СЕСТРА ПРОПАВШЕГО ЗОМБИ
                             отрывок из романа

     Майор Элисео  Колорадо  собственнолично  посетил  наш дом.  Видно,  он
куда-то спешил,  поскольку всего три минуты толковал  с  папой  Леней,  две
минуты уделил мамуле,  спросил о Вальке - наш пловец,  как обычно,  нырял в
ущелье на потеху публике - и вместе со мной вышел из дома.
     - Спасибо  вам,  -  поблагодарила  я,  так как при старших Бернстайнах
майор ни словом не обмолвился о зомби. - Gracias.
     - Снова   заговорили  по-испански?  -  отозвался  он  не  без  яду.  -
Сеньорита, вы уверены, что в ту роковую ночь в роще находился ваш брат?
     Кажется, за  выспренными  словами  "роковая ночь" таилась усмешка.  Во
всяком случае, черные глаза полицейского сузились и блестели.
     Я припомнила   неподвижную   фигуру   у  костра,  освещенный  пламенем
негритянский профиль.
     - Не уверена.
     - Почему?
     - Мне  еще  тогда  подумалось:  какой-то он не такой.  Слишком...  да:
слишком мускулистый.
     - Иными  словами,  сеньор  Бернстайн  пропал  раньше,  а в роще на вас
набросился чужой зомби?
     - Я не могу утверждать... - пролепетала я.
     Ужас какой!  Куда они дели Игоря?  Зачем положили на его место другого
человека?!
     Майор ободряюще похлопал меня по плечу - панибратски,  словно  я  была
ему близкая родня.
     - Будем надеяться на лучшее,  сеньорита. Один человек уверял меня, что
видел  вашего брата в ту ночь,  когда вы...  гм...  участвовали в последнем
представлении.
     - Кто? Где?!
     - Смотритель Национального парка в Южном районе. Его зовут Джим...
     Кончено. Майор  еще  что-то говорит,  но я не понимаю ни словечка - от
волнения испанский язык опять вышибло из головы.
     Колорадо поглядел  с  отеческой  печалью  -  вот  неразумное  дитя!  -
небрежным движением отдал честь и зашагал по манговой аллее  к  оставшемуся
за  воротами автомобилю.  Я молилась про себя,  чтобы горланящие попугаи не
капнули ему сверху на фуражку. Обошлось.
     - Смир-рна! - заорал в доме папа Леня.
     Пропали из папиного голоса генеральские раскаты,  и мангуст не подумал
выполнить  команду.  Он  стрелой мелькнул в дверях и скатился с крыльца мне
под ноги, лег брюшком на босоножки.
     - Вольно!  - скомандовала я машинально,  и Рики с готовностью встал на
задние лапки. - Тьфу, бестолочь!
     Он обиженно  вякнул  и убежал охотиться на самых страшных змей,  каких
только можно сыскать в столице.
     Смотритель Национального  парка  в  Южном  районе  по имени Джим.  Это
бесценная информация!  Я сию минуту ею воспользуюсь. Перво-наперво звоним в
справочное,  узнаем телефон и адрес.  Затем набираем номер. Не отвечают. Не
беда - я немедленно еду!
     Что-то кричала с крыльца мамуля, а я во весь дух неслась со скутером к
воротам. Распахнула их проволочные створки - и только меня и видели.
     Я выехала  на асфальтовое шоссе,  идущее вдоль побережья на восток,  к
городку под названием Помпьерос; миновала поселок Эстрада, где вдоль дороги
тянулись  деревянные изгороди.  За изгородями носились резвые,  чрезвычайно
спортивные поросята с подвешенными на шее  деревянными  рогатками.  Рогатки
нужны,  чтобы  поросята не смогли пролезть через забор.  После Эстрады,  не
доезжая двадцати километров  до  Помпьероса,  я  свернула  на  грунтовку  у
подножия  лесистой  горушки,  которая звучно зовется Томас-Рой-Маунтин,  по
имени английского офицера, прославившегося в боях с испанцами.
     Бензин в бачке вскоре кончился,  и я закрутила педали,  пыхтя вверх по
склону. Кокосовая роща, в которой ставился ночной спектакль с зомби, лежала
внизу слева.
     Со стороны Томас-Рой-Маунтин производила впечатление кочки-переростка,
но   на  поверку  оказалась  достойным  представителем  гористого  племени.
Восточная часть Гвантигуа на небольших высотах - это влажные  тропики,  где
дожди  исправно  льют  даже  в  сухой сезон.  Поэтому сперва я катила через
тропический лес,  в котором сыро,  душно и сумрачно.  Вдоль  дороги  стеной
стоят перевитые лианами пальмы и папоротники, над головой смыкается зеленый
шатер,  и глазу,  в сущности,  не на чем остановиться.  Редкая удача,  если
промелькнет яркая,  словно из металлической фольги,  бабочка, или пролетит,
жужжа крылышками,  заблудший осколок радуги - крошечная  колибри.  Основное
великолепие  тропического  леса  -  наверху,  там,  где  выползают к солнцу
светолюбивые орхидеи и где кормятся и гомонят  неуемные  попугаи  и  прочие
птицы. До меня доносились только их голоса; на глаза не попалось ни одной.
     Мрачноватая зеленая сырость уступила  место  дубам,  сливам  и  ольхе.
Здешний дуб кажется надменным аристократом по сравнению с бедным российским
родственником.  Его цветки похожи на розовые раковины,  а  желуди  плоские,
длинные, и лишь их шершавые шапочки как бы заявляют: да, это именно желуди,
не сомневайтесь.  В таком лесу куда больше света, чем в тропической зоне, и
море цветов. Запах от них одуряющий.
     Я запарилась,  пока добралась до покрывающего вершину  горы  соснового
леса.  Ностальгически защемило сердце.  Сосны,  Карелия... Хвоя южных сосен
длинней и мягче,  чем у наших,  и смолистый дух в лесу  крепче.  Я  упоенно
вдыхала  его,  преодолевая  остаток дороги.  К слову,  сосновые иглы на юге
употребляют для упаковки бананов, как в России заворачивают в крапиву сырое
мясо.
     Усыпанная хвоей грунтовка вывела меня к  одноэтажному  белому  домику.
Окна были распахнуты настежь и затянуты зеленой сеткой,  словно камуфляжем.
Возле дома под  широким  навесом  стоял  мотоцикл.  Я  порадовалась:  вдруг
удастся выцыганить капельку бензина для каракатицы?  Отдуваясь,  я слезла с
седла,  прислонила скутер к дереву и подошла к дому.  Прислушалась, стоя на
крыльце,  и  осторожно  поскреблась.  В  доме  не отозвались,  но за спиной
прозвучало неожиданное:
     - Здравствуйте, белая леди.
     Великолепный английский  выговор.  Я  обернулась.  Ах!  Меня  поразили
тонкие,  чистые линии юношеского лица.  Впрочем...  Пожалуй, он старше, чем
кажется на первый взгляд; лет тридцать ему есть. Обаятельный симпатяга.
     - Вы  Джим?  -  спросила  я,  глядя в карие глаза,  улыбавшиеся из-под
козырька форменной зеленой шапочки.
     - Он самый.  - Джим поставил наземь пустую деревянную клетку,  которую
держал в руке.  На нем была зеленая форма с металлической бляхой на  груди;
на  бляхе  значилось  "Гвантигуа  -  Национальный  парк".  -  Чем могу быть
полезен?
     - Меня зовут Анастази Бернстайн. Я от майора Колорадо.
     Джим нахмурился, из глаз исчезли золотистые смешинки.
     - Пройдемте  в  дом,  -  предложил  он  сухо,  поднялся  на  крыльцо и
распахнул дверь. - Прошу.
     В комнате,  куда  я вошла,  стоял круглый стол с плетеными креслами из
крашеного тростника. В одном углу находился буфет и холодильник, в другом -
телевизор  на  журнальном  столике  и  магнитофон  с  рядком кассет.  Возле
телевизора,  на полочке - телефон.  Стены комнаты были оклеены фотографиями
животных, птиц и растений, и сбоку была еще одна дверь.
     - Садитесь,  - Джим отодвинул для меня кресло и уселся напротив. - Так
чем обязан?
     На пластиковой  скатерти  стоял  поднос  с  шестью  бокалами  красного
стекла,  рядом  лежала  стопка журналов.  Я голодными глазами посмотрела на
бокалы - после героического взъезда на  гору  пить  хотелось  неимоверно  -
однако  Джим то ли не заметил,  то ли не пожелал понять мой взгляд.  Укорив
себя за то, что некстати помянула Колорадо, я решила бить на жалость.
     - Видите ли,  у меня пропал брат.  Два дня... две ночи назад. Вы могли
бы помочь. Мне сказали, что вы - последний, кто видел Игоря... - Я сбилась.
     На последнего,   кто   видел   человека   в  живых,  неизбежно  падает
подозрение. Я же не хочу сказать, что Джим как-то замешан в деле.
     Он снял  свою  форменную  шапочку  -  волосы  у него оказались густые,
светлые,  отливающие рыжиной - и положил на  стол.  Затем,  не  вставая  из
кресла,  потянулся  к  холодильнику  и  достал  банку  с  тоником.  Сложный
эквилибристический трюк:  две ножки у кресла угрожающе приподнялись, и Джим
едва не кувырнулся. Он протянул банку мне.
     - Расскажите-ка по порядку.
     Прихлебывая тоник,  я  изложила  свою  историю  с заранее продуманными
недомолвками.  Джим внимательно слушал; поначалу его карие глаза улыбались,
но под конец рассказа он глядел довольно хмуро.
     - Белый негр? - Он хмыкнул. - Забавно... Однако я его не встречал. Это
первое. И второе: вы чего-то не договариваете, и это слишком очевидно.
     Я была сражена.  Он не разговаривал с Игорем!  И вдобавок сходу поймал
меня на недомолвках, считай - на лжи.
     - Майор Колорадо солгал? - спросила я, рассматривая ногти.
     - Не знаю. Вряд ли.
     Удивленная, я  ждала  объяснения  загадочного  ответа,   однако   Джим
помалкивал,  о чем-то размышляя. Не зная, что сказать, я задала посторонний
вопрос:
     - Почему вы назвали меня белой леди?
     Он блеснул зубами в широкой ухмылке.
     - На  вас  никогда  не  покушался  зомби?  -  Джим  вскочил  на ноги и
загремел: - На языке белых людей приказываю: убей белую женщину!
     От радостного  облегчения  я расхохоталась.  Вот кто был мой нежданный
спаситель, умчавшийся в ночь на быстром коне.
     - Смир-рна!  - в восторге,  заорала я страшным голосом, удачно копируя
папу Леню.
     Джим вытаращил  глаза,  а  ведущая  во вторую комнату дверь сама собой
отворилась.  Неужто двери распахиваются от наших воплей?  Но нет: к нам шло
животное.  Размером  с  большую кошку,  коричневое,  со светлой мордочкой и
обведенными светлой полоской умными глазами,  как будто  в  очках.  Стоящий
трубой хвост был окольцован черными и коричневыми полосами. Енот коати.
     Енот поглядел на нас  с  подозрительностью  и  несомненной  укоризной.
Чего, мол, разорались, дурачки?
     - Ах ты, лапочка, - заворковала я - от избытка чувств на родном языке.
- Ах ты, красавец...
     - Кто вы? - спросил Джим.
     - Русская. Я не туристка. Иммигрантка.
     Джим закрыл  дверь  и  уселся  обратно  в  кресло.  Под  сочувственным
взглядом его теплых глаз я выложила всю историю заново,  без купюр. Коати в
это время рыскал по полу, что-то вынюхивая на чисто выметенном линолеуме. Я
погладила его по спине, и он стерпел, лишь недоверчиво покосился.
     Выслушав мою повесть, Джим поглядел на часы, задумчиво сдвинул брови.
     - Пойдемте,  Анастази.  Не бойтесь, - он обезоруживающе улыбнулся, - я
вас в обиду не дам.
     Мы вышли  из  дома.  Коати  затрусил за нами,  потом деловито обогнал,
держа нос у самой земли.  Джим повел меня в  сторону  от  дороги.  Внезапно
оробев,  я  постеснялась  спросить,  куда  мы  направляемся.  Не видать мне
мужа-миллионера - катастрофически не  хватает  бойкости.  Или  настырности,
если угодно.
     Мы добрались до заросшей лиственными деревьями ложбины.  На дне бурлил
и  шипел  быстрый  ручей;  белая  пена  изредка проглядывала сквозь листву.
Видимо,  поблизости был водоем, наполняющийся дождевой водой. Джим двинулся
краем  ложбины  вниз,  рассказывая  по  дороге,  что  на Гвантигуа почти не
осталось водившихся прежде животных и теперь их завозят в Национальный парк
из разных мест Центральной Америки.  Вот коати привезли, и пару белохвостых
оленей, и обезьян уакари, и даже броненосца - одного. Второй удрал где-то в
пути.  Я слушала и наблюдала за коленцами енота, который спустился в лощину
и внезапно ошалел.  Он стремглав взлетал по стволам  деревьев,  носился  по
веткам,  скатывался  вниз,  снова  взбирался,  куролесил,  показывая чудеса
акробатики.  Замечательная зверушка;  я жалела,  что не могу  завести  дома
коати вдобавок к мангусту.
     И вдруг - мелькнула желто-коричневая  молния,  сшибла  коати  с  ветки
наземь.  Зверек  заверещал,  вопль перешел в хрип.  Удав!  Узорчатая гадина
караулила в ветвях - и вот!..  Я прыгнула с края  лощины  в  зеленую  массу
листвы, рванулась на задушенный хрип коати.
     Желто-коричневая кишка  скользила  и  все   туже   обвивалась   вокруг
беспомощного тельца енота.
     - Пошел! Гадина! Пошел! - вопила я, пытаясь растянуть тугие кольца.
     Все равно,  что  растягивать  электрический  кабель;  под чешуей будто
спрятаны металлические жилы.
     - У-уйди-и! - визжала я, борясь с удавом.
     Остроконечная голова с черными глазками моталась в воздухе и  разевала
пасть.
     - Пусти его, пусти! - чуть не рыдала я.
     В удава  вцепились  чужие руки - я узнала зеленые рукава.  Одна,  две,
три,  четыре руки.  Сколько же их у  Джима?!  Эти  руки  разжали  кольца  и
освободили  трепыхающегося  коати.  Я подхватила зверька,  прижала к груди.
Удав висел в воздухе, схваченный у головы, и извивался.
     - Кто эта леди? - прозвучал чужой голос.
     Я оторвала взгляд от удава и подняла глаза.  Преступника держал за шею
незнакомый парень.  Зеленая егерская форма с металлической бляхой и шапочка
с козырьком,  как у Джима,  правильные  черты  лица;  однако  глаза  серые,
холодные,  взгляд цепкий, губы, не знающие, что такое улыбка. Если с Джимом
я  не  задумываясь  пошла  в  лес,  то  этот  человек  мог   быть   опасен.
Единственное,  что  мне  в  нем понравилось,  - длинная челка и закрывающие
скулы и шею темные волосы. Люблю такие прически.
     Я вопросительно  глянула  на  стоящего  рядом  Джима.  У  него на щеке
наливалась кровавыми точками свежая царапина - не уберегся от сучка в  пылу
погони. Он улыбнулся.
     - Анастази,  познакомьтесь:  Джим Джей,  мой напарник. Джим - Анастази
Бернстайн.
     - Очень приятно,  - сдержанно проговорил Джим-Джей. - Выпустите Хопа -
он вас раздерет когтями.
     Я вовремя разжала руки:  опомнившийся коати брыкнулся  и  спрыгнул  на
землю,  оставив у меня на запястье синие отметины.  К счастью,  до крови не
продрал.
     - Идемте, - с удавом в руке, Джим-Джей двинулся к краю лощины.
     Бог мой!  Как мне удалось  спрыгнуть  сюда  и  не  переломать  ноги  в
нагромождении   камней?   Мы   выбрались  наверх.  Здесь  пощипывала  траву
оседланная лошадь умопомрачительного бронзового цвета,  с черной  гривой  и
хвостом.  При виде удава она фыркнула и прянула в сторону,  однако послушно
зашагала вслед за хозяином, когда он направился к дому.
     Я оглянулась. Коати на слабых ногах ковылял за нами.
     - Почему ты не отвез удава в  тропическую  зону?  -  не  оборачиваясь,
спросил  Джим-Джей.  При  его гордой,  даже надменной осанке и холодноватом
голосе невинный вопрос прозвучал оскорбительно.
     - У  него  оказалось  свое  мнение,  - объяснил мой Джим.  - Раздвинул
прутья клетки - и был таков.
     - Как ваша фамилия? - спросила я.
     - Собол.  - Кареглазый симпатяга улыбнулся.  - Вы знаете -  это  такой
ценный зверь.
     Соболь? У меня екнуло сердце.  Ей-богу,  это судьба: ведь и я когда-то
была Настя Соболева.  Вознамерившись укрепить наши доверительные отношения,
я поинтересовалась:
     - Вы что-то имеете против майора Колорадо?
     - Ничего,  - отрезал Джим так,  что было ясно  как  день:  очень  даже
имеет.
     Соболь мой, Соболек...
     Джим-Джей привязал  бронзовую  лошадь  под  тем же навесом,  где стоял
мотоцикл,  расседлал ее  и  повесил  седло  на  гвоздь.  Удава  он  передал
Собольку, и тот сунул змеюку в деревянную клетку.
     - Если и отсюда удерет - сам себе враг,  - заявил он жизнерадостно.  -
Ох ты! Гляньте на небо.
     Мы глянули.  В небе громоздились черные тучи,  стремительно пожиравшие
синеву. Вот они заслонили солнце, и окружающий мир померк и помрачнел.
     - Джей,  убери скутер Анастази,  - Соболек подхватил клетку с удавом и
ушел за угол дома, где я разглядела небольшое подсобное строеньице.
     Джим-Джей завел мой транспорт под навес и прислонил к мотоциклу. Бок о
бок с ухоженным, намытым "харлеем" каракатица смотрелась убого до смешного.
Вернулся Соболек, запустил в дом коати.
     - Анастази, заходите, - пригласил он.
     Джим-Джей поглядел на меня своими серыми,  как воды  осенней  Балтики,
глазами.  Как  будто  рассматривал  дорогую безделушку в антикварной лавке,
прикидывая,  то ли купить,  то ли пускай стоит на  полке  дальше.  Кажется,
решил: пусть постоит. Он кивком указал на дом и первым поднялся на крыльцо.
     За окнами,  которые хозяева благоразумно закрыли,  потемнело.  Соболек
выкладывал  из  холодильника на стол всякую снедь и рассказывал,  что к ним
порой забредают на  огонек  туристы  и  в  закромах  всегда  найдется,  чем
попотчевать гостей.
     Джим-Джей ушел во вторую комнату - я успела заметить край заправленной
постели - и захлопнул дверь.  Я невольно порадовалась.  Именно он расскажет
про Игоря: раз не Соболек, то Джим-Джей видел моего брата в ту ночь; однако
рядом с ним было неуютно и зябко.
     Зазвонил телефон.  Соболек  отставил  банку  сельди  в  винном  соусе,
которую открывал, и поднял трубку.
     - Алло. Говорит Джим Собол. Да, здесь. Анастази, это вас.
     Заколотилось сердце.  Добрые  вести  не  станут искать тебя на вершине
горы.
     На другом конце провода оказался майор Колорадо.
     - Не  совершайте  глупых  поступков,  сеньорита,  -  заявил   он   без
предисловий.   -   Зачем   вы   помчались  в  горы?  Желаете  нарваться  на
неприятности?  Дело ваше.  Теперь вот что.  Я вынужден  на  несколько  дней
уехать; делом сеньора Бернстайна будет заниматься teniente Romero...
     Опять! Он еще что-то говорит,  но  я  уже  ни  разбираю  ни  словечка.
Проклятье на мою дурацкую голову!
     - Bueno,  -  пробормотала  я,  когда  Колорадо  смолк.  -  Gracias.  -
Совершенно расстроенная, повесила трубку. Вдруг я упустила нечто важное?
     - Что-то случилось? - участливо спросил Соболек.
     - Майор уехал.
     В его лице читалось: чему тут огорчаться?
     За окнами внезапно хлынул дождь,  загремел по близкой крыше. Казалось,
в землю бьет батарея мощных  брандспойтов  и  вода  не  успеет  сбежать  по
склонам,  поднимется,  высадит  стекла  и  хлынет  в  оконные проемы.  Меня
пробрала дрожь. Никак не привыкнуть к этим ливням.
     Из спальни  вышел  Джим-Джей,  и  мы втроем уселись пировать.  Верней,
вчетвером:  Соболек вручил мне мисочку со сливами и велел по одной  бросать
Хопу.  Я развлекалась от души:  прежде чем съесть, енот катал сливу по полу
передними лапами.
     - Зачем он это делает?
     - Коати всегда катают еду,  - объяснил  Соболек,  -  особенно  вонючих
пауков  и  гусениц  с  жесткой  щетиной.  Отделяют лишнее.  А енот-полоскун
полощет еду в воде. Да вы сами-то ешьте.
     Я угостилась на славу,  хотя от цепких взглядов,  которые порой бросал
на меня Джим-Джей, кусок покрупнее мог бы застрять в горле.
     - Анастази,  -  Джим-Джей  внезапно отложил вилку,  - вам не случалось
наблюдать, как негры делают из человека зомби?
     Соболек хлопнул в ладоши и захохотал.
     - Я все ждал: догадаешься или нет? Да, это белая женщина, которую надо
прикончить.  -  И Соболек удивительно точно передал приятелю мою историю от
начала до конца.
     - Вы - рисковая девушка,  - заметил Джим-Джей,  обдумав услышанное.  -
Однако майор Колорадо сказал неправду:  ни Джим,  ни я не видели в ту  ночь
белого негра. Вашего брата.
     Вот тебе раз!  Я уставилась на обоих Джимов.  Улыбка растаяла на  лице
Соболька, уступив место озадаченности.
     - Ты его не видел?
     - Нет.
     Сероглазый лжет?  Я усиленно пыталась просчитать варианты.  Какой  ему
смысл врать? А майору - зачем?
     - Джим,  - обратилась я к Собольку,  - Колорадо знает вашего  друга  в
лицо?
     - Понятия не имею. А что?
     - Мог ли кто-то назваться его именем и сообщить майору,  будто виделся
с Игорем? Чтобы, как говорится, направить полицию по ложному следу?
     Они помолчали. Переглянулись.
     - Возможно,  вы правы, - отозвался Джим-Джей. - Анастази, - он подался
ко мне,  - если совершено преступление, расследовать его - не женское дело.
Тем более, это не занятие для дилетанта. Пусть работает полиция.
     Я закусила губу.  Подумаешь,  не женское дело! Речь идет о жизни моего
брата, ни больше ни меньше.
     - Дилетанты часто вредят следствию, - добавил Соболек.
     Подпевала несчастный! Я исполнилась несокрушимого упрямства. Все равно
буду искать Игоря. И найду. Не знаю, где и как, - но отыщу.
     Ливень за  окнами  вдарил  с  удвоенной  силой,  прогрохотал  короткой
канонадой - и стих так же внезапно, как начался.
     - Спасибо за обед, - сказала я. - Мне пора домой.
     - Обождите с полчасика,  - предложил Соболек. - С дороги вода сойдет -
вот и поедете.
     Я осталась  сидеть у стола,  задумчиво разминая в пальцах хлеб.  Так с
кем же разговаривал майор Колорадо? До чего некстати ему приспичило уехать!
Теперь  не  проверишь,  беседовал  ли  он  с  этим  мрачноватым,  замкнутым
Джим-Джеем или с кем-то иным.  Наверное,  то был некто чужой -  по  крайней
мере,  можно придумать мотив.  Зачем бы Джим-Джей стал отнекиваться, если и
впрямь встречал Игоря?
     С другой  стороны,  что  я  знаю  об этих лесных братьях?  Что порукой
честности  обоих  -  теплые,  улыбчивые  глаза  Соболька?  Внешность,   как
известно, обманчива. К тому же, вон как он взъерошился, стоило мне помянуть
майора. Не в ладу Соболек с полицией, ой, не в ладу.
     А с  третьей  стороны...  Я  обвела  взглядом  фотографии  на  стенах.
Чудесное зверье,  потрясающие цветы.  Люди,  которые украсили  свое  жилище
такими снимками, не окажутся подлыми разбойниками. Или все это - для отвода
глаз?
     Надо поглядеть спальню, она должна больше сказать о хозяевах домика.
     Я поерзала в кресле.  Соболек как  раз  нагнулся  потрепать  задранный
хвост коати, а Джим-Джей поднял вопрошающие глаза.
     - Анастази, вы что-то хотели? Если вам нужно позвонить...
     - Извините,  - сказала я, краснея. Ненавижу краснеть - от этого у меня
набухают нос и щеки. - Я хотела бы вымыть руки.
     Тут и в самом деле нестерпимо захотелось в сортир,  и я покраснела еще
больше.
     Сквозь спальню  я  пролетела  пулей,  и  мне  было  не  до обстановки.
Джим-Джей щелкнул выключателем у двери в конце комнаты и ушел.
     Удобства оказались  невелики - тесная душевая и крошечный ватерклозет;
но это,  разумеется, несравнимо с отдельно стоящими "скворечниками" в наших
российских деревнях. Однако в горле заныло, и на миг захотелось очутиться в
продуваемом всеми ветрами "скворечнике" моего детства, когда я с братьями и
бабушкой выезжала на дачу.
     "Настасья!" - прикрикнула я на себя  и  быстро  отмобилизовалась.  Мне
предстоит осмотреть берлогу возможных участников преступления.  Выскользнув
в спальню, я неслышно прикрыла дверь.
     Что мы   видим?   Суровый  порядок.  Постели  застланы  покрывалами  с
индейским орнаментом:  извилистые линии,  полоски,  разноцветные  пятна;  в
середине  покрывала  выткана  летучая  мышь.  В  головах  каждой  кровати -
тумбочка,  на ней лампа с  плетеным  абажуром.  В  углу  комнаты  находился
высокий шкаф, рядом стоял желтый баллон - не иначе, как от акваланга; лежал
сверток,  могущий быть палаткой,  и  альпинистское  снаряжение:  веревки  с
ремнями и карабинами.  На стене над этим складом висела большая черно-белая
фотография.
     Я вгляделась,   заинтригованная.   Из   черноты,   из  мутного  тумана
проступали веточки,  листья,  хвоинки.  Одна  тянущаяся  из  глубины  ветка
постепенно  обретала  четкость и цвет,  наливались зеленью редкие листочки,
цветы из серых  превращались  в  сиреневые.  В  центре  снимка  угадывалось
затянутое  туманом  лицо;  только  глаза  были  четкие,  блестящие,  живые.
Строгие.  Испытующие.  Как будто глядящие в душу.  Это  Джим-Джей,  осенило
меня. Вот это да! Надо же его так увидеть и снять!
     Я снова посмотрела на шкаф. Что-то в нем было не так, чем-то он цеплял
мое внимание.
     Ах вон что - он сделан из натурального дерева, да какого! Бункер, а не
шкаф;  можно  отсидеться  в  случае  ядерной  войны.  Откуда  взялось столь
добротное изделие в  дешевом  сборном  домике?  Такой  шкаф  -  для  старых
каменных  зданий,  где  толстые  стены  и вся мебель под стать.  Я углядела
замочную скважину.  Что они там держат  под  замком?  Или  же  -  кого?  От
сумасшедшей  мысли  на миг потемнело в глазах.  Я подцепила ногтем створку.
Заперто.
     - Там хранятся ружья, - раздался над ухом невозмутимый голос.
     Джим-Джей! Подкрался неслышной походкой лесника.
     - Хотите посмотреть? - на пороге спальни вырос Соболек.
     Надо было отказаться.  "Лесные братья" застукали меня, когда я рыскала
по  святой  святых всякого цивилизованного человека;  чтобы смотреть ружья,
требовалось открыть шкаф;  если его открыть,  туда можно  в  мгновение  ока
запихнуть девицу Анастази со свернутой шеей или оглушенную ударом...
     - Хочу, - вымолвила я сдавленным голосом.
     Джим-Джей достал  из  кармана  связку  ключей  и вставил один из них в
замок.  Повернул. От страха я едва не зажмурилась. Сейчас дверца откроется,
из шкафа вывалится мертвый Игорь...  Джим-Джей открыл дверцу.  Я завизжала.
На "лесного  брата"  повалилось  тело:  в  куртке,  в  шляпе,  со  страшным
оскаленным лицом.  Джим-Джей отскочил,  а тело с сухим стуком брякнулось на
пол.
     Обрубок ствола,  одетый  в  куртку и шляпу,  с нарисованной на бумаге,
приклеенной рожей. Выдумка, достойная нашего Валюхи.
     Соболек хохотал,  чрезвычайно довольный тем,  как разыграл приятеля. И
Джим-Джей смеялся; я ошиблась, предположив, будто его суровые губы не знают
улыбки. Смех у него был мягкий, почти не слышный. Я тоже сделала вид, будто
шутка меня позабавила.
     Соболек повесил  куртку в шкаф,  сунул шляпу на полку и унес оголенное
"тело" вон. Джим-Джей достал из шкафа ружье и подал мне:
     - Многозарядный "экспресс".
     - Не заряжено?
     - Нет.
     Я передернула затвор,  с бравым видом надавила  на  спусковой  крючок.
Механизм был тугой,  и я медлила в сомнении,  то ли давить до конца,  то ли
вернуть ружье владельцу. Взгляд скользнул вдоль ствола к окну.
     - Ох!
     Из-за москитной сетки на меня смотрел человек. Здоровенный негр.
     Джим-Джей ударил по стволу,  так что если бы я сдуру нажала на курок и
будь ружье заряжено,  пуля ушла бы в потолок.  Человек за  окном  отпрянул,
"лесной брат" кинулся к двери.  Когда я выбежала из дома, оба Джима неслись
по лесу за улепетывающим негром.
     - Эй! Стой!
     Куда там! Через несколько минут они возвратились, запыхавшись.
     - Удрал, - бодро доложил Соболек.
     Джим-Джей хмурился, как хмурилось по-прежнему затянутое тучами небо.
     - Анастази,  - он ощупал взглядом мой скутер,  притулившийся к мощному
"харлею", - за вами могут приехать сюда на машине?
     - Нет, конечно.
     Я озябла,  представив себе обратный путь:  на маломощной каракатице, в
мрачном лесу, под свинцовым небом, которое грозит новым дождем.
     - Хотите,  я отвезу вас домой на мотоцикле? - предложил Джим-Джей. - А
потом как-нибудь доставим ваш транспорт.
     Если бы меня захотел подкинуть Соболек! С ним - хоть на край света; но
остаться в лесу наедине с Джим-Джеем?
     - Спасибо, нет. Сама доберусь, ничего со мной не приключится. - Однако
гордость  тут  же  пришлось  смирить.  -  Если  бы вы только дали мне чуток
бензину...
     Они дали.  Вернее,  Джим-Джей  принес  из сараюшки за домом канистру и
доверху залил каракатицин бачок.
     Напоследок я  снова  пробралась в спальню - якобы еще раз взглянуть на
"экспресс". Что мне в той железяке, я ничегошеньки не смыслю в ружьях. Но в
спальне была одна вещь, которую я не успела рассмотреть.
     Фото на тумбочке.  Маленькое,  в половину  ладони,  в  сделанной  "под
старину"  серебряной  рамке.  Черноволосая девушка,  закутанная в красочный
индейский платок, - длинноногая смуглянка. На ней был всего лишь платок, да
туфли  на  высоком каблуке.  Обычный снимок,  без настроения - в отличие от
поразивших меня глаз  Джим-Джея  на  стене.  Хотелось  бы  знать,  на  чьей
тумбочке  стоит  эта  красотка.  Не решившись спросить,  я ушла,  отчего-то
изрядно расстроенная.
     Я попрощалась  с  коати,  подержав  его  за передние лапы,  и дружески
улыбнулась Собольку. Насупленный Джим-Джей стоял в сторонке.
     Грунтовка была влажной,  но проезжей, и я катила под гору во весь дух.
"Лесные братья" могли бы проявить больше настойчивости,  коли было  желание
уберечь  слабую женщину от напастей.  Шутка ли - сквозь стекло на тебя ни с
того ни с сего таращится негр!  Правда,  на него из комнаты глядел ружейный
ствол... Но как они могли так легко отпустить меня одну?
     Прочь, дурацкие мысли!  Это не мои мысли вовсе, а мамулины причитания.
А  я  ничего  не боюсь и назло всем врагам благополучно доберусь домой.  Не
боюсь! Ни черта!.. Караул!
     Заднее колесо  забуксовало в жидкой грязи,  меня понесло вправо,  руль
вырвался из рук - и вот уже я лежу на обочине,  а скутер вломился в  кусты,
мотор заглох. Пропал мой белый костюм.
     Стараясь не замазаться еще больше,  я  стала  подыматься.  И  вдруг...
Конский топот! Внутри все оборвалось. Соболек? Джим-Джей? Что им надо? Я же
ничего о них не знаю!
     Прыжком, который  сделал бы честь дикой кошке,  я оказалась в кустах и
втянула туда же скутер.  Затаилась.  Едет!  Скорчась  на  земле,  я  из-под
ольховой  ветки  наблюдала,  как  из-за поворота выбежали и пронеслись мимо
лошадиные ноги. Опять невезуха: разумеется, я не видела, кто сидел в седле.
     Лошадиный топот быстро стих. Я едва переводила дух от испуга. Уж лучше
быть в лесу совсем одной,  чем не пойми с кем.  Надо выбираться из  кустов.
Сейчас. Вот отдышусь - и вылезу. Да и он отъедет подальше...
     Листья надо мной зашелестели, ветки раздвинулись.
     - Анастази! Чем вы тут занимаетесь?
     Джим-Джей! Что он - из воздуха материализуется?  Тихонько шагая, к нам
подошла бронзовая лошадь.
     Я поднялась на ноги.  "Лесной брат" вытащил  на  дорогу  каракатицу  и
обернулся  ко мне с немым вопросом в глазах.  Ну и видок у меня был!  Мокра
как мышь, на бедре, на коленях, на пузе - черная грязь. Будь здесь Соболек,
он  бы  хохотал,  пока  не  лопнул,  однако  у  его напарника выдержка была
железной. Ни тени улыбки.
     - Я притомилась и съехала с дороги отдохнуть,  - объяснила я, стараясь
сохранить достойный вид.
     Ну, хотя бы от такой несуразицы он улыбнется?  Черта с два.
     - Я потерял ваш след и возвратился.  - Джим-Джей оглядел дорогу.  - Вы
забуксовали в грязи и упали. Что было дальше?
     - Спряталась.
     - Зачем?
     - Потому что услышала вас.  - В горле  внезапно  пересохло.  Будь  что
будет; скажу ему правду. - Джим, я до смерти вас боюсь.
     Джим-Джей изумленно моргнул.
     - Бояться нужно не меня... - начал он - и прикусил язык.
     Несомненно, "лесной  брат"  что-то  знал  об  исчезновении  Игоря;  но
вытянуть это из него было невозможно.

     Джим-Джей проводил меня до самого дома.  Когда я затормозила у  ворот,
он попросту развернул лошадь, махнул рукой и ускакал.
     Теперь ему известен мой адрес. Хорошо это или плохо?
     Я поставила  скутер  в  гараж  и  вошла в дом.  Нынче у нас шумновато,
однако. Я толкнула дверь в гостиную.
     - Леонид!  Убери эту гадость! - вопила мамуля, вжимаясь в стену. Кроме
вышитых трусиков и лифчика,  на ней была еще белая майка -  мамуля  сегодня
приоделась.
     Папа Леня  хохотал,  раскачиваясь  в  кресле,  хлопал  себя  по  голым
коленям, притоптывал и выговаривал сквозь смех:
     - Смир-рна, паршивец! Смир-рна!
     В центре  внимания  был  мангуст.  Точнее,  здоровенная змея,  которая
лежала на ковре,  - желтовато-коричневая,  с цепочкой темно-бурых ромбов  в
светлой каемке. Мангуст приплясывал возле нее на задних лапках.
     - Леонид,  выкинь сейчас же! - взывала мамуля. - Ты что?! В доме дети!
Еще вторая приползет!
     - Вольно!  -  скомандовала  я,  и  обрадованный  Рики   порскнул   мне
навстречу. - Умница ты наш. Змею победил.
     - Анастасия,  где ты была?!  - ахнула мамуля.  - Такой  ливень...  Иди
сейчас же, замочи костюм.
     - Это бушмейстер,  - сказал папа Леня, подбирая змеюку. - Молоденький,
полутора метров нет. Зачем выбрасывать? Пусть Рики лопает - это его добыча.
     - Хоть оба ешьте - только не здесь,  - велела мамуля,  и змеюкин  труп
был унесен со сцены.
     Мангуст пустился следом,  я тоже ретировалась,  пока  меня  не  начали
расспрашивать.  Не  по  душе мне врать и выкручиваться,  но с мамулей иначе
нельзя.  Ей будут мерещиться толпы кровожадных  каннибаллов,  охотников  за
печенкой ее дочери, и легион злобных "лесных братьев".
     Я приняла  душ,  прополоскала  костюм,  влезла  в   халат,   так   как
принципиально не хожу по дому голышом,  в противовес прочим Бернстайнам,  и
сунула голову в дверь Валькиной комнаты.
     - От Игоря нет вестей?
     Пока не спросишь,  нельзя быть уверенной,  что новостей и в самом деле
нет.
     - Настька, - сказал он хрипло, - зайди сюда.
     Младший брат  сидел на постели с ногами,  в джинсах и черной футболке,
обхватив руками колени.  Когда он поднял голову,  я обомлела:  глаза у него
мокро  блестели,  нижняя губа дрожала.  Последний раз я видела его плачущим
лет десять назад: тогда он не взял приз на каких-то детских соревнованиях.
     Я прикрыла дверь и подсела к нему на кровать.
     - Валь, - голос мне изменил, я издала свистящий шепот, - что с Игорем?
     Он непонимающе глядел, помаргивая слипшимися ресницами.
     - Валька! Что случилось? Игорь?..
     Он отрицательно мотнул головой,  открыл рот, чтобы ответить, но только
всхлипнул  и  уткнулся  лицом  в  колени.  Я  растерянно  гладила  его   по
вздрагивающей спине.  Совсем еще мальчишка; ростом под дверь, гора мышц - а
на деле пацан пацаном.
     Кое-как успокоившись, Валька выложил свое горе:
     - Меня прогнали из Лебрады.  Их трое...  сказали, что будут нырять и в
отлив.  А я в отлив не могу - шею свернешь. И этот хрен собачий согласился.
Ему что! Лишь бы баксов больше.
     Я крепко обняла Валюху,  прижалась щекой к его упругому плечу. Вот оно
что - какие-то личности станут нырять в Валькином  ущелье  целый  день,  не
считаясь с отливом.  Не робкие ребята. А импресарио, в сущности, все равно,
кто ныряет, - были бы зрители, да текли бы деньжата.
     Валька вытер глаза и с отчаянием добавил:
     - Где  теперь  нырять?  Другой  Лебрады  нету.  Вот  отключат  свет  и
холодильник - чем платить будем?
     - За деньги,  которые  ты  приносишь  с  нырков,  не  стоит  рисковать
головой, - вздохнула я.
     Валька оттолкнул меня и взвился с постели.
     - Думаешь, мало приношу?! Смотри!
     Он выхватил из-под кровати обувную коробку,  сорвал с нее крышку и  со
звоном  вывалил  содержимое на покрывало.  Я уставилась на горку долларовых
бумажек и мелких монет.  Не знаю,  сколько там было;  деньги поплыли  перед
глазами.
     - Мало,  да?!  - зло выкрикнул Валька.  - Как свет отрубят -  я  бы  и
заплатил!  -  Он  сгреб  свои  сбережения  обратно  и  забросил коробку под
кровать.
     Его снова скрутило;  он всхлипнул,  зажал рот рукой. Я уже ревела пуще
брата.  Бедный Валька. У него плохо с арифметикой, он не понимает, за какие
гроши  прыгает  со скалы в ревущую воду.  Папа Леня с мамулей тоже не хотят
взять в толк,  что если он однажды разобьется, заработанных денег не хватит
и на похороны.
     - Настька,  - он потрепал меня по волосам. - Не плачь. Ерунда это все.
Ну? Глупая. Перестань.
     Подолом халата я обтерла лицо и поднялась.
     - Валь, я что-нибудь придумаю. Завтра мы с ними разберемся.
     Он не поверил, но я сдержала слово.
     Назавтра мы  спозаранку  прибыли к заливу Лебрада.  Я несла корзинку с
крышкой,  в которой лежал дохлый бушмейстер. Рики не успел его оприходовать
-  я  вовремя  отняла у мангуста добычу.  Я долго тренировалась со змеей и,
кажется,  преуспела. Во всяком случае, когда продемонстрировала свои умения
папе Лене, его чуть кондрашка не хватил.
     В ущелье залива бушуют пенные волны.  Сквозь горло  каньона  вливается
зеленая  масса  воды,  дробится  о  скалы,  вскидывает  высоко  вверх белые
рассыпчатые клочья,  отступает,  обваливаясь, и снова ревет, и снова бьется
могучим  прибоем.  Смотреть  -  и  то жутко,  а уж нырять туда...  Я упрямо
закусила губу.  Если не судьба Вальке тут кувыркаться - слава  Богу,  целей
останется. Но сегодня он будет нырять, я вымету вон тех наглых захватчиков.
     Они уже были на месте - трое бронзовых от загара, черноволосых парней.
Пацанье,  от силы лет восемнадцать.  На маленькой галерее,  прилепившейся к
обрыву  над  водой,  собрались  первые  зрители,  с  которых  по  окончании
представления  импресарио  взимает  входную  плату  - доллар плюс надбавка,
которую  каждый  определяет  сам  в  зависимости  от  того,  насколько  ему
понравилось.
     Парнишки стояли на вершине утеса,  в тридцати метрах  над  беснующимся
океаном. Волосы были сухи - ребята еще не ныряли. Они обернулись, заслышав,
как мы с Валькой бежим наверх.
     - Эй, помощники тут не нужны! Вот разве красотку возьмем в компанию!
     Сейчас я  тебе  покажу  "красотку",  злобно  думала   я,   преодолевая
последние метры.  Валька впопыхах оступился на камне; парни засмеялись. Ну,
молитесь своим богам, гаденыши!
     Я откинула  крышку  корзинки  и выхватила бушмейстера,  взялась обеими
руками - возле головы и ближе к хвосту.  И заорала  по-испански,  перемежая
слова английской бранью:
     - Пошли вон!  Здесь ныряет мой брат!  Вон отсюда,  щенки! - Английские
цветистые добавки я приводить не стану.
     Ребята попятились.  Бушмейстер у меня в руках извивался как  живой.  Я
давила  на  челюсти,  и  он  открывал  пасть,  чуть  не  тыкался  мордой  в
ошарашенные лица.  Я вопила,  точно полицейская сирена,  далеко  в  стороне
что-то кричал импресарио, однако с галереи к нам не побежал.
     Загорелые парнишки были  не  робкого  десятка,  но  перед  разъяренной
фурией вкупе со змеей они спасовали - переглянувшись,  подхватили сложенную
на камнях одежонку и дали тягу со скалы.
     Отдуваясь, я сунула бушмейстера в корзину.  Валька, вместо того, чтобы
похвалить, как-то странно глядел мне за спину. Я обернулась.
     На скале,  на  фоне  синего неба и белеющего вдали вулкана,  изваянием
застыл Джим-Джей.  В зеленой форме,  с металлической бляхой на  груди  и  с
ружьем  за плечами.  Вот кто,  наверное,  был последней каплей,  от которой
струсили самозванцы.
     Джим-Джей сделал шаг вперед. Его серые глаза смотрели сурово.
     - Я слышал,  что здесь  дает  представление  ваш  брат.  -  Он  окинул
взглядом великолепную фигуру Вальки,  который уже сбросил кроссовки и шорты
и подошел к краю обрыва,  намереваясь нырять. - Не ожидал, Анастази, что вы
тоже участвуете. Отличный номер.
     Он сунул руку в карман,  вынул сложенную  десятидолларовую  бумажку  и
королевским жестом протянул мне.  Я бы швырнула бумажку ему в лицо,  но это
были Валькины деньги,  и я кинула их в корзинку,  к бушмейстеру.  Джим-Джей
повернулся и зашагал на галерею.
     Валька наклонился  на  краю  утеса,  взмахнул  руками  -  и   прыгнул.
Самоубийца!  Летящее  вниз головой тело врезалось в воду.  Несколько долгих
секунд ничего не было видно,  лишь ходила  ходуном  громадная  масса  воды,
пыталась  влезть  на  стены  ущелья,  швыряла мохнатые клочья пены - но вот
появилась облепленная мокрыми волосами Валькина голова.  Его руки уцепились
за камни,  по которым размеренно бил прибой,  и Валька вылез из воды,  стал
карабкаться по выступам вверх. Зрители на галерее аплодировали.
     Мало, вдруг сообразила я.  Здесь надо прыгать вдвоем,  втроем.  Валюха
еще вон где - а этим  бездельникам  приходится  ждать,  пока  он  взберется
обратно на утес и снова прыгнет.  Ждать скучно; наверное, потому так скудна
надбавка,  которую с любезной улыбкой принимает  импресарио  и  от  которой
совсем уж малые крохи перепадают Вальке.
     В мозгах у меня что-то сдвинулось.  Я отстегнула ремешок с  корзинкой,
сбросила босоножки и прямо в шортах и майке прыгнула вниз.
     Ныряю я  неплохо  -  но  не  с  такой  же  высоты!  Жалеть   о   своем
сумасбродстве  было поздно.  Я судорожно глотнула воздуха,  напрягла ноги и
врезалась в зеленую,  твердую,  как стекло,  воду. Неудачно вошла. От удара
воздух  вышибло  из  легких,  я перестала что-либо соображать.  Чувствовала
только, что ухожу все глубже в воду, что этого нельзя, нельзя...
     Я забарахталась,  глотнула обжигающе-соленой воды.  Наверх!  Где верх?
Там, где свет. Я погребла на свет.
     Вода вытолкнула   меня   на  свободу,  но  тут  же  обрушилась  сверху
отброшенной от скалы волной.  А вот швырнет прибой на камни... Я боролась с
бурлящей круговертью,  рвалась на поверхность.  Выплыла. Фр-р! Дышу. Вокруг
грохот,  ничего не вижу -  волосы  залепили  глаза.  Чьи-то  пальцы  больно
хватают за плечо и куда-то тянут. Плыву.
     - Держись! - кричит Валька и толкает меня наверх.
     Держусь. Волна  откатывает от скалы,  пытается сдернуть меня с камней.
Валька снова подталкивает снизу, и я выползаю из воды. Жива.
     Валентин шустро карабкается мимо, кричит сквозь рев прибоя:
     - Лезь за мной!
     Лезу. Теперь из двоих он - главный.
     Когда мы взобрались на утес,  я легла на выметенные  ветром,  нагретые
солнцем  камни,  прижалась  к ним щекой и поняла,  что до вечера с места не
стронусь. Валька пхнул меня в бок ногой:
     - Молодчага, Настька! - и под восторженные крики снова прыгнул.
     А где Джим-Джей?  Я подняла голову.  Ни на утесе,  ни  на  зрительской
галерее "лесного брата" не было.
     Дома, на аллее у ворот, меня ожидало письмо. Оно лежало на асфальте, и
на  конверте красовался подсыхающий привет от неизменных попугаев.  Рядом с
приветом было криво выведено: "Бернстайнам".
     Взяв конверт  за  уголок,  я  осмотрела  его  с  обеих сторон.  Бумагу
покрывали зеленые завитушки:  конверт когда-то содержал письмо,  затем  его
вскрыли, вывернули наизнанку и снова заклеили.
     Внутри лежал мятый клочок с каракулями: "Ниочом ни тривоштись".
     Весточка от Игоря? В таком ужасном виде? Или, наоборот, некто пытается
успокоить меня, заставить лечь на дно и тихо дожидаться развязки?
     Я заглянула внутрь конверта.  Там был и адрес, и имя первого адресата.
У меня глаза на лоб полезли:  Гвантигуа,  отель "Кабальеро",  Питер  Блуай.
Вместо  обратного  адреса  стояла  неразборчивая закорючка - личная подпись
отправителя.  Бог мой,  какое отношение к нашей  истории  имеет  Синеглазый
Питер?
     Я шла к дому,  усиленно размышляя.  Вариант первый: сочинитель "Ниочом
ни  тривоштись" хотел подставить старика.  Вариант второй:  конверт попал к
автору случайно,  и Блуай совершенно ни при чем.  Вариант последний:  божий
одуванчик в самом деле замешан.
     Дома я показала письмо старшим Бернстайнам.  Мамуля  была  на  седьмом
небе  -  как  же,  Игорь  жив-здоров!  -  а  папа Леня велел нести письмо в
полицию.
     - Пусть снимут отпечатки пальцев, - сказал он.
     - И возьмут на экспертизу клей, - съязвила я.
     Поскольку ничего  более  дельного  мы  не  придумали,  я отправилась к
лейтенанту Ромеро,  которого помянул перед отъездом майор Колорадо.  Ромеро
строил  из  себя  огненного испанца и не заинтересовался ничем,  кроме моей
фигуры,  а исчезновение Игоря  ему  представлялось  всего-навсего  досадной
помехой  в  его  наиважнейших делах.  Впрочем,  конверт он оставил у себя и
пообещал разобраться.
     А вечером  позвонил  Питер  Блуай.  Холодным,  как  снега  на  склонах
Нурриальбы,  голосом он осведомился,  не известно  ли  мне,  где  находится
письмо,  которое изначально было в конверте,  присланном на его имя в отель
"Кабальеро".  Я ворковала,  как  могла,  и  он  в  конце  концов  оттаял  и
сокрушенно   поведал,  что  его,  пожилого  человека,  вызвали  в  полицию,
продержали там два часа, задавали оскорбительные вопросы.
     - Мистер Блуай, - спросила я, - что это было за письмо?
     - Да я не читал. От жены... от бывшей супруги. Я получил его в отеле и
вышел  на  улицу  -  с газетами,  с журналом.  Посидел в тени под пальмами,
просмотрел газеты.  А письмо...  Знаете,  до того не  хотелось  читать!  Я,
наверное,  оставил  его на скамье.  Спохватился,  возвращаюсь - а его точно
ветром сдуло.
     - Хоть конверт вернулся - и то ладно.
     - А ну его к черту!  - воскликнул  Блуай  легкомысленно.  -  Не  хотел
читать, вот и не придется.
     Небось, крепкое  зло  на  жену  держит.  Мы   распрощались   друзьями;
Синеглазый Питер пригласил меня навестить его в отеле, рассказать о России.
Может, и зайду.
     Из своей комнаты выполз полусонный Валька. После нырков он отсыпается,
а затем допоздна гоняет у себя магнитофон.
     - Настька, - он от души хлопнул меня по плечу, я аж присела, - сегодня
заработал кучу денег. Как никогда.
     - Сколько?
     Он глянул обиженно.
     - Пойди сама сосчитай.
     Считать я,  разумеется,  не стала - только расстраиваться,  на кой мне
это  надо?  Я приняла душ,  а когда вернулась в спальню,  ублаготворенная и
готовая отойти ко сну, Валька просунулся в дверь.
     - Тебе звонил диск-жокей.
     - Кто?
     - Диск-жокей, говорю.
     - Валь, - взмолилась я, - сосредоточься. Что он хотел?
     Братец пожал плечами.
     - Свиданку назначить, вот и все.
     Я повисла  на  нем,  как  на  дереве - лиана,  уговаривала так и эдак,
задавала наводящие вопросы - все без толку. Валюху заколодило, он больше ни
слова внятно не сказал.
     Что за диск-жокей, откуда он взялся? Я села на кровать, сжала пальцами
виски.  Думай, Анастасия, думай лучше. Где ты могла повстречаться с диск...
с ди-джеем?
     Я подскочила,  как ужаленная, и понеслась в гостиную, на лестнице едва
не пересчитала ступени.  Ну,  Валька,  ну,  балбес! Надо же так зашифровать
Джим-Джея!
     Я схватилась за телефон.  Как было сказано,  Джим-Джей хотел назначить
свиданку;  иными  словами,  желал встретиться и поговорить.  Может,  созрел
рассказать,  что знает об Игоре?  Да  и  у  меня  есть  новости:  письмо  с
каракулями.  Жаль,  он  не  увидит  это  куролапое творение,  поскольку оно
осталось в полиции.
     Номер "лесных братьев" не отвечал.  Странно. Ночь на дворе, темнотища.
Или наоборот,  как раз ничего удивительного? Что им, молодым парням, делать
ночью  в  лесу на горе?  Развлекаются,  поди,  в городе.  С девушками.  Я с
внезапной горечью вспомнила полуголую красотку на фото.  Чья же она? Положа
руку  на  сердце,  я не знала,  кого из "лесных братьев" предпочла бы иметь
свободным.  Соболек мне нравился гораздо больше,  но  Джим-Джей  был  такой
непонятный, загадочный.
     Я подняла трубку, чтобы набрать номер еще раз. Нет сигнала. Отключили.
     Ну почему   именно   сейчас?!  Джим-Джей  снова  позвонил  бы,  мы  бы
уговорились о встрече.  Или он просто сказал бы, что хотел, потому что я не
доживу до утра, я лопну от нетерпения, я хочу все знать сразу!
     Я покружила по гостиной.  Мамуля с папой Леней уже легли, хотя время -
детское;  Валька  наверху  с  магнитофоном.  А  Игорь?  Где он,  что с ним?
Джим-Джею что-то известно. А телефон молчит, бесполезный, мертвый. Я кусала
пальцы от досады.
     И вдруг - я точно  снова  прыгнула  в  залив  Лебрада.  Не  думая,  не
заглядывая вперед,  я уже летела вверх по лестнице.  Спальня; шкаф. Джинсы,
майка, куртка. Носки, кроссовки, кепчонка на голову. Я готова.
     Бензин. Прошлой ночью я опять украла у соседа из бака две банки;  пока
отсасывала через трубку,  сама едва не наглоталась. Теперь банки стояли под
моей  кроватью.  Я  вынула  обе  и  на  цыпочках  сбежала вниз по лестнице.
Оставила гореть лампу над крыльцом;  вокруг нее клубились ночные  мотыльки,
от них бегали смутные тени.
     Освещенные окраины города я  пролетела  в  несколько  минут.  Затем  -
шоссе,  где  мне  попались  два  встречных автомобиля;  поселок Эстрада,  и
наконец поворот на грунтовку,  в черный лес,  сквозь который  бежит  робкое
пятно света от фары моего скутера.
     Признаться, дрейфила я порядком.  За тарахтеньем  каракатицы  не  было
слышно криков лесных полуночников,  но и без них жуть брала. Стволы, лианы,
листья, папоротники как будто шевелились и подступали к дороге, тянулись ко
мне, желая удушить, прятали неизвестных врагов.
     Меня гнало вперед упрямство.  Уж если я драпанула из светлого, уютного
дома, то доберусь до цели, будь тут хоть трижды темнота и джунгли.
     Однако чем выше я забиралась,  тем бессмысленней казалась  моя  затея.
Приеду  -  а  дом  "лесных  братьев"  пуст  и  заперт.  Подожду на крыльце,
продрогну и двинусь в обратный путь.  Они то ли появятся,  то ли нет,  а  я
сожгу драгоценный,  трудно доставшийся бензин.  Голос разума взывал, требуя
повернуть назад, но меня так легко не остановишь. Коли я за что взялась...
     Луч осветил  белые стены лесного домика,  провалился в его распахнутую
дверь. В окнах - ни искры света. Что тут у них? Кто забрался в дом?!
     Я заглушила  мотор.  Невольно  ступая на цыпочках,  подкатила скутер к
крыльцу, заглянула внутрь. В комнате никакого движения.
     - Джим! - позвала я, пугаясь собственного голоса. - Джим-Джей!
     Ни звука. Я поднялась по ступенькам, остановилась, не смея переступить
порог.  Где-то неподалеку фыркнула лошадь,  заверещала цикада, вскрикнула и
захлопала крыльями птица.
     Я нашарила выключатель у двери.  Гостиная осветилась.  На столе, возле
подноса  с  цветными  бокалами,  лежал  оранжево-синий  попугай  -   крылья
распластаны, головка свернута набок. Мертвый глаз слепо глядел на меня.
     - Джим!
     Изнемогая от   страха,   я  подкралась  к  спальне,  повернула  ручку,
приоткрыла дверь.  Из щели пролилась темнота.  Я сунула руку в щель; сейчас
меня схватят за пальцы...  Нащупала выключатель.  Свет.  Уф,  камень с души
свалился. Я заглянула в спальню. На постели - мертвый зверь!
     Я отпрянула, облившись потом. Ф-фу-у. Это же вытканная летучая мышь на
покрывале.  Приободрившись,  я  оглядела  комнату.  Все  тот  же   порядок,
по-прежнему  стоит  баллон  от  акваланга,  с фотографии на стене испытующе
смотрят глаза Джим-Джея.
     На всякий   случай  я  наведалась  в  душевую  и  ватерклозет;  заодно
воспользовалась удобством. Ничего нового не обнаружила.
     Осмотрела входную  дверь.  В  свое  время  она  была  заперта  - замок
выломали какой-то железякой.
     Что означает   мертвый   попугай?   "Вам   тоже   шеи  посворачиваем"?
"Убирайтесь из нашего леса"?  Что это  -  серьезная  угроза  или  идиотское
хулиганство?  Я потянула дверцу холодильника.  Как цыгане побывали. Изнутри
было выметено все,  от богатых запасов Соболька осталась одна  подпорченная
слива. Хулиганство, решила я.
     Что делать дальше?  Ждать возвращения "лесных  братьев"?  Допустим,  я
останусь; а если они приедут среди ночи? А если утром? Или завтра к вечеру?
     Я вышла на крыльцо, прислушалась, надеясь различить стрекот мотоцикла.
Нет:  одно  лишь  настырное верещание цикады,  да вскрики ночных обитателей
леса.  Еду домой.  Впечатлений с меня достаточно;  что бы ни хотел  сказать
Джим-Джей, это я узнаю завтра.
     Я вынула банку из привязанной к  багажнику  авоськи,  долила  в  бачок
бензин. Сунула попугая в холодильник, чтобы не стух и чтобы в дом не пришли
муравьи,  погасила свет,  в последний раз  прислушалась.  Не  едут.  Может,
встречу их по пути назад?
     В городе я была уже за полночь.  Вырулив на нашу  улицу,  я  выключила
мотор и закрутила педали. Место у нас тихое, соседи солидные, спать ложатся
с петухами.  Не хватало разбудить народ,  чтобы наутро сеньора  Морана  или
сеньора Урбико донесли мамуле о моих ночных похождениях.  Я проскользнула в
ворота, прикрыла створки, чтобы не звякнули, и покатила скутер по аллее.
     Стоп. Сердце неприятно сжалось.  Я оставляла свет на крыльце, а сейчас
там темно.  Неужто Валька не поленился сойти со второго этажа  и  выключить
лампу? Или же хозяйственная мамуля подымалась?
     Ступая тихо-тихо,  я добралась до крыльца,  прислонила к нему скутер и
поднялась по ступенькам.  Крыльцо было освещено ущербной, но яркой луной, и
вместе со мной по ступеням забралась черная тень.  Я нащупала  выключатель,
щелкнула раз, другой. Лампа не загорелась.
     Сволочи, отключили свет! Я сунула ключ в замочную скважину. Что такое?
Ключ  не  поворачивается.  Отперто?  Как  же  так?  Я  потянула дверь;  она
беззвучно  отворилась,  моя  тень  легла  на  пол.  Рядом   с   ней   лежал
прямоугольник лунного света из окна. В этом серебряном свете на полу белела
птица с распростертыми крыльями и длинным клювом.  И еще  -  в  доме  стоял
очень странный запах.