Когда я была совсем маленькая (и не доставала до банки с миндальным печеньем, не встав на табуретку, и свято верила, что "слипнется", если есть больше одной медовой лепешки в неделю), мне не разрешали заводить животных. Вы только представьте, вокруг у каждого чумазого сопляка целый зоопарк: взъерошенные цыплята, гуси, индюки, поросята в крупную полоску, как мои платьица, лошадки с печальными глазищами. Все время что-то шебуршится под ногами, шастает, всхрапывает. Не здесь - там, в деревне. Здесь же, в пустом господском доме, только диковинная невидимая тварь alergia и скрип половичек под ногами старой няньки доньи Агнессы.
Теперь-то я уже большая: ненавижу платья в полоску, спокойно достаю миндальные печенья, насчет "слипнется" не рискую по-прежнему (не могут же взрослые врать во всем?) и по-прежнему живу в том же пустом господском доме. По вечерам, когда за окном бьется в истерике погода, в которую добрый хозяин собаку не выгонит на улицу, я сижу у окна и читаю при свете масляной лампы. Это старомодно, но от ее резного абажура повсюду красивые ласковые тени: на моих смуглых запястьях, на вязаных покрывалах, на лакированном лице Санта Марии, от чего она выглядит таинственной и влюбленной.
По вечерам в поместье доставляют почту. И сейчас почтальон в синей фуражке на ржавом велосипедике уже где-то в пути. Вокруг поместья бездорожье, но я надеюсь, что он успеет до темноты. Старый велосипедик скрипуч и строптивен - я узнаю его по голосу! - он каждый вечер привозит открытки на рисовой бумаге от тетушки Бернарды из Китая (тетушка уехала еще до моего рождения и, кажется, постепенно забывает, что я не умею читать иероглифы: их все больше и больше в ее посланиях, а смысла все меньше и меньше), записочки должников из далеких и близких деревень, надушенные письма в плотных конвертах от подруг детства, которые вышли замуж за города и городских олухов, спортивные газеты для Маноло (хотя я и знаю, что он не умеет читать, а только разглядывает улыбающиеся лица победителей, все равно делаю приятное и выписываю эти чертовы газеты пачками). И иногда у почтальона в толстой сумке из бычьей кожи оказывается то, что я жду больше всего на свете.
В детстве мне нельзя было заводить животных, а когда я выросла, завела двух мужчин. Один похож на собаку, другой - вылитый кот. Маноло ласковый и преданный. Он готов носить мои сандалии в зубах, меня - на руках, а мой чистый образ - в сердце. Целую вечность. Он ходит за мной по пятам и молча заглядывает в глаза. У него лохматая голова и громкий хриплый голос (он курит с шести лет!). Я часто обижаю Маноло, но зубы он не показывает, и терпеливо сносит все мои капризы.
Хосе совсем не такой. У него желтые глаза и тонкие усики щеголя. Хосе ходит не за мной по пятам, а сам по себе. Он может проснуться среди ночи и сказать: "Я уезжаю". И уехать. И вернуться лишь через пару месяцев. И я никогда не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем я увижу его снова. Когда он со мной, он красивый и ласковый. А когда он без меня... кто знает, какой он без меня? Про Хосе много говорят. Но все больше чушь...
- Сеньорита!
...И он любит играть, таиться и охотиться.
- Сеньорита, Весента! Вам посылка! - я пропустила почтальона, и теперь мальчик с кухни несет мне коробку в оберточной бумаге с сургучом, марками и тонким почерком Хосе. Я знаю, что в ней.
Всякий раз, когда Хосе собирается вернуться, я получаю посылку с парой перчаток внутри. Это такая традиция. Я открываю коробку: а в ней изящные дамские перчатки, которые я никогда не надену (куда их в этой глуши носить?). Я складываю коробку к другим таким же коробкам в гардероб и иду к Маноло. В такую погоду хороший хозяин, конечно, из дома пса не выгонит. Но я иду выгонять Маноло из своей постели, ведь скоро приедет Хосе.