Аннотация: Это первый из шести моих сборников стихов, самый большой по объёму и самый маленький по тиражу (100 экз), поэтому в книжном виде практически недоступный.
Вышел он в 1996 году. До этого я не делала попыток опубликовать свои стихи.
Часть 1
***
Последнее прибежище, впусти, Раскрой свои проржавленные двери. Я здесь стою, я в силах наскрести Две горсти веры из глубин неверья.
Я здесь стою - последний среди равных, Не нищий, не о милостыне речь. Взгляни, я чист, я не в одеждах рваных Пытаюсь твой порог смиренно пересечь.
Я не из тех, кто может лишь грустить - C неверием расстанусь, с небом серым. Последнее прибежище, впусти, Я заплачу двумя горстями веры.
1967
***
Неспокойная, сердитая, прежняя, На осколки нынче скалы режу я. Налетела вдруг волной и покорежила Знаменитую полоску побережия.
Занесло землёю бухты меж мысами, В воздух взмыли города брызгами, И, влекомы пеной белобрысою, По земле, ища опоры, рыскали.
И качнулось море ленивое, Шевельнув языками острыми. Расплескалось море заливами, Поднялись из пучины островы.
А потом я застыла глыбою С удивлёнными глазами совиными: Издалёка, болезные, прибыли, Камни в гальку обкатали спинами.
1969
***
Это было в давнишнем сне: Волчьей ягодой лес краснел, Был подлесок мрачен, но хил, Исполинскими - лопухи. Лес далёк - туда не дойти. Лес был рядом, шагах в пяти. Только кончено - не шагнуть: Гниль болота сдавила грудь. Ветер был порывист и груб, И трясина - до линии губ. Солнце село, и день поник, Приближался агонии миг. Лопухи, помню, кто-то топтал, На меня глядела толпа. Это было страшней болот... Где-то лаяли псы. Загоняли скот.
1967
***
За жизнь мою, слегка с изломом, Не упрекаю, не корю Ни взглядом, ни единым словом, Но - судьбу и вас благодарю За этот день. Его вы помните? За капли ландышей в траве, За полумрак в холодной комнате, За день в берёзовой листве. За наше общее молчание, За те прекрасные стихи, За ветер, за стволов качание, За - под ногами слой трухи. За эти милые безумства и За эти тёплые дожди, За то, что не было предчувствия Того, что будет впереди.
1977
***
Пододжди до утра, до зари: Облегчение день приносит. Ну, а в эту прошедшую осень Слишком пристально не смотри: Бесполезно туда смотреть. Помолчим. Ты не знаешь, что ли - Это чувство отчаянной боли Нужно просто перетерпеть. Первый снег на ладони лежит Так недолго. Он каплями станет. Cнежный танец к утру устанет, Этот день будет тоже прожит. Может быть, ускользнувшую нить Ты найдёшь. Перестань же метаться: Боль утихнет, уйдёт, может статься - И тогда можно снова жить.
Ноябрь 1987
***
Ещё чуть-чуть, и я поверю, Что жизнь людей имеет сходство С большой портретной галереей. Смотрите - это очень просто: Повсюду рамки, в рамках - лица Друзей, знакомых, просто встречных. Да, что-то может измениться, Да, жизнь людская быстротечна. Но ведь и там не всё застыло: Портрет - истории участник. И что-то время нам открыло, А что-то убрано в запасник. И возникает впечатленье: Отличье всё лишь в том, что как бы Различны скорости теченья Времён - а значит, их масштабы. Вглядись в свои с людьми контакты: Раз, два... и так до десяти. Всё в рамках - сколько такта, Чтоб эти рамки соблюсти. Вон тот - для дружеской беседы, А с этим спор всегда горяч. Неплохо с третьим пообедать, Четвёртый - участковый врач. А пятый ощутить поможет Полнее радость бытия. Вот так. Я в этих рамках тоже - Их твёрдо знаем, ты и я. И здесь кончаются сравненья: Их ограниченность известна. Не может быть иного мненья - Мне в этих рамках слишком тесно. И я из рамок вылезаю, Пусть это будет неуклюже. Я их крушу, ломаю, зная, Что может быть, внушаю ужас.
Ноябрь 1987
***
Смотри, сегодня я без грима: Он мне мешает, он ненужен. Да будет мой язык послушен - Сегодня мне необходимо За жёстко выделенный срок Найти слова и докричаться, Доколотиться, достучаться В те двери, где висит замок. Я не могу сейчас иначе, Отбросим ироничный вид. Сегодня мне не до обид, Всё это слишком много значит. Ты погоди пока смеяться И предавать меня суду: Не достучавшись, я уйду. Но лучше - лучше достучаться...
7 декабря 1987
***
Есть день в году, который Я просто бы хотела пропускать. Ну, скажем, засыпая накануне, Так сладко и так крепко спать, Такие, засыпая, видеть сновиденья - А впрочем, я согласна и без них, Что ночь пройдёт, за нею утро, полдень, А там, глядишь, и день поник. Ему на смену сумерки приходят, Да, сумерки, которые люблю. Они приходят, и они уходят, А я, не просыпаясь, сплю. За сумерками наступает вечер И постепенно переходит в ночь. Мой сон уже похож на вечность,
Но пробужденье я отталкиваю прочь. Я сон прошу: повремени немного. И не уходит он, мой сон хранит меня. Он подождёт, он тронется в дорогу Дождавшись утра следующего дня.
16 января 1988
***
Ты нашу близость ощущаешь, недоумение тая. А знаешь, недоумевать не стоит: Я верю - есть незримый эллипсоид, В нём тьма людей, и ты, и я. Чудесная поверхность - только и всего. И может, выделяться непривычно, Но мы с тобою от других отличны: Мы в фокусах находимся его. И в этом факте кроется секрет, Что много тех, кто расположен ближе, Но ровным счетом ничего не слышит, А ты совсем не близко, нет, Ты в отдаленьи, как загадочный Тибет, Но испускаемое мною излученье - Сигналы боли, радости, мученья - Всё, отражаясь, сходится в тебе. И для кого-нибудь, что древних манускриптов вязь Движения души твоей. Я им внимаю. Я верю, я почти что знаю: Да, между нами есть такая связь.
19 февраля 1988
***
Кто сказал, что без тебя мне Жить на свете невозможно? Чепуха, конечно можно Жить на свете: планы строить, Отдыхать, детей растить. Дело делать, ждать чего-то... Нет, вполне возможно жить. Только будут звуки глуше, Только будут тусклы краски, Только будет солнце чаще Уходить за облака. Только будут души суше Ближних. И моя душа. Вот и всё. А так, конечно, Можно, можно, можно жить.
Ноябрь 1987
***
Когда подморозит, грязь Бывает подобна граниту. А тает - обходят её, сторонясь - Эту жидкую, жирную, липкую грязь, Что была так удачно скрыта.
Февраль 1988
***
Час настал - мы в едином порыве В направлении общем идём. Оглянись, мы уже не вдвоём: Будто брешь в плотине прорыли, И туда устремлен водоём.
Мы едины. Тех, кто навстречу, Поглощаем, как монстра пасть. Мы похожи. Мы общая масть. Окружающих крепкие плечи Никому не дадут упасть.
А вокруг - от плаща до шубы, Мы одеты довольно пестро. Мёртвой хваткой зажато бедро... Так бывает - не морщи губы, Так бывает в час пик в метро.
10 марта 1988
***
Упасть, и встать, рукой зажав запястье, Шагнуть, и постараться не кричать, Опять упасть, и заново начать - Да, и таким бывает счастье. Таким, в не до конца понятном смысле - Что есть оно, тебя сшибающее поле. Как крест, я принимаю чувство боли - Необходимый, изначальный признак жизни.
10 марта 1988
***
Я уйду, как, бывает, дождь Вдруг проходит, когда не ждёшь: Померещится, что всегда Будет с неба литься вода, А потом, о дожде забыв, Вдруг увидишь солнца разлив. Только капли блестят на стекле, Только лужи на мокрой земле. Дождик был - и нету дождя. Я была - живи без меня.
14 марта 1988
***
Сейчас ты встанешь в полный рост, Издашь отчаянное "нет" - Вон на незаданный вопрос Написан в воздухе ответ. Ответ-волна, ответ-мираж, Реальный, как в темнице страж, Всё, что угодно, но не речь - Так налетает только смерч. Уже не жить, уже не петь, Тут только крикнуть бы успеть, Тут только бы махнуть рукой Тем, кто остался на земле. Теперь вот этот лист сухой Товарищ мне.
16 марта 1988
***
Из чего мой крест - разве в этом суть? Я не жалуюсь, я его несу. Ничего, что кос, ничего, что крив - Я несу его, не срываясь в крик. Да и что кричать - никого окрест. Предлагаешь ты починить мой крест: Отнести его, где ковёр-трава, Отряхнувши пыль, разобрать сперва. Отпиливши гниль, принести гвоздей, Сколотить опять - всё, как у людей. Но от страха я остаюсь глуха: Вдруг распилишь крест - а внутри труха. Разве я его соберу тогда? Разве я его донесу куда?
4 декабря 1987
***
Поздний час. В саду тишина и темно, Только звёзды, луну и это окно Различает глаз.
Там свечи горят, Там жизнь и тепло, Отделяет лишь хрупкое их стекло, А здесь - сплошной звездопад.
Стекло - это символ, стекло - это знак: С одной стороны - расплющенный нос, С другой - глаза и немой вопрос: "Зачем здесь этот чужак?"
16 марта 1988
***
Ночь слизала жадным языком Провода, столбы, постройки и деревья. Там, снаружи, за закрытой дверью, Оживают древние поверья, Смутный страх костлявым кулаком Исподволь подталкивает в спину - Древний, безотчётный ужас темноты, Страх, когда не понимаешь ты, Что там: недруг, зверь или кусты, И приводит в трепет крик совиный. Слившись с ночью, ты приговорён Быть её частицей до утра, Если не поможет дым костра Ночь спугнуть, как в раннечеловеческом "вчера"- Полное слияние времён Производит этот древний страх Даже в наисовременнейших умах.
27 марта 1988
***
Если присваивать годам имена - "Год Пушкина", например, мы говорим - Не скроет и хитроумнейшая пелена: Этот будет твоим. Наполненный болью и счастьем год, С ночами, лишёнными сна. Но он проходит. Близит исход Очередная весна.
2 апреля 1988
***
Нет, право, не зазорно, Попавши в полон чуду, Не в тишине соборной - На прелых листьев груду, Как в ритуальном зале, И на колени рухнуть: Откуда же узнали, Что им пора набухнуть, Проснувшиеся почки - Весны и жизни взвесь, Ну, по какой цепочке Приняли эту весть? Проснулись без будильника, А мы могли б проспать В своих квартирах пыльных Такую благодать, Острую, как бритва, Перед чудом радость. К чёрту биоритмы И зимнюю усталость!
9 апреля 1988
***
Ты не тверди, мой верный страж, Что то, куда я мчусь, - мираж, Мой разум, рацио, мой ум, Что мчусь нелепо, наобум - Ведь где-то в глубине души Я соглашаюсь: миражи Вон те глубокие глаза, И тень садов, и паруса, Где то ли пруд, то ли река, И мне протянута рука, И мне открыт навстречу дом. Я соглашаюсь, что потом, Когда однажды добегу, Очнусь на городском снегу, Умятом с грязью пополам, В снег будет втоптан мелкий хлам, Протоптана наискосок тропа, И средней плотности толпа, И с промежутками бетон, И править гаммой серый тон. А если, всё-таки, мой страж, Однажды я войду в мираж - Его обшарив, схватит взгляд, Что высох на корню тот сад, И прячут в глубине глаза Лишь желчь и сумрачный азарт. Не парус - сушится бельё, В пруду вода - одно гнильё, Жучки прогрызли ход в бревне, Рука протянута не мне. Открытый дом - пустая блажь, Он превращен давно в гараж, Дорога - по болоту гать. Зачем, зачем мне было гнать? Но может, эти миражи - Овеществлённый крик души? А крик - он означает жизнь, Ведь жизнь - она и кровь, И слизь. А мёртвые - те не кричат, И миражей им яд неведом.
15 апреля 1988
***
Уже длинней заметно день, И в семь утра совсем светло. Но эта ночь, но этот мрак, И чувство: что-то здесь не так. Возьми иголку, нитку вдень, Вон в ушке светится окно. Узоры вышей на стекле, Как это делает мороз. Но эта ночь, но этот мрак, Несчастья еле слышный шаг... Не подчиняется игле Узор. Он весь наперекос, И сводит кривизна с ума, И трудно замысел узнать. И эта ночь, и этот мрак - Зловещий символ, чёрный знак. Вот если б - на стекле туман, Узоры пальцем рисовать, И эту ночь изобразить, И ужас мрака передать. И этот мрак, и эту ночь Истолковать и истолочь На крошки, на частицы, в пыль, И с ветром по миру пустить Вот эту ночь, вот этот мрак, И чёрный символ, мрачный знак, И небыль прошлого, и будущего быль, И всё, как страшный сон, забыть: И эту ночь, и этот мрак, И этот еле слышный шаг...
29 февраля 1988
***
Увидев чашу с потрясающим напитком - Такое, может быть, вы испытали сами - Я подбежать не смею, я ползу улиткой, Я, останавливаясь, пью её глазами. Глазами пью. Ресниц мельканье Глоток сопровождает каждый. Хрустальной чаши хрупкой и прозрачной тканью Я заворожена. Свершится утоленье жажды, Когда её, сверкающую гранями, Чтобы напиться, поднесу к устам. Но чаша выпита до донышка заранее - глазами - И потому отчаянно пуста.
24 апреля 1988
***
Вопрос, как пуля из-за угла, Приходит внезапно, на вдохе. Прост, а ответить я не могла: Когда тебе хорошо - это свет или мгла? Хорошо это или плохо? По своим ощущеньям, куда-то летишь, Вот-вот, и свернёшь горы. А оказывается - на месте стоишь, И видишь немногим больше, чем шиш - Ведь на глазах шоры. Приятно бывает птицей лететь: Чем лучше тебе, тем выше. Но сверху многого не разглядеть: Вон старые руки повисли, как плеть, Под знакомою с детства крышей, Вон отчаяние отгородилось стеной Молчания. Ребёнок плачет, Которого пугают ногой костяной, И как пыли, лжи нарастает слой, И кем-то играют в мячик. А ты в вышине смыкаешь уста, Всё низкое кажется пресным. Голова от всего, кроме счастья, пуста, И гонишь мысль, что высота Подобна обрыву над бездной.
Март 1988
***
Чем многограннее кристалл, Тем больше он похож на шар, Который вовсе не кристалл, А просто гладкий, круглый шар.
5 мая 1988
Я
1
Я экземпляр, приколотый булавкой, Такой забавный, маленький жучок. В своей коробке, то ли папке, Неопытный и робкий новичок. Я экземпляр совсем не хуже прочих, Я вроде даже редкий экземпляр. Как крылышки мои сверкают ночью! Загадочно строенье лап - я здесь не зря. Рукою обожаемый владелец Моих соседей бережно берёт, И, значит, время подошло надеяться, Что вот теперь настанет мой черёд. Сейчас я долю получу вниманья С улыбкою смотрящих глаз. Как это радостное ожиданье Порой поддерживает нас. Вот только хочется его спросить: Зачем пытается булавку укрепить? Я, руку положив, могу признаться, Что убежать не буду и пытаться - Где мне найти такую прыть? Вот этот уголок - моё средь прочих место. Мне, знаете ли, даже лестно Коллекции подобной экземпляром быть.
9 февраля 1988
2
Тверда я только лишь снаружи, И мягче нет меня внутри. Внимательнее посмотри: Мне раковина домом служит. Улитка просто я, улита, И в жаркий полдень тень ищу. Вот эти рожки - словно щуп, Сама я в раковине скрыта. Но прояви чуть-чуть терпенья, И будешь ты вознаграждён: Хоть домик мой со мной рождён, Защитное приспособленье Порою на себе везу, Его при этом покидая. Теперь гляди: вот я какая, Как ловко по стволу ползу. Я вздрагиваю: верный знак, Что рожки внутрь сейчас задвину. Кто я без этой домовины? Увы, не больше, чем слизняк.
20 февраля 1988
3
Я вид из окна, ты мчащийся поезд. Взгляни на меня: я мгновенье, я скроюсь. Пейзаж левитановский, водная гладь, Поле, что только что начали жать, Аиста неторопливый полёт - Всё с равною скоростью промелькнёт, И свалки, и копоть, и этажи. Но теплится где-то на дне души: А вдруг я, из общего ряда изъят, Остановлю на себе твой взгляд? Взгляд, только взгляд, - и вершины красот Не остановят поезда ход. Что водопад или горный хрусталь, Когда впереди расстилается сталь, И пункт назначенья известен давно? Всё это так, конечно же, но...
27 июля 1988
4
Я сорняк. Моя малая родина - Тот раскидистый куст смородины. "Это что ещё за уродина?" - Говорит обо мне всяк. И спешит меня вырвать с корнем, А задача его не простая: Из оставшегося хвоста я С новой силою вырастаю - Чем короче хвост, тем упорней. Я за жизнь плачу головою, Я, чьи кровные братья во поле Разрастаются, или под тополем, Потому что выпала доля им Называться просто травой.
12 июля 1988
5
Я бревно. Я уже не в деревьев семье, Я спиною лежу на шершавой земле, И вдавились заметно лопаток бугры В самый верхний слой земляной коры. Вам покажется: руки и ноги торчат - Это сучьев кривых несрубленный ряд. Вам покажется: шея и голова, И волосы - это налипла трава На чурку, что допилить забыл Тот, кто сделал пробный запил. Напрасно - я обойдусь без неё. Воткнули в меня топора остриё, А мне не больно. Мне всё равно: Я больше не дерево. Я бревно. А этот янтарно прозрачный наплыв - Прощание с жизнью: капли смолы.
26 мая 1988
***
По расписанию отходят поезда, Они идут к вратам земного рая. Пьянит и кружит голову езда, И мчит вдогонку жаждущая стая, Переставляя ноги в ритме шпал:
Не сбиться бы и не отстать бы, И не помеха, если кто упал, И на бегу рожденья, смерти, свадьбы. Окрестности вокзала, и перрон, И вход в вагоны толпы осаждают, Кричат, дерутся, жмут со всех сторон, Кто послабей - фортуны ожидает. А я не суечусь и не кричу, И вещи в чемодан не собираю. Я остаюсь. Я лучше помолчу. Я в эти игры больше не играю.
19 мая 1988
***
Вокзал. Человеческий улей. Что-то нас сюда завлекло. Я летела отсюда бы пулей, Только трение велико.
В двух шагах уже не расслышите Этот родственника вопрос: "Чем же вы тут в Москве дышите? - Бес в ребро и бензин вам в нос".
Слышу, голос мой отвечает: "Дышим? С воздухом плохо у нас. Что поделаешь - всем не хватает, Но в достатке варёных колбас."
9 марта 1988
Любовь
1
"Я люблю тебя! И тебя! И тебя! И тебя!" - говорила возлюбленная Змея Горыныча каждой его голове. И каждую целовала в губы.
10 января 1996
2
За забором, в вишнёвом садике, Расплодились гады и гадики. Что-то явно пошло на пользу им: Расплодились себе и ползают. Безошибочно узнаём уже Средним ухом, мышцей подвздошною: Это же змея со змеёнышем Проползают травой придорожною. А вон то, на змею похожее, Подозрительно неподвижное, Оказалось змеиной кожею - Подошла поближе и вижу я. Змеи любят греться на солнышке, А в ненастье им, верно, холодно. Ладно взрослые, но змеёнышки... А зимой они мрут от голода? Отогреть бы за пазухой гадика, Когда ветер холодный свищет. Выбегает в свой сад Наденька, Но никак змею не отыщет.
3 декабря 1989
3
Кто ты? Я знаю, кот на крыше, Обыкновенный чёрный кот. Не о тебе ли "Тише, мыши" Мы слышим уж который год.
А я, вы угадали, мышка, Простая серенькая мышь, И потому мне будет крышка, Лишь спустишься ты с этих крыш.
Мне нужно, нужно бы потише, Но как великолепен кот! О чём я? Кошки любят мышек, И глупо, коль наоборот.
Но эти мягонькие лапки, Прогиб спины, блестящий хвост, На чёрном небе шёрстки гладкой Сверканье двух зелёных звёзд!
И это вкрадчивое мяу! Но голос был уже воспет. Он в ореоле долгой славы, А лучших слов в запасе нет.
Конечно, есть ещё и зубы, И даже когти, может быть, Скрываются под мягкой шубой, Но я хочу о них забыть.
Мне надоело это Тише! - И раздается слабый писк. И чёрный кот с высокой крыши Спускается неслышно вниз.
Сначала будут кошки-мышки, Он лишь потом меня сожрёт. Вы говорите: кошки - мышек? Бывает и наоборот.
24 января 1988
***
Спросила я морозною зимой У серой птицы с чёрной головой: "Ты кто - ворона или галка?", Кляня безграмотность свою: Вопрос, мол, глупый задаю. "Какая же я галка? - Мне вдруг ответила она. - Лишь чуть черна, огромна и жирна, И вообще нахалка. Важна, как министерство обороны". И я поверила: ворона.
21 января 1988
Конец апреля
Тепло. Весенние отступают простуды. Стелется от сжиганья травы прошлогодней дым. Голы ещё, как зимой, сады. Лебедь вытянул шею из борозды. А лебедь-то здесь появился откуда? Видно, одна из нелепых ошибок, Сеятель, видно, в дымину был пьян И бросил в числе кукурузных семян Лебедя. Нет, это зренья обман - Просто ветер колышет полиэтилена обрывок, Сор прошлогодний или позавчерашний. Лебедя нет, а грачей и ворон Близко и там, за оврагом, подальше, Бродит немало с обеих сторон Дороги, выискивая янтарные зёрна среди подсыхающей пашни, Или червяков, или гусениц, или... Ленив и недолог сейчас их полёт. Линия рельсов поверхность надвое рвёт. Издали кажется - поезд ползёт, Как гусеница, которую грачи упустили.
13 мая 1988
***
Мне показалось - строй солдат, А это яблонь стволы стоят, Посаженных когда-то давно по линейке, Похожих теперь на солдат в телогрейках. Но это только нижняя часть, А ветви яблонь - другая масть. Они изогнуты и корявы, Не гибки, не стройны, не тонки, не прямы, И никакие смирно и стой Их неспособны выстроить в строй. Они - как застывший в воздухе крик, Как остановленный неповторимый миг. Каждая крона - как чья-то душа, Приказы которую не сокрушат. Каждая - как готовый вырваться стих, И жесты трагедий - это о них.
20 апреля 1988
***
Сегодня он иначе шёл И, может быть, казался злее. А может быть, он был смешон, Но что бесспорно - отрешён: Он долго замысел лелеял - Добрались руки, наконец. Всё шло, казалось, как по маслу: За слоем слой ложилось масло На холст. Он мастер, спец, Художник - это было ясно. А день уже истаял весь, Был поздний час, и воздух спёртый, И попросту хотелось есть. Ему б закончить и присесть, Но вдруг всё полетело к чёрту. Исполненная самомненья, Хоть биография пуста, Картина, мастера творенье, Не потерпела подчиненья И вырвалась за край холста. Ей узок был его размер, Или свободы было мало - Она уже мольберт ломала, Она сама себя писала, Рождая собственный колер, Мешая краски на палитре, Членя пространство сотней бритв. Казалось, хаос там царит, Но, как в таинственной молитве, Рождался незнакомый ритм. Художник - он здесь ни при чём, Сопротивление напрасно, Но вроде, как бы безучастный, Водоворотом увлечён, Он стал своей картины частью.
И пот со лба, как дождик, падал, И кисти пали мягко на пол. А оборвалось всё внезапно,
Когда, казалось, лопнет нерв... "А это, кажется, шедевр"- Сказал из яркого пятна, Не покидая полотна, Художник, оглядевшийся окрест.
7 июня 1988
Собаки
1
Я сегодня свободою пьян: Был с хозяином накоротке, В нашей близости вдруг изъян, Я на длинном иду поводке.
Это как, примерно, полёт - Ну, а точно откуда мне знать? Я могу забежать вперёд, Я могу немного отстать.
Захочу я - и два витка Вкруг того столба совершу (Мне позволит длина поводка), Захочу - толстяка укушу.
Впрочем нет, впрочем нет, впрочем нет: Я свободой своей дорожу. Если я его укушу, Я нарушу негласный запрет.
Мне ошейник шею сожмёт - Это значит, хозяин мой На себя поводок рванёт, "Нагулялись, - скажет, - домой!"
Снова будем накоротке - Он и я. А как же полёт? Я на длинном хочу поводке, Пусть толстяк спокойно живёт.
31 октября 1988
2
Мне бросили кость. Подойду-ка поближе, Дающему руку лизну: Нельзя, чтоб дающий остался обижен, А после и кость кусну. Исследую, нет ли кусочка кожи, Мясных ли волокон-пакль. Мне бросил он кость, а я ему - тоже: Пусть смотрит этот спектакль. Пусть так и уходит с довольной улыбкой, Стекающей по усам. Всерьёз принимать его было б ошибкой, Я мясо добуду сам.
11 июня 1989
***
У каждой, говорят, души Подземные есть этажи... С кем ни случалось - миновал Цепь закутков и поворотов, Ключ делал пару оборотов, И открывался вход в подвал. Случалось, двери приоткрывши, Отпрянешь тотчас же назад: Овчарки входы сторожат. А, может быть, большие мыши? - Мелькнёт в рассудке невзначай. Покрыты шерстью, так же серы, Хвосты и лапы, но размеры... И издают не писк, а лай. Порой бывает всё иначе: В глаза ударит яркий свет. Поймёшь: тут требуют билет, И купишь, отвергая сдачу. В иной подвал заходишь просто: Там ни овчарок нет, ни кассы, Знакомых собралася масса И чем-то заедает тосты. И сам подвал - отнюдь не келья: Там дамы бродят в неглиже На минус n-ом этаже, И до утра царит веселье. Порой бывают чудеса: Кому-то скажешь: "Нет, не Крёз ты - В твоем подвале только звёзды, Но как вместились небеса?" А мой подвал - моя тюрьма, Наверх я выбраться не в силах. "Помочь тебе?" - судьба спросила. Не выговаривалось да.
13 июня 1988
***
Едва лишь, чуть лишь истина забрезжит, Ещё тисками тьмы неяркий свет зажат, Её тотчас в словесные одежды Упаковать спешат. Слова - они как будто бы из жести. А ведь бывает ритм шагов гонца, Бывают интонации и жесты, Окраска тишины и мимика лица, Поступков азбука и логика событий, И интуиция начертит грань. Всё это в нашем бытии и быте Совсем иная, побогаче, ткань. Но всё теснят, качая при нужде права, Слова, слова, слова, слова, слова. А что слова? Они и есть слова - Тень истины, линейность, огрублённость. Как часто лучше было бы молчать, Но нам всегда нужна определённость - Как на бумаге подпись и печать.
21 июня 1988
Женщина с тазом
Вот женщина, несущая навстречу Покупку - алюминиевый таз. Она - как фраза бесконечной речи. Я знаю: люди открываются не в раз, А у неё - все трудности наружу: В походке, взгляде, географии лица. Овчарку прокормить и мужа, И капремонту не предвидится конца. Ремонт, ну ладно, - из разряда встрясок, А вот от колбасы воротит нос... Её достать... забыли запах мяса... Не муж воротит, разумеется, а пёс... Не тянет кофемолка - в ступке Придётся кофе вечером толочь... В химчистку... Во-время покупка: Не пригорит варенье... Завтра в ночь... Обидно: моль погрызла платье. Задержка мужа... Правда или врал? Пять двадцать на обеды Кате... Прибавить шагу: телесериал... Но что-то есть ещё - другое, Из сферы неразгаданных чудес. Оно прорвётся - смехом, страхом, воем, Как Несси через толщу вод Лох-Несс. Я чувствую подводное движенье: Вон расползающийся ряби круг. Я замираю в ожиданьи приближенья: Сейчас, ещё мгновение... И вдруг Внезапный грохот выпавшего таза О кучу в форме куба тёсанных камней. Поймать, схватить руками: "Вот зараза!" Всплеск... Несси исчезает в глубине.
28 июня 1988
***
Чёрный колли, чёрный колли, Эта гордая беспечность Потому ли, оттого ли, Что в твоём запасе - вечность? Будут чёрные потомки Все, как ты, породы колли - Их отличье слишком тонко От тебя, мой чёрный колли. Невнимательному глазу В эти тонкости не влезть, Он поверит, знаю, сразу: Твой потомок - ты и есть. Ты и он неразличимы, Как нейтроны или кванты. Взгляды, что скользнули мимо - Это вечности гаранты. Как спокоен шаг твой, Робин, Гордый пёс, собачья знать! Неужели ты способен Эту вечность осознать?
5 июля 1988
***
Поосторожней со словами: Порядок их бывает строг. Ведь согласитесь же: "Бог с вами!" Совсем не то, что "С вами Бог!"
1 июня 1988
Жара
1
Это когда-то сказал поэт: "Лет до ста расти нам без старости". А я об усталости песнь пою, О тяжёлой, смертельной усталости.
Кто-то, как маленькую, меня Называет порой: Галочка. А я, это я, иду семеня, Опираясь на палочку.
Где-то, наверное, слёзы льют Или ловят сачком счастье. А я, это я об одном молю: "Господи, не упасть бы".
Как странно: сейчас я немного моряк - Качается улица. Я сделаю всё же ещё один шаг И похвалю себя: умница.
Одно желание, как в бреду, Гимном, девизом, стягом: Я дойду. А когда я дойду - Лягу.
Вот и дверь. К косяку плечом Прислонюсь. О порог шаркну. Это не осень, не осень еще - Жарко.
27 июня 1989
2
Прежде всего размягчается кожа - Как подтаявший пластилин: Пальцем нажмёшь - останется вмятина. Темнеет в глазах, но и что-то цветное тоже - Это вбивается клин Между реальностью и её восприятием. А временами не видно ни зги: В жидкость, лишённую вязкости, Превратились мозги. А кровь - та, напротив, сгущается, испаряется, высыхает, И сознание констатирует, издыхая, Что остался кирпично-коричневый порошок. И ты оседаешь, как куль, как мешок, Пачкая пластилиновой кожей Всё, к чему прикасаешься Нечаянно по пути, И, когда окончательно свалишься, Солнце, как шмель, над тобою гудит, И сушит, и испаряет, и возгоняет Всё, что под кожей, которая больше не охраняет. И кончается этот разгул безумия Тем, что ты превращаешься в мумию - Или просто в скелет. И всё прекрасно с этой поры: Ни мумия, ни скелет не боятся жары.
3 июня 1988
3
Беспощадный солнечный свет - Никуда от него не деться. Завернуться бы в полотенце, В ледяной намочив воде - Только нет ледяной нигде. Закипает вода в колодце, Высыхают листья-уродцы. В ставшей камнем коричневой глине Замурованы жилки корней. Обещают дожди и грозы, Только эти природы слёзы На её высыхают лице. И природа, на что-то решившись, Солью слёз своих припорошившись, Нас уже берёт на прицел.
2 июня 1988
***
- Повторяя за слогом слог нараспев, Напрягаясь - рука затекла - Я имя твоё на мокром песке Напишу осколком стекла.
- Хочешь, пиши за слогом слог, Воля твоя, что ж. Но имя затопчут десятки ног, И смоет следы дождь.
- Я имя твоё на замёрзшем стекле Протаю дыханьем своим. Пусть будет так, но станет теплей, И имя исчезнет, как дым.
- Я имя твоё искусно вплету В поэму или стихи. И птицы его прокричат налету, Или гонцы стихий.
- Хочешь, готовь пера остриё, Воля твоя, но Имя в стихах уже не моё - Символом станет оно.
А птицы разве во власти твоей, А молния или гром? Попугай повторяет слова людей, Но ты ведь совсем не о том.
- Я имя твоё на срезе скалы Высеку на века. Не тронут его забвенья валы, Отступит Лета-река.
- Хочешь, пиши на скальной стене, Воля твоя, что ж. Но я-то останусь в той стороне, Где колосится рожь.
8 августа 1988
***
- Как расслабиться приятно В недрах топленного дома, Где в печи огонь дрожит. Эта сладкая истома Вперемешку с чаем мятным Боль любую заглушит.
- Вам не душно, вам не тесно В этой тёпленькой тиши В удовольствии телесном Добывать покой души?
- Вам, я думаю, известно, Что живёт наполовину Меньше тот, кто жить спешит, Что расслабиться полезно - Это вроде витамина Для измученной души.
- Ваши соки и салаты И морковные котлеты - Это пищи суррогаты, Это немощи приметы. Как ни горько, как ни грустно, Как ни прав, кто соки пьёт, - Всё полезное безвкусно, Сладок лишь запретный плод.
20 августа 1988
***
У каждого свой рай и, соответственно, свой ад. Их в небесах скопилось слишком много, И потому, отправившись в последнюю дорогу, Не жди, что за тобой последует твой брат, Любимая или хотя бы недруг. Они, как аромат еловых веток, Исчезнут раз и навсегда.
18 августа 1988
***
Расталкивая встречных, Давя мозоли ног, Торопится, торопится, Как будто вышел срок, Как будто бы пожар ему Приспичило тушить, Как будто окружающим Некуда спешить. О правилах хорошего Он тона не слыхал - Вон отовсюду слышится: "Нахал, нахал, нахал!" Куда же он торопится, Куда же он бежит? Повеситься, повеситься, Повеситься спешит.
21 августа 1988
***
Ты вчера подарил мне пень, На котором растут опята. Что же с нами случилось, ребята? Мы дарили друг другу сирень, А теперь вот пошли опята...
Ну, и что ж, так, бывает, случается: Май, бывает, июнем сменяется, И тогда надевают сандалии, А потом июль и так далее.
И в короткой этой цепочке Лету будет поставлена точка, И наступит опятный сентябрь.
22 августа 1988
***
С балкона падали цветы: Букет увядший рассыпался. Цеплялись астры, будто пальцы, За выступавший край плиты Балконной. Они спускались не спеша, чуть сонно. А человеческое тело Быстрей гораздо бы летело С того балкона.
7 сентября 1988
***
Как неестественны люди на крышах Огромных железобетонных коробок - Там разве что ветер антенны колышет Да двигает с места на место сугробы.
А всё остальное - мёртво и немо, И к городам привыкшие птицы, Те, что живут далеко не по Брему, Мимо летят, не желая селиться.
Если цвета - значит с серым оттенком, Если углы - непременно прямые. Были бы в саже и крыша, и стенки, Да летом дожди постарались, промыли.
Скопление прямолинейных отрезков - Среда обитанья твоя и моя, Будто Творец не резцом, а стамеской Вырезал эту грань бытия.
Утро туманом и сыростью дышит, Живое, кривое мелькает опять. Зачем это люди ходят по крыше? Издали мне не понять.
16 сентября 1988
***
В трёхгранном углу комнаты, Между стенками и потолком, Сжавшись в некий задумчивый ком, Освещённая солнца золотом, Впрочем, больше похожим на медь, Ты сидела на корточках: Слишком узкая форточка Не давала взлететь.
17 сентября 1988
***
Мир - многомерное пространство, Где ровно столько измерений, Что самый современный транспорт, Что самый совершенный гений Две траектории людские Взаимно пересечь не в силах. Так шарик, вытолкнутый кием, Несло б куда-то, уносило, Не будь помех и столкновений. О чём я это? Транспорт, гений... Вы с кем-то встретились в пространстве - Простом, обыденно-трёхмерном. Но есть всегда параметр скверный - Ну, скажем, частота простраций, Который чётко различает Два ваших положенья в мире, И не один - два, три, четыре... И значит, никуда не деться: Цепь наших встреч, соединений - Всё это результат проекций В пространства меньших измерений. И, значит, в собственной судьбе Ты замкут - по большому счету, Пусть в этом факте сам себе, Как правило, не отдаёшь отчёта.
1 октября 1988
***
- Гуси, гуси, что кричите Так отчаянно-тревожно? - Нас зарежут, нас зарежут, А пока в пыли дорожной, На границе дач и леса, В огороде, во саду ли, - В общем, где-то на окрайне, Наблюдаем, караулим: Вдруг поднимется завеса Над зловещей этой тайной. Каждый встречный вызывает В нас живейший интерес: Он с ножом или же без? Мы кричим: "Не верь, не верь им!" Мы шипим почти как кобры. Только лишь хозяин добрый Вызывает в нас доверье. Крыльев радостные взмахи - Это значит, он пришёл. С ним не страшно и на плаху, Что он только в нас нашёл?
2 октября 1988
***
То, что однажды с нами случилось, То, что когда-то произошло, То, чего не было, лишь приснилось, То, что просто на ум пришло, Тот ход невозможный, к которому мысли Тянутся, будто к солнцу трава, - В каком-то едва уловимом смысле Имеют одни и те же права. Не здравого смысла соображения - Разума сумерки и глухомань Или сила воображения Стирают непроходимую грань. И чёткая строчка прошедшего времени Непоправимостью не сокрушит, С ног не собьёт, не ударит по темени - Ни строчка-заглавье, ни строчка-петит. События лик двоится, троится, Как на полотнах Филонова лица. Который из них - это то, что случится, Который тревогой в сознанье стучится, Который пустою глазницей глядит?
15 октября 1988
***
Зачем нам дождь? Чтоб нас умыть, А может быть, а может - Окошки наших душ промыть, А не одну лишь кожу. А мы - мы верой от дождя Прикроемся, как зонтом: Мол, лучшее - оно всегда За горизонтом.
3 октября 1988
***
Маленький мальчик, что ручки тянул Из-за решётки детского сада, Всё ещё плачешь, или уснул? Если ревёшь, успокойся, не надо. Тётя, достань! - ты надрывно кричал. Тётя, на руки, на руки, на руки! Нет, мой малыш, так кричат не от скуки - Что-то другое твой крик означал. Мама придёт - повторял ты упорно. Мама придёт. Ну, конечно, придёт. Что-то другое, может быть, спорно, А мама - она непременно придёт. Слёзы утри, и пора бы умыться. Что тебя в жизни, маленький, ждёт? Очень многому, мальчик, не сбыться, Но мама, она непременно придёт.
6 октября 1988
Два взгляда на искусство
- Творить, мне кажется, легко и просто: Как нюхать резеду, как рвать левкой, Как ощущает жизнь дитя, подросток... - Вы думаете, это так легко - Сначала умереть, потом родиться, И жизнь проживши, умереть опять? И сколько раз такое повторится - Заранее не угадать... И всё, что жизнь одна в тебе накопит, Уходит вместе с ней в небытиё. Всё будет вновь - ни интуиция, ни опыт - Ничто ни в силах пережить её. Лишь смутное порой приходит чувство: Такое было, кажется, с тобой. И вот тогда-то языком искусства Все жизни сразу говорят наперебой.
4 ноября 1988
***
Среди людей пытаясь скрыться От надвигающейся тьмы, Старик, окраиной столицы Своей запутанной судьбы Несущий бережно огарок, Читает надпись на стене: Мы чиним здесь часы всех марок. И с облегченьем прочь: Не мне.
28 ноября 1988
***
С корочкой, поджаренная, С пылу, с жару, Вон плывёт бульварыня По бульвару.
А бульварень встречу ей Псину тащит - Чем широкоплечее, Тем пропащей.
Бульварята бегают Друг за дружкой. Псина, кстати, пегая, Грудь подушкой.
И целует скверыня В сквере скверня. Слишком пылко, меры нет, Для морали скверно.
А в глазах - бульварики, А в мозгу - каверны: Не хватает шариков, Напустили скверну.
8 ноября 1988
***
Мне бы сейчас бы под тёплыми струями душа В белой бы ванне стоять, и стоять, и стоять. Только они от январской, февральской и прочая стужи Руки, и ноги, и тело, и душу способны отнять.
Белой метели тогда бы на час прекратиться, Может быть, даже озноб меня бить перестал. Ну, а потом в довершенье всего б превратиться В сахара глыбу огромную или же соли кристалл.
Мне бы хотелось - пора наступила признаться, Хватит мечте на задворках сознанья мелькать - Подобно соли и сахару в тёплой воде растворяться И вместе с нею куда-нибудь в трубы стекать.
Пусть будут в ванную накрепко заперты двери, Пусть будет долго казаться: она занята. Когда их сломают, я в это отчаянно верю, Под душем останется лишь пустота, пустота.
8 ноября 1988
***
- Давай сегодня встретимся с тобой на полпути. Когда? Ну, хорошо бы около пяти: Там, где пересекается бывшая Мясная С проспектом Удостоенных - Теперь он называется Бульвар Осенних Луж. А я тебя узнаю? - жену обеспокоенно Спрашивает муж.
12 ноября 1988
***
Он, наверное, в разных краях одинаков,
А сейчас по степи он идёт от моста до моста.
В нём друзья мои, от песен и споров устав,
Смотрят в окна на яркие маки, а маки -
На пассажирский железнодорожный состав.
Фантастической цепью людских общежитий
Разрезает он надвое степной первозданный гам.
Я прошу вас: подъедем к косым прошлогодним стогам -
Вы меня понадёжней, покрепче держите,
По рукам свяжите меня и по ногам.
Буду биться и рваться, врагами вас называя,
Вам небесною карой и карой земною грозя -
Вы держите и помните: вы не враги, а друзья,
Вы твердите мне, что не бывает вечного мая,
И что в степь, как и в реку, дважды войти нельзя.
Ну, а если случится дружеских пут разрушенье,
Мне развяжет ноги ваших верёвок гниль,
Я из поезда выпрыгну - да сожгут меня маков огни,
Ну, а вам, как и мне, напоследок мелькнёт в утешенье:
Мы старались, мы сделали всё, что смогли.
19 ноября 1988
***
Что я вам расскажу, друзья:
Шла однажды идея гуся
По идее зелёного луга.
Но вдруг, растопырив усы,
Появилась идея лисы
И вдогонку шагом упругим...
И с прискорбием вам, друзья,
Сообщу, что идею гуся
За идею схватила шеи.
И одною идеей, дети,
Стало меньше на белом свете...
А ведь я несу ахинею,
Потому что идея гуся
В головах лишь наших, друзья,
А конкретные рыжие лисы
Поедают конкретных гусей.
20 ноября 1988
***
- Что принёс ты?
- Труп утиный.
Пахнет он противно тиной,
Да и цветом что-то синеват.
Лук и два пучка салата -
Может, это маловато?
Посмотри, какой отличнейший салат.
- Он действительно роскошный,
Пустим враз его под нож мы,
Впрочем, в нём, наверное, нитратов перебор.
- Вот и всё по части пищи.
- А ещё что?
- Топорище.
Приведу в порядок нынче свой топор.
1 декабря 1988
***
- Да, да, прошу вас, заходите.
А почему у вас такой смущённый вид?
- Мне отрывать от дел вас несколько неловко...
- А что случилось?
- В вашей комнате верёвка,
А на верёвке кто-то, кажется, висит.
17 декабря 1988
***
- Мама, почему у дяди на шее верёвочка?
- Чтобы он не ушибся, Вовочка,
Чтоб его поддержать за шеечку,
Когда из под ног скамеечку
Вон тот дяденька заберёт.
17 декабря 1988
***
Глаза, что смотрят на меня -
Глаза оврага.
В них последействие дождя,
В них влага.
Или же дождь тут ни при чём -
Боль века
Бежит по дну его ручьём,
И в реку,
Озёра, море-океан,
Неважно,
И потому взамен полян
Тут сеть овражья?
Мне не понять, чем поросли
Тут склоны,
Что обрамляет водослив,
Оврагов лоно.
Камыш, трава из рода сыть -
Не знаю.
Об этом некого спросить:
Тут глушь лесная.
Моя семья, меня прости
За эту тягу:
Мне глаз своих не отвести
От глаз оврага.
Потом скажу себе не раз:
Так быть не может,
Овраги не имеют глаз,
Так кто же
Тогда так пристально глядит
И гонит влагу,
Внушая мысль, что город Дит
Дойдёшь оврагом?
18 декабря 1988
***
Я понять не могу вот чего до сих пор:
Почему человек на морозе топор
Нёс за лезвие голой рукой, а не за
Топорище?
Он в спецовке, шрамом вздута губа,
На руках его кожа заметно груба.
Что с того, что похожа она на кору?
Всё равно это кожа, способная примерзать к топору.
Вспоминаю его - ощущаю озноб:
Я поверить боюсь - а вдруг это чтоб,
Оказавшись среди торопящихся масс,
Остриём не порезать кого-то из нас?
27 декабря 1988
***
В новогоднюю ночь люди много едят,
В новогоднюю ночь шампанское пьют,
И со взрослыми рядом дети сидят -
Их в обычное время в кровати не шлют.
Новогоднюю ночь дожидаются год -
Это что-то вроде детской игры:
Из заказов копят баночки шпрот,
Ну а кто-то, бывает, достанет икры.
И нарядные платья женщины шьют,
И мужчины с продуктами в сетках летят,
А потом, объедаясь, торты жуют,
А потом до утра телевизор глядят.
И проснувшися в первый день января,
Ближе к полдню, вспомнят: прошёл Новый год,
Ели-пили так много, наверное, зря.
Доедают салат, допивают компот.
31 декабря 1988
***
- Что ты наделала: резво и споро
В синюю бездну лечу я опять.
Как ты могла под ногами опору
Взять и разрушить, взять и отнять?
Как ты посмела во сне мне явиться -
Мы же условились: не ворошить.
Тебя принесёт, унесёт колесница,
А я-то останусь, а мне-то как жить?
- Я - это вовсе не я, а мельканье
Мыслей твоих обо мне, и при том
Я - не обычное воспоминанье,
Я - полуреальность, я нежный фантом.
Да, я к тебе прихожу ненадолго,
И может быть редко, и только во сне.
Но гнать меня, гневаясь, друг мой, что толку:
Я - тайное знание твоё обо мне.
- Скажи мне, что делать, как справиться с болью,
Как тяжесть облегчить хотя бы на треть?
Мне не по силам это бездолье...
Скажи мне, ответь мне!
- Просто терпеть.
5 января 1989
***
А не лучше ли просто жить,
Уклоняясь от вечных вопросов?
Всё равно мы останемся с носом,
Всё равно их вовек не решить.
Опереться на что-то попроще:
Клеить марки, рыбок кормить,
Бегать утром трусцою по роще,
Пить по-чёрному или не пить.
Насыщаться здоровою пищей,
Расширять семью и жильё,
Проявлять заботу о нищих,
Привлекать к правосудью жульё.
Верить в то, что с некоей даты
Эта мысль безнадёжно стара:
Уклоненье чревато расплатой,
Покаяньем et caetera,
Что возможность авторской правки
Хоть и вряд ли зажата в горсти,
Но последнюю-то поправку
Никогда не поздно внести,
И не просто тем, кто против шёрстки -
Всё сметающей страшной метле
Выйти встречу холодным и жёстким
И покачивающимся в петле.
16 января 1989
***
Не верь апрелю в январе,
Не верь.
То самозванец на дворе,
То лжеапрель.
Ну, что с того, что тает снег
И море луж?
Не ускоряет время бег,
Гнёт стуж
Покроет льдом асфальт дорог,
Кусты согнёт,
И многократно свалит с ног
Тот гололёд.
Сосульки же на голове - те сбей.
Не расслабляйся. Жить зимой
Ещё тебе.
Весенним бредом в январе
Не путай карт.
Апрель живёт в своей поре -
Он послемарт.
24 января 1989
***
Он сошедшее облако - этот туман.
Он съел горизонт. Он молочно-серого цвета.
Больше нет ничего: люди, деревья, дома -
Всё исчезло, как прошлогоднее лето.
Я горсть тумана в жилище своё внести
Попытаюсь, и уже у порога
Станет пусто и сыро в моей горсти -
Почему же снаружи его подавляюще много?
Что такое туман? Он плотен или он рыхл?
Он одно существо или скопище мелких,
По сравненью с которыми кажутся комары
Слонами, бьющими в посудной лавке тарелки?
Да и есть ли он - или это просто обман?
Я хочу испытать, я однажды сойду с балкона
В этот плотный, рыхлый, вязкий или какой-то ещё туман,
Пусть паденью свободному создаёт он препоны.
Пусть сминается подо мной - или придётся его разрывать...
Если есть он - мне не достичь земли убийственно скоро.
Я коснусь его - как прыгну в покрытую пухом кровать
И взглядом пройдусь по проделанному сквозь туман коридору.
24 января 1989
Видение
Я ухожу в пучины океана.
Замедлит время бег свой ненадолго:
В минуты превратятся краткие мгновенья.
Я различу, как миллиметр за миллиметром
Присваивает тело водная стихия,
Как раздвигаются молекулы морские,
Солёные на вкус, меня впуская,
И как вблизи искривится поверхность,
Вплотную к телу образуя пустоту,
А чуть подалее приподнимаясь -
То круг волны, идущей от меня, родится.
Я различить успею вас, на берегу стоящих,
И ваши руки, что протянуты ко мне.
Я тоже к вам тяну ладони, ибо
Я вас люблю - тех, кто сейчас на берегу,
Я вас люблю, но вы недостижимы:
Я ухожу в пучины океана.
2 февраля 1989
***
Я слышу шаги ваших ног,
Но вас никогда не вижу:
Ваш пол - это мой потолок:
Я живу этажом ниже.
22 февраля 1989
Подозрительность
Обвалом, лавиною, истово, рьяно,
Порой по порядку, а чаще вразброс:
А что это мальчик такой румяный?
О чём это ветер свистит над поляной?
Зачем здесь больше трёх собралось?
А этот цвет, случайно, не символ?
А что означает орнамента вязь?
Ах, это тот, что когда-то гоним был?
А в письменном виде вы не могли бы?
А бабушка от кого родилась?
А сами-то вы, случайно, не пьяны?
А свой не скрываете истинный рост?
А смысл эпиграфа из Сарояна?
И всё-таки, почему он румяный?
И почему не заметно слёз?
4 апреля 1988
***
Мы вполне уже взрослые люди,
Есть такие, кто просто стары.
Вроде бы поиграли, и будет -
Мы ж участники некой игры.
Мы сначала становимся в круг:
Внутрь затылком, а ликом наружу.
Раздаётся тихонько: тук-тук...
Цель игры - угадать, обнаружить,
Возвратившись к началу начал:
Это кто же из нас настучал?
Мы друг к другу лицом повернёмся,
Мы вглядимся в друг друга черты,
Мы анализом рьяно займёмся:
"Это ты? Это ты? Это ты?"
В суматохе и тарараме
Мы расслышим ещё один стук.
Подозренье идёт, как цунами,
Все равны сейчас между нами:
Машинистка и доктор наук.
На гипотезы все мы горазды,
Но признаюсь: виновника стука
Мы находим не слишком-то часто,
А найдём - выводим из круга.
И игра повторится сначала:
Что-то там за стеной застучало.
Ну, а если стоит тишина,
Нас она с панталыку сбивает:
Даже куры без стука пшена
Не клюют. Значит, так не бывает.
Иллюзорна молчанья печать -
Есть же кто-то, кто должен стучать...
31 февраля 1989
Считалка
Научить могу я пробе,
У кого какое хобби:
Кто выращивает сливы,
Кто читает детективы,
Кто прилежный телезритель,
Ну, а ты - осведомитель.
Не криви в усмешке рожу -
Ты его коллега тоже.
Ну, а ты, большой молчальник,
Этих двух коллег начальник.
14 января 1990
***
В полночь в моей комнате
Раздались странные звуки.
Это были не крики, не стуки.
Будто кто-то невидимый глазу,
Будто кто-то неслышимый уху
Отдавал приказы, и фраза
"Раз, два, раз, два, раз...",
Хоть и недоступная слуху,
По ритму звуков была понятна и истукану.
"Раз, два, раз, два, раз..." -
В ванной комнате тараканы
Передвигали таз.
Вы, наверное, скажете: "Полноте,
Тараканам в ванной комнате
Не под силу эта задача -
Двигать с места на место таз.
Это вам, когда свет погас,
Померещилось, и впридачу
Вы домыслили ритм фраз."
Я в ответ промолчу, а может
Что-то вам отвечу, не знаю.
Но чувствую каждой клеточкой кожи:
Тараканы собираются в стаи,
Передвигающиеся вдоль труб канализации.
И может быть, это детский лепет -
Но уже существует тараканья Мекка,
И совместный труд лепит
Из тараканов - нет, конечно, не человека,
Но какую-то страшную новую цивилизацию.
22 сентября 1988
***
Мужа Хавроньи звали Хаврон.
Млела чета в отраженьи заката,
А над разбитой бутылкой муската
Шумно кружила стая ворон.
Воронам несвойственен алкоголизм,
Людям - пропорции древнего грека...
А всё ж не хватает мне здесь человека -
Простите за гнусный антропоцентризм.
5 января 1990
***
Всё ненужное втопчется в землю, как хлам,
Задрожит она, уступая:
Это наша нога по горам, по долам,
По своим, по чужим ступает.
Это наша нога попирает стога,
Это общая наша нога.
Атмосфера стремглав изменяет состав,
И поверхность свой облик теряет.
Это наша рука, от усилий устав,
Всё вокруг себя покоряет.
Это наша рука достаёт облака,
Это общая наша рука.
Позвоночник наш общий, негнущийся штырь,
Наш единый стан выпрямляет.
Общий глаз нас ведёт, как слепца поводырь,
Нас единый ум направляет.
Кто сказал, что вокруг существуют умы?
Ум един и всеобщ - это мы, это мы.
Я хочу отделиться от этого мы,
Стать отшельником, камнем, травою.
Я не часть, я не атом, не клеточка тьмы,
Я само по себе, я другое.
17 февраля 1989
***
Оставлен храм. Разграблено убранство.
Иконостас рубили истово, с плеча.
Казалось бы безжизненным пространство,
Но где-то в уголке горит свеча.
И где-то в мире существуют свечи,
Припрятанные, сложенные в ряд.
Вершатся судьбы, говорятся речи,
А свечи ждут, а свечи не горят.
Но час приходит, поздно или рано, -
Рука судьбы одну из них берёт,
И крепко держит, и пустынным храмом
К свече горящей бережно несёт.
Свеча, коснувшись пламени свечи,
В себе самой отыскивает пламя,
И ненадолго расширяется в ночи
Круг видимого чьими-то глазами.
Следы разбоя, камни древней кладки,
Где штукатурки в фресками обвал.
И сразу угасанья лихорадка,
И ближе тьмы зияющий провал.
Опять свеча теплится одиноко,
Но некий день сулит ей календарь,
В который дверь откроется широко,
И человек войдёт, держа в руке фонарь.
Свет фонаря казаться будет резким,
Как крик, вдруг прозвучавший в тишине.
Но даст понять, что сохранились фрески -
Под куполом, в труднодоступной вышине.
21 февраля 1989
***
Рожденье дня, рожденье ночи -
В них много сходства: кошки серы,
И транспаранты у обочин,
И неустойчивы размеры,
И стали ёмкими минуты,
И стали плоскими предметы:
Объём исчез, чернеют смутно
На фоне неба силуэты.
И день, рождаясь, предвкушает
Богатство красок, форм, движений.
И ночь, рождаясь, заглушает
О том же память, нет сомнений.
21 февраля 1989
***
В округе сохнут дубы.
Три трубы
извергают три дыма,
уходящие в небо косо.
Если в косу дымы сплести,
получится Смерть с косой -
не такой, которою косят,
а такой, которую носят
на голове.
7 марта 1989
***
Научи меня, как умудриться:
удариться о темноту,
удариться о пустоту,
удариться о тишину -
и не разбиться.
12 апреля 1989
***
- А если бы газ Президентским Указом
Был обращён в женский род...
- Вы в уме ль?
- Мы говорили б, наверное: газа,
газина, газонна, газетта, газель.
6 июня 1990
***
Где твой истинный образ? Он как-то исчез -
Это факт из разряда стандартных чудес.
Но ведь где-то он есть... Как найти это где?
Может быть, растворён он, как сахар, в воде,
Или, может, зарыт он в Стране Дураков?
- Он покрыт шелухой телефонных звонков,
Недомолвок, поспешности, зряшных обид,
Он молчит: его рот шелухою забит.
Чем набиты, не знаю, его потроха,
Но в глазах и ушах шелуха, шелуха.
Есть работа и левой, и правой горсти:
Я хочу шелуху до конца разгрести,
Чтоб в знакомые снова вглядеться черты,
И понять, и поверить, что ты - это ты,
И высокого снова увидеть печать.
Только плохо вот знаю, с чего мне начать:
Ведь мой собственный образ, и он, э-хе-хе,
В той же самой, наверно, зарыт шелухе.
27 февраля 1989
***
Метод грубых аналогий -
Он, примерно, так устроен:
Вы, разглядывая карту,
Замечаете, что очень
Апеннинский полуостров
На большой сапог похож.
И у вас уже готово
Заключение такое:
Апеннинцы-итальянцы -
Это нация пустая,
Потому что, как известно,
Пуст внутри любой сапог.
28 марта 1989
Мальтузианские стихи
Американский континент,
и африканский континент,
и австралийский континент,
и континент Евразия
полны людей на сей момент,
полны до безобразия.
Куда ни бросишь первый взгляд,
да и последний тоже -
народы сплошь стеной стоят,
вплотную кожа к коже.
И руки вытянув по швам -
так больше их поместится -
никто рукой не машет вам,
не чешет нос, не крестится.
И промежутков не видать:
подогнаны, притёрты,
и трудно сразу разобрать,
кто живы, а кто мёртвы.
Лишь с побережья иногда
нестройный хор доносится:
"Вы там, в горах, как господа,
а мы в воде, а нам вода
почти до переносицы.
Мы просим вас: подвиньтесь вверх!"
И горы изрыгают смех,
а люди лишь молчат в ответ:
там слишком мал живых процент.
И в этот самый же момент
идёт большой эксперимент:
на все большие острова,
и средние, и малые
ложатся люди, как дрова,
в штабели небывалые.
Чтобы на самый верх залезть,
уже нужна им лестница.
И эта радостная весть
на материк смогла забресть.
Глаза надеждой светятся:
теперь-то люди на земле
поместятся.
11 мая 1989
***
- Я хочу быть маленьким,
как игла.
- Почему?
- Потянуло что-то
на добрые дела.
- Почему же маленьким?
Твой удел
будет горстка маленьких
добрых дел.
- А понимаешь, дело в том,
что многим не везло:
большие добрые дела
несли большое зло.
Потому-то маленьким
лучше быть:
зла большого
маленькому
мне
не сотворить.
4 апреля 1989
***
Ворона клюет ворону
дохлую.
Отвернись, детка:
была б она человеком -
была бы она людоедкой.
20 апреля 1989
***
Эй, троллейбус, троллейбус, постой!
Ты куда несёшься пустой?
Разве в этом твое назначенье -
На сиденьях воздух возить?
Мы стоим придорожною кучей,
Мы сейчас вроде смеси гремучей.
Эй, впусти нас, пустой троллейбус,
А то вдруг мы взорвём всё вокруг!
Нет, ты мимо несёшься спесиво:
Ты же знаешь - мы терпеливы,
Мы надёжны, покорны, послушны,
Мы взрываемся только в душе.
Мы стоим, мы отводим взгляды:
Раз пустой - так, наверное, надо,
Или, может, он просто взбесился
И не хочет людей возить...
6 апреля 1989
***
Вдруг раздался скрежет колёс...
Ох, это, чувствую, плохая примета:
То наш поезд идёт под откос.
А контролёры проверяют билеты.
Они чувствуют, что мы несёмся вниз,
Но усердствуют, надеясь, что это
Скомпенсирует плохую примету
И поможет в катастрофе им спастись.
Нет, ребята, вы стараетесь напрасно:
Вы, как мы, вы внутри, хоть и с бляхой.
Вы подумайте чуток беспристрастно -
Неприлично так голову терять от страха.
Ну, чем вы лучше распоследнего зайца?
Если будем разбиваться, то вместе.
Ну, при чём тут билет за рубль двадцать?
Вам на прощанье на минуточку присесть бы.
25 апреля 1989
***
Всё то плохо, что чрезмерно:
Счастье, сон, еда, питьё,
И привязанность, наверно,
И, конечно же, шмотьё.
Вам такой исход не страшен:
Вы проговоритесь вслух:
"Есть хочу. Сейчас бы каши..."
Ну, а чей-то чуткий слух
Пожелание уловит,
И хозяин тех ушей
В этой каше вас утопит?
Вы прогоните взашей,
Чтоб не чуять даже нюха,
Обладателя сего
Замечательного слуха?
Вы прогоните, ей-ей!
Может, мягче будет форма -
Всё равно один конец:
Есть же правила и нормы,
Здравый смысл, наконец.
Правы будете, начавши
На прощанье повторять
(Заодно счищая кашу):
"Меру, меру надо знать."
Он же, двери закрывая,
Будет утешать себя:
"Я-то, может, меру знаю,
Да у вас она своя."
29 октября 1988
***
Вот дверь, ведущая ко мне.
Открыта. Сорваны печати.
Рука привычно выключатель
Нащупывает на стене.
Сейчас зажжётся яркий свет,
Под потолком электрошарик.
Рука по стенке тщетно шарит.
Где рычажок? Его здесь нет.
А был ещё совсем недавно,
Не может память подвести.
Он был вчера после шести.
Исчез бесследно. Вот забавно.
Но случай плюсов не лишён,
Свет - это даже страшновато:
Вдруг обнаружится, что вата
Из кресла выброшена вон?
Вдруг обнаружится, что чашки
Устлали черепками пол,
И кто-то вазы расколол,
И кто-то, выбрав без промашки,
Всё, что мне дорого, унёс.
Что это: явь ли, сон ли, бред ли?
С ответом лучше я помедлю
И оттяну минуту слёз.
Я, может быть, себе скажу:
"В моей квартире перемены".
А опровергну не мгновенно -
Рукой по стенке повожу:
Должны же где-то быть следы.
Пусть медлит ясность: выключатель -
Он перемен обозначатель
Или какой-нибудь беды?
11 октября 1988
***
Их было много: толпа как толпа,
Только что-то во взгляде,
И эти замысловатые па
Грузного дяди,
Что прочих был чуть-чуть впереди -
Может быть, на полшага.
И рядом юный: огонь в груди
И на лице отвага.
И странные звуки: скрип арбы
В городе. Чего это ради?
И вот ещё: у всех были горбы -
У кого спереди, а у кого сзади.
А присмотреться - тех, у кого и тут и там -
Большинство. Но страха нет.
Этот новый ритм - неужели тамтам?
Чушь. Африкой тут и не пахнет.
Видимо, просто какой-то сигнал.
Испуганный крик раздался.
Первый камень - он в воздухе трещину дал
И на комки распался.
Наверное, это не камень был,
А засохший комок глины.
Но вперёд подался глубокий тыл,
И обрушившаяся лавина -
Она была из настоящих камней,
Больно бьющих, порой наповал.
И ясность только тогда пришла ко мне,
Когда кто-то упал.
Нет, это были совсем не горбы -
Попробуй выпрямись сразу-ка!
Камнями были гружёны арбы,
И камни лежали за пазухой.
4 октября 1988
***
Нет, я не камень, скорее уж щепка.
Разве я погружаюсь на дно?
Поток - тут годится любая зацепка -
Пену несёт и меня заодно.
Кто я, зачем я, откуда я родом,
Я может быть, вспомню за поворотом.
Доплыть до него, продержаться пока...
Выплюнь меня, отпусти же, река!
Не рак я, не рыба, плыву я с трудом.
Я, кажется, вспомнил: на суше мой дом.
Зачем столько камня - ни трав и ни леса,
Зачем берега безнадёжно-отвесны?
Ведь должен же где-нибудь встретиться брод?
Но вот, наконец, он - крутой поворот.
Зачем он? Чтоб веру в спасенье отнять?
Тянутся скальные стены опять.
Ответьте, скажите мне, кто поумней:
Откуда скопленье такое камней?
К кому обращаюсь я? Медлит ответ -
Ни умных, ни глупых, ни прочих здесь нет.
Здесь только скалы и только теченье
Гибель моя и моё же спасенье -
Смотря по тому, что раньше придёт:
Брод или ночь, ночь или брод.
6 октября 1988
***
Я, скитаясь, нашёл обитаемый грот.
Населял его странный какой-то народ:
Кто ходил, кто бежал, кто взлетал, кто парил,
Кто о чём на своём языке говорил.
Обращались ко мне, будто сам я велик,
Мой никто не заметил уродливый лик.
А когда не спросили меня, кто таков,
Я заметил смешенье племён и веков.
Пригласил меня внутрь моложавый мингрел -
Я, немного подумав, вошёл и узрел
Там былые ромашки и прочую вяль,
И царил надо всем говорящий рояль.
Негр на белые клавиши с силой давил,
И рояль говорил, говорил, говорил.
Громкий голос его никого не пугал.
Негр на чёрные клавиши жать избегал.
Запорожец глядел на меня из угла.
- Ну, а музыка где же?
- Она умерла.
- Но о чем же, скажи мне, все эти слова?
- Слушай сам, это сорок восьмая глава.
Подожди, погоди, не мешай, не перечь -
Нашей стала богинею устная речь,
Всё иное теперь отошло далеко.
... По усам запорожца текло молоко.
Больше не было красок, аккордов, чернил -
Лишь рояль говорил, говорил, говорил.
8 мая 1990
***
Мою лодку относит от берега -
Между нами полоска воды.
Мне б при виде такой беды
За кусты ивняка хвататься,
Звать на помощь, руки тянуть -
А я гляжу на прибрежную муть,
На плывущий рядом окурок:
Ну, что я буду кричать, как придурок?
Не во внешних событиях суть.
У меня ни руля, ни вёсел,
Я не знаю морских ремёсел,
Поплыву, стало быть, по течению,
Как весною плывёт лёд.
Что кого-то куда-то несёт -
Не глобального факт значения...
Будь, что будет, пускай несёт.
17 апреля 1989
***
Зачем ты бледен, словно смерть?
Ведь был приказ: порозоветь.
Ты грустен - грусть свою развей,
Порозовей, порозовей!
Ты болен? будь здоровым впредь -
Приказано: поздороветь.
Здоровым быть, весёлым быть!
Он болен - ишь, какая прыть!
Вы констатируете смерть?
Да как посмел он умереть!
Да и к тому ж уже остыть.
Какая дерзость - мёртвым быть!
Тут бунта дьявольская сеть!
Румян! Румян! Порозоветь!
7 июня 1989
***
Ты клюешь, а боли, боли нет,
Нет коленок и нету голени.
Голубь мира ты? А голубь ли -
Ты же ворона черней?
Голубь, голубь - тут же скажут мне
Близстоящие сограждане -
Перья сажей его покрашены,
Потому ты и сомневаешься,
Ну, а с голенью - чёрт с ней!
Отведу глаза я в сторону -
Взгляд уткнётся в стаю воронов.
От неё сейчас оторван ты,
А они белее дня.
И тотчас опять сограждане,
Что, мол, вороны покрашены...
Не обманываюсь дважды я:
Я-то знаю, что вы - родня.
7 июня 1989
***
Ударь меня - я хочу
Вернуть себе чувство боли.
Ударь меня - я смолчу
И раз, и другой, и более.
Ударь меня - я прощу:
Светел твой лик.
Я только потом испущу
Крик.
До ушей моих он дойдёт -
Пусть спрячусь я с головой.
Пойму: интуиция врёт,
Я живой.
7 июня 1989
Оптимист
Однажды на рассвете
Сосед наш, дядя Петя,
Которому в то утро
Фатально не спалось,
Надел пальто и шляпу
И книжку взял, растяпа,
Преступно положившись
На русское авось:
Мол, почитаю в скверике -
Нельзя же, как в Америке,
Бояться всех вокруг.
Беспечный выше меры,
К намеченному скверу
Он мирно шел, и вдруг
Голосом верзилы
Судьба его спросила:
"Жизнь или кошелёк?"
А у него подмышкой,
Представьте себе, книжка,
А деньги брать с собою
Как-то невдомёк.
И он, забыв советы,
Сказал: "А денег нету",
Потупив взгляд в траву.
"Да я - взревел верзила -
Сейчас тебе вполсилы
Голову оторву".
И тут, как гость к обеду,
К несчастному соседу
Пришёл нелишний страх.
Но поздно: дядя Петя
Нашёл себя в кювете,
А голова валялась
Поблизости в кустах.
"Сейчас бы папироску" -
Спинным подумал мозгом
И через силу встал.
"Дурак, дурак, бесспорно я -
Да принял бы снотворное
И как все люди спал".
Ругал, бранил, корил себя,
За голову схватился
И был, как говорится,
Немного сам не свой.
И с головой под мышкой,
Закапав кровью книжку,
Отправился домой.
Он шёл почти уверенно,
Обдумывал намеренья,
В себя вселяя медленно
Бодрости заряд:
"Она ещё послужит,
Бывает и похуже,
Куда ещё похуже -
Люди говорят."
10 сентября 1989
***
Свершилось, Господи! Дело - труба:
На станции Полежаевской полегли хлеба.
Метропоезду полёгшие не скосить,
Будет голод, братцы - как дать пить.
Минины, Пожарские, собирайте рать
На субботник - будем колоски сбирать.
Зёрнышко к зёрнышку - много нас.
Нужен за карманами глаз да глаз.
Несунам, мешочникам угрожай,
Соберём мы все-таки урожай!
Становись в шеренгу - с веста на восток.
Шагом... Стоп, сограждане! На рельсах-то ток.
27 октября 1989
***
Есть в мире, ходят слухи, поезда,
И корабли, и приключенья в духе Свифта.
Я в это верю? Может быть, и да -
Но мимо нас несутся только лифты.
Два направленья существуют: вверх и вниз.
Мы так боролись за трёхмерность мира...
Два измеренья сдул приятный летний бриз,
А началось невинно: майна! вира!
Счёт ясен: два за одного.
В пассиве, значит, ровно половина.
Об этом страшно думать - оттого
Мы рвёмся вверх и падаем в глубины.
2 ноября 1989
***
Дождь приутих. Щебечут птички.
И мы сейчас за всё в ответе.
Вон плачут жалобно лисички
В польэтиленовом пакете.
Им потно, тесно, неуютно,
Не даст им больше мама взбучки.
И рожки козлики суют нам
Доверчиво, как дети ручки.
У них, как и у трёх баранов,
Там, где была когда-то шея,
Теперь лишь срез - сплошная рана.
Не думать бы... Домой скорее.
Там сложим головы покорно
В гору - апофеоз победы.
А горе их не застит взор нам.
Мы страшны им. Мы грибоеды.
7 июля 1989
***
- На ком ты пробовал свой нож?
- На Жанне.
- Ты, Ваня, девушек не трожь
Ножами.
- А если просто невтерпёж
Мне мама.
- Смотри, совсем не укокошь:
Вот будет сраму.
6 июля 1989
***
Веко к веку прилепила
Надвигавшаяся мгла.
Говорящая горилла
По-французски говорила,
А по-русски совершенно
Изъясняться не могла.
Ничего, пусть будет гостьей,
И свои не все при деле.
На лугу взросли колосья,
Невиданные доселе.
Удивляется горилла,
Поправляя красный бант:
Что ни пахарь, то Гаврила,
Что ни колос, то мутант.
Что ни роща, то предбанник
Перед входом в местный ад.
Ель попалась - будет лапник,
Тракторист - известный бабник,
Пьёт не водку - лимонад.
Язвы множатся на теле -
Неприятно, но пустяк.
В небе копятся метели...
- Мама, кто это? Не як?
- Non, je sui monsieur Горилла,
Je ne parle pas, mon petit, russe.
- Ну, мартышка, уморила!
Тише, Ванечка, не трусь!
- Мсье Горилла, вы хотели
Зазеркальный видеть мир?
Ну, так что ж, я ваш Вергилий,
Ну, так что ж, avec plaisir.
18 января 1990
***
- Мы расстались с тобою полжизни назад.
Как манил тебя некий божественный сад!
Было время постригов, принятия схим...
Как ты жил это время, отец Иоахим?
- Ах, как в юности нужен мне был поводырь:
Я попал по ошибке не в тот монастырь.
Я почти не молился, я жил, как в тюрьме,
Я порою по шею купался в дерьме.
Что там было? Молчи. Разберусь - расскажу.
Я по собственной боли кругами хожу.
...А потом, понимаешь ли, что-то стряслось,
Может быть, повернулась небесная ось.
Правда, не было этому явных примет,
Лишь несли облака яркий солнечный свет.
И ко многим пришла озарения дрожь,
И струился с небес очищающий дождь,
И бежали на улицы, струи ловя,
И потоком людским увлекало меня.
- Отчего же ты грязен, отец Иоахим?
- Я прошёл между струй. Я остался сухим.
1 июля 1989
***
Ты над собой смеёшься? Стой!
Ты этим оскорбляешь строй -
Наш строй, который отразился
В тебе, как в зеркале кривом.
27 сентрября 1989
***
Сапоги стояли в угрожающей позе:
Один и другой, между ними полметра.
Было странно думать о какой-то угрозе,
Ибо сами они качались от ветра.
Положенье носка многократно прорепетировано:
Угол страха какой-то есть, что ли?
Только всё поверх голенищ давно ампутировано.
Сапоги, вас мучают фантомные боли?
Лист сухой пригвождён каблуком к шпале,
А мне совсем, мне почти совсем не страшно:
Эта поза - ностальгия, парад после бала,
Мне грозит пустотелый, пустоголовый, пустопрочая стражник.
16 октрября 1989
***
Мы идём хором,
Мы поём строем,
Мы грозим взором,
Мы в уме строим.
Шепчем мы: "близко",
Тянем вдаль руки,
А в руках - миски,
А в ушах: "Ну-ка,
Шевелись будто!
Выполняй нормы!"
Есть про всё пункты,
Нет на всех корма.
Есть на всё: "Ждите!"
Человек-кремень
Говорит: "Бдите,
Всё вокруг - темень".
Нас ведет Данко,
Не отстать чтобы,
По пятам - танки,
На плечах - робы.
14 июля 1989
Деревянная вода
Не пора ли разогнуться -
Бьёт свободы ветер в грудь:
Можно в море окунуться,
Можно в море утонуть.
Бесполезною игрушкой
Замолчавший пулемёт
Заржавеет на опушке -
Море, море нас зовёт.
К морю, к морю - злою шуткой
Опостылевший режим...
На часок ли, на минутку -
Там посмотрим, там решим.
...А потом шепнёт небрежно
Морефобу мореман:
"Я предчуствовал, конечно.
Это был самообман.
Невозможно на мгновенье,
Невозможно навсегда:
В этом море, к сожаленью,
Деревянная вода".
12 января 1990
***
"Братанье, братанье, братанье!" -
Клич этот и в вены проник.
От Риги до Подмагаданья
Вершился огромный пикник.
Ломились столы и прилавки,
Струилась любви кисея,
Волк обнял козу для затравки
Братанья всего и всея.
Лежали в тарелках лангусты,
Стояли рояли в кустах,
К единству козы и капусты
Призывы на метромостах.
Свои безоружные руки
Доверчиво к зекам тянул
По правилам братской науки
Ушедший с постов караул.
Все пили, и ели, и млели
В объятиях бывших врагов,
Замёрзшего странника грели,
Не спрашивая, кто таков.
Но сутки долой, и усталость
Печатью легла на устах,
Из вин ничего не осталось,
Умолкли рояли в кустах.
Повсюду исчезла капуста -
С козою, наверно, слилась,
На метромостах стало пусто -
Заметил премудрый карась.
Готовят другие плакаты,
Другой на повестке вопрос.
Рояли в кустах заиграли стаккато,
Читайте, читайте, читайте ребята:
"Единство волков и коз!"
29 ноября 1989
***
Собранья, пикеты, митинги...
"А вы на какой платформе?"
А я на платформе Ситенка,
Я электричку жду.
***
Сынок ваш святыни хранить не привык,
А всё от безделья и лени.
Он высунул вслед мне свой русский язык,
А им разговаривал Ленин!
19 июля 1990
***
Местечковые семечки лузгая,
Шелестела, шуршала толпа.
- Где тут русская, русская, русская?
- Что же русская-то?
- Колбаса.
11 апреля 1990
***
Чернокудрая доярка,
молодая Сулико,
у коровы ежедневно
конфискует молоко.
Нежна кожа,
белы зубы,
губы - чисто киноварь,
и корова ей покорна,
бессловесна эта тварь.
Продразвёрстка - 100%,
и изъятье без хлопот:
застывает монументом
микромолокозавод.
Мозг окутывает плёнка
кормо-тепло-бычьих благ,
нерождённого телёнка
ожидает коровлаг.
Жизнь коровья...
Ну, да бог с ней!
Сулико спешит домой.
Ой, лукавите, домой ли?
Ей бы выйти за порог...
Ждёт её Георгий с бойни
у скрещенья двух дорог.
Что толкает их друг к другу?
Провидения рука?
С ликвидатором баранов
конфискатор молока.
11 декабря 1989
***
Натянуть бы бельевые верёвки:
одну над другой,
ровно пять штук,
где-нибудь на опушке,
среди птичьего гама,
натянуть бы потуже
и начать развешивать нотки,
чтоб получалася гамма:
повесить - до,
повесить - ре,
повесить - ми,
повесить - фа,
повесить - соль,
повесить - ля,
повесить - си,
повесить-ся.
10 января 1990
***
Глаза твои - словно озёра,
В них тонут, как будто, по слухам.
В них фауна есть и флора,
И веет русалочьим духом.
И глубина в них, и след замора -
Всё это так, но
Если глаза твои - это озёра,
Зачем им двойное дно?
***
Растворяет случайные пары,
Мостовые и тротуары,
И шуршание шин, и слова
Зимних сумерек синева.
Растворился, угрюм и суров,
Чёрный бобрик дальних лесов.
И полей белизну, и овраг
Поглощает густой синемрак.
Отчуждения полоса -
Это волчьи фаро-глаза
В ровном беге парно горят:
Волки нынче не стаей, а в ряд.
А из жёлтых квадратов стена -
Плоскость, но и глубина.
Я в такой же, на чей-нибудь взгляд -
Только гаснет жёлтый квадрат.
Если тянется к двери рука,
Наготове пальто и клюка,
Значит, время исчезнуть и мне
В растворяющей всё синеве.
3 февраля 1990
***
Ножом на части
разрежу лужу:
кусочек сыну,
кусочек мужу.
Гостям нечаянным
дам по кусочку,
не обойду вниманием
себя и дочку.
Кусочек лужи -
пустяк, безделица,
а буду всё-таки
лужевладелицей.
Хороший замысел,
да вряд ли сбудется:
нерасчленённою
осталась лужица.
Кромсать ножом её -
лишь дурью маяться:
края разрезов-то
тотчас смыкаются.
12 февраля 1990
***
Как коврик напольный, подарок родни,
Потянутся вдаль полосатые дни:
Полоска чёрная, полоска серая...
А что цветные будут - приму на веру я.
2 декабря 1990
***
Я отчаянно пуст, оттого наплаву.
Я куда-то плыву. А куда я плыву?
Нет, не так: пустота - это термин не тот,
Я наполненный воздухом кит-кашалот.
Мне, поверьте, не страшен девятейший вал -
Кто-то очень телесный меня надувал.
Я крючка не боюсь, не гожусь на уху,
Набегает волна - я всегда наверху.
Я совсем не легкоуправляемый чёлн,
Я невидимым воздухом досыта полн.
Но я всё ж уязвимее просто кита:
Воздух вытеснит некогда пустота,
И напишет тогда маринист полотно,
Как пустой оболочкой иду я на дно.
8 марта 1990
***
До цели осталась всего стометровка,
Чего там блуждать - напрямик и вперёд!
Но вам преграждает дорогу верёвка,
На коей хлопчатобумажный народ.
Вам машут пустые руки рубах,
И пляшут плоские ноги колготок -
Их строй не длинён, он скорее короток,
И немощен танец, и мелок размах.
И всё-таки радость питает коленца,
Ведь стирка была - это их Ренессанс,
И реет над всем белый флаг полотенца,
И делают платья вам свой реверанс.
1 апреля 1990
***
Листик вспорхнул, оказавшись бабочкой,
Легко полетел, шутя.
Бабушка встала в белых тапочках,
Лёгкая, как дитя.
Лошадь по кладбищу медленно цокала,
Времён совершая связь.
"Бабушка не в могиле, а около" -
Размышляла, дивясь.
"Лошадь откуда-то - думала бабушка -
Бабочка наяву.
Знать, я воскресшая - вот и ладушки:
Мучаюсь, а живу."
Сына увидела, тоже в тапочках.
- Что ты тут делаешь, Петь?
- Дай-ка, тебя обниму я, мамочка:
Мы победили смерть.
15 апреля 1990
***
Как просто решалось: орёл или решка,
Монетку бросала осенняя склизь.
Пошла под откос голубая тележка,
А ты оставайся и в пропасть не рвись.
К откосу прижавшись, замри на мгновенье,
А если сумеешь - на два или три,
Цепляйся за щели, как корнем растенье,
Как камень, заглохни, затихни, замри.
Подумаешь, в пропасть свалилась тележка -
Пусть голубая, но всё же не жизнь.
Замри у обрыва, и с этим не мешкай,
Замри на мгновение - и удержись.
27 апреля 1990
***
Весна идёт. На снежные поля
Летят, кружася, первые травинки,
И тают за стеклом минтаевые спинки,
И выпал клейкий лист на тополя.
Ещё вчера сверкала белизна,
Теперь она пожухла, пожелтела.
Её в клочки изодранное тело
Дожёвывает хищница-весна.
Ты выйдешь завтра утром на порог:
Земля покрыта нежным покрывалом
Зелёным - белизны как не бывало,
Ну, значит, так и должно: вышел срок.
Вот голоса весны: и чистый альт,
И пенье птиц, и радостные смехи.
А в покрывале - серые прорехи:
Там зелень вытеснил асфальт.
14 мая 1990
Культура
Мне величие Наполеона
Несомненно, природой дано.
"Дайте мне бульона, бульона" -
Колочу о тарелкино дно.
С нетерпением юной маркизы
Хоть и немо, но страстно кричу:
"Я бульона, бульона хочу!"
Ваше право считать, что капризы,
Что испорченная натура,
Что излишняя роскошь бульон -
Как в жару золотой медальон.
Ну, а что, если я - культура?
Да, какая-нибудь культура,
Или лучше - просто культура.
И при чём же тут медальон,
Да ещё золотой и в жару?
Мне питательный нужен бульон,
Без него я умру.
Июнь 1990
***
Вот будильник звенит - значит, надо вставать,
С бриллиантом кольцо, как всегда, надевать,
Золотую цепочку, за серьгою серьгу,
Ну, а я не могу, не могу, не могу...
Я закрою глаза: мое веко - мой щит.
За стеною голодный ребенок кричит.
Громкий стук - слава богу, стучат не ко мне.
Ну, зачем мне браслет, ну, к чему мне колье?
Я опять погружусь в царство утренних снов,
Я на шею повешу цепочку из слов:
Пусть о шее моей не болит голова,
Это только слова, это только слова.
12 июля 1990
***
Зубную пасту в мягкую постель
Ты уложи и ласково баюкай,
Чтобы из плотно запертого люка
Горе не взвился грязно-серый сель,
И тюбик смял, и выдавил наружу,
И с липкой грязью белое смешал,
И жалкой, грязной, прежде белой лужей
Своим напором к потолку прижал.
(Замечу в скобках, но не безучастно:
Такие сны приходят иногда
К моей зубной и вашей, вероятно, пасте.
А сны порой сбываются. И что тогда?
Сель оживает в чистенькой квартире,
Ломая жесть, как пешеход весною - наст.
И в этом страшном кверхудонном мире
Не будет места для зубных и прочих паст.)
Июль 1990
***
Восьмёрки капали нулями,
Чтобы тотчас уйти в песок.
Ваш белокурый волосок
Был приглашён на роль салями.
Кружками тонкими нарезан,
Как подобает колбасе,
Он плавал в утренней росе:
Круг каждый строго кверху срезом.
Вооружившись лупой, можно
Попарно их соединить,
Чтоб ностальгию по восьмёркам
Самообманом утолить.
3 января 1991
***
Когда-то здесь, на пустыре,
всё было голо.
Теперь, смотрите, на горе -
электрошкола.
Да, да, в чудесной школе этой
электричество
облегчит тяжкий труд вам
ученичества.
Глазам выносите
вы недоверие,
едва заходите
в электродвери.
Здесь всё до мелочи
весьма научно:
в тетрадке пишите
электроручкой.
Глагол спрягаете
Вы пусть несмело,
но безошибочно
электромелом.
Указкой тычете
в электрокарту,
Гонконг найдя, садитесь за
электропарту,
прямой, как жердь -
здесь не мелькнёт
спина сутулая:
осанку исправляют вам
электростулья.
10 августа 1990
***
Иным судьба - в кровавой бане,
Теряя форму, стать рагу.
А я, тушёная в сметане,
Лежу привычно, на боку.
Пусть мне и не перевернуться,
А было хуже бы, кабы...
В сравненьи беды познаются:
Я просто баловень судьбы.
Мои залечивая раны,
Вокруг меня, поверх меня
Сметана, мягкая сметана,
Как полужидкая броня.
А как заботливы сиделки!
В руке у каждой - по ножу,
И руки тянутся к тарелке,
Где я, тушёная, лежу.
Октябрь 1990
***
Ты в бессмысленном беге
Где-то остановись.
Оглянись: существует
Параллельная жизнь.
Вряд ли сразу отыщется
Нас связующий мост,
Если люди имеют там
Фиолетовый рост,
Если море слоняется
От зари до зари,
Если вес измеряется
В единицах кюри.
Не рисуют - рискуют там
Удалой головой,
Ну, а улицы строятся
Поперёк мостовой.
Ты поднимешь задумчиво
Ледяной уголёк.
Почему фиолетовый?
Почему поперёк?
Почему недействителен
В этой жизни наш ГОСТ?
Только сразу не строится
Нас связующий мост.
Оглянувшися, тронется
Чуть иной человек:
Будет дальше задумчиво
Длить бессмысленный бег.
12 октября 1990
***
Трава ложится бывшею травою,
И в льдины превращается вода,
И низшее царит над головою,
И высшее уходит в никуда.
Сухая кожа на морозе стынет.
Согреет шаг, но сумерки уже,
И будет ночь, и не преодолеть пустыню
Пусть даже только в собственной душе.
18 октября 1990
***
Как страшно имя позабыть, каким тебя когда-то звали,
И жизнь очередную начинать - на сей раз с буквы Z,
И с палкою в руке сидеть среди развалин,
И слушать шелест послезавтрашних газет.
И молча погружаться в ирреальность -
Не так: в реальность, но с приставкой русской не,
Где образ смысла - неприступноскальность,
Которую преодолеть, увы, не мне.
24 октября 1990
***
Какая потрясающая жизнь,
И страсти с пожиранием друг друга:
"Подруга, где ты, о прости:
Я съел тебя, нечаянно, подруга!"
Как будто есть развитие, история и новь,
И закипает в жилах
Однажды рыбья кровь -
Когда дожёвывают хрящики,
И всё это в прозрачном ящике -
Аквариуме.
Гляди, смотри внимательно,
И интересный мир
Там будет обнаружен -
И я сижу снаружи,
В аквариум гляжу.
Снаружи я, снаружи,
Вода мне, чтобы пить,
Дожёвываю ужин,
Мне в ящике не жить.
Пусть и полезу храбро -
Я не имею жабров,
Не рыбьего народа я,
И туго с кислородом -
Мне в ящике не жить.
12 октября 1990
***
Я тебя представила сегодня
В рваном офицерском галифе,
Продающим где-то возле Сходни,
У кафе, где светит только фе,
Поздние осенние цветочки:
Хилые, а всё-таки цветы.
Потерпи, их купят, пусть в рассрочку -
Вот тогда, наверно, отдохнешь и ты.
1 ноября 1990
***
Собака бегает по кругу,
А я, лежащая пластом,
Упорно думаю о том,
Что вот она - моя подруга:
Несётся за своим хвостом.
И удивительно: собака -
Давно не маленький щенок,
И на дворе проклятый смог,
А вот бежит, бежит однако,
Покуда бег не свалит с ног.
7 ноября 1990
***
Когда нам угрожают холода -
Летят на юг, перекликаясь, птицы.
Нам зимовать без птиц.
За ними потянулись вереницы
Знакомых лиц.
"Куда? - шепчу - пора остановиться".
Нет, пусть.
Так нам вернее будет сохраниться:
Им в путь,
Мне - быть на милых пепелищах,
Где вой пурги, где ветер свищет,
Где ждёшь: осядет муть.
9 ноября 1990
***
Поздняя осень. Ночь.
Фонари не горят: экономится свет.
Ветер катит и катит молочный пакет,
Шуршащий гранями по замёрзшей глине.
Уже появился иней.
Скоро зима.
Окнами потемнели дома.
Шелестит объявленьями щит.
На остановке троллейбусной человек стоит и стоит.
Напрасно: троллейбуса уже не дождаться.
19 ноября 1990
***
Уже закончены сраженья,
Уже противники ушли,
И все возможные сверженья
Уже давно произошли.
В глазах - тяжёлая решимость:
Всё синим пламенем гори.
Что это? Происходит
Самосожженье изнутри.
25 ноября 1990
***
В детстве маленький мальчик
Шёл к воде, и тогда
Мама в страхе кричала:
"Стой, опасно, вода!"
Он воды стал бояться
В чашке, в луже, в реке,
В виде льда, в виде пара,
В виде слова в строке.
А когда уже взрослым -
Седина в бороде -
Вброд он шёл по речушке
По колено в воде,
Детский комплекс развился
И довёл до беды:
Он упал и разбился
О поверхность воды.
25 ноября 1990
***
Свет проникает сквозь веки,
Режет глаза.
Зрачки как фарш в чебуреке
Веками за.
Чуть приоткроет веко
Бдительный страж -
Из чебурека
Выпадет фарш.
26 ноября 1990
***
Как соблазнительна продажа,
Где за тебя дают тебе.
Ты будешь в прибыли и даже
Почти хозяин сам себе.
Ты будешь делать что угодно,
И не покинешь прежний дом,
Ты будешь в целом-то свободным,
И лишь немножечко - рабом.
Не хочешь, нет? Но к сложной гамме
Переживаний ты готов,
И ходишь, ходишь тут кругами,
А это - рынок для рабов.
27 ноября 1990
***
- Как много шеи у тебя,
Как мало тела.
- Но видеть ты меня таким
Хотела.
Чтобы податливым я был
И тонким,
Чтоб гнуть меня и так и сяк,
Чтоб вить верёвки.
27 ноября 1990
***
Холодильник "бу-бу-бу..."
Разве он кому мешает?
Звуки эти, как ни странно,
Тишину не нарушают:
В доме тихо, как в гробу.
Телефон молчит, конечно,
Как высокомерный сноб.
Это всё закономерно:
Ждать иного было б грешно:
Кто же вам позвонит в гроб?
В окна вечностью подует,
Предстоит познать азы.
Оказалось, и для мёртвых
Время тоже существует:
Тихо тикают часы.
28 ноября 1990
***
Я тебе секрет открою,
Только ты другим - молчок:
У меня внутри завёлся
Очень маленький жучок.
Съел уже он полпечёнки,
Селезёнку и кишки.
Нет-нет-нет, давай не будем
Про пилюли-порошки.
Жук принялся за желудок,
Часто за сердце берёт.
Стала я гораздо легче,
Тело просится в полёт.
Ну, а чтоб не улеталось,
Я таблеток не прошу -
Я за пазухой булыжник
Для весомости ношу.
Всё бы ладно, но наружу
Рвётся жук, как рак к реке:
Видишь дырочку на шее,
Видишь дырку на руке?
29 ноября 1990
***
Как приятно решиться,
Как приятно посметь,
И однажды сорваться,
И куда-то лететь.
Траекторию лёта
Чтоб вела в никуда
Муза хлопанья дверью,
Натянув повода.
Ощущение взрыва -
Будто жгут динамит -
Это чувство тревожит,
Это чувство пьянит.
А, устав, переходит
В обжигающий хлад:
Невозможность очнуться
И вернуться назад.
30 ноября 1990
***
Начнём расставаться с тобой понемножку,
К окошку пройди, я тебе постучу.
Твой поезд уйдёт, ты вскочил на подножку,
А я почему-то вскочить не хочу.
В наш горестный век ни к чему расставанья -
Ты прав, но я знаю: получится сбой,
Когда соглашусь, как решали заранье,
Оставшись с тобою, расстаться с собой.
То наша судьба примеряет корону -
Пусть ты заклинал, что астрологи врут.
Но чувствуешь: поезд тихонечко тронул,
Прощальную песнь новобранцы орут.
30 ноября 1990
***
Ночь уже кончилась, чувствую:
В воздухе тьма рассеялась,
Солнечный отблеск медленно
На потолок вполз.
Хватит лежать, подняться бы
Сделать бы шаг, решиться бы
Глянуть в окно.
Окно исказило гримасою
Доселе прямые линии,
Небом свой лоб нахмурило:
Близится дождь.
Капли по стёклам затренькают,
В струйки сливаясь тонкие.
Опять повернуться к стенке бы:
Разглядывать на обоях
Выгоревший узор.
1 декабря 1990
***
Любовь мою к тебе не взвесить и безменом:
Растянется пружина, сломается металл.
Но мне перед тобой не преклонить колена:
Так ноша тяжела, так страшно я устал.
3 декабря 1990
***
А мне что нож, что булава,
Что бритва, что твои признанья:
Невыносимы их слова
И даже знаки препинанья.
25 декабря 1990
***
Настало смутное время,
настало время цепляться:
цепляться за край балкона,
цепляться за узел верёвки,
цепляться за руки сына,
чтобы всё-таки жить.
12 декабря 1990
***
Какого цвета пустота,
Какого запаха и вкуса?
Она несчастье иль обуза,
Иль рядовая суета?
Вопрос вполне академичен,
Но я, кто с пустотой на ты,
Вам прокричу: "Какой же может
Быть цвет и вкус у пустоты?"
Я прокричу, а вы смолчите,
Хоть интонации не те:
Наш разговор воображаем,
Нет диалога в пустоте.
Не слышно вашего вопроса,
И не доходит мой ответ:
Ведь в пустоте и звука тоже,
Как ничего другого, нет.
8 декабря 1990
***
Сколько раз ещё вздрогнешь, заметив
В неожиданнейших местах:
В беспорядке, что сделали дети,
На ладони, идущей на взмах,
В лифте, в чёрном окошке кроссворда,
В мутном зеркале холодца
Глянет вдруг пучеглазая морда,
Что у вас есть помимо лица.
20 декабря 1990
***
Не будем сердиться с тобой друг на друга -
Нас время несёт, но потоки различны:
Пылинки в воде, до чего символично,
И хватит искать, чья вина, чья заслуга.
Мы руки разжали всего на мгновенье -
Ну, что там в глобальном масштабе часок?
И в это мгновенье соседний поток
Тебя оторвал и втянул в завихренья,
И ты прокричал, что иначе не мог.
Нас в разные стороны тащит теченье,
Я скоро тебя потеряю из вида.
И будет ли встреча? У каждой орбиты
Несуществующий пункт назначенья.
14 декабря 1990
***
Погаси незажжённую лампу:
Режет глаз отраженье луны.
Может быть, мне привидятся залпом
Сразу все непришедшие сны.
Погружусь во вторую реальность,
Жизнь успею прожить в ней сполна.
Не на эту плюю, а на дальность -
Только бы не мешала луна.
17 декабря 1990
***
Очень хочется завыть,
А приходится - залаять:
Слышать вой невыносимо
Очень многим из людей.
Лучше поступить гуманно:
Вой разрезать на отрезки,
Чтоб потом отрезок каждый
Сжать в коротенькое гав.
Даже в это междометье
Можно много, очень много,
Всё, что хочется, вложить.
Выйти в поле, чтобы вволю
Лаять, лаять: гав-гав-гав!
А услышат - что за дело:
Кто-то лает, ветер носит,
Ну и ладно, что с того?
28 декабря 1990
***
Когда свинцово в вышине,
И гнут сомненья тяжким грузом,
Мой друг, доверимся лыжне
На поле бывшей кукурузы.
Пусть подозрителен любой
Нам поворот, лыжня - награда.
Ей суждено, куда же надо,
Точнее знать, чем нам с тобой.
4 января 1991
***
Меняет жизнь своё теченье круто.
Она, бесспорно, многоцветна, но
Бывают чёрно-белые минуты:
Да или нет - иного не дано.
Пусть осторожность варианты множит -
На этот раз спасение не в ней.
Все эти нет, но в будущем, быть может,
Да, при условии... и фразы подлинней -
Весьма, весьма прозрачные уловки.
Прочтётся без особого труда
Под шелухой словесной упаковки
Коротенькое нет, коротенькое да.
29 января 1991
8 верлибров
1
Небо, отражаясь в луже,
кажется грязным -
и тот, кто никогда его не видел,
может подумать,
что оно и в самом деле такое.
3 марта 1989
2
Я перед зеркалом поставлю
букет белых гвоздик -
вот у меня и два букета.
Я случайно взгляну вправо,
а потом влево:
да их у меня, оказывается, много -
ведь это не плоское зеркало,
а трельяж.
Я вниз опущу глаза:
рядом с букетом рубль лежит.
Я посмотрю прямо, направо, налево -
э... да сколько у меня рублей,
а я и не знала, что так богата.
Я подниму глаза и увижу себя в зеркале.
Потом ещё раз себя, и ещё, и ещё...
и так, видимо, до бесконечности,
и все эти я чем-то друг от друга отличны.
Я сначала обрадуюсь,
что нас, оказывается, так много,
но быстро соображу,
что это разные ракурсы
одного и того же я -
дурная бесконечность, стало быть.
16 января 1989
3
"Установка кнопок" - фиксирует краешек глаза
надпись на небольшом киоске.
Никакой реакции со стороны сознания,
занятого повседневным чем-то.
А в подсознании заметалось тревожно:
какие кнопки? Кто устанавливает? Где?
На дверях? На стенах? На лбу? На затылке?
Добровольно или обязательно?
Кто будет на них нажимать
и чем управлять, нажимая?
Но главное - добровольно или обязательно?
А если обязательно, то как уклониться?
Стоп. Сознание подключается.
И ноги как раз поднесли к киоску поближе.
Объявление: "Устанавливаются японские кнопки на одежде.
Цена 1 рубль".
А... И всего-то?
16 сентября 1988
4
О ты, чья мечта жизни -
съесть торт в одиночку!
Я тебе дарить его - нет, не стану:
было б слишком жестоко
лишать человека мечты.
24 февраля 1989
5
Воздух... Что делать, если его не хватает?
Можно кричать,
но для этого нужен опять-таки воздух,
и в количествах больших,
чем если бы просто молчать.
Значит, правильнее молчать.
Можно кого-то жестами звать на помощь,
но для резких движений
нужно воздуха больше,
чем когда их не делаешь вовсе.
Значит, лучше лежать
и, по возможности, не шевелиться.
А, может быть, притвориться мёртвым?
Или совсем умереть?
Мёртвым воздух не нужен и вовсе -
ни глотка, ни грамма,
ни молекулы кислорода.
Но ведь тогда не удастся дождаться
и надышаться
и от его изобилия опьянеть.
28 февраля 1989
6
Сгущается воздух. Всё душнее,
всё свинцовее, всё мутнее.
Сжаться, забиться, забыться, уснуть...
Сон разума рождает чудовищ -
есть с чем бороться.
С ними борются, борются
и ещё раз борются,
а все оставшиеся силы отдают дыханию.
Возникают новые центры:
люди, поглощающие углекислый газ
и выделяющие кислород.
Возле них дышится легче,
чудовища исчезают,
собираются массы.
Все скандируют: "Воз-ду-ха!"
Может быть, кто-то даст?
31 декабря 1989
7 Стена
Когда к ней прислоняешься -
она отступает.
Когда бьёшься об неё головой -
она наступает.
Когда говоришь секреты -
у неё появляются уши.
Когда пытаешься докричаться -
она становится ватной
и поглощает все звуки.
Когда посылаешь проклятья -
она возвращает их эхом.
Когда бывают землетрясенья -
она обрушивается и убивает.
Когда люди ссорятся -
она разделяет их окончательно.
Когда пробуешь через неё перелезть -
она сбрасывает и калечит.
Когда её разрушают -
она остаётся в умах.
11 июня 1989
8
Быть балластом - не так уж плохо.
Балласт - лучше, чем ничего.
От ничего ничто не меняется,
а балласт - это то, от чего тебе станет легче -
когда его сбросишь.
Балласт - твоя потенциальная легкость.
Балласт - это я.