ДЕЛ НАШЛА меня на палубе: я снова взгромоздился на покоившуюся на корме бухту каната. Она остановилась и изогнула брови: 'Ну?'
'Что ну?'
'Есть прогресс?'
'Прогресс с чем?'
'С капитаном'.
'А, нет. Я хочу сказать, - я с с бесконечным тщанием изучал царапину на колене,- я не тороплю события'.
Внимательно посмотрев на меня мгновение, она присела так, чтобы видеть мое лицо: 'Что случилось?'
Я дернул плечом: 'Она не совсем такая, какой я ее представлял'.
'Нет, я имею в виду: что случилось с тобой?'
Я осторожно взглянул на нее. 'Что ты имеешь в виду?'
'Тебе снова было плохо. Это заметно. Этот зелень вокруг рта, и нос у тебя покраснел.'
Я дотронулся до носа, нахмурился, потом вздохнул и сдался: 'Я уже устал болеть. Это просто смешно!'
Она скривила губы: 'И акиви не обвинишь'.
Я посмотрел на нее в сомнении: 'Думаешь, у меня жар?'
Она дотронулась до моего лба, рука проскользнула под спадающие волосы. 'Нет. Все нормально,- она выпрямилась и присела рядом со мной на канат. - Я все еще считаю, что тебя кто-то ужалил'.
'Может быть, и так'. Я сидел, опираясь на бедра обеими руками. Правое запястье больше не гноилось. Сыпь исчезла. Единственным следом произошедшего было бледное кольцо покрасневшей кожи, да и оно быстро исчезало. 'Ты знаешь, что означает 'ио'?'
Дел покачала головой.
Я продолжил: 'Он сказал 'иоСкандия''.
'Кто?'
'Синеголовый. Старший помощник'.
Она снова покачала головой. 'Мы знаем, что Скандия―это место, а Скандиец ― очевидно, житель Скандии, но 'ио'? - она пожала плечами. 'Может быть, Скандийский город?'
Я вздохнул, рассеяно потирая запястье, которое уже выглядело, да и было, абсолютно нормальным. 'Возможно. Полагаю, с таким же успехом это может оказаться чем угодно'. Я взглянул на нее: 'Ну?'
'Что 'ну'?'
'Есть ли прогресс с твоей стороны?'
Она улыбнулась: 'Я не тороплю события'.
Я легко усмехнулся, но веселье быстро прошло. Очень быстро. Я уперся взглядом в палубу. Эта часть обещает быть сложной: 'Дел'.
Она стояла с закрытыми глазами, ветер дул ей в лицо. 'Хммм?'
'Они не получили ни деньги, ни драгоценности, ни груз, ни корабль. Только нас с тобой и капитана,- теперь я изучал сломанный ноготь.- Возможно, они собираются продать нас'.
Ее глаза распахнулись. После минуты напряженного молчания, она выговорила осторожно: 'Это не исключено'. Я окаменел от головы до кончиков пальцев, она положила руку на мое колено: 'Я знаю, Тигр'.
'Дел...- я снова прикусил раненую щеку, выдавливая свежую кровь.- Я не смогу выдержать это еще раз'.
Рука сжалась крепче: 'Я знаю'.
'Мы должны найти способ убраться с этого корабля. Прежде, чем...- я закрыл глаза, сощурился и открыл их снова.- Прежде'.
'Мы найдем'.
Я поднялся на ноги, двумя большими шагами достиг поручня и ухватился за него. Брызги ударили мне в лицо, ветер взлохматил волосы. Это было тяжелее, чем я думал.
'Тебе снова плохо?'
Я сплюнул кровь и сказал спокойно, без лишних эмоций: 'Я утоплюсь прежде, чем позволю кому-то снова сделать меня рабом'.
'Ох, Тигр...'- нерешительный, оборванный протест.
Я встал напротив, решительно глядя на нее. 'И тебе лучше не вытаскивать меня из воды. Пообещай мне это'.
Дел смотрела на меня, взвешивала слова, тон, выражение ― и начинала верить. Она бледнела, пока ее лицо не стало совсем белым, перепуганная, она неловко сидела на мотке каната. 'Я не могу так...'
'Пообещай мне'.
Она решительно замотала головой: 'Есть какой-нибудь способ... мы найдем его, как-нибудь...'
'Нет,- горько сказал я.- Только не снова'.
'Тигр...'
'Сначала шестнадцать или семнадцать лет у Салсет, потом рудники Аладара. Я не выдержу еще одного раза. Нет'.
Теперь она пробовала рассуждать, еще сомневаясь, и ничего не принимая на веру. "Ты освободился от Салсет. И из рудников. Бывают возможности...'
'Хватит,' - резко оборвал ее я. 'Не проси, не желай и не жди этого, Дел. Я не могу.'
Внезапно она встала, оттолкнувшись от каната и застыла, дрожа. Она попыталась заговорить и не смогла. Потом отвернулась и пошла прочь, от ее обычной грации не осталось и следа.
'Дел...'
Она развернулась в ярости: 'Не смей!'
Я беспомощно взмахнул рукой: 'Я должен...'
'Нет, не должен. Ты не должен делать ничего подобного.'
Я стиснул челюсти. 'Я не могу...'
'Это я не могу! Сделать такое? Я не могу! Не могу!'
'Дел...'
'Нет,- самый холодный тон из всех, что я когда-либо от нее слышал,- Ты настолько эгоистичен, что смеешь просить меня об этом? Ты настолько слеп и высокомерен?'
Я повысил голос: 'Высокомерен?!.'
'Да кто ты такой, чтобы просить меня об этом? Ждать, что я буду смотреть, как ты тонешь?'
'Я не имел в виду, что ты должна смотреть...'
Кричали уже мы оба. 'Дурак!'- воскликнула она и добавила на высокогорном что-то настолько злое, что я бы трижды подумал прежде, чем спрашивать перевод.
'Это не первый раз,- жестко напомнил я.- Когда Чоса Деи был во мне, ты согласилась меня убить. А теперь я прошу всего лишь не спасать меня.'
'И я не смогла!- отрезала она. - Помнишь мою яватму у горла?'
Я помнил. Отчетливо.
'Помнишь, я обещала убедиться, что Чоса Деи не окажется на свободе?'
Я помнил.
'Помнишь, как он почти подчинил тебя, почти сделал тебя своим телом, и тогда у него появилась бы возможность уничтожить страну?'
О, да. Я помнил.
'Я знала это, но не смогла,- сказала Дел.- Я знала это. Я обещала тебе тогда... и я не смогла этого сделать.'
'Дел...'
'Я больше не буду давать таких обещаний, Тигр. Больше не буду. Никогда.' У нее в глазах стояли слезы. Скорее всего от злости. И может быть, от чего-то еще. 'Единственное, что я могу тебе пообещать - что я умру за тебя."
"Дел, нет... ты не..."
'Да,- сказала она. - Я прекрасно поняла. Мне все ясно. Я знаю. И я отказываюсь.' Она подошла ко мне ближе, вплотную, так, что я чувствовал на своем лице ее дыхание. 'Именем своей мертвой яватмы я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить твою жизнь от любой угрозы. Даже если эта угроза - ты сам." Она тряслась от гнева и, мне показалось, от страха. "Не проси большего. Не желай меньшего. И не жди от меня ничего - кроме того, что я умру за тебя, чтобы спасти от собственной глупости."
Я поймал ее запястья и крепко сжал их. Открыл рот, чтобы ответить, вернуть ей эту клятву... и увидел, что мы собрали толпу ухмыляющихся зрителей. Я выругался, отпустил ее и резко отвернулся к поручню.
Я слепо пялился на море, слушая, как она уходит.
Я проснулся перед рассветом. Не знаю было ли дело в каком-то звуке или их отсутствии. Но я понял, что остался в одиночестве.
Пустота была бездонна.
Я растягивал, поворачивал и встряхивал части своего тела, пока не заблестел от пота. Едва светало, было холодно и ветрено, но я ушел с головой в ритуалы, которым меня учил мой шодо в Алимат. Он объяснял, что даже семнадцатилетний парень не никогда не должен считать, что он в достаточно хорошей форме, а с возрастом ее будет достичь еще сложнее.
Конечно, я ему не поверил. В семнадцать (или шестнадцать, или восемнадцать; никто не знал наверняка), после почти двух десятков лет службы Салсет, я был более, чем уверен, что нахожусь в форме. В конце концов, я пережил рабство, убил песчаного тигра за свою свободу, был принят в Алимат. После того, как я победил Аббу Бенсира, лучшего ученика Алимат, я знал, что мое состояние было превосходным. Разве не я едва не прикончил Аббу?
Да, конечно; но случайно. Я не собирался его убивать. Победить - да, и это мне удалось. Довольно неожиданно.
Как бы то ни было, сам шодо, чье мастерство, даже в его преклонном возрасте, было неоспоримо, вскоре убедил меня, что, несмотря на скорость и выносливость моего юного тела, огромный потенциал и настоящий талант, я был просто мальчишкой. Не мужчиной. Не танцором меча.
Мне потребовались годы, чтобы понять разницу. К тому времени мое тело было отшлифовано, как требовали законы Алимат, я уже ничем не напоминал мальчишку, который убил песчаного тигра и почти убил Аббу. Ничем не напоминал мужчину, быстро прошедшего первые четыре уровня, сменившиеся оставшимися тремя. Я был дитем Алимат: следующим кодексу, ритуалам и требованиям круга.
А теперь я стоял вне всех кругов, добровольный изгнанник. Но тело помнило. Разум не забыл. Рефлексы пробуждались, возвращались, несмотря на синяки, царапины и шрамы. Я был более, чем в два раза старше, чем когда меня только приняли в Алимат, и я на своем опыте понял мудрость шодо: когда человек стареет, поддерживать форму становится труднее.
По меркам круга я был уже не молод. У меня были шрамы от всех возможных видов драк и неприятностей, время от времени ноющее колено, а в последнее время я заметил, что при взгляде вдаль глаза фокусируются немного дольше.
Но мне было еще далеко до старого, толстого или медленного.
К счастью для моего плана, капитан это заметила.
Она прислонилась к поручню, лениво облокотившись на него локтями - что, как я не мог не заметить, подчеркивало ее великолепную грудь. Она перемещалась по палубе легко и изящно, как кошка, а ветер перекинул ее рыжую косу через плечо, как петлю плетеной веревки. Когда на них попадало солнце, пряди волос сияли, как золотая проволока.
Она улыбнулась: 'Знаешь, я думаю, ты был бы достойным противником для Нико.'
'Кого?'
'Нико, - ответила она.- Мой первый помощник.'
'А, синеголовый.'
Женщина рассмеялась: 'Ты так его называешь? Ну, у него для тебя тоже нашлось прозвище.'
'Я и не сомневался, - я наклонился, дотянувшись ладонями до палубы. - И какое же?'
'Нечто вульгарное.'
Я проворчал: 'Ничего нового.'
'Думаю нет, - согласилась она. - И твоя женщина, полагаю, теперь тоже называет тебя соответственно.'
Я выпрямился: 'Как меня называет 'моя женщина' - не твое дело. И уж ты-то могла бы ее так не называть.'
Рыжая бровь выгнулась в вежливом удивлении: 'А что? Из-за того, что вы поссорились, она перестала быть твоей женщиной?'
'Она никогда ей не была.'
'Нет?'
'Нет, - я сделал паузу. - Даже до того, как мы поссорились.'
'И ты ей не владеешь?'
Я встряхнул руками, согнул колени; теперь я остывал на ветру, и пот высыхал на моей коже. 'Ей никто не владеет. Она не рабыня.'
'Но она завит от тебя, так?'
'Нет.'
'Тогда почему она остается с тобой?'
Я нахмурился: 'Потому же, почему любая женщина остается с мужчиной, которого желает.'
'Желает!'
'Который ей нравится,' - неохотно исправил я.
'Думаешь, все еще нравится? После того, как ты на нее кричал?'
Я встал около поручня. 'Она тоже кричала.'
'И теперь она тебя бросит?'
'Ей будет сложно бросить меня, когда мы оба застряли на этой лодке.'
'Бросит тебя здесь,' - она прикоснулась к груди, имея в виду сердце.
'Спроси ее,' - мрачно ответил я.
'Нико сказал, что она отказывается позволить тебе умереть.'
Я не думал, что они услышали так много. 'Дел может делать, что хочет.'
'А если она хочет, чтобы ты был жив?'
Я пожал плечами: 'Для мужчины есть много способов умереть.'
Она обдумала это: 'И почему же он хочет умереть?'
А он и не хочет. Но. 'Есть выборы, которые мужчина должен сделать в своей жизни.'
'Вот как, - она улыбнулась. - И теперь вы поспорили и оба злитесь, как дети, потому что ты нравишься ей и она хочет, чтобы ты выжил, даже если сам ты хочешь умереть.'
'Никто не должен вмешиваться в личный выбор человека.'
'Нет?'
'Нет.'
'А если ее выбор - помешать тебе умереть?"
Я сердито посмотрел на воду и ничего не ответил.
'Ты бы спас ее от смерти?'
Простой вопрос: 'Уже спасал.'
'А она тебя?'
Я повернулся к ней: 'К чему ты ведешь?'
'Значит, ты не признаешь, что женщина может спасти мужчину? Знать, что она может, болезненно для твоей гордости?'
Я прислонился боком к поручню и скрестил руки на груди. 'Что я получу, если отвечу на все вопросы правильно? И как ты об этом узнаешь?'
Она засмеялась: 'На этом корабле между мужчинами и женщинами все честно.'
'Честно?'
'Я скажу тебе кое-что честное. В моей команде нет ни одного человека, который с рождения думал, что женщина может спасти его жизнь. Но они узнали, что это так, когда я спасла их.'
'Ты спасла их.'
'Да. Я их выкупила.'
Я напрягся: 'Выкупила...'
'Из рабства, - ответила она. - Всех, кроме Нико. Нико пришел ко мне сам.'
'Почему?' - резко спросил я.
'Спроси Нико.'
'Нет... Я имею в виду, почему ты выкупила их?'
'Мне нужна была преданность. А ее нельзя ни купить, ни вколотить силой.'
'Преданность чему?'
'Моему кораблю.'
Я начал понимать: 'Ты не могла нанять команду.'
'Верность за деньги не купишь.'
'Мужчины не будут наниматься к тебе. Поэтому ты купила себе команду другим спобом, - я пожал плечами. - Рабский труд.'
'Я купила их. Я освободила их. Я дала им выбор. Восемь из десяти пошли за мной.'
'А двое оставшихся?'
Она дернула плечом. 'Свободные люди поступают, как им хочется. Они куда-то ушли.'
'Преданность, которую ты не смогла купить.'
На солнце ее глаза были казались бледными. 'Они оставили бы меня потом. Лучше было потерять их сразу.'
'А остальные?'
'Один мертв, - сказала она. - Оставшиеся здесь.'
'Все еще.'
'Все еще, - она немного наклонила голову. - Если мужчина просит свою женщину позволить ему умереть, лишь бы не стать рабом - значит, он им уже был."
Это знал любой, кто видел мою спину. Я окинул ее взглядом с ног до головы: "Ты кажется, знакома с рабством не понаслышке."
Она подняла подбородок, соглашаясь: "У моего отца было много рабов."
Я почти предположил, что она сама была рабыней. Или проституткой, что, как сказала мне Делила, тоже есть форма рабства. Но такого поворота разговора я не ожидал. "А твой отец знает, чем занимается его дочь?"
"Чем занимается. Чем является," - прядь окрашенных солнцем волос упала ей на лицо. Она поймала ее и убрала, заправив за оттянутое золотом ухо. "Он торговец, - сказала она. - Людьми. Он продает, покупает, заключает сделки."
"Значит, - наконец сказал я, - ты купила этих людей у своего отца, освободила их - и теперь просишь их делать с другими людьми то, что раньше делали с ними."
Она сухо отметила: "Добыча бывает разная."
И у дочери работорговца не будет проблем с тем, чтобы найти покупателя на меня. Или Дел.
Я покачал головой: 'Нет.'
Сверкнули белым маленькие зубы. Веснушки были у нее даже вокруг губ. 'Она верит, что тебя стоит спасать.'
Я пожал плечами: 'О вкусах не спорят.'
Это заставило ее рассмеяться. Я видел, как она осматривает меня с ног до головы, оценивает меня; на это я и пытался ее спровоцировать, заинтересовать, заставить представить, что может выйти из близости со мной, но теперь я не мог не задуматься: оценивает ли она меня как мужчину, подходящего для постели, или подходящего для роли раба. Внутри растекался холод.
'Значит, - сказала она, - ты готов умереть за свободу, потому что веришь, что смерть - лучше рабства. А попробовал бы ты защитить свою свободу? Если бы тебе предложили выбор?"
"Я видел, какой выбор ты предложила нашему капитану на рифах."
"Но выбор был, - спокойно настояла она. - Я не заставляла его садиться на мель. Он мог подчиниться нам и спасти свой корабль, груз и жизнь команды."
"Может быть, он тоже не хотел становиться рабом?"
"Но это и есть окончательный выбор, - объяснила она. - Если у вы можете заплатить за свою безопасность, я не настаиваю на том, чтобы кого-то продавать, - Она резко и красноречиво вмахнула рукой. - Найдите способ выкупить свою свободу - и мне не придется никого продавать. Это ваш выбор."
Я мог проигнорировать этот шанс и рискнуть не получить второго. Или испытать эту возможность, не давая пока никаких обязательств. "И что, - спросил я, - ты принимаешь в оплату?"
Дочь работорговца улыбнулась. Ее глаза засветились. "На борту семь здоровых мужчин, - сказала она, - и я сомневаюсь, что ты можешь предложить что-то большее, чем они."
"Предлагали? - спросил я. - Или были вынуждены из преданности?"
"Ты не должен мне преданности."
'Нет.'
'Но задолжал побег, - сказала она. - Чтобы доказать, что ты стоишь большего, чем мы о тебе думаем. И ведь его-то ты и планируешь даже сейчас, пока мы говорим.'
'Да ну?'
Она кивнула: 'Я не командую своими людьми. Я их понимаю.'
'И думаешь, что понимаешь меня.'
'Больше, чем ты - меня, - она ухмыльнулась. - Повторяю: я сомневаюсь, что ты сможешь предложить мне больше, чем моя команда.'
Я небрежно пожал плечами: 'Есть мужчины... и мужчины.'
Она проигнорировала это: 'Я видела твои руки.'
'И?'
'И. Я знаю от чего появляются такие мозоли. Это не рабские обязанности, а опыт. Практика. Преданность. Дисциплина.'
'Повторяю: и?'
'Ты ищешь меч, - спокойно сказала она. - Ты думаешь, что с клинком в руке ты легко справишься с восемью мужчинами и одной женщиной.'
'Да ну?'
'Это кричит в твоих глазах. В твоем теле. В каждом движении, которое ты совершаешь, возвращая себе форму, - теперь она была серьезна. - В мире есть два типа мужчин: идиоты и те, кто опасен.'
Я раскинул руки: 'Я? Опасен?'
'Так же, как опасен Нико. Вы из одного теста.'
'Только у меня на голове побольше волос.'
'И яйца.'
Я вздрогнул: 'Что?'
'Некоторым мужчинам приходится платить не только деньгами.'
Я обдумал это. Идею о мужчине, смирившемся настолько, что он потерял то, что делало его мужчиной. Но опять же, я не знал, был ли у Нико выбор.
Я прочистил горло, пытаясь игнорировать то, как напряглись в ответ мои собственные гениталии. Усилием воли я сменил тему - и образ. 'И ваша цена, капитан?'
Она не задумавшись ответила: 'Женщина.'
Я сдержал злость. 'Зачем меняться на то, что твои люди могут взять сами?' Дел стоила нескольких других, но в конце концов количество было бы главнее.
'Моим людям? - она горько улыбнулась. - 'Но я хочу ее для себя.'
Я молча уставился на нее.
'Теперь ты знаешь, - сказала она, - почему отец от меня отказался, и как я стала ренегада.'