энергичный слуга короны - должны самым безотлагательным образом заняться распутыванием этой загадки и сделать это как можно скорее."
302).
В ответ Фриснер мог только поклониться и заверить министра внутренних дел, что ничто не сможет помешать исполнению им своего долга, и он надеется разыскать истинного виновника убийства сэра Джона Боулджера в кратчайший срок.
Он уехал, убедив министра, что приложит к делу самые энергичные усилия, хотя это и было несколько преждевременно. Но его действия действительно принесли самым экстраординарным образом весьма неожиданные результаты.
-
302-1).
Король и королева вернулись ко двору в начале апреля этого же года. Как и всегда, на первых приёмах сезона собралась масса посетителей. Недавно вышедшие замуж юные леди Англии представлялись, выстроившись согласно их рангу и общественному, а также имущественному положению их старших родственников, и мужей.
Старый тронный зал был залит светом, который ярко озарял огромные букеты живых цветов, среди которых располагались присутствующие, и блистающие драгоценные камни дам сияли подобно каплям росы, а белые платья девушек напоминали белоснежные облачка на голубом небе в предрассветную пору.
303).
Их Величеств окружало множество принцев и принцесс королевской крови, присутствовавших на торжествах и разместившихся вокруг трона. Но никто из находившихся там принцесс не привлекал такого пристального внимания переполнявших зал зрителей, никто не вызывал столько восхищения, похвал и пересудов, как принцесса Маргерит Валуа.
Единственным её украшением было бесценное ожерелье из жемчуга, её чёрные, как смоль волосы, серые глаза и сладкие тёмно-алые губы подчёркивались надетым на неё шикарным платьем. От кончиков локонов её идеальной причёски до восхитительных туфелек ручной работы она была самим совершенством, изящное, элегантное, миниатюрное существо, величайшее сокровище из тех, что когда-либо производила её родина. Не то, чтобы она была каким-либо образом неестественно горда, напротив, её губы постоянно раскрывались в приветливой улыбке, являя ряд самых белых зубов, но было в ней нечто, что сразу отмечало её, как леди королевской крови, с которой иметь дело нужно с величайшей осторожностью, ибо опасность потерять голову, в фигуральном смысле, была очень велика. Чувство собственного достоинства сквозило в каждом её движении. Рядом с нею любая неловкость и несуразность казались преступлением.
304).
Она выдержала примерно полчаса, наблюдая непрерывный поток представлявшихся, что выглядело, как бесконечная череда низких реверансов. Она живо болтала ни о чём с австрийской принцессой, стоявшей справа от неё, с которой была издавна в прекрасных отношениях, когда, внезапно, улыбка покинула её губы, и беседа с хорошей знакомой также прервалась. Её глаза были прикованы к леди, которая только что выпрямилась после глубокого почтительного реверанса.
Это была очень красиво одетая дама, на высокой груди которой искрилось много дорогих драгоценных камней, но прежде всего бросался в глаза огромный жёлтый алмаз, который сверкал в потоках света.
Она отошла в сторону, сопровождаемая шёпотом восхищения её красотой.
"Но, дорогая Маргерит," - сказала австрийская принцесса мягко, - "ты меня совсем не слушаешь?"
Маргерит подошла к ней поближе и взяла за руку.
"Ты видишь ту леди, вон там; ту, что только что представлялась; ту, что с огромным алмазом на груди?"
Австрийская принцесса посмотрела в том направлении, куда Маргерит указала ей взглядом.
305).
"Да," - ответила она, - "я вижу её, но ты так схватила мою руку, что она скоро посинеет."
"Ты знаешь, кто она?" - спросила Маргерит.
"Её подруга пожала плечами. "Я её не знаю," - ответила она: "А я должна?"
Пристальный взгляд Маргерит следовал за этой леди, пока она не затерялась в праздничной толпе.
Но не только её внимание было привлечено к этой особе и большому бриллианту, который она носила.
Индийский принц, пожилой человек из "великой" державы, обладавший огромным богатством, стоя у трона, случайно поймал взглядом блеснувший алмаз, и, когда леди повернулась, чтобы уйти, подал знак одному из своих министров, обратив его внимание на эту особу, и быстро отдал ему какие-то указания. При этом министр, украшенный пышной белой бородой, выслушал своего повелителя не только с почтением, но и с явным страхом.
Той ночью, когда экипаж этой леди покинул дворец, следом за ним отправилось авто, в котором сидел очень сообразительный слуга принца. Этот человек, лицо которого имело коричневый оттенок, не спускал глаз с экипажа и преследовал его до тех пор, пока не убедился, что тот доехал до нужного дома. Выяснив, что леди проживает именно там, он тщательно записал адрес.
306).
Инспектору Фриснеру по прибытию в офис в Скотланд-Ярде была вручена следующая экстраординарная телеграмма:
"Я встретила леди из своего видЕния. Приезжайте во дворец как можно скорее." /Принцесса Маргерит/
-
307).
Глава 24: Детектив-сержант Смарт
Детектив некоторое время стоял в задумчивости с телеграммой в руке. Он давно понял значение того факта, что ножны кинжала, ставшего орудием убийства на улице Куинс-Гейт, были потеряны таинственной леди в пустующем здании всего через два дома от того места, где так трагически переставился сэр Джон Боулджер. Но личность этой леди была для него так же загадочна, как горы на обратной стороне Луны.
Рассмотрев и отбросив многие подсказки и варианты, которые только мог предоставить инспектору его изощрённый мозг, он пришёл тем утром в Скотланд-Ярд с намерением провести несколько часов с бОльшей пользой, чем обычно, намереваясь проверить несколько наиболее интересных идей. Теперь эта телеграмма фактически сулила ему, что тайна может быть раскрыта посредством видЕний. Вопрос, который волновал его ум в настоящее время, был следующим: придавать ли ему, ответственному чиновнику департамента уголовного розыска, какое-либо значение видЕниям молодой особы? И если так, то насколько?
308).
Он очень хорошо знал, что не может заставлять принцессу ожидать его в Сент-Джеймском дворце сколь-нибудь значительны срок, и ему необходимо выслушать всё, что она пожелает рассказать, как бы это ни было долго. На это у него не было ни малейших возражений. Чиновник, по натуре своей всегда спокойный и уравновешенный, мог выслушивать любые рассказы из уст принцесс, тем более таких симпатичных, проявляя все внешние признаки заинтересованности и исключительного внимания, что конечно не входило в программу учебной подготовки детективов, а было его личным талантом, очень полезной чертой характера. Он вынул старый шёлковый носовой платок из коробки и тщательно протёр им цилиндр, пока тот не засиял, к его полнейшему удовлетворению. После этого он достал из ящика пару новых перчаток, расчесал волосы перед маленьким зеркалом и, наконец, вышел из своего скучного официального учреждения на вольный весенний воздух, под так ярко, но не часто сияющее солнышко, и направился во дврец, выбирая дорогу так, чтобы пройти через Сент-Джеймский парк.
Его не заставили долго ждать. Принцесса ожидала его, и инспектора провели прямо в её апартаменты, как и в прошлый раз. Комната была ярко освещена и уставлена цветами. Принцесса, одетая в розовое, привстала с кресла, когда он вошёл.
309).
"Я благодарю вас от всего сердца," - сказала она экспансивно, - "за то, что вы сразу приехали. Присаживайтесь на тот стул и поверьте мне, у меня есть кое-что, чтобы сообщить вам, и это наверняка удивит вас."
Фриснер в состоянии полнейшего восхищения и нижайшего почтения, сражённый очарованием сияющих глаз принцессы, её алых губ и белых, точно жемчуг, зубов - обнажающихся всякий раз, когда она улыбалась - отвесил низкий поклон и уселся на стул, который был ему предложен.
"Вы помните, г-н Фриснер," - продолжила принцесса, - "что в прошлый раз, когда вы были здесь, я сказала вам, что у меня было видЕние в связи с убийством на улице Куинс-Гейт?"
Детектив уважительно склонил голову в знак того, что хорошо помнит рассказ о её видЕнии.
"Вы наверное помните, что я видела женщину, державшую в руке запачканный кровью сломаный кинжал, и что я запомнила внешность этой женщины. И, наконец, сегодня ночью, на приёме во дворце, я видела эту леди: она была представлена Их Величествам!"
310).
"Да что вы говорите, Ваше Королевское Высочество?!" - воскликнул полицейский, изобразив удивление, хотя он был весьма далёк от этого чувства.
На самом деле он был вполне готов услышать подобное сообщение.
"Да," - продолжила Маргерит, - "она прошла близко от меня, и я её хорошенько рассмотрела."
"И как её зовут?" - мягко спросил Фриснер.
"Ах! Этого я вам сообщить не могу. Моя подруга, одна из австрийских принцесс, слышала, как её объявил лорд-чемберлен, но никак не может вспомнить имени, поскольку для неё английские имена непривычны и трудны."
Фриснер закашлялся. В этот момент его вера в ценность видЕний принцессы, как источника информации, полезного для того, чтобы найти недостающее звено в доказательствах, была низка, как никогда.
311).
"Теперь," - продолжила принцесса, - "когда вы были здесь в прошлый раз, вы обещали мне, что сделаете всё, что только возможно, для того, чтобы помочь мне. Я пршу вас теперь найти эту леди, которая вчера вечером была на церемонии представления, и навести о ней справки, пока не убедитесь, совершила ли она убийство, или нет. И помните, что бедный Фриц Хофман всё ещё в тюрьме и не будет освобождён, пока полностью не будет доказана его невиновность."
Детектив вынул свой блокнот и покорно раскрыл его.
"Не соблаговолит ли Ваше Королевское Высочество дать мне полное описание внешности этой леди?" - в свою очередь спросил он, взяв авторучку в руку.
Маргерит попыталась сделать это.
"Рост её выше среднего," - начала она описание: "Одета она была полностью в белое. Фигура её превосходна, пропорции тела идеальны. Она, без всяких сомнений, прекраснейшая женщина."
Детектив, записав всё подробно, задался вопросом, не превосходит ли эта дама саму принцессу, внешность которой, особенно в этот момент, когда она слегка взволнованная, с яркими, живыми красками на лице, с чувственными губами, с природной грацией движений, говорила таким нежным голосом, что могла возбудить чувства самого пресыщенного поэта, заставив его потерять голову. А что касается художников, то Фриснер точно знал, что лучшие из них писали её портреты множество раз с тех пор, как она была ещё ребёнком. Вся королевская академия, год за годом, оставляла в вечности свидетельства её совершенства, создавая их для потомков.
312).
"У неё прекрасные каштановые волосы," - продолжила Маргерит, - "светлая и чистая кожа лица и большие серо-голубые глаза. Но есть ещё одна вещь, кроме всех прочих, по которой вы легко сможете её идентифицировать."
Фриснер замер, рука его, держащая авторучку, застыла в воздухе.
"И что это, Ваше Королевское Высочество?" - спросил он.
"На её груди был огромный жёлтый алмаз. Алмазы таких размеров наперечёт, они известны всем ювелирам. Я слышала разговоры многих леди, они считают, что этот алмаз, без сомнения, историческая реликвия."
Он осмелился сделать осторожное уточнение.
"И как выглядело это украшение?" - спросил он.
313).
"Оно выглядело очень любопытно. Украшение изображало огромного паука, телом которого служил алмаз, а лапы его были усыпаны изумрудами. Обычно токого паука называют "денежным" и носят его, как талисман для удачи."
"Ещё один вопрос," - спросил Фриснер: "Можете ли вы вспомнить имя любой из тех леди, которые были представлены непосредственно перед этим?"
Принцесса задумалась на мгновение.
"Да," - ответила она, - "последним именем, которое я помню, объявленное лордом-чемберденом перед этой леди, было имя графини Колсборо."
"Графиня Колсборо," - повторил Фриснер, тщательно записывая имя: "Очень хорошо. У меня осталось мало сомнений теперь, когда сведений кажется достаточно, чтобы узнать, во всяком случае, имя леди, которая носила большой алмаз."
"Здоровый цвет лица, большие серо-синие глаза," - размышлял детектив, когда возвращался назад к Скотланд-Ярду, - "то же самое описание дала мне и старая г-жа Боттинг."
314).
Сержант-детектив Реубен Смарт, в порядке соблюдения чинопочитания, стоял перед своим начальником, инспектором Фриснером, но всё время переминался с одной ноги на другую, в беспокойстве не поспеть собственным не шибко развитым умом за быстрой работой мозга знаменитого детектива, при этом настолько надоел тому своим топтанием, что последний, исключительно по гуманным соображениям, щадя нервную систему подчинённого, весьма возбудимую у большинства мужчин и женщин подобного рода, приказал сержанту взять стул и сесть.
Сержант Смарт был самым замечательным экземпляром детектива среди всех своих коллег. Он начинал с констеблей, как и большинство остальных сотрудников отдела. Он был высокого роста широкоплечим брюнетом, но с прекрасными голубыми глазами, которые удивительно сочетались с чёрными, как смоль усами и белым румяным лицом. Он считался неотразимым для слабого пола.
По этой причине его всегда старались задействовать в случаях, когда приходилось иметь дело с горничной леди, или с другой представительницей женского пола из прислуги. Он был счастливо женат на вдове очень богатого торговца и содержателя трактира, который покидая этот свет, оставил в наследство жене, ставшей вскоре г-жой Смарт, процветающий трактир в Пимлико и небольшой собственный домик вдобавок к некоторой сумме денег.
315).
Г-жа Смарт, что весьма странно, тайно поклоняясь прелестям своего красавца-мужа, совершенно не ревновала его к представительницам противоположного пола, и даже не пыталась использовать его в собственном бизнесе. Она совершенно спокойно относилась и к тому, что его задница служила самым привлекательным украшением её бара по воскресным вечерам, при этом некоторая его очень незначительная активность, в этом смысле, вообще не вызывала у неё никакого беспокойства.
-
Когда сержант Смарт, после приглашения, позволил себе, наконец, усесться, Фриснер возобновил беседу.
"Я вызвал вас по очень конфиденциальному вопросу, Смарт: обнаружились новые обстоятельства по делу. Я вам сейчас их перечислю.
Во-первых: около трёх недель назад одна знатная леди посылала за мной и рассказала о присутствовавшей на дворцовом приёме некоей леди.
Во-вторых: после долгого розыска и расспросов, я напал на след этой леди, которая, оказывается, является женой известного адвоката, но более ничего обнаружить не смог.
В-третьих: мы не в состоянии установить местонахождение этой леди в день убийства сэра Джона Боулджера в июле-месяце. Поэтому я намерен направить вас к горничной этой леди, чтобы вы, в приватной обстановке, выяснили данные обстоятельства теми способами, какие вы обычно в такой ситуации используете," - при этих словах Смарт ухмыльнулся, - "Попытайтесь вытянуть из неё нужную нам информацию. А сейчас просто повторите мне снова, каков был результат первых шагов?"
316).
Смарт прокашлялся и ответил так, как обычно делал это, выступая в суде в качестве свидетеля.
"Молодая служанка - француженка, Сэр..." - начал он, - "её имя Аннет Люпин. После преодоления некоторых трудностей с ней удалось завязать знакомство. Хотя предварительно пришлось сойтись с дворецким, с которым я установил контакт в "Красном льве", где он является завсегдатаем, и пропустить с ним пару пинт. Упомянутая Аннет Люпин сначала артачилась, но после нескольких посещений мюзик-холла она стала более покладистой. Однажды, после паба, пропустив несколько стаканов портвейна, она разговорилась и стала ругать свою хозяйку, сказав, что ненавидит её и считает дьяволицей. "Я бы её с удовольствием растоптала," - это её собственные слова, - "она похожа на змею. Ах, как я ненавижу её красивое, скользкое тело..."
Сержант Смарт остановился, как-бы извиняясь за резкость и ненависть, переполнявших служанку иностраного происхождения.
"Продолжай," - скомандовал Фриснер, - "что ещё она говорила?"
"Она сказала, что муж этой леди очень ревнив и подозревает, что ему наставляют рога. Но служанка считает, что леди слишком умна для него. Муж часто давал ей, Аннете, по соверену, выспрашивая её о возможном любовнике. Но она мало что могла сказать об этом, просто потому, что многого и не знала. Любовник леди остался неизвестен. Но Аннет нравится хозяин дома. Это хороший человек и, как истинный джентльмен, очень щедрый. Он слишком хорош для этой женщины-свиньи. Она послала ему анонимное письмо, чтобы открыть ему глаза на некоторые небольшие шалости её хозяйки."
317).
Смарт закончил рассказ французской фразой, продемонстрировав знание языка, полученное в бельгийской частной школе, куда его в юности определила состоятельная тётя. По этой причине он был черезвычайно полезен для Скотланд-Ярда в подобных случаях.
"Всё это очень хорошо," - прокомментировал Фриснер, - "но что она сказала о дне, когда был убит сэр Джон Боулджер в прошлом июле?"
"Я на эту тему даже немного с ней перестарался, Сэр..." - ответил сержант: "Она после этого стала относиться ко мне слегка подозрительно. Но после намёка, что таким образом она сможет отомстить своей хозяйке и, кроме того, сделать кое-что и для себя, она вроде бы смягчилась. Я думаю, что деньги соблазнили её. Французские девки все таковы. Однако, когда мы шли вчера вечером из мюзик-холла "Маррабон", она пообещала поразмыслить и попытаться вспомнить, что произошло особенного в тот день. Она утверждает, что у неё хорошая память, просто ей надо немного повспоминать."
"Что она говорит об алмазном пауке?"
"До настоящего момента, Сэр..., она упорствует в том, что у её хозяйки нет такой драгоценности. Во всяком случае она такой не видела."
-
318).
Глава 25: Доктор Джелалабад
Приблизительно за две недели до беседы между инспектором Фриснером и сержантом Смартом жители одного из особняков в районе Принц-Альберт в Кенсингтоне были шокированы вселением некоего нового арендатора в одну из верхних квартир. Арендатор был самым настоящим индусом, уроженцем Индии, доктором из Бомбея. Не странствующим шарлатаном, а вполне реальным доктором, имеющим диплом Оксфордского университета.
Внешность доктора Джелалабада вполне соответствовала его происхождению. Коричневый цвет кожи, белая борода, но никакой недоброжелательности во внимательно всё озирающих через очки глазах. Он был худощавым, стройным, почти тощим, носил весьма представительный чёрный фрак и прекрасно сшитые серые панталоны, хотя скроить подобный костюм для такой нетипичной фигуры представляло бы большую трудность для самого искусного английского портного.
Но его безупречно чистый тюрбан был подобен тем, которые носят практически все мелкотелые иссушенные гуру, напоминающие внешностью скорее обезьян, чем людей, и которых сейчас так много во всех европейских странах.
319).
Доктор Джелалабад имел большую практику в Англии, но кроме этого занимался научной работой, а также для назидания своим диким соотечественникам писал книгу о своих впечатлениях от городской лондонской жизни и о светских нравах.
Доктор был чрезвычайно учтив, когда ему на лестнице встречался любой из соседей-арендаторов. Он почти всегда отходил в сторону, уступая дорогу белым сахибам. Он был настолько вежлив и предупредителен, что многие, даже самые высокопоставленные люди из проживавших там, заинтересовались им уже после первой недели, и среди них г-н Беоклерк и его жена.
С последней он был наиболее почтителен, до подобострастия. Казалось, что её голубые глаза и солнечно-золотые локоны очаровывали его, особенно тогда, когда она, будучи одета в вечерний наряд, покидала свою квартиру и направлялась к ожидающему её автомобилю, чтобы отправиться на очередной раут. Едва ли ей удавалось хотя бы раз выйти из дому не встречая маленького смуглого доктора на лестнице или слоняющегося без дела в холле.
Иногда она видела его сидящим в раздумьи на оттоманке возле комнатки швейцара.
Г-жа Беоклерк была не тем человеком, который мог оставаться равнодушным и не заметить подобное раболепие перед нею, явно вызванное её пленяющей и неотразимой красотой, даже если его выказывает такой маленький человечек.
320).
Однажды она даже пригласила его в свою квартиру и позволила ему сидеть в гостиной и говорить с нею об Индии, и его впечатлениях от Англии.
Доктор Джелалабад был хорошим собеседником и нисколько не смущался обстановки, которая его окружала в этот момент. Ей казалось, что он был "вполне хорош", чтобы быть представленным в любом обществе. Она сказала об этом мужу, когда он вернулся домой. Он сердечно рассмеялся и посоветовал активнее использовать доктора, как достопримечательность, и демонстрировать его, словно экзотического зверя в клетке.
Подобная слава пошла на пользу маленькому индийцу. Его популярность отнюдь не ограничивалась дамами и господами, проживавшими в особняках на Принц-Альберт, но и их слуги обсуждали нового жильца, включая и Аннет Люпин, горничную г-жи Беоклерк. Она расхваливала его на все лады, объявляя, что он истинный "джентель" и превосходит манерами и заткнёт за пояс многих из джентльменов, и равен тем господам, что проживают в аристократических районах Парижа, где её отец содержал, в своё время, пекарню.
Таким образом прошёл месяц, а в следующем месяце, когда Хьюберт Беоклерк уехал в очередное предвыборное турне, с г-жой Беоклерк произошло весьма любопытное происшествие, последствия которого стали самыми экстраординарными.
321).
Г-жа Беоклерк легла в постель после приятно проведённого в театре вечера, завершившегося ужином в Карлтоне с одним, или двумя джентльменами, естественно. Она отнюдь не предпочитала общество других леди.
Аннета оставила свою хозяйку, убедившись, что всё необходимое ей в течении ночи, включая небольшой чайный сервиз со спиртовкой, находится под рукой у хозяйки, как и бутылка прекрасного шампанского в серебряном ведёрке со льдом, к каковому напитку она испытывала слабость, и которое могло понадобиться поутру, что часто и случалось.
Погрузившись в глубины перин на роскошной кровати, она потихоньку впала в сладкую дремоту. Это был тот приятный сон, который посещает только удачливых людей, которые в состоянии регулярно оплачивать все счета, то есть персон из избранного класса, да ещё несколько более широкий круг лиц, напрочь лишённых совести. Мона Беоклерк спала счастливым сном женщины, которая не чувствует раскаяния за преступления. Фраза "mea culpa" ("моя вина" - лат.) срывалась с её уст только в ситуации упущенных возможностей. Она лежала, окружённая великолепной роскошью, но не более шикарной, чем её собственное прекрасное тело, о котором она заботилась более всего. Она скорее напоминала красивое животное, сытое, но обуреваемое страстями, удовлетворение которых приводит к пресыщению.
322).
Этот сон, спокойный и всё более глубокий, и крепкий, внезапно был прерван видЕнием. И это было именно видЕние - ей казалось, что она лежала в своей кровати, точно так же, как и всегда. Комната и все окружающие её предметы были такими, как обычно, за исключением двух вещей.
Первой было то, что вместо мягкого электрического света всё было пронизано нгеким горячим излучением, которое залило всё вокруг, при этом все детали обстановки можно было различить очень отчётливо, вплоть до тончайших мелочей.
Вторая вещь состояла в том, что маленький индиец, доктор Джелалабад, стоял у кровати, в ногах.
Он был одет не так, как обычно, не в европейский костюм, а в индийское одеяние, то есть в длинную белоснежную хламиду, которая весьма изящными складками ниспадала с его плеч. На голове его был накручен индийский тюрбан.
Но не сам тюрбан привлёк её внимание, а украшение на нём, составленное из маленьких жёлтых алмазов в форме сияющего солнца. Но в самом центре было тёмное пятно, как будто из солнечного сердца был вырван огромный кусок.
Тёмные, выглядевшие сонными глаза доктора Джелалабада уставились на неё в упор. Она лежала совершенно неподвижно, казалось, что её сковывает какая-то неведомая сила, истекающая из глубины этих чёрных глаз. Эта сила очаровывала её. И она, казалось, всецело была готова повиноваться этим глазам.
323).
Губы доктора зашевелились, и он заговорил с нею. Не мягкими, свистящими до шипения тонами, такими привычнми для неё при постоянных встречах, когда она входила или выходила из дома по лестнице, но повелительным, командным тоном.
"Где солнечный камень?" - спросил он.
Она смотрела на него неотрывно и механически повторила: "Солнечный камень?"
Он указал на центральную дырку в украшении на тюрбане и ответил ей.
"Двести двадцать два года назад Великий солнечный камень был украден из этой эмблемы ничтожнейшим червяком, одним из лакеев Первосвященника Великого Храма в Сурраме. Двести двадцать два года им владели неверные. Где он?"
Мона с дрожью наблюдала нарастающую свирепость в его взгляде.
"Я не знаю, о чём вы говорите," - ответила она, опустив глаза.
324).
"Ложь!" - быстро ответил он: "Вы носили его на приёме во дворце английского короля и королевы. Несчастная женщина, разве вы настолько безгрешны, что можете носить этот священный камень, которым могут пользоваться только те, кто в жизни не совершил ни одного греховного поступка? Только лучшие из лучших могут служить Брахме! А вы, та, которая..."
Она громко вскрикнула: "Не говорите этого! Не говорите этого! Я отвечу вам, расскажу всё, что вы пожелаете... но я ничего не знаю об алмазе."
"Ложь!" - повторил он: "Вы не хотите рассказать мне добровольно. Но я заставлю отвечать мне, заставлю не только рассказать мне о том, где находится солнечный камень, но и обо всех тайнах вашей прошлой преступной жизни."
Говоря это, он начал приближаться к ней очень медленно, при этом свет становился всё менее и менее ярким, но его глаза разгорались дьявольским пламенем, пока не превратились в два пламенеющих в во мраке огненных шара. Он наклонился над нею, и его глаза, казалось. проникли в её мозг, в душу, до самого дна. Она попыталась позвонить прислуге, но руки её остались неподвижны, и все усилия заставить их повиноваться оказались напрасны.. Она не могла даже отвести взгляда от яростных, наливающихся жестокостью глаз индийца.
И в этот самый момент, когда казалось, что вся её душа будет поглощена этими жуткими глазами, белая фигура начала расплываться, пылающие глаза меркнуть, мрак стал наползать на сознание, и всё плавно перетекло в глубокий сон.
-
325).
Утром к кровати приблизилась Аннета с небольшим чайным сервизом на подносе и вазой экзотических фруктов. Cвет понемногу заполнял комнату через открытые рамы французских окон.
"Мадам изволит почивать допоздна этим утром?" - вопросительно заметила служанка.
Мона, повернувшись в постели, взглянула на подошедшую женщину. Голова после пробуждения казалась ей до странности лёгкой, но мысли беспорядочно путались. Но вдруг воспоминание о ночном видении, как вспышка, пронзило её мозг. Лихорадочное беспокойство охватило её.
"Здорова ли мадам этим утром?" - спросила Аннета.
Вместо ответа Мона сердито приказала служанке покинуть комнату. Не успела дверь захлопнуться за той, как Мона резво выскочила из постели и заперла дверь. Она вернулась к кровати и вытащила из-под подушки маленькую связку ключей. Со связкой в руке она быстро подошла к камину и сняла небольшую картину, висевшую над ним. После этого она провела рукой по поверхности стены. Комната вся была обтянута шёлковой парчовой тканью. Нащупав небольшое углубление, она нажала на него. При этом открылась маленькая замочная скважина на корпусе часов, висящих на стене. Она вставила в неё один из ключей и дважды его повернула. Часы, после некоторых усилий, отодвинулись, открыв доступ к небольшому стальному сейфу.
326).
Встав на стул Мона взяла другой ключ и открыла сейф. Выдвинув один из ящичков, она начала лихорадочно обыскивать его. Ничего не обнаружив, она взмахнула руками, испустив громкий вскрик.
"Спёрли!" - почти вопила она: "Спёрли! Меня обокрали!"
В дверь поспешно застучали. На её крики прибежала горничная. Мона быстро всунула ящик в сейф, захлопнула дверцу и, задвинув на место часы, закрыла замочную скважину. Потом соскочила со стула и повесила на место картину. Отперев комнатную дверь, она вернулась в кровать и села на постель, после чего взяв графин с прикроватного столика, она налила полный стакан бренди и выпила его одним махом до дна.
-
327).
Часть 26: Тёмно-рыжий парик
Мона поставила стакан, когда вошла служанка. Аннета, едва увидев, как бледна хозяйка, быстренько сбегала и принесла золотой флакон с нюхательной солью.
"Что случилось этим утром, мадам?" - спросила она озабоченно: "Вам дурно?"
Некоторое время Мона не могла ответить ей. Она почти задыхалась.
"Беги на квартиру доктора Джелалабада, индийского доктора. Постучись и спроси, там ли он... Стой!" - добавила она, поскольку служанка явно занервничала, услышав начало. "Подай мне халат, я схожу сама".
Через пару минут, завернувшись в халат и сунув ноги в комнатные шлёпанцы, она открыла дверь и быстро спустилась по лестнице.
Квартира доктора Джелалабада была ниже на два пролёта, она почти пролетела их и замерла, затаив дыхание, у его двери. На повторный её звонок, наконец, выглянул неприятного вида слуга - швейцарец, он выглядел заспанным.
328).
"Я хочу видеть доктора Джелалабада," - спросила Мона.
Человек уставился на её дезабилье, затем, пожав плечами, ответил почти дерзко: "Он ушёл."
"Ушёл?"
"Да, он ушёл этим утром очень рано, спеша на вокзал."
"Ты знаешь, куда он собрался ехать?"
"Нет".
"Оставил ли он какой-либо адрес?"
"Нет".
"Вы не собираетесь следовать за ним?"
Человек снова пожал плечами.
"Зачем мне следовать за ним?" - спросил он. "Он рассчитался со мной".
Он открыл дверь пошире и указал на небольшую кучку монет, лежавших на столе в прихожей квартиры.
"Зачем мне следовать за ним?" - заключил человек: "Он нанимал меня на неделю. Он расплатился со мной. Все в расчёте."
329).
Мона в раздражении отвернулась от человека и, вернувшись в свою комнату, села в кресло перед открытым окном и задумалась.
"Он забрал мой алмаз," - пробормотала она под нос: "Мой единственный шанс вернуть его - позвонить в полицию."
Она сделала паузу и оскалилась, обнажив белые зубы.
"Негодяи!" - прошипела она: "Как я их ненавижу!"
Она сидела так несколько минут задумавшись, глаза её следили за ранними наездниками в отдалённых аллеях парка. Затем она, казалось внезапно, приняла решение.
"Я верну его!" -вскричала она: "Я верну назад мой алмаз! Я рискну, даже если Хьюберт узнает об этом."
Затем, действуя быстро, как будто опасаясь, что решимость может пропасть, она пробежала по квартире к телефону и позвонила в Скотланд-Ярд.
-
330).
Инспектор Фриснер, войдя утром в свой офис, был встречен одним из подчинённых, явившимся с докладом.
"Любопытный случай произошёл этим утром, Сэр..." - сказал он: "По телефону позвонила одна леди из Кенсингтона. Пропал огромный жёлтый алмаз, который, как она заявила, был украден у неё сегодня ночью."
"Огромный жёлтый бриллиант," - повторил детектив механически, снимая перчатки и доставая из карманов блокнот и авторучку.
Он сличил адрес этой леди и один из адресов, записанных в его блокноте. Через каких-нибудь пару минут он уже сидел в кэбе, мчавшемся по направлении к Кенсингтону.
-
Он вынул часы, входя в особняк, находящийся в районе Принц-Альберт-Холла, и, задав ряд вопросов о грабеже швейцару в холле, сравнил время с часами, висевшими в вестибюле. Так он поступал всегда. Часы в холле опаздывали на пять минут. Затем он поднялся в квартиру г-жи Беоклерк. У двери стоял широкоплечий, чисто выбритый джентльмен, копавшийся в портмоне и в карманах, очевиджно в поисках ключа.
"Вы хотели меня видеть?" - спросил он, когда Фриснер подошёл. "Я - г-н Беоклерк".
331).
Фриснер, по своей профессиональной привычке, сделал паузу на пару секунд прежде, чем ответить. Он отлично знал, кем был г-н Беоклерк, но колебался, будет ли правильным ознакомить его с целью посещения именно сейчас.
Знатные и богатые леди имеют собственные тайны, особенно связанные с драгоценностями, и этикет Скотланд-Ярда обязывал строго соблюдать конфиденциальность в подобных случаях.
"У меня есть дело к г-же Беоклерк, Сэр..." - ответил он: "Она позвонила по телефону в мой офис."
Г-н Беоклерк быстро и с подозрением взглянул на него, в его взгляде явственно чувствовалось раздражение.
"Могу ли я узнать ваше имя?" - спросил он.
Детектив понимал, что изворачиваться бесполезно.
"Я - детектив-инспектор Фриснер, Сэр..." - ответил он: "Скотланд-Ярд, Сэр..."
332).
Г-н Беоклерк вынул ключ и отпер дверь.
"И что же, спрашивается, моя жена хочет от детектива из Скотланд-Ярда?" - пробормотал он.
Он впустил Фриснера в квартиру и оставил его в прихожей, повидимому решив сначала узнать у жены о том, что такого таинственного произошло в его доме. Когда он вернулся через четверть часа, то выглядел подавленным и озадаченным.
"Моя жена, кажется, потеряла некоторые драгоценности большой стоимости и хочет видеть вас," - сказал он: "Не будете ли вы любезны пройти со мной?"
Он проводил детектива в гостиную, где г-жа Беоклерк, прекрасно одетая, но бледная и крайне возбуждённая, ожидала их. Г-н Беоклерк, введя детектива, немедленно вышел из комнаты, оставив их вдвоём.
Фриснер долго глядел на леди внимательно и вопросительно.
"Я рада, что вы приехали," - начала Мона сладчайшим тоном: "Я уверена, что теперь мой алмаз вернётся ко мне, г-н...?"
333).
Она глядела на него внимательно, как бы спрашивая имя.
Фриснер вынул визитную карточку из кармана и подал ей.
"Я - инспектор Фриснер," - сказал он: "Из департамента уголовного розыска."
Её лицо чуть сильнее побледнело, и рука её слегка дрожала, когда она брала карточку, протянутую им.
"О, да," - ответила она почти спокойно, как будто слышала о нём. "Инспектор Фриснер, разумеется."
"А сейчас, мадам," - продолжил детектив после паузы, - "не соблаговолите ли вы рассказать об обстоятельствах, при которых пропал ваш алмаз?"
Довольно долго и весьма запутанно, что вполне соответствовало женской натуре, она излагала ему все события, произошедшие после вселения доктора Джелалабада в их доме в районе Принц-Альберт, её мимолётное знакомство с ним и ночное кошмарное видЕние (инспектор воспринял этот эпизод, как вздорный вымысел) с последовавшим исчезновением жёлтого алмаза, и внезапным отъездом индийца.
"Я очень рада, что вы приехали так быстро, г-н Фриснер," - продолжила она, - "потому, что теперь вы успеете перехватить его, пока он не покинул страну."
334).
Большое сомнение отразилось на его лице.
"Я надеюсь, что мы сможем," - ответил он.
"Но, разумеется," - воскликнула она удивлённо, - "такой маленький индийский человек, как этот, не мог уйти далеко так, чтобы его никто не заметил."
"Я чувствовал бы гораздо большую уверенность, что обнаружу его, мадам," - ответил Фриснер, - "если бы не такая вещь, как лайнеры."
"Лайнеры?"
"Пароходные линии, мадам, на Восток и в другие места," - ответил он. "Вероятно, к этому времени маленький доктор выкрасил брови и бороду в чёрный цвет, и отправился на одном из пароходов от Восточных доков в направлении на Индию, как ласкар. Он может быть плывёт вниз по реке, или уже к этому времени вышел в море."
"Боже правый!" - воскликнула она гневно: "А я так надеялась на вашу сообразительность, детектив!"
335).
Он пожал плечами и улыбнулся.
"Мы не можем совершать невозможного, мадам," - ответил он, - "но мы постараемся сделать всё, что только возможно, в различных портах. А теперь не будете ли вы любезны, и не покажете ли мне сейф, из которого был похищен бриллиант?"
Она на одно мгновение заколебалась.
"Это абсолютно необходимо?" - спросила она.
"Я боюсь, что это неизбежно, если вы хотите, чтобы мы смогли вернуть вам ваш бриллиант."
Она, следуя впереди, провела его в спальню, всю залитую светом и свежим воздухом через отворённые окна.
Закрыв дверь комнаты, она посвятила Фриснера в секрет, продемонстрировав картину, секретную кнопку и потаённый стальной сейф - всю систему безопасности.
336).
"Прекрасно устроено," - прокомментировал он: "И всё это известно только вам?"
"Только мне."
"Вы уверены?"
"Абсолютно."
"Не думаете ли вы, что ваша горничная, возможно, могла раскрыть всё?"
"Нет. Аннета - дура."
Конечно, мадам," - продолжил Фриснер, открывая и закрывая дверцу сейфа: "Но служанки ведь могут подслушивать у дверей и подсматривать в замочные скважины?"
"Это вполне возможно, но у моей не хватит для этого мозгов".
"Не станете ли вы возражать, если я установлю за ней наблюдение?"
"Нисколько".
337).
Прежде, чем захлопнуть дверцу сейфа, он осмотрел его содержимое, постаравшись сделать это незаметно. И он обнаружил там нечто, что очень привлекло его внимание. Это была бумага бледно-синего цвета, сложенная несколько раз и задвинутая к задней стенке сейфа. Письмо было написано ясным и чётким почерком адвокатского клерка. На той части текста, что он увидел, инспектор прочитал следующие слова: "Заключён брак мисс Матильды Гринвуд и -". Далее он прочесть не мог, так как бумага была сложена, хотя Фриснеру показалось, что он рассмотрел заглавную букву "S", с которой начиналось следующее имя.
Он закрыл сейф и задвинул часы. Оба они возвратились в гостиную.
"Не позволите ли вы мне переговорить с вашей горничной?" - спросил Фриснер.
Послали за Аннетой, и она вскоре пришла, но в весьма возбуждённом и возмущённом состоянии.
"Вам знаком этот индийский доктор?" - спросил Фриснер, после того, как она назвала своё имя, что ему было совсем не нужно, поскольку он уже знал его.
338).
"Да, я знаю его," - надувшись ответила она.
"И его швейцарского слугу, его вы тоже знали?"
Француженка внезапно сильно покраснела.
"Почему вы задаёте мне эти вопросы?" - потребовала она оьъяснений.
"Не нервничайте," - ответил Фриснер успокаивающе: Никто вас ни в чём не подозревает."
"Подозревает меня?! Это невозможно!" - ответила она горячо.
"И всё же вы хорошо знаете доктора Джелалабада?"
"Я знаю его хорошо".
"Вы выходили из квартиры, чтобы проводить его?"
339).
Губы служанки побледнели.
"Кто вам это сказал?" - промолвила она почти задохнувшись.
"Маленькая птичка." - небрежно бросил детектив. Не стоило говорить правду, так как он узнал об этом, поговорив со швейцаром.
"Чепуха!" - прокомментировала девица смутившись. "Я не знаю никакой вашей птички. Я спустилась вниз вместе со старым доктором, потому, что он сказал, что спешит на поезд, а часы его остановились. Я подержала его сумку, пока он подвёл часы сверившись по часам в холле."
"Бедный старик!" - прокомментировал детектив: "Если бы он просто прошёл мимо тех часов, то непременно опоздал бы на поезд. Это так сократило ему дорогу..."
Он наконец покинул госпожу Беоклерк, чтобы запустить на всю мощь поисковую машину Скотланд-Ярда, с целью разыскать и вернуть огромный жёлтый алмаз. Но в глубине души он очень сильно сомневался, что этот великолепный камень когда-либо появится в Англии снова. Он понял, что в данном случае был осуществлён хорошо разработанный план по возврату священного драгоценного камня к месту его постоянного хранения в некоем отдалённом индийском храме. Такие случаи происходили и прежде. Он также не сомневался, что служанка-француженка была соучастницей грабежа.
-
340).
Едва он прибыл в свой офис в Скотланд-Ярде и уселся за стол с бумагами, как ему доложили, что прибыл сержант Смарт с докладом.
"Я вчера вечером снова встречался с французской служанкой, Сэр..." - сообщил он, - "и сводил её в паб. Она принесла мне этот небольшой пакет из газетной бумаги и отдала его после недолгих перепирательств. Она сказала, что нашла это глубоко в шкафу, за старыми платьями хозяйки. Она думает, что г-жа Беоклерк должно быть совсем забыла об этом."
Он развернул небольшой бумажный пакет и положил на стол перед инспектором Фриснером тёмно-рыжий женский парик.
-
341).
Глава 27 Этель делает заявление
"И что она говорила о дне, когда произошло убийство?" - спросил после этого Фриснер: "Девятнадцатого июля, прошлым летом?"
"Она отчётливо помнит, что её хозяйка весь день отсутствовала, Сэр..." - ответил сержант: "Она совершенно уверена в этом потому, что это был такой день месяца, когда ей всегда платили, и г-жа Беоклерк давала ей выходной. Она посетила Кристал-Палас, с приятелем, в тот день."
Он сделал паузу, и Фриснер задумался, положив руки на письменный стол.
"Не хотите ли Вы, чтобы я выудил у французской служанки побольше доказательств, Сэр..." - спросил Смарт после этого.
"Нет," - ответил инспектор, - "но вы должны и дальше поддерживать с нею контакт. Я не удивлюсь, если она попытается убежать, если проблема с этим жёлтым алмазом слишком обострится."
342).
Оставшись один, Оуэн Фриснер вынул из ящика письменного стола лист чистой бумаги и положил перед собой. Рядом он поместил свой блокнот и начал заносить на бумагу различные события, о которых имелись записи в его блокноте, в связи с убийством на Куинс-Гейт, располагая их в хронологическом порядке. На это ему потребовалось более часа, пока полная картина происшедшего события не удовлетворила его. После глубокого вздоха облегчения он вытер кончик пера и спрятал авторучку в футляр. Взяв листок бумаги, который был теперь почти целиком исписан, он сложил его и запер в ящик стола. Затем, откинувшись назад на стуле, он ещё раз глубоко вздохнул.
"Для чего же, спрашивается, она проделала всё это?" - спросил он сам себя. "Это выглядит, как абсолютно немотивированное преступление."
Он встал и принялся прохаживаться по комнате засунув руки в карманы. Ходить размышляя было его давней привычкой.
"Это не из-за денег," - заключил он, говоря достаточно громко, - "не из-за драгоценностей - за которые женщина вообще продаст собственную душу - потому, что там она не могла заполучить их. Вообще ничего не было украдено. Что же, спрашивается, заставило её убить его?" Он ходил взад и вперёд, кружил по офису, не приходя ни к какому заключению. Затем он надел шляпу и покинул кабинет.
343).
"Я отправлюсь в Соммерсет-Хаус и ещё раз взгляну на свидетельство о браке г-жи Беоклерк," - сказал он.
Инспектор прошёл сначала по набережной, затем по глухим улочкам до особняка Соммерсета, где теперь находилось хранилище документов и записей о рождениях, смерти и заключении браков, не говоря уж о завещаниях - самое полное собрание таких документов со всей страны за много лет.
Он скоро оказался в хорошо освещённом помещении, слева от входа, которое было ему прекрасно знакомо по предыдущим посещениям, и через несколько минут уже тщательно изучал документы о том, что его интересовало.
Да, всё было в полном порядке: Хьюберт Спенсер Беоклерк, королевский адвокат, женат на Моне Эверли Доусон, вдове Сэмсона Доусона, торговца из Мельбурна. Она была записана, как дочь преподобного Септимуса Гринвуда, священнослужителя, викария городка Риддельбурн в Дорсетшире.
Фриснер тщательно переписал содержание документа в свой блокнот и засунул его обратно в карман. Выходя из главных дверей Соммерсет-Хауса, после, как ему казалось, совершенно бесплодных поисков, он столкнулся с Хью Фитерстоуном, с которым познакомился во время суда над Этель.
344).
"Инспектор Фриснер!" - воскликнул Хью, как только заметил его: "Вы именно тот человек, которого я хотел видеть. Я намеревался посетить вас сегодня, чтобы попросить вас об одном одолжении."
"И о чём вы хотели просить меня, г-н Фитерстоун?" - спросил детектив улыбаясь. Ему импонировал этот выглядевший спортивно биржевой маклер. В нём было нечто бодрящее и свежее.
"Я хотел бы, чтобы вы вместе со мной отправились на улицу Куинс-Гейт," - ответил он, - "и поговорили с мисс Этель Боулджер прежде, чем она отправится в каус вместе с братом и сестрой. Они купили яхту и намереваются провести на ней всё лето."
"Почему вы хотите, чтобы я поехал с вами?" - спросил фриснер.
"Мисс Боулджер," - ответил Фитерстоун, - "желает сообщить вам нечто важное относительно убийства её отца."
Фитерстоун быстро отметил все признаки интереса, отразившегося на лице инспектора при этом сообщении. Как и все биржевые маклеры, он привык максимально использовать любые возможности.
345).
"Взгляните, инспектор," - сказал он: "Мы сейчас можем вместе отправиться на ланч в Карлтон, а после этого поехать на Куинс-Гейт."
Детектив взглянул на часы - подарок иностранного короля - и решился.
"Благодарю вас, г-н Фитерстоун," - ответил он: "Ваше предложение вполне меня устроит, так что не смею отказываться. В настоящее время любые новые улики в связи с делом об убийстве сэра Джона Боулджера особенно необходимы для меня."
Они должным образом отобедали в Карлтоне, затем отправились на запад на автомобиле Фитерстоуна, который он вызвал по телефону.
Хью также позаботился отправить из клуба "Новый Хилтон" посыльного, чтобы предупредить Хораса Боулджера, что он и инспектор Фриснер намереваются навестить их. Поэтому небыло ничего удивительного в том, что по прибытии, Этель и Хорас уже ожидали их в библиотеке. Поездка в Алжир помогла Этель восстановиться, но тревожный взгляд и нервное дрожание рук при упоминании убийства, остались, как последствие тех ужасных событий, через которые ей пришлось пройти. Когда все они устроились поудобнее, Фитерстоун завёл разговор об убийстве.
346).
"Я говорил вам сегодня, Фриснер," - начал он, - "что мисс Этель Боулджер имеет сообщить некоторую информацию в связи с убийством сэра Джона. Я думаю, что будет лучше, если мисс Боулджер сделает сначала своё заявление, а уже затем вы сможете задать ей любые вопросы, которые вы пожелаете, если что-либо покажется вам неясным."
"Разумеется, г-н Фитерстоун," - ответил Фриснер, вынув свой блокнот и поклонившись леди: "Я думаю, что это очень хорошее предложение."
"Первый пункт, о котором она хочет рассказать, является очень болезненным, так как связан с её покойным отцом. Это касается его знакомства с некоей таинственной леди, с которой он встречался в Кенсигтон-Гарденс."
В этот момент Фриснер насторожился. "Вы не знаете эту леди, мисс Боулджер?" - спросил Фриснер.
347).
"Нет, она для меня была прекрасной незнакомкой".
Он записал её замечания, затем вернулся к началу и задал вопрос.
"А теперь, не будете ли вы любезны описать внешность этой леди," - попросил он - "настолько точно и подробно, насколько это возможно?"
Этель сделала паузу, прежде, чем ответить ему.
"Она высокого роста," - начала она медленно перечислять, - "очень изящна и всегда носит прекрасные украшения," - этот последний признак в уме Этель занимал главное место, что вполне естественно для любой представительницы прекрасного пола.
Детектив поднял глаза с тревогой ожидая огромного количества подробностей.
"У неё прекрасный цвет лица," - продолжила Этель, - "мягкие вьющиеся каштановые волосы и красивые серо-голубые глаза."
Фриснер уронил авторучку и некоторое время искал её на полу, но не упустил эту последнюю подробность.
"У вас есть ещё что-нибудь рассказать об этой леди, мисс Боулджер?" - спросил инспектор.
348).
Она не ответила сразу, опустив голову вниз и глядя на нервно подрагивающие кисти рук, лежащих на коленях.
"Нет," - ответила она: "Я больше ничего не могу добавить об этой леди, за исключением того, что, как мне показалось, у неё были плохие отношения с моим отцом. Он говорил с ней, как-будто у них были какие-то большие разногласия. В двух случаях он очень был сердит на неё."
Детектив кивнул.
"Есть ещё один вопрос, на который, на мой взгляд, нужно обратить внимание," - продолжила Этель: "В день убийства моего отца, когда я поднялась на крышу дома, так как день был очень жарким, я увидела Фрица Хофмана, шоффэра, после того, как спустилась вниз. Мне кажется, что об этом вам не известно. После того, как я ушла с крыши, я совершенно уверена, что оставила дверь не запертой. Я упоминаю об этом потому, что г-н Фитерстоун считает, что сэра Джона убил некто, кто проник в дом через дверь, ведущую на крышу."
Фриснер обратил внимание на эти слова и озадаченно взглянул ей в лицо.
"Простите меня, мисс Боулджер," - сказал он, - "вы упомянули, что видели Фрица Хофмана после того, как спустились вниз. Где вы видели его?"
349).
"Я спустилась вниз," - ответила она, говоря медленно и глубокомысленно, -"в переднюю гостиную и поглядела на моего отца через занавеси. Я хотела поговорить с ним и попросить его прощения, но он уже сидел в кресле набросив на лицо носовой платок и, казалось, уже спал. Пока я стояла там, глядя на него, я увидела, что Фриц Хофман поднялся вверх по лестнице, ступая очень мягко, вошёл в комнату, взял свою кепку, которую он оставил на стуле, и снова вышел, спустившись по лестнице."
"Как вы думаете, он видел вас?" - спросил Фриснер.
"Да, думаю, что он видел меня," - ответила она: "Его глаза встретились с моими, и он слегка улыбнулся, но ничего не сказал."
"Тогда это всё объясняет самым естественным образом," - взволнованно вскричал детектив. "Мне неоднократно говорили, что Хофман жертвовал своей жизнью, чтобы спасти вас, и я никак не мог понять, почему. Теперь я ясно вижу, почему он ничего не говорил. Он подозревал вас, мисс Боулджер, и боялся, что рассказав всё это, он навлечёт на вас обвинение."
Этель вскрикнула, взмахнув руками.
"Он подозревал вас," - продолжил Фриснер: "Он, конечно, ошибался, но этот храбрый человек, очевидно, был готов пожертвовать своей жизнью ради вас."
350).
"Если это действительно так," - прервал его Хорас Боулджер, - "то этот человек совершил героический поступок."
"Да, я полагаю," - ответил инспектор, - "что он герой, и очень редкого вида."
Этель Боулджер склонила голову и закрыла лицо руками.
"Почему он решил, что должен пожертвовать жизнью ради меня?" - разрыдалась она.
Фриснер смотрел на неё некоторое время, потом улыбнулся двум другим мужчинам.
"Ответ на этот вопрос, мисс Боулджер," - сказал он, - "я думаю очевиден. Но вы не должны плакать по этому поводу. У меня есть все основания полагать, что в течении недели вопрос решится, и он будет свободным человеком."
"Тогда этот дом будет первым, который примет его," - вскричал Хорас Боулджер.
"А мой следующим," - добавил Фитерстоун. "Он сможет снова быть моим шоффэром, если захочет."
"Я думаю, что вы не смогли бы найти более достойного гостя," - добавил детектив прочувствованно.
"Благородный человек!" - рыдая произнесла Этель.
-
351).
Глава 28: Абсурдное предложение
Прогноз инспектора Фриснера относительно Фрица Хофмана оказался совершенно правильным. Через неделю после беседы в доме на Куинс-Гейт он стал свободным человеком.
Фриснер представил новые сведения по делу министру внутренних дел. Их оказалось достаточно, чтобы министр смог принять решение о немедленном освобождении Фрица.
Хорас Боулджер и две его сестры к тому времени переселились на недавно купленную яхту "Кувшинка", в Каусе. И Хорас, которого Фитерстоун предупредил о скором освобождении Фрица, коего все они теперь считали настоящим героем, организовал достойную встречу. Фриц, выйдя из тюрьмы Паркхерст, был удивлён, когда увидел, что его ожидает прекрасный автомобиль, и в нём двух своих бывших работодателей, Хораса Боулджера и Хью Фитерстоуна.
"Сейчас, мой дорогой Хофман," - закричал Хью, хватая его руку и тряся её, - "г-н Боулджер и я приехали, чтобы увезти вас отсюда и пригласить на его яхту. Он хотел бы, чтобы вы остановились на яхте, пока ваше самочувствие не восстановится после всех перенесённых вами ужасов."
352).
Фриц улыбнулся и машинально пригладил волосы. Было заметно, что тюрьма не прошла для него даром: в волосах появилось изрядно седины.
"Да, вы должны поехать," - добавил Хорас: "Мои сёстры жаждут поблагодарить вас за ваше весьма галантное поведение. Я надеюсь, что у вас нет никаких планов?"
"Нет," - ответил Фриц скорее печально. "У меня нет ни планов, ни друзей. Это очень любезно с вашей стороны."
Они сели в машину и отправились к пристани в Каус. Там их уже ждал прекрасный катер с мощным двигателем, и через несколько минут они поднялись по трапу на борт паровой яхты "Кувшинка" водоизмещением в пятьсот тонн. Первыми, кто их встретил на палубе, были обе сестры, Зара и Этель Боулджер, последняя, горячо пожимая ему руки, глядя с восторгом на него, рассыпалась в благодарностях за его самоотверженное к ней отношение.
Фриц был не в силах сказать что-либо, и смог лишь низко поклониться, и поцеловать её руку.
На этой прекрасной яхте, шедшей вокруг острова Уайт и далее по Каналу до Торки при самой прекрасной погоде, Фриц Хофман провёл три недели в обществе девушки, которую любил.
353).
На бору его приняли, как почётного гостя, относясь к нему, как к джентльмену, или, во всяком случае, как к достойному человеку, который, по некоторым причинам, был вынужден зарабатывать на жизнь в качестве шоффэра авто. Только однажды за всё время вояжа этот предмет был упомянут, но именно Фриц и сделал это.
Как-то в понедельник утром Хью Фитерстоун собирался уехать с яхты, чтобы возвратиться в город - на "Кувшинке" он обычно проводил уик-энды. Фриц отвёл его в сторону и задал вопрос.
"Как вы обходитесь без шоффэра, г-н Фитерстоун?"
354).
Хью рассмеялся.
"Нет," - ответил он: "Я просто хочу, чтобы вы снова ко мне возвратились. Но, возможно, г-н Боулджер предложил вам в городе что-нибудь более привлекательное?"
354).
Фриц выглядел смущённым.
"Я очень хотел бы возить вас," - ответил он: "Я понимаю, что бесполезен, как офисный работник, но мне неудобно говорить об этом с г-ном Боулджером."
Хью немедленно воспользовался случаем.
"Хорошо," - сказал он, подведя итог, - "если вы действительно хотите эту работу, вы её получите. Для меня не существует более лучшего и более осторожного шоффэра, чем вы."
"Благодарю вас," - ответил Фриц: "Я буду для вас вплне почтительным шоффэром снова, когда вернусь к вам."
Хью засмеялся и похлопал его по спине.
"Не говорите так, мой дорогой друг," - сказал он, - "мы всегда будем друзьями и компаньонами, во всяком случае я на это надеюсь."
355).
Жизнь Фрица на этой великолепной яхте весьма разительно отличалась от монотонного существования в тюрьме Паркхерст, хотя последняя часть его пребывания там стала довольно лёгкой.
При ежедневном общении с Этель Боулджер он чувствовал себя, подобно душе, освобождённой из чистилища и перемещённой в рай. Зара также была доброй и сочувствующей, и предоставила этих двоих самим себе.
В один прекрасный вечер к концу третей недели его пребывания, когда яхта под лёгкими парАми возвращалась к месту постоянной швартовки после восхитительного пробега до Уэймута, и солнце на закате освещало последними лучами белые утёсы Игла, а гладкие волны, расходящиеся за кормой яхты, казались фиолетовыми в наползающем мраке, Этель и Фриц сидели на палубе в шезлонгах, любуясь красивой картиной уходящего дня.
Сразу после обеда, Хорас Боулджер и Зара задержались в роскошной рубке, где свечи под шикарными абажурами мягко освещали накрытый стол, уставленный сверкающим серебром и вазами с сочными фруктами. Фриц и Этель же вышли на палубу и устроились в шезлонгах на корме. Сидя рядом в мягких лучах заходящего солнца, Фриц искал руку Этель, и найдя, накрыл её своей рукой. В этот момент он думал, что достиг наконец наивысшего уровня счастья в своей жизни, и большего просто не может быть, так как он полагал, что она любит его.
356).
Она не отнимала руки, но кто может сказать уверено, почему? Они сидели таким образом в течении многих минут, и затем он повернул голову к ней и заговорил очень серьёзно, несколько низким и хрипловатым голосом, которому его лёгкий, почти незаметный немецкий акцент придавал некоторый шарм, что было очень приятно для уха.
"Я думаю, что вы догадываетесь, Этель," - сказал он, а они стали называть друг друга по именам после первой недели, проведённой на яхте, - "но полагаю, мне нужно сказать вам, что я не всегда был вынужден зарабатывать себе на жизнь вождением авто. У меня есть определённые связи за границей."
"Да, Фриц," - ответила она, представив себе, какого рода были эти "связи", которым придавалось такое значение. Она помнила, что у её отца в бизнесе на Оксфорд-Стрит работал молодой немец, у которого тоже были "весьма значительные связи". И однажды, когда она и сэр Джон были в Готтенберге, немецком городе из которого происходил этот молодой человек, они пошли, чтобы повидать его отца и остальную часть семейства, составлявшего эти "представительные связи". Фамилия владела небольшим отелем. Ей запомнился длинный обеденный зал, со многими окнами, выходящими на улицу, обрамлёнными плиссированными занавесками из муслиновой ткани. Место пахло пивом, и отец семейства обслуживал клиентов. Она задавалась вопросом, не походили ли "определённые связи" Фрица на те?
357).
"Всё это может вернуться," - продолжил он медленно, его глаза были устремлены к небу, пылавшему алым закатом: "Может случиться, что, если я вернусь в свою страну, я должен буду занять официальное положение." Он закончил несколько резко, в его глазах всё ещё светился отблеск заходящего солнца, как будто он внутренним взором охватывал то, о чём поведал.
Этель заёрзала на своём стуле и накинула плащ, который лежал рядом с ней.
"Он, очевидно, стремится стать бургомистром," - таков был её мысленный комментарий к его последнему замечанию: "Это вообще наивысший уровень амбиций и устремлений немецкого владельца гостиницы."
"Этель!" - воскликнул Фриц внезапно, повернувшись к ней и взяв её руку: "Я подумываю о том, чтобы вернуться в мою страну и занять то положение, на которое я имею там право. Это - очень хорошее положение, можете мне поверить."
Она выслушала его слова с несколько удивлённой улыбкой, и картины "хорошего положения", вроде отельного менеджера в заведении, подобном тому, которое она видела, будучи со своим отцом в Готтенберге, предстали перед её мысленным взором. Она хотела было остановить его, поскольку интуитивно почувствовала, что вскоре за этим последует, но его серьёзный голос прервал эту попытку даже прежде, чем она сумела открыть рот.
358).
"Если я восстановлю своё положение, дорогая Этель," - продолжил он нежно, - "и затем возвращусь в Англию, и попрошу вашей руки, выйдете ли вы за меня замуж? Вы знаете, что я очень сильно и нежно люблю вас."
Это было, наконец, то самое признание, которое она старалась предотвратить, прилагая все усилия в течении прошлых двух недель!
Это было так приятно, развлечение с красивым молодым иностранцем - хотя именно иностранного в нём было так мало, и в речи, и в манерах, и в одежде - всё было в нём весьма прилично и хорошо, да и прекрасная погода к тому располагала, и помогала ему.
Особенности внешности Фрица, тёмные волосы и великолепные глаза, нравились ей больше, чем она готова была признать, но она полностью проанализировала свои чувства более двух недель назад и поделилась с Зарой, когда они вдвоём долго обсуждали личные качества Фрица. Она имела, как и выразилась в разговоре с сестрой, "столько же намерений выйти замуж за Фрица, сколько и о бракосочетании с пришельцем с Луны".
Она призналась себе, однако, что будь его положение в обществе столь же хорошим, как у Хью Фитерстоуна, она предпочла бы его последнему, но, поскольку, обстоятельства сложились иначе, то шансы Хью явно перетягивали, и её сестра и брат отлично понимали это, и были с этим оба вполне согласны. Был только один пункт в этих рассуждениях, который беспокоил её ум, и это было его поведение в той ужасной ситуации, в которую они оба попали, и его готовность пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти её - совершенно по-дурацки. Но, в конце концов, это могло быть простой ошибкой: он никогда и ничего не говорил об этом, или практически не упоминал в той или иной форме. Это могло быть простым заблуждением Фриснера.
359).
Предложение, которое последовало так неудачно, против её воли, когда она хотела лишь ни к чему не обязывающего общения с ним, создало неудобную ситуацию. Но она убедила себя, что приняла разумное решение в интересах счастья их обоих. Представить себя женой управляющего иностранного отеля! Без сомнения, ей пришлось бы вести учётные книги. Абсурдная идея!
Она высвободила свою руку из руки Фрица и повернулась к нему.
"Фриц," - начала она с некоторой торжественностью, - "я собираюсь поговорить с вами очень серьёзно."
Тон её заставил его лицо закаменеть, и краски поблекли на нём.
Он ничего не ответил, но ожидал следующих её слов с бОльшим страхом, чем в тот момент, когда он выслушивал смертный приговор от судьи.
"Не думайте," - продолжила Этель, - "что я не ценю в высочайшей степени предложение, сделанное вами," - это была весьма популярная литературная формулировка, которую она позаимствовала из одного модного романа: "Дело в том, что наши общественные положения слишком различны - это факт."
"Наши положения!" - повторил Фриц ошеломлённо.
360).
"Я повторяю, Фриц," - продолжила она, - "если бы мы были равны по общественному положению, мой ответ был бы другим. Но прежде, чем я его дам, я хочу, чтобы вы выслушали меня в течении нескольких минут. Сейчас, только взгляните на меня."
Он делал это большую часть из трёх прошедших недель, но сделал это и сейчас, когда она предложила ему. Он видел перед собой симпатичную девушку в вечернем кремовом платье, на которое был наброшен тёплый зимний шикарный плащ, который подчёркивал её эффектность. Но в глазах её он не увидел любовного отсвета, а это было всё, что он искал, но не нашёл.
"Вы знаете," - продолжила Этель, - "что я выросла в окружении достатка и роскоши?"
Он кивнул.
"Вы думаете, что я смогу быть счастлива, если окжусь в худшем положении?"
"Нет," - ответил он быстро, - "я вовсе не намерен предложить вам ничего подобного."
Она сделала паузу и запахнула поплотнее плащ с царственной грацией, приняв позу оскорблённого достоинства. Он должно быть идиот, думала она, чтобы сравнить её общественное положение и состояние с положением какой-нибудь жены жалкого владельца гостиницы.
361).
"И всё же вы просите меня," - продолжила она, пронизывая его взглядом, - "согласиться на ваше предложение, принести своё будущее в жертву?"
Прежде, чем ответить, он колебался одно мгновение.
"Я готов пожертвовать ради вас очень многим," - произнёс он после короткой паузы.
Выражение её лица резко изменилось.
"Я не буду изображать, что поняла вас неправильно, Фриц," - сказала она мягко. "Вы героически вели себя на суде."
"Нет, нет, нет!" - ответил он быстро: "Я даже в мыслях этого не держал. Я имел в виду нечто совсем другое."
"Я верю, так же, как и другие, что вы отказались говорить на суде, потому, что посчитали меня виновной, и думали, что если бы вы попытались оправдаться, то тем самым обвинили бы меня. Скажите мне, это так?"
"Вы настаиваете, чтобы я ответил?" - спросил он.
"Да".
"Тогда я отвечу, что это правда. Я был готов отдать свою жизнь за вас, и готов это сделать и сейчас."
362).
Она схватила его руку и страстно сжала её. Он склонился к её руке и нежно её поцеловал.
"Вы очень храбрый человек," - сказала она, - "но я не стою того. Но почему вы не перестали любить меня, если подумали, что я виновна?"
"Я люблю вас очень глубоко," - ответил он. "Моя любовь оправдала вас и сделала невиновной."
"Вы всё ещё полагаете, что я виновна, что я убила собственного отца?" - спросила она, её губы дрожали.
"Нет," - ответил он: "Я не верю в это. Я верю, что вы невинны, как ангел. О! Этель," - воскликнул он жалобно, - "будьте добры ко мне. Я так нежно люблю вас. Будьте моей женой!"
"Будьте благоразумны, Фриц," - сказала она, положив свою руку на его и пытаясь его успокоить: "Подумайте об одной вещи. Помните, что у меня есть собственность. Вы ведь не хотели бы жить на мои деньги?"
Нет, нет, нет!" - ответил он взволнованно: "У меня не было подобного намерения. Мы будем жить на мои средства."
"Тогда что случилось бы с моими деньгами?" - спросила она.
363).
Он задержался на мгновение с ответом, как будто в недоумении.
"Мы сохраним их для детей." - ответил он наконец.
Румянец проступил на её щеках.
"Благодарю вас," - ответила она надменно. Она встала с кресла, синий плащ окутывал её целиком. "Нет, Фриц," - продолжила она решительно, - "по многим причинам это не возможно."
"Вы не выйдете за меня?"
"Я не могу. Но говорю вам для утешения, что если бы ваше общественное положение соответствовало моему, я вышла бы за вас, предпочтя любому другому."
"Ах! Спасибо вам, Этель!" - сказал он: "Благодарю вас, прежде, чем покину, убитый горем...".
364).
Она протянула руку, на которой блеснуло кольцо с большим бриллиантом.
"Взгляните на это, Фриц," - сказала она: "Его подарил мне Хью Фитерстоун, и я приняла этот подарок вместе с его предложением."
Он поднялся и замер, пристально глядя на след яхты в тёмно-фиолетовых волнах. Солнечный свет, казалось, навсегда покинул небеса.
"Мой хозяин," - пробормотал он.
Она стояла рядом положив свою руку на его.
"Да, ваш хозяин," - повторила она тихо рассмеявшись: "Я уверена, что вы и сами понимаете нелепость всего этого. Я должна выйти замуж за человека, который обеспечит мне общественное положение. Хью Фитерстоун - богатый биржевой маклер и, вероятно, будет в комитете фондовой биржи. Вы понимаете абсурдность ситуации?"
Фриц подавленно глядел на фиолетовые волны, рассекаемые форштевнем яхты.
"Да," - пробормотал он про себя: "Теперь я вижу, что всё это было нелепо."
-
365).
Глава 29: Что показал Соммерсет-Хаус
Однажды утром, приблизительно месяц спустя после освобождения Фрица, инспектор Фриснер сидел в своём офисе в глубоком раздумьи, что было вполне обычным для него.
"Полное отсутствие мотивов," - бормотал он, - "это самое слабое место. Всё может пойти прахом, если мы не сможем доказать, почему совершено преступление."
Он вынул блокнот и раскрыл его.
"Интересно," - сказал он про себя, мысленно вернувшись к моменту убийства на Куинс-Гейт: "Интересно, сколько времени сэр Джон Боулджер пробыл вдовцом, и когда он женился во второй раз?"
Он посидел, раздумывая в течении нескольких минут, затем решительно встал со стула.
"Нужно сходить и взглянуть на свидетельство о первом браке!" - воскликнул он: "Этот документ я упустил из виду в Соммерсет-Хаусе, когда собирал материалы по делу. Всегда получается так, что пропустишь что-нибудь важное, и это трудно предвидеть заранее. Для нас, бедных детективов, Соммерсет-Хаус оказывается бесценным источником информации."
366).
Он надел шляпу и взял зонтик с вешалки, когда раздался стук в дверь, которая сразу же вслед за этим распахнулась. Послышался звук пыхтения и сопения, и в следующий момент крупное лицо, и круглые очки герра Флютца показались в дверном проёме.
"А! Г-н инспектор," - произнёс он, отдуваясь: "Да вы собираетесь уходить?!"
"Доброе утро, герр Флютц," - ответил Фриснер, подставляя ему стул: "Очень рад видеть вас. Что привело вас к нам снова?"
"Я хочу сказать," - повторил герр, - "что вы кажется собираетесь уходить! Почему вы его освободили? Ах!" - добавил он, плюхнувшись на стул: "Эти ваши лестницы ужасны!"
"Кого мы освободили?" - спросил Фриснер.
"Ох, проклятье!" - ответил Флютц: "Вы сегодня что-то плохо меня понимаете, Фрица Хофмана, разумеется."
"Конечно," - ответил Фриснер: "Он был освобождён ещё месяц назад по приказу министра внутренних дел."
"Министр внутренних дел," - отозвался Флютц быстро, - "он совсем дурак. Министр внутренних дел совсем ничего не понимает."
"Вам стоит пойти к нему и сказать это," - рассмеялся Фриснер, - "это будет очень полезно для всех. Но с какой стати он не должен был освобождать Фрица Хофмана? Я думал, что вы так беспокоились, чтобы правосудие по отношению к нему свершилось?"
367).
Иностранец потряс своей большой головой, поднял указательный палец и покачал им, затем вынул портсигар, открыл его и протянул Фриснеру.
"Вы не поняли ситуацию, герр инспектор," - ответил Флютц: "Дело обстоит следующим образом. Брат короля, Великий герцог Бренберг умер."
"Я знаю это," - ответил Фриснер, - "ваше королевское семейство, кажется, вымирает очень быстро."
"Да, они вымрут очень быстро," - согласился он, - "если мы их не сбережём. Анархисты очень активны в Атавии в настоящее время. У нас сейчас собралось некоторое количество беженцев из Италии. Они организовали изготовление и перевозку бомб. Я знаю абсолютно точно, что часть из них теперь находится в Лондоне, и они готовят здесь свой чёрный бизнес."
Фриснер некоторое время глядел на него удивлённо.
"Но какое отношение ко всему этому," - спросил он, - "имеет Фриц Хофман, шоффэр?"
"Никакого отношения Хофман-шоффэр," - сказал Флютц, - "не имел бы к этому делу, если бы сидел сейчас в тюрьме. Шоффэру Хофману лучше всего сейчас находиться в Паркхерсте."
368).
"Послушайте, герр Флютц," - сказал Фриснер, подумав несколько мгновений, - "почему вы так интересуетесь Хофманом?"
"Я не могу вам этого рассказать".
"Я думаю, если только рискнуть предположить..." - произнёс инспектор медленно; видно было, что его мучают сомнения, наложившие печать на его лицо, - "но на первый взгляд это кажется совершенно нелепым!"
Флютц пыхтел задумчиво, посасывая свою сигару, затем вынул её изо рта:
"Могу дать вам хороший совет, герр инспектор," - сказал он, поблёскивая стёклами своих круглых очков: "Не нужно делать скоропалительных выводов, герр инспектор, особенно вам," - добавил он: "Можно попасть в неудобное положение."
"Так вы мне ничего не скажете?" - спросил Фриснер с некоторым раздражением.
"А что вы хотите от меня услышать?" - спросил герр Флютц, многозначительно подмигивая: "Мы с вами старые воробьи, нас на мякине не проведёшь."
Он залился мелким дребезжащим смехом, который прервал внезапно, как бы вспомнив о своём достаточно высоком официальном положении.
369).
"Мой дорогой друг," - продолжил он в примирительном тоне: "Я не могу ничего сказать вам. У меня приказ министра. Я должен ему повиноваться."
"Очень хорошо, герр Флютц," - ответил Фриснер добродушно, зажигая спичку и прикуривая сигару, которой угостил его герр. "Я не буду совать нос в ваши официальные секреты."
"Я знаю, что вы добрый малый, герр инспектор," - ответил собеседник, - "и не будете подталкивать меня на преступление. Но если я попрошу вас взять некоторых из этих анархистов под наблюдение в Лондоне, вы сделаете это?"
"Я совершенно уверен," - ответил англичанин, - "что наш отдел сделает всё, чтобы помочь вашему правительству."
"Это меня вполне удовлетворяет," - ответил Флютц со вздохом, -"и я могу возвращаться с лёгким сердцем."
Они спустились вместе по лестнице и расстались на углу. Флютц пошёл в своё посольство, чтобы послать телеграммы, а Фриснер отправился в Соммерсет-Хаус, чтобы разыскать ещё одно свидетельство о браке сэра Джона Боулджера.
370).
Через некоторое время он добрался до старого холодного здания и вошёл внутрь, направившись в отдел хранения документов о рождениях, смертях и бракосочетаниях. комната была почти пуста, и он заполнил заявку и заплатил шиллинг без необходимости дожидаться своей очереди. Энергичный клерк, который знал его в лицо, принял заявку с улыбкой. Сотрудники Соммерсет-Хауса всегда были готовы помочь департаменту уголовного розыска. Эти поиски вносили некоторую пикантность разнообразия в их монотонную рутину.
Тем временем Фриснер уселся на диванчик, обтянутый кожей, и развлекался "умственными предположениями". Приблизительно через десять минут чиновник возвратился с ещё более широкой улыбкой на лице.
"Ощущение, как после порции хорошего рома, г-н Фриснер," - сказал он, весело посмеиваясь: "Неужели существовало два сэра Джона Боулджера?"
"Что-то не припоминаю," - ответил детектив: "Я никогда не слышал о других."
"Тогда этот джентльмен..." - человек бросил две тяжеленные книги, звучно шлёпнувшиеся на стол, - "этот джентльмен дважды заключал брак с интервалом в один год. Взгляните на это!"
Он открыл обе книги на страницах, заложенных листиками бумаги, и указал на две записи, по одной в каждой книге.
370-1).
Первая была копией послания, переданного из британского посольства в Париже, и свидетельствовала о заключении брака между сэром Джоном Боулджером, рыцарем, и Матильдой Гринвуд, незамужней женщиной.
Запись в другой книге была датирована девятью месяцами позже первой и гласила, что был заключён брак в храме святого Георгия на Ханновер-Стрит, сэра Джона Боулджера, рыцаря, с Лорой Стэндиш Скеффингтон, дочерью благородного сэра Рональда Скеффингтона.
Фриснер стоял, положив руки на книги, и его глаза перебегали от одной записи к другой, в то время, как вытянутые губы его, сложенные трубочкой, испускали странные звуки.
"Без хорошей порции рома не разобраться," - повторил скромный чиновник ободряюще; улыбка никак не сходила с его лица, и в глазах его застыло вопросительное выражение, как бы просящее разъяснений. "Не часто увидишь подобное, Сэр...".
Детектив не нашёл слов для объяснения ситуации. Он медленно вытащил из кармана свой блокнот, вынул из верхнего карманчика жилета авторучку и начал переписывать в блокнот записи о заключении браков из книг. Закончив копировать и вздохнув облегчённо, он рассовал блокнот и авторучку по местам, и вынув из кармана штанов монету в полкроны, сунул её в руку чиновника.
370-2).
Затем он, забрав с вешалки свой свёрнутый зонтик, вышел за двери, совершенно не обратив внимание, какова была погода. Уже выходя за дверь и перешагнув через порог, он прошептал про себя в удивлении: "Чёрт побери, никогда не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. Он жил, как двоежёнец, совершенно этого не скрывая."
-
Инспектор очень редко посещал бары, так как алкоголь мешал ему думать, да и за ланчем он никогда долго не засиживался. Обычно он захаживал в чайные. Их кругом всегда было достаточно. Он завернул в первую попавшуюся на пути и выбрал для себя пустой столик в дальнем углу. Через пару минут к нему подошла девушка в чёрном платье со свежим, цветущим лицом, и спросила, чего-бы он желал заказать. Всё, что он выбрал для себя, было, как обычно, чрезвычайно просто, а главное, недорого.
"Принесите мне, пожалуйста," - сказал он, - "большую чашку чая, хлеб и масло, а также двойную порцию малинового джема."
-
371).
Глава 30: В Париже
Инспектор Фриснер предпочитал простую, но никогда не надоедавшую ему пищу - он заказал вторую двойную порцию джема.
Наконец, отодвинув опустошённую липкую тарелку подальше, он вынул блокнот.
"Теперь," - пробубнил он под нос, - "надо найти следы Матильды Гринвуд. С чего я начну?" Он обдумывал несколько ходов. Внезапное решение сформировалось как-бы само собой.
"Магазин Боулджера, разумеется," - пробормотал он невнятно: "Старые сотрудники могут кое-что знать о ней."
Через несколько минут, оплатив свой счёт и дав на чай швейцару, он уже мчался в наёмном экипаже на Оксфорд-Стрит. Подъехав к самому входу великолепного здания, монументальная вывеска на котором гласила: "Боулджерс Лимитед", он отпустил кэб и, проявив немалую сообразительность, безошибочно направился к той его части, где находились офисы дирекции. Здесь он спросил, на месте ли г-н Мак-Каллок, генеральный директор, и был немедленно принят, представ перед совершенно лысым, но с рыжими бакенбардами, джентльменом в его кабинете, которому и представился, как детектив из Скотланд-Ярда.
372).
Когда г-н Мак-Каллок, несколько ошарашенный неожиданным визитом, спросил, чем он может быть полезен, Фриснер задал ему несколько вопросов.
"Я прошу вас, г-н Мак-Каллок," - начал он, - "рассказать мне всё, что вы знаете относительно персоны по имени Гринвуд."
Г-н Мак-Каллок откинулся назад на стуле, сцепив пальцы и, глядя на потолок, углубился в недра своей памяти.
"Гринвуд?" - повторял он: "Гринвуд, Гринвуд?"
Это имя, казалось, расшевелило долгие, но безуспешные воспоминания.
"Да," - произнёс он после длинной паузы, - "я вспомнил эту фамилию. У нас был служащий по фамилии Гринвуд. Конечно, вы должны понять, г-н Фриснер, что у нас здесь работает несколько сот человек, и очень трудно вспомнить, если нет возможности соотнести имя человека с какими-либо обстоятельствами, которые могли бы напомнить о нём. Кем мог бы быть этот человек?"
"Персона, которая меня интересует," - ответил инспектор, - "это мисс Гринвуд."
"Ах вот как!" - воскликнул г-н Мак-Каллок сразу. "Мисс Гринвуд, разумеется! Она была в отделе верхнего платья. Сейчас я вызову менеджера этого отдела, который служит в фирме много лет, и я не сомневаюсь, что он сможет рассказать вам о ней всё."
373).
Он снял трубку телефона, стоявшего на столе, и позвонил в отдел, попросив его главу немедленно прибыть.
Через несколько минут появился маленький человечек совершенно французского вида, но с типично английской фамилией Симпсон.
"Вы помните мисс Гринвуд, из вашего отдела?" - спросил шеф. "Этот джентльмен желает навести о ней справки."
"Помню ли я мисс Гринвуд, Сэр...?!" - переспросил г-н Симпсон с сильнейшим акцентом кокни: "Я думаю, что такую особу невозможно забыть. Она была лучшей манекенщицей из тех, что у нас когда-либо были, а это говорит о многом! Она, насколько я в курсе, дочь пастора из юго-западной части Англии."
"Не скажете ли вы, когда она уехала отсюда?" - спросил Фриснер, вынимая блокнот: "И знаете ли вы, где она теперь?"
"Позвольте, позвольте..." - подумал немного Симпсон, - "она уехала отсюда приблизительно шесть лет назад. По слухам, она ушла на сцену. У неё была такая прекрасная фигура, Сэр... Мисс Гринвуд... просто великолепная фигура. Нет," - закончил он, - "я не имею ни малейшего представления, где она теперь, Сэр...".
374).
"Можете ли вы назвать мне её нынешнее имя?" - спросил Фриснер.
"Этого я не могу вам сообщить, Сэр... прошу прощения," - ответил он.
"Я думаю, что мы сможем найти его в книге учёта выдаваемой заработной платы," - предположил г-н Мак-Каллок: "Я позвоню в офис кассира."
"Не можете ли вы сообщить мне полное имя мисс Гринвуд, которая работала у нас манекенщицей шесть лет назад?" - спросил он.
Им пришлось долго ждать, и когда, наконец, ему ответили, он повторил: "Матильда."
"Спасибо, Сэр..." - ответил Фриснер: "Больше не стану вас задерживать."
Менеджер отдела готовой одежды вышел из кабинета, но Фриснер, выйдя через пару минут, увидел его у двери офиса:
375).
"Прошу прощения," - начал г-н Симпсон, - "но есть одна вещь, о которой я хотел бы рассказать вам по секрету. Я не хочу, чтобы г-н Мак-Каллок услышал об этом. Вот что я имею рассказать вам: через шесть месяцев после того, как мисс Гринвуд покинула нас, случилось мне быть в театре на развлекательном шоу, с женой. Мы сидели в партере. Сейчас г-жа Симпсон сидит дома, но раньше мы служили в отделе готового платья вместе. Я женился на ней еще тогда, когда мисс Гринвуд также работала там. Она подарила нам на свадьбу фарфоровый чайник для заварки. Мы были с ней хорошо знакомы, поэтому не могли ошибиться тем вечером, в театре, когда увидели её.
Когда занавес был уже поднят, но некоторые опоздавшие зрители ещё входили, в одну из лож возле сцены вошёл сэр Джон Боулджер и, как вы думаете, кто же был с ним? Это была мисс Гринвуд!"
"Удивительно! Мы с женой едва усидели на своих местах! Сэр Джон, он хоть и сидел в глубине ложи, но нам его было отлично видно, а узнать его было легко, так как мы видели его тысячу раз, почти каждый день нашей жизни здесь. Мисс Гринвуд, она была прекрасно одета, буквально вся усыпана блистающими бриллиантами. Никогда не думал, что она может выглядеть такой красивой, хотя она всегда была очень симпатичной девушкой, пока работала с нами. У неё были прекрасные большие синевато-серые глаза и роскошные каштановые волосы."
376).
"А не сумеете ли вы," - спросил инспектор Фриснер, вынув руку из кармана, - "узнать её на портрете, если вам её покажут?"
"Без всяких сомнений!" - ответил г-н Симпсон: "Я обязательно узнаю её в любом случае."
Фриснер достал страницу, вырванную из модного женского журнала. Это была фотография, сделанная на приёме при дворе, и напечатанная в журнале. Он сунул лист под нос менеджеру.
"Это она!" - воскликнул маленький человечек, захлопав в ладоши: "Я узнал бы её где угодно. Но мой бог! Как она шикарна!"
-
Фриснер сидел в своём кабинете, в тот же день, после полудня. Перед ним на столе лежало расписание поездов, а рядом - копия свидетельства о браке сэра Джона Боулджера с мисс Гринвуд.
"Париж," - бурчал он под нос, - "Париж, это будет следующий шаг. Отель "Дю Принц", Итальянский бульвар. Отель, в котором останавливался сэр Джон Боулджер во время заключения брака, что очевидно - этот адрес указан в свидетельстве о браке, так же, как и отель "Аврора", адрес леди, и этот отель находится прямо напротив, если я не ошибаюсь. Хорошо, мы посмотрим," - заметил он, складывая сертификат: "Я выеду ночным почтовым поездом."
377).
Следующее утро застало инспектора Фриснера в кабинете менеджера Принц-Отеля на Итальянском бульваре в Париже.
"Помню ли я г-на Боулджера?" - воскликнул любезный француз, который, несмотря на его коротко остриженные и расчёсанные на пробор волосы, и завитые кончики усов, говорил по-английски так, как будто родился в Уайтчепеле. "Разумеется. Как можно забыть его и его свадьбу?" Менеджер откинулся назад и обнажил ряд белых зубов сердечно рассмеявшись.
"Что такого экстраординарного случилось на его свадьбе?" - усомнился Фриснер, довольный, что они так скоро перешли к сути дела.
"О! Это было нечто!" - продолжил управляющий: "Они вместе прибыли в Париж. Он остановился здесь, а она поселилась через улицу, в "Авроре", владелец которой - мой друг."
"Целый день пожилой г-н Боулджер бегал взад и вперёд между нашим отелем и "Авророй", с цветами и фруктами, и со всем, что только могло прийти ему в голову. О! Это была такая восхитительная женщина!" - воскликнул разгорячившийся француз: "У неё была прекрасная фигура и красивые голубые глаза, и каштановые вьющиеся волосы!"
Менеджер вздохнул вспоминая.
378).
"Притормозите немного," - сказал Фриснер: "Вы совершенно уверены, что это был именно г-н Боулджер?"
"Без всякого сомнения!" - ответил менеджер: "Кто же ещё? Вы сами можете посмотреть в книге регистрации прибывших: "Г-н Джон Боулджер, торговец, Чипсайд, Лондон."
"Благодарю вас," - ответил Фриснер, делая запись в блокноте: "Я бы хотел услышать побольше подробностей о свадьбе."
"Он, очевидно, слишком унизил здесь свой титул," - добавил он про себя.
"О! Свадьба! Разумеется!" - продолжил француз. "Они заключили брак в посольстве, спустя приблизительно три недели после того, как прибыли, и был дан превосходный свдебный завтрак с огромным тортом. Здесь, и в особо заказанном зале! Затем они отправились в свадебное путешествие в Венецию, чтобы провести там медовый месяц."
Менеджер ещё раз весело и сердечно рассмеялся. "Теперь начинается самое забавное," - продолжил он: "Менее, чем через неделю, они вернулись снова. Он - сюда. Она же поселилась опять в "Авроре". Это было черезвычайно забавно наблюдать," - продолжал француз восторженно - "видеть, как старый г-н Боулджер каждый день устремлялся в "Аврору", чтобы убедить свою жену переехать сюда и жить с ним.
379).
Она категорически отказывалась сделать это! Мой друг, владелец "Авроры", сказал мне, что сцены в её номере были ужасны. Но ничто не смогло убедить её переехать сюда и жить вместе с ним. Ситуация там настолько ухудшилась, что мой друг подумывал, что ему придётся попросить её съехать. Он сам видел, как мадам Боулджер угрожала своему старому мужу одним из тех ужасных стеклянных венецианских кинжалов, которые она купила в Италии во время медового месяца!"
Фриснер продолжил:
"Ваш друг всё ещё является владельцем "Авроры"?" - спросил он менеджера взволнованно.
"Совершенно верно!" - ответил тот: "Он ведёт дело очень успешно, и я полагаю, что скоро сделает себе состояние."
"И как пара уладила эти вопросы?" - спросил детектив.
"В конце концов," - продолжил менеджер, - "по совету моего друга, они обратились к англичанину с Рю де ла Пэ, и он решил проблему. Они разошлись."
"Они разошлись?!"
"Да. Г-н Боулджер вернулся в Англию, а его бывшая жена отправилась в Швейцарию."
380).
"Не будете ли вы так любезны, дать мне имя этого английского адвоката с Рю де ла Пэ?" - спросил Фриснер.
"Разумеется! - Это г-н Джордж Робинсон, его контора на углу бульвара."
"Благодарю вас," - сказал Фриснер: "Теперь у меня остался только один вопрос. Взгляните на эти фото. Вы узнаёте на них кого-либо?"
Он положил журнальный лист и фотографии перед управляющим.
"Да," - ответил менеджер, указывая на фото: "Это г-н Боулджер, а это," - добавил он, очень галантно послав воздушный поцелуй в пространство, - "мадам, его красивая непослушная жена."
На журнальной странице была помещена фотография г-жи Хьюберт Беоклерк в придворном платье, сделанная на приёме в королевском дворце.
-
381).
Глава 31: Пачка писем
Фриснер отправился прямиком к английскому адвокату на Рю де ла Пэ, и после представления верительных грамот, спросил его, оформлял ли он приблизительно шесть лет назад развод сэра Джона Боулджера и леди Боулджер.
Адвокат сразу заявил, что сделал это, но несколько заколебался, когда детектив попросил показать копию документа. Однако, после того, как Фриснер предложил направиться для уточнения в посольство, объявив при этом о смерти сэра Джона Боулджера и об обстоятельствах, сопутствовавших этому событию, адвокат предъявил соглашение о разводе.
В нём сэр Джон Боулджер выражал своё полное согласие и удовлетворение относительно тех расходов, которые он понёс за время их брака, и которые, согласно приложенному списку, доходили до сорока тысяч фунтов, невзирая на то, что супруга сохранила в браке целомудрие и оставила для себя фамилию Доусон по собственному выбору, вместо того, чтобы сменить её на Боулджер. За бывшей супругою также оставалось право использовать титул "леди", причём независимо от того, будет ли она носить фамилию Боулджер или Доусон. Наконец, по взаимному согласию, факт заключения брака должен был оставаться в секрете.
382).
Сняв копию с этого документа, Фриснер отправил его почтой на адрес своего департамента, и, после этого, сел в поезд, и, доехав до Гавра, вечерним пароходом вернулся в Лондон.
К полудню следующего дня он уже сидел в своём кабинете, предварительно приняв холодную ванну для бодрости, и погрузился в работу. Именно в этот момент к нему ввалился герр Флютц, раскрасневшийся и возбуждённый.
"Ох уж эти анархисты," - пожаловался он: "Задали сегодня утром нам с сержантом Бенсоном работы. Мы гоняемся за ними по всему Лондону в авто. Они, тоже в авто, следили за Хофманом."
"Сегодня должно было состояться очередное шествие демонстрантов," - заметил Фриснер: "Вы, случаем, не приняли ли в нём участие?"
"Мы оставили их далеко позади," - внёс поправку Флюц: "Мы держались от них подальше и только наблюдали. Мы устраивали наблюдательные посты в кабаках. Мне пришлось в это утро выпить шесть кружек пива, переходя из одной пивной в другую и ведя наблюдение."
"Почему вы следите за этими людьми?"
383).
"Нам нужны только двое из этой компании," - объяснил Флюц уклончиво, - "Итальянец и один мой земляк по имени Плаф. Он ходит в подручных у итальянца. Я не знаю, есть ли при них бомбы, или нет. Дело в том, что эти бомбы, имеющие большую взрывную силу, настолько малы, что, что некоторые из них вполне можно носить в кармане жилета."
"Хорошо, я вовсе не прошу вас раскрывать мне какие-то тайны, герр Флюц," - сказал он сухо: "Я могу чем-либо помочь вам сегодня?"
"Да, я хотел бы просить у вас ещё одного человека, в дополнение к Бенсону. Я оставил его следить за ними на площади в Сохо, пока они там обедали."
"Очень хорошо," - ответил инспектор, быстро написав записку с распоряжением. "Я выделю вам ещё одного человека. Только пообещайте мне одну вещь, герр Флюц."
"Разумеется, друг мой. И что это?"
"Старайтесь не подставлять моих людей под взрывы, если это только будет возможно. Таких хороших людей, каких я вам даю, у нас очень мало."
384).
Герр заметил искорки в глазах Фриснера и некоторое время молчал; он почесал за ухом грязноватым пальцем, затем сунул руку в карман и, вынув очень толстую немецкую сигару, сунул её под нос Фриснеру.
"Не желаете ли закурить, мистер инспектор?" - сказал он, протягивая руку: "Я верну ваших людей целыми и невредимыми, это я вам обещаю." С этими словами он выпустил огромное облако густого табачного дыма и покинул кабинет.
Фриснер посвятил следующие полчаса написанию некоторых служебных бумаг и отчётов. Едва он успел закончить последний лист и положить авторучку, как дежурный полицейский принёс ему письмо, только что доставленное почтальоном.
Он вскрыл письмо и прочитал его с явным интересом:
"Карлтон-Клуб, Пэлл-Мэлл. Четверг.
Дорогой инспектор! Я был бы вам очень обязан, если бы вы нашли время посетить меня этим вечером в "Особняках Принц-Альберт". Я очень нуждаюсь в вашей помощи по одному важному для меня вопросу. В девять вечера, если вас устроит это время, я буду ожидать вас. Хочу добавить, что вопрос этот связан с известным вам жёлтым бриллиантом.
С уважением, Хьюберт Беоклерк."
385).
"Некоторым это показалось бы чудом," - заметил инспектор: "Я предпочитаю называть это удачной комбинацией обстоятельств."
В этот момент раздался стук в дверь. И в ответ на его: "Входите!", дверь открылась и вошёл сержант Смарт.
"Я встречался снова вчера вечером с Аннет Люпин, горничной г-жи Беоклерк, Сэр..." - сказал он: "И она показала мне, что якобы нашла в старом платье своей хозяйки. Но что-то мне не очень ей верится. Сдаётся мне, что она просто стащила это из какого-то сейфа, или тайника, о котором она случайно узнала. Мне пришлось отдать ей пятёрку, прежде, чем она уступила мне пакет, и пообещать ещё полкроны, если всё это пригодится. Но я не думаю, что вы станете возражать, прочитав письма. Я взял на себя смелость и просмотрел пачку сам. Это письма покойного сэра Боулджера г-же Беоклерк, посланные ей ещё до того, как она вышла замуж за своего нынешнего мужа."
Фриснер с нетерпением взял небольшую пачку писем у своего подчинённого и быстро их просмотрел. Там были письма, написанные за несколько лет, но интересными оказались последние три. Другие были главным образом поздравлениями на рождество и в дни рождения г-жи Доусон, и, очевидно, сопровождались соответствующими чеками. Там было написано следующее:
386).
"Дорогая Матильда, поймите раз и навсегда, что я никогда не смогу принять и одобрить ваше предложение посетить церемонию вашего бракосочетания с г-ном Беоклерком. Я встречался с ним иногда и по делам, и в обществе, и у меня сложилось очень высокое мнение об этом человеке, и о его характере. Я полагаю, что нельзя обманывать такого высоконравственного, честного и благородного человека, и джентльмена, и разрушать его жизнь, и будущее.
Если же вы станете упорствовать, продолжая осуществление своих намерений, как вы заявляете, то у меня не будет никакой другой альтернативы, как открыть ему глаза. После этого все ваши планы по заключению брака рухнут, просто потому, что этот брак будет незаконным.
Ваш Джон Боулджер."
Письмо было отправлено из его офиса на Оксфорд-Стрит за десять дней до его убийства.
Фриснер отложил письмо и повернулся к сержанту Смарту.
"Вы должны сегодня вечером в девять часов прибыть вместе с ещё одним человеком в штатском, с Робинсоном, например, он вроде вас, привык к общению с женщинами, к главному входу в этот особняк на Принц-Альберт. Вы войдёте внутрь, как только я махну носовым платком из любого окна квартиры г-на Беоклерка."
387).
Оба полицейских обменялись взглядами, сержант Смарт ответил: "Есть, Сэр...", чётко развернулся кругом и вышел.
Оставшись один, Фриснер открыл ящик письменного стола, вынул пачку плотно исписанных листков бумаги, над которыми он работал до того, добавил новую информацию и положил в общую пачку письмо сэра Джона Боулджера г-же Доусон, прикрепив его медной скрепкой, и отложил всю пачку в сторону.
"Теперь всё готово," - заметил он почти бодро, - "с этим можно идти в суд."
Он сунул руку в ящик снова и вынул лист бумаги голубоватого цвета: "И есть ордер," - добавил он: "Всё готово." Он сделал паузу и повторил последние слова задумчиво, поглаживая подбородок: "Всё готово. Ах!" - добавил он, покачав головой: "Какая жалость, такая прекрасная женщина! Такая красавица! И так влипла!" Он продолжал качать головой, сложив ордер и сунув его в верхний карман, и вложив пачку листов бумаги в длинный казённый конверт. "Я не знаю, какое дело у г-на Беоклерка может быть ко мне," - продолжил он, - "но я знаю, что у меня будет ужасная история, которую мне придётся рассказать ему. Помоги ему боже! Это может убить его!" Он запечатал длинный конверт и отправил его с посыльным. Затем, глубоко засунув руки в карманы штанов, подошёл к окну и долго смотрел в него, тихо посвистывая. "Интересно," - пробормотал он себе под нос, прерывая свист, - "когда женщины, наконец, поймут, что хранить старые письма, это большая глупость?"
-
388).
Глава 32: Месть!
"Это вся история, заверяю вас, Хьюберт," - ответила г-жа Беоклерк, переводя свои прекрасные глаза со своего мужа на Хью Фитерстоуна, сидевшего между ними в столовой дома на Принц-Альберт. Обед затянулся, но, наконец, вежливый дворецкий покинул их, и Мона Беоклерк только что завершила рассказ, в котором изложила мужу все события, связанные с сокровищами.
"Да," - отметил Хью Фитерстоун, - "так сказать, партия окончена! Я очень рад, Беоклерк, что Мона решила всё вам рассказать..."
Г-н Беоклерк ответил со вздохом облегчения и сняв пенсне с носа изящным движением, как он это обычно делал, начиная выступление в суде:
"Конечно, я очень рад, что вы мне всё рассказали," - начал он, - "это меня весьма успокоило по многим вопросам, которые заполняли мою голову недостойными подозрениями и сделали мою жизнь адом в течении многих последних месяцев."
"Конечно," - продолжил он, - "это был весьма глупый поступок, об этом не может быть двух мнений, и к тому же очень опасный."
"Почему же опасный?" - спросила его жена.
"Почему, моя дорогая?" - переспросил он нежно: "Вас обоих могли арестовать."
389).
При этих словах она побледнела.
"Почему?" - спросила она с сомнением в голосе.
"Я не адвокат по уголовным делам," - ответил он, - "слава богу! И я не знаю многих подробностей этой части законодательства, но вас обоих могли арестовать за незаконное получение чужой собственности. Обычные люди не могут владеть королевскими регалиями, а тем более носить их без риска, что им будут заданы вопросы, где и от кого они их получили." Г-н Беоклерк откинулся на спинку стула и рассмеялся, как будто некая весёлая мысль только что пришла ему в голову.
"Честное слово!" - воскликнул он: "Я никогда не слыхал ни о чём подобном. Аренда дома и прорытие тоннеля в недра земли из сада за домом?!"
Он долго и довольно нервно хохотал, и так заразительно, что к его смеху присоединились и его собеседники.
"Разумеется," - продолжил Хьюберт Беоклерк, - "вы не сможете оставить всё это у себя. Правда, можно попытаться доказать, предъявив старинные бумаги, что деньги и драгоценности были в собственности вашего предка, Фитерстоун, но ваши права представляются мне сомнительными. Сокровище принадлежит короне и было отдано старому Джону Фитерстоуну королём Джеймсом-II на временное хранение. Оно должно быть возвращено."
390).
"Кому?" - спросил Фитерстоун.
"Короне. Его нужно отправить в Королевскую канцелярию," - ответил Беоклерк.
"Что касается меня," - ответил Фитерстоун, - "я буду только рад избавиться от него, хотя оно было предоставлено мне фортуной. Я пока не сбыл с рук все старые гинеи, но придумал, как провернуть это дело и заработать на нём. Результат первой попытки несколько обескуражил меня. Я всё же разъясню, что это собой представляет: реальная стоимость их к настоящему времени учетверилась и продолжает расти. Вы можете из этого понять, что я вполне могу позволить себе возвратить номинальную стоимость оставшихся старых гиней и тех, что я уже давно реализовал - хотя надеюсь, что моя удача не покинет меня вместе с этим. Что касается драгоценностей, за исключением тех, что я подарил другу - не представляющих собой большой ценности, то они хранятся у моего банкира с тех пор, как я их заполучил."
391).
"Сумму, которая досталась мне в старых монетах, может и придётся отдать," - снизошла г-жа Беоклерк: "Я продала их. Что касается драгоценностей, то всё, что осталось от них, я могу отдать, но некоторые я обменяла. Что же касается моего бедного бесценного жёлтого алмаза," - добавила она трогательно, а она теперь всегда говорила о нём, как о потерянном дорогом покойном ребёнке, - "я никогда больше не увижу его в этом мире, я убеждена в этом. Ах!" - вздохнула она тяжело, и глаза её наполнились слезами: "Это был такой красивый, такой чудесный камень! Я никогда уже не смогу увидать другого, подобного ему."
"Нет," - ответил её муж сухо, -"Должен заметить, исходя из того, что говорил Фриснер, камень пропал вовсе не навсегда. Он просто вернулся к тем людям, которым принадлежал изначально. Так скорее всего и произошло. Возможно, что это наилучший выход."
"Мир полон разлук и расставаний," - добавила Мона, снова заливаясь слезами: "Аннета ушла от меня утром, прихватив некоторые из моих, правда не очень дорогих, драгоценностей, и десятифунтовую банкноту в придачу. Сразу после того, как ей заплатили, к тому же!"
392).
"Пусть уходит," - заметил её муж раздражённо, - "вы дёшево отделались. Это была плохая идея, нанять подобную особу. После возвращения во Францию она неизбежно попадёт в тюрьму, самым естественным образом, следуя по этому пути. Кстати, о Фриснере," - продолжил он, - "что-то мне вспоминается в связи с ним. Вчера вечером, после того, как Мона рассказала мне подробности этой истории, мне пришло в голову, что будет лучше действовать быстро и решительно, и в первую очередь стоит обратиться к властям. Другими словами, впрячь их как можно скорее. По этой причине я попросил, чтобы инспектор Фриснер прибыл ко мне этим вечером и изложил, приватным образом, что он думает по этому поводу."
"Ох! А это так необходимо, дорогой?" - усомнилась его жена несколько раздражённо.
"Я думаю, что да," - ответил он решительно: "Разговор с инспектором Фриснером будет вполне конфиденциальным, и никто ни в чём не будет обвинён. Если проблема и возникнет, то не с его стороны, и к этому также нужно быть готовыми."
Мона Беоклерк лишь пожала плечами, достала сигарету и прикурила.
"Да, я думаю вы совершенно правы, Беоклерк," - сказал Фитерстоун несколько нервно: "Я последую вашим советам...".
393).
В этот момент вошёл дворецкий и, извиняющимся тоном, за то, что потревожил без вызова, обратился к хозяину дома:
"Инспектор Фриснер, Сэр..." - сказал он.
"А! Инспектор Фриснер," - повторил г-н Беоклерк с улыбкой: "Проводи его в библиотеку, Баррет."
"Я взял на себя смелость провести его туда сразу, Сэр..." - рискнул признаться тот.
"Очень хорошо, скажите ему, что я подойду через минуту. И - Баррет!" - добавил он, когда дворецкий был уже в дверях: "Подай туда виски и содовую, и ящик сигар."
"Да, Сэр...".
Хьюберт Беоклерк поднялся из-за стола с улыбкой.
"Теперь я попытаюсь расставить всё по своим местам, выручить вас обоих, таких непослушных..." - сказал он шутя: "И советую вам больше никогда не повторять подобных шалостей!"
394).
Лица обоих выражали раскаяние и обещание того, что ничего подобного больше никогда не повторится, но что-то в их глазах не позволяло в это поверить. направляясь к двери, Хьюберт остановился и взглянул в прекрасное лицо жены. Любящий взгляд его отметил обычный румянец на её щеках; с тем он и покинул комнату.
Хью Фитерстоун поднялся и выглянул в окно
"Это Хофман!" - воскликнул он, вынимая часы: "Очень пунктуален, минута в минуту. Он - настоящее сокровище!"
"Это твой шоффэр-джентльмен?" - спросила Мона скорее тревожно: "Мне бы очень хотелось поговорить с ним об этих приключениях!"
"Он не очень любит вспоминать об этом," - ответил Хью: "Он никогда мне ничего не рассказывал об этих событиях."
Мона подошла к окну и положила руку ему на плечо
"Хью!" - воскликнула она, - "Почему бы не попросить его подняться сюда, не угостить ли его стаканчиком вина и сигарой? Мы приятно провели бы время, пока Хьюберт разговаривает с тем неприятным детективом."
395).
"А как же авто?" - спросил Хью.
"Он может загнать его во внутренний двор, а швейцар присмотрит за ним," - предложила она.
"Хорошо," - ответил Хью: "Я не возражаю, если ваш муж не против."
"Я уверена, что он не станет возражать," - ответила она: "Он глубоко сочувствует ему."
"Тогда очень хорошо," - сказал Фитерстоун: "Я спущусь вниз и позову его. Спасибо тебе, Мона, за доброе к нему отношение. Он на редкость хороший парень."
Стояла прекрасная ясная летняя ночь. Небо было окрашено в сине-зелёные тона.
Мона наблюдала, пока он не спустился, видела, как он разговаривал с Фрицем, и как автомобиль потом въехал во внутренний двор. Она заметила нескольких мужчин, которые бездельничали на противоположной стороне улицы около Садов. Двое из них были очень похожи на иностранцев и курили сигареты. Затем, через несколько минут, Хью вернулся вместе с шоффэром, который был весьма красивым молодым человеком.
396).
Фриц был одет в серый костюм. Единственное, что выдавало в нём шоффэра, были его ноги: он был обут в кожаные ботинки с высокими крагами. Его тяжёлое длинное пальто с медными застёжками, которое он всегда носил при выезде ночью, и его плоская кепка остались на стуле в коридоре, возле столовой.
Он сел на стул рядом с г-жой Беоклерк, предложившей ему выбрать сигару и наполнившей ему стакан из графина, который она затем поставила рядом с ним, одновременно разглядывая его с нескрываемым любопытством и повышенным интересом.
Она решила, что он очень красив, но отметила седину в его волосах, что явно не соответствовало возрасту, но напоминало о тех трагических событиях, которые ему пришлось пережить.
Он был человеком, которого она практически обрекла на жестокую смерть, хотя достаточно было лёгкого движения пальца, чтобы спасти его, так как она знала лучше кого бы то ни было, что он был совершенно невиновен.
397).
Не то, чтобы его нынешний вид, с поседевшими волосами и резкими линиями у рта, придававшими его красивому лицу печальный вид, привёл её в смущение. Напротив, для неё это было всего лишь ещё одним подтверждением популярного правила, что всегда следует "позволять событиям идти самим собой, и в результате всё сложится так, как и должно случиться". Хотя именно она способствовала тому, что он так долго находился под угрозой виселицы, и не сделала ничего, чтобы спасти его, она глядела на него вполне спокойно, и её сердце совершенно не было затронуто никакими сомнениями, для неё всё это было в порядке вещей.
Он сидел покуривая и ведя лёгкий непринуждённый разговор ни о чём, но избегая всяческих упоминаний о своём пребывании в тюрьме. Она предприняла две или три попытки перевести разговор на интересующий её предмет, но он мягко уходил от прямого ответа, говоря о чём-либо ином. Она прикурила сигарету и только смотрела на него сквозь выпускаемый дым, так как её утомляла беседа ни о чём и о моторах, и авто, которые её совершенно не интересовали, хотя она и умела управлять автомобилем.
398).
Тут она подумала о своём муже и детективе, и начала задаваться вопросом, о чём они так долго говорят?
"Я думаю, Хью," - сказала она громко, - "что мне стоит пойти выяснить, чем так долго задерживает Хьюберта этот утомительный г-н Фриснер. Не провожайте меня, г-н Хофман," - сказала она Фрицу, который также вскочил с места: "Я вернусь через минуту. И, Хью," - добавила она, - "мне бы хотелось, чтобы вы заказали нам немного виски с содовой."
Она улыбнулась им и вышла.
Фриц Хофман, глядя на её красивое лицо, которое казалось ещё более прекрасным, будучи освещено сладкой улыбкой, и не подозревал, какое воздействие на его судьбу оказывали эти серо-голубые глаза и тёмно-алые губы.
Она покинула столовую и направилась по коридору изящной и лёгкой походкой, присущей многим молодым, сильным и здоровым женщинам.
Она заметила длинное пальто Фрица, лежавшее на стуле, и плоскую кепку поверх него, и улыбнулась пришедшей ей в голову идее разыграть и развлечь шоффэра, сидевшего за столом в её столовой.
399).
Она подходила к двери библиотеки, которая открывалась во вне, чтобы не уменьшать внутреннего пространства комнаты. В этот момент она услышала несколько приглушённый скрипучий голос, явно не принадлежащий её мужу.
Её охватило любопытство, и мягко повернув ручку двери, она приоткрыла её примерно на дюйм, зная, что это вполне можно сделать, оставаясь совершенно незамеченной, так как тяжёлые шторы, висевшие по обе стороны двери скрывали её. Звук голоса стал при этом совершенно отчётливым. Детектив говорил мужу, вид которого совершенно изумил её. Хью слушал, поставив локти на стол и закрыв лицо руками, каждое слово, произнесённое Фриснером, совершенно ясно и отчётливо доносилось до неё.
"Не может быть и тени сомнения, г-н Беоклерк," - сказал он, - "что ваша жена, назвавшись г-жой Уиллоуби, получила разрешение на осмотр дома, находящегося через две двери от того, в котором жил сэр Джон Боулджер. Она добилась такого доверия смотрителей этого дома, постоянно посещая его и каждый раз давая им денег, что они позволили ей свободно ходить по пустому дому.
400).
Зная привычки сэра Джона, и то, что он регулярно спит после ланча, и в доме при этом совершенно тихо, и всё замирает, она составила план: войти в дом, воспользовавшись чердачной дверью, прокрасться вниз по лестнице, расположение которой ей было хорошо известно, а в это время все слуги всегда обедают, нанести удар спящему сэру Джону, и вернуться той же дорогой назад. При этом она спрятала рукоять сломанного кинжала в дымоходе камина в комнате мисс Этель Боулджер, мимо которой проходила. Её плану помогло то, что дверь на крышу постоянно оставалась не запертой, что она, без сомнения, выяснила за несколько дней до того. Сэр Джон Боулджер был устранён с её пути, так как мешал её планам выйти за вас замуж. Это - одна из самых продуманных схем, с которыми я когда-либо сталкивался в моей обширной практике, но её оказалось возможным раскрыть из-за потерянных ножен экзотического кинжала. Я очень сожалею, г-н Беоклерк, но моя обязанность - арестовать её немедленно. Вот ордер."
Поскольку детектив подал ему бумагу голубого цвета, вынутую из кармана, бедный Хьюберт Беоклерк, до того плотно закрывавший лицо руками, был вынужден принять документ, но руки его лишь бессильно упали на стол, а могучее тело сотряслось рыданиями. Фриснер склонился над ним и сочувственно положил руку на его плечо, стараясь успокоить.
401).
Губы г-жи Беоклерк стали мертвенно-бледными. Она осторожно прикрыла дверь и огляделась. Взгляд её был совершенно диким, а голова шла кругом. Но взор её упал на пальто Фрица и большую кепку, лежащие на стуле.
"Авто!" - выдохнула она: "У меня ещё есть время. Он будет рыдать ещё несколько минут."
Она бросилась по коридору в спальню, быстро открыла сейф у каминной доски и переложила все банкноты, и золото, которые она взяла оттуда, в небольшую сумочку, которую она постоянно носила на запястье. После этого она собрала все свои драгоценности и, завернув их в носовой платок, сунула в карман.
Подойдя к зеркалу, она стянула волосы сзади в пучок, так, чтобы локоны не выбивались в стороны и, окинув пристальным взглядом комнату, быстро вышла.
Пройдя по коридору, она заглянула в столовую. Хью и Фриц спокойно курили беседуя и попиваяя виски с содовой.
"У вас всё в порядке?" - спросила она, непринуждённо улыбнувшись, что потребовало от неё огромных усилий.
402).
"Да, у нас полный порядок, спасибо," - ответил Фитерстоун: "Но мой бог! Мона, как вы бледны! Вам плохо?"
"О нет," - ответила она быстро: "Со мной всё в порядке. Не тревожьтесь обо мне."
Что-то в его лице привлекло её внимание, возможно, это тревога тронула её сердце, она подошла к нему и погладила его волосы.
"Со мною всё в порядке," - медленно проговорила она несколько сдавленным голосом. Оба переглянулись после этой сцены, когда она взмахом руки остановила Фитерстоуна, хотевшего встать и последовать за ней, и быстро вышла из комнаты.
Проходя по коридору, она схватила кепку и пальто Фрица и быстро спустилась по лестнице, приостановившись внизу, в тёмном углу, чтобы накинуть шоффэрское пальто. Рост её был достаточно высоким для женщины, а Фриц был, по мужской мерке, среднего роста, поэтому пальто для неё было не слишком велико. Она застегнула пальто на груди, нахлобучила кепку и подняла воротник.
403).
Быстро пробежав к задней двери, она приоткрыла её и выглянула наружу. Автомобиль стоял посредине внутреннего двора. Швейцар же сидел в своём закутке, уткнувшись в вечернюю газету. Электрическая лампочка висела над его головой. Один из мужчин-иностранцев, которых она видела напротив дома возле ограды Кенсингтон-Гарденс, теперь прогуливался по улице подобно другим праздным прохожим, иногда заглядывая во двор, где стоял автомобиль. Она не стала ждать и, не колеблясь, смело пересекла зал. Швейцар просто поглядел поверх газеты, когда она выходила через дверь, и продолжил спокойно читать дальше. Она оббежала авто, выдернула из креплений ручку кривого стартера, установила её в отверстие и, несколько раз энергично прокрутив, запустила мотор. Вернув ручку на место, она быстро подбежала к дверце и уселась на шоффэрское сидение. Резко нажав на педаль газа и крутнув руль, она выехала через ворота и через каких-нибудь пять секунд была уже на главной дороге.
Здесь она свернула резко налево на Кенсингтон-Хай-Стрит и увеличила скорость до максимума, бормоча сквозь зубы:
"Если мне удастся добраться до побережья, то денег у меня с собой достаточно, чтобы пересечь канал".
404).
Когда она исчезла в облаке пыли в сумерках летней ночи, иностранец, тот, что прогуливался у ворот, ведущих во внутренний двор, быстро подбежал к своему компаньону, который стоял прислонившись к ограде Кенсингтон-Гарденс напротив входа в дом и заговорил с ним по-немецки. "Дело почти сделано," - сказал он: "На сей раз всё получится. Дай мне денег, я уеду в Ливерпуль."
Он ещё не успел закончить, как возле них резко затормозил автомобиль, вылетевший из сгущавшейся ночной тьмы со стороны Найсбридж. Из него выскочили двое мужчин, к которым добавились ещё двое, стоявших в тени деревьев неподалёку. Обоих иностранцев быстро скрутили и надели на них наручники.
Как только это было проделано, коренастый иностранец, сидевший в авто, приказал шоффэру подъехавшего автомобиля гнать по направлению к Кенсингтону с наибольшей возможной скоростью. Автомобиль сорвался с места и моментально исчез. В этот момент в одном из окон особняка Принц-Альберт мелькнул белый носовой платок. По этому сигналу два детектива, которые скрывались под деревьями, быстро пересекли дорогу и вошли в дом. За ними ещё не успела закрыться дверь, как со стороны Кенсингтона донёсся грохот далёкого взрыва.
405).
Инспектор Фиснер вошёл в комнату, в которой Хью Фитерстоун и Фриц сидели покуривая. Все присутствовавшие раскланялись, приветствуя друг друга. Инспектор подршёл к открытому окну и махнул своим носовым платком, подав знак, и повернулся к Хью.
"Мне казалось, что г-жа Беоклерк была с вами," - сказал он, - "если я правильно понял её мужа."
Хью быстро взглянул на него и на платок, который тот засовывал а карман.
"Она была здесь ещё минуту назад," - ответил Хью: "Я думаю, она где-то здесь. Она нужна вам?"
"Да," - ответил детектив, - "очень нужна."
"Тогда я вызову дворецкого," - предложил Хью вставая, - "без сомнения он найдёт её через минутку."
"Да, пожалуйста," - сказал Фриснер: "Я пока вернусь к г-ну Беоклерку."
406).
Хью позвонил в звонок.
Но инспектор не стал возвращаться к г-ну Беоклерку, который, раздавленный горем, в полной прострации сидел в библиотеке. Он отправился навстречу сержанту смарту, который, вместе с другим детективом, поднимался по лестнице.
"Из особняка выходила какая-либо женщина?" - спросил Фриснер.
"Нет, Сэр..." - ответил смарт: "Никто не выходил, пока мы стояли там. Только выехал автомобиль две или три минуты назад. Но в нём никого не было, кроме шоффэра. У нас тут произошла неплохая стычка с двумя анархистами." "Что за ужасный взрыв?" - спросил Фриснер, так как в этот момент оконные стёкла квартиры задрожали от накатившегося грохота.
"Похоже на пушечный выстрел," - предположил Смарт: "Я надеюсь, хоть Кенсингтонский дворец не взорвали...".
407).
"Хорошо, но мы должны продолжить наше дело," - ответил Фриснер, - "что бы ни случилось. Вы, Смарт, следуйте за мной, а вы, Робинс, оставайтесь здесь, в коридоре, и не позволяйте никому покидать квартиру."
Инспектор и Смарт начали быстро осматривать все комнаты, даже спальни, двери в которых в большинстве своём не были заперты, в том числе и в спальне г-жи Беоклерк, которая была вообще распахнута.
Они возвратились в столовую, чтобы расспросить Хью и Фрица, а также Баррета, дворецкого, когда дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался герр Флюц.
"Они убили его! Они убили его!" - вскричал он в отчаянии: "Его разнесло на тысячу частей. Это проклятые анархисты заложили бомбу под переднее сидение автомобиля."
При этом его взгляд упал на Фрица, стоявшего в сторонке и, некоторым образом, в тени, отбрасываемой абажуром электрической лампочки. Флюц замер в изумлении, застыв, точно столб.
408).
"Я вижу его собственными глазами," - забормотал он: "Его же разнесло в автомобиле на клочки, а он здесь - цел и невредим."
"Что случилось, Флюц?" - спросил Фриц спокойно: "Что вас так расстроило?"
"Это его голос," - невнятно пробормотал Флюц: "Это он, собственной персоной."
Он медленно подошёл к Фрицу, затем опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал её.
"Бог да благословит Ваше Величество," - кратко произнёс он.
Фриснер легонько хлопнул его по плечу и прошептал: "Что это вы тут устроили? Что случилось? Кто это?"
Флюц повернулся к нему не вставая с колена и ответил с большим достоинством: "Этот джентльмен - Король Фредерик-V. Король Атавии. Его дядя, старый король, скончался сегодня от разрыва сердца, в три часа пополудни."
-
А прекрасная Мона - или Матильда Беоклерк - где же она? Где эта женщина с прекрасной фигурой и пышными формами? Серо-голубыми глазами и золотистыми вьющимися волосами? Спросить об этом стоило бы двух бледных полицейских, которые собрали всё, что осталось от этой женщины, завернули в узел из мешковины и положили в повозку, отправившуюся прямиком в Кенсингтонский морг.
-
409).
Глава 33: Финал
"И таким образом, вы уезжаете сегодня из Англии в Биттенберг, Фриц? Или "Ваше Величество", как теперь я должна к вам обращаться..." - добавила принцесса Маргерит, изображая реверанс, хотя и пародийно, но весьма изящно. "Я понимаю, что Вы должны быть рады, покидая эти места после столь ужасных приключений."
Она приняла прежнюю позу, стоя у камина в своём будуаре в Сент-Джеймском дворце, и опершись рукой на каминную полку, уставленную букетами роз.
Он стоял рядом с ней, облачённый во фрак, как и полагалось культурному человеку из цивилизованной страны, и ноги его, обутые в туфли из лакированной кожи, уверенно попирали медный лист, защищающий паркет перед очагом.
"Нет," - ответил он, улыбаясь и глядя не её улыбающееся лицо: "Я буду, напротив, сожалеть, что уехал из доброй старой Англии. Я люблю её."
"Ах!" - воскликнула она лукаво, изобразив печаль на своём лице, но, видимо, не без некоторой внутренней боли: "Возможно Вы оставляете здесь кого-то, кто вам дорог. Это мисс Этель Боулджер?"
410).
Он улыбнулся скорее печально.
"Мисс Этель Боулджер осталась далеко в прошлом," - ответил он.
"Как это случилось?"- спросила Маргерит.
"В один момент, в какие-нибудь четверть часа," - ответил он медленно, глядя на розы, стоящие на камине: "Мисс Этель лишила меня заблуждений, которые продолжались долгие месяцы. Она показала мне, что божество, которому я поклонялся, вовсе не было божеством, но очень холодной и расчётливой женщиной."
"И Вы намеревались пожертвовать жизнью ради неё?" - спросила Маргерит.
"Да. Я пожертвовал бы тогда жизнью ради неё с удовольствием."
"Скажите мне," - спросила принцесса, стараясь сменить ход его печальных размышлений, - "почему вы так внезапно вернулись в Англию после смерти Вашего отца, Великого герцога Бренбергского?"
411).
"Как вам известно," - ответил Фриц, - "вскоре после того, как я покинул яхту Боулджера, я был вызван к своему отцу и оставался с ним до конца. Я присутствовал на его похоронах вместе со своим младшим братом Отто, и там я встретил своего дядю, Короля. В этот момент и в том месте я должен был думать и надеяться, что он забудет о моих прошлых ошибках, и обратится ко мне с добрыми словами сочувствия. Но, в присутствии всех дворян, с большим высокомерием он дал мне понять, что моё присутствие неуместно, и что он не желает меня более видеть, несмотря на то, что я оставался единственным его прямым наследником. Увы! Бедный человек, он не знал, что вскоре последует за своим братом в могилу, иначе, возможно, он поступил бы по-другому, но я был не лучше, поскольку ответил на высокомерие высокомерием. Так мы разошлись и более не встречались в этом мире, без единого слова с той поры."
"Он не мог забыть вашего брака," - мягко напомнила она, - "с бедной Розой, наездницей из цирка."
"Но ему всё же сообщили, что она уже умерла," - добавил Фриц, - "и что я уже свободен."
Маргерит покачала головой.
"Нет, он не мог забыть этого, Фриц," - сказала она: "Хотя он, возможно, и простил вас за этот проступок, бедный человек."
412).
"После этого я вернулся в Англию в отвратительном настроении," - продолжил Фриц, - "и поклялся, что останусь здесь, пока будет жив мой дядя, и стану зарабатывать на жизнь своим собственным трудом. Я не собирался оставаться в Атавии и переносить пренебрежительное отношение главы нашей семьи. Бедный старый Флюц старался изо всех сил, с тех пор, чтобы заставить меня вернуться, убеждая, что этого хотят все министры, но я отказывался. Но теперь всё переменилось - и я должен вернуться."
И вы возвратитесь когда-нибудь в Англию?"
"Маргерит," - сказал он, взяв её руку, - "это моя судьба - управлять великой нацией, командовать великой армией, посвятить свою жизнь великой цели - благополучию моего народа. Не разделите ли вы эту заботу со мной, и мои надежды, и мои удовольствия, и мои печали? Не будете ли вы сидеть рядом со мной на троне, не будете ли вы моей Королевой?"
Она глядела ему в глаза несколько мгновений прежде, чем ответить ему. Голос её стал низким и сладким.
"Если через три месяца, Фриц, дорогой," - сказала она, - "вы будете думать так, как думаете теперь, возвратитесь и увидите."
----------------------------
413).
В канцелярском отделе Высокого Суда есть известный адвокат с широчайшей консультационной практикой, которую он осуществляет исключительно в Чамберсе. Это широкоплечий, атлетически сложенный человек, хотя и несколько сутуловатый, его волосы совершенно седы при том, что он ещё вовсе не стар. Нет сомнений, что свою жизнь он проводит, в основном, за письменным столом, но бывают изредка случаи, когда он лично появляется в суде, но это именно исключение, и происходит это только при определённых обстоятельствах. Когда он выступает с речью в суде, то, дойдя примерно до середины, голос его начинает стихать почти до шёпота, глаза останавливаются на одной точке, и создаётся впечатление, что он медленно погружается в мечтательное состояние. И таким он остаётся некоторое время, как бы возвращаясь во времена уже прошедшие, которые и овладевают его сознанием. Но затем реальность побеждает, и с выражением одновременно и муки и смирения на лице он отвешивает судье поклон и продолжает речь в обычной ровной манере.
Самые жёсткие, самые чёрствые из судей в этом суровом учреждении относятся к этому с пониманием. Всем известна история его жизни, все понимают, что Хьюберт Беоклерк никогда не сможет стереть эти события из памяти и будет нести свой крест до самой могилы.
------------------------------
414).
В одном из самых прекрасных домов на Белгрейв-Сквер живёт весьма преуспевающая леди. Эти слова относятся к г-же Хью Фитерстоун - урождённой Этель Боулджер. Она обладает всем, что в этом мире может сделать жизнь счастливой: красивые дети, любящий муж и огромное богатство, поскольку Хью очень богат.
И всё же, она никогда не читает в газетах великосветские сплетни о жизни Его Величества Короля Атавии Фредерика и его любимой Королевы Маргерит, и длинную череду сообщений о рождении в их семье многих прекрасных отпрысков. Видимо некоторые горькие размышления об упущенных возможностях отравляют ей душу.
Конец книги.
"The Queen's Gate Mystery" by Captain Henry Curties

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"