Как быстро летит время! Нет, не то время, что истекает между нашими пробужде-ниями и отходами ко сну; не то, что тянется от изнурительного труда до долгожданного отдыха, или от тягостного расставания до счастливой встречи, - это все повседневное, обыденное время, и оно никак не может изменить облик государств и народов их насе-ляющих. Я думаю, что существует и другое время: то, что заставляет распадаться великие империи; то, что изменяет до неузнаваемости мировоззрение людей, их быт и даже мысли и чувства. Это время запрятано в тяжелых жерновах истории; оно растворено среди тихо-го шепота недовольства угрюмой толпы и дерзких мыслей вечно недовольных философов. Оно, как огромная гора, неожиданно возникающая перед взглядом путешественника, и заполняющая собой сразу все пространство, только что казавшееся наполненным раз-дольными степными равнинами.... И вот уже непринято говорить так, как ты говорил раньше; а то, что еще совсем недавно казалось просто вымыслом, вдруг сделалось самой настоящей, и вполне ощутимой реальностью.
Я пишу эти строки, исполненный настоящего ужаса перед этим временем. Родив-шись на одном из его крутых поворотов, и испытав уже однажды его неотвратимость, я чувствую себя беззащитной жертвой перед его острыми клыками и нерассуждающими че-люстями..., его глаза, желтые и беспощадные, ищут меня в ночи, - то фосфоресцируя, то коварно погружаясь во тьму... Конечно, я стану защищаться; конечно, я не дамся без боя в его острые когти..., но разве под силу одному человеку выиграть схватку с ним?
Я бросаю писать, выхожу на балкон и долго вслушиваюсь в окружающую меня на-пряженную тишину: что готовит она мне..., что сулит..., чего она от меня ждет?
Когда Оди Ри подходила к городу, ночь была уже на исходе. Ее ноги, больше при-вычные для ходьбы по мягкой земле, уже ныли от острых камней, которыми было покры-то, некогда проходившее здесь шоссе. Мягкая, самодельная обувь почти не защищала ее, и она уже кривилась от боли, но все-таки не замедляла шага. Лишь вездесущий Пророк был свидетелем ее страданий, а потому, вознаградил их, явив, наконец-то, за верхушками деревьев острые шпили разрушенных домов Мертвого города.
"Как она все рассчитала! Недаром ее считают самой смышленой девушкой в их ашеме. Она не только лучше других умеет читать и даже писать несложные слова, но и думать она тоже умеет! Вот почему она покинула ашем сразу, как только наступила ночь. И теперь, когда силы Зла уже покидали землю, она могла надеяться на Его помощь здесь, в этом жестоком месте".
Вскоре лес отступил от обочины, и Оди Ри смогла сойти с дороги, с наслаждением ощутив под ногами, привычную ей, живую землю. До рассвета оставалось еще немного времени, а значит, у нее даже было время, для того, чтобы немного отдохнуть. На самом деле, ей просто нужно было успокоиться, поскольку никто из преданных никогда не сту-пал сюда, в эти проклятые Пророком земли, и всякий раз, когда эта мысль приходила Оди Ри в голову, она чувствовала, как ноги отказывались ей подчиняться, и на теле проступал предательский холодный пот.
Она благоразумно отошла подальше от дороги. Жесткий, колючий придорожный кустарник заботливо укрыл ее маленькое, гибкое тело от посторонних глаз, словно почув-ствовав свое родство с этой худенькой девушкой в простом домотканом платье и старой, потертой куртке с вывернутым наружу, почти стершимся мехом. Оди Ри легла, блаженно закрыв глаза; чувствуя, как расслабляются, радуясь долгожданному отдыху, ее уставшие мышцы и поют хвалу Пророку истомленные, израненные ноги. Пребывая в этом беско-нечном наслаждении, на память ей пришли слова из Писания: "Пророк никогда не боялся работы, считая ее лучшим проявлением религиозности..."
Но, как это часто бывает у людей, даже таких праведных, какой, несомненно, счи-талась Оди Ри, одновременно со столь возвышенными мыслями, к ней пришли и другие, совершенно непрошенные... Оди Ри вдруг захотелось мужчину. "Да, да - сейчас, прямо здесь, на этой прожженной солнцем земле, пахнущей горьким, возбуждающим запахом страсти..." Зажмурившись, она представила его себе: большого, сильного, пусть даже не-много грубоватого в своих поступках и движениях..., не крестьянина, но воина; человека, умеющего рисковать, и потому знающего цену жизни. Тот страх, который она теперь ис-пытывала, вмиг соединился в ней с другим инстинктом, полностью завладев ее сущест-вом. И теперь две эти великие силы закрутили ее в вихрях страстей и неодолимых жела-ний.
Уже забыв об усталости, Оди Ри сладостно повела ноздрями; явившийся в ее воз-бужденном сознании образ наполнялся притягательной силой: "нет, от него не будет пах-нуть вспаханной землей, как от преданного, - он него будут исходить запахи железа, таба-ка и спиртного..., - запахи самой власти над людьми и обстоятельствами!"
Однако образ этот, был слишком узнаваем для Оди Ри, так, что ей даже сделалось стыдно за свое, столь низкое падение, пусть даже и мысленное. Но остановиться теперь было уже трудно, ведь ничто так не засасывает слабую человеческую душу, как неправед-ные мысли...
"Эти сильные руки, эти карие глаза, что способны были потягаться в уме и прони-цательности с самим Пророком..." Рука девушки быстро скользнула под платье..., она издала вздох, но тут же спохватилась, вспомнив, что здесь, в окрестностях города, опасно-сти подстерегали ее на каждом шагу. "Нет, - здесь нельзя!" - сказала она себе, силой воз-вращая себя к действительности.
"Ну и что", - сказала она себе, - "за подобные мысли Пророк не должен осуж-дать..., наверное..., - потому что он и сам мог любить..., и любил..., конечно, любил, ведь без любви никому нельзя достичь наивысшей мудрости!" Эта мысль показалась ей доста-точно здравой, и вполне оправдывающей охватившую ее слабость. И все же, Оди Ри ре-шила прервать свои мечтания, бывшие довольно опасными в том месте, где она теперь находилась.
Словно подтверждая это, где-то неподалеку послышался вой, и Оди Ри вздрогнула. Рука ее непроизвольно потянулась к рукояти висевшего на поясе ножа. Через некоторое время вой повторился, но теперь он был более долгий, протяжный и отчаянный, как будто издававшее его животное проклинало оставившего свой привычный уклад жизни челове-ка, и сделавшего этим всех вокруг себя голодными, дикими, и неистовыми...
Дикие собаки. Проклятье здешних земель, сожженных многолетней войной, и опустошенных голодом и эпидемиями. Свалявшаяся клочьями серая шерсть скрывает их среди полуразрушенных зданий, подушечки их лап мягко ступают по земле, с клыков срывается пена.... Все сгодится для утоления их голода: и свежий труп погибшего от бо-лезни странника, и отбившийся от своей стаи волк, и неразумно уснувшая в диком поле девушка...
Оди Ри не была ребенком и хорошо понимала, что нож мог спасти ее от одной со-баки, но стая их загрызет ее в один миг, поэтому сейчас она больше могла надеяться на приготовленный для нее доброй Нио Ло отвар, - она всегда умела его варить, сопровождая это действо усиленными молитвами, что призывали самого Пророка уберечь жизни своих преданных. Отвар Нио Ло распространял ужасную вонь, к которой Оди Ри уже успела привыкнуть, поскольку, следуя совету Нио, оставила открытой баночку рядом с собой на всю прошлую ночь. Поэтому теперь она смело извлекла ее из своей сумки, и густо покры-ла себя вязкой кашицей. В отличие от той ужасной ночи, когда она с трудом справлялась с тошнотой, теперь она лишь подумала о том, как сможет теперь появиться перед ним, на-мазанная такой редкостной гадостью. Но инстинкт самосохранения был сильнее, и Оди Ри смирилась с этим ужасным обстоятельством, сочтя его ниспосланным самим Пророком, а потому - невозможным для обсуждения.
Как бы в подтверждение правоты ее мыслей, леденящий душу вой послышался со-всем близко, и девушка в страхе вжалась в покрытые колючками ветви кустарника, желая на какое-то время стать частью их, слиться с ними....
Сейчас ей вспомнилось, как преданные из ее ашема отыскали этой весной тело юной Рей, вернее, то, что от нее осталось. Ее обезумевшая от горя мать не выпускала мертвую девочку из своих объятий во время всей церемонии, так что Оди Ри могла видеть лишь ее, свесившуюся к самому полу руку, но и эта растерзанная клыками, совсем еще детская рука, тогда сказала ей о многом...
И, все-таки, молодость неохотно думает о смерти, - слишком уж много жизни и жажды счастья кипит в ее жилах. Поэтому, как только вой прекратился, Оди Ри оставила свои невеселые мысли, подумав о том, что Пророк слишком милостив, чтобы дать уме-реть ей, да еще и во время столь важного дела, ради которого она и покинула родной безопасный ашем, отправившись за целый десяток миль в полный опасностей Мертвый город. "Конечно же, теперь она находилась под Его защитой, ведь все это она проделала ради общего дела, а не личного благополучия!"
Посидев еще некоторое время, она, наконец, решила идти. Заметно посеревшее не-бо говорило о скором рассвете, который ей следовало встретить уже там, среди угрюмых, пустых улиц и огромных, похожих на гробницы сказочных великанов, мусорных куч. На-верное, она могла еще немного отдохнуть, но жаждущая действий молодость неодолимо вела ее вперед, не позволяя расходовать бесценное время на пустые ожидания. Поэтому девушка осторожно выбралась из ветвей, вышла на дорогу, и двинулась дальше, не пере-ставая твердить выученные с раннего детства, Его самые действенные молитвы.
Оди Ри впервые подошла к нему так близко. Город... призрачная тень минувшей войны; источник ужасов и леденящих душу рассказов, обиталище преступников и убийц. В городе пахло смертью; по ночам там бродили души умерших, жаждавших отмщения; говорили, что в городе не спасало даже слово Пророка, слабевшее за непроницаемой заве-сой обитавшего здесь всесильного Зла. Еще говорили, что свет от солнца не проникал сю-да даже в яркие летние дни, и стоило ему лишь появиться, как темные, полуразрушенные стены мигом вбирали в себя всю его силу, и лишь слабые косые лучи прятались по его затхлым переулкам. Таким представляла его себе девушка по рассказам других предан-ных; таким он порой являлся ей во снах..., таким, по ее мнению было и само Зло, поджи-давшее каждого, сбившегося с верной дороги человека.
Светало. Оди Ри по-прежнему держалась обочины дороги, но вот впереди показа-лись высокие каменные строения, будто бы могилы той, другой, совершенно чуждой для нее жизни. Грязно-серое, мутное небо торжественно освещало раскинувшегося далеко на горизонте большого серого зверя, - некогда живого и веселого, а теперь застывшего в той позе, в которой оставило его само время, засыпав его глазницы пеплом ушедшей войны. Раскинув свои мощные, костистые лапы вплоть до берегов реки, город даже теперь пора-жал воображение Оди Ри своим былым могуществом, и шепот его, доносившийся с дуно-вением ветра, казалось, говорил девушке: "Я все вижу..., не смей переступать черту..."
Она никогда бы и не сделала этого. Она прожила бы долгую и счастливую жизнь без вида этих растерзанных военными машинами домов, и только лишь сны напоминали бы ей о том, что все это существует на самом деле..., но ей нужно было прийти сюда, и Оди Ри ничего не могла с этим поделать.
Рассвет приближался быстро, и, идя уже почти бегом, мимо смотревших на нее пустыми окнами домов, Оди Ри подумала, что с рассветом на место бесплотных духов придут гораздо более худшие опасности, поскольку созданы они из плоти и крови, а по-тому убивают не бесцельно, а по зову желудка, страсти или ненависти.
Когда предместья закончились, и Оди Ри пошла по улицам, высокие стены домов закрыли от нее быстро светлеющее небо; зиявшие в них темные проломы навалились всей своей тяжестью, словно пытаясь раздавить бежавшую между ними худенькую девушку. "Разве сможет увидеть меня здесь Пророк? Разве в силах будет он протянуть ко мне свою руку!" - думала она, одновременно ругая себя за столь открытое неверие. Несколько раз она слышала собачий вой, и, прислонившись к стене, выжидала, прислушиваясь к каждо-му шороху. Но светлевшее небо гнало ее дальше, вперед, где вскоре уже должны были появиться высокие трубы литейного завода. И она бежала дальше, сжимаясь в комок вся-кий раз, когда ее, неосторожно поставленная нога, сбивала с места камень, который, ка-тясь, поднимал, как казалось девушке, страшный шум.
Вскоре небо посветлело настолько, что даже стены мертвых домов приобрели от-тенки серых цветов, будто бы какой-то отчаявшийся в жизни художник решил нарисовать свою последнюю картину, подарив ее неблагодарному миру. Но Оди Ри шла уже так бы-стро, что не могла ускорить темп. За одним искалеченным домом возникал другой; пере-крестки встречали ее пустыми глазницами светофоров; временами дорогу преграждали омертвевшие остовы автомобилей..., но трубы завода все не желали показываться из все-го этого кладбища камня, земли и железа, будто бы испытывая на прочность, похожего на мальчика-подростка, перепуганную девушку.
Проходя мимо, чудом уцелевшего, трехэтажного дома, с покосившейся вывеской с надписью "все для дома", которую Оди Ри не могла понять, поскольку не читала по-русски, - она вдруг почувствовала тревогу. Что-то поджидало ее там, за этими стенами; что-то внимательно следило за ней.... Не в силах справиться с нервным напряжением, она достала нож; его большая, рассчитанная на мужскую ладонь рукоять, лишний раз напом-нила девушке о том, насколько невелики были здесь ее шансы на выживание, но Оди Ри уже не могла повернуть. Сама судьба вела ее теперь по этой нескончаемой улице, на-встречу неизвестности.
Вдруг обостренные до предела чувства заставили ее метнуться к обочине, - впереди показалась собачья стая. От страха у Оди Ри свело живот, будто бы одно из этих созданий уже разрывало ее своими острыми клыками..., постояв так недолго, она решила не риско-вать, и шагнула в проем дома.
Чувства не обманули ее. Вскоре мимо нее пробежала целая свора собак. Спрятав-шись за стеной, Оди Ри слышала их частое дыхание; ей даже казалось, что она чувствует исходящий из их пастей смрад и вонь, что источала их шерсть. Одна из собак что-то по-чувствовала: Оди Ри слышала, как она остановилась и засопела, обнюхивая вокруг воздух. В эти минуты от смерти ее отделяла лишь полуразрушенная кирпичная стена, не позво-лявшая ее душе отправиться в Вечные сады, где, может быть, теперь прогуливался Пророк со своими ближайшими друзьями, беседуя о тщетности земной жизни...
Но ее время еще не пришло, - мазь оказала свое действие, и хищная тварь, громко облизнувшись, отправилась вслед за остальными, а Оди Ри, почувствовав слабость, в из-неможении села на холодные камни. Как хотелось бы ей теперь оказаться в родном аше-ме, где по вечерам так уютно горит в камине огонь, и хочется думать о чем-то приятном и несбыточном!
Но свора ушла, а значит, ей следовало двигаться дальше. Оди Ри прислушалась: теперь она явственно услыхала, как где-то недалеко от нее хрустнули под чьими-то нога-ми камни, и ее, только что успокоившиеся нервы, вновь напружинились до предела. Она прижалась спиной к стене, - своей единственной защите, и, выставив нож, стала вгляды-ваться в сумрак окружавшей ее пустоты.
"Выскочить наружу и бежать!" - мелькнула мысль, но свора могла еще быть где-то рядом, и тогда это будет равносильно самоубийству..., а ей сейчас так хотелось жить! "А ведь еще каких-нибудь три месяца назад, когда она свалилась в бреду от сильной просту-ды, ей было совсем не страшно умирать..." - Оди Ри помнила, как успокаивала она тогда мать, тихо плакавшую над ее кроватью долгими ночами. "Да, тогда ей было совсем не страшно, а теперь - нет, - теперь ей очень хотелось жить, так что даже встреча с Пророком в Вечном саду не могла помирить ее с той ужасной мыслью, что она вскоре просто пере-станет существовать.
"А может, все-таки, свора уже ушла?" - подумала Оди Ри, и в этот момент из мрака темноты появилось ужасное, темное лицо. Оди Ри не успела еще понять, что именно в этом лице ей показалось ужасным, но она точно знала, что такое лицо может нести ей лишь зло, а потому выставила вперед руку с ножом, и, согнув ноги в коленях, приготови-лась к схватке.
До этого момента она никогда не боролась за свою жизнь, хотя смерть уже не раз бродила вокруг нее кругами. Но во всех этих случаях ей приходилось вступать в борьбу с собственными болезнями, а не пытаться вспороть живот настоящему, живому человеку..., тем не менее, нож ее твердо лежал в руке, а страх придавал силу.
В разрушенных войной городах, обитали настоящие изгои, - люди, некогда имев-шие семью, работу и престижную профессию, а потом опустившиеся до состояния живот-ного, готовые на все ради куска, пахнущего на костре мяса. Те самые, некогда сытые, оде-тые и "обласканные" цивилизацией люди, оказались здесь на самом дне человеческого бытия после того, как по жизни их проехали тяжелые гусеницы войны...
Стоявший теперь перед Оди Ри мужчина был одним из них. Его свалявшиеся, длинные волосы спадали на лицо тонкими, жирными прядями. В темных, налитых нена-вистью глазах, были животные желания: еды, питья и совокупления..., и все-таки, это был человек, и в глазах его еще не окончательно погасла искра разума. Однако вся его поза, и особенно зажатая в костлявой, но крепкой руке дубина, не оставляли для Оди Ри никаких надежд на мирный исход этой встречи, и она приготовилась к бою. Ее решительно на-строенный противник, первым бросился на нее, но девушка уклонилась от удара толстой, покрытой острыми сучками палки, отскочив в сторону. Сделав это, она едва не подверну-ла ногу, и от одной мысли об этом на лбу ее проступил пот. Но во время боя жизнь воина не принадлежит ему, - в это время им управляют другие, неведомые ни для кого силы, и эти силы "отвели" теперь голову девушки от смертоносной дубины.
Сохранив равновесие, Оди Ри не утратила хладнокровия и не побежала, боясь, что там, в темноте, мог прятаться сообщник ее врага. Наверное, это спасло ее от тяжелой трав-мы или коварного капкана, после попадания в который никакие лечебные травы не могли уберечь раны от нагноения. Придя в себя от первого испуга, она встала напротив своего врага, не выпустив из рук оружия.
Обозленное неудачей, человекоподобное существо издало негромкое рычание, и вновь двинулось на девушку. Но тут Оди Ри заметила, что правая нога его была перемота-на тряпкой, через которую проступила кровь. Переложив нож в левую руку, она подобра-ла с земли довольно увесистый камень и метко запустила его в поврежденную ногу своего врага, отчего существо завыло, схватившись за больное место. Понимая, что другого тако-го случая у нее не будет, Оди Ри подскочила и нанесла своему противнику удар ножом в бок. В глазах существа появилось выражение боли, и то чувство, с каким все живое пони-мает свой неотвратимый конец...
Но Оди Ри не стала смотреть ему в глаза; в два прыжка она преодолела оконный проем, и, оглядевшись, побежала прочь. Завидевшая ее стая собак, погналась за ней, но, почуяв запах свежей крови, ринулась к более легкой жертве, и Оди Ри успела услышать позади себя предсмертный крик ее недавнего противника. Крик этот был страшен, и Оди Ри подумала, что жестокий мир может в любой миг оборвать жизнь живого существа, то-го, что само только что пыталось это сделать. В этой мысли для нее не было ничего ново-го, но она заметила еще со времени своей болезни, что думая о чем-то, намного легче пе-реносить то, что происходит с тобой в этом ужасном мире.
Когда за остовами домов показались трубы завода, Оди Ри едва не закричала от ра-дости. Все пережитые ею страхи напрочь уничтожили мысль о том, что Ратибора сейчас могло и не быть там. В самом деле: он мог отправиться проводником с каким-нибудь от-рядом сопротивления; его могла нанять одна из здешних банд для поиска спрятанных складов или оставшихся со времен войны тайных продуктовых баз. "Да, он мог быть те-перь где угодно, и только лишь Пророку это могло быть известно..." Но подходя к высо-ким железным воротам, Оди Ри отчего-то была совершенно уверена, что он был там, и эта уверенность наполняла ее сердце спокойствием и необычайной верой в успех.
Убедившись, что вокруг никого не было, Оди Ри перебежала широкую улицу. При этом она благоразумно пригибалась к земле, прячась за кучами мусора, грудами камней и ржавыми коробками автомобилей, - и вскоре оказалась возле больших железных ворот. Они были не заперты; да и глупо было бы запирать их здесь, в царстве дикости и насилия, ведь после этого пришлось бы оборонять всю эту территорию от непрошеных гостей. По-тянув за створку, она скользнула внутрь, моля Пророка о великой милости: не отбирать у нее ту надежду, что Он вселил в нее, и которая теперь, благодаря Ему, пребывала в ее ду-ше.
Несмотря на свою необразованность, Оди Ри знала, что завод это такое место, где когда-то до войны с помощью одних машин люди делали другие. Она с трудом представ-ляла себе прок от такого количества машин - этих бездушных, некрасивых громадин, ско-рее способных уничтожать, нежели приносить пользу, - но сейчас все это вовсе неважно. Сейчас ей нужно было отыскать Ратибора и сделать это как можно быстрее.
Никто не мог подсказать ей, что делать дальше, потому что никто из ее ашема ни-когда не бывал здесь. Но от ворот шла лишь одна дорога, упиравшаяся в широкую дере-вянную дверь, а справа и слева была лишь кирпичная стена, на удивление хорошо сохра-нившаяся: почти без пробоин и проломов. Все ее существо сейчас противилось тому, что-бы выйти на эту открытую местность, предоставив себя на обозрение всем, обитавшим здесь силам зла. Но жизнь не оставляла ей иного выхода, и наступавший рассвет поторап-ливал ее занимавшейся на небе зарей. Она решительным шагом направилась прямо к две-ри, не забывая, однако смотреть под ноги, поскольку именно в таких местах, как ей рас-сказывали, бывало раскидано множество мин-ловушек.
Пройдя, разделявшие ее с дверью несколько десятков метров, она открыла ее, и вошла в небольшое помещение, в котором стоял резкий запах крыс и чего-то недавно сгнившего. Несколько развешенных по стенам плакатов военного времени напоминали, уже не существовавшим людям о необходимости укрыться в бомбоубежище; и хотя Оди Ри не понимала ни одного написанного на них слова, она без труда догадалась об этом по простому и наглядному изображению женщины, ведущей за руки двоих детей..., а над ними уже распростер свои крылья боевой самолет Марса, устремленный за их беззащит-ными жизнями...
По другую сторону этого помещения, имелись несколько окон, через которые от-крывался вид на заводские корпуса - напомнившие девушке стройные ряды бараков их ашема, - что были такими же серыми и однообразными. Тут тоже все было тихо. Впечат-ление было такое, что это провонявшееся крысами место желало убедить Оди Ри в том, что ей тут совершенно нечего бояться, и что все ее волнения остались позади. Но это было не так, и вскоре до слуха девушки дошел быстро нарастающий шум моторов.
"Мотор не может быть неопасным, он слишком силен, чтобы встать на сторону че-ловека!" - Оди Ри знала это еще с тех пор, как ее маленькая сестра попала под колеса про-езжавшей мимо их ашема машины. Поэтому теперь ей следовало спасаться. Оценив отде-лявшее ее от корпусов расстояние, Оди Ри поняла, что при всей ее врожденной ловкости она не успеет преодолеть его, если те, что едут на машине - зайдут сюда. В это время мо-тор затих, что могло означать лишь то, что ее худшие опасения подтвердились.
"Почему мне так не везет!" - в отчаянии думала Оди Ри, с трудом втискиваясь в уз-кое пространство между кирпичной кладкой и уцелевшей стеновой панелью. Ее пальцы, вмиг исцарапанные в кровь, скребли по шершавой стене, втягивая легкое и гибкое тело в узкий стенной проем.
Оди Ри всегда считала себя неудачницей. Ей рассказывали, что когда она родилась, и родные понесли ее к брахману для духовной инициации, - в их секторе происходила чи-стка, и над ними весь день кружили вертолеты и кругом слышались автоматные очереди. "Разве мог Пророк увидать ее появление на свет, в этом аду грохота и дыма? Конечно, нет, потому и не может Он уберечь ее от напастей, даже видя то, ради какой цели она на них пошла!"
Когда она еще думала, предпринимать ли последние усилия для того, чтобы втя-нуть торчащие снаружи ноги, - заскрипели ворота, и послышались громкие голоса уве-ренных в своей силе людей. Так разговаривать в Мертвом городе могли лишь те, для кого человеческая жизнь не представляла никакой ценности, то есть свободнорожденные. Вскоре голоса их стали слышнее, и Оди Ри различила, что речь их была вся пересыпана грязными ругательствами, которые лишь они и могли употреблять, поскольку никогда не выполняли Его заповедей. Голосов было несколько, "да и кто бы рискнул появиться в та-ком месте в одиночку! Для этого нужно было быть либо великим воином, либо... такой ненормальной, как она"! С собой свободнорожденные тащили что-то тяжелое, похожее на мешок, наверное, поэтому, говорили они с трудом, тяжело дыша.
Голоса все приближались, и Оди Ри еще сильней поджала ноги, испугавшись, что ее выдадут, измазанные грязью подошвы. Наконец, открылась дверь, и один из голосов произнес:
- Ставь. Развязывай! - голос этот был полон повелительных ноток, и, наверное, принад-лежал человеку грубому, невежественному и решительному.
- Ну что, - будешь говорить? Где ты запрятал продукты? - спросил вскоре все тот же го-лос, и Оди Ри услыхала звук от удара. Потом послышался еще удар, и еще..., удары были сильные и жесткие; так умело могли бить лишь свободнорожденные, - настоящие мастера по уничтожению себе подобных.
- Я ничего вам не скажу, потому что иначе моя семья умрет с голоду, - послышался, нако-нец, голос несчастного.
- Ну и что? Мы все когда-нибудь умрем! Что с того, что с твоей семьей это случится не-много раньше? - сказал все тот же грубый голос, и над этой шуткой посмеялись осталь-ные.
- Бесполезно, Лява, - его нужно пытать! - сказал другой, и более высокие нотки его голоса были угрожающе спокойны.
- Может, отрезать ему руку? - деловито вмешался еще один, совсем молодой голос.
- Дурак! Так он истечет кровью и потеряет сознание; ты, Щека, вообще молчи; ты на фронте не был, - только "цыплят" раздевать и умеешь! Мы тут с Гирей и без тебя решим...
- Нужно его поджарить..., только осторожно! - вступил в разговор четвертый голос.
- Вот, Каленый дело говорит! - явно обрадовался тот, которого звали Лява. - Сразу видно бывалого человека! - Так что, - будешь говорить, или нет? - спросил "голос Лявы" вовсе беззлобным, и даже каким-то подобревшим тоном, но Оди Ри почувствовала, как при этом к горлу ее подкатила тошнота. - Как хочешь, - вздохнув, добавил он.
- Чего стоите, - за дело! Разжигайте костер! - приказал он, и вскоре Оди Ри услыхала треск разбиваемой двери.
"Да, свободнорожденные были способны на такое!" Как-то раз, когда она была еще девочкой, один из марсианских солдат убил ударом ножа бросившуюся на него собаку, а после этого лишь подмигнул застывшей в страхе девочке и, вытерев кровь о траву, заша-гал дальше. "Они были как боги: красивые, сильные и решительные в своей правоте и устремленности..."
Когда Оди Ри почувствовала запах дыма, ей сделалось нехорошо. Она стала призы-вать на помощь к несчастному Пророка, прося одновременно у него прощения за то, что вынуждала Его, тем самым, обратить свой взор в столь грязное место, "но ведь Он сам ко-гда-то говорил, что даже в самом грязном месте человек может оставаться человеком, а значит, Он поймет ее и не станет осуждать!" Оди Ри зажмурилась, хотя ей и так ничего не было видно; ее охватило острое чувство безысходности, будто бы это ее теперь собира-лись пытать, а не другого, совершенно неизвестного ей человека.
Оди Ри не могла бы сказать, сколько времени прошло до тех пор, пока из горла не-счастного не вырвался крик. Спазм перехватил ей горло; она чувствовала едкий дым, и, вдыхая его, понимала, что дышит теперь жженым человеческим мясом. С трудом подав-ляя позыв к рвоте, теперь она молила Его только об одном: чтобы все это поскорее закон-чилось, - ей не хотелось жить в таком мире.
Но тут внезапно раздался выстрел, и Оди Ри услыхала шум падающего тела, - боги начинали свою любимую игру по истреблению друг друга, но на этот раз, Оди Ри знала, -игра эта была угодна Ему, не пожелавшему терпеть страдания невинного человека. По-слышались крики и ругательства, и в ответ прогремело несколько автоматных очередей, но они были слишком расточительны, чтобы быть меткими. Оди Ри знала, как стреляли настоящие мастера: редко, скупо и смертельно точно.
Кто-то застонал совсем рядом с ней. Она подтянулась еще и выглянула в узкую щель, увидав лежавшего на полу человека. Лицо его еще было полно страданий, но его уже коснулась тень смерти. Лежавший рядом автомат казался чем-то ненужным, и сам умирающий взирал на него, как и на все остальное, окружавшее его, с отрешенным спо-койствием.
А сражение продолжалось; автоматные очереди звучали резко и громко, мешая Оди Ри собраться с мыслями. Ей следовало что-то делать, но она никак не могла сообра-зить - что. Голова ее вдруг стала пустой; ею овладело какое-то безразличие, но внутрен-ний голос неотступно говорил ей, что она никак не может оставаться в бездействии. Тем временем глаза раненого утратили всякий смысл, говоря о том, что душа его уже отправи-лась в долину Тени, и Оди Ри стала медленно выбираться из своего убежища.
Осторожно, ползком, она добралась до убитого, взяв у него автомат. Никогда еще она не держала в руках это страшное оружие свободнорожденных. Она знала, что Пророк запрещал насилие, но тот же Пророк всегда ставил высшей добродетелью справедливость, которая, отчего-то, очень часто требовала насилия. Это противоречие Оди Ри не с кем бы-ло теперь разрешить, а сама она даже не пыталась сделать этого. Но автомат неожиданно хорошо лег ей в руки, и она почувствовала себя, если не храброй, то, по крайней мере, способной на какие-то действия. Теперь она даже точно знала, что смогла бы, в случае не-обходимости, отнять чью-то жизнь.
Она поползла на четвереньках вдоль стены. От отстреливающихся бандитов ее от-гораживали нагроможденные кучи всякого хлама и железной арматуры. Будто бы какое-то гигантское чудовище ограждало ее своим колючим хребтом от разгулявшейся вокруг нее смерти. Она высоко задирала голову, и думала, что ей было страшно; на самом же де-ле, страшно ей сделалось лишь тогда, когда сверху на нее скатилось мертвое тело, и чья-то рука мягко легла ей на голову, будто поприветствовав ее из мира мертвых. Оди Ри вскрикнула, и только благодаря грохоту очередей осталась незамеченной. Теперь ей уже не хотелось ничего, - лишь бы только вновь оказаться дома: среди зеленой травы, в окру-жении не желавших ей смерти людей.
Но, отпрянув от покойника, она продолжала ползти дальше, совершенно не пони-мая цели такого действия. Будто бы оглушавшие ее выстрелы заводили в ней какую-то скрытую пружину, не дававшую ей покоя. Внезапно она увидала чьи-то ноги в больших военных ботинках, которые появились перед ней так неожиданно, что она резко отпряну-ла назад. В следующий миг она увидала массивную фигуру бандита в прочном марсиан-ском бронежилете, и палец ее помимо ее воли нажал на курок.
Марсиане были настоящими богами войны. Оди Ри всегда пугали их решительные лица, и даже их женщины подавляли преданных своими взглядами, заставляя при встрече с ними опускать глаза. Пробить же бронежилет марсианина было также невозможно, как взывать к его милосердию, - Оди Ри знала это, а потому выстрелила по ногам возникшего перед ней противника. Он громко выругался, схватившись за ногу, - это был их главарь Лява, девушка узнала его голос, - и дуло его автомата вмиг направилось в ее сторону. Оди Ри поняла, что, сделав лишь движение, она умрет, и замерла на месте.
- Брось оружие! - приказал ей Лява, и она подчинилась.
"Да, это было глупо, пытаться победить тех, кто не выпускал из рук оружия со времен на-чала Великой войны!" - подумала Оди Ри, но тут неизвестный стрелок вновь напомнил о себе точным выстрелом, и Лява без звука рухнул на покрытый бетонной крошкой пол. Кровь пульсирующей струей выбивалась из-под ворота его камуфляжа, быстро располза-ясь широким темным пятном.
Оди Ри охватило чувство нереальности происходящего. Еще вчера она работа в по-ле, помогая братьям, и опасливо обходила встречавшихся ей охранников. А сегодня она ранила свободнорожденного - того, кто повелевает в этом мире, кто взял себе власть де-лить всех в нем на друзей и врагов. "Она сделала эту дерзость, и осталась жива..., она стала отступницей"!
Но оставался еще один; тот самый, молодой, не ведавший в своей молодости того, сколь бесценна человеческая жизнь. Он был где-то здесь, и он затих...
Оди Ри опять взяла автомат, и прислушалась. Кто-то тихо стонал в углу, но она знала, что это был другой, - тот, которого пытали, вырывая признание. Ее мозг четко за-печатлел голоса всех участников этой драмы, и теперь руководил ее действиями. Ей не хотелось убивать последнего: "молодые не должны умирать, не познав этого мира", - как говорил Пророк, заменяя Оди Ри неполученное образование. "Но она сама могла пасть от его руки, а ведь она тоже молода!" - подумала Оди Ри, устраняя, таким образом, ненуж-ные сомнения.
Город постоянно ставил ее в новые условия, для которых Его проповеди не могли дать ей сколько-нибудь дельный совет. Проклятый Город самим своим существованием попирал Его законы, и это было еще ужаснее, чем смрад его улиц.
"Ну, где же ты?" Оди Ри не отважилась подняться; она так и ползла по полу, держа наготове автомат. Вскоре она увидала лежавшего на полу связанного человека. Штанина на его ноге была разрезана; там виднелось обожженное мясо. Еще недавно Оди Ри испу-гало бы такое, теперь же она не обратила на это внимания. Город сделал свое дело, - он и ее уже сделал бесчувственной к чужой боли.
- Там..., он там..., - прочитала она по губам пленного, который указывал ей, где спрятался последний из его мучителей. Ей нужно было решаться. Она опять не могла бы сказать, почему ей нельзя было бы просто убежать отсюда, - она просто знала это, так же твердо, словно это были Его слова. Оди Ри проползла мимо обессилевшего пленника, и осмотрелась.
Третий напал на нее внезапно. Видимо, у него закончились патроны, потому что какая-то тень метнулась на нее из темноты помещения, и только лишь инстинкт самосо-хранения заставил девушку в последний момент отпрянуть в сторону. Перед глазами ее мелькнул нож; так близко, что у нее даже не было времени испугаться. Она лишь успела ударить по нападавшему прикладом, попав ему по руке. Увидав искаженное злостью, со-всем еще молодое лицо, она подумала о том, что вот так может выглядеть смерть..., но тут нападавший замер, и рухнул на пол.
Глава II
Оди Ри
- Это еще что такое? - услыхала она такой знакомый голос, что на глазах ее высту-пили слезы. "Да, это был он, Ратибор - защитник преданных!" Слезы мешали ей разгля-деть его, она видела лишь высокую фигуру, казалось, заслонившую от нее небо..., и улы-балась, как ребенок, увидавший идущую к нему мать.
- Ты кто - чудо? - повторил он, наклоняясь над девушкой.
- Я Оди Ри из ашема Сосновый бор...
- И с каких это пор город стал местом для детских прогулок? - не скрывая усмешки, спро-сил он, подавая ей руку.
- Я уже не ребенок..., мне дали взрослое имя, - поднимаясь, сказала Оди Ри, даже не оби-девшись, так велика была ее радость. - Я пришла к вам, мне очень нужна ваша помощь! - сказала, она, но Ратибор уже не слышал ее, занявшись обгорелым пленником.
- Терпи! - сказал он, вытащив бинт и накладывая ему повязку быстрыми, умелыми дви-жениями. - Сейчас я просто перебинтую, а потом смажу мазью из марсианского медпаке-та, - через два дня будешь как новенький!
- А ты что сидишь? - повернулся он к девушке, - пойди, посмотри там..., если кто остался жив - добей!
- Как это? - Оди Ри непонимающе смотрела на своего кумира.
- Очень просто, - вот так! - он сделал настолько натуральное движение вокруг шеи, что Оди Ри сделалось не по себе. - Давай, давай! - сказал он, вытаскивая из ножен ужасных размеров нож, и протягивая ей. Оди Ри хотела возразить, но он уже отвернулся от нее, вновь занявшись перевязкой, так что девушке оставалось лишь повиноваться. Чувствуя себя, как во сне, она пошла исполнять его приказ. Но видевший, сколько страданий уже пришлось на ее долю в этот день, Пророк был милостив к ней, и среди бандитов не оказа-лось никого живых. Благодаря Его за это, девушка вернулась к Ратибору, который к тому времени уже окончил перевязку, и теперь помогал пленнику подняться. Оди Ри, не отры-ваясь, смотрела на него.
Он не изменился, выглядев совсем также, каким она видела его в последний раз полгода назад, когда он впервые появился в их ашеме, чтобы обменять одежду на сыр и молоко. Тогда он был тоже высоким и сильным, причем сила эта таилась во взгляде его карих глаз. Хотя Оди Ри и была еще совсем юной, но она уже знала этот особый тип силы, что не зависит от мускулов, а каким-то непостижимым образом наполняет душу человека, выделяя его среди остальных. Когда Ратибор впервые появился в их ашеме: уставший, по-крытый пылью, - она возвращалась с поля, мечтая об отдыхе, но увидав его, надолго утра-тила покой...
- За что пытали-то? - обратился, наконец, Ратибор к пленнику таким спокойным тоном, словно речь шла о каком-то простом бытовом вопросе.
- Хотели забрать мой склад с продуктами, - кривясь от боли, произнес бывший пленник.
- Понятно. На фронте был?
- А как же! Особая ставропольская бригада! - ответил тот, и в глазах его, заслоняя на ка-кое-то время боль, мелькнула гордость, - Сержант Нестеров, командир разведвзвода.
- А звать как?
- Иван.
- Как же, слыхал я о вашей "особой"! Здорово вы марсианам в двадцать восьмом дали! Говорят, похоронные команды там целую неделю работали...
- Да, было дело! - Иван оживился, и Оди Ри даже показалось, что на щеках его появился румянец. - А тебя как звать?
- Это Ратибор! - ответила за него Оди Ри, не понимая, как кто-то мог не знать имени ее кумира.
- Ты смотри, девка, - влюбилась, что ли? - спросил Иван, попав в самую точку. Он попы-тался улыбнуться, но боль в обожженной ноге позволила ему лишь неестественно скри-вить губы.
- Ладно, пойдем, мне еще рану тебе обрабатывать! - недовольно сказал Ратибор, к радости ужасно смутившейся девушки.
- Помоги! - сказал он тоном, которому нельзя было не подчиниться, и Оди Ри встала по другую сторону от Ивана.
Как впоследствии узнала Оди Ри, Иван был фермером, приписанным к одному из сельскохозяйственных секторов российских владений Марса. Когда-то давно он воевал за Землю, но после тяжелого ранения оставил это занятие, уйдя, как и многие другие, в ок-купированные области для того, чтобы заняться земледелием. Администрация Марса да-вала ему все необходимое в обмен на собираемое им и его женой зерно, и вскоре он окон-чательно смирился со своим новым положением. Где-то еще полыхала война, но он уже не участвовал в ней, а растил ребенка и заботился об урожае. Постепенно горечь пораже-ния вовсе оставила его, ставшего вполне прилежным колонистом. Как поняла Оди Ри, Ра-тибор не осуждал его. Видимо, прожитые годы заставили его осознать то, что сила об-стоятельств часто одерживает верх над порывами души человека и его велениями его сердца. Но все это было уже потом, в ее новой, внезапно наступившей жизни, а пока она с трудом тащила здоровяка-сержанта, мечтая лишь о том, чтобы поскорее добраться до на-значенного места.
Они долго шли по коридорам цехов, и Оди Ри часто спотыкалась о разбросанный повсюду хлам; Иван хоть и старался как можно меньше опираться на нее, сильно ослабел, и его рука все сильнее тянула девушку вниз. Но она терпела, ни в коем случае не желая показать, что ей тяжело. Автомат, с которым она, отчего-то не хотела расстаться, висел на плече неимоверным грузом, все тяжелея и тяжелея, словно набираемые за долгую жизнь, не знавшим Его заповедей человеком, страшные грехи.
Ратибор хорошо ориентировался в хитросплетениях здешних коридоров; это было неудивительно, поскольку, как знала девушка, здесь была одна из его "лежек". Часто на их пути попадались ловушки, поставленные, по-видимому, им самим. И тогда Оди Ри приходилось задирать ноги, перешагивая через какие-то, невидимые для нее растяжки, или сгибаться, чуть ли не в две погибели. Получалось это у нее плохо. Даже с трудом пе-редвигавшийся Иван проделывал это куда ловчее, и она всякий раз вызывала раздражение Ратибора, называвшего ее то "слоном", то "медведем". Смысл этих слов был совершенно незнаком девушке, и она думала, что это были какие-то сказочные русские великаны с ог-ромными, неповоротливыми, как у нее, ногами.
Наконец, они пришли; "лежка" Ратибора находилась в большом цеху, с высокими потолками и плотно заложенными проемами окон. Сквозь щели в них пробивался свет, и Оди Ри вскоре даже начала различать окружавшие ее предметы, наполнявшие это мрачное жилище даже некоторым подобием уюта.
Здесь была широкая кровать, застеленная несколькими матрацами, - дырявыми, но не грязными и вполне приличными. Рядом с ней стояло три стула, на которых вперемешку лежали всякие незнакомые Оди Ри предметы мужского обихода, поскольку всю свою жизнь она прожила с матерью и сестрами. Рядом с кроватью стоял большой довоенный станок со множеством рычагов и переключателей, на котором было разложено всяческое оружие: ножи, пистолеты, винтовки, и даже несколько увесистых гранат. Дальше лежали еще какие-то вещи, но свет туда не доходил, и девушка не могла их разглядеть.
Впрочем, даже если бы она и захотела сделать это, Ратибор бы этого ей не позво-лил, потому что Оди Ри вскоре была отправлена им на "кухню" - так он назвал оборудо-ванный "керосинкой" уголок, где на небольшом пластиковом столике стояла плохо вы-мытая посуда, две кружки и несколько ложек.
- Да, это моя кухня! - повторил он, видя удивление в глазах девушки. - Я, видишь ли, никого к себе не звал, а для меня здесь всего хватает! - И не вздумай мыть котел, по-тому что вода последняя, а идти за ней к реке безопасно только ночью! - добавил он, ко-гда девушка, глядя на грязные разводы, уже решила этим заняться.
А потом она с удовольствием ела суп, время от времени стукаясь с Ратибором сво-ей кружкой, в которой была налита та самая, ужасная вода, называемая спиртом, что мог-ли пить только русские свободнорожденные. Ратибор пил ее большими глотками, жму-рился, и щеки его розовели. Отказавшийся от еды Иван, тоже выпил этой страшной воды, которая, как было известно Оди Ри, обладала волшебным действием. Лицо его порозове-ло, и он уже не стонал. А спустя еще какое-то время, он уже поблагодарил Ратибора за прекрасную мазь и даже попытался уснуть, упав на длинную, жесткую лавку.
Сам же Ратибор продолжал пить. Оди Ри ждала, что он, наконец, спросит, отчего она оказалась здесь - в месте, наводящем на преданных ужас, но он молчал, замечая ее присутствие лишь тогда, когда ему нужно было опять стукнуться с ней кружкой. Голова ее закружилась после первых нескольких глотков, поэтому девушка больше не притрону-лась к этому ужасному напитку, но она всякий раз добросовестно стукалась с Ратибором, будто совершала некий священный ритуал.
Но что-то было не так. Всякий раз, когда она видела Ратибора в ашеме, он всегда приветливо разговаривал с селянами, и даже смеялся, - задорно, совсем как юноша. Те-перь же им овладело какое-то угрюмое настроение. Пока не захмелевший еще Иван, гово-рил с ним, он был разговорчив и даже смеялся. Когда же хмель притупил его боль, и он решил уснуть, на лицо Ратибора спустилась такая туча, что девушка даже не знала, как с ним заговорить..., а сделать это ей было нужно, во что бы то ни стало. Прекратив пить, он закурил, как заметила девушка, дорогую марсианскую сигарету, и посмотрел на нее, ви-димо, ожидая объяснений.
Сейчас Оди Ри ненавидела себя! Она представила себя со стороны: маленькую, ху-денькую, с тощими, выпирающими ключицами и не оформившейся до сих пор грудью на-против этого мужчины, просто созданного для того, чтобы приводить в смятение молодых женщин. "И как он не понимает, что ему нельзя вот так смотреть на меня; что его взгляд, пусть даже рассеянный и невнимательный, может нарушить мысли даже настоящей кра-савицы, а не то, что такого воробья, как я!" - думала она. Злясь на Ратибора, и одновре-менно восторгаясь им, она была не в силах уступить, идущему из глубины ее женской души желанию.
Она уже хотела рассказать ему обо всем, подумав, что теперь для этого настало время, но тут, докурив, Ратибор затушил окурок, и, усевшись в кресло, закрыл глаза.
- Смотри, хоть ты не засни, - а то проснемся уже на том свете, - сказал он, зевнув, и вскоре она услышала его ровное дыхание, - он спал!
Все это произошло так быстро, что она даже не успела ничего сообразить. Пони-мая, что не сможет его разбудить, Оди Ри решила терпеливо дожидаться пробуждения своего кумира. Боясь заснуть, она встала, и начала ходить взад-вперед по грязным плитам цеха, говоря про себя веселую считалочку, с которой совсем недавно еще она играла в прятки в своем недалеком детстве. Большая, мясистая крыса зорко следила за ней из-за угла цеха, сверкая своими глазками, словно осуждая неразумную девчонку за то, что она до сих пор не рассказала причины своего опасного путешествия.
- Сейчас он проснется, и я все расскажу! - не выдержав ее испытующего взгляда, сказала Оди Ри. Она бросила ей кусочек хлеба, который крыса схватила, и вмиг растворилась в темноте, а сама продолжила свое хождение, подобно прилежному часовому.
- Ну, и как ты здесь оказалась? - спросил, наконец, ее Ратибор. Проснулся он также внезапно, как и засыпал, и теперь сидел все в той же позе, глядя на Оди Ри, которая от не-ожиданности даже растерялась. Сколько раз, идя сюда, она представляла себе, как станет рассказывать ему о случившемся в их ашеме несчастье, а он, убедившись в ее искренно-сти, тут же согласится ей помочь..., но сейчас от этой уверенности, вдруг, не осталось и следа. Смотревший теперь на нее Ратибор был совсем другим: настоящим, живым, уве-ренным в себе и совершенно ни в чем не нуждающимся; в общем - вовсе не таким, каким знала его Оди Ри, да и остальные преданные.
Реальность часто поражает нас своим явным несходством с создаваемыми ею об-разами, и в этом нет ее вины; скорее, в этом вина человека, создающего себе на каждом шагу пророков, кумиров и демонов в таком количестве, с которым не справился бы ни один из обитаемых миров.
А за окнами, уже наступил день, и сквозь незакрытые щели в полутьму цеха проби-вались лучи света, словно дразнившие девушку своими неоправданными надеждами.
- Я пришла..., меня попросили, - начала она, но вдруг испугалась, что сейчас Рати-бор попросту выгонит ее, и поэтому выпалила все сразу. - В нашем ашеме хотят взять на-ложниц. Завтра за ними приедет машина из укрепрайона..., вся надежда только на вас! - сказав это, Оди Ри бросила отчаянный взгляд на Ратибора, готовая стерпеть любой, даже самый грубый ответ, но лицо его оставалось спокойным. Он лишь покачал головой и ус-мехнулся.
- Это что-то новое..., насколько я знаю, раньше они никогда не позволяли себе такого с преданными!
- Этот год был неурожайным..., нам не хватает продуктов..., а господин лейтенант пред-ложил за это выдавать дополнительные пайки на каждого ребенка для всего ашема. Де-вушкам пришлось согласиться, но я знаю, что они не смогут с этим смириться! Вся наде-жда только на вас..., - она опять повторила эту фразу, будто бы это была молитва Проро-ку. На глаза ее навернулись слезы; "теперь точно выгонит", - подумала она, и от осозна-ния безысходности и непоправимости своего положения ей вдруг сделалось легче.
- Я ничего не понял, - что она хочет? - послышался голос Ивана. Действие спирта окончилось, и его опять начали мучить боли в ноге. Изможденный и бледный, он удив-ленно переводил взгляд с Ратибора на девушку.
- Ты что, хочешь, чтобы он один напал на марсиан?
Оди Ри молча кивнула.
- Она не в своем уме..., девочке сегодня досталось...
- Она, как раз, в своем уме; ненормальный здесь я..., - сказал Ратибор, наливая себе еще из потемневшей солдатской фляжки. - Ты, может быть, поешь еще, - вон, кости и вправду торчат..., - сказал он девушке таким тоном, каким говорят взрослые, желая отвлечь ребен-ка от овладевшей им вдруг, совершенно безумной идеи. Но эта, весьма обидная для де-вушки фраза, сейчас осталась незамеченной; напротив, она означала, что ее, по крайней мере, не собираются выставлять вон, а значит, не все еще было потеряно. Благоразумно решив пока не нагнетать страсти, она, следуя наставлению Ратибора, откусила большой кусок бутерброда, и стала старательно жевать его, имея собой вид самой покорности.
Ратибор выпил (Иван на этот раз отказался): быстро, привычно, как могли пить лишь свободнорожденные, вобравшие в себя могучую силу этих необъятных земель.
- Она в своем уме, сержант, и она хочет, чтобы я помешал марсианам забрать наложниц. Ну, а если они станут против этого возражать, то мне, видимо, следует просто убить их всех, к чертям, - ведь так?
Оди Ри не сразу поняла, что он шутит. Свободнорожденные имели острое чувство юмора, за которым редко когда могли угнаться преданные. Когда же она поняла это, Иван уже хохотал, позабыв о своей боли.
- Зачем вы так? - воскликнула, не ожидавшая такого поворота девушка, - ведь вы уже столько раз заступались за нас, поэтому мы подумали...
- Да, верно, - то ли отвечая Оди Ри, то ли обращаясь к Ивану, сказал Ратибор. - Время от времени я оказывался в такой ситуации, что мне приходилось вмешиваться, правда, тогда мне не нужно было атаковать целый взвод марсиан!
- Ну, уж, взвода-то там не будет! - сказал вдруг Иван, и Ратибор удивленно посмотрел на него.
- Конечно, не будет! - обрадовалась столь неожиданной помощи Оди Ри, - ведь они, всего лишь слабые девушки!
- Всего лишь слабые девушки, - недовольно проговорил Ратибор, - а ваши мужчины не пробовали добыть себе больше еды иными способами? Например, ограбив колонну с мар-сианским продовольствием, как это делают русские партизаны. Нет, конечно, - ведь это не позволяют ваши "заповеди"!
Оди Ри молчала. Конечно, Ратибор теперь говорил богохульные вещи, но она пом-нила, как однажды, после его "разговора", сержант Лорен оставил в покое ее несовершен-нолетнюю сестру, а еще раньше - спас от неминуемой смерти старика Кара, достав столь необходимое ему лекарство. "Да, он мог все это говорить по праву силы, той самой, вели-кодушной силы, что способна изменять мир, и не ей было осуждать его"!
Улыбка исчезла с лица Ивана. Он и сам, уже несколько лет смотрел на марсиан как на безраздельных хозяев своей земли, не смея спорить с новыми властями. Такой ценой было куплено его спокойствие и домашний уют. Затронутая тема была неприятна ему, по-скольку косвенно напоминала о его предательстве. Новая, "фермерская жизнь" научила его не думать об этом, но теперь, накопившаяся горечь, неумолимо поднималась со дна его души, завладевая его отважной натурой.
- Налей-ка мне еще, а то что-то опять жжет, - попросил он, кряхтя поднимаясь с кровати, и подсаживаясь к столику.
Повертев в руке кружку, и, как бы, вспоминая что-то, совсем некстати всплывшее в его памяти, он сказал:
- Давай-ка за нашу двенадцатую стрелковую, что лежит теперь где-то под Лабинском!
- Что, сильно побили?
Иван кивнул:
- Я тогда уже не воевал, - работал на своей ферме..., а тут повстречал однополчанина: слу-чайно, - он на рынке овощами торговал..., - Иван вздохнул, - он-то и рассказал мне, как наши там под гусеницами полегли..., почти все...
Он выпил; большими, тяжелыми глотками, словно в кружке его была та самая кровь, что пролилась тогда, где-то под неизвестным Оди Ри Лабинском.
- А ты воевал?
- Я и теперь воюю..., - сдержанно ответил Ратибор.
Иван понимающе кивнул. Не все, повстречавшиеся на своем пути с войной, спешили рас-сказать о ней, даже после доброго солдатского спирта. Слишком уж тяжелы были те вос-поминания, лежавшие на душе неподъемным, давящим грузом.
"Наверное, и вправду, эти люди вовсе не должны нам помогать!" - подумала Оди Ри, - "они достаточно пережили для того, чтобы никто не мог упрекнуть их в трусости, но неужели ее подружки так не найдут для себя защиту!"
- Эй, ты что? - воскликнул Иван, заметив, что девушка заплакала. - Успокойся, ди-те!
- Я не дите, мне уже семнадцать!
- Конечно, конечно, не дите! - сказал Иван, погладив ее по голове. - Слушай, а давай, и вправду покажем этим марсианам! Девчонка-то, небось, страху натерпелась, пока сюда пришла! Да?
Оди Ри закивала.
- Ну, вот - видишь! Оружие-то у тебя есть, наверное?
- Ты чего! Надоела жизнь примерного фермера, или просто спирт в голову ударил?
- Надоела! - резко повернувшись к Ратибору, ответил Иван, и лицо его впервые отпугнуло Оди Ри, проступившими на нем жестокими чертами. - Я, между прочим, снайпер от бо-га..., меня в Ставрополье знаешь, как прозвали? - он усмехнулся, - Архангел! Говорили, что марсианские офицеры даже начали переодеваться в солдатскую форму, - так им не хо-телось, чтобы я отправлял их на небеса..., можно твои трофейные закурить?
Ратибор кивнул; не сводивщая с него глаз Оди Ри пыталась определить по выраже-нию его лица, насколько серьезно он воспринимал слова Ивана, но у нее это не получа-лось. Лицо его хранило спокойствие; это было лицо мужчины, уверенного в том, что в данный момент ничто не может заставить его бросится на безрассудства. Оди Ри еще пло-хо знала мужчин, но это подсказывало ей женское чутье, то самое, которое так редко ошибается.
- Да! Повоевали мы тогда с нашей двенадцатой стрелковой! - вздохнув, сказал Иван, выпустив в сторону Оди Ри струю нестерпимо гадкого дыма. - А потом - все, до-мой, - кормить семью!
- Что поделать! - понимающе сказал Ратибор.
- А я не хочу! Вот где она у меня такая жизнь! - вдруг закричал он, проведя рукой по гор-лу. - Приходит ко мне чинуша из департамента продовольствия, а я перед ним отчитыва-юсь: так мол, и так, собрал столько-то картофеля, столько-то свеклы..., а он смотрит на меня, как на последнюю мразь, и думает: захочу - оставлю тебе продуктов на зиму, а не захочу - будешь кору с деревьев жрать! И, знаешь, так захочется схватить этого перерост-ка за шею и, р-раз! - Иван сделал резкое, и такое натуральное движение руками и тулови-щем, что Оди Ри показалось, что она слышит хруст ломаемых позвонков.
- А как же семья? - спросил Ратибор, и Иван замолчал.
Нахмурившись, он какое-то время смотрел прямо перед собой, и Оди Ри почувст-вовала, что именно теперь все и решалось.
- Слушай, а может, правда..., мы же чуть-чуть постреляем, самую малость..., а? Давай! - Иван заметно захмелел. Пепел его сигареты упал прямо в его тарелку, рассыпавшись на куске тушеного мяса как на вершине горы.
- Давай-ка, ты лучше еще поспи, а то глаза у тебя красные как у быка. Я что, зря на тебя столько мази израсходовал! Да за один такой тюбик на рынке последний кусок хлеба от-дадут!
- А ведь, правда, - уже не так жжет! - с трудом выговаривая слова от накопившейся уста-лости, сказал Иван. - Вот и правильно, - поспим! А потом немного пос-тре-ля-ем: бах - и готово, бах - и готово! - Не трогай меня! - попытался отстранить он поднимавшего его Ратибора, но тот был оставался трезвым, и Ивану было нелегко вырваться из его рук.
- Бах - и в голову! Бах - и в глаз! - продолжал выкрикивать Иван, уже со злостью, будто показывая, что дух его труднее сломить, чем разомлевшее от спирта тело. Но как только матерый снайпер занял горизонтальное положение, крики его затихли, перейдя сначала в негромкое бормотание, а затем в храп.
- Ты чего улыбаешься? - спросил Ратибор.
- Я не улыбаюсь..., - спохватилась Оди Ри, стараясь вернуть своему лицу прошлое, пе-чальное выражение.
- Вот и правильно; я пока ничего не решил. Один я на такое дело не пойду, а этот бравый снайпер, когда проспится, - вспомнит о своем участке земли и любимой жене, - и все! Что головой мотаешь, - уж я-то людей знаю! Ладно, хватит отдыхать; идем таскать трупы. Мне тут мертвяки не нужны...
- Пойдем! - радостно подскочила Оди Ри, как будто ее звали на любовное свидание.
"Нет, не за что меня любить Пророку, - распутная я девка!" - думала Оди Ри, бес-покойно ворочаясь, на жесткой лежанке, уже успевшей отдавить ей бока. "Устала ведь, как собака, а мысли все об одном!" Она приподнялась на локтях, оглядев стоявший в по-лумраке цех. Огромные, мертвые станки стояли пугающе спокойно и неподвижно, но Оди Ри казалось, что они просто притворились, а сами только ждут подходящего момента, чтобы взвыть своими моторами, заклацать поршнями и задвижками, разрушив царящую здесь тишину.
Она посмотрела на Ивана: тот спал, постанывая во сне, и его сильная рука свеси-лась к грязному бетонному полу. Ратибора она не видела: его закрывала от нее махина станка с множеством переплетенных щупалец-проводов. В оконные щели уже не проби-вался солнечный свет, - вечерело. Полный ужасов город погружался в кокон наступавшей темноты, открывавшей двери для обитавших в нем сил Зла...
Оди Ри никак не могла заснуть. Быстро сгустившаяся темнота исторгла из своих недр луну, и ее серебристый свет полыхнул в оконные щели, словно кровь из ран какого-то нечеловеческого существа. Теперь Оди Ри уже точно знала, что не заснет. Луна была ее погибелью: еще с детских лет смущала она ее мысли, заставляя сомневаться даже в самых непреложных истинах, что терпеливо доносили до нее на уроках учителя. И все, что днем казалось ей простым и понятным, - ночью, в ее свете, начинало терять свои очертания, пе-реливаясь недобрыми оттенками и полутонами предательских сомнений...
А непрошеная гостья светила ярко, открыто и бесстыдно! Так светила она некогда доисторическим людям, и отважным греческим воинам, так путала она мысли, приводя в смущение самых фанатичных христиан..., так вдохновляла художников эпохи Возрожде-ния..., теперь же она светила сюда, в окно заброшенного людьми завода - маленького ос-колка разрушенной цивилизации..., и в этом было ее вековое право!
Пролежав еще, и чувствуя, что силы ее уже на исходе, Оди Ри встала и тихо ступая своими мягкими ботинками, подошла к спящему Ратибору. "Что ты делаешь! - кричало ее сознание, - на тебя до сих пор не обратил внимание ни один мужчина; даже преданные не желают исполнять с тобой волю Пророка "плодиться и размножаться"!" Но свет луны де-лал свое дело, и чувства девушки уже были неприступны для пытавшегося остановить их рассудка. Она сняла с себя одежду, аккуратно, по-детски, сложив ее на стул. Когда с этим было покончено, она опять посмотрела на Ратибора и вздрогнула: он уже не спал и смот-рел на нее.
- Это что, тоже задание преданных? - шепотом спросил он, и в голосе его Оди Ри не услыхала гнева.
- Нет..., это мое желание..., - Оди Ри вздохнула. Не в силах сдвинуться с места, она так и стояла, обхватив руками грудь, потому что от волнения ей вдруг стало холодно. В позе ее была какая-то неотвратимая покорность судьбе, но глаза были другими - в них была страсть и та нерассуждающая женская сила, что единственная способна творить жизнь в обитаемых мирах.
Она оказалась прекрасной любовницей..., все запреты и предостережения Пророка против любви к свободнорожденным переплавились в ней в кипящую страсть; неожидан-ную и несвоевременную, - какой только и бывает настоящая страсть...
Как много раз она представляла себе это, какими неведомыми красками рисовала она этот долгожданный, сладкий миг, и вот он, наконец, настал. И пусть Пророк пока от-вернет от нее свой взор, потому что на это время у нее есть свой Пророк, - свободнорож-денный мужчина, сделанный из плоти и крови...
Она дышала часто и громко, но, в тоже время, ей никогда еще не дышалось так легко и свободно, и собственное тело казалось ей теперь легким, воздушным, сотканным из света солнца и радости неба...
А ночь все не кончалась, все не пускала заждавшееся своей поры утро; она - ночь, была сейчас заодно с Оди Ри, сговорившись с ней, как сговаривается тайный убийца для свершения своего ужасного дела..., и Оди Ри хотела этого; хотела с такой силой, что, не задумываясь, осталась бы здесь, среди этих мертвых станков и запахов железа, лишь бы только принадлежать ему, принадлежать всегда..., принадлежать вечно!
- Как хорошо, что я тебя нашла! - сказала она, лежа на спине, и испытывая такое блаженство, будто бы теперь под ней был мягкий ковер из душистых полевых трав.
- Конечно, хорошо, иначе ты бы теперь лежала не здесь..., такой как ты нельзя бывать од-ной в городе.
- Да, сегодня меня могли убить, - сказала она спокойно и серьезно, - но Пророк мне по-мог...
Ратибор на это ничего не ответил. Оди Ри знала, что он не разделял ее веру, как и все свободнорожденные. И она была ему благодарна за то, что он, по крайней мере, не стал по этому поводу шутить. Сейчас ей не хотелось ничего говорить. Если бы Ратибор рассказал ей что-нибудь, она бы послушала. Ей нравился его голос; еще тогда, когда она впервые услыхала, как он разговаривал с преданными. Но Ратибор молчал, и Оди Ри не решалась его беспокоить. "Свободнорожденные, они - другие: ничего не боятся, ни в кого не верят, ни чем не дорожат..., и все-таки, в них есть нечто такое, что заставляет уважать их. Какая-то сила, какое-то пренебрежение опасностью, а может даже, своей собственной судьбой".
Оди Ри повернулась, посмотрев на профиль Ратибора. Ни один из преданных не мог иметь такой дерзкий лоб и хищный прищур глаз. Даже теперь, когда он был спокоен, и почти засыпал, в нем чувствовалась сила зверя, что никогда не даст приручить себя ни другому человеку, ни даже богу. Не удержавшись, она провела рукой по его щеке.
"Мне нет до них никакого дела!" - чуть не сказала Оди Ри, но вовремя спохватилась, по-тому что такая фраза была бы настоящим богохульством и, бесспорно, расстроила бы Пророка, даровавшему ей сегодня такое счастье. Повинуясь своему, вновь обретенному повелителю, она заставила себя усмирить чувства, хотя точно знала, что теперь уже не за-снет до самого утра. "Буду мечтать"! - подумала она, но молодость не знает бессонницы, и вскоре она уже спала, удобно улегшись на жесткой деревянной лавке.
Глава III
Ратибор
Утро было свежим, теплым и спокойным. Ратибору подумалось, что таким утром хорошо идти на работу, или совершать утреннюю пробежку, как это делали когда-то, в довоенные годы. В такое утро хотелось заняться чем угодно..., только не убивать. Он все-гда знал, что мог бы увлечься каким-нибудь мирным занятием. Он смог бы, наверное, сде-латься ученым, как его отец, а может, у него бы проснулся талант художника или писате-ля, - какая-нибудь мирная профессия обязательно бы взяла над ним верх, всецело захватив его разум и душу, заставив работать и совершенствоваться. Но жизнь распорядилась так, что с ранней юности ему пришлось заниматься войной, - никакого иного занятия он не знал, да и не мог знать.
Когда, не справившаяся с масштабной войной, экономика стран Земли рухнула, она погребла под собой все большие и малые государства, уничтожив само понятие государ-ства, как института власти. Ратибору тогда не исполнилось и двадцати, - возраст не слиш-ком большой для того, чтобы человек успел чего-то достичь в жизни, но вполне достаточ-ный для того, чтобы понять, что именно он станет делать, а чем он ни при каких обстоя-тельствах, не станет заниматься.
Молодость застала его в то время, когда разрозненные армии земных государств еще пытались противостоять марсианской агрессии, но при этом все большая часть насе-ления начинала задумываться о своем будущем и о будущем своих семей. Смертность, голод, эпидемии - все это постепенно вынуждало все большее число людей мигрировать в оккупированные районы, создавая там для армии Марса, столь необходимую им рабочую силу. Их принимали охотно, расселяя на прилегавших к укрепрайонам территориях. Там, под защитой марсианских орудий, они могли вести спокойную сельскую жизнь, разумеет-ся, при условии выполнения планов продовольственных поставок для оккупационных войск. Уже к началу десятых годов число таких поселений в России исчислялось сотнями. Эти новоявленные фермеры прилежно трудились на дарованных военной администрацией Марса участках, получая взамен одежду, медицинское обслуживание и, ставшие к тому времени столь дорогими, энергоресурсы. Конечно, жизнь их лишь отдаленно можно было назвать счастливой, но она, по крайней мере, обеспечивала им тот минимум, при котором человек мог не умереть с голоду и не окоченеть во время долгих русских зим.
Боевые действия к тому времени повсеместно утратили былой накал, по сути, пре-вратившись в позиционную войну. Исчерченные полосами укреплений фронты вели пла-номерное, и уже не столь жестокое, уничтожение живой силы и техники противника, то захватывая некоторые его участки, то откатываясь назад. Давно ушли в историю и гран-диозная битва за Москву 2099-года, и героическая осада Нью-Йорка, произошедшая в 2102-м, и многие другие, хранившиеся в памяти тех, кто еще застал эти героические дни. Но время неслось быстро, и для попавших недавно в окопы молодых бойцов все эти бит-вы были лишь красивыми мифами, в которых неуязвимые герои, не щадя своей жизни, бросались грудью на ненавистного врага... теперь все изменилось, и длившаяся вот уже несколько десятилетий Великая война все более утрачивала свой героический пафос.
Вот, что окружало юного Ратибора при его вступлении во взрослую жизнь. В об-щем-то, выбор его был невелик: либо вступить в ряды быстро слабевшей, и, к тому мо-менту, уже довольно плохо оснащенной российской армии Сопротивления, либо примк-нуть к какой-нибудь банде (коих за время Великой войны образовалось просто неимовер-ное количество), и грабить фермерские поселения, или же самому стать "рабочим конем", что станет кормить себя, свою будущую семью и оккупационную армию Марса.
Как известно, самое неблагодарное занятие это рассуждения по схеме "если бы"; и все-таки, если бы его родной город удерживала российская армия, он бы, скорее всего, стал ее солдатом. Но там уже двадцать лет стоял марсианский полк, и политые кровью баррикады на улицах давно уже были расчищены огромными "жукообразными" марсиан-скими бульдозерами. Лишь уцелевшие могилы его родителей напоминали юноше о той, ушедшей эпохе Великого сопротивления его отважного народа. Он остался один на один с окружавшей его суровой действительностью; по разрушенным улицам его города ездили марсианские бронемашины, а он, глядя на них, думал о том, что он станет есть, когда за-кончатся припасенные отцом продукты...
"Как банальна жизнь! Какие простые и, вместе с тем, неразрешимые вопросы она ставит перед человеком, заставляя его чувствовать свою полную беспомощность перед жестоким в своем равнодушии миром". И Ратибор принял решение; свое первое само-стоятельное, взрослое решение! Спустя две недели после того, как у него закончились продукты, он явился в вербовочный пункт марсиан, предложив себя в качестве добро-вольца в отряды городской милиции. Объявлениями об этом были обклеены все стены уцелевших домов в его городе, а также общественных столовых, где один раз в день каж-дый горожанин мог поесть теплую похлебку из столь любимых марсианами бобов.
Широкоплечий и узколобый капитан пощупал его мышцы, и, заставив раздеться, недоверчиво осмотрел его, изрядно похудевшее за последнее время тело, недовольно про-бормотав что-то себе под нос. Сытый, розовощекий, - он некоторое время находился в не-решительности по поводу способности Ратибора к воинской службе. Но что-то, видимо, склонило капитана в пользу юноши, и, после некоторых сомнений, он вписал-таки его имя в темно-синий бланк удостоверения, приложив к нему марсианскую печать с "ястребом", открывшую для него новую страницу жизни.
Его одели, обули в добротную марсианскую обувь, сытно накормили и отправили в построенный под Азовом укрепрайон, где находилась воинская школа. Там Ратибор про-вел несколько "незабываемых" месяцев, - марсианские "спецы" учили на совесть. С утра и до позднего вечера он бегал, прыгал, стрелял, дрался, окапывался "под неумолимый се-кундомер", ходил в атаку, перепрыгивая через разбросанные повсюду мины-ловушки, и ползал под колючей проволокой. В перерывах между этим он жадно поедал непривычно пресную, но очень питательную марсианскую еду, запивая ее неповторимым, давно забы-тым, настоящим коровьим молоком. Он вытянулся, раздался в плечах и заметно замате-рел, так что его новые товарищи уже не решались более дразнить его доходягой, справед-ливо опасаясь за свое здоровье.
Воинские навыки давались ему удивительно легко; он все схватывал с первого раза, часто вызывая похвалу инструкторов, а потом, когда успехи его стали слишком за-метны, - и их недоверие. Но Ратибор не был простаком, и вскоре научился умело скры-вать, быстро приобретаемые им навыки, понимая, что Марсу не нужны отличные солда-ты-земляне, что никогда не простят ему все, сотворенные им деяния. Поэтому ни один из его инструкторов так и не понял, что их юный ученик научился делать многие вещи даже лучше своих учителей. Как бы то ни было, из стен школы вышел уже не тот худенький юноша, а хитрый и опасный молодой воин, имевший теперь собственные виды на даль-нейшую жизнь.
За отличную учебу он вышел из школы в звании сержанта, и вскоре получил свое первое боевое задание. Командуя группой в двадцать человек, он должен был обезвре-дить, действовавшую на окраинах его родного города банду. Причем отправлявший его на это задание командир роты сказал ему со свойственной марсианам прямотой, что при его успешном выполнении, ему светят погоны старшего сержанта с разрешением проживания вне казармы..., но подобные "чудеса" не входили в планы Ратибора.
Они обложили банду по всем правилам в топких плавнях разлившейся по весне ре-ки, и на утро ему оставалось лишь замкнуть кольцо, оправдав лучшие надежды своего ко-мандира....
Ратибор навсегда запомнил ту ночь, когда он сидел у костра, обхватив ноги руками, и думал о том, что задуманное им дело следует совершить именно теперь. Ведь завтра он, возможно, получит свои первые блага от "любимого" марсианского командования, и то-гда, для выполнения задуманного плана ему придется сражаться с одним из самых страш-ных захватчиков - с собственным благополучием и достатком. Он курил и смотрел на звезды, вид которых, отчего-то всегда вызывал у него какую-то необъяснимую тоску, буд-то бы где-то там, за толщей космического пространства, находилось место, которое он мог назвать своим домом...
А на утро он исчез, прихватив с собой целый мешок провианта и приличный боеза-пас. Его искали с земли и с воздуха; искали целую неделю, но безрезультатно. Он просто пропал; испарился в пьянящем южном воздухе, обратившись в растворенную в нем сухую, горячую пыль.
Как велико было бы удивление его преследователей, если бы они узнали, что этот дерзкий юноша все это время находился тут же, неподалеку, на городской свалке, терпе-ливо выжидая окончания открытой на него по всем правилам облавы. Конечно же, свалка тоже не была оставлена их вниманием, но "зачистить" по-настоящему ее не могли из-за обитавшей там стаи одичавших собак. К тому же марсиане не видели в этом особенной необходимости, поскольку с таким соседством не могло бы выжить ни одно живое суще-ство.
Откуда же было знать его преследователям, что эту стаю, вот уже месяц, специаль-но прикармливал Ратибор, чтобы ее присутствие защитило его от "чистки" марсиан, что всегда совершались ими с завидной дотошностью. И ужасные твари с удовольствием на-брасывались на приносимые им объедки, даже не думая трогать забредшего к ним смель-чака. Однако эта же стая бесстрашно бросилась, на приехавший туда взвод автоматчиков, так что тем пришлось, отстреливаясь, отступить.
Еще с раннего детства Ратибор знал за собой это чудесное умение навязывать свою волю животным, но он, конечно же, не знал, и даже не мог предположить, какую роль это умение сыграет в его жизни, а также в истории Земли и Марса. Наверное, это хорошо, по-тому, что дар предвидения - слишком большое наказание, для того, чтобы его мог заслу-жить только что вступивший в жизнь юноша. Неведение же, наоборот, часто оберегает не только сон человека, но даже и его рассудок в окружающих его жестоких мирах.
Свое лежбище Ратибор покинул лишь через две недели: бледным, исхудавшим, злым..., но, одновременно довольным своей первой настоящей победой. Когда он уходил, наводящая на всю округу ужас собачья стая виляла ему хвостами. При виде этого Ратибор почувствовал тогда укор совести, ведь за время своей "отсидки" ему пришлось тайком убить несколько собак, чтобы питаться их мясом, потому что все, имевшиеся у него кон-сервы, он отдавал своим клыкастым защитникам, чтобы они не покидали это место. Но жизнь звала его дальше; и ее новые, еще не исписанные страницы манили его своей неиз-вестностью.
Эта следующая страница его жизни была поистине ужасна! Достойная лишь пера Гомера, или великолепного Светония, ибо человек более поздних цивилизаций назвал бы его, наверное, исчадием ада, даже не пытаясь поставить себя на его место. И, все-таки, жизнь звала его дальше, в неведомую даль, где скользят в темноте коридоров всесильного времени ее скользкие щупальца.
Человек - существо социальное. Соединяясь в нации и народы, веками пробирался он из тьмы невежества к недостижимому свету гармонии и справедливости, и Ратибор, конечно же, не был исключением. Но предпринятый им побег сжег для него все мосты, соединявшие его с Марсом; воевать же на стороне Земли ему тоже не хотелось, потому что война эта была, по его мнению, уже практически проиграна, и только лишь глупые упрямцы могли еще не признавать этого.
Когда время нависает над человеком тяжелой, неотвратимой глыбой, у него всегда появляются, как минимум, две возможности: покориться жестокой судьбе, взявшей его в свои безжалостные когти и жить, подобно многим другим, согнувшись под его бременем, или пробудить в себе личность, выйдя из круга обстоятельств..., сделавшись их хозяином. Лишь человек способен на такое! Когда окружающий мир доводит его в своей жестокости до наивысшей точки, давя на него с неимоверной силой..., - происходит "большой взрыв", и возникает "новая вселенная", - красивая, юная, первобытно честная и справед-ливая.
Так произошло и с Ратибором, когда он порвал все связи с окружавшим его миром, подобно древним мудрецам, уходившим от суетного света..., и сделался сталкером. Исхо-див за последующие несколько лет вдоль и поперек, родные для него южные земли, он вскоре уже знал все минные поля и обходные тропы на много миль вокруг. В голове его, как на секретной карте, были аккуратно нанесены места для ночевок, безопасные пере-правы, и "мертвые зоны" - участки открытой местности, контролируемые пулеметами-роботами, уничтожавшими любое живое существо, попадавшее в их сектор обстрела.
Это занятие очень скоро стало для него довольно прибыльным, так что он не голо-дал даже зимой, когда многие экономили каждый кусок хлеба. Человек - существо беспо-койное, и для него обязательно отыщется место, куда ему просто необходимо попасть, не-взирая даже на самую серьезную опасность, поэтому у Ратибора всегда хватало клиентов, а слава о нем распространялась среди людей определенных профессий с ошеломительной быстротой.
Своими тайными тропами он водил контрабандистов, проносящих оружие через марсианские кордоны, выводил беглецов из рабочих районов, когда те решались порвать со своими марсианскими "благодетелями". Темными южными ночами, пробираясь через ряды колючей проволоки, он водил даже марсианских шпионов в занятые отрядами Со-противления районы. Он стал оборотнем; неустрашимым, лишенным совести псом войны, сотканным из плоти ее железа, пороха и смерти...
Работу свою он исполнял хорошо, и его, разбросанные на многие мили вокруг схроны, хранили в себе столько консервов, спиртного, сигарет и медикаментов, что он, наверное, смог бы выменять все это на должность районного старосты в каком-нибудь преуспевающем рабочем секторе. Но Ратибору это было не нужно. Душа его искала чего-то другого среди дикости и зверств приютившей его эпохи. Душа всегда знает лучше на-шего ограниченного ума, что именно мы ждем, просыпаясь утром и глядя с надеждой на поднимающееся на небосклоне солнце, даже если это солнце и не сулит нам на сегодня, ровным счетом, ничего хорошего.
Так он и жил, переходя из одного сектора в другой. Летом устраивал себе "лежби-ща" в каком-нибудь из разрушенных, опустевших городов, зимой - прибивался к какой-нибудь нестарой вдовушке, коих вокруг теперь было великое множество. Временами, ко-гда не было работы, или ему просто не хотелось ею заниматься, - он много пил, а иногда даже болел от завладевшей им хандры, чем, в общем-то, не особо отличался от многих тысяч обитателей бывшего российского пространства, а также миллионов остальных жи-телей планеты, привыкавших к новой для них жизни. Нельзя сказать, чтобы он был не до-волен жизнью. Подобные ему сильные натуры, вообще редко сетуют на судьбу, справед-ливо считая такое занятие недостойным и даже унизительным. Считал ли он себя счастли-вым? Пожалуй, что нет..., но разве много людей могли считать себя таковыми даже во время мирных периодов земной истории? Он просто жил, и это занятие, бесспорно, увле-кало его, как увлекало бы любого, сильного и страстного человека во все времена, вне за-висимости от переживаемого им мира или войны. И эта жизнь должна была теперь изме-ниться, сделав, незаметно для него, новый, неожиданный поворот.
- Вот здесь они будут ехать, это самая короткая дорога к укрепрайону! - сказал Ра-тибор, осматривая местность. Годы следопытства заставили его смотреть вокруг по-особому. Все, что он видел: кусты, неровности дороги, глубокая канава, яма от старой, полузасыпанной воронки - все это могло служить для выполнения намеченной им цели, и только лишь ради этого было сотворено человеком, природой, или какими-нибудь иными, сверхъестественными силами. - Это хорошее место! - с удовлетворением сказал он, по-хлопав по холке стоявшего рядом с ним дикого пса. Тот посмотрел на него, облизнув-шись; во взгляде матерого хищника явственно читалось уважение.
Этот пес, которого Ратибор называл Бес, привязался к ним, как только они вышли за территорию завода, и Оди Ри до сих пор не могла привыкнуть к тому, что рядом с ними находилось то самое животное, с которым были связаны самые большие страхи ее детст-ва. Увидав это страшилище, Ратибор свистом подозвал его, и смело погладив по голове, сказал: "Хочешь, пойдем с нами! Может, для тебя найдется пара кусочков аппетитного человеческого мяса!" Тогда девушку чуть не вырвало утренним завтраком, и она мыслен-но обратилась к Пророку, уверив его, что терпит все эти богохульства только ради того, чтобы спасти своих возлюбленных сестер, а потом..., - что потом, она не смогла себе ска-зать, а потому ей пришлось прекратить молитву, поскольку обманывать Пророка - это было бы уже слишком.
Ивана Бес не любил; он все время смотрел на него недоверчивым, злобным взгля-дом, отказываясь брать из его рук еду. А к Оди Ри относился равнодушно, будто бы ее во-обще не было тут, так что, когда ее страх перед животным поубавился, ей даже сделалось обидно от того откровенного презрения, которое столь открыто показывало в ее отноше-нии животное. Так они и пошли, "теперь уже вчетвером", - как сказал Ратибор, на что ни-кто не стал ему возражать.
Они заняли "позицию", - как сказал Ратибор, в густом кустарнике, у дороги. В этом месте дорога не извивалась, а просматривалась далеко вперед, что было очень хорошо "для охоты". Оди Ри немало коробил лексикон ее новых товарищей. Было в нем что-то дикое, первобытное, желающее уничтожить другого ради собственной выгоды, но сейчас это ужасное качество свободнорожденных должно было помочь в ее деле, и она лишь не забывала временами обращаться к Нему, с просьбой простить эти заблудшие, но, по сво-ему, благородные души.
- Ты когда-нибудь стреляла? - спросил у нее Ратибор таким обыденным тоном, что девушка не сразу поняла, что от нее хотят.
- Нет..., мне нельзя стрелять.
- Это я знаю, - отмахнулся он, - но сейчас самое время начинать!
- Так она ведь уже начала, там, на заводе! - смеясь, заметил Иван.
- И то верно, - согласился Ратибор. Что ж, лиха беда - начало!
Оди Ри вздохнула; она плохо понимала смысл русских поговорок, но была доста-точно сообразительной, чтобы понять, что ее прегрешения перед Пророком еще далеко не окончились. Но сейчас она отчетливо поняла то, что если откажется участвовать в гото-вящемся нападении, то ее покровитель просто уйдет отсюда, и ей больше никогда не уда-стся занять его внимание. Поэтому сейчас она лежала, и внимательно слушала то, что го-ворил ей Ратибор, думая о том, что на самом деле это не так уж и сложно - убивать лю-дей. "Да, это ужасно, противно, и, наверное, нескоро сотрется из ее памяти..., если вооб-ще когда-нибудь сотрется..., но это совсем несложно; нужно лишь прицелиться, и вовре-мя нажать на спусковой крючок".
- Я все поняла, - сказала она, выдержав испытующий взгляд Ратибора. Приклад автомата упирался в ее плечо; откуда-то сверху с сожалением смотрел, разочаровавшийся в ней Пророк...
Они лежали в траве, ожидая машину. Давно уже не воевавший Иван, волновался. Это было заметно по тому, как часто он курил, или начинал выстукивать своими больши-ми пальцами какой-то марш на потемневшем от времени прикладе. Когда его стук стано-вился слишком громким, сидевший неподалеку Бес прижимал уши, и начинал предупре-дительно рычать, так что побаивавшийся его Иван прекращал свое занятие.
А вот Ратибор, действительно, был спокоен. Ожидание давно уже сделалось для него привычным. Вся война была для него не более чем ожиданием подходящего момен-та. Так научили его марсианские инструкторы; это же подтверждала и его полная опасно-стей жизнь. Сейчас, глядя на набиравшее силу летнее солнце, он думал о том, что вскоре оно начнет светить им в глаза, и что, возможно, он неправильно выбрал позицию. Он уже начал склоняться к тому, чтобы поменять ее, как на дороге показался военный грузовик.
- Это они! - возбужденно прошептала Оди Ри.
- Точно? А то еще поубиваем ни в чем не повинных людей!
Оди Ри почувствовала издевку в его голосе; она знала, что для Ратибора не было "ни в чем не повинных марсиан", - он ненавидел их так, как только могут ненавидеть свободно-рожденные - каждой каплей своей крови.
- Это они, я узнала машину! - сказала девушка, чье острое зрение очень скоро определило это по знакомой вмятине на капоте, от которого теперь отражались лучи солнца.
- Ладно, как скажешь! - Ратибор улыбнулся и взвел затвор автомата. - Ну что, снайпер, - не подведи!
- Обижаешь! - услыхала Оди Ри голос Ивана.
- Ладно, да поможет нам Пророк! - неожиданно для Оди Ри сказал Ратибор, беря на при-цел быстро приближавшуюся к ним машину.
Чтобы взять в перекрестье прицела водителя, ему, как обычно, понадобилось всего лишь несколько ударов сердца. Ратибор никогда не промахивался с такого расстояния, разве что в военной школе, для того, чтобы усыпить бдительность инструкторов. Он знал, что не промахнется и теперь, но первый выстрел был за Иваном, и он терпеливо ждал, ко-гда старый снайпер сделает его. Он знал, что его новому товарищу будет приятно вновь ощутить это ни с чем несравнимое чувство, когда твой, бывший только что живым враг, падает на лобовое стекло, подобно безвольной тряпочной кукле. Ведь как ни старался он казаться равнодушным к судьбе этого, случайно встреченного им человека, - желание "совратить с пути истинного" этого "прилежного" фермера не оставляло его ни на мину-ту. А что, в таком случае, могло быть более действенным, нежели кровь врага, пролитая благодаря твоему собственному выстрелу!
Машина уже была на достаточном для выстрела расстоянии. Прицел Ратибора плавно перемещался между тремя, сидевшими в кабине бойцами. А те, нисколько не осознавая нависшей над ними опасности, весело переговаривались между собой, и, навер-ное, откровенно радовались теплому солнечному дню, да и вообще, всей, окружавшей их жизни.
Выпущенная Иваном пуля достигла цели, и только что смеявшийся водитель отки-нулся назад, после чего повалился телом на руль. В этот же момент выстрелил и Ратибор, плавно нажав на спуск удобного марсианского карабина "MN-12", и тот, что сидел посе-редине, был отброшен вглубь кабины. В это время сидевший с краю боец схватился за руль, и начал отчаянную борьбу за свою жизнь, пытаясь справиться с управлением. Делая это, он растерялся; машину вынесло на обочину, и она въехала в ствол дерева.
Оди Ри вскрикнула, но машина не пострадала, а значит, остались в живых и те, что сидели в ее кузове, - план Ратибора удался. Все это было не так уж и сложно, ранее ему доводилось проделывать и более рискованные дела. Если бы кто-нибудь спросил его те-перь: "зачем ему все это было нужно", вряд ли он смог бы ответить на этот вопрос. Ско-рее всего, он пробурчал бы в ответ что-то невразумительное, и это еще в лучшем случае. А в худшем - ответил бы грубостью, потому что терпеть не мог копаний в собственной душе. И, уж конечно, он бы просто поднял на смех того, кто рассказал бы ему о том, к че-му в самом скором времени приведет этот его поступок. Но все это было в будущем..., а теперь он с удовольствием наблюдал за тем, как легко и просто была осуществлена первая часть его плана.
- Ну, вот, полдела сделано! - с удовлетворением произнес он.
Оставшийся в живых боец, выскочил из кабины. Ратибор дал по нему очередь, но не попал.
- Черт! - глаза его уже загорелись азартом, впрочем, как и у его нового боевого товарища.
- Стой, вернись, Бес! - закричал Ратибор, но на этот раз пес его не послушался. Низко стелясь к земле, он побежал к машине.
- Куда же ты! - закричал Ратибор, и Оди Ри, пожалуй, впервые услыхала в его голосе на-стоящее участие.
- Ведь срежет очередью! - воскликнул он, провожая взглядом бегущего пса.