Тревожная трель телефонного звонка ворвалась в мой сон и разорвала его. Сразу же исчезли и навсегда стерлись из памяти неясные образы, посетившие меня этой ночью. Кто же там был? Кажется, Ева. Или Пат. Скорее Ева. Я давно не видел свою жену, и уже соскучился по ней, в то время, как Пат начала меня утомлять. Почему же звонок так громко звучит? Да, я же сам вчера оставил телефон на подушке, хотел позвонить жене, но обнаружил, что уже слишком поздно, а там, в далеком Петербурге, и вовсе глухая ночь. Решил позвонить назавтра, а телефон так и не убрал. И сейчас он орет мне в ухо, надрывается протяжной, жалобной, какой-то заунывной трелью, сообщая, что кто-то очень хочет пообщаться со мной ранним зимним утром моего долгожданного выходного дня, когда еще толком и не рассвело.
Я, еле-еле приоткрыв один глаз ровно настолько, чтобы не шарить долго рукой по подушке, взял изошедшуюся плачем трубку, поднес к уху и нажал кнопку связи.
- Алло, - сказал я и, как часто бывало спросонья, сам не узнал свой голос. Если это опять Мюллер, с очередным "гениальным планом", то я его обматерю и вообще отключу телефон до обеда, потому что раньше я просыпаться не собираюсь, если это Пат, то материться я, пожалуй, не буду: женщина, все-таки; но телефон все равно отключу, и даже еще дольше, только надо будет не забыть позвонить Еве. А может, это Ева звонит?..
Все это пронеслось у меня в голове буквально за пару секунд, пока я включал телефон и говорил "алло", а в следующий миг я напряженно прислушивался к срывающемуся голосу, доносившемуся из трубки и кричавшему, почему-то, по-русски:
- Эрих?! Это ты?!
(Конечно, я, кто же еще может отвечать на звонки моего сотового телефона?)
- Эрих!.. (непонятный звук, напоминающий всхлип) Пожалуйста, приезжай... (еще один всхлип) Ева... (два всхлипа) Ева, она...(сплошные всхлипы, и ничего не разобрать).
Я открыл глаза и приподнялся на локтях. Сердце тревожно застучало, почему-то где-то в животе. Ева?! Что случилось с Евой? Кто это звонит? Похоже на Асю. Да и кто еще может мне звонить из России? Что там случилось, черт возьми?
- Алло! - заорал я в трубку. - Ася?! Это ты? Что произошло? Что с Евой?
Трубка в ответ разразилась новыми всхлипами, и из слов, пробивающихся сквозь них, я понял, что произошло что-то страшное, чего она, Ася, не может сказать. Она так и сказала:
- Не могу, не могу больше! - и зарыдала в голос.
Я лежал совершенно растерянный, ничего не понимающий, кроме того, что случилось нечто ужасное, чувствуя, что и сам готов зарыдать. В одну секунду я понял, что значила в моей жизни Ева. И если с ней что-то случиться, я вообще не смогу жить. Какой я дурак, что позволил себе втянуться в эту связь с Пат! Если Ева... Нет! Я отогнал от себя жуткие мысли, наверно, я что-то недопонял. А паникерша Ася все преувеличивает. Но в трубке раздался другой голос. Мужской и тоже какой-то странный, слишком сдержанный.
- Эрих? Здравствуй. Это Дмитрий.
Митя. Асин муж. Господи, да что ж они там тянут?!
- Эрих, ты должен срочно приехать сюда. Дело в том, что Женя, то есть Ева...
- Да что случилось?! - заорал я. Нервы не выдержали.
- Она умерла, - спокойным голосом ответил Митя. Наверное, у него был скорбный голос, но предатель-телефон все исказил.
Я молчал, упал лицом в подушку, ничего не понимая. Умерла? Еще позавчера я с ней говорил. Она была очень веселая и радостная. Она не могла умереть ни с того ни с сего!
Митя тоже молчал, видимо из сочувствия к моему горю. Хотя я горя никакого не чувствовал. Я не верил в него. Я хотел услышать, что же все-таки случилось.
- Митя, но как? Я не понимаю...
- Вчера вечером она ушла из дома и не вернулась, - ответил Митя тем же тоном. - А сегодня утром ее нашли. Она лежала в мусорном баке с перерезанным горлом. Приходила милиция, спрашивали все, смотрели. Только что ушли. Сказали, сделают вскрытие, потом еще придут. Просили вызвать тебя. Приезжай как можно скорее. Эрих? Ты слышишь?
- Да. Я приеду. Сейчас.
Я отключил телефон и лежал, не двигаясь. Я ничего не понимал. Нашли в мусорном баке с перерезанным горлом. Кого? Еву? Мою жену? Бред какой-то. Больше ничего на это подумать нельзя. Кому понадобилось убивать ее там, в Питере? Она не была там уже лет пять. Да, я знаю, там сейчас расцвет преступности. Но кому могла помешать она, милая женщина, примерная жена, мать троих детей, немецкая гражданка, решившая навестить свою историческую родину? Она никогда не интересовалась никакими делами, ни бизнесом, ни политикой, не влезала ни в какие интриги, кроме сугубо личных, касающихся близких ей людей. Если у нее и были недоброжелатели, то скорее уж здесь, в Мюнхене, а там она и прожила-то всего два месяца. Черт возьми! Какой-то бред! Это мне, должно быть, просто снится. Я слишком устал за последние дни, и теперь меня мучают кошмары. Или моя неспокойная совесть дает о себе знать. Не надо было связываться с Пат. Надо было вчера пораньше прийти домой и позвонить Еве. А теперь буду лежать и мучиться, пока не проснусь.
Я крепко зажмурился и резко открыл глаза. В комнате стало немного светлее. Занимался рассвет. Я сжимал в руке телефон. Маленькая черная штуковина с вызывающе торчащей вверх антеннкой, казалось, он посмеивался надо мной. "Видишь, какую власть я имею, говорил он, один звонок - и ты - уже не ты, а существо на грани безумия. Еще вчера ты пользовался мной, чтобы назначить свидание своей любовнице, а сегодня по моей воле помчишься в далекую и дикую Россию, чтобы увидеть труп своей жены, воя, как раненное животное!"
Я разозлился и отшвырнул его в другой угол комнаты. Он жалобно чирикнул и затих.
Дрожа я сел на кровати, понимая, что если это и сон (а скорее всего так оно и было), то кончаться сейчас он не собирается, и, значит, мне придется подчиниться его правилам и поехать в Россию. Что ж, поехали.
Руки так дрожали, что одевание заняло у меня в два раза больше времени, чем обычно. Бриться я не стал, чтобы не порезаться, наскоро пригладил волосы расческой, лишь мельком взглянув в зеркало. Оттуда на меня посмотрел какой-то незнакомый человек с полубезумными глазами (вот уж действительно раненое животное!). Не задумываясь над этим - у снов свои законы - я быстро побежал вниз.
Лишь в машине, выезжая из города к аэропорту, я подумал, что надо было бы хотя бы оставить записку тетушке и детям, чтобы не волновались. Ну, да это ведь сон. Во сне кроме меня ничего не существует. Спустя еще пару минут я подумал, что неплохо бы позвонить, узнать, когда будет самолет в Петербург. А то придется сидеть, ждать... Но я вспомнил, что с телефоном я покончил, и очень жестоко. Впрочем, и поделом ему - нечего над людьми издеваться.
Еще одно доказательство, что все это во сне - я приехал в аэропорт за десять минут до вылета. И эти десять минут у меня как раз ушли на все формальности. Так что мне даже не пришлось ждать.
В самолете я наконец смог немного расслабится и подумать. Вообще-то, по правилам сна, перелет в несколько часов должен занять пару минут, и я сейчас уже должен быть в Пулково, а то и в Асиной квартире. Но мой сон, видимо, какой-то особенный: в режиме реального времени. Что ж, неплохо. Я зато успею поразмыслить надо всем случившимся в последнее время.
Итак. Месяца два назад моя обожаемая жена, с которой мы прожили в любви и согласии больше пятнадцати лет, заявила, что намеревается посетить свою историческую родину, и я не воспротивился. В конце концов, отдохнуть друг от друга нам не помешает, после таких долгих разлук, притупившиеся чувства обостряются. Это нам только на пользу. Ева уехала в Питер, поселилась у старой школьной подруги, Аси. А я остался в Мюнхене, присматривать за детьми и вести дела. Разумеется, я не удержался и завел любовницу, Пат. Возможно, у Евы тоже был любовник там, в России, но об этом думать не хотелось. Я уверен, что поехала туда она вовсе не из-за любовника. Просто тоска по родным местам замучила. Я, например, вообще не представляю себя, как бы я смог прожить сколько-нибудь лет вдали от родного Мюнхена. А она с тех пор, как в семнадцать лет приехала ко мне, бывала на родине лишь изредка, наездами. Еще бы не соскучиться. Все правильно, так и должно быть.
Я закрыл глаза. На душе было противно и неспокойно. Что же это за сон дурацкий? Или не сон? Зачем я в самолете? Ах, да. Лечу в Питер, потому что мне позвонила Ася и сказала, что Ева умерла. Лучше об этом не думать.
Память услужливо подбросила мне старые приятные воспоминания. Как я встретил Еву, когда мы были еще детьми. Наши первые прогулки вместе, первый поцелуй, признание в любви. Сколько времени прошло с тех пор, а чувства не изменились. Я по-прежнему люблю ее, по-прежнему меня охватывает легкая приятная дрожь, когда она ласково и осторожно обнимает меня. Обнимала... Нет... Надо по порядку.
Мне было пять лет, когда погибли родители, и меня взяли на воспитание дядя с тетей. Они были бездетные и обрадовались возможности воспитать ребенка. Правда ребенок я был плохой. Я сильно переживал смерть родителей, и не хотел смириться с новыми обстоятельствами моей жизни. Вел себя нахально и неуважительно. Кончилось это тем, что я разругался с дядей, и если бы не вмешалась тетя, которая меня обожала, меня бы отправили в какой-нибудь детский дом или даже в исправительную колонию. Тетя за меня заступилась, и был благодарен ей за это, но поведения своего не изменил и, возможно, все бы и окончилось колонией, если бы не Ева.
Мне было тогда пятнадцать лет. Дядя с тетей отправили меня на лето в лагерь, а сами решили поездить по свету. И под конец их занесло в Россию. Там они и встретили симпатичную веселую девочку, которая им чем-то помогла, и они решили пригласить ее на недельку в гости. Они приехали, в это же время вернулся и я. Так мы с ней и познакомились.
Я влюбился с первого взгляда и долго мучился, прежде чем признаться ей в этом. Как потом выяснилось, напрасно. Она тоже меня полюбила. В результате мы решили, что должны пожениться, и назначили срок: как только она закончит школу. Надо было ждать три года, но это показалось пустяком, в сравнении с вечностью, что ожидала нас.
Она снова уехала в далекий Ленинград, заканчивать школу, я остался в Мюнхене. Не могу сказать, что сразу же исправился, пока ее не было со мной, долгими месяцами, я иногда срывался и опять ходил на грани дозволенного, и дядя опять грозился отдать меня в колонию, а то и тюрьму для малолетних. Однако стоило ей приехать ко мне насовсем, и я стал другим. Меня было не узнать. Я стал тем, кем я есть сейчас.
Мы поженились, через пару лет у нас родилась дочка, и мы зажили счастливо. Я окончил университет и стал работать в фирме своего дяди, который поменял свое отношение ко мне и сделал своим единственным наследником. И вот уже семь лет, как дяди не стало, а я возглавляю, и очень успешно, его компанию. У нас с Евой родилось еще двое сыновей. Вряд ли можно найти более счастливую семью, чем мы...
"Пристегните ремни. Подлетаем к Санкт-Петербургу..."
Я вздрогнул. Откуда взялись эти слова? Что происходит? На мгновение я вспомнил об утреннем звонке и смерти Евы. Сердце куда-то провалилось. Но потом я вспомнил, что это сон. Я во сне лечу в Питер, потому что так надо. Зачем - не важно. Прилечу - разберемся. Может, вообще окажется, что ничего нет, и это очередная шутка Евы. А может... Не буду забивать себе голову.
В Пулково тоже все прошло как по писаному, никогда еще у меня не было так мало проблем на таможне. В такси я снова предался своим мыслям, и не заметил, как докатил до дома Аси. По привычке поднялся на седьмой этаж, позвонил.
Ася открыла дверь, она была одета не по-домашнему и строго: черные брюки, темно-синий джемпер, волосы забраны черной резинкой, лицо заплаканное, даже не накрашенное. Увидев меня, она издала какой-то стон, в котором с трудом можно было угадать мое имя, и прижалась к моей груди. Я машинально обнял ее и дотронулся губами до волос. Я чувствовал себя неловко. Стоять в дверях в куртке, мокрой от снега, обнимать чужую рыдающую женщину и не находить, что сказать или сделать... К тому же это всё подтверждало мои худшие опасения. Сила самовнушения велика. Пока я летел в самолете и ехал в такси, я успел поверить в нереальность всего произошедшего, и как-то даже забыл причину, выдернувшую меня этим утром из постели, вид же Асиных слез ясно доказывал, что кошмар продолжается, и, похоже, он реальнее, чем мне бы того хотелось. Сразу же возникло желание вот так же зарыдать, забиться в истерике, прижаться к кому-нибудь большому и сильному, кто бы смог успокоить. Нет, нельзя, ты сам большой и сильный, так и будь им, сказал я себе. Усилием воли я заставил себя снова посмотреть на происходящее как на сон, это был единственный способ не терять контроль над собой. А может, это и вправду сон? Господи, я так редко к Тебе обращаюсь, яви же сейчас чудо, клянусь, никогда и ни о чем я больше не попрошу!!!
Вместо чуда явился Митя. Выглянул в коридор из комнаты, тут же приосанился, подобрался, постарался выдавить улыбку, впрочем, совершенно неуместную.
- Здравствуй, Эрих, - сказал мне. Потом жене: - Ася, это неприлично, человек устал с дороги, у него горе, а ты виснешь на нем! Ты уж извини ее, сам понимаешь - нервы, - это снова мне.
Я извинил. Ася меня отпустила и, рыдая доковыляв до мужа, вцепилась в него.
- Ты раздевайся, проходи сюда, - пригласил Митя, кивая в сторону комнаты, в которую тут же увел жену.
Я снял куртку, не нагибаясь стянул ботинки. Вошел в залу. Ася сидела на диване, Митя поил ее очередной (судя по запаху, преобладавшему в комнате) порцией валерьянки. Как они тут дышать могут, подумал я поморщившись. А потом подумал еще, что мне самому тоже неплохо бы выпить чего-нибудь успокаивающего. Или наоборот, чего-нибудь покрепче...
- Садись, Эрих, - сказал Митя. - Хочешь выпить?
Мои мысли читает, подумал я и согласился. К запаху валерьянки прибавился тонкий аромат хорошего коньяка. Я опрокинул в рот стопку и, когда коньяк обжег горло, вспомнил, что сегодня ничего не ел, а это значит, что у меня сейчас закружится голова, я немного расслаблюсь и мне будет труднее контролировать свои эмоции.
Митя выпил со мной и начал рассказывать:
- Вчера вечером все было спокойно. Женя, то есть Ева, днем гуляла где-то. Я не знаю где, Ася тоже не знает. Она нам не рассказала. В смысле, мы не спросили. Мы с Асей вчера были очень уставшие, не знаю даже, почему. Пришли с работы, Женя нас накормила обедом, старалась нас развлечь, шутила и все такое... А потом мы, и я, и Ася, разошлись. Я телевизор смотрел, Ася прилегла поспать. Алешка убежал с приятелями на каток. Женя всё что-то на кухне крутилась. Я слышал, как она напевала что-то. В общем, настроение у нее было отличное. Я даже подумать не мог... - тут Митя махнул рукой и тяжело вздохнул. - Хочешь еще? - спросил он, кивая на бутылку. Я согласился. Мы выпили, и он продолжал. - Было около десяти. Ася встала, пошла к Жене на кухню, они о чем-то поболтали. Я услышал, что Женя возмущается тем, что у нас опять засорился мусоропровод. Ася говорила, что скоро вернется Алешка и вынесет мусор на помойку. Но Женя отказалась ждать. Понимаешь, она готовила вчера рыбу, и от помойного ведра запах шел неприятный. А у Жени тонкое обоняние, к тому же она привыкла там, у вас, к чистоте и порядку... В общем, она решила сама отнести мусор на помойку. Оделась, взяла ведро и ушла... Больше мы ее не видели. Живой...
Тут Митя не удержался, всхлипнул и глотнул коньяк прямо из горлышка.
- Мы заволновались уже около полуночи, не понимали, куда она могла пойти, без денег, с ведром. Ну ведро, положим, она могла оставить там, у помойки, сходить прогуляться по свежему воздуху, но ведь не так долго. Ася выгнала меня на улицу искать ее, я обошел весь квартал, ничего не нашел. Вернулся, Ася выгнала меня снова. Я пришел домой в два часа, продрогший и злой. Мы решили подождать до утра, и если она не вернется, сообщить в милицию. В семь часов Ася поднялась, полчаса ходила по квартире, не находила себе места, потом подняла меня, мы вместе обошли еще раз весь квартал, потом стали ждать дома. Когда Ася уже решила позвонить в милицию, они сами пришли нам и сказали, что нашли женщину с перерезанным горлом, и она похожа на Женю. Нам предложили спуститься вниз и опознать тело... Около помойки стояло несколько милицейских машин, "скорая помощь". На носилках лежала Женя...
Тут Ася не выдержала и зарыдала. Митя, радуясь возможности прервать свой тяжелый рассказ, кинулся к ней и стал утешать, предложил еще валерьянки.
Я сидел и ничего не чувствовал. Ничего даже не думал. Просто сидел и смотрел, как Митя успокаивает свою жену, обнимает ее, целует, потом хватается за пузырек и дрожащей рукой отсчитывает десять... двадцать... тридцать... тут он сбивается, капает еще несколько капель просто так, разбавляет водой, дает Асе. Она выпивает и прячет лицо на его груди. Он осторожно ставит стакан на место и крепко обнимает ее. На меня они оба внимания не обращают. Мне не интересно более смотреть на них, я обвожу взглядом комнату. Глаза выхватывают каждую мелочь. Ворох мятых газет на журналом столике, пульт от телевизора, почему-то лежащий вверх ногами; на экране телевизора тонкий слой пыли, а сверху - белая вязанная салфеточка, на которой стоит ваза с подзавядшими гвоздиками; еще один пульт на видеомагнитофоне, рядом со стопкой кассет в затертых обложках; далее окно, немытое, с занавесками в двух местах сорванными с петель. Обои старые, выцветшие, кое-где разрисованные маленьким Алешкой, а денег на ремонт до сих пор нет. Старый сервант со старой, но красивой посудой, я вспомнил, как из этих бокалов мы пили шампанское на свадьбе Мити и Аси, я даже вспомнил его вкус, вспомнил, как мы веселились тогда, а разошедшаяся Ева выкрикивала тосты один смешней другого... Ева. Стоп. Дальше. Книжные полки много книг, какие-то маленькие игрушки, фарфоровые статуэтки, искусственные букетики, поздравительные открытки, одна, самая красивая с надписью: "Alles Gute!", от нас Евой... Опять... Дальше. Дальше панно старое, полувыцветшее, но еще красивое. Рядом постер с изображением Сталлоне - Алешкин кумир, ясно. Если идти по порядку, то далее будет кресло, на котором сижу я. Тоже старое, потертое, с разодранной кошкой обшивкой, стол с газетами (сколько в этом доме газет!) бутылкой коньяку и стаканами, а также пузырек валерьянки, которую все пьет Ася. Мой взгляд задержался на коньяке. Не спрашивая разрешения, я взял и налил себе еще, выпил. Митя заметил, сочувственно скривил губы. Я не ответил. Прикрыв глаза, я также внимательно, как только что осматривал комнату, прислушивался к своему организму: как он ведет себя после очередной порции коньяку. Организм вел себя сносно. Бунтовать не собирался. Я чувствовал, как по жилам разливается тепло и вместе с ним тяжесть. Я подумал, что хватит пить. Меня сюда вызвали не для того, чтобы я напился, наверно, от меня хотят получить какие-то сведения (не представляю какие - с Евой я не виделся два месяца, только по телефону говорил), и в этом случае напиваться мне вообще не стоит. Подумав так, я снова взял бутылку и хлебнул уже из горла. Прекрасно, значит, уже напился. Но, впрочем, мне было все равно.
Не знаю, может быть, я бы допил эту бутылку, и Мите с Асей пришлось бы меня откачивать, или укладывать спать, но в дверь позвонили, и это привело в чувство всех нас. Митя пошел открывать. Я из-под опущенных ресниц наблюдал, как Ася достала откуда-то зеркальце и пудрится. Зря, подумал я, все равно видно, что лицо опухшее, а глаза красные, но... она женщина - этим все сказано, у них это уже инстинкт...
В прихожей послышались голоса. Трое мужчин, один из которых Митя. Они вошли в залу. Ася сказала:
- Здравствуйте.
Они тоже поздоровались.
Воспитание оказалось сильнее охватившей меня апатии, и я встал им навстречу. Митя нас представил.
- Эрих Риманн, муж Жени, то есть Евы. Только что приехал из Мюнхена, я ему вкратце рассказал, что произошло. Эрих, это капитан Саврасов и майор Левченко из уголовного розыска. Они уже приходили сегодня утром.
- Здравствуйте, - сказал я, протягивая им руку.
Майор крепко пожал мою ладонь и поинтересовался:
- Вы говорите по-русски?
- Да, моя жена русская. Я раньше часто бывал здесь с ней.
С капитаном мы тоже обменялись рукопожатием, и все вместе сели.
- Господин Риманн, - сказал майор, - примите наши соболезнования. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы раскрыть это преступление. Мы и сами в этом заинтересованы: международные отношения замешаны. Только вы, пожалуйста, погодите немного подавать в международный суд...
- Что за бред вы несете?! - возмутился я. - Какой международный суд? Скажите мне, что произошло, черт вас возьми!
Майор замер с открытым ртом:
- Э-э... Извините, господин Риманн. Дмитрий Михайлович сказал, что рассказал вам все... Я подумал...
- Да, Митя рассказал мне, как Ева пропала, и как вы нашли ее. Но это было давно, около восьми утра. Меня интересует, что вы успели сделать с тех пор. Только не говорите, что потратили это время даром, на какую-нибудь писанину!
- Господин Риманн, мы провели опрос свидетелей...
- Есть свидетели?
- Мы опросили всех бомжей в округе, - заговорил капитан, - в том числе тех, кто обнаружил тело. Опросили собачников. К сожалению, вчера вечером никто ничего не видел. Наши оперативники сейчас ходят по квартирам, опрашивают всех подряд... Пока ничего неизвестно.
- Я надеюсь, завтра можно будет сделать предварительные выводы, но пока еще рано, - это майор.
И опять капитан:
- К тому же сделали вскрытие. Буквально пять минут назад мне позвонили из морга и сообщили, что убийство было совершено между девятью и десятью вечера, и орудие - скорее всего, кухонный нож для разделки мяса. Больше ничего не знаю. Но если вы поедите с нами в морг, там, возможно, нам скажут побольше.
- В морг?! - я удивился, как будто впервые услышал об этом заведении. - Зачем в морг?
- Я понимаю, вам очень тяжело, - опять заговорил скорбным голосом майор, - но, боюсь, вам придется туда проехать с нами. По всей форме опознать труп, оформить необходимые бумаги... Вы же, наверно, захотите похоронить ее там, в Германии?
Ни черта он не понимает, подумал я. Он, видимо, считает, что я вне себя от горя, а я даже горя не чувствую, просто потому, что все еще не могу в него поверить. Оно слишком неожиданно, слишком иррационально, чтобы можно было понять его рассудком. Я не понимал. Я слышал, что все с утра говорят мне, что моя жена умерла, но представить себе это я так и не смог. Для меня по-прежнему это осталось лишь кошмаром, который почему-то слишком долго не кончается. Я не поверю, что Ева умерла, пока не увижу ее своими глазами. Они говорят, что она в морге. Ей, конечно, там не место, но ладно, пусть будет по-вашему.
- Хорошо, едем в морг.
Я встал, они за мной. Мы попрощались с Асей и Митей и вышли на мороз. В милицейской машине было не теплее, я поплотнее запахнул куртку и прикрыл глаза.
- В морг, - сказал капитан водителю. Мы поехали.
В морг, в морг, в морг, стучало у меня в мозгу. Постепенно у меня в голове сложилась картинка, будто там я встречу живую Еву, которая заливисто смеясь станет рассказывать мне, как ей пришло в голову так разыграть меня, и как она этот розыгрыш осуществила.
Когда меня привели в дом с холодными стенами, выложенными белым кафелем, мне стало немного не по себе, и я подумал, зачем Еве нужно было доводить свой розыгрыш до такого. Неужели ей самой приятно, находиться в этом ужасном помещении?
Меня провели в небольшую комнату, где посредине стоял стол. На столе лежало тело, полностью закрытое грязно-белой простыней. Я узнал Еву по очертаниям, и мне захотелось тут же крикнуть ей, что пора заканчивать дурацкую игру, пусть она встает. Но почему-то я не сделал этого. Наверно, меня смутило присутствие милиционеров и двух работников морга. Я решил довести игру до конца.
Человек в белом халате, поводивший нас сюда, взялся за край простыни и приподнял его. Я приготовился увидеть под ним лицо Евы, притворяющейся спящей и в следующий момент вскакивающей на столе и обнимающей меня.
Я увидел ее лицо и подумал, что она хорошо притворяется, потому что ее действительно можно принять за покойницу (или здесь такое освещение?). А потом я увидел ее горло...
- Это ваша жена? Ist das ihre Frau? Господин Риманн, это она? Ева Риманн, урожденная Евгения Павловна Тихонова, родившаяся в 1965 году в Ленинграде, в 1982 году принявшая немецкое гражданство, с тех пор проживающая в городе Мюнхене по адресу..., с мужем Эрихом Риманном, имеющая троих детей: Катрин, тринадцати лет, Александр, десяти лет и Герхард, семи лет. Образование среднее, нигде не работает. Домохозяйка. Блондинка, голубые глаза, загорелая кожа (ходит в солярий) рост 165 см, часто меняет духи и модельеров, услугами парикмахеров и косметологов пользуется редко. Домоседка. Занимается аэробикой и верховой ездой, хорошо играет на гитаре, поет. Свободное время посвящает воспитанию детей...
- Да!!!
Я смутно помню, как подписывал какие-то бумаги, договаривался с какими-то людьми, о доставке тела в Мюнхен, отвечал на какие-то вопросы майора Левченко; как потом вышел из морга и пошел, забыв застегнуть куртку, куда глаза глядят. Я пообещал позвонить майору, когда устроюсь в гостинице (к Асе с Митей возвращаться не хотел), но бумажку с номером телефона у меня вырвал ветер, и я не стал догонять. Я прошел мимо остановки и в открытой витрине увидел большой выбор винно-водочных изделий. Купил бутылку водки, засунул в рукав. Потом поймал машину, попросил отвезти в гостиницу. В какую? Сказал первое, что пришло в голову - "Астория". Мне все равно. И номер мне тоже все равно какой - это уже в гостинице. Хотя нет, постойте. Одноместный. Только одноместный. И никого ко мне не пускать.
Я закрыл дверь и привалился на нее спиной. Надо что-то сделать... Что? Не помню. У меня было ощущение, будто из меня вынули все нервы. Я ничего не чувствовал. В голове было пусто. Я пошевелился, вспомнил про бутылку водки. Достал, открыл и тут же, не сходя с места, выпил на одном дыхании, как минералку.
Потом я лежал в одежде на застланной кровати и рыдал. А в глазах было только одно: горло Евы, пересеченное пополам страшной рваной раной. Я пытался избавиться от этого видения и иногда мне удавалось это. Я проваливался в полудрему, и мне виделось, как мы с Евой вдвоем. Она лежит на своей кровати, закрытая легким покрывалом до подбородка, я наклоняюсь над ней, целую ее, и она меня обнимает и целует. Я схожу с ума от страсти, а она смеется, тогда я целую ее шею (я всегда любил целовать ее шею), ее смех перерастает в хохот, и это уже не ее хохот. Я поднимаю голову и вижу, там, где только что были мои губы, вместо обычного синяка, зияет кровавая рана. Хохот грохочет у меня в ушах, я кричу, зову ее, трясу ее тело, просыпаюсь... Только это ничуть не лучше - я снова вижу ее в морге. Кошмар повторяется.
Истерика. Почему от нее не умирают?!
2
Я сидел на полу и пил вино. Вокруг был беспорядок, я со вчерашнего дня не выходил из номера и не впускал сюда горничную, только официанта, который приносил мне еду и вино. Сейчас я опять напьюсь, и на утро меня будет не добудиться.
Я вспомнил, какой переполох поднялся тогда, месяц назад, когда, вернувшись из морга, я напился и продрых до полудня. Ася с Митей и милиция с ног сбились разыскивая меня по всему городу. Подозревали, что я напьюсь, так облазили все вытрезвители, все больницы, потом узнали, что я взял номер в "Астории", но дверь не открываю, на звонки не отвечаю. Они решили, что я покончил с собой. Признаюсь честно, такая мысль у меня была, и я тогда долго мучился оттого, что у меня не было сил, чтобы встать и что-то сделать. Я был слишком пьян и слишком убит горем. В конце концов я просто отрубился, надеясь, что водка была паленая, и я умру от отравления.
К сожалению, я не умер. Меня нашли и привели в чувство. Учитывая, что уже лет десять я ни разу не выпивал больше двух-трех бокалов хорошего, выдержанного вина за раз, я совершенно забыл, что такое похмелье. Бедные Ася с Митей, здорово им пришлось со мной помучиться! Но я им благодарен. Без них я вообще не знаю, что бы со мной было. А они помогли мне и здесь все выдержать, и в Мюнхене. Они смогли меня удержать от запоя, по крайней мере до похорон Евы.
Так, об этом лучше не вспоминать вообще. Сплошное черное пятно. Как я выдержал? Если бы не дети, я бы давно покончил с собой. Детей жалко. Лишились матери, пусть хоть отец останется. Хоть и такой как я. В смысле, пьющий. Докатился. Уже не могу не пить. Знаю, что это неправильно, но мне так легче. Так хоть чем-то занимаюсь. А иначе можно сойти с ума.
После похорон, проводив Асю и Митю, я попробовал заняться делами, но не мог. Мысли всегда возвращались в Питер, хранивший страшную тайну. Тайну смерти моей жены. Я не находил себе места, и друзья посоветовали мне вернуться и лично следить за следствием, которое, кстати, продвигалось слабо. Я, радуясь возможности сбежать из Мюнхена от них, от воспоминаний и от себя, тут же собрал вещи и первым самолетом вылетел в Петербург. Приехал, снял номер в той же "Астории" и запил. Нет, не сразу. Предварительно заглянул к майору Левченко, но тот ничего нового мне не сказал. Тогда я попросил держать меня в курсе событий и после этого начал пить. От безысходности. Я понимал, что спустя месяц мало что может появиться нового. У милиции нет времени и сил, чтобы заниматься убийством иностранки. Я бы сам с охотой занялся расследованием, но я слишком плохо представлял себе Россию, ту среду, куда мне придется окунуться, реши я действительно взяться за это. Я вспоминал рассказы о разгуле мафии и о полнейшей безнаказанности, и у меня опускались руки. Что я против них, этих дикарей? Что я мог бы сделать? И кому могла помешать моя жена?!
Я обнаружил, что вино в бутылке кончилось. Разгоняя рукой хлопья сигаретного дыма, я отправился на поиски новой. По пути краем глаза зацепил свое отражение в зеркале. Ничего общего с господином Эрихом Риманном, которого знал и уважал весь Мюнхен, а деловые люди Европы и Америки почитали за честь заключать с ним сделки. Я заметил немолодого (это в тридцать-то пять лет!), обросшего человека с мутным взглядом, но дальше рассматривать не стал, чтобы не расстраиваться.
Я открыл новую бутылку и сделал два хороших глотка. Так, дохожу помаленьку до кондиции, скоро свалюсь с ног. Не захлебнуться бы во сне собственной блевотиной. Хороша смерть будет!
Я ухмыльнулся, но развить эту мысль не успел. Позвонили. Я снял трубку. Голос портье.
- Господин Риманн, к вам пришла женщина, настаивает на встрече. Я сказал, что вы просили не беспокоить вас, но она говорит, это очень важно.
Я сдержал икоту и спросил:
- Что за женщина? Я ее знаю?
- Людмила Сергеевна Мартынова.
- В жизни не слышал такого имени.
- Она настаивает. Говорит, что обязательно должна поговорить с вами.
- Ладно, пусть поднимается.
Я решил, что надо хотя бы причесаться и немного проветрить номер. Все-таки женщина. Незнакомая. Таинственная. Нет, донжуан во мне никогда полностью не умрет.
Постучали. Я открыл дверь. Передо мной стояла немолодая женщина, примерно моего возраста, невысокая, стройная, в хорошем строгом костюме, через руку перекинута темная шубка, на плече аккуратная дамская сумка. Короткие светлые крашеные волосы и серые близорукие глаза за легкой красивой оправой. Минимум косметики, запах парфюма почти не чувствуется, украшений нет. В общем, обычная деловая дама.
- Guten Abend, Herr Rimann, - сказала она, и голос у нее оказался низкий и очень приятный, не такой сухой, как внешность. И произношение идеальное.
- Добрый вечер, - ответил я по-русски. - Проходите. Извините за беспорядок, я не ждал гостей.
Она дернула плечом:
- Ничего страшного, это вы должны меня извинить. Я явилась без приглашения. Вам сейчас, наверное, тяжело, а вы должны еще и говорить со мной.
Я с интересом смотрел на нее. Она прошла в номер, остановилась около столика у окна, огляделась с любопытством, но без наглости. Когда увидела начатую бутылку и несколько пустых, которые я забыл убрать, губы ее тронула едва заметная сочувствующая улыбка. Однако в ней не было чувства превосходства или злорадства, только сострадание. Я наблюдал за ней от двери, и у меня кольнуло сердце. Я вспомнил Еву.
Женщина повернулась ко мне и наклонила голову, приглашая меня войти.
- Людмила Сергеевна Мартынова, - представилась она протягивая мне руку.
- Эрих Риманн, - я коротко пожал ей руку и предложил сесть.
Она села, еще раз огляделась и приступила к делу.
- Я еще раз прошу прощения, господин Риманн, за беспокойство, понимаю, вам сейчас совершенно не до меня и моих дел. Вы приехали сюда в связи с гибелью вашей жены. А у меня к вам чисто деловой разговор. О вашем бизнесе.
Признаться, я почувствовал разочарование. О чем я меньше всего хотел думать, так это о моем деле. Возможно, это слишком легкомысленное заявление со стороны директора такой крупной компании, как моя, но с другой стороны, у меня стабильный бизнес, отлаженный механизм работы, проверенный временем, надежный персонал. И я могу оставить компанию на некоторое время в полной уверенности, что ничего страшного не случится. Сейчас же меня интересовало только одно: кто и зачем убил мою жену? Я надеялся, что таинственная визитерша прольет хоть немного света на эту загадку. Но я, видимо, начитался детективов - только там в нужное время приходят нужные люди с нужными сведениями, и все кусочки головоломки тут же встают на место. Пока я ждал свою гостью мне уже представилось, что она испуганно прошмыгнет ко мне в номер, и, озираясь по сторонам, поведает мне жуткую историю о том, как она видела, как убили мою жену, или слышала разговор тех, кто это сделал. Она боится идти в милицию, потому что там все куплены мафией, и только мне она может доверить важную информацию. Я уже даже нарисовал себе картинку: я с пистолетом в руке иду мстить за свою жену, а она, моя таинственная помощница, ждет меня внизу на машине, после чего мы вместе скрываемся, я привожу ее в Германию, достаю ей новые документы, и она живет счастливо и безбедно на новой родине. Может, мы бы даже подружились... Глупости, конечно, но приятно. Уж куда лучше разговора о бизнесе, который затеяла Людмила Сергеевна.
Она представилась как старший референт фирмы "Арина" (небольшое предприятие средней руки, по профилю сходное с моей компанией). Директор фирмы, некто Виктор Иванович Крупов, очень заинтересован в сотрудничестве с иностранными партнерами. (Заинтересован - и бог с ним, мне-то что?)
Я милостиво рассказал Людмиле Сергеевне кое-что о своем деле, в пределах разумного, конечно.
- Если вы референт, вы должны понимать, что подобная информация строго конфиденциальна и делиться ею просто так никто не намерен.
- О, я понимаю, Herr Rimann.
Все-то она понимает! Скучная, конечно, женщина, но очень деликатная. Этого у нее не отнять. Все бы такие были.
- Я понимаю, - продолжала она, - но видите ли, в чем дело. Мой босс хочет выйти на мировой уровень. И он хочет, чтобы вы помогли ему в этом.
- Я?!
- Да, Herr Rimann, вы. Он хочет заключить с вами договор.
- А не пошел бы он к черту?! - я разозлился. Слишком много чести для какого-то русского заключать со мной договор. У меня слишком солидная компания, мировая известность. А эти русские только-только на ноги встают, из ползунков вырастают, а все туда же! Я много слышал об этих русских самородках, которые резко расцветают, а потом так же резко исчезают. Пусть господин Крупов сначала докажет, что он не пустоцвет, пусть сам сделает себе имя в России, а тогда я и подумаю о договоре. Ко мне уже обращались несколько русских бизнесменов, делали выгодные с виду предложения, только меня на кривой козе не объедешь, я всегда чую, когда дело не чисто, поэтому и сумел добиться всего, что у меня есть. Конечно, поставить на темную лошадку из России было бы неплохо, при условии, что ставка через несколько лет окупится. Но ставить наугад нельзя. Одной интуиции здесь мало. Нужно иметь хотя бы самые общие представления о состоянии бизнеса в России, а их у меня нет. Может быть в другое время меня бы и заинтересовало это предложение. Но только не сейчас.
Все это я изложил Людмиле Сергеевне. Быть может, даже в более грубых выражениях, чем хотелось бы, но она и бровью не повела. Всё приняла как должное. Потом улыбнулась краем губ:
- Вы не угостите меня сигаретой?
- Да, конечно.
Мы закурили, в молчании сделали по несколько затяжек: я - коротких и нервных, она - глубоких, наслаждаясь качеством табака. Пепельница стояла перед ней на столике, и когда я подошел и наклонился, стряхнуть пепел, Людмила Сергеевна произнесла:
- Виктор Иванович знал, что вы именно так отреагируете, если предложение будет исходить от него. Поэтому он решил воздействовать на вас через других лиц.
- Не могу сказать, что вы хорошо справились с задачей.
- А я и не пыталась. Я тоже прекрасно знаю, что вы не согласитесь. Не первый год работаю, знаю людей. И не люблю строить иллюзии.
- Что же вы подводите своего шефа, если он возлагал на вас такие надежды?
- Не на меня. Я просто сейчас подвернулась, по случаю, так сказать. Он решил использовать последний шанс, думая, что я, может быть, смогу очаровать вас...
- Как вам не стыдно говорить мне такое?! - я бросил незатушенную сигарету и отошел к окну. Мой взгляд упал на бутылку, и я ее взял.
- Но я даже не собиралась вас очаровывать. Я сочувствую вашему горю...
- В таком случае вы могли бы вообще сюда не приходить. Соврали бы шефу, что я отказался с вами говорить. В конце концов, это было бы правдой. Именно так и произошло.
Я выпил полбутылки. Мне уже было все равно, что обо мне подумает эта женщина. Я уже был нетрезв, а наш разговор еще больше выбил меня из равновесия. Я чувствовал, что мои нервы уже на пределе, могу сорваться в любой момент. Надо выпроводить ее отсюда, и, по возможности, вежливо.
- Я пришла сюда не только за этим, - сказала она тихим голосом.
- Что вам еще угодно? - я замучено обернулся.
- Я хочу вам помочь.
Она встала и подошла ко мне. Я удивленно и непонимающе уставился на нее.
- Вы слишком много пьете, - сказала она, и это не было упреком. - И от этого вы невнимательны. Я сказала, что надежды шефа были связаны не со мной.
- Мне следует еще кого-то опасаться?
- Нет, не пугайтесь. Больше никто вас не побеспокоит. Но я узнала, что Виктор Иванович сначала хотел воздействовать на вас через вашу жену.
- Через Еву?! - я сильно удивился и уставился на гостью, боюсь, что очень невежливо. - Но она же умерла...
- Да, - со вздохом сказала она. - Но до своей смерти она успела несколько раз встретиться с Круповым. Я не знаю, о чем они говорили. Но после последней встречи с ней он был очень взбешен. А утром ее нашли убитой...
У меня перехватило дыхание. Все-таки моя интуиция не подвела меня. Эта женщина способна пролить свет на смерть моей жены.
- Что вы знаете еще? - закричал я. - Говорите же!
- К сожалению, большее ничего. Только то, что сказала вам. Я подумала, что вам это может показаться интересным. Вот и все.
- О Господи! - воскликнул я и ударил кулаком по раме. Опять ничего. Она просто равнодушным голосом сказала мне несколько слов, и предоставила делать выводы самому. И это помощь? Сейчас будет тут стоять с соболезнующим видом, умело скрывая свое любопытство. А мне опять страдать.
- Herr Rimann, мне очень жаль, что я пока ничем более не могу помочь. Я понимаю, как вам должно быть тяжело...
- Тяжело?! - заорал я, окончательно теряя над собой контроль. - Вы понимаете?! Вы все ни черта не понимаете!!! Вот уже целый месяц я выслушиваю слова соболезнования, за которыми нет и тени, ни малейшего понимания. Даже мои друзья, хоть и приходят ко мне с грустными лицами, в своей компании, я уверен, говорят, мол, теперь Эрих стал холостяком, интересно, кто будет новая фрау Риманн? Они уверены, что за этим дело не станет. И это мои друзья. Люди с которыми я провел всю свою жизнь. Которые знают не менее хорошо и Еву. И даже они не понимают, что значит для меня потерять ее. А куда уж вам. Вы впервые меня видите, вы, небось, только недавно узнали о моем существовании и о существовании моей жены, которая умерла месяц назад, и вы приходите ко мне руководствуясь интересами своей фирмы, и попутно выражаете соболезнование, просто потому, что так полагается. А на самом деле вам нет ни какого дела до меня и моего горя! Вы только подливаете масла в огонь, сообщая мне о странных махинациях вашего шефа и его встречах с моей женой. Почему вы не расскажите все это в милиции? Они ведут расследование. Они, не я! Им надо это знать, а потом уже они сообщат мне о том, чего добились. Может быть, с вашей помощью. Тогда вас похвалят. Может, даже наградят. А что вы хотите от меня?!
- Herr Rimann, я хотела вам предложить...
- Убирайтесь к черту со своими предложениями! И со своими соболезнованиями тоже! Я не хочу, не хочу, слышите! Не хочу больше слышать о том, что вы меня понимаете! Вам не понять, что это такое, когда умирает любимый человек! Да что такое "любимый"? Вы же не знаете, вы даже не представляете себе, чем была для меня Ева! - я упал на диван, задыхаясь, схватил бутылку, допил, отшвырнул, машинально стал искать глазами следующую. Я был окончательно пьян, и мне даже было не стыдно, что на меня сейчас смотрит посторонняя женщина. Я ее не видел. В мутной пелене перед глазами отчетливо проступало только одно лицо - Евы, моей жены, моей возлюбленной, моей подруги. Лицо, еще не обезображенное смертью. Я почувствовал, как к горлу подступает комок и стал говорить, уже тихо, но все равно быстро. - Ева была для меня всем. Всем, чем только может быть один человек для другого. Можете ли вы это понять? Если такого никогда не чувствовал, то понять это нельзя. Я жил ею, я ею дышал. Вам может показаться, что это все надуманные фразы. Но я давно заметил, что все чувства, настоящие, глубокие чувства невозможно выразить иначе, чем только такими куцыми фразами. Просто потому, что наш язык слишком беден и не приспособлен для великих чувств. Мы обозначаем словом любовь и короткую интрижку и то неповторимое и необъяснимое, что выпадает раз в жизни и то не всем людям. Нам с Евой оно выпало. Мы были еще детьми, когда познакомились и сразу же поняли, что не сможем друг без друга. С тех пор мы всегда были вместе. Я никогда и представить себе не мог, как бы я жил без нее. И в то же время я относился к ней как к чему-то совершенно обычному. Я позволял себе заглядываться на других женщин, и не только заглядываться. Я изменял Еве. Но это не было настоящей изменой. Я никогда ни об одной из этих женщин не думал так, как о Еве. Я любил их лишь телом. Но душа принадлежала только Ей. Она была моей и владела мной. Мы с ней были одним целым. Помните, у Платона, существо, разделенное надвое? Мы были двумя половинками. Слишком гладко сошлись наши шероховатости - сомнений быть не могло. Мы с ней даже думали одинаково. Порой нам не надо было слов, чтобы понять друг друга. Вы называете это любовью, привязанностью, чем угодно. Но мы просто были одно. Одно существо. Может, поэтому я и не замечал иногда ее. Мы же именно так относимся к себе, к частям своего тела. Пока рука или нога не заболит, мы воспринимаем их как должное, и не придаем никакого значения. А Ева была для меня больше, чем часть тела. Это была моя душа. То, без чего человек вообще жить не может. Она умерла. А от меня словно отрезали огромный кусок. Половину меня, лучшую половину оторвали с мясом и уничтожили. Теперь в том месте - огромная кровавая рана, которая не хочет заживать. Которая не может зажить. Потому что там осталась пустота, и ее нечем заполнить. Никто и никогда не сможет заполнить ее. Мне так и остается всю жизнь прожить с этой раной.
Тут я встал и, ничего не объясняя, вышел из залы и вернулся уже с бутылкой, которую по дороге открыл и пригубил. Просто когда я сказал, что мне нечем заполнить эту рану, в мою голову забралась совершенно неподходящая, но все же здравая мысль: всё можно заполнить вином. Я понял, что мне действительно надо выпить, иначе я сейчас ударюсь в истерику. Впрочем, это и так случится, но в данном случае я буду настолько пьян, что мне не придется краснеть, а наутро я уже все забуду. Поэтому я влил в себя еще полбутылки крепкого вина, рухнул на диван, так как комната уже начала качаться и уставился на гостью. Я успел отметить, что она сидит на кресле в "позе кучера", очки сняла, глаза закрыла, и не проявляет никаких признаков возмущения моим поведением и не рвется уходить. Неужели, она и вправду прониклась моим горем, и ее слова соболезнования - не пустой звук? Точнее тогда они были пустым звуком, а сейчас она все поняла и поэтому молчит. А может просто играет и хочет услышать продолжение этой душещипательной истории?
- Что вы молчите? - спросил я, из последних сил подчиняя себе заплетающийся язык. - Что вы сидите здесь? Что вам еще от меня надо? Я и так выложил вам все, чего не говорил даже близким друзьям! Что вы еще хотите услышать? Как мне плохо? Неужели вам мало? Имейте совесть, уйдите! Оставьте меня одного! Хватит вам, натешились чужим горем, до конца жизни хватит, что вспоминать! Ну что вы сидите? Что вы смотрите на меня? Не смотрите на меня так! Мне ваша жалость не нужна. Мне от вас ничего не нужно. Только оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!
Я почувствовал, что плачу. Допрыгался. Хоть бы она скорее ушла отсюда.
- Убирайтесь! - заорал я на нее.
Она встала, но пошла не к двери, а ко мне.
- Эрих, - тихо позвала она и осторожно дотронулась рукой до моих волос. Я дернулся и снова крикнул, чтобы она уходила. Тогда она опустилась рядом со мной и крепко взяла за плечи. - Эрих, не надо...
- Оставьте меня в покое!
- Перестань!
- Уходи!
- Успокойся!
- Проваливай к черту!!!
- Эрих!
Она крепко обняла меня, и я ткнулся лицом в ее мягкую грудь и зарыдал как ребенок, и больше ничего не помню.
Когда я очнулся, ясное мартовское солнце уже старалось во всю. Мимо окна пролетали капли таявших сосулек под веселое чириканье одинокой ранней птахи. Если смотреть только на небо, высокое ясное голубое, то можно легко представить себе, что уже лето, но стоило опустить глаза пониже, и вид голых деревьев и сырых домов напоминал, что надо потерпеть еще два месяца.
Я лежал на спине, чуть приоткрыв глаза, мне не хотелось даже шевелиться. За последний месяц я настолько привык пьянствовать, что сейчас даже не чувствовал дурноты, вполне естественной, если принять во внимание, сколько я вчера выпил. Я ощущал только тяжесть в голове, сильную жажду и полнейшую апатию. Я даже не мог думать. Словно в зависшем компьютере, мысли крутились вокруг одного и того же: у меня болит голова - я вчера много выпил - почему? - программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта, если ошибка будет повторяться, обратитесь к разработчику - "Enter" - повторное нажатие клавиш "Ctrl", "Alt" и "Del" приведет к перезагрузке... И опять по новой: я вчера напился - зачем???
Меня спас телефонный звонок. Я машинально снял трубку, ответил:
- Алло.
- Эрих, с добрым утром! Это Люся. Ты живой?
- Живой, - ответил я, пытаясь сообразить, что это за Люся обеспокоена моим существованием. Я не знал никого с таким именем. Она видимо почувствовала мое затруднение и сказала с легким укором:
- Бог мой, неужели ты совершенно все забыл? Мы же вчера весь вечер были вместе. Ты еще умолял меня остаться и помочь тебе.
Вчера? Что же было вчера? Память упорно не желала выдавать мне ответ. Не рассказывать же этой Люсе про зависший компьютер!
- Не помню, - покаялся я.
- Ах, Эрих, - вздохнула она, - тебе надо завязывать с пьянством. Иначе ты никогда не отомстишь за свою жену.
Ева. Отомстить за Еву. Вдруг все стало на свои места. Я вспомнил. У меня убили жену. Я вернулся в Питер, чтобы найти убийцу и отомстить за нее. А вчера ко мне пришла женщина, которая что-то знала. Кажется, она хотела мне помочь. Только как - не помню. Помню, и то смутно, что я был очень пьян и кричал на нее, но она не уходила. А чем все кончилось - забыл. Интересно, когда мы перешли на "ты"? Точно, надо бросать пить.
- Люся...Извините меня... - пробормотал я, не находя, что еще можно сказать. Она в ответ усмехнулась.
- Эрих, ты сейчас должен как следует проспаться, и вообще привести себя в чувство. Только умоляю, не с помощью новой бутылки. И вообще постарайся не пить. А вечером я приду к тебе, и мы обо всем поговорим. Мне кажется, то, о чем мы говорили вчера, ты несколько подзабыл. Я освежу тебе память. До вечера.
- До вечера, - ответил я, и она повесила трубку.
Продолжая прижимать к уху трубку, издающую короткие гудки, я лежал и думал. Думал о том, что же вчера было. Точнее, строил догадки о том, что же могло произойти, потому что вспомнить это я не смогу никогда. А догадки выходили самые поганые. Я совершенно точно помнил, что при посторонней женщине напился в стельку и нес какую-то ахинею. До этого она мне что-то успела рассказать про Еву. Но я не помнил - что именно. Звали ее, кажется, Людмилой Сергеевной. Но когда она стала просто Люсей? И когда она ушла? И, самое интересное, каким образом я оказался в кровати? В разобранной кровати совершенно голый. Обычно, если я напивался до такой степени, я заваливался спать не раздеваясь и прямо там, где пил. А сейчас...
Я наконец-то собрался с силами и оторвал затылок от подушки. Сел, положил трубку на место и осмотрелся. То, что я увидел, навеяло на меня отнюдь не хорошие мысли. Я действительно лежал голый в разобранной постели, моя одежда была аккуратно сложена на стуле рядом. Комната была прибрана на скорую руку, бутылки унесены, пепельница пуста, а форточка приоткрыта. Всего этого сделать я сам не мог. Горничная тоже исключалась - она бы тщательнее прибралась. Но хуже всего было то, что постель была ужасающе измята. Я один никогда бы не смог так ее измять. Выводы напрашивались самые неутешительные. Я застонал сквозь зубы и упал лицом в подушку, но тут же поднялся. От подушки исходил еле уловимый аромат.
Я закрыл лицо руками и стал соображать, как бы мне попросить у нее прощения и объяснить, что у меня вовсе не было никакого желания... И вообще я люблю Еву и не хочу ей изменять... Бред какой-то. Никогда больше не буду пить. По крайней мере напиваться до беспамятства точно никогда не буду!
Когда она пришла около восьми часов вечера, я сидел в зале побритый, причесанный и одетый в самый лучший костюм. В номере было прибрано, все сверкало чуть ли не стерильной чистотой. Бутылок не было и в помине, даже курить я старался поменьше, чтобы не портить общий вид. На столе стояла бутылка легкого белого вина, и кое-какая закуска. Только цветы не приготовил. Но я посчитал это лишним. Все-таки не в любви объясняться собираюсь. Совсем наоборот.
Она постучала. Я открыл.
- Добрый вечер, - сказал я, пропуская ее.
- Добрый вечер, - ответила она, скидывая мне на руки норковый полушубок. - Как у тебя сегодня хорошо.
Она у зеркала поправила прическу и подошла к столу.
- Ага, - взяла в руки бутылку, - продолжаем пьянствовать?
Я медленно шел за ней, мучаясь, как начать разговор. Как к ней обращаться? Она мне "тыкает", что, должно быть, естественно, после того, что было вчера ночью. Но я-то этого не помню, и сказать ей "ты" для меня сложновато.
- Людмила... - начал я, но она меня тут же перебила.
- Вчера мы перешли на "ты", и ты называл меня Люсей. Ты забыл? Впрочем, это естественно. Я не обижаюсь.
- Люся, я должен попросить у вас прощения... - наконец промямлил я, не глядя на нее, и снова она перебила меня.
- "У вас" ?! Не "у тебя"? Что же... Если ты настаиваешь, можно снова перейти на "вы".
Я так и не осмелился поднять на нее глаза, но мне показалось, что тон у нее слегка недовольный.
- Люся, я не хочу, чтобы вы... ты... думала, что я... В общем... Я знаю, что вел себя вчера как свинья, и клянусь вам... тебе..., что этого больше не повторится. Просто я последнее время очень много пью, и начинаю терять над собой контроль. Но с этого дня я дал себе зарок, больше пить не буду. Поэтому простите, мне очень жаль, что так получилось.
- Я тебя не прощаю, - улыбнулась она краешком губ. Я похолодел: что же я натворил такого, что она не может мне простить? Но она продолжала. - Я не прощаю, потому что не вижу твоей вины. В том, что ты был пьян, я не могу тебя винить. Люди спиваются и без особых причин. А ты... Если она действительно значила для тебя так много, как ты говорил, это можно понять. За это винить нельзя. А то, что было потом... - тут она усмехнулась. - Знаешь, это скорее моя вина. Я должна была уйти от тебя, как только получила отказ, но я осталась. Мне стало жалко тебя. Ты выглядел таким несчастным, что я просто не могла уйти и бросить тебя одного. Ведь это очень плохо, когда ты один, и некому помочь. А потом ты и сам стал просить меня остаться и помочь тебе. Не помнишь? Ты хотел, чтобы я помогла тебе распутать это дело. Поиграть в детективов. Милиция вряд ли уже что-то найдет. Может быть, нам действительно попробовать своими силами? Ты мне вчера говорил: "Найди мне убийцу, и я его убью!" Я ответила, что нам лучше это обсудить назавтра, на свежую голову. И вот я здесь. Итак, ты не отказываешься от своего предложения?
Я сидел и смотрел на нее, разинув рот. Ничего себе! Это же надо - так все забыть! Неужели я и вправду преложил ей такое? Хотя... а почему бы и нет? Она женщина умная и хладнокровная, к тому же она работает с человеком, который что-то знает о моей жене, к тому же она местная и знает много того, чего мне, иностранцу, не узнать и не понять никогда. И еще она работает референтом, то есть умеет обращаться с информацией, и может соблюсти конфиденциальность. Да, она мне подходит. И самой ей, похоже, интересно. Только... Как все-таки быть с тем, что между нами произошло?
Она уловила мое замешательство:
- Пусть тебя не смущает ничего. Я никому никогда не расскажу об этом. Никто не догадается. Даже тебе я никогда не напомню, не волнуйся. Ты же ничего не помнишь, считай, что ничего не было. Мы будем просто друзьями. Или деловыми партнерами. Как тебе угодно. Но лучше друзьями. Как Малдер и Скалли. Будем вместе работать, раскрывать убийство твоей жены. А потом ты меня поблагодаришь, и мы расстанемся, сохранив друг о друге лишь приятные воспоминания. Я на большее и не рассчитываю. По рукам?
- По рукам.
Хорошая женщина, подумал я, пожав ее узкую сухую ладонь, говорит то, что есть, не строит иллюзий, ей можно довериться.
- А теперь, может, скрепим нашу сделку вином, а заодно и выпьем на брудершафт, чтобы больше не возникало неловкостей? - предложила она. Я согласно кивнул и открыл бутылку. Мы выпили, и она легонько прикоснулась щекой к моей щеке. Откинулась в кресле, закурила. - А теперь поговорим о деле.
Я тоже закурил и приготовился внимательно слушать. Однако она замолчала и надолго. Просто сидела, курила, покачивая ногой и глядя на свой бокал, брови ее были подняты, губы собраны бантиком. Видя, что она задумалась, я не ощущал неловкости, наоборот испытывал некое благоговение перед умной женщиной и боялся нарушить ее транс. Она вдруг вспомнила о моем существовании, подняла глаза, заулыбалась:
- Извини, Эрих, - она стряхнула пепел и начала говорить. - Итак, к сожалению, у нас очень мало информации, чтобы делать более или менее правомерные выводы. Что мы знаем? Еву нашли рано утром бомжи, которые обшаривают помойки. Она лежала в мусорном баке с перерезанным горлом. Орудие убийства рядом не обнаружено. Никто ничего не видел. Ни у кого нет видимых мотивов убивать ее. Из всех людьми, с которыми она встречалась перед смертью, нет ни одного подозрительного человека. Милиция, насколько я знаю (а у меня есть один знакомый оттуда, я поинтересовалась у него), итак милиция подозревает, правда, без оснований, супругов Степанченко, у которых она жила. Еще в поле зрения следствия попал некий господин Романов Петр Алексеевич, бывший одноклассник Евы... Ты его знаешь, Эрих?
- Имел честь, - хмуро пробормотал я. С Романовым у меня связаны самые неприятные воспоминания. Они учились в одном классе, и он был в нее влюблен, а она, зная об этом, не пыталась его как-то сдержать. Она уже тогда была моей невестой, и было решено, что после окончания школы она приедет ко мне, в Мюнхен. И Романов тоже об этом знал, и тем не менее, продолжал за ней настойчиво ухаживать. Мне подобная наглость казалась возмутительной, а Ева только смеялась над моей ревностью и над влюбленностью Романова. Кончилось все тем, что Романов, понимая, что теряет ее навсегда, совершил некую гадкую выходку, выставил себя в невыгодном свете, и сам лишил себя всякой надежды на счастье с Евой. С тех пор о нем ничего не было слышно.
- Известно, что Ева встречалась с ним примерно за месяц до смерти, - сказала Люся.
- Как встречалась?! Что ему еще от нее надо? - воскликнул я. Вся былая неприязнь к этому человеку, похороненная под ворохом лет, вдруг всколыхнулась во мне.
- Не знаю, - пожала плечами Люся. - Я только знаю, что она ездила к нему в Москву и провела там несколько дней. С ним или одна - тоже не знаю. Рассталась, как я уже сказала, за месяц до смерти. Но тем не менее, на подозрение его взяли и даже допрашивали несколько раз. Только ничего не выяснили. У него алиби.
- Черт побери, - прошептал я сквозь зубы. Что бы там ни было, он убил, или не он, но я должен разобраться, что Романову было нужно от моей жены. - Что еще? - поинтересовался я у Люси.
- Всё, - она пожала плечами. - Милиция насколько смогла отследила контакты Евы за время ее пребывания в нашей стране, но ничего существенного не нашла. Все, с кем она общалась, не имели ни повода, ни возможности ее убить. Милиция, правда, еще допускает мысль, что ниточка тянется из Мюнхена, но у них нет возможности это проверить.
- Из Мюнхена? - недоверчиво переспросил я.
- Да, подумай, Эрих, были у нее там враги, недоброжелатели? Она почти всю жизнь прожила там, было бы естественно, если убийца тоже оттуда.
- Но зачем же было убивать ее здесь, в Питере?
- Для отвода глаз. Все знают, что в России сейчас разгул преступности, а Петербург вообще называют криминальной столицей. Если здесь кого-то убьют, проще замести следы, списать все на русскую мафию.
- Русская мафия здесь совершенно не при чем, - решительно отрезал я. - Я специально не вступал ни в какие контакты с русскими, именно потому, что все здесь слишком зыбко.
- Да, ты уже говорил мне это вчера. Я помню. И это, собственно, знают все. Поэтому и думают, что это не русские сделали.
Я покачал головой. Мне слабо верилось, что в такой цивилизованной стране как Германия могут существовать такие варварские способы сведения счетов. Если я кому-то наступил на хвост (а такое могло быть: порой в интересах фирмы я придерживался очень жесткой политики), то вряд ли эти люди стали бы прибегать к таким радикальным мерам. Если это был удар против меня, нанести его могла только мафия, так спланировать, организовать. На обычных моих партнеров это не похоже, с криминалом я дело не имел принципиально. Это не значит, что в Германии все настолько хорошо, просто я, поддерживая престиж фирмы, тщательно обходил все подводные камни. Неужели я все-таки оступился и теперь, сам того не ведая, расплачиваюсь. Опять-таки странно. Те, кто хотел бы на меня воздействовать, могли бы поставить меня в известность... Или в этом как раз и заключалась их идея: отстранить меня от дел? Надо будет завтра же связаться с Мюллером и попросить прислать полный отчет.
А если это рассчитано не на меня, а на Еву, то вообще получается бессмыслица: она была образцовой женой и домохозяйкой и не интересовалась никакими делами - ни бизнесом, ни политикой. Из-за этого она неоднократно подвергалась едким нападкам со стороны феминисток, но никогда не придавала им ни малейшего значения. Не феминистки же ее убили, в конце концов. Других врагов у нее не было. Сколько я ее помню, она была настолько лояльна и обаятельна, что просто не умела наживать врагов. Даже мои любовницы, которые иногда у меня появлялись на короткое время, и они не чувствовали к ней ненависти. Стоп. А если все-таки любовница. Пат. Я забыл о ней. Мне говорили, она звонила, чтобы выразить соболезнования, но я не захотел с ней разговаривать, и больше о ней не слышал. Не могла ли Пат, отчаянно в меня влюбленная, сделать так, чтобы я оказался вдовцом? И это тоже надо будет обдумать.
- Вот видишь, - сказала мне Люся, внимательно выслушав, - стоит только копнуть поглубже и у нас появилось сразу несколько версий. Романов, Пат и немецкая мафия. Супругов Степанченко, я думаю, со счетов можно сбросить. Милиция и так ими занималась достаточно.
- Я тоже думаю, что ни Ася, ни Митя этого не делали, - согласился я. - Но есть еще одна версия. Твой шеф. Ты мне вчера что-то говорила про него, только извини, я плохо помню.
- Перестань извиняться, - отмахнулась она. - Про своего шефа я толком ничего не знаю. Я знаю только, что за пару недель до убийства он попросил меня найти данные на Еву Риманн, он сказал, что она сейчас живет в нашем городе, но не в отеле, а у подруги, и я должна найти адрес. Я нашла. Он сказал "спасибо", и мы забыли об этом. Примерно через неделю я случайно услышала, как он говорит по телефону с какой-то Евой и, похоже, договаривается о встрече. Я, как порядочная женщина, подслушивать не стала, но про себя отметила имя. Ева. Не часто встречается. Однако я не любопытна, это наверно, издержки профессии - когда через твои руки проходит столько информации, перестаешь ее ценить, устаешь от нее попросту.
Люся недовольно усмехнулась и вытащила из пачки новую сигарету, я протянул ей зажигалку. Она поблагодарила меня взглядом и продолжила:
- Когда я услышала в новостях об убийстве, я удивилась: неужели та самая Ева Риманн, как странно. Как много тайн вокруг нее. А чуть попозже вспомнила, накануне шеф был очень взбешен. Он довел до слез свою секретаршу и половину коллектива поставил на уши. А все из-за какой-то женщины. Это я опять подслушала ненароком. В тот раз он имени не назвал, однако я без труда догадалась, что он имел в виду именно Еву. Больше ни с кем из женщин он не встречался тогда.
- А жена? - спросил я. - У него есть жена?
- Есть, но насколько я знаю, она у него вряд ли может вызвать такие эмоции. Нет, это исключено.
- Тебе виднее, - ответил я. - А ты не догадываешься, зачем ему понадобилась моя жена?
- Догадываюсь. Я об этом тоже вчера говорила. Он хотел через нее навести мосты к тебе.
- Да, да, я вспомнил. Вот негодяй! Через мою жену! А когда она отказалась, он ее убил.
- А вот это еще надо доказать! - быстро вставила Люся. - Это только мои догадки, правда, не лишенные оснований. Но делать выводы еще очень и очень рано.
- Ты права, - согласился я. - Делать выводы не будем, но подведем итоги нашего первого совещания.
- Итак, - начала она, - мы наметили четыре основные линии, по которым надо вести расследование. Во-первых, московский господин Романов (между прочим крупный делец). Тут надо выяснить, что же после пятнадцати лет заставило их с Евой встретится. Во-вторых, мюнхенская красавица Патриция ...?
- Фройляйн Патриция Келлерман, - подсказал я.
- Фройляйн Келлерман. Тут надо выяснить насколько серьезны были ее чувства и матримониальные поползновения. Кстати, сколько ей лет?
- Двадцать пять - двадцать семь. Точно не знаю.
- Вполне подходит. Девушка погуляла, решила выйти замуж. Надо проверить. Далее, в-третьих, господин Виктор Иванович Крупов, мой уважаемый шеф. Разузнать, что точно он хотел от Евы, сколько раз с ней встречался, о чем говорил. И последнее, немецкая мафия, о которой я ничего не знаю и даже представить себе не могу, что нужно делать в этом направлении. Итого, четыре версии. Поделим пополам?
- Поделим.
- Я полагаю, что тебе надо взять мюнхенские, тебе проще будет получить доступ к ним. А я займусь господами Романовым и Круповым.
- Согласен.
- В таком случае, я предлагаю дать друг другу неделю на сбор информации. Тебе придется съездить в Германию и проверить все там, мне ехать никуда не надо, но я пять дней в неделю с полдевятого до полшестого работаю, я не могу игнорировать свои непосредственные обязанности. Поэтому мне понадобится времени больше. А через неделю мы с тобой снова соберемся вместе и обсудим то, что успели накопать. Вот мой телефон, позвони, когда вернешься из Мюнхена.