Аннотация: Вообще-то, это должна была быть сказка про поросенка и щенка...
Холодный, темный от воды песок послушно складывается в ровные, аккуратные кучки. Чуть-чуть пригладить вот эту, подсыпать... Это будет башня. Наверное.
Сережка сосредоточенно хмурится и тыкает пальцем в стенку "башни", три раза: тут, тут и тут - это будут окна. А дверей у башни нет, не положено. Зато на крыше флаг. Был.
Сережка вздыхает: да, когда-то был, а теперь нету, потому что проломлена крыша.
Дыра получается легко, а вот острые края обломков выходят плохо: песок не держится.
Сережка раздраженно сопит.
Улица была пуста, и только ветер чуть слышно шелестел полотнами старых, выцветших на солнце, флагов. Ветер пах морем и свободой, очень обманчиво пах.
Крохотная площадь была когда-то выстлана аккуратными разноцветными булыжниками - один к одному, а сейчас в центре ее одиноко торчал пересохший фонтан. Лай устало опустился на его черный, теплый от солнца, бортик. Совсем рядом, у ног, начинался какой-то хитрый завиток из ярко-синих камней. Лай равнодушно ковырнул его носком сапога - сил рассматривать рисунок просто не было.
Хотелось пить, но воды в фляге оставалось совсем чуть-чуть, едва ли на треть. А сколько еще придется шляться по городу - неизвестно.
Лай тихонько вздохнул, вышло очень тоскливо.
Он заблудился. Он, Лай, Гончая Крета, заблудился в заброшенном городе!
"Щенок, - ехидно напомнил внутренний голос тоном Наставника Глага, - пока только щенок, до Гончей тебе еще расти и расти..."
Лай вздохнул снова - теперь уже и не вырастется, наверное.
Солнечные лучи залили ближайшую стену багрянцем подступающего вечера. Лай заставил себя встать - надо найти укрытие, где-нибудь под крышей, ночью здешними улицами лучше не ходить - опасно. Все-таки, это город Мертвых.
Ветер легонько толкнул его в спину, прямо к узкому переулку с высокими стенами одинаковых серых домов. Лай шагнул послушно - туда, так туда, разница-то?..
Тяжелый взгляд буравил спину, но Лай не обернулся - не ему беседовать с духом этой площади.
- Ну ты и поросенок, - говорит мама.
- Угу, - кивает Сережка, намыливая руки во второй раз - песок никак не хочет смываться с ладоней.
- Ты где так джинсы угвоздал? - почти весело интересуется мама.
- Играл, - спокойно отвечает Сережка. - Я отчищу потом.
- А куда ты денешься? - соглашается мама. - Тебе Женя звонил, говорит, потерял уже тебя.
- Я к нему завтра зайду, - Сережка не любит врать, тем более, маме, но сейчас так надо. - Пойдем ужинать? Я есть хочу.
На самом деле он совсем не голоден, но строить город сегодня больше нельзя, темно уже совсем, придется ждать до завтра.
- Пойдем, - кивает мама. - Я картошки нажарила и пудинг твой любимый купила.
- А книжку? - напоминает Сережка.
- Книжку принесла. Вот только одного не пойму - зачем тебе "Особенности фортификационных сооружений"?
- Интересно, - просто отвечает Сережка. Ну не объяснять же маме, что ему еще стену строить, городскую.
В крохотной комнате было темно и прохладно. На дверях тускло мерцал оберег, реагируя на нежить снаружи. Точно такой же светился на окне, поверх наглухо закрытых ставен. Лай свернулся клубочком на старой, ветхой от времени кушетке. Во рту еще таял кислый привкус сушеной юслы, и пить уже не хотелось. Амулет, висящий на шее, грел ладони ровным, добрым теплом, как память об ожидающей дома матери - одной из лучших Гончих в Стае.
Она будет гордиться сыном, когда он выйдет.
За окном тонко взвыли, а потом, взвизгнув, замолкли. Лай даже не дернулся. Пока комната закрыта оберегами и письменами - он почти час убил на вычерчивание рун - твари не в силах его заметить, так что пусть себе развлекаются.
Это в первую ночь было страшно, хоть Наставник и объяснял, что бояться на самом деле нечего. А теперь, к исходу второй недели Испытания, Лая гораздо больше тревожили такие вещи как вода и еда - и то, и другое подходило к концу. Найти воду в городе-лабиринте, конечно, можно, но еще лучше найти наконец выход. Потому что возвращаться ему нельзя - такого позора он просто не перенесет. За всю историю Стаи было не больше дюжины отказавшихся от права на охоту и вернувшихся к начальным Вратам.
Лай представил, как дрогнут губы его матери, скрывая разочарование, как отвернется Наставник... Нет, он должен дойти до восточных врат и доказать всем, что больше не щенок.
За стеной противно захихикали, кто-то заговорил на странном, щелкающем языке.
Лай сжался плотнее, впитывая тепло амулета всем телом. Заснуть и видеть сны - про звезды над Анкарином, про первый выход на след, про другие миры, куда уходят охотиться взрослые...
Город Мертвых затхло вздыхал вокруг, жалуясь на собственную заброшенность.
Лай отключился, как учили.
Старый двор пуст и тих, только расползаются по углам тонкие языки холодного ночного тумана, да где-то вдали робко цвиркает одинокая птаха. Сережка споро шагает по узкой дорожке, и лопухи, растущие меж бетонных плит, пятнают его джинсы каплями росы.
Сегодня мама ушла на работу затемно, и Сережка не стал ждать - выбежал из дома вслед за ней, дожевывая на ходу ломоть батона с маслом.
Автобусы в заброшенный район не ходили, и последние несколько кварталов пришлось бежать, рассыпая эхо шагов по пустым улицам. Время истекало, Сережка чувствовал это.
Первые лучи солнца осторожно заглядывают в старый двор, зажигая искры в крохотных водяных каплях. Трогают ласково крыши и стены песчаного города.
Сережка стоит пару минут на месте, внимательно разглядывая перестроенную им песочницу. Потом шагает вперед и встает на колени у самого края. Сегодня надо построить стену.
Дома вокруг были одинаковыми - серыми, тусклыми, пустыми. Лай размеренно шагал по улице - вперед-вперед-вперед, не останавливаясь.
Город нависал каменными стенами, щерился провалами окон, шептал тихим эхом шагов. Город приглашал остаться. Просто присесть, отдохнуть - вон там, смотри, какая удобная скамейка!.. Дотемна, всего лишь дотемна, а дальше уже не важно. Можно будет забыть об испытании и о Стае, где она, твоя стая?..
Лай прибавил шагу, пытаясь уйти от шороха песка под ногами, от взгляда в спину.
"Вот тут надо налево," - возникла неожиданная мысль, толкнулась в сердце. Лай свернул.
Улица ничем не отличалась от предыдущей - дома, дома, дома... Пустые, брошенные хозяевами.
Чтобы избавится от их тоскливого ожидания, Лай придумывал каждому встреченному по дороге дому историю - короткую, в пару слов. Главное, не увлечься и не сбавить шаг.
Вот в этом, с темно-бурой от старости черепицей, жила когда-то вдова, тихая и грустная женщина. Она любила цветы и гоняла с клумб детей, обитавших по соседству. Да, вот в том большом семейном доме.
Их было пять или даже шесть, непоседливых и вредных, и по выходным они бегали за сладостями в кондитерскую... Вот сюда, да. Разве не похож этот припорошенный пылью завиток на дверях на свежий крендель?.. Здесь жил булочник, точно! Толстый дядька в переднике и белом колпаке.
Лай шагал по улице, и дома позади него довольно улыбались проемами дверей, радуясь крохам подаренной жизни. Мальчик хорош. Мальчик должен остаться...
Лай бойко шел вперед, пока улица, вильнув, не уткнулась в башню. И остановился.
День протекает почти незаметно - липкими песчинками в руках, ровной линией высокой городской стены. Сережка работает, как заведенный - подсыпать-прихлопать-выровнять. Подсыпать...
Это была мощная стена, и когда-то ее строили от врагов. Город был богат и красив, и орды варваров накатывали на него, разбиваясь о твердые камни преграды.
С тех пор минули столетия, и варвары ушли из этой страны, а вслед за ними ушла и жизнь из города. А стена осталась, по-прежнему сдерживая, теперь уже - смерть, рвущуюся изнутри, от брошенных домов и улиц.
Сережка торопится, хоть пальцы и сводит от стылого холода старого песка.
Надо замкнуть периметр до темна. И не забыть про врата, ведущие на восход.
Башня была высока и тонка, и когда-то - Лай знает это - на ее шпиле красовался цветной флаг. Теперь же крыша башни провалилась внутрь, и остатки стропил царапали острыми изломами низкое небо.
С минуту Лай стоит на месте, невидяще глядя на ровную, без намека на дверь, белую стену с кривыми ямами окон - как бельма у рыбы-каменки. Три темных бездонных дыры... А потом Лай понимает, что левый бок башни розовеет лучами вечернего солнца, и что-то словно толкает его на переулок, уходящий вправо.
Коварное городское время перестает осторожно подкрадываться и срывается вскачь, от позднего вечера к ночи.
Лай бежит. Вперед, по прямому, словно стрела, переулку, между нетерпеливо скрипящих домов.
Бегать их учил Наставник Глаг. Жестко учил, без жалости гоняя молодых Щенят по холмам и долинам, по пляжам и скалам. Что, трава под ногами путается? Кусты царапаются?! Вперед, молокососы! Вперед, беззубые! Ноги в песке вязнут? Камни со склона осыпаются? Какая ерунда! А по следу ты как пойдешь, щенок?!
Гончая Крета по имени Лай летит вперед. Прямо в густеющие сумерки, туда, к ждущим вратам.
Темнота ласково касается городских крыш, открывает двери, и загорается светом амулет на груди.
Лай не смотрит на нежить, не слушает рычание погони за спиной. Он бежит.
Пальцы уже совсем не слушаются, закоченев от сырости, и Сережка зло шипит, больше на себя.
Ворота почти готовы, надо только поставить перекладину сверху, из чего-нибудь... Он оглядывается по сторонам, чувствуя, как истекают секунды - последние мгновения чужой жизни.
Взгляд натыкается на белую щепку, корявую и грязную. Сережка хватает ее и осторожно приспосабливает поверх разъема, стараясь не обрушить ни песчинки.
Врата возникают внезапно - аккуратный проем в высокой городской стене. Сквозь них видна ровная каменистая пустыня и одинокая человеческая тень на фоне первых звезд. А потом что-то черное и бесформенное шагает навстречу, закрывая выход.
Лай, не останавливаясь, выхватывает нож - широкий, прямой, с теплой шершавой рукоятью. Упором на три пальца, как учили. Втиснуть в грудь побольше густого, холодного воздуха и - вперед!
Оно рычит и норовит укусить. Лай подставляет под чужие клыки левый наруч и бьет снизу-вверх, под челюсть. Тварь взвизгивает и отшатывается, у нее горячая кровь, и до врат осталось всего полшага. Еще удар, и нож вязнет в бесформенном теле.
Лай вываливается наружу, прямо на твердые холодные камни, оставив клинок этому. В горле глухо клокочет, затихая, собственный рык.
- Ты ранен? - спрашивает неясная тень, подходя вплотную и оказываясь Наставником Глагом.
У Лая хватает сил мотнуть головой.
- Вот и чудесно, - говорит Наставник. И добавляет непривычно мягко: - Пойдем домой, охотник.
Уже стоя, опираясь на твердую руку Глага, Лай оглядывается.
Улица за вратами пуста и спокойна, и звезды рисуют серебряные узоры на брусчатке мостовой.
Лай мотает головой и делает первый шаг по дороге в родной мир.
Летний вечер накрывает старый двор мягкими, ласковыми сумерками и стрекотом шальных кузнечиков. Сережка медленно шагает меж лопухов, грея руки в карманах.
Позади, в старой песочнице, ждет наступления ночи город Мертвых - крохотный, вылепленный до последнего дома.
Сережке больше нет до него дела: стена достроена и врата закрыты. А завтра с утра пойдет дождь и смоет всю эту.. архитектуру.
Сережка весь в песке - джинсы, ветровка, ладони. Холодный и липкий, он никак не хочет отставать.
Надо поторопиться домой до мамы, а то она опять будет обзываться поросенком. Впрочем, мама это шутя, она уже привыкла.
Ведь в городе так много песочниц.