Аннотация: Каждый день Тамары чем-то похож на другой.
Тамаре нельзя было кушать слишком много. Она это знала и вздыхала каждый раз, как видела своё раздувшееся тело в зеркале. Даже свободного покроя ночнушка не скрывала жир. Брюхо натягивало розовую ткань, из рукавов торчали дряблые руки. Лицо напоминало тесто. 'Я - тесто,' - думала Тамара, сверля себя взглядом. - 'Мерзкое. Как вышло? В какой момент ты понимаешь, что ты тесто?'
Тамара не знала. Как-то всё произошло. Сначала она помнила себя очень худой, даже костлявой, когда всё было лёгким: не только тело, но и поступки, чувства, мысли. Потом была тяжелая работа - 90-е - но и тогда не унывала. Работала на дальнего родственника, паковала фрукты и овощи по заказам. Руки стали шершавыми и твёрдыми, как мыло, в пояснице будто что-то окаменело, но лёгкость мыслей оставалась. Лёгкость эта донесла её до Сергея, там до Владимира - Вовки, потом всё потонуло в шипящем шампанском, потом в резком вине, и горько-противном пиве, и водке, бьющей быстро и тяжело...
Из алкогольного угара Тамара вышла пухлой и с сыном на руках... Вернулась на работу к родственнику - тот тоже обзавёлся брюшком и семьей. С удовольствием обнаружила для себя рестораны быстрого питания. Особенно ей нравилась курица в хрустящей панировке. Было вкусно. Недорого. А если и дорого? Что с того? Никогда и не думала она о цене этой курицы, просто брела после работы к мерцающему в сумерках торговому центру, там поднималась по эскалатору на третий этаж, шла в залитый холодным светом ресторан, ждала, пока её заметят среди пёстрой толпы и спросят заученным голосом 'Что будете заказывать?'...
Потом пришла одышка, потом проблемы с сердцем. Тяжко. Надо не ходить больше, не есть. Но как? Вкусно же. И что она заедала? Что-то горькое, холодное, постылое, потраченное почти впустую. Что это?
Сегодня же был обычный зимний день. Уральское утро было серо и неприветливо, как прихожая морга. Татьяна встала с болью в коленях, позавтракала. Перед выходом на работу заглянула к сыну в комнату. Он лежал под одеялом, взъерошенный, длинный, несуразный и розовый от батареи под окном. Что-то шевельнулось в груди Тамары - ещё не угасшее и теплое - и тут же пропало. Кто-то шепнул на ухо, что это всё ради него. Хоть это не совсем неправда, но лучше так, чем никак, верно?
По морозу быстро дошла до рынка - маршутку не брала уже второй месяц, считала, что так полезнее для фигуры. Веса не сбросила, но теперь частенько болят колени...
Открыла холодный склад, накормила жирную кошку без имени, прибившуюся лет пять назад и исправно дающую потомство. Проверила заявки, собрала коробки. Пришёл грузчик с вечным перегаром. Лениво отмерил сто килограммов картошки. Подождали хозяина - он развозил товары сам.
Пока ждали, привычно попили чай, обсудили праздники, сволочных заказчиков, сволочных политиков, что ели, грузчик посетовал на стерву-жену. Пришёл новый заказ - фрукты, орехи. Тамара сходила за пачкой фисташек на склад к Алмазу - тот торговал семечками да орехами. Привычно пошутили с улыбкой на лице... И вроде бы не понять, радуешься чему-то или нет, или всё привычка, выхолощенное и без смысла. Но шутили. 'Опять на работе спишь?' - 'Тамарочка, чэго обэжаэш' и т.д. Эх! Собрала всё и домой.
Распогодилось, разлилось солнцем по снегу, и Тамара с удовольствием вдыхала свежий воздух, смотрела на шифер крыш, как он блестел. На душе потеплело... Казалось, что колючий ветер освежил жизнь её, и что вот этот-то рыхлый снег самый настоящий, а дома, рваные ветви деревьев, люди - чихни да пропадёт.
Дома стоял полумрак. Сына не было. Тамара выпила чаю, прибралась, долго пылесосила в комнате сына, выискивая хлебные крошки, помыла тарелки. Сходила в магазин - долго выбирала лук, картошку, ждала в очереди, встретила знакомую - мать друга сына. Обсудили, кто чем занят. Хотя разницы почти не было - сын подруги ушёл в армию, тамарин учился на бесполезную специальность - и вот Тамару уколола зависть. Чему? Отчего?..
Дома приготовила борщ. Сын придёт - поест. Прямо за компьютером.
Пришёл, поел за компьютером. Тамара зашла взять тарелки.
- Да зачем, я бы потом отнёс...
- Вкусно?
Сын прикрыл микрофон на наушниках.
- Да, очень вкусно.
- Как в универе?
- Всё хорошо.
Тамара виновато улыбнулась и ушла. Подумала, что делать на ужин. Подавила голод - диета всё-таки, вспомнила, что купила кое-что, заглянула к сыну. Он почувствовал, что не один в комнате, снял наушники, повернулся:
- Да?
- Хочешь чаю? - Тамара криво улыбнулась.
- Нет, спасибо, мам.
- Я печенье новое купила, шоколадное.
Сын покачал головой.
- Точно?.. Потом не будет... Да и что у тебя в универе-то?
- Точно! Если бы я хотел чай, то попросил бы, а я не хочу. Спасибо...
Тамара закрыла дверь. Как-то всё съежилось до размера капли. Или же она капелькой стала? Всё непонятно и огромно. Как это понять? Она выглянула в окно. Вот хотя бы снег этот - как его понять?
В груди что-то треснуло. Он извинится, конечно, всегда извинялся. Но это будет рассудочно. Он поймёт, что так делать плохо, и извинится. Потому что если бы ЧУВСТВОВАЛ, насколько это обидно, то сразу бы извинился, или обнял, и если бы пытался ЧУВСТВОВАТЬ, то согласился бы на чай, посидели бы на кухне.
А на кухне было пусто. Тогда она налила чай, достала печенье и сожрала его. Но было голодно-тоскливо, будто что-то засасывало. Тогда Тамара влезла в шуршащий пуховик. Прежде чем уйти, подошла к двери в комнату сына: нервно клацали кнопки мышки, щёлкала клавиатура -- щёлк, щёлк. А голод всё усиливался.
Тамара добрела до торгового центра, почти не думая, как не думала никогда, поднялась на эскалаторе на третий этаж, прошла в ресторан, сделала заказ, бездумно села в угол, на привычное место... Всё заливал холодный свет ламп, серые столы отсвечивали мёртвыми бликами. Только курица в панировке казалась настоящей, огненно-рыжей.
Тамара взяла куриную ножку из бумажного вёдрышка и впилась в неё. Специи обожгли рот. Вкусно. Она жевала, смотря в никуда пустыми глазами...