Ну-ка, браток, протрезвей слегка и отодвинь свой ром. Доля корсарская нелегка, не отлежишь на морях бока. Славу глотая, как воздух - ртом, будем делить потом.
С золота пресной воды не пить, штурман ушёл на дно. Ты протрезвеешь, захочешь жить, но из саргассов гнезда не свить, а чудеса, как потом, в кино, честно сказать - смешно.
Взяли проливы под свой контроль флаги с прямым крестом, штурман на дне, далеко король, курс неизвестен, в цистернах - ноль. Ставлю гинею, да хоть за сто - что не пройдёт никто.
Брось причитать и норд-остом выть, коли иттить, так зюйд-вест иттить. Жажда корсару добавит прыть. Золото - не в цене. Если дойдёшь - отпиши в Рязань. Так мол и так, его дело - дрянь... Как занесло? Ты на карту глянь и не тоскуй по мне...
2
Присядь, браток... Не думал, что дойду. Ведь вот - лежу, а всё ещё иду. На море так - здесь плавает щепа от кораблей и снежная крупа... Ты видел снег? Когда он в небесах, на головах, бровях и на усах, в полях, оврагах и густых лесах, на крышах, на деревьях и кустах. Он бел и мягок, как сожжённый прах...
Я ухожу. К чему твоя слеза? Ты помнишь, парень, бриг мой "Егоза"? Ты не застал. А я ходил на нём. Да, шкипером, но поросло быльём. Он здесь гниёт, на дальнем берегу. Ни морю не достался, ни врагу...
Здесь хватит всем и дичи и воды, сия земля истоптана до дыр. Здесь не настигнут. Только я найду на небе путеводную звезду. Отсюда - проще. Все пути вольны, едва враги устанут от войны...
Ступай, сынок, окончен разговор. Корсар, сынок, - не океанский вор. Я чист пред Ним, хоть пастора зови, кюре, попа и Ангела любви. Ступай сынок! Оставь ущербным ром. Его мы только за удачу пьём, а ты - как воду, и удачи нет, в глазах горит потусторонний свет...
3
Ты снова здесь? А я почти ослеп. Угрюм и тесен деревянный склеп. Под синим небом, проливным дождём, под белым снегом мой привычный дом. Ты видел снег? Когда белым-бело? Что перед этим наше ремесло? Всё не моё - пальба и абордаж, мне даже луг заросший, вольный, наш - превыше и побольше, чем моря, шпангоут, такелаж и якоря. Ты видел лес? Не джунгли, а леса? Где отовсюду - предков голоса, где ты корнями по шпигаты врос, как сросся с морем вольный альбатрос! Ты видел солнце? Не источник зла, как это - доводящее дотла любую сущность, а добрейший шар, не мутный, как в Ирландии, дрожа морозными рассветами, даря тепло в закатных стужах января, оно всегда останется родным, как лес, как поле, как российский дым... Ты видел небо? Нет, не пустоту, не клочья серых туч, не суету волнами находящих облаков, - живое небо? Небо высоко и ёмко. И не давит, а манит, как наш компас на северный магнит...
4
И - тяжкий труд, обилие потов и семеро полуголодных ртов. Я был смышлён, затейлив и речист, порою - грязен, но душою - чист. Меня купил проезжий господин. Я, как волчонок, в ящике, один, среди тряпья, пистолей и рогож так трясся, что на чёрта был похож. Но дикий свист, кричат: " А ну-ка, слазь! К берлоге отводи коней, Карась!", шум драки - кучер был мужик лихой, и я, откинув крышку головой, не с перепугу, а ища конца, снёс выстрелом кому-то пол-лица. Я понял позже: мой ужасный вид, два пистолета, рожа, от обид покрыта злобой и глаза горят... Теперь смешно, а вспомнишь - сущий ад! Они сбежали, побросав кольё. Хозяин, за усердие моё, позволил отдышаться на пеньке, монетку повертев в своей руке.
5
Меня купил для сына своего, как зверя, мой хозяин. У него был сын один, моих примерно лет, такой же, но причёсан и одет, и - либерал, как нынче говорят... Душой оттаял и покинул ад... Мы подружились, как дружить могли волчата с разных полюсов земли Он - господин, а я - презренный раб, слегка татарин, но ведь не араб... Как мы чудили! Весь окрестный мир, как остров этот, был протёрт до дыр, исхожен и исползан. У меня учился разведению огня и прочим штукам, что не ведал он, боярином наследственным рождён. Я у него - Псалтырь и Часослов, ученье книжное, и глубины веков деяния, и мир передо мной открылся несказанной шириной. К чему тебе подробности житья? Боярские не вольны сыновья. Гуляли батога тогда по мне, лупили розги по его спине. Не всё ж учёба - он любил гулять, но против был отец, безмолвна мать. Мы убегали, и по многу дней, с ватагою прибившихся парней, встречали конных, пеших, стерегли проезжих и прохожих, как могли пугали и громили. Просто так, для шалости, для лихости атак. И лопнуло терпение отца, услал с посольством сына-удальца.
6
И я при нём. Мол, там не пошалишь - в Голландии спокойствие и тишь. Кому я говорю? Ты там бывал. По дому я тогда не тосковал. Он тоже. Всё, чему учился он, мы разбирали, позабыв про сон и отдых. Нас манили паруса, экзотика морей и чудеса. Однажды не вернулся он домой, в гостиницу. Барашки за кормой отпенились и смолкла чаек рать. Отчаялся, пошел его искать. Простой грабёж, но он же нравом крут! Их было много и за пять минут (мне рассказали люди у ворот), двоих убил он, распоров живот их главарю и в горло свой катлас второму сунул и оставил нас... Я озверел, в глазах проснулся ад, я их нашёл, рубил их наугад, не разбирая, не давал им встать, за друга, за отца его, за мать, за всё, что там осталось у меня, и на рассвете памятного дня очнулся... Порт, и вольные суда со всех краёв земли пришли сюда.
7
Я знал голландский, аглицкий слегка, немецкий. Крепко помнил батога и знал: в России всё не объяснишь. А здесь - лишь только временная тишь... Ты хочешь выпить? Вот и молодец... Я был таким же. В нашем деле - спец, пускай - в теории, а практика - в морях, на шхунах, на галерах, кораблях. Я нанялся на местный галиот, за камбалой, но шкипер-идиот повёл его на море, да в волну. Нас унесло. Враждебную страну мы видели, как ты сейчас меня, попыхивая залпами огня, сторожевой испанский галеас, гнал в море. Повстречавшийся баркас отрезал путь, и это - первый приз, не взятый, правда, маленький каприз судьбы, с разбитым гротом отдыхал, пока испанец вёслами махал. Куда мы шли? На Брест? на Ла-Рошель? Мы поделили шкиперский кошель, чтоб не дурил, не жаловал вино, ему всё лучше, чем идти на дно. Бискай тогда был грозен и речист, прибрежный галиот дрожал, как лист и, всеми переборками скрипя, как старый нищий - с головы до пят, от клотика до киля, до руля, весь корчился, командой шевеля.
8
Мы вырвались, продолжив каботаж - вдоль берега. Весёлый шкипер наш всё пил и пил, вылавливал чертей, и сгинул, выпал за борт без затей, исчез совсем в заливе Сен-Мало. Ведь не на небо чёрта вознесло... На бунт похоже. Боцман чешет лоб: "Как ни крути - везде маячит гроб. Что ж ты хотел? Вернулись налегке - без шкипера и груза. На пеньке не хочется сушиться... Не привык. Мне не идёт пеньковый воротник. Вернёмся в Нант. Французы не сдадут. Домой нельзя - владелец нравом крут". Мы бросили на камни галиот и берегом продолжили поход.
9
Я стал голландцем именем Ван Дейн. Ему-то всё равно теперь, на дне. Его кошель мы здесь пустили в ход, оно ведь тоже - мёртвым не в доход... Пришёл британец. На борту чума. Пропили всё. Маячила тюрьма, пойди мы грабить. Опытный моряк (суровый дядя, но со мной - добряк), наш рулевой (треть века в рулевых), уговорил из наших - семерых, сказал, что здесь топтаться - проку нет, пора, хоть на британце выйти в свет. "Пореже в трюм, поменьше болтовни с матросами, кто встретится - гони, отдельный кубрик, чистая вода. Чума - не приговор, хоть и беда". Порт обезлюдел, не хотел чумы, но прямо в пасть к ней устремились мы. Угнали люггер и пошли на рейд, где в голоде и жажде мистер Трейд томился, а скорее - доживал. Неся надежду, новый день вставал!
10
Конечно, гнали люггер не пустой, затарились и пищей и водой. Всё сдали и пошли на Ла-Рошель, опустошили шкиперский кошель - сухой паёк и чем его запить, чтоб оборвать связующую нить с командой, камбузом. Табак во рту, и чесноком разили за версту. И вот "гвинеец" выбрал якоря, не за товаром, в южные моря - на карантин. Наш мудрый рулевой знал остров, этот самый. Головой он клялся - там не будем знать нужды, и вдоволь пищи и полно воды. Теперь ты знаешь - он во всём был прав, и здесь болезнь смирила грозный нрав. Непросто шли. Хоть шхуна - не фрегат - людей всё меньше, каждый был не рад подмоге. Шхуна рыскала, как бес от ладана, волнам наперерез. Попутный ветер шхуне, знаешь сам, - не мил. Благодаренье небесам, на гроте - топсель, как-никак - прямой... И остров - веха на пути домой... Меня зовут. Открыты все пути, Но не дойти до дома. Не дойти...
11
Открыты для меня. А вам пока сидеть и подпирать свои бока руками от безделья. Что сказал? Что дальше? То же самое. Вонзал свой первый луч рассвет в мои глаза, манила вдаль волна и бирюза тропического моря, как магнит притягивала. Горделивый вид обманчив. Мистер Трейд уже лежит неподалёку, штурман тоже там. Что дальше? Я сказал бы - всё отдам, но нечего... У смерти виражи не считаны, и это тоже жизнь. Чума ушла, внезапно, как шторма внезапно покидают утомлённых, отчаявшихся, но не побеждённых. Нам наплевать на происки армад испанских, произвол пиратских шаек, и только то отныне нам мешает, что некуда... И незачем назад, в обратный путь. Но, по песку скользя, волна меня с собою зазывала, прокуренная дымом местных трав, качалась шхуна, румпель вверх задрав, за полным неимением штурвала.
12
Нас стало восемь. Три моих дружка и девять англичан легли навечно. Двенадцать - здесь, на острове. Тяжка болезнь сия и косит первых встречных, как и вторых. Но горе горевать, как радоваться, что остались живы - бессмысленно. Была мягка кровать из прутиков тропической оливы, куда вернее шконка и гамак, что после вахты станут даже мягче. И я непрост и шкипер - не дурак, наш новый шкипер - джентльмен удачи, когда-то, в прошлом. Нам не на парад. Пришла пора познания на деле проверить и идти не наугад, и не туда, куда бы мы хотели. Была проблема питьевой воды, был неуютен закопчённый камбуз, незаходящей северной звезды нечёток след. Но, понижая градус воды забортной, повышали мы широтный градус, приближаясь к цели - табак виргинский не несёт чумы, избавит от тюрьмы и от сумы, когда вернёмся в Бристоль. В самом деле, не в Африку же ввосьмером идти, и я, как штурман, против был. И рабство я осуждал, по сути - крепостной, и беглый. Нет в Гвинею нам пути, и, не тоскуя по земле родной, вошёл в моря, где многое богатство, сменяется полнейшей нищетой...
13
Прошли Багамы, Нью-Провиденс тает в предутреннем тумане. Повезло? Абако слева. Птицей вылетает голландский флейт, но, видя в нас ослов беспомощных при левом бейдевинде - Веселый Роджер поднимают ввысь, (итог неотвратим и очевиден), и под бушпритом струи напряглись.
Опять во мне взыграли злые бесы, мелькнула мысль злодейская, тайком я боцмана в затылок гиком треснул, он только охнул и упал ничком. Намазав сажей твёрдые мозоли, провёл по шее, лбу и по щекам, и показал пиратам-дуракам, как чумовые мечутся от боли.
Какой был крик! Казалось - даже небо орало с ними: "На борту чума!" Я бегал до безумия нелепо, представь: вон труп неубран, кутерьма, а остальные корчились от смеха и, судя по всему - сошли с ума. Потом узнал: их капитан отъехал пасти акул в морские закрома. И мы ушли, проблем в упор не видя, сквозь смех мы долго слышали их стон... и только боцман на меня в обиде, за то, что просмотрел аттракцион.
Глава вторая
1
Набили трюм виргинским табаком и прихватили висельников местных, кормящихся с плантации тайком. Что проку в них? Нам восьмерым не тесно на шхуне. Восемь рук и восемь глаз! Четыре рта не тягостны для нас.
Мы обновили бочки для воды и ром добавили, чтоб медленнее тухла. Иначе - далеко ли до беды? Ну, этой, - пододвинь поближе ухо... Поймали днищем радостный Гольфстрим... В шестую ночь вдруг дикий крик: "Горим!"
Вскочили все, но боцманский свисток всех вразумил: "Огни Святого Эльма, а вы повылезали без порток! Ты, паникёр и отставная шельма, плантаторная дрянь, акулий корм! Не уходите: скоро будет шторм!"
А кто уйдёт? Подобной красоты, зловещей, правда, я не видел сроду! Ты помнишь, на Тортуге клялся ты огнями этими, не зная их природы и внешности? Голубоватый свет по мачтам пляшет, а пожара нет...
2
Был шторм, была гроза, горел восток... Мы отклонились с правильного курса. Швыряло нас, как по ветру листок, морскую пыль, не ощущая вкуса, три дня глотали. Но всему свой срок: утихло всё. Вдали от всех дорог - путей привычных, отдышались мы, определились, что относит к югу, и наши невеликие умы с великого, однако, перепугу, смекнули, что двенадцать человек сроднились, стали братьями навек.
3
И вот опять - знакомые места. Вон ту волну я узнаю, как будто... Бретань, пролив Ла-Манш... и почему-то туда не тянет. Всюду суета, попутные и встречные суда, не спрашивая, кто, зачем, куда... Вошли в залив, произвели фурор - не ждали нас, гудела вся округа: здесь слышали, что скорбный приговор зачитан нам чумой и зимней вьюгой. Хозяин, сам от радости чумной, как с равным, поздоровался со мной.
4
Подробностей не стали открывать о тех "плантаторах" и обо мне, конечно. Ван Дейном стал, и даже чисто внешне голландцам стал его напоминать. Я рос в глазах портовой мелюзги и к ночи затуманивал мозги до крайности в бристольских кабаках, пока наш отдых оставался в силе. Меня домой почти что на руках, как куль с мукой, бродяги приносили. И я разнёс им не один кабак: Дурак - он и в Британии дурак...
5
Но вот загадка: только "от" и "до". Не выдал тайн, хоть трёпа было много. И вот - маячит новая дорога, готова шхуна, а из нас никто к невольничьему рейсу не готов, но самый рабский изо всех портов - наш Бристоль. На невольниках поднялся, шерсть, херес и портвейн - уже в мечтах, мы, подавляя рвение и страх, и брезгуя вкушать сырое мясо, отбросили гвинейскую петлю. Но вот - финансы подошли к нулю...
6
Решили - в Гарвич: там почтовый рейс в Голландию, спокойный, тихий порт. Путь через Лондон, - тоже интерес немаловажный, хоть и вышел спор: у власти заковыристы вопросы, над морем вольно реют альбатросы, а здесь другая жизнь, не та стихия. Вокруг столицы тоже есть пути, пусть даже люди более лихие... Так стоит ли? Не все из нас в чести, не все в ладах с законом и порядком, минуем стражу, поиграем в прятки!
7
Увидеть Лондон и не умереть... Увидели, пожили, погуляли. Послушали заманчивую медь колоколов в порту, в морские дали от пирса отходящих кораблей... Налей, сынок... Себе и мне налей! За это можно. Труден мой рассказ, всё путается, всё уже не важно, и память, словно брошенный баркас, мотается по воле волн. Бумажный сложи кораблик, отпусти его... Оставь меня на время одного...
8
Видать - не время. Не берёт земля, не принимает просолённых бестий, и океан, всю душу просоля, не принял в этом прокопчённом тесте дублёной шкуры старых потрохов. Тогда продолжим в прошлое поход. В Голландию гоняли пакетбот и жили, не особо беспокоясь о будущем, не брали мы на борт людей случайных, ненадёжных, то-есть, - вели себя прилично, как всегда, когда вокруг - лишь небо и вода.
9
Но в Лондоне оставили следы. Нас встретили на пристани. Казалась предвестником немыслимой беды та встреча. Небывалая усталость согнула спины, лбы у всех в поту - хозяин старый встретил нас в порту. Проныра этот, сам едва живой, - виргинский табачок теперь в почёте, но наш - всех лучше. Дьявольской травой обогатиться хочет: "Вы пойдёте туда и поведёте караван. Лорд Кармартен застелет океан монетой звонкой! Здесь московский царь - наивный реформатор и бунтарь."
10
Я возразил: мол, слышал, - не в чести, табак в Москве. Едва не проболтался о большем. Но приказано идти без возражений. Не шуми, Герасим, иль как меня? Ван Дейн, и хоть убей, - ни имени, ни Родины своей, ни тех полей, ни сосен, ни берёз, ни изб, ни теремов, среди которых, я, как былинка, никогда не рос, не загорался от обид, как порох. Молчи, Ван Дейн, пусть ураган в груди... Смири его, немного погоди!
11
Я был представлен русскому царю. Оригинал, откуда что берётся? Английское размазанное солнце вдруг засияло. Я благодарю судьбу за предоставленную встречу. Порой казалось: пусть за всё отвечу, но не солгу, признаюсь: беглый я, чужбина давит, манит несказанно послушать откровенья соловья над речкой, от волненья - бездыханной... А те дела, что затеваешь ты!.. Вот мне бы, да с тобой! Но всё - мечты...
12
Да, он был крут. И нравом - в том числе. Упомянул хозяина со злобой... Какой-то бунт. Потом, повеселев, о ремесле морском: а ну, попробуй, перегони на вантах. Не мастак... Я обогнал, конечно: я - моряк. Он не в обиде, вроде и не царь. До света - о судах, о такелаже. Он бредил морем как простой пацан, в прибрежном не ходивший каботаже. Мы много пили и, как к горлу нож, - ты яхту на Архангельск поведёшь.
13
"The Transport Royal" - королевский дар царю Петру, по сути - тоже шхуна, и даже для Европы - суперстар, а для меня - нежданная фортуна! Не капитаном, Вильям Рипли - кэп. Я в северных морях и глух и слеп. Лорд Кармартен настаивал на том, мол, Рипли в парусах весьма искусен, хоть не метал перед командой бусин и бисера не рассыпал, хвостом в виду начальства не юлил, и капитаном настоящим был.
14
Поход непрост: туманы и шторма, арктические воды холодны, в июне (слава Богу, не зима) вошли мы в устье Северной Двины. Родная речь везде, со всех сторон. Свихнуться можно: столько лет не слышал... А Холмогорский колокольный звон всё растекался ласково по крышам...
У рыбарей - свободных работяг - понапитался живописной речью, и медленно проследовал в кабак, по-европейски гордо вздёрнув плечи...
Я пил от горя, в одиночку пил. Пошто обиды я в себе копил?.. И на свободе - тот же тяжкий труд. Вся разница, что спину так не гнут, но все в долгах, а властвует беда! Нет правды и не будет никогда!
Глава третья
1
Затеяли немалую возню с осадкой судна. Франца Тиммермана за мелководье русла не виню, и воевода Двинский из кармана платить не стал поморам за труды. Всё отложилось до большой воды. Поездил по заданиям царя, поколесил. К Протасьеву в Воронеж и далее, судьбу благодаря и проклиная. Хоть и не утонешь в родных местах, куда Господь занёс, но тонет сердце от запретных слёз...
2
Короткий год в истории Руси. Таких чудес не видел люд российский: им новый календарь преподносил затейник-царь. А я в своей отписке превозносил Апраксина, ругал Протасьева (сосед наш по Рязани), расписывал окрестные луга, в которые от тяжких наказаний и рабского труда бежал народ... Короткий год, весьма короткий год...
3
Приехал Тиммерман, оставив труд по переброске яхты: не по силам. Теперь не на Московии, а тут свершается история России. Десятком кораблей пошли на Керчь, сам государь, пытаясь мир облечь в серьёзный договор, повёл суда по Русскому, когда-то в прошлом, морю, туда, где не бывали никогда, с османами в бессилии не споря. Ужасный стон стоит во всей Керчи... Беснуйся, хан, а лучше - помолчи.
4
"Не стоит - морем: море глубоко и буйно, лучше - посуху: надёжней!" Грозился Пётр, что выведет тайком эскадру черноморским бездорожьем к султану в гости. Все сошлись на том, что "Крепость" навестит одна султана. Кипела растревоженная рана позорной дани и уже никто, к былому не желая возвращения, не предавался трепету и лени.
Поигрывая кормовым российским трехцветным флагом с голубым крестом диагональным, позабыв о риске, фон Памбург бросил турок, что хвостом за нами шли. И вот - Константинополь. Мы встали супротив его дворца, разъединяя Азию с Европой, и гордостью наполнили сердца!
5
Нам нужен мир на юге, для войны на севере, для продвиженья к морю Балтийскому. Гарантии нужны. Султан, голландцам-англичанам вторя, не уступал, хотя напуган был внезапной мощью черноморских сил России чахлой. Капитан салют полуночный устроил для "забавы" Блистательной, на несколько минут смутив покой незыблемой державы. И дальше, по утрам и вечерам - пальба, неразбериха, шум и гам.
6
Трудились над промерами глубин, над первой картой южных территорий. Великий Мустафа - не властелин, конфузия немалая на море. Но гости капитана пили ром, и пьянка обернулась недобром... Я вызвался доставить англичан, нетрезвых в прах, на борт их баркентины. Весь город спал, и порт в ночи молчал, раскинув в город улиц паутины. Обратный путь, и вспыхнуло во тьме в глазах, в мозгу... и получил взамен России, приподнявшейся с колен, канатный ящик, нищету и плен...
7
Отныне - раб, не хнычь и не проси. Мне не листать историю Руси... Купец-француз вначале был учтив, всё охал: надо быть поосторожней, в Стамбуле, ночью, одному - как можно? А ежели десяток супротив?! Он не пускал на палубу меня, сказал, что известил моё начальство, но, если я согласен поменять судьбу и курс, он будет просто счастлив!
Я понял всё и наказал как смог его и семерых, что мне попались навстречу, - ни засов и ни замок не удержал бы. Заострённой стали, стволов, плюющих огненным свинцом, не замечал, но... замер, словно нищий на паперти, холоп перед дворцом... мне будто рифом пропороло днище: у трапа, ни жива и ни мертва, Она стояла, замерев от страха... и снова раскололась голова, приняв дубину со всего размаха...
8
Канатный ящик, как и говорил. Очнулся в море. Качка. Переборки скрипели. Я судьбу благодарил за то, что жив. Ругал за оговорки и виражи. Короткий оверштаг - и снова нет ни Родины, ни воли. Среди воров галерных и бродяг мозоли натирать, копая море "ан, де, труа" и протирать скамью... Благодарю, судьба, благодарю!.. Пришел хозяин, в штурмана зовёт. Иначе - вёсла в руки и вперёд. "А что за дама, вопреки уставу на корабле? Надеюсь, что сошла?" "Мадмуазель Аннет, и здесь по праву - родная дочь французского посла."
9
Решил: что будет, то и будет пусть, когда-нибудь до дома доберусь. Марсель опасен: там опять чума. Идём на Гавр - вокруг. Но вот в чём дело: не слишком притягательна тюрьма, а штурман нужен. Не осиротела Россия без беспутного сынка. Повозимся с французами пока. Но, между нами... как тебе сказать? Малейший шорох приводил в смятенье: а вдруг - Она? А чуть сомкнул глаза, - её глаза сияют наважденьем, как в сумерках - сигнальные огни... Не выскочить из этой западни... О, Господи, спаси и сохрани и не введи меня во искушенье!
10
Кончается сезон гребных судов, а путь не близок. Надо торопиться. Две мачты, паруса. Я был готов сам ветром быть. Галера, словно птица летела к Геркулесовым столбам. Косые паруса гребцов пугали, когда меняли галс, по мокрым лбам ручьи потов на палубу сбегали, и видел я: какая-то борьба добра и зла у каждого раба , улыбка на искусанных губах, - и постепенно растворялся страх.
11
Погода, ветер - лучше и не жди! Прошли Тунис. "Гребцы, сушите вёсла! Нет смысла, капитан, здесь я один и парочка понятливых матросов". Взглянул на ветер, в сторону кают... Лицо мелькнуло, торопливо скрылось... А я всегда под ветер ставил ют, ты знаешь почему - чтоб перекрыло. Хотя, ты на галерах не ходил... Там против ветра - та ещё задача!.. Поэтому я тщательно следил за ветром с юта, чтоб сдувало, значит. И вновь - лицо, немного в глубине каюты, и теперь - подзадержалось. Аннет. И что-то хрустнуло во мне, а что-то там невыносимо сжалось... Какая жалость! Столько лье в пути! Вот Гибралтар. Испанец, пропусти!
12
Ну что ж, гребцы, теперь уж - навались: ведь бейдевинда круче не бывает! Теченья и ветра переплелись, норд-осты давят не переставая. И вот оттуда в полный фордевинд летит корвет, наперерез несётся. - Нам пушки расчехлить не повредит и встать ровнее - между ним и солнцем. Всех лишних - в трюм, от окон отойти! Эй, капитан! Идите-ка в каюту! - Сколь пушек! Против наших-то пяти! Оставит пыль от нас в одну минуту! - Всего двенадцать, по любому борту. Вы олух, капитан, подите к чёрту!
13
Нам что? А как Аннет?.. Её возьмут, заломят выкуп, а отец - не близко. - Ну, братцы, выручай, кому хомут галерный - непереносимей риска! Табаним левым! Правым - загребай! У нас бушприт - таран и на куршее (ну, на носу) пять пушек, и судьба от нас зависит, мы им - не мишени! Залп бортовой - всё мимо: на ходу, хоть паруса уже не ловят ветер. Прибрали бы, мерзавцы. Попаду, Ей-Богу, попаду - они ответят! На вёслах! Полный ход, держите нос! Ещё немного... Пли! Два попаданья! Табань на левом! Получай взасос с тараном нашим пылкое свиданье! Стрелки, оставьте чахлые мушкеты, вылавливайте, кто ещё на Этом...
14
- Ну что притихли, мсье офицера? Рабам - свободу, капитану - кара. Моя бы воля - даже до утра он не дожил бы. Не ценя товара, людей и даже дочери посла, как можно управлять подобным судном? Тем более - не зная ремесла? А трусость, что всегда в бою подсудна? А подлая охота на людей, пусть даже ощущается нехватка? Судите без особенных затей, по строгости морского распорядка. Вы, старший офицер - другого нет на должность капитана претендента. Тем более - заочного студента. Судите строго. Я иду к Аннет.
Глава четвёртая
1
Ворвался к ней, и ноги, как линьки смолёные, прилипли к половицам. В глазах её бесились огоньки разгорячённой схваткой хищной птицы, румянец плотно щёки покрывал, а волосы, со мной ворвавшись, ветер, как гордый гюйс трепал и развевал... (да накати тогда девятый вал, шарахни гром - я точно б не заметил!) В руке её дымился пистолет: был капитан и капитана нет... - Какой слизняк! - промолвила она и побледнела, как в ночи луна...
2
И что теперь? Анюта на руках, гребцы гребут, а офицеры судят заочно и не ведают пока, как обернулось. Люди всюду, люди... Оставить Аню, этого - за борт. Чем оправдать бессмысленность убийства? Да лучше самый беспощадный Норд при курсе - норд, сражение с Нечистым в открытом море! Дьяволу рога и всем чертям - хвосты - поотрывал бы... Пусть даже завалящего врага - пошли, Господь! Я это оправдал бы, случись повторно кутерьма с огнём... А так? Здесь капитан и пуля в нём.
3
Пришла в себя и обняла рукой за шею, не пытаясь отстраниться, заплакала... и словно над рекой волшебной райские запели птицы! Какие бесконечные глаза! А слёзы и солёны и глубоки! И все пути, ведущие назад, оборвались. У неба на востоке темнеет край... командуй, лейтенант, на траверзе - знакомый город Нант. Уходим ночью, шлюпке - три гребка. Луна восходит. Вот моя рука, а сердце, вот - лови, к тебе оно... pardonne moi - лишь к Вам обращено!
4
Они боятся. Спишут на меня все беды и проступки. И конечно, себе - всю доблесть. На закате дня я осмотрелся. Даже чисто внешне всё угрожало, окромя гребцов. Хоть новый капитан не лез в каюты, но как-то нервно отводил лицо и всматривался в сторону от юта. Уходим сразу: ночь не пережить. Придется чуть наискосок пройтить. Но Бог ты мой! Кто этот бородач на вёслах? Этот взгляд, такой знакомый... Хозяин! Прежний баловень удач здесь, на галере, вдалеке от дома и райских кущ обители родной? - Ходить-то можешь? Через час - со мной...
5
Дул встречный. Весла удлинил, как смог: широкие борта, ты понимаешь. Хозяин рвался, но раскис и лёг, свободно руки к сердцу прижимая. Анюта прикорнула на носу. Укрыл её: весьма холодный ветер. Курс - на береговую полосу, точнее не удастся. Я приметил звезду на горизонте и Луну, уже перевалившую на запад, поймал глазами - мелкую волну, тропу на ней. В моих матросских лапах стонали вёсла. Чуть волна качает. Анюта спит. Я двинул тюк у борта: - Держи стакан, хозяин, полегчает. - Спаси Христос! Егор? Какого чёрта?!
6
- А я и на галере, на борту, присматривался, но глаза слабеют. Когда ты подошёл, невмоготу вдруг стало мне: ведь до сих пор робею, хотя, куда уж... дальше не сошлют. Ведь беглый я! Слыхал: царевна Софья змеёнышу готовила петлю? Не вышло. Но к ответу не готов я за то, что неразумно поддержал. Ну, так ведь род! Нарышкины - не ровня. Но головы катились, я бежал, и вслед за мной - Петровская жаровня. То тут, то там на наших налетал... В Тулузе был приговорён. Неважно... Безденежье... И вот, в мои лета... Но ты!.. В порту мне рассказала стража: убиты вы! А мальчик мой? Егор, ну говори!.. Ушла Луна, и звёзды, мерцая, продолжали разговор, когда мы смолкли, перейдя на слёзы...
7
Успеем в город. Ясно - не водой. Вопросов много, а ответов мало. Кто это, завернувшись в покрывало, на задней банке? Отчего худой и грязный, словно тысяча свиней? А это что? Отметки от браслетов? Не говоря о том, что дама эта не смотрится на шлюпке и на ней, не та одежда, что у нас привычна... Вопросов много, а ответ один - побег, Аннет! Немного погоди, всё хорошо, а будет всё отлично! Пойдём вон в те прибрежные хибары, почистимся, и всё - почти задаром. Я в город, присмотрюсь. Не плачь, Аннет! Я с местной властью не играю в прятки. Известны и законы и порядки, помимо люггера, проказ за мною нет.
8
- Mon Dieu! Ван Дейн! Спаситель от чумы! А кто ещё? И где судьба мотала? Я угощаю! Я! (увы, немало народу собралось). Нет, я! Нет, мы! Мне зрители для дела не нужны. Не ожидал от них такого шума. Глупее маскарадного костюма не выдумать - с боков и со спины увешан городской, портовой пьянью. Уйти от них - напрасные старанья, а напиваться мне резону нет, ну, разве что - отдельный кабинет и наши... Прорывается ко мне, раскидывая лишних, от восторга себя не помнящих, наш плотник Йордан, легчайший на помине! - О вине забудьте олухи! Напьётесь без него! Обнимемся, браток! Здесь Эверт, Якоб и Гейс. А ты продвинулся, однако! Мундир недёшев. Ну, давай бегом!..
9
- Мы здесь, в порту и вроде как в чести. Насмотришься: теперь ни при делах ты. Случаются и выгодные фрахты, короткие. Вот - пятеро в пути. Да, в общем, справно, хорошо живём, артельно держимся, поэтому - успешно. Что у тебя, дружище многогрешный? О чём кручина на лице твоём? ... Ну и дела! Ты превзошёл себя: притягиваешь беды и удачу... Не продолжай, и так сейчас заплачу! Слова твои мне душу теребят, волнуют кровь и манят на просторы морской волны, к далёким берегам; кровь вскипятить и к чьим-нибудь ногам припасть, лишившись силы и опоры, и вновь восстать!.. Вот до чего дошёл! Смотрите! Зарыдал наш старый Эверт! Ну что ж, поможем мы прекрасной деве, и старика пристроим хорошо.
10
Британский барк. Идём на Сан-Луис за древесиной. В виде исключенья, мы - пассажиры. Полуночный бриз нас отогнал от берега. Теченье пересекли - и океан простёр за нами свой предутренний костёр. Мы на корме, и руки сплетены мои - с руками любящей жены. Восходит солнце, не остыв в воде, и новый день - начало новой эры, в которой (так казалось) быть беде - немыслимо. Тускнеющей Венеры и прочих звёзд не замечали мы: вставало Солнце из кромешной тьмы!
11
Но вот - судьба! Фрегат сторожевой нас обстрелял, приняв за баркентину пиратскую. Ушли. И что с того, что мы фрегату показали спину, линкору - нос? Блокировали нас, но обошлось: весь пыл войны угас, а новая ещё не занималась, но угли тлели... Лишь бы не сейчас!..
И - дух перехватило, сердце сжалось... Всё - суета, бессмыслица, тщета... Что в жизни было? Что ещё осталось? Оплачены ли прошлого счета?
Зачем увёл в бездомное житьё привыкшую к уюту в высшем свете? Зачем везу в Бразилию её? В изысканном малиновом берете она прекрасна! Ей бы на балах с испанскими и прочими послами... Но - пена на седеющих валах и адовая бездна меж валами...
Глава пятая
1
Колония разграблена. Пират прошёлся так, что всюду только пепел и вой нетронутых, бежавших наугад, рабов плантаторных разорванные цепи, тела рабов, не принявших устав разбойничий, разорванные в клочья тела солдат... Едва перелистав события той злополучной ночи, представив всё, поклялся отомстить! Простив всё это, невозможно жить...
Припасов нет, но добровольцев - тьма! И снова с капитаном незадача: видавший виды, он сошёл с ума, над чёрным телом, как над дочкой, плача... - Прощай, Аннет. Увидимся ли вновь? "Увидимся. Иначе быть не может. А души обезумевших врагов в аду сам дьявол позже подытожит!" Ты знаешь: не боюсь я адских врат, но ужаснулся, встретив Анин взгляд...
2
Не терпит время. Я простился с ней и приказал дежурить неотлучно на барке и внимательно за ней - на берегу. Неслыханная сущность речей и леденяще-жгучий взгляд о многом мореходу говорят...
Отходим. Нет её на берегу Всё тихо и предчувствие созрело... - Ищите в трюме! Не игла в стогу! И снова на востоке пламенело тревожно небо. Крики и возня - и вылетают прямо на меня суровые, как кнехты, моряки: царапины, лохмотья, синяки... Она забилась в угол, словно зверь. Царапалась, кусалась и визжала, как сотня Гарпий. У меня (поверь!) колени задрожали. И кинжала горящих глаз я выдержать не смог, и волосы, как от мозгов дымок, зашевелились. Убежали все. Запахло серой, порохом и смертью... А волны на прибрежной полосе в тяжелых муках разгоняли ветер...
3
Себя считал отродьем темных сил... Но эта! Солнце жгло, метались тени, как злые бесы. Ветер голосил на все лады и выдувал смятенье, восторгом ужас заменял в глазах моих ребят. Она взошла на шканцы что ангел, и недавняя гроза пробила душ невозмутимых панцырь взошедшей радугой. Одета как моряк. Простая куртка - как на лорде фрак.
Смущённо улыбнулась, обвела смиренным взглядом всю мою ораву и словно нацепила удила, и громкий возглас: " Королеве - слава!" подхвачен исцарапанной толпой. Что ж это будет, ангел-демон мой? Но, руку вскинула, указывая вдаль... Вот это глаз! - Эй, ты, на марсе! Что там? Уснул в гнезде? - "Потрёпанный корабль скрывается за мутным горизонтом".
4
Догоним. Ветер - наш, все по местам! Не думал, что так просто одолеем. Убийцам обеспечим тарарам, отъявленных - развешаем по реям! Но что-то не похож конвойный бриг на флибустьера, и народу мало. - А ну, братва, развязывай язык! Рассказывай, что было и что стало.
"Вели купца с добром на Лиссабон. Три корабля с рассветом налетели и увели. Четвёртым станет он. Наш капитан смещённый - снова в деле. Собрали добровольцев и ушли, а нам - хоть до какой дойти б земли."
Да вот и план! Добавим парусов и пушек, кое-что переиначим. Ну, "Егоза", унынье - на засов, докажем, что и мы чего-то значим!
5
Вот и они. Не егози, мой бриг... В кильватере пока, не так заметно. Дай кормовой, да флаг же, а не крик! Не суйся, барк, уж слишком ты приметный. Один отстанет, атакует нас, там знают, - обсудили варианты. Ну, канонир! Яви свои таланты! "Убавьте клинья! Мы в упор начнём. Каким заходим?" - Правым. - "Все на правый! Три пушки слева - правому добавь! К секретным люкам! Будет им забава! Они таких не видели забав!" Второй подходит. Шлюп и баркентина. Она опасна, мы с неё начнём. Обходит. Это на руку. Противный, но лёгкий зюйд мешал идти вдвоём, шлюп отставал, и все расположились как надо. Рухнул в воду наш фальшборт искусственный, и пушки задымились, и баркентина потеряла ход, оставшись с гротом, ветру на игрушки - бессмысленным, а мы, пройдя меж них, поочерёдно разрядили пушки, разбили шлюпу нос - и он притих.
6
Теперь - другие два. Мы устремились на них. Там посерьёзней - флейт, фрегат. Наш барк зашёл от солнца. Пару милей он виден был, но проморгал пират. Да, отвлеклись, теперь хлебайте воду, пугайте рыб расколотым бортом! Заходим левым, атакуем с ходу, и тут же в левый разворот! На том фрегате бойко поднимают красный! Сражаться до конца? Не против мы. Флейт тонет, как и шлюп, а мы согласны сразиться насмерть с воинами тьмы.
Барк подойдёт, а мы пока - впритирку, по мёртвой зоне пушечных портов. Мушкетов берегись! Для поединка мал ростом бриг, но действовать готов мортирами, отпугивая бойких, горящих от отчаянья парней, их слава дрыхнет на больничной койке, и бывшая удача - вместе с ней!
7
Для нас - восторг, для них - страшнее смерти - крик сотни гарпий, вой матросский вслед из сотни глоток. Висельники эти увидели взбешённую Аннет... Какой там бой? Мы этаких младенцев запеленаем в их же паруса! Но рухнуло восторженное сердце, и с треском раскололись небеса: морской медведь, иначе и не скажешь, тупой, как корабельная корма, обличием своим едва ли краше гориллы, и набравшийся ума лишь из бутылок рома с солониной, ревя, как морж, команду подгонял на абордаж, подталкивая в спины... Затеялась какая-то возня, и тут Аннет, на вантах закачавшись, запрыгнула на вражеский фрегат: "За всех, на берегу Бразильском павших!" И этот здоровенный супостат схватил катлас какого-то разини... А море с небом были жутко сини...
8
Попрыгали другие, началось... Они пришли в себя, уже не дети, рубились молча, подавляя злость. У нас в мозгу гудел бразильский ветер, замешанный на пепле мертвецов, преображая увальней в бойцов!
- Нос круче к ветру! Ловко по бушприту (такой сноровки сам не ожидал) влетел на борт к ним, оттирая свиту от капитана, торопя финал, рубил, как мог, направо и налево, всех разогнал, вот он - передо мной, загородив широкою спиной мою Аннет, над нашей королевой вздымая злое лезвие клинка... Я пнул его. Я дал ему пинка.
Такое он почувствовал впервые, не сомневаюсь. Озверел, хотя бесчисленные шрамы ножевые показывали - вовсе не дитя в сражениях; но, голову теряя, метался, как огромный павиан, и пропускал удары, рассекая и такелаж, и воздух, и туман, сгустившийся внезапно, выдыхаясь, зверел всё больше, пропустил удар решающий, и кончилась лихая, дурная жизнь, и приняла вода Атлантики урода из уродов, оттуда ни побегов и не всходов...
9
А что Аннет? Таких громадных глаз ни до, ни после я уже не видел. Ведь даже сын, родившийся у нас, их углубил, не более... Изыди лукавый бес из сердца и ума! Они пронзают сумрачный туман...
Шлюп затонул и флейт, а баркентину искать не стали. Что нам проку в ней? Приговорённым - грубую холстину и груз к ногам, а то - кормить свиней, растить маис в угоду колонистам, и по-собачьи подзываться свистом.
Отправили фрегат на Сан-Луис, пираты - в трюме, все, кого собрали. Всплакнули, схоронили, разошлись. Мы в Хемптон, на Виргинию. Едва ли застанем там друзей, и возят ли табак туда - на краешек земли?
Глава шестая
1
Каким-то чудом впереди неслись известия, и нас встречали всюду восторженно. Порты и корабли салютовали. Всякую причуду старались выполнить. На Флориде один столярный мастер нам кариатиду установил для дерзостного виду: шестнадцатифунтовку. До седин таких дожил, но более не видел творений столь искусных: хоть пали и снова заряжай, - всё в лучшем виде, хотя из дерева. И сами навели побольше форса: фартуком свинцовым забрали "ствол", из греческого торса грозящий встречным. Вечером пунцовым, зловещим, к неприятностям готовы, к дотошным губернаторским вопросам, не исключая мрачных перспектив, мы вклинились в Чесапикский залив.
2
Напрасно. Губернатор к нам лоялен. Ну как тебе сказать?.. Закон суров в угоду королям и прочей швали, а также (при наличии даров) невероятно мягок. В совершенстве я изучил природу вертикали. Поверь мне, чем изысканнее жесты, тем меньше за душой. Вино в бокале прозрачно, в наших кружках - дна не видно. Чем проще - тем насыщенней. К тому же, поверь, что даже нищенство не стыдно, когда богатство, словно коршун, кружит и только о преумноженье тужит, но не о людях, брошенных на дно... У них душа прозрачна, как вино. Насквозь видны и примитивны, как пороки, покорившие кабак.
3
Плантации страдали от набегов на море и на суше. Здесь и там - потери. Затонувшая "Омега"... Да что "Омега"? - Всюду суета, разлад и ожидание налёта, поджога, грабежа, ещё чего-то разбойничьего. - Послужи Короне, и королева Анна не забудет твоих стараний. Ты не посторонний Британии. Мне ведомо о чуде, со шхуной Трейда. Ты вернул её, открыл нам путь в Восточную Европу... Не ты один, я знаю. Вороньё слетелось - и накатанные тропы небезопасны. Нет твоих друзей, нет никого из чумового братства! В морскую даль напрасно не глазей - страшнее нет пиратского коварства! Из дюжины, ушедших на зарю, четыре - пять едва благополучно приходят. О штормах не говорю! Не можем мы рассчитывать на случай!
4
Одиннадцать друзей ушли на дно... Зачем пришёл и с кем хотел обняться? Прошло свой путь, и водный, и земной табачное и штормовое братство... Бедняга-боцман! Отставной пират - наш шкипер многомудрый! Все ребята - и Трейда, и Ван Дейна - из ребят - знатнейшие... по прихоти пирата погублены... И что осталось мне?.. Не утонуть бы в собственной вине... Я их покинул и ещё живой... И понял - эхо не разносит вой...
Я пил три дня. Боялись подойти. Аннет, и та - войдёт и ужаснётся... Я выл от горя, прошлые пути припоминал. Украденное солнце три дня не появлялось. Над водой, качавшей "Егозу", кричали чайки, стенаниями разбавляя вой и мелких рыбок разгоняя стайки...
5
Смирился, если можно так назвать. Я красный флаг с тех пор не опускаю. Пощады нет, в плен никого не брать! Вы выбрали дорогу. Мимо рая вас, как зверей разбойных, проведу! Но в тысяча семьсот втором году я встретил барк, блокировал его своей эскадрой. Менее всего я ждал той встречи... Мой "утопший" брат... Тот висельник плантаторный - их боцман! И я тогда, не целясь, наугад, всадил заряд в смеющееся солнце!
Он предал всё, единственный из них, приняв устав пиратский. Как он клялся, божился и ругался, но затих когда с Анютой взглядом повстречался. Она без пистолета, без ножа пошла к нему, от бешенства дрожа... Не стал смотреть и уши я заткнул - и только пульса нестерпимый гул...
6
С тех пор я вовсе стал неудержим. Плевал на флаги, троны и короны. Бил всех подряд, и пропускной режим - для всех торговцев, несмотря на стоны, и заверения. Родился сын на этом острове, на нашей скрытой базе. Теченья здесь, ветра. Лишь я один смогу пройти, а здесь я всё излазил.
Вот там мы пересилили чуму, а там - стоянка, кренинги, ремонты. Спокойно здесь, случайно никому не обнаружить. И какого чёрта шарахаться от всех морских путей, вдали и в стороне от интересов, томящихся от гибельных страстей и прочих неестественных процессов?
7
Ты здесь бывал? Знакомо? Не блажи. Хотя, мне странно: как нашёл источник в расселине? Там можно год кружить и не найти. Подай-ка мне листочек, я карту нарисую: что и где, как выбраться, не подвергаясь риску, курс проложу по Северной звезде, другие - кружат на небесном диске... ... Наш сын подрос: прошёл почти что год. Пришёл "Перун" - корвет моей эскадры. Война в Атлантике, испанский переплёт, ошмётки европейского театра военных действий. Встал Санкт-Петербург на диком бреге Финского залива... Прорваться бы на Балтику... А вдруг? Вот это неплохая перспектива!
8
Оставил безутешную Аннет и сына Петьку (Пьера по-французски). Оставил "Егозу", в нём проку нет: ветра не те и корпус слишком узкий для октября. Не вовремя снялись... Здесь скоро лето, там - глухая осень. Уже голубизной не манит высь, дожди, и хляби, и темнеет в восемь... Нельзя. Прости, Аннет, нельзя со мной. Кто знает? Да и я - совсем не Ной... Оставим раненых и доктора. Для рая довольно обитателей пока. - Отходим, живо якорь выбираем! Отваживай Петра от молока!
9
Да что с тобой? Ты что засуетился? Не по себе? И холодок в груди? Ставь чайник и добавь вот этих листьев. Да не хлебай горячим, остуди! Простуда, верно. Чертовы дожди! ... Осталось лишь четыре корабля от всей эскадры... Дело наживное. Нам из казны не надо ни рубля, дойти бы только... Но волна волною, а эта - слишком... Небывалый шторм гнал в Англию, и ветра злые бесы вослед метали молнии и гром, ничьих не соблюдая интересов...
Великий шторм описан. Почитай. Уэльс и Лондон, даже Копенгаген... Затоплен Портсмут, Бристоль, почитай - весь юго-запад острова. Бумаги тогда не врали, так, как врут теперь. Шторм бушевал, как самый лютый зверь. Не говоря о суше, - корабли срывало с якорей и уносило... А сколько трупов волны погребли! Был ураган невероятной силы...
10
Спасло нас то, что аккурат в пролив у острова Уайт перекатило. Мы силы до рассвета берегли, хотя, какие на рассвете силы? Полуживые выбрались на свет, руины разобрали и тела. Осиротел измученный корвет на три четвёртых... Странные дела! Рок, фатум, что ещё? Но мы-то живы, а там, в проливе - брёвна и тела, тела и доски, пена и тела... И не было мрачнее перспективы...
Глава седьмая
1
Сдались властям. Им было не до нас. И королева пряталась в подвале! Такая мощь не разбирает рас, сословий и конфессий. Раздавали лицензии на каперство, как хлеб в голодный год. Морские "пастухи"? Садись и заполняй на весь вертеп! Бери патент, прощаются грехи! Своих не грабить и процент - в казну! Проваливай, хоть в небо, хоть ко дну!
Не узнаны... Гордыня, потерпи! Спаси, Господь! Направь и укрепи!
В руинах Лондон. Каменщиков рать, стекольщиков, могильщиков - ликует... Не место и не время помирать: противно здесь... Прикройте, атакую Османскую посудину. Кой чёрт занёс её сюда? Откроем счёт!
2
В таком составе даже путь домой - уже нелёгок. Говорить о шведах теперь неловко. Балтика зимой не позволяет мыслить о победах. Турецкая шебека на ветру была непредсказуема, как чайка, как рыба, отметавшая икру... И всё скуднее становилась пайка... Оставили косые паруса с одним прямым на фоке - стало легче, но таяли запасы, как роса под жарким солнцем. Далеко до встречи с родными, неспокойно на душе... Ох, врезать бы турецкому паше, построившему скорбную ладью... "Француз на горизонте!" - Не шерше мы встречи с ним... На левый галс! Адью!
3
Был пуст наш остров. Хижины, тропа вилась меж ними, словно анаконда... Ты где, Аннет? "...Же не сипорте па..." - в ушах звенело... Старая ротонда, сработанная нами при чуме, была насквозь пронизана закатом. Стал остров, словно камера в тюрьме, - невероятно тесным от утраты...
Обшарили все земли на сто миль, а дальше - только небо и вода... Откуда же в судьбе такая гниль? Зачем сорвался и пошёл туда? Доказано - на Русь пути мне нет... Потерян Пьер, потеряна Аннет!..
4
"Я вижу мачты! Это "Егоза!" В ротонде люди и дымок струится!" Роскошная морская бирюза как сердце запульсировала, птицы примолкли, я смотрел во все глаза... Конечно, сразу видно - "Егоза", но люди? Вот они, на берегу. Ты видел снег? Былинки из под снега торчат вот так же... Сердце, как в снегу, заледенело... Альфа и Омега, начало и конец... Чуть вспыхнул свет и тьма вокруг. Ни Пьера, ни Аннет...
5
"Три корабля французских... Мы пошли вслед за тобой - она с ума сходила..." Не досказать... Фрегат мой - на мели... Я чувствую, как утекает сила и меркнет ум. Короче говоря, они за нами, как стрела летели. Везло им с ветром, что для декабря в таких широтах странно. На пределе нарвались на засаду. Три борта и банка - мель, лавируй - не лавируй, а всё одно - тщета и маета, какой-то час - от корабля лишь дыры останутся. Они бы не сдались, но Пьер, Аннет... Но их-то и забрали, а моряков не тронули. Снялись, пришли сюда, дождались, рассказали...
Вскипел: зачем сорвались и пошли? Ответ был прост, как вся судьба лихая: А ты зачем? И плакала в пыли наловленная рыба, задыхаясь...
6
На Средиземном, эти корабли (там, шла война), нашёл. Их капитаны под пытками сознались, что пошли на это ради денег из кармана какого-то французского дельца. Я так и думал, выяснил детали, в Люцерне разыскал её отца, на кладбище. Могильщики сказали: был сильно изуродован. Аннет... Куда-то увезли. Потерян след...
Глава восьмая
1
Что проку пить и плакать? Я решил сменить меридиан - как на ладони Атлантика. Обугленной души не примет небо. Заунывно стонет и сушит мозг всё тот же зюйд-зюйд-вест... В любой волне, что движется окрест - знакомый образ. Даже облака, меняя лик, утрачивая сходство, под лёгким дуновеньем ветерка - вновь обретали. Скорбное сиротство мне рисовало профиль и анфас, сознание и сердце теребя, цвет моря - цвет её счастливых глаз... и только в шторм я приходил в себя...
2
Мы били всех, свирепствовали всюду, не разбирая флагов и бортов, атаковали - и подобно чуду удача огнедышащих портов и рукопашной схватки повсеместно сопровождала, прикрывала нас, а море, не скрывая интереса, не отводило бирюзовых глаз от нашего безумия. Засады, преследованья, штили и шторма нас не сломали. Караваны в стадо мы превращали, а конвой - в туман. Бороться с нами было бесполезно: мы ускользали от любой беды, Ведь есть предел у глубочайшей бездны, но нет конца поверхности воды!
3
И вот - мы здесь. Меня давно сместили. Из всех добыч предпочитал еду и воду пресную, а к драгоценной пыли был равнодушен. Да гори в аду изысканные тряпки и каменья, металлы, кроме нужных мне в бою! Меня никто не ввёл во искушенье, хоть по грехам - не место мне в раю... Однако ж, душ напрасно не губили при мне, и всё безумие в крови я направлял на риск и изобилье метаний средь бушующих равнин... Везде бывал, всего, что есть отведал, в боях исход один - всегда победа, не зазнавался, не юлил, не трусил и жизнь запрятал в неприметный узел.
4
Мне - сорок пять, а я уже старик. В сражениях Анютин слышал крик, шёл первым и глотал свинец и сталь... Ты видишь сам, сынок, мои награды. Не жалко жизни, лишь одна печаль: со мною нет единственной отрады... Хоть ты со мной, Егорыч... Удивлён? Давно приметил: знаешь этот остров. Событья незапамятных времён тебе известны, всё легко и просто, как может быть на родине твоей. В Ирландии тебя от нас скрывали, а я приметил. Помнишь этот день? В Ньюкасле мы тогда пришвартовались... Где мать, не слышал? Хоть упоминанья? Давай всплакнём на родине твоей о нашей Ане. Королева Анна, пиратская богиня! Слава ей! По полной, за Владычицу морей!
5
Она жива. Загадочная нить переплелась, но связывает прочно. Покуда Небо дозволяет жить, жива она, и это так же точно, как зарожденье будущего дня, и то, что день и ночь несовместимы: рассветного, закатного огня границы разделяют. Обратимо всё в мире - лето, осень и зима с весною, но зиме не встретить лета, а осени - весны. Не поломать порядок заведённый. То и это, однако, существует на Земле одновременно. Солнце всем не светит. Мы жаримся, как камбала в золе, а где-то там - Ла-Манш, Па-де-Кале, и Северное море. Им о лете и не мечтать пока. Рязань, Смоленск... Всё однотонно, в чистом белом цвете - в снегу, во льдах... Невыносимый блеск у солнца, в золотой его карете дно прохудилось, золото везде - в любом сугробе - по большой звезде! А далее - Самара, Соликамск... Урал, Сибирь... Великие сугробы! Мне не подняться более, а то бы... Как жаль, что я до времени угас...
6
Мелькнула жизнь акульим плавником. Не счесть потерь, нелепых, бестолковых. Жизнь теплится ненужным угольком, сгорело всё, лишь кожные покровы и в них - душа. Оборванная нить легла на горло и дышать нет силы. Она ушла... Я должен проводить... Ступай один по жизни, мальчик милый! Мотай на ус: превыше только Бог, земля и небо, океан и ветер! Ни об кого не вытирай сапог и перед сильным не сгибайся, Петя! Бездушным не раздаривай себя, не мучай счастье призрачной погоней, ступай туда, где ангелы трубят, скрывая в кулаках свои ладони!
7
Сдавило грудь. Печальная Аннет так обнимает и торопит встречу... Прощай, сынок... Тебе немало лет, ты понял всё. Заделай в трюме течи и отходи. На карте имена ребят, на коих можно положиться. Иные наступают времена, лети в Россию перелётной птицей. Будь справедлив, гневливый Посейдон... Я ухожу в безвременный поход... Колокола звенят со всех сторон... ........ Шёл тысяча семьсот двадцатый год...