Свеча почти догорела - слабенький, дрожавший огонёк с шипением карабкался по фитилю, но всё равно неумолимо угасал. В его красноватых отблесках просторная спальня становилась совсем уж неуютной и жуткой. От серых каменных стен веяло холодом, длинные чёрные тени зловеще наступали из каждого тёмного угла, и даже привычный запах старой древесины казался удушливым. Протяжно завывавшие сквозняки просачивались в дверные щели, колыхали вышитый льняной балдахин над кроватью, пускали волны по выцветшим, подъеденным молью гобеленам. Словно выпустив в сгустившийся мрак стайку незримых призраков, со скрипом приоткрылась дверца дубового платяного шкафа, и тут же раздалось зловещее тиканье жука-точильщика из деревянной балки под потолком. Мальчик испуганно натянул меховое покрывало по самые глаза и, затаив дыхание, настороженно прислушивался. Поздняя ночь сплетала таинственные шорохи в устрашавшую симфонию, а воображение лепило из них кошмарных тварей, шкрябавших под кроватью, со змеиным шипением вползавших в приоткрытое окно и отдалённым глухим буханьем топавших по крыше.
-Август, ты опять, что ли, не спишь? - Басовитый, перебиваемый шумной одышкой голос мгновенно разогнал всех подступавших чудищ. В комнату вошла тучная пожилая нянька, даже ночью одетая в неизменное длинное серое платье с передником. Её нездорово-румяное толстощёкое лицо с отвисшим двойным подбородком обрамлял белый чепец, скрывавший жёсткие седые волосы.
-Не могу заснуть... - Облегчённо улыбнувшись, мальчик выбрался из-под одеяла и сел, свесив ноги. - Я уж даже забоялся, что ты не придёшь... и придётся до утра сидеть в темноте. Ты принесла мне ещё свечку?
-Сегодня-то принесла, но только сальную. Восковые почти все извели, велено их приберечь. Да и вообще, ночью полагается спать.
-В темноте всё равно спать страшно... Овидия, как ты думаешь, моя мама превратилась в привидение? - Он уставился на женщину вопрошавшим взглядом широко распахнутых янтарно-карих глаз.
-Глупости какие, - отмахнулась та, сунув снятый с медного подсвечника огарок в объёмистую холщовую сумку, висевшую через плечо. Кресало чиркнуло по кремню, выбив искру, вспыхнул трут, новая свеча зачадила, заполнив комнату резким запахом горелого жира. - Привидениями становятся только... только негодяи, а Мирабелла-то... была замечательной, что в детстве - славной, что взрослой - доброй, отзывчивой. Так что она сейчас - не иначе, как в свите богини Элтабиатты. Вот увидишь, по весне она пройдёт по нашим землям, и там, где останутся её следы, вырастут самые красивые цветы.
-Я скучаю по ней... очень-очень... может быть, весной мамочка лучше придёт сюда, и останется со мной?
-Ох... - Овидия, вздохнув, утешительно обняла ребёнка. - Твой отец, должно быть, скоро приедет. Письмо отправили давно, наверняка он уже вернулся домой и получил его. Будь неладна она, эта служба, что родителя с дитём так надолго разлучает.
-Я и по папе тоже очень соскучился. Но понимаю, что у него важные дела... И мне есть, чем скоротать время, пока он не вернётся. Вот, смотри, что я нашёл сегодня в потайном ящичке маминого стола, - Август протянул няньке небольшую книжицу в кожаном переплёте с серебряными уголками.
-Папин дорожный дневник. Старый. Все записи в нём давнишние, и все - на равентерийском языке.
-И ты смог их разобрать? - Женщина удивлённо приподняла брови, отчего на лбу собрались толстые складки. - Надо же, это в шесть-то лет, чужую речь понимать. Я вот жизнь уж прожила, а до сих пор только по складам читаю, да и то, лишь что по-нашему написано.
-Я как раз дочитал до того места, где рассказывается про наше графство, только не всё ещё перевёл и понял. Но скоро справлюсь, наверное, - мальчик не удержался от хвастовства. - Я же ведь знаю много равентерийских слов. Мама очень старалась, чтобы я запомнил, как они звучат, как пишутся, и что означают... Она обещала, что как только я выучу этот язык, папа нас увезёт к себе в Империю, и мы все вместе там будем жить. Жалко, что теперь уже так не будет... Но когда я читаю, мне кажется, что и мама где-то поблизости, будто просто вышла из комнаты и вот-вот возвратится... а потом сядет рядышком, и снова будет учить меня читать. Или расскажет какую-нибудь историю... или просто приляжет рядом и прижмёт к себе... - Он погрустнел, вздохнул, и, после паузы, с горечью в голосе спросил: - Почему она умерла?.. Это же нечестно. Почему, ну почему так случилось?..
Няня пожала плечами, отвела взгляд и уклончиво ответила:
-Наша семья давно уж графскому дому служит, и на моей памяти ни одна женщина в роду Йорхенов до старости не дожила - что обе твои бабушки, что тётка, жена господина Йоримуса, все в самом цвете этот свет покинули. Может, от редкой красоты проклятие какое пало на их жизни, а может, Великая Богиня из милости призвала их к себе так рано, чтоб не увидели они своего увядания. С Мирабеллой-то и вовсе странная история - лекарь-то сказал - сердце во сне остановилось. Чего бы ему просто так останавливаться...
Август уткнулся лицом в нянькино плечо, промочив горячими капельками слёз серую льняную ткань.
-Бедняжка ты мой... - Овидия с материнской нежностью взяла его на руки и покачала, точно младенца, похлопывая по бочку. - Нехорошо с тобой поступили, не дав даже проститься-то с нею... Но всё же лучше уж помнить её живой, чем представлять покойницей... Ты не бойся ничего, я завтра раздобуду тебе ещё свечей.
-Спасибо... - Всхлипнул мальчик. - Ты одна меня понимаешь. Другие говорят, что я странный, обзываются и дразнятся.
-Другие - это кто? Кузены, что ли? Так они же задираются, просто пытаясь тебя расшевелить, не со зла это. Ты ж целыми днями тихонько в уголке играешь, или вон читаешь, где это видано, чтоб в неполные семь лет сидеть грустным старичком? Не бегаешь, не шумишь, на деревянных мечах не бьёшься, даже на коленках и локтях - ни единой ссадины, будто не мальчишка, а девица манерная. Понятно, что всё от переживаний, но ведь прошло уже целых полгода. Твоя мама наверняка расстроилась бы, узнав, что ты так надолго загрустил. Приободрись немножко, поиграй с двоюродными братьями, сам увидишь - всё наладится. А там глядишь, и страхи твои пройдут, сможешь спокойно спать по ночам.
-Иоганн называет меня трусливым ублюдком. А ублюдок - это что?
-Называет, всё-таки, паршивец... - Её губы недовольно вытянулись в тонкую полосочку. - Вот схлопочет завтра подзатыльник, а то и за ухо оттаскаю, не посмотрю, что он уже отрок, а не малое дитё.
-Это нехорошее слово, да?
-Скорее грубое. Так господа говорят о незаконных отпрысках, особенно когда родители происхождением неравны. Но твои мать и отец - оба из знатных родов, и узами брака ни с кем связаны не были. Свадьба Леона с Мирабеллой состоялась бы ещё до твоего рождения, да помешало упрямство твоего дядюшки... Сложная история, рановато тебе ещё. Запомни одно - ничего постыдного в этом слове - для тебя нет.
-А чего это папу все Леоном зовут, даже ты тоже, когда знаешь, что он - Лев?
-Так это в своей родной стране он... Лев Серов, если я верно запомнила. А нашим-то проще его имя на здешний манер произносить, вот и называют - Леон Грау.
-А как тогда меня по-равентерийски зовут?
-Вот отец приедет - у него и спросишь, ему-то уж виднее, - нянька вынула из сумки краснобокое яблочко, и, потерев об рукав, протянула его мальчику. - Вот, на, скушай, да и спать ложись, не думая ни о чём плохом. Я бы побыла с тобой ещё немного, да мне надо к малютке Виолетте идти, боюсь, Бетти одна с твоей капризной кузиной не управится, разбудит она своими воплями весь дом.
-А завтра ты со мною посидишь?
-Немножко. Спокойной ночи, - Овидия поцеловала его в макушку, и вышла, притворив за собой дверь.
Оставшись один, Август устроился поудобнее на просторной кровати, принадлежавшей прежде его матери. Обняв тяжёлую перьевую подушку, всё ещё сохранявшую тонкий аромат её волос и любимых душистых масел, закутавшись в пушистое меховое покрывало, он принялся читать отцовский путевой дневник, при свете позабыв про недавние страхи. Вязь рукописных строк на тонких пергаментных страницах постепенно обретала смысл, складывалась в повествование.
'...Я чрезвычайно гордился своим новым назначением. Конечно, первое поручение для меня в должности посла, скорее напоминало эмиссарское задание, нежели что-то действительно важное, и всё же, вместе с официальным поводом я получил ещё и замечательную возможность увидеть мир за пределами родной страны. Хотя путешествие на северо-запад Седых Степей оказалось коротким - заняло чуть больше суток от наших границ, оно меня весьма впечатлило. Мои спутники удивлялись, как можно восхищаться блёклым однообразием окружавшего пейзажа, но то, что открывалось взору, вряд ли можно назвать скучным зрелищем. По обе стороны от ухабистого просёлка, вихрившегося сухой пылью, разбегалось шелковистыми волнами море серебристого ковыля. Зеленовато-бурый бархат невысоких земляных пригорков опоясывал обширные просторы равнины, и над всем этим раскинулась бездонная высь лазурного небосвода. Из шелеста трав, сливавшегося с монотонным стрекотанием кузнечиков, сплеталась умиротворявшая мелодия, от которой клонило в сон.
Средь дикого степного раздолья одиноко высилось графство Йорхенбург, к коему и пролегал наш путь. Узкая голубая лента мелководной реки вилась позади него, а на другом берегу проступали очертания жидкого хвойного перелеска.
Мы прибыли к месту назначения двадцать первого июля тысяча восемьдесят третьего года. Поселение, издали показавшееся мне внушительным, при ближайшем рассмотрении больше напоминало, увы, даже не обнищавший город, а отсталую захолустную деревню, чрезмерно разросшуюся вокруг замшелых, изъеденных временем крепостных стен. Унылое зрелище грязных улочек, загаженных курами, свиньями и гнилыми отходами, фахверковых домов с осыпавшейся побелкой и глиняных мазанок с соломенными кровлями, откровенно угнетало. Каждый двор обдавал смрадом долгой вынужденной бедности. После обыкновенных для моей родной Равентерийской Империи мощёных дорог и высоких каменных зданий, поддерживаемых в порядке и чистоте, Йорхенбург напомнил мне, мягко выражаясь, неприбранный нужник. Признаться, я представлял это графство более развитым. Хотя, ознакомившись перед поездкой с его плачевной историей, понимал, что совершенно напрасно.
Династия Йорхенов, выходцев из Лейарского королевства, обосновалась в этих пустовавших землях близ южной границы родного государства, почти три столетия назад, с намерением разводить на приволье породистых лошадей. Замысел удался - превосходные чистокровные скакуны вскоре стали знамениты на весь материк, считались достойными королей и приносили немалый доход. Воодушевлённые успехом, Йорхены избрали новым гербом своего рода поднявшегося на дыбы пышногривого серебряного коня, изображённого на синем щите, символизировавшем ясное степное небо.
Поначалу графское фамильное гнездо представляло собой деревянный сруб на вершине насыпного холма, обнесённого частоколом. Вокруг него быстро ширилось поселение - из окрестных деревень стягивались люди, прельщённые безопасностью и возможностью хорошего заработка. Неподалёку обнаружилось месторождение железной руды, и вскоре новообразовавшееся графство прославилось ещё и искусными кузнецами. Выкованные ими клинки и доспехи пользовались спросом даже на торговых площадях Альдомифа.
Так Йорхенбург вступил в период процветания, продлившийся два века. Йорхены, не скупясь, вкладывали средства в обустройство семейного чертога. Очередной пожар, хотя и не приведший к значительным разрушениям, навёл на мысль заложить каменный замок. После заключения договора с королевством Лейар о поставках материалов из его каменоломен, началось возведение, занявшее без малого тридцать лет. Искусственная насыпь не смогла бы выдержать тяжеловесную махину, поэтому замок пришлось строить чуть в стороне. Старый сруб почти полностью разобрали, пустив добротную древесину на нужды строительства. На холме осталась лишь закрытая наблюдательная вышка, прозванная здешними 'голубятней'.
Новый замок повидал смену нескольких поколений, постоянно достраиваясь на усмотрение нового хозяина. Увы, стал он и безмолвным свидетелем стремительного упадка богатых владений. Двадцать четыре года назад ветра принесли мор, скосивший три четверти поголовья лошадей, а следом за тем, так некстати, обрушилась затяжная засуха, приведшая за собой голод... Многие мастера предпочли перебраться в другие земли, и графство потеряло ещё один источник прибыли, а вместе с ним - большую часть гарнизона. Наёмники не хотели служить за жалкие гроши, предлагаемые в качестве оплаты, посему защитниками стали в основном рекруты-ополченцы, набранные из местных, не особо просвещённые в военном деле. Довершили же разорение набеги кочевых племён таржгаров, прежде промышлявших разбоями в предместьях, но всерьёз опасавшихся умелого замкового гарнизона. Прознав же, что Йорхенбург остался практически незащищённым, орда оголтелых конников, будто стая саранчи, промчалась по его землям, буквально опустошив их. Захватив стада и оставшихся лошадей, степняки не остановились - многих жителей увели в рабство, а разграбленные дома сожгли. От былого величия осталось жалкое зрелище, и за минувшие годы графство всё никак не могло оклематься, вот и я застал не слишком воодушевлявшую картину.
Памятником славному прошлому, ныне в сердце Йорхенбурга возвышался обшарпанный, неухоженный замок, отделённый от поселения просевшим земляным валом и неглубоким рвом, больше напоминавшем канаву с затхлой позеленевшей водой. Въездные ворота, устроенные в укреплённом барбакане, закрывал всё ещё довольно крепкий подъёмный мост. Толстые крепостные стены заключали массивный четырёхярусный квадратный донжон из серого камня. У главной башни имелось два входа - один - хлипкий деревянный переход, проходивший на высоте второго этажа, соединял её с жилым домом-паласом; второй - скрывался за подъёмным мостом, на высоту которого, поднимаясь над сухим рвом, вела деревянная лестница.
В просторном дворе вдоль стен тянулись длинные бараки - сбитые из потемневших сосновых досок и служившие казармами. Рядом стоял крытый колодец, расположились конюшни и прочие хозяйственные постройки.
На фоне общей серости и обветшалости заметно выделялась великолепная ротонда, занимавшая место у стены напротив донжона. Она совершенно не вписывалась в общий стиль замка и выглядела новёхонькой - видимо, её построили много позже. Кроме пышной виноградной лозы, увивавшей это здание с левой стороны до самого шпиля, обращала на себя внимание его неуместно дорогая лазуритовая облицовка, золочёная куполообразная крыша и яркие разноцветные витражи с растительными узорами в арочных окнах. Несомненно, это был храм богини плодородия, Элтабиатты. Она, издревле почитаемая многими фардлинорскими народами, считалась доброй покровительницей, дарующей процветание и благосостояние; однако в данном случае, скорее лишала всего этого: ценный декор святилища, будь он распродан за серебро, помог бы немного поправить дела в графстве. Мне подумалось, что граф Йоримус Йорхен, вероятно, человек с чрезмерно твёрдыми религиозными убеждениями, раз до сих пор не сделал этого, и вряд ли сразу примет щедрое предложение Империи, с которым я и прибыл сюда.
Этим же вечером я убедился, что предположение моё более чем верно. Йорхен оказался весьма вспыльчивым упрямцем, непреклонным в вопросах своей веры. Впрочем, он принял меня и мою свиту весьма радушно, разместив в удобных гостевых покоях на втором этаже замкового крыла, близ жилых комнат графской семьи...'.
Сон так и не сморил зачитавшегося Августа - тревожно-радостное предвкушение близкой встречи не давало успокоиться. Представлялось, как возвратившийся отец усадит его к себе на колени, и негромко, хрипловатым, простуженным голосом поведёт рассказ о своих странствиях, ласково взлохматив обветренной ладонью тонкие золотистые волосы. Даже почудился знакомый запах - родной и добрый - ветра, костра и горьковато-смолистой благоуханной мирры.
-Возвращайся поскорее, папочка... - Прошептал мальчик, выглянув в окно и уставившись на кусочек неба, пламеневшего зарёй. - Я очень-очень тебя жду, и очень-очень по тебе скучаю...
***
-А-а-а-ам-мм-а... - Дозорный широко зевнул, сняв начищенный до блеска каркасный шлем, прежде служивший предметом гордости, теперь же, наряду со службой, порядком надоевший. - Утренняя вахта - самая тяжёлая.
-Ага. Особливо после той бормотухи, что ты вчера припёр, - отозвался другой, принимавший пост, рыгнув забористым перегаром. - Из какого дерьма та старуха вообще выпивку делает? Ни за что больше не буду лакать эту дешёвую бурду. Мало, что с неё башка трещит, так я ж ещё всю ночь, как наседка, в ближайших кустах просидел, чуть весь не вышел.
-Тебе это только на пользу, - ехидно прыснул приятель, окинув полноватого караульного насмешливым взглядом. - А то вона как разжирел, скоро ремень на пузе лопнет.
-Вали-ка отсель, покуда я тебе твои гнилые зубы не пересчитал, - сменный дозорный выразительно сжал кулак.
-Спокойного тебе дежурства! - Донеслось с лестницы.
-Проваливай, кому сказал... - В ответ на грозный замах люк в полу тут же захлопнулся, и дозорный пинком задвинул расшатанный засов. Усевшись на высокий табурет, он привычно водрузил на голову шлем и ленивым взором окинул округу, узрев лишь до тошноты опостылевший мирный пейзаж.
С вышки на искусственном холме виднелось, как вместе с первыми лучами солнца постепенно пробуждалось графство Йорхенбург. Пастухи на окраине выгоняли скот, девушки шли с вёдрами к колодцу и тянулись к небу сизые дымки разгоравшихся очагов. Вскоре и труба над замком начала выбрасывать густые клубы дыма, даже померещилось, что тянет аппетитным ароматом жареного мяса.
-Готовят, небось, поросятину к графскому столу... вот бы и мне разок такой жратвы подали... - Мечтательно пробормотал дозорный, истово принюхиваясь.
Грёзы о богатых блюдах развеял настойчивый стук во входной люк.
-Ханк, да что ж за гад ты такой?! Сам не спишь, а другим о приличном куске свинины помечтать не даёшь! Чего надо?
Вместо ответа стук повторился.
-Ну, гляди, за свои шуточки ты сейчас так огребёшь...
Дозорный, нехотя поднявшись, отворил дверцу, и, взглянув вниз, тотчас попытался её закрыть, но замер с пробитым стальным дротиком горлом. Вытаращив глаза от внезапно пронзившей боли, он схватился за истекавшую кровью шею, засипел в безуспешной попытке глотнуть воздуха и повалился на пол, задёргавшись в конвульсиях...
В вышку же немедля забрался тот, кого местные, увидев, назвали бы Степным Духом, предвестником злых бед. Из косматой головы незваного гостя во все стороны торчали пучки травы, тело не имело какой-то чёткой формы: оно будто целиком состояло из травяного покрывала с густым слоем засохшей грязи вместо лица, и только узкие блестящие глаза отличали его от обычной земляной кочки. Осмотревшись, существо 'угукнуло' вниз; тогда, точно отделившись от земли, появился второй, точно такой же Степной Дух.
Они выставили на перила цилиндрический фонарь с решётчатой стенкой с одной стороны. Приоткрыв лючок в крышке, первый бросил на тлевший фитилёк три каких-то сероватых катышка, один за другим. Едва соприкоснувшись с огнём, они с громким шипением сгорали, сверкнув яркой белой вспышкой.
***
Конец сентября радовал Йорхенбургских пастухов на редкость хорошей погодой, летнее тепло и не думало уходить, небо цвело радостной незабудковой синью. Ганс, поутру выгнав овец на степное пастбище, расстелил циновку на землю, и, усевшись на неё, вытряхнул из поясного холщового мешочка камешки - мелкую гладкую речную гальку разных цветов. Выкладывая из них то пирамидку, то простенькие мозаичные узоры, он скрашивал часы скучного труда.
Скотина лениво жевала траву, пастух время от времени поглядывал на стадо. Неожиданно кто-то накинул ему на голову мешок и опрокинул на спину. Вскрикнув, паренёк попытался высвободиться - ухватился за тонкие запястья напавшего, и как-то очень уж легко смог его повалить. Тканевый покров, соскользнувший с лица, оказался вовсе не мешком - подолом девичьего льняного сарафана, а его хозяйка, довольная своей проделкой, с улыбкой лежала, распростёршись на траве. Под лучами утреннего солнца её длинные каштановые волосы дивно переливались оттенками меди и золота.
-Марта, ты опять?! - Возмущённо спросил Ганс. - Если твой дед узнает, мне влетит за тебя!
-Это ещё почему?
-Да потому, что тебя он не накажет, а вот я в прошлый раз так и не понял, чем он меня по шее-то огрел - молотом, или кулачищем своим. У меня ж чуть глаза не повылетали!
Впрочем, страх перед карой быстро отступил - внимание юноши привлекли босые девичьи ноги. Задранная сильно выше колена юбка очень соблазнительно приоткрывала их стройную прелесть. Проследив за взглядом паренька, Марта вмиг зарделась, и, лягнув его в самое незащищённое место, вскочила и одёрнула сарафан.
-Больно же... - Согнувшись, пробурчал пастух.
-А вот сам виноват, - хихикнула она. - Ой, что это там?
-Где? - Ганс, наконец, выпрямился, озираясь по сторонам.
-Да вон же, вон, на 'голубятне' что-то блеснуло... три раза. - Девушка указала в сторону наблюдательной вышки.
-Да что? Это от шлема дозорного, наверно, солнечный зайчик.
-Думаешь? - С сомнением спросила она.
-Да я сотни раз уже такое видел! - Заявил пастух. Марта снова хихикнула:
-Да ладно, ты и до десяти-то не сосчитаешь... Ой! Глянь-ка, всадник... И ещё... И ещё...
Из-за ближайшего холма действительно выехало несколько верховых, над ними, с сердитым карканьем, кружила стая вспугнутого воронья. Юноша и девушка с нараставшей тревогой наблюдали за приближением всадников, но их пронзил настоящий ужас, когда следом, в облаке взметнувшейся пыли, появилась целая орда конных, и казалось, что земля затряслась под топотом бесчисленных копыт... В этот момент всё стало ясно.
-Таржгары... - С трудом сглотнув сухой комок испуга, проговорил Ганс. Марта вцепилась в его руку, от дрожи в коленях подкашивались ноги.
-Мамочка... мы же не убежим... - Чуть не плача, пробормотала она.
-Тише... пригнись, авось не заметят... Они ж мимо нас, к городу...
Но один из передовых уже скакал к ним - привлечённый то ли девушкой, то ли переполошившимся блеющим стадом. Вслед за ним от ватаги отделился ещё десяток всадников - эти уж точно позарились на овец.
-Беги ж ты, дура! - Отчаянно крикнул пастух, но подруга, сделав лишь пару шагов, споткнулась - ноги не слушались её, и она, оцепеневшим от страха зверьком, тупо уселась на траву, тараща глаза на неотвратимо приближавшуюся опасность.
Ганс, мигом осознав положение, вытащил из-за пояса пращу, и, подобрав несколько камушков с циновки, заложил один в петлю. Первый кочевник был уже шагах в ста от них, и расстояние стремительно сокращалось. Юноша метнул камень, но конник заметил и увернулся; на его скуластом, обветренном, желтовато-смуглом лице со зловещим прищуром узких раскосых глаз, промелькнула хищная улыбка. У Ганса оставалась всего одна попытка, и он, раскрутив пращу, сделал хлёсткое движение. Таржгарин пригнулся, а когда поднял голову, галька с хрустом вошла ему меж глаз, прямо под полосой пушистой меховой оторочки его четырёхклинной шапки...
Хитрость пастушонка удалась - он лишь изобразил бросок, не отпуская конец пращи, и, на пару оборотов позже, когда враг потерял его из виду, зарядил камушком почти в упор. Удар получился такой силы, что у вылетевшего из седла степняка аж сапоги в воздухе сверкнули. Ганс радостно подпрыгнул на месте, будто мальчишка, победивший в какой-то дворовой игре. Низкорослая, коренастая лошадь кочевника чуть не проскочила мимо, но ловкий паренёк ухватился за узду. Упрямая кобыла, встревоженная потерей седока, пронеслась дальше, и остановилась неподалёку от девушки.
-Видала? Видала, как я его?! - Спросил Ганс Марту, и, не переводя дыхания, поднял её на ноги и стал заталкивать в седло. - Скорее, скачи домой, предупреди деда...
Девушка обернулась на него, с немым вопросом в синих глазах.
-Со мной всё будет в порядке, - пообещал он, и хлестнул лошадь по крупу. Та, взвившись на дыбы, чуть не скинула новую наездницу, и припустилась галопом, унося её не к городу, а куда-то в степь.
'Спасена'. - Подумал Ганс. - 'Жителей дозорные предупредят, с 'голубятни' таржгаров наверняка давно уже заметили...'.
Пастух развернулся и увидал ещё с десяток приближавшихся верховых. Он вновь схватился за пращу. Выбрав целью ближнего кочевника, паренёк метнул камень, но в следующий момент понял, какую ошибку совершил - на этом степняке был шлем, а не обшитый мехом колпак.
Галька, щёлкнув по металлу, отскочила; конник, свирепо глянув на осмелившегося огрызнуться юнца, поленился даже вынуть саблю из ножен - просто направил на него своего коня. А следом по сбитому юноше проскакали остальные всадники; лошадиные копыта оставляли кровавые следы на примятой траве...
***
В комнату к Августу, распахнув дверь настежь, вбежал младший сын графа - восьмилетний Фридрих. Обыкновенно взъерошенный, этот темноволосый мальчишка сейчас и вовсе выглядел откровенно нечёсаным, будто только что вскочил с постели. Мятая камиза, небрежно торчавшая из-под наспех натянутого синего шерстяного котта, подтверждала эту догадку, к тому же, для столь раннего часа любивший поспать двоюродный брат казался очень уж взбудораженным. В руках он держал маленький игровой лук, за плечом висел колчан с лёгкими, но почти 'настоящими' стрелами.
-Ты чего, как всегда, с книжками в обнимку разлёгся?! Там ж война, идём, давай, бегом!
-Никуда я не пойду. Вы меня снова поколотите, или в грязи изваляете, - ответил Август, крепко прижав отцовский дневник к груди, убоявшись, что Фридрих, забавы ради, может запросто его отобрать. - Так что сами играйте в свою дурацкую войну, а я лучше дочитаю...
-Хорёк, я те чего говорю - напали на нас, всамделишно напали! - Нетерпеливо перебил кузен. - Гарнизон вовсю готовится к обороне, а ты тут закрылся, и не слышишь, что ли, ничего?!
-А если это правда, то кто напал? - Мальчик недоверчиво посмотрел на него, и, поджав губы, подозрительно прищурился: - Вдруг ты просто хочешь меня выманить, и это Иоганн тебя нарочно подослал?
-Ай, да с тобой только время терять! - Отмахнулся тот. - Я - в башню, попробую застрелить парочку-другую вражьих выродков...
-Да. И я с братом буду защищать женщин и детей, - деловито заявил Фридрих.
- Может, и не врёшь... Ладно, я тоже с тобой. А Виолетту уже тоже в башню отнесли?
-Ага, - на бегу отозвался кузен.
Август, неохотно оставив дневник на кровати, предусмотрительно накрыл его подушкой, сунул ноги в сапоги и побежал следом. Переход между крылом и донжоном действительно оказался открытым, и теперь стало ясно, почему на двери почти всегда висел здоровенный проржавевший замок - очень уж неустойчивыми были деревянные опоры, поддерживавшие сколоченный из сосновых досок коридор, проходивший на высоте второго этажа. Пошатывание ощущалось даже под лёгкими шагами детей, однако эта хлипкость и непрочность конструкции служила оборонительным целям - в случае вражеской атаки, её представлялось возможным обрушить парой ударов молота или топора, выбив опорные балки и перекрыв, тем самым, один из двух проходов в башню.
Взбежав по винтовой лестнице на самый верх, мальчики оказались возле тяжёлой, окованной железом двери, из-за которой слышалось хныканье годовалой дочери графа. Возле колыбели маленькой Виолетты жались две няньки - Овидия пыталась укачать малышку, а Бетти - молоденькая круглолицая девица, цеплялась ей в рукав и нервно всхлипывала - видать, до того перепугалась новости о нападении, что сама нуждалась в утешении.
-Долго вы, - сказал Иоганн, нехотя оторвавшись от бойницы и повернувшись к вошедшим ребятам. Одиннадцатилетний графский первенец внешними чертами удивительно походил на отца - те же белёсые, густые, сросшиеся на переносице брови, точно такие же дымчато-голубые глаза и тонкие губы. Прямые светлые волосы он забирал в хвост, чтоб не мешали, и, в отличие от брата-разгильдяя, даже сейчас, наскоро одетый, выглядел вполне аккуратно. - Таржгары уже вплотную к стенам подошли. Идите, давайте, сюда, - он похлопал по подоконнику узкой бойницы.
-А чего не туда? Давайте откроем... - Предложил Август, показав пальцем на толстые дощатые ставни, закрывавшие большое окно на той же стене, через которое в донжон изредка поднимали грузы. - Там же лучше будет, все поместимся...
-Ты дурак, что ли? - Кузен покрутил пальцем у виска. - Хочешь вражьих стрел отведать?
-Нет... я просто подумал...
-Говорю - сюда, а ты слушай, раз сам не соображаешь. Я уже придумал, как нам всем здесь разместиться. Поторапливайтесь, а то всё проглядите...
Мальчишки расположились на подоконнике узкой бойницы - один над другим. С двадцатиметровой высоты им открывался отличный вид на всё поселение, гордо именовавшееся 'графством'.
В предместьях уже взвивались над подожжёнными домами чёрные клубы дыма, тут и там виднелись жаркие стычки. Йорхенбургцы отчаянно пытались защититься, отбивались всем, что под руку попадалось, в ход шли серпы, поленья и вилы.
Во внутреннем дворе суетилось шесть десятков ополченцев, успевших забежать в замок до того, как опустилась герса и поднялся въездной мост. Снаряжённые в залатанные стёганки и тронутые ржавчиной койфы, они выглядели нелепо, а на их лицах читался страх. Сотник, звеня короткой кольчугой, вооружал этот несуразный гарнизон копьями, топорами, деревянными дубинами и булавами, торопливо разделял на отряды и отправлял их на стены.
Спустя некоторое время туда поднялся и сам Йоримус Йорхен, облачённый в начищенный прадедовский хауберк, прикрытый синим сюрко с родовым гербом, вышитым серебряной парчою на груди. Тулью бацинета с наносником, придавая величественности облику владельца, украшала старинная серебряная корона, пересаженная со шлема славного пращура.
Распределив немногочисленных лучников, граф с ужасом обнаружил, что на стенах нет ни камней, ни котлов для кипятка, ни даже брёвен. Безмятежный быт мирного затишья последних лет порядком расслабил правителя, увлёк светскими делами; гарнизон с большой неохотой вспоминался лишь в дни выплаты жалования, а нужды обороны и вовсе позабылись: казна не поддерживала её в боевой готовности, не отдавались загодя организационные приказы. Теперь же, когда неминуемая угроза встала на пороге, оставалось лишь пенять на себя самого за легкомыслие и недальновидность.
А неприятельская орда всё прибывала. Отделившись от оравы разбойничавших соплеменников, примерно три сотни конных с луками наготове заключили замок в осадное кольцо, пресекши любые попытки помочь жителям. В ответ на жалкие одиночные выстрелы со стены, слилось единым дребезжанием звяканье натянутых тетив, и свет небесный затенила смертоносная туча. Пока во двор свистящим ливнем сыпались стрелы, вынудив оборонявшихся укрыться за зубцами, спешившиеся степняки перебрались через земляной вал и миновали обмелевший ров - вода, давно превратившаяся в скользкую зелёную жижу, едва доходила им до пояса. В камни крепостной ограды вгрызались металлические крючья, по волосяным верёвкам, сноровисто, словно пауки по паутине, взбирались налётчики.
-Вон куда поскакали! - Воскликнул Фридрих, и остальные сразу перевели взгляд на переместившееся скопище верховых. - С другой стороны обстреливать будут, пока эти здесь залезают, чтоб своих не поубивать!
-И позади, по заделанной стене тоже лезут... - Сказал Иоганн, его речь звучала менее бойко, гораздо спокойнее и тише. - Их же не видят... ОТЕЦ! СЗАДИ! - Приложив ко рту сложенные раструбом ладони, во всю мощь своих лёгких выкрикнул он, но его не услышали.
Оттолкнув всех, Фридрих выпустил две стрелы, впрочем, обе, быстро потеряв скорость, упали, не пролетев и половины дистанции.
-Эх, далеко! - Раздосадовано вздохнул мальчишка. - И чего это нас не пустили помогать обороне? Уж я бы там точно не промахнулся!
-Отец хочет, чтобы мы остались живы, и если враги всё же проникнут в донжон, мы могли защитить сестру.
-Слушайте, а почему дозорные не заметили такую уймищу всадников, и не подняли тревогу? - Спросил Август.
-Дрыхли, небось, паршивцы, отец сам их казнит, если враги их не прирезали.
Обстрел внезапно прекратился, сменившись неистовым натиском. Карабкавшиеся наверх кочевники облепили стены, как гнус корову. Их встретил ярый отпор, ополченцы перерубали верёвки, наносили страшные удары булавами по головам атаковавших, нещадно кололи их копьями. Сквозь гул и лязг слышались жалобные вскрики раненых - пронзёнными и оглушёнными степняки срывались в ров. Но нескольким всё же удалось прорваться, а за ними, по проторённому, резво подтянулись другие. Невысокие и щупловатые по сравнению с Йорхенбургцами, таржгары юрко уклонялись от атак и проворно наседали, и теперь сражёнными падали уже защитники замка.
-Эх, гляньте, какой здоровенный влез... - Фридрих указал пальцем на неожиданно-могучего степного воина, раскидывавшего ополченцев, точно лёгких соломенных чучел. - Настоящий Верзила... не знал, что среди кочевников такие огроменные бывают, папа ему едва до плеча ростом... и вон, как наших рубит - что траву косой. Что теперь делать...
-Таржгары мигом разбегутся, если в их толпу швырнуть огненный ком. Они жуть, как боятся таких чар, - рассказал Август. - Я тут недавно прочитал, как однажды маг в одиночку распугал целую орду степняков...
-Опять он сказками грезит, - скептически хмыкнул Иоганн. - Мага ему подавай... Здесь всё серьёзно, вернее - всё плохо, очень плохо, с двух сторон нашим не отбиться... вон и отец это уже понял, они отходят...
-Да как так?! - Возмутился его брат. - Да один наш стоит десяти... нет, двадцати таржгар! Им бы только этого Верзилу завалить, вот тогда эти вонючие кочевники точно как овцы разбежались бы!
Август, жаждавший немедля доказать истинность приведённого примера, уже не слушал, о чём говорят кузены. Он нырнул за их спины и незаметно вытащил из колчана Фридриха стрелу. Скривившись в ожидании боли, мальчик резко кольнул стальным наконечником ладонь левой руки, глубоко рассадив тонкую кожу. Чтоб утерпеть и не ойкнуть, пришлось закусить нижнюю губу. Никто не заметил его тихой возни - в этот момент двоюродные братья увлечённо глядели в бойницу, а няньки искали отвлечения от ужасов битвы и безрадостных мыслей, склонившись над колыбелью. Из двух дрожавших голосов складывался заунывный напев, убаюкивавший засыпавшую малышку.
Сосредоточенно прищурив глаза, Август неотрывно смотрел на кровоточившую ранку и шёпотом повторял над ней девять странных слов из неизвестного языка - загадочную, глубоко врезавшуюся в память фразу книжного заклятия.
-А Верзила-то силён. Бац - и троих наших завалил... - Вздохнул Фридрих, глядя, как тело очередного убитого ополченца упало со стены и осталось валяться в неестественной позе на земле.
Вдруг загремели цепи, и подъёмный мост крепостной стены с громовым грохотом упал, вздевши густую пыльную завесу.
-Нет, нет, только не ворота! - Иоганн куснул себя за кулак и побелел лицом от неожиданной догадки. - Вот для чего таржгары с другой стороны полезли, они просто внимание отвлекали!
-Это чего ж, пока наши вовсю отбивались, кто-то из степняков незаметно в барбакан пробрался, чтобы открыть?
-Да! И я ведь, дурень, тоже не заметил... Всё, теперь уже нет надежды справиться, нашим остаётся только бежать... Давайте же, скорее, отступайте!
Братья беспокойно наблюдали, как их отец с четырьмя десятками уцелевших воинов мчался через двор к донжону, а вдогонку летели стрелы. Восьмерых ополченцев по пути сразило насмерть, нескольких раненых пришлось попросту бросить, иначе остальные не успели бы взбежать по лестнице, к спасительному входу прежде, чем преследователи настигли их. Но вот мост со скрежетом поднялся.
-Ага, они здесь! Я вниз. - Иоганн, даже не взглянув на кузена, убежал, теперь у бойницы стало гораздо просторнее.
Через распахнутые ворота ввалилась толпа спешившихся кочевников, большей частью в грубо сшитых, замызганных овечьих тулупах, но средь них попадались воины в бахтерецах и кольчугах, с накидками из волчьих и медвежьих шкур на плечах. Наводнившие двор налётчики озирались, ища лёгкой поживы, их узкие раскосые глаза с толстыми, будто бы отёчными веками, алчно поблёскивали из-под пушистых меховых отворотов конических шапок.
Два десятка степняков притащили увесистое бревно, и с разбегу начали таранить им менее крепкие ворота паласа. В ответ ополченцы обрушили навесной коридор. Грохот стоял такой, что стены опустевшего дома, казалось, вот-вот обрушатся, но малышку Виолетту, заснувшую безмятежным младенческим сном, это ничуть не тревожило.
Взорам же освободившихся нянек предстала весьма странная, жутковатая сцена: Август стоял спиной к окну, с отрешённо-безумным видом таращился замутнёнными очами на свою изрядно окровавленную руку и что-то невнятно бормотал. Срывавшиеся с пальцев капли крови сворачивались на полу пыльными дымившимися шариками. Раскрасневшееся, напряжённо сморщенное лицо ребёнка то и дело искажал оскал крепко сжатых зубов, на висках синими жгутами проступили вспучившиеся от натуги вены.
Овидия бросилась было к нему, но Бетти поймала её за руку:
-Он что пёс бешеный, того гляди пена на губах выступит! Лучше не подходить, вдруг набросится... - Прошептала девица; в сердце шевельнулся первобытный страх, призвавший немедля спрятаться за широкой спиной толстухи.
Сноп огненных искр с треском и шипением вырвался из ранки, рдяным сполохом озарив комнату. Затуманенный взгляд тут же прояснился - ахнув, Август зажмурился и отшатнулся от прыснувшего в лицо жгучего потока; затухавшие брызги лишь слегка подпалили ему брови и чёлку. Не дав мальчику ни мгновенья на осознание случившегося, вспотевшую ладонь осветил узкий язычок пламени, поглощавший кровь и скручивавшийся в неровный полыхающий комок.
Бетти попятилась назад и вжалась спиной в стену. Бедняжка почувствовала себя по-настоящему загнанной в угол - снаружи ломились таржгары, а здесь находилось нечто не менее опасное, только в невинном детском обличии. Овидия же уставилась на мальчика с восхищённым изумлением.
-Получилось! Получилось! Я же говорил, это заклинание настоящее! - Ликующе воскликнул Август. Сотворённый огонёк пылал жаром, но руку не обжигал. Приковав восторженный взгляд своего создателя, он вдруг стал слабеть и угас прежде, чем Фридрих, увлечённый созерцанием действа, происходившего внизу, соблаговолил обернуться.
-Не вопи так, отвлекаешь же! - Недовольно отмахнулся кузен. - И стрелу отдай, вон, ты уже поранился об неё, болван, - он вырвал из руки Августа стрелу, положил обратно в колчан и наставительно добавил: - Этой штукой надо врагов убивать, а не себя ранить.
-Но я сделал на крови огненный ком! У меня получилось, прямо почти так же, как у мага, про которого я в книге прочёл! Ты просто не успел посмотреть!
-Ага, молодец, ты у нас прям настоящий чародей. - Насмешливо покачал головой Фридрих, похлопав кузена по плечу.
-Но это правда! Сначала вырвались искры, а потом - огонь! - Август посмотрел на нянек, понадеявшись, что они подтвердят его слова. Бетти сразу же уставилась в колыбельку, притворившись ужасно занятой. Овидия же вопросительно приподняла брови:
-Так ты что же, нарочно это сделал?
-Да. Но только вышло совсем не то, что я хотел. Должен был получиться огненный ком, а вместо этого у меня чуть брови не сгорели.
-Да уж, от таких чар таржгары наверняка бы передохли. Только не от страха, а со смеху, - хихикнул двоюродный брат. - Вот теперь мне жаль, что я это проглядел.
-Ох, не в добрый час твой дар раскрылся. Если, милостью богов, мы все живы останемся, расскажу милорду Йоримусу, пусть сам решает, что с таким умением-то делать... Ну надо же, всю руку ведь раскровил... - Нянька взялась за свой фартук, с треском оторвала от него полоску ткани и стала перематывать раненую ладошку мальчика. - Я видала как-то важного господина мага, он сюда приезжал с самого Лейара. Кажется, он тогда с помощью колдовства пересохший ров водой заполнял. Только вот что-то не припомню, чтобы он для этого ранился и так страшно пучил глаза.
-Ну, он-то же маг, - мальчик пожал плечами, глядя, как повязка пропитывается кровью. - А я просто подумал, что смогу. Но не смог. - Он вздохнул. - Это очень тяжело, я устал.
-Так давай приляг, отдохни. Кроватки-то тут нет, но я тебе покрывало постелю.
-Эй, усталый, успеешь ещё выспаться! Посмотрим лучше, что снаружи делается, это уж поинтереснее, чем сны! - Фридрих выглянул в бойницу. - Они всё-таки вышибли дверь... хорошо, что в доме - никого.
-Там папин дневник! - Август схватился за голову, оставив кровавый след на левом виске. - Зачем я только его там оставил, надо было с собой взять!
-Ой, не переживай, на что он таржгарам, они вряд ли читать-то умеют. Разве что, костёр развести пригодится. Но в доме и так порядочно добра, чтоб ещё это брать. А вон, глянь, уже и до святилища добрались...
Кочевники и впрямь обирали небольшой храм богини Элтабиатты. Не ленясь, отковыривали даже синие лазуритовые плитки, облицовывавшие ротонду снаружи. Некоторые пытались вскарабкаться по виноградной лозе на золочёный купол, позарившись на большой, заманчиво искрившийся радужными переливами опал, венчавший верхушку шпиля. Остальные забрасывали пустовавший ров вокруг башни всяким хламом.
Тут в ворота въехал единственный всадник, чересчур бросавшийся в глаза на фоне пешей ватаги. Диковинным драконоподобным ящером в блеске стальных чешуй показалась его лошадь, вышагивавшая в тяжёлом пластинчатом панцире. Под изукрашенным латунным узором оголовьем, точно замершее огненное дыханье, висела крупная шёлковая кисть, а понизу боевой попоны пламеневшей полоской колыхалась бахрома. Приосанившийся седок щеголял сверкавшим на солнце ламеллярным доспехом, надетым поверх долгополого киноварного стёганого халата. Над островерхим шлемом, клочком неугасимого костра, реял по ветру красный плюмаж из конского волоса.
Конник с апломбом рассекал двор, ничего не страшась. В него полетело несколько стрел, но какие-то пронеслись мимо, даже не задев, а другие попросту отскочили от брони. Он огляделся, натянул тетиву своего мудрёного составного лука, и первый же выстрел метко сразил лучника на крыше донжона; тот успел лишь негромко вскрикнуть, схватившись за красное оперение пронзившей грудь стрелы, прежде чем сорваться вниз...
К верховому поспешно подошёл высокий, массивный воин степняков, прозванный мальчишками 'Верзилой'. На первый взгляд, он выглядел гораздо скромнее конного, но в то же время отличался от прочих налётчиков. Его облачение составляли зелёные шаровары, заправленные в мягкие сафьяновые сапоги со шнурованными голенищами и загнутыми носами, и серовато-голубой распашной халат из странного материала, напоминавшего тонкую змеиную кожу с мелкими серебристо-жемчужными чешуйками. Талию охватывал широкий пояс из металлических пластин, позвякивавший множеством подвесок - наконечниками стрел, собранными на толстый шнур. Плечи защищали стальные наплечники, а воронёный шлем по краю окаймлял дымчатый соболиный мех, свисавший длинным хвостом на спину. Гневно оскалившись, здоровяк ухватился за узду и дёрнул с такой силой, что лошадь споткнулась и упала на колени. Наездник громоздким тюком вывалился из седла, вмиг растеряв всю свою внушительность.
-Эх ты, да Верзила-то, видать, таржгарский вождь! - Заявил Фридрих.
-С чего ты взял? Я думал, вождь тот, на коне.
-Нет. Видишь, как он с ним разделался? Да и одежда-то у него не простая... из лурмийской кожи, похоже.
-Из какой кожи?.. - Август недоумённо взглянул на кузена.
-Лурмийской... что толку ты книжки читаешь, если не знаешь таких вещей? Это очень ценная редкость, потому что её, вроде как, с лурмий сдирают, это такие монстры, из дальних восточных пустынь. Телом они похожи на людей, но покрыты чешуями, как ящерицы. Вместо волос у них - перепончатый гребень на шипах, глаза краснющие, со зрачком, как у кошки. Говорят, их кожа очень лёгкая, тонкая, но по прочности ничуть не уступает кольчуге - вскользь её не разрубить, и обычной стрелой издалека не возьмёшь. Только мощным ударом копья или меча пробить можно...
-То есть, чтобы пошить такой халат, кто-то содрал кожу... с других людей? - Мальчик сморщился от омерзения.
-Не, ты что, лурмии же не люди вовсе. Они дикие, что звери, да ещё и опасные очень, - голос двоюродного брата понизился. - Встретишь их разом несколько - всё, считай, пропал. Я слыхал, они, если человека поймают, так начинают жрать его сразу, пока он живой ещё, рвут плоть с костей острющими клыками, наслаждаясь воплями!
-Ужас какой... - Поёжился впечатлённый Август.
Пока мальчишки разговаривали, кобылу принял подбежавший таржгарин в косматой шапке, а вождь поднял 'спешенного' с земли; оба говорили громко, но на непонятном, грубом наречии. По интонации угадывалось, что завязалась словесная перепалка, впрочем, Верзила быстро оборвал её, отвесив краснохвостому крепкую затрещину.
Оскорблённый оплеухой, тот с полминуты буравил взглядом спину предводителя, возвращавшегося к почти сооружённому переходу через ров. Затем крутанулся на пятках, и, огрев ближайшего соплеменника плетью, приказал ему и ещё двоим последовать за ним в храм. Вскоре он вышел оттуда и вынес в руках нечто, в чём местные узнали пышноволосую голову богини Элтабиатты, отколотую от изваяния в святилище. Встав посреди двора, краснохвостый ощерился самодовольной ухмылкой, демонстративно воздел трофей над головой и потряс, нарочно дразня осаждённых. Сполна упившись их разгневанными взглядами, он швырнул голову на землю и наступил сапогом на прекрасный мраморный лик.
-Ой-ой. Ничего себе... - пробормотал Фридрих. - Почему этот степняк до сих пор жив, и бог Таргда не испепелил его, и не перебил всю их поганую орду, наслав дождь из горящих копий?
-Таргда? - Переспросил Август.
-Ну да. Элтабиатта же его супруга. Он должен бы за измывательство над её идолом тако-о-ое здесь устроить...
-А может, он занят где-нибудь в другом месте, вот и не заметил? - Предположил мальчик.
-Может, - кузен развёл руками. - Или ихние таржгарские степные божки мешают ему увидеть, я слыхал, они умеют морок напускать не только на людей...
***
Граф Йорхен наблюдал за наглым святотатством через нижнюю бойницу, стремительно вскипая от ярости. Лицо правителя побагровело, ноздри раздувались, шумно втягивая воздух. Кустистые брови возмущённо сошлись на переносице, грозовыми тучами нависнув над потемневшими голубыми глазами. В сузившихся зрачках бушевала буря бешеного негодования. Йоримус вскинул меч, и выкрикнув призыв:
-За мной! - Ринулся к воротам.
Никто из ополченцев даже не шелохнулся.
-Открыть!!! Немедленно открыть ворота! - Громогласно повелел он, но и этот приказ поглотило общее молчаливое бездействие.
-Милорд, это безумие! - Возразил сотник. - Они только того и ждут...
-Витольд, этот дикарский выродок кощунствует! - Перебил его Йоримус, особо выделив последнее слово. - Он посмел надругаться над нашей покровительницей, и ты предлагаешь оставить это безнаказанным?!
-Мы уже сдали свои позиции, кочевники вторглись внутрь замковых стен. Сейчас нам нужно думать не об испорченном убранстве святилища, а о собственных жизнях. Покинуть донжон - означает обречь на погибель или рабство нас всех.
-Что, лучше трястись здесь от страха, что они всё равно ворвутся?! Великая Богиня на нашей стороне, и...
-И её изваяние расколото. Если уж это не смогло привлечь её божественного внимания, так наши судьбы и вовсе ей безразличны.
-Трус!!! Не смей так говорить!!! И... подчиняйся! Ты мне присягал! Я - твой лорд! Вы все обязаны мне подчиняться! Я сказал - немедленно опустить мост - и в бой!!!
Примостившийся в уголке Иоганн стал свидетелем очередного отцовского припадка. Правитель, с уродливо перекошенным нервной судорогой лицом, метался меж предупредительно расступавшимися воинами. Он угрожающе напирал, сверкал налившимися кровью глазами, потрясал обнажённым мечом и, брызжа слюной, визгливо требовал немедленного повиновения приказам, но эти сумасбродные выходки упирались в твердь всеобщего терпеливого молчания. Обитатели замка давно привыкли к кратковременным вспышкам исступлённого гнева, во время которых граф терял контроль и над собой, и над ситуацией, начисто лишаясь здравомыслия; на разум его будто бы находило затмение, ибо он не ведал, что творит.
-Я вас всех... приговорю! Вы все тут смертники, поняли?! Или немедленно в бой, или все будете казнены! Все!!!
Вконец разъярённый Йорхен сам ринулся к деревянному колесу лебёдки. Сотник и телохранитель попытались удержать его, дабы утихомирить, но не смогли - отбрыкиваясь с преумноженной злостью силой, он вырвался. Ополченец, стоявший поблизости, смекнул, что просто так господин не успокоится, и несколькими взмахами топора раскурочил подъёмный механизм.
-Ты что натворил, вшивота драная?! - Йоримус ударил его яблоком меча в лицо, а когда тот отпрянул, зажав ладонями разбитый нос, замахнулся, вздумав зарубить.
Тут на графа разом навалилось трое воинов, один рывком выдернул из цепких пальцев меч, двое других, бесцеремонно заломив руки за спину, повалили его на пол.
-Эй, вы что?! - Иоганн возмущённо выпрямился в своём углу. - Как вы смеете так обращаться со своим господином?!
Витольд резко осадил его:
-Он снова помутился рассудком! Своими невменяемыми поступками хочет всех нас погубить! Свихнувшийся человек не может командовать, несведущий безусый отрок - тоже, так что сядь и заткнись!
Взвинченный тон сотника, подкреплённый крепко сжатыми кулаками, как-то сразу отбил охоту ему возражать, даже скрученный Йорхен прекратил дёргаться, только жалобно проскулил, страдальчески закатив глаза.
Пока осаждённые боролись с бесчинствовавшим безумием собственного сеньора, кочевники соорудили из натасканного со всей округи хлама относительно устойчивый переход. Миновав ров, несколько воинов во главе с вождём, вооружившись топорами, начали разносить поднятый мост, выбивая щепу и корёжа ленты железа, которыми он был обит.
-Укрепить ворота! - Приказал Витольд. - Приготовимся встретить захватчиков здесь.
***
Всё больше чёрных столбов дыма от пожаров поднималось в небо. Трещали пылавшие соломенные крыши мазанок, а поднявшийся ветер, будто союзник налётчиков, разносил пламя по поселению. Резкий запах гари достиг и верхнего этажа донжона.
-Что творят, свиньи поганые... ладно бы просто грабили, но жечь-то зачем? Если всё сгорит, мы нескоро отстроимся, - хмурясь, пробурчал Фридрих. - Им же самим потом поживиться будет негде, разве что на дальние земли в поход собираться...
-Ты посмотри, сколько их...
-Да, всё больше и больше, не счесть... Я никогда столько народу разом не видал... А вон и ещё скачут... Но сколько бы их не собралось, стены башни им всё равно не сломать.
-Так они стены и не трогают. Наверное, скоро мост проломят и сюда ворвутся, чуешь, бах - и аж дрожь по камню идёт?.. - Август положил ладонь на подоконник бойницы, чтобы лучше ощущать сотрясание.
Мальчики переглянулись и разом вздохнули. Штурм перестал казаться интересным приключением, угнетающей тенью нависла мрачная мысль о некой печальной безнадёжности их положения. Представлялось, что уже очень скоро таржгары ворвутся в донжон, неся погибель всем и каждому...
Напуганные и опечаленные собственными домыслами дети вдруг заметили на дороге к замку какие-то быстрые сшибки. Вскоре через открытые ворота промчался десяток всадников в развевавшихся тёмных плащах и тускло поблёскивавших шлемах. Они на скаку разили степняков, рискнувших встать на пути, и стремглав уносились дальше, оставляя за собой след из покалеченных тел. Возле деревянной лестницы, ведшей к мосту в донжон, лихие конники закружили, забрасывая струхнувших кочевников метательными копьями. Те мигом попрыгали со ступеней и бросились врассыпную. Воспользовавшись моментом, первая пятёрка спешилась и побежала наверх, остальные продолжили движение по кругу.
-Вот это да! - Обрадованно воскликнул Август. - Смотри, смотри, это же подмога! Может, ещё не всё потеряно!
-Это не наши, - заключил Фридрих, приглядевшись к снаряжению воинов. У всего отряда оно было почти одинаковым: шлемы-шишаки с листовидными, закрывавшими лица наносниками и тёмно-серые приталенные бригандины со стальной проклёпкой. Лишь у одного, по-видимому, командира, основу доспеха покрывало не шерстяное сукно, а ценный чёрный бархат. - Какие-то иноземцы, похоже. И доспехи у них не боевые, а скорее дорожные. Но ты глянь - таржгары-то просто обалдели, не ждали, видать, такого.
На шатком, натужно скрипевшем помосте развернулось молниеносное сражение. Чужестранцы являли чудеса воинского мастерства - пронзали налётчиков мечами и ловко спихивали в ров. Даже могучий вождь, подобравшись к ним вплотную, получил крепкий пинок в живот, потерял равновесие и свалился на дно. Тут уже и вторая пятёрка всадников покинула сёдла и помчалась по лестнице к воротам.
-Они идут сюда! К нам! К нам прорубаются! Ты говоришь - не наши, а если не наши, то зачем бы им так рисковать?!
-Ну да... Но только что-то не так... мост-то не опускают, - развёл руками кузен.
-Почему? Они же помогают! Их надо впустить... Может, просто не видят, не заметили?..
Прошло несколько минут, но прорвавшимся так и не открыли. А степняки, тем временем, опомнились от внезапной атаки. Краснохвостый снова влез на свою лошадь и начал раздавать приказы. Несколько кочевников вскочили в сёдла коней, оставленных хозяевами, но те, взбрыкнув, скинули их, одному упавшему даже размозжило копытом голову. Разозлённые тщетной попыткой таржгары перебили благородных животных.
Чужеземцы на неустойчивой перемычке надо рвом стали мишенью для града стрел. Их небольшие круглые щиты, висевшие на предплечьях, оказались сомнительной защитой, и один за другим, прикрывая собою главу отряда, гибли верные воины. Когда в живых осталось только трое, над двором разнёсся глухой трубный рёв. Почти все степняки обернулись на барбакан. Там, на одном из зубцов, сжимая в руке сигнальный рог, сидел худосочный, смуглый юноша, одетый лишь в набедренную повязку из грубо сшитых серых шкурок. Всё его тело и выбритую голову покрывали потрескавшиеся остроугольные узоры, нанесённые белой глиной, а на кожаной полоске пояса болтались, привязанные на шнурках, крупные кости, пара человеческих черепов, разноцветные перья и небольшие мешочки.
Прокричав что-то на своём наречии, он отцепил один череп и разбил его об камень под ногами. Мощно плеснуло жидкое содержимое, целиком окатив юношу и забрызгав зубец. В тот же миг оно вспыхнуло языками невиданного синеватого пламени. Горящая фигура, простерев руки к небу, с истошным надрывом начала вещать; многоголосое эхо искажало эти вопли, переполнив замковый двор раскатистым воем. Некоторые впечатлённые зрелищем таржгары попадали на колени, бросив оружие, прочие же, застыв, внимали. Оставшиеся в живых иноземцы тоже слушали, видимо понимая, о чём идёт речь.
-Шаман... это же настоящий шаман! - Заворожённо пробормотал Август, вскарабкавшись на подоконник и неосознанно оттеснив Фридриха от бойницы. - Всамделишный чародей степняков! Ты видел, как он сейчас...
-Да не мешай ты смотреть, ишь, расположился! - Кузен отпихнул его, и тот сполз на пол.
Едва шаман договорил, пламя потухло. Сам он стоял невредимым, только глиняные узоры потемнели, а с тела срывались густые клубы сизоватого пара. Палец степного колдуна повелительно указывал на чужестранца в чёрной бригандине. Тот коротко кивнул, приняв вызов.
Степняки поспешно расступились, освободив посреди двора место. На площадку немедля ступил примелькавшийся уже воин в краснохвостом шлеме, за ним последовали ещё два таржгарина в крепких кожаных доспехах. В боевом задоре поигрывали они оружием, сабли то и дело вычерчивали сверкавшие круги.
Одновременно, на дне башенного рва вождь остервенело продирался сквозь груду трупов, чуть не задавившую его своей тяжестью. Шлем слетел с головы и затерялся, развеяв иллюзорную неуязвимость - на выбритой макушке могучего степняка алела свежая рана; длинная чёлка, раздвоенная подобно ласточкиному хвосту, намокла от крови и прилипла к лицу, а шесть чёрных кос, свёрнутых кольцами за ушами, растрепались, рассыпав мелкие жемчужинки.
По мёртвым телам Верзила выбрался наверх и тотчас устремился к галдевшей ватаге. Растолкав локтями стоявших на пути соплеменников и попутно выхватив саблю из рук какого-то воина, он пробился в центр круга. Краснохвостый и двое других, едва завидев предводителя, с негромким ропотом отступили к краю, примкнув к общей толпе.
Шаман расселся на своём 'постаменте', расставив бёдра и скрестив лодыжки. Выбрав средь прочих амулетов, висевших на поясе, пару человеческих бедренных костей, он начал отбивать ритм прямо по камню, и полуприкрыв глаза, раскачивался в такт.
Бада-бам, бада-бам, бада-бам! - Звонкий стук звучал как тревожное биение сердца. Таржгары вторили ему - некоторые били древками копий в землю, другие грозно притопывали.
Под грубые окрики и глумливое улюлюканье чужеземцы спустились вниз. Сначала на ристалище хотел выйти человек, избранный шаманом, но спутники отстранили его. Отбросив щиты и сняв мешавшие обзору шлемы, они первыми шагнули навстречу вождю.
-Подвинься немного, я же тоже смотрю! - Попросил Август, и Фридрих милостиво уступил немного места: ему непременно хотелось с кем-нибудь обсуждать увиденное.
-А вон тот-то трусоват. Двоих своих - на одного, - заметил он, когда кузен снова влез на подоконник.