Востоков Андрей Сергеевич. Золотая арфа

В холодной Норвегии, на берегу спокойного, серого океана стояла маленькая деревня. Редко корабли заплывали в эти края, редко моряки, истосковавшиеся по суше, находили здесь долгожданный приют. Только сонный океан неторопливо доносил свои волны до каменистого берега, только птицы нарушали тишину своими пронзительными криками. Неспешно шла жизнь в деревне Шпинберенген, неспешно люди несли свою ношу от рождения до смерти. Бытовало поверие, что в самом конце пути, когда ледяное дыхание северного безмолвия тронет душу умирающего, остановится у берега длинная лодка Молчаливого Лодочника, и выйдет он на берег, и коснется руки того, кто подошел к концу. Спокойно дыхание готового идти, едва слышны шаги Лодочника. И тогда подведет он прошедшего свой путь к длинной лодке, поможет сесть на дно ее, накроет шкурой тюленя и отвезет туда, где солнце скрывается за блестящими вершинами могучих айсбергов, высекая из их склонов слепящие искры. И только белые альбатросы увидят, как остановит свой бег лодка у покатого ледяного берега, как сойдет с нее Лодочник, ведя своего спутника в его последний путь, увенчанный Вечными Воротами Смерти.

Медленно текло время в деревне Шпинберенген. Гранитные скалы громоздились на ее безлюдном берегу, вековыми стражами стояли под порывами холодного ветра. Налетает ветер на скалу, проводит ледяной ладонью по изрезанному трещинами склону и несется вихрем дальше, шелестя волнами, завывая в голубых фьордах. А скала провожает его взмахом ветвей низкорослых деревьев, усмехаясь вслед ему. Нет, не сточит ветер ее утесы, не опрокинет ее валуны в серые волны! Стояла она тысячу лет и еще простоит долгие годы, даря приют крикливым птицам, поддерживая тепло в глубине своих руд, наблюдая за спокойной жизнью внизу и полетом облаков в небе.

Никуда не торопились и люди - жители деревни Шпинберенген. Не спеша рождались они в холодных домиках, не спеша шли по жизни, не спеша ждали смерти. Радостным был этот миг для многих, потому что верили они, что так начинается новая, более счастливая жизнь. Но многие и боялись его, так как слышали от древних старух и стариков, как больно обжигает предвещающее конец жизни дуновение северного ветра. Потому что некоторым из них приходилось уже чувствовать это дуновение, и видны были уже Врата, и знали они, что Молчаливый Лодочник скользит к ним в своей длинной лодке по серебристым волнам.

Немного было таких людей в деревне Шпинберенген. И одной из них была старуха Ингрид. Время избороздило кожу ее лица глубокими морщинами, сморщились руки и высохла грудь, но глаза, сверкающие под волнами длинных седых волос, оставались такими же живыми, как и сто лет назад. Она жила на самом берегу, близко к океану, и зная, что мало времени осталось ей, каждый день встречала и провожала солнце, спускаясь по крупной гальке к белым волнам и приветствуя его взмахом руки.

- Здравствуй, милое Солнце! - говорила старуха Ингрид утром. - Радостно мне видеть твою блистающую всеми цветами огненную колесницу, радостно мне подставлять мое старое лицо твоим всесогревающим лучам! Вместе со мной радуются твоему пробуждению птицы и звери, вместе со мной поют тебе хвалу облака и камни. Смотри же - я протягиваю к тебе руки, посылаю тебе мой утренний привет! Так встречаю я тебя уже много лет, так каждый день радуюсь твоему появлению. Согрей меня, милое Солнышко, наполни светом мои умирающие глаза! Чувствую я, дорогой друг, что приближается к моему берегу Молчаливый Лодочник, слышу я движение его весел в холодной воде!

- Прощай, милое Солнышко! - говорила старуха Ингрид вечером. - Счастлив был мой день, согреваемый твоими жизнь дающими лучами! Весело шумел ветер в прибрежных скалах, весело играли блики на ласкающих гальку волнах! Ты уходишь, и все равно радостно мне, ведь знаю я, что утром явишь ты мне свой лучезарный лик, что скоро я снова увижу твою объятую пламенем колесницу! Но недолго мне осталось жить на этом берегу: скоро приплывет за мной Молчаливый Лодочник, и вечная ночь закроет мои глаза. И радостно мне, пока ты со мной, милый друг, но грустно мне, потому что скоро ты покинешь меня. Так подскажи мне, Солнышко, все ли я сделала за мою долгую жизнь, что должно было мне сделать? Подскажи, верно ли я прошла мой путь? Посмотри: стара моя кожа, седы мои волосы, холоден мой взгляд! И близка я к Вечным Воротам Смерти, но кажется мне, что что-то еще не сделано! Подскажи мне, подскажи, доброе Солнышко, успокой мою душу!

Но молчало солнце, последним лучиком озаряло одинокий берег и стоящую на нем Ингрид и пропадало в далекой дымке великого океана. Темнели облака, замолкали птицы, засыпали камни. А старуха еще долго стояла на остывающей гальке, глядя на блики далеких зарниц, вслушиваясь в опускающиеся сумерки. Так продолжалось день и ночь, и еще день и ночь, и еще много, много дней и ночей. И каждым утром казалось Ингрид, что скоро настанет последнее утро, и каждым вечером становилось ей грустно от сдавливающего ее грудь предчувствия неотвратимого конца. Обветшала крыша ее старого домика, птицы свили гнезда в прогнивших досках, пожелтели стены, покрываясь тонкой сеточкой трещин. Все реже садились они на подоконник в ожидании покрошенного заботливой рукой хлеба, все чаще оставался на ночлег северный ветер в холодной печной трубе. А Ингрид, казалось, не замечала этих перемен. Не замечала и того, что морщин на ее лице становится больше, что отросшие до пояса волосы превратились в безжизненные серые паутинки, что некогда сильным рукам теперь все труднее удерживать домашнюю утварь в скрюченных пальцах. Только глаза ее оставались яркими и выразительными, будто в них жила искрящаяся частичка солнца. Но Ингрид не знала об этом, потому что уже давно не смотрела на себя в старое зеркало, давно не видела свое отражение в зачерпнутой в ладонях воде. Только на один вопрос искала она ответ, только одна печаль тревожила ее сердце: почему не останавливает Молчаливый Лодочник бег своей лодки на ее берегу? Почему не приходит за ней, если уже готова она? Ведь долгими ночами ей явственно слышался шелест грубого дна о мокрую гальку, чудились тихие шаги у ветхого крыльца. Неужели еще предстоит ей последний, но решающий шаг на долгом пути? Неужели не найдет она успокоения до тех пор, пока не поймет, что предначертано ей судьбой на почти заполненном полотне ее жизни?

Все реже вспоминали жители деревни Шпинберенген о старухе Ингрид. Все реже приходили к ней женщины тихими вечерами поделиться дневными заботами и пожелать спокойного сна. Все реже мужчины, вышедшие на работу, приветствовали Ингрид, несущую им теплый фруктовый отвар и вяленую рыбу. Уже выросли дети, которые раньше прибегали на ее берег, чтобы посмотреть на заходившее сердце и полакомиться сушеными фруктами и теплым молоком. Уже умерли старики и старухи, знающие Ингрид в молодости, помнившие ее счастливые дни. Многих людей пережила она, о рождении еще больших даже не слышала. Так безрадостно тянулись долгие дни ее старости, так восходящее солнце раз за разом клонилось к горизонту, оставляя ее во власти долгой ночи. Но ночь не приносила с собой успокаивающий сон: грусть и холод таились под ее непроницаемыми покровами.

Однажды вечером Ингрид стояла на берегу, провожая заходящее светило, встречая опускающиеся сумерки. Тяжело было у нее на сердце: она отчаялась понять, почему не едет за ней Молчаливый Лодочник, почему не открываются для нее Вечные Ворота Смерти. Уже не раз чувствовала она на своих щеках ледяное дыхание северного ветра, уже не раз ей казалось, что открывается дверь ее старого домика и темная фигура манит ее за собой в последний путь. И сейчас, как всегда, подняла она руки к солнцу, но произнесла слова, которых никогда ранее не произносила:

- Ты снова покидаешь меня, милое Солнышко! Уже много лет я провожаю тебя, зная, что утром ты снова озаришь и согреешь озябшую землю первыми лучиками своего тепла! Но не радостно мне больше встречать твой восход. Нет у меня больше сил выходить на берег ранним утром и поздним вечером, чтобы еще раз увидеть твой сияющий лик. Чувствую я, что конец мой близок, все более явственно слышу я тихие шаги по подернутой морской солью гальке. И даже если я снова ошибаюсь, я хочу верить, что Лодочник уже идет за мной. Не могу я ждать больше, доброе Солнышко. У меня уже давно никого нет, не с кем мне коротать мои последние дни, гложет меня одиночество, и страшно мне дожидаться смерти. Никого у меня нет, кроме тебя, Солнышко, но и ты не даешь мне ответ, оставляешь меня одну в темноте. Поэтому говорю я пред ликом твоим, озаренная последними лучами твоими: я готова к смерти! Я хочу умереть, потому что знаю: жизнь моя давно подошла к концу! Прощай, мой милый друг, не увидимся мы утром!

Но не успела Ингрид договорить последние слова, как вдруг разрезала яркая молния темнеющее небо, шипящей змеей скользнула над водной гладью, озаряя увенчанные пеной серые волны, и ударила в опускающийся золотой круг. Белым всполохом сорвались со скалы уже почти уснувшие птицы, гулким эхом отозвался их крик во фьордах, слепящими искрами посыпались в воду солнечные осколки. Застонал океан, застонала скала, застонал ветер. Но Ингрид не испугалась, не закрыла рукой глаза, не опустилась на колени. Смело стояла она на берегу, не чувствуя ледяных волн, обвивающих ее старые ноги.

Но когда она сделала первый шаг, устремившись в глубины морские, послышался громкий всплеск, пошатнулась гора и озарилась алым свечением. Ярко вспыхнуло пламя в сгущавшихся сумерках, легкой тенью скользнуло по низко нависшим тучам и тут же пропало без следа. Покачнулась Ингрид, на миг ослепленная, но не отвела глаз от угасающего солнца, не вернулась на берег. Снова шагнула она в пучину, легкой пеной украсилось ее платье, но налетел вдруг ветер, поднимая высокие волны, растрепал ее волосы. И снова не испугалась Ингрид, лишь смахнула соленые брызги с лица и сделала третий шаг. И тогда крикнула вдалеке птица, отозвался голос ее в глубоких расщелинах, а когда ветер разнес его эхом по темному берегу, разбивая о высокие скалы и растворяя в волнах, наступила тишина, глубокая и непроницаемая, как северная ночь. Остановилась Ингрид и услышала тихий шелест гальки под чьей-то легкой поступью.

Высокая фигура, едва видимая в наступившей темноте, неспешно приближалась к тому месту, где стояла Ингрид. Сильнее застучало ее сердце, слезы застлали глаза, но она не могла отвести взор от идущего к ней человека. Подобно дикому воробью, посаженному в клетку, бился в груди у нее лишь один вопрос: неужели небо услышало ее молитвы? Неужели настал тот час, когда уверенные шаги Молчаливого Лодочника начинают отсчитывать последние мгновения ее жизни? А его длинные волосы свободно развевались на ветру, полы темного одеяния касались успокоившихся волн, а широкие рукава причудливыми складками закрывали его ладони. Неторопливой была его поступь, но в движениях рук, в повороте головы и в стройном сложении угадывались воля и мужество. Да, не зря этот человек оказался на безлюдном берегу, не зря теперь идет к одинокой Ингрид.

И Ингрид не сдержала своих чувств - так долго она ждала этот момент, что теперь, неспособная произнести хоть слово, бросилась к нему навстречу. Черт его лица еще не нельзя было разобрать, отчасти из-за темноты, отчасти из-за слез, застилавших глаза, но тут из-за темных туч появился месяц, а небо осветилось тысячами далеких звездочек. Она подбежала к нему, упала на колени, коснулась ладонями его стоп и замерла в ожидании пронизывающего сердце смертельного холода, смятенная и растерянная, не в силах поверить, что Вечные Ворота Смерти уже открыты для нее, а их гонец - Молчаливый Лодочник - стоит перед ней, готовый взять ее за руку, посадить в челнок и увезти туда, где никогда не кончающаяся ночь окутана вечным безмолвием, где никогда не являет свой лик всесогревающее Солнышко, где лишь гулкое эхо, рожденное стоном мятежных душ, мечется между ледяными склонами неприступных айсбергов.

Так прошел миг, и еще один, и еще, но Ингрид не чувствовала холодной руки, поднимающей ее с колен, не чувствовала ледяного дыхания, проникающего в самое сердце. Она подняла голову и на фоне звездного неба увидела неясное очертание его лица, тонкие губы, сложенные в недоуменную улыбку, темные волосы, развевающиеся на ветру, но больше всего ее поразили глаза незнакомца, таинственным светом пронизывающие полумрак. Что-то необычное было в их свечении, пугающее и согревающее, отталкивающее и вместе с тем манящее - но что, она не могла сказать. Это были глаза человека, впустившего в свою душу много хорошего и много плохого, научившегося отличать темное от светлого, правильное от неправильного, но сейчас они излучали успокаивающее тепло, дарящее жизнью и наполняющее силой ослабевшее тело.

- Ну что ты, конечно, нет, - рассмеялся человек и помог старухе встать на ноги. - Я одинокий путник, меня зовут Эдвард. Моя лодка разбилась о прибрежные скалы, и сам я чуть не утонул. Но мне удалось доплыть до берега. Я очень слаб и прошу тебя, добрая женщина: дай мне ночлег, накорми меня, а утром мне снова нужно будет идти дальше, потому что долгий путь еще предстоит мне.

Ингрид не могла поверить тому, что слышала. Неужели это не тот, кого она ждала столько времени и наконец поверила, что он - несущий вечное забвение - ступил на ее берег? Тихо и спокойно стало у нее на душе, легкой радостью наполнилось ее сердце. Внезапно она поняла, что великое чудо случилось с ней: как радостно вновь обрести силы и надежду на жизнь, зная, что лишь короткое мгновение осталось ей до ухода в вечную темноту. Почему она никогда не думала об этом? Почему не умела ценить то, что было подарено ей свыше? Она провела рукой по мокрому лицу, ощутила легкий запах морской воды, увидела луну, покачивающуюся на озаренных ее нежным свечением облаках, и полной грудью вдохнула свежий ночной воздух: жизнь вновь затеплилась в ее уставшем теле, прогоняя усталость и страх.

Она проводила Эдварда в свой домик, посадила за стол и развела огонь в давно остывшем камине. Радостным светом озарил он темную комнату, разогнал тени по углам, теплым дыханием коснулся подернутых изморозью окон. Эдвард тем временем повесил старую холщовую сумку на спинку стула, снял длинный плащ, а Ингрид развесила его над камином и начала готовить ужин. Странно было ей краешком глаза наблюдать за путником, устало опустившим голову на руки, необычно было чувствовать присутствие ночного гостя в забытом всеми доме. Она резала рыбу тонкими ломтиками и думала о своей жизни, пытаясь понять, почему столько лет никого не хотела видеть, почему сама сделала себя затворницей своего одиночества. И только теперь, спустя долгие годы, неясная догадка развеяла ее сомнения и вселила надежду в сердце: жизнь не закончена, а Молчаливый Лодочник, видать, еще не скоро остановит бег своей лодки на ее берегу.

- Мне приятно будет поговорить с тобой, незнакомец. Я не была в море уже много лет, но так же, как и ты, долгое время ни с кем не говорила. Только к солнцу я обращала свои речи, только оно в ответ посылало мне свои лучи утром и вечером, согревая мое уставшее тело и вселяя спокойствие в мою душу. И только сейчас я понимаю, как устала от одиночества. Поведай мне о себе, расскажи, где путешествовал и как очутился в море в такую непогоду.

- Как я сказал, меня зовут Эдвард. Я родился здесь, в Норвегии, тридцать три года назад. Незрелым юношей я покинул мою родину в поисках лучших земель. Я помню тот день, когда я и другие юноши и мужчины отчалили от каменистого берега на огромных ладьях, расписанных страшными изображениями драконов, а ветер развевал наши многоцветные паруса. Я слышал, что вооруженные острыми мечами и огромными топорами, викинги захватили немало земель, убивая моряков и сжигая их корабли, лишая жизни мирных крестьян и разоряя их деревни. Они плавали и на восток, и на запад, их боялись везде, а встречные суда спешили переставить паруса, чтобы плыть прочь как можно быстрее, потому что никто не желал встречи с ними - ни на море, ни на земле.

- Нет, - ответил Эдвард и опустил глаза. - Нет, я не убивал. Наш поход был неудачным. Мы поплыли на запад - туда, где великое солнце находит свое ночное пристанище, - надеясь, что найдем приветливую землю, у берегов которой опустим весла и где останемся навсегда, но нам не повезло. На третий день нашего путешествия нам повстречались три тяжелых военных корабля. Силы были неравными, мы сопротивлялись, и многие погибли. Я же был самым молодым и неопытным - я не успел даже выхватить меч, как меня ранили метко пущенной стрелой. Очнулся я уже на вражеском корабле. Сначала меня тоже хотели убить, сбросив в воду, но узнав, что я хорошо пою и играю на музыкальных инструментах, враги решили продать меня в рабство.

- Да, так меня называли здесь еще мальчиком, - сказал Эдвард. - В раннем детстве я познал искусство игры на флейте, маленьким ребенком научился петь красивые песни. Люди заслушивались моим пением и говорили, что это великий дар. Я же никогда не мог предположить, что мой талант однажды спасет мне жизнь, и потом - через много лет, - я решил никогда не изменять моему призванию.

- Да, очень. Не проходило дня, когда бы я не думал о моем доме, не было ночи, чтобы я не вспоминал тихие вечера у безбрежного океана. Со мной хорошо обращались, и султан полюбил меня, но все же я решил бежать. Долго я вынашивал план побега, и наконец мне представился удобный случай. В тот день султан принимал купцов из далеких стран, и рано утром на следующий день мне удалось выбраться из дворца и незамеченным спрятаться в трюме их корабля. Никто не хватился меня, потому что огромный дворец отдыхал после шумной ночи. Вскоре купцы подняли паруса, мы вышли в море, и я воспел хвалу богам, наконец поверив, что мой плен остался далеко позади. И тогда я понял, как прекрасна свобода, и жизнь мне показалась самим дорогим, что только может быть на свете.

- Это была лишь воля случая, - вздохнув, ответил Эдвард. - Сбежав от султана, я много путешествовал. Я изъездил почти весь свет, я посетил уголки, в которых ранее не ступала нога человека. Я видел много плохого, я был свидетелем многих смертей и несчастий, я наблюдал самые страшные человеческие страдания. Жизнь моя, милая Ингрид, не была легкой и радостной, какой могла бы быть, поэтому я так хочу услышать твой рассказ. Но сейчас мне радостно быть с тобой в этом доме, зная, что скоро я снова тронусь в путь и, быть может, судьба позволит мне когда-нибудь увидеть мои родные места.

- Однажды я узнал, что один корабль идет в Северные моря. Я говорил с капитаном, и он дал согласие доставить меня до Норвегии, если я на время путешествия стану обычным матросом, а вечерами буду развлекать команду игрой на лютне и пением песен. Мы плыли много месяцев, но когда наше путешествие близилось к концу, на горизонте появился корабль викингов, и капитан, будучи наслышан об их свирепости, решил плыть прочь, пока они не заметили нас. Он сильно испугался и сказал мне, что дальше не поплывет, поэтому я попросил, чтобы мне дали лодку и позволили самому продолжать путешествие. Матросы решили, что я сумасшедший, и пытались отговорить, но капитан - человек жадный и корыстный, - попросив взамен большую часть моих вещей, согласился выполнить мою просьбу. Меня спустили на воду, но не прошло и часа, как внезапно поднялся сильный шторм, молния разрезала небо, и мне показалось, что она ударила в самый центр заходящего солнца, осыпая водную поверхность яркими искрами. Потом меня выбросило на прибрежные скалы, волны подхватили мое тело, и снова унесли в море. Я уже распрощался с жизнью, когда буря вдруг успокоилась, и мне удалось доплыть до берега. Поднявшись на ноги, я увидел вдалеке твою темную фигуру, милая Ингрид, но когда я сделал несколько шагов в твоем направлении, ты бросилась ко мне, пала на колени и обхватила мои стопы дрожащими руками. Так я очутился здесь - на этом берегу, а потом в твоем приветливом доме. А теперь расскажи мне, что случилось с тобой? Что заставило тебя выйти в непогоду к морю, и почему я так испугал тебя?

Не сразу ответила Ингрид. Она встала из-за стола, прошла по комнате и открыла дверь. Свежий ветер ворвался внутрь, взвив ее волосы и взметнув пламя в камине. Ингрид постояла несколько мгновений, глядя в ночь на пустынный берег, освещенный нежным лунным светом, потом закрыла дверь и снова села на свое место. Печален был ее взгляд, морщины снова глубокими линиями изрезали ее лицо.

- Каждый день, уже много-много лет, я выхожу на берег, чтобы встретить восход моего единственного друга - яркого солнышка. Каждый вечер я выхожу к нему, чтобы попрощаться с ним и махнуть на прощание рукой. Только к нему я обращаю свои речи, только от него жду ответа. Всегда я чувствовала в нем поддержку, всегда знала, что оно не оставит меня, что пошлет мне свои животворящие лучи, даря свет и тепло. Так было всегда, но сегодняшним вечером, я поняла, что жизнь моя подошла к концу. Давно первый раз я почувствовала холод приближающейся смерти, давно подготовила себя к последнему пути, ведущему к ее Вечным Воротам. Но смерть все не шла за мной. Скажи мне, странник Эдвард, ты когда-нибудь слышал о Молчаливом Лодочнике? - И Ингрид посмотрела Эдварду прямо в глаза.

- Послушай же меня, скальд Эдвард! Ведь я сама хотела оборвать свою жизнь, ринувшись в морские глубины, я не могла уже больше ждать! Долгое ожидание истощило мои силы, помутило мои мысли! Только об одном я могла думать: когда Лодочник приплывет за мной? Когда я услышу шелест его челна по холодной гальке? Но сделав третий шаг в пучину, я увидела тебя, и ты... ты спас мою жизнь! Неужели боги послали тебя, чтобы помочь мне? Скажи мне, милый Эдвард, скажи, не таясь: кто ты на самом деле?

Слезы снова выступили у нее на глазах, и Ингрид не смогла сдержать их. Она закрыла лицо ладонями и тихо, беспомощно заплакала. Эдвард нагнулся над столом, взял руку Ингрид в свою и притянул к себе. Она посмотрела в его глаза, ей показалось, что они снова озарились неясным свечением, но, скорее всего, виной этому видению были наворачивающиеся слезы. Она провела ладонью по лицу и увидела легкую улыбку, играющую на его губах.

- Слезы очищают душу, - ответил Эдвард. - Человек плачет и в минуты горести, и в минуты счастья. Ребенок появляется на свет с криком и потом еще долго плачет. Слезы приносят облегчение, добрая женщина. Посмотри, какие чистые глаза у только что плакавшего человека. Твои же глаза, милая Ингрид, всегда ясные и чистые, словно в них живет маленький огонек, стремящийся на волю. Это твое добро, хранящееся в твоем сердце. Скажи мне, добрая Ингрид, неужели ты не чувствуешь его в себе?

- Я хочу сделать так, как ты советуешь, мой добрый Эдвард. Но скажи мне: ты видел так много зла за свою жизнь, столько страданий выпало тебе на твоем пути - но они не омрачили и не ожесточили твою душу. Неужели в твоем сердце нет ни капли зла? Я всегда полагала, что человек, каким бы добрым он ни был, пройдя через тяжкие испытания, неизбежно грубеет душой и черствеет сердцем. Но смотря на тебя и беседуя с тобой, я чувствую смущение и неуверенность. Неужели все может быть не так, как мне представлялось?

- Добро никогда не покинет душу, милая Ингрид, потому что душа и есть добро, - ответил Эдвард. - Ее нельзя выжечь каленым железом, нельзя иссушить холодным ветром. В каждом человеке есть частичка чего-то светлого, как огонек свечи, чего-то податливого, как теплый воск, и нежного, как морская волна на рассвете. За долгие годы моих странствий я видел не только плохое - я видел и много хорошего. Я видел счастливую улыбку ребенка, обнимающего свою мать, я видел радостные слезы на глазах юноши, нашедшего свою возлюбленную, я слышал тихий смех старика, возделывающего свой сад. Да, я познал много хорошего. А это гораздо важнее всего зла, что поджидает нас на нашем жизненном пути. И тогда я понял, ради чего мне нужно жить. Но это лишь мой выбор - только мой.

Долго еще старая Ингрид и одинокий скальд Эдвард сидели за столом, освещаемые легким светом ласкового огня, и вели свою беседу. Много историй рассказал Эдвард приютившей его старухе, немало она рассказала ему о своей жизни. Несколько раз она предлагала страннику уснуть, но каждый раз он отклонял ее предложение. И старая Ингрид была тому счастлива: впервые за много лет одиночество отступило от нее, а на сердце было спокойно и радостно.

- Эта арфа много лет была моим верным спутником, - продолжал Эдвард. - Я играл на ней во дворцах великих царей и в бедных домах простых крестьян. Своим нежным голосом она радовала счастливых и вселяла надежду в отчаявшихся. Теперь я хочу подарить ее тебе, милая Ингрид. Мне она больше не нужна: я чувствую, что мой путь приближается к концу. Ты же делай с ней то, что считаешь нужным. Бери ее - теперь она твоя.

Ингрид, не в силах вымолвить и слова, молча приняла чудесный инструмент в свои руки и провела пальцами по тонким струнам. Нежной мелодией отозвались струны, с еще большей силой заблестели солнечные лучики, а воздух вдруг огласился голосами тысяч утренних птиц. Завороженная, Ингрид снова коснулась струн, и снова нежный голос арфы вырвался из-под ее пальцев, вместе с ветром пролетел над берегом и отозвался эхом в голубых фьордах. В третий раз дотронулась Ингрид до струн, и снова легкая мелодия наполнила прохладное утро и устремилась к небу, а солнце засветилось так ярко, что Ингрид зажмурилась, а когда открыла глаза, то одинокого скальда Эдварда уже не было.

Каждое утро старая Ингрид выходила на берег и играла на золотой арфе. Чудесные мелодии вылетали из-под ее пальцев, радостной песенкой кружились они над землей, воспевая небо и восходящее солнце, приветствуя маленьких птиц и просыпающиеся камни. И день всегда выдавался радостным и спокойным, хранимый этими волшебными звуками. И вечером играла Ингрид на золотой арфе, и теплый ветерок подхватывал нежный напев и разносил его по всей земле, а солнце ласкало берег и стоящую на нем старуху своими последними лучиками. Теперь ночью ее ждал крепкий сон, а старые сомнения больше не тревожили ее.

Несказанно удивились жители деревни Шпинберенген, впервые услышав чудесные звуки золотой арфы. Радостно засмеялись дети, а старики улыбнулись, кивая головами. Мужчины довольно потирали ладони, зная, что рабочий день будет легким и плодотворным, а женщины кружились по своим домам и садам, занимаясь хозяйством. Настал день, когда на берегу одинокой Ингрид снова появились люди: женщины приходили к ней и приносили свежую еду, мужчины помогали с домом и двориком, и вскоре некогда пустынный берег окрасился всевозможными цветами. Но больше всего радовалась Ингрид приходу детей. Утром она приходила в деревню, чтобы приветствовать вышедших на работы мужчин горячими мясными лепешками и молоком, вечером навещала женщин и делилась с ними новостями прошедшего дня, а днем встречала детей, которые прибегали к ней, чтобы послушать чудесное пение золотой арфы. Они выходили на берег, садились на согретую теплыми солнечными лучами морскую гальку, и Ингрид перебирала вновь обретшими силу пальцами тонкие струны. Иногда струны пели о радостных днях и счастливых людях, иногда в их напеве слышались грустные нотки, от которых сильнее билось сердце и слезы выступали на глазах, а иногда музыка волшебного инструмента лилась так неторопливо, что дети закрывали глаза и видели чудесные сны. Все чаще прибегали они к старой Ингрид, все чаще оставались с ней до позднего вечера. А она, встречая и провожая их, вспоминала свой разговор с одиноким скальдом Эдвардом, удивляясь, почему сама лишала себя этого великого счастья.

Но однажды поздней ночью, когда старая Ингрид уже засыпала, на дорожке у ее домика послышались тихие шаги, и кто-то тихонько постучал в ее дверь. На пороге стоял маленький мальчик: старая одежда плохо согревало его озябшее тело, а на изможденном лице темной тенью лежала глубокая грусть. Он был так слаб, что шагнув в комнату, чуть не упал, но старая Ингрид подхватила его и посадила за стол - на то место, где когда-то сидел скальд Эдвард. Мальчик закрыл ладонями лицо, а Ингрид быстро подогрела мясную похлебку и налила в большую кружку горячего молока.

- Мне сказали, что в этом домике живет добрая волшебница, которая помогает старикам и детям, даря им радость и принося удачу. Меня называют Бедным Генриком, потому что моя семья очень бедна. Моя мать уже долгие годы не встает с постели, а отец едва не погиб два месяца назад, когда вышел в море охотиться на китов. И теперь нам уже нечего есть, потому что у нас нет денег, а я должен целыми днями ухаживать за больными родителями и присматривать за маленькими братьями. Поэтому я пришел к тебе, добрая Ингрид: прошу тебя, помоги мне, сделай так, чтобы счастье снова посетило наш дом а дети не умерли от голода. Я не знаю, что мне делать.

Они вместе вышли на берег и Генрик провел пальцами по тонким струнам золотой арфы. Нежной песенкой откликнулась арфа, весело заблестели звездочки на темном небе. Генрик снова радостно засмеялся, поцеловал старуху и побежал домой, а Ингрид стояла на берегу и смотрела на небо. Легкая улыбка играла на ее губах, а ночной ветерок развевал ее волосы. И тогда старая Ингрид закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела, что лежит на дне большого челна, за бортом плещутся волны, а круглая луна ярко освещает водную гладь. Перед ней сидел скальд Эдвард - он смотрел на нее, неспешно перебирая веслами, и нежно улыбался. Теперь, добрая Ингрид, твой жизненный путь подошел к концу, - тихо сказал он. Ингрид улыбнулась в ответ, провела ладонью по шкуре тюленя, укрывающей ее тело, и почувствовала спокойное тепло, согревающее ее сердце. И тогда она снова закрыла глаза, глубокая темнота окружила ее, а над безбрежным океаном пролетел волшебный напев золотой арфы.

Комментарии: 4, последний от 17/02/2009. © Copyright Востоков Андрей Сергеевич (andy@extrime.ru) Размещен: 12/01/2001, изменен: 17/02/2009. 42k. Статистика. Рассказ: Сказки		Оценка: *8.003** Ваша оценка:

Востоков Андрей Сергеевич : другие произведения.

Золотая арфа