Аннотация: Выгляни на улицу, прещимило времени хвост. Оно извивается, пытаясь плюнуть в лицо уходящему поезду, но тот слишком много вчера выпил мазуту....
With Love for my Lady Aribet.
You save my life then i was boring!
Где ты был, пока пришел дракон
Я никогда не считал себя психом. Никогда. Может, я и отличаюсь от других, ну и что? Если по улице идет красивая синеволосая девушка, она, она ведь выделяется из толпы, но сумасшедшей в большинстве случаев не является. Люди странны по своей природе, глупы, все, что, по их мнению, не вписывается в привычную им картину мира, не имеет права на существование, никакого, понимаете?
Вижу, что не понимаете по своей ущербности, косности, плену стереотипов. Ну кто придумал, что человек не может летать сам по себе? Ложь! Я летаю каждую ночь к звездам, я понимаю их, умею говорить с ними. Я могу узнать, когда вы умрете, я могу сам убить вас, и это не будут убийством, равно как и избавлением. Я могу стать сильным, как слон, или маленьким, как мышь, проблема только в том, чтобы научиться видеть. Я вижу, а вы? Только не надо заводить наскучившую уже телегу про пансионаты, и про то, что "сейчас все лечат". Это настолько избито, изорвано сотней тысяч языков, что режет слух почище острейших ятаганов.
Если сложить два и два, то непременно выйдет облом, погрозит всем своим пухлым кулачком и скроется с глаз долой в свою обычную всеобъемлемость. Он в нигде, он в никогда. Долгими весенними вечерами я сижу в кресле. Сижу не от нечего делать, не оттого, что вечера долгие (правда, лишь в моем субъективном восприятии), а просто ради самого процесса сидения. Как остальные не могут понять, что вокруг нас так много непознанного: космические просторы хрущевки, водородная мягкость подъездов. Каждый раз новая ложь из телевизора, просто кладезь лицемерия, но нет, все это остается за гранью, не воспринимается!
Вот то, что пенсии поднимают на две копейки, замечают все. А героическую смерть солнца в пучинах горизонта называют всего лишь закатом. Но это тлен, пыль на моих кедах. Я беру щетку и смахиваю ее. Раз и нет ничего! Просто, как симпеляция вертексных парадиодов. То есть ни хрена не просто! Глупо и вечно.
Сегодня утром, когда огненные мечи воинов света ворвались в мою комнату, я понял, что мир изменился. Звучит заезженно, лучше так - никто не заметил гибели лживой коробочки со штампиком ТВ. Температура только поднялась до точки кипения моего мозга, когда я вышел из душной камеры под названием мой дом. Зеленый эльф-великан остудил меня, как лед остужает горячий чай, его обжигающе-морозные грани пару раз стукнулись о стеклянную поверхность черепа и окончательно растаяли.
Я подошел к газетному киоску, лениво пересчитал мелочь в кармане и решил, что достаточно удовлетворюсь обычным созерцанием бумажных физиономий. Одна из них выгнулась в капризной гримасе - "Дрожащие пальцы апокалипсиса". Все ясно, это про хакеров. Это они вырубили теле- и радиоэфир трясущимися от никотина и возбуждения руками. Но читаю дальше. "Вчера в возрасте восьмидесяти лет скончался прапорщик Гричко. Он более четверти века обслуживал последнюю ракетную установку СС-20. врачи считают, что смерть наступила вследствие сильного алкогольного отравления..." Однако как приятно быть обманутым. Ухмыляюсь и иду дальше. Прохожих нет, неудивительно. Нет домашних и внедомашних животных, неудивительно - такая жара. Нет транспорта, удивительно... хотя, а все равно.
Ноги мои шествовали по проспекту, названному в честь знаменитого уголовника, известного, вообще-то, только за забавную привычку повторять слова трижды. День обещал быть полным новых открытий и откровений, он всегда обещает быть таким, но не всегда так поступает. Словом, я встретил наконец-то представителя вырождающейся человеческой расы. Он был безумен, почти как я, но только в обратную сторону. Бегал с диким видом по сложной изогнутой траектории, которую при желании можно было бы выразить уравнением с четырьмя неизвестными. Отверстие на его лице, что раньше использовалось лишь для поедания съедобнообразных и унижения себе подобных, теперь изрыгало вопли страха, окрашенного в неприятный желтый цвет.
- Смыслов нет! Нет больше смыслов!
Ну надо же! Как все запущенно. По идее, шут знает чьей, он должен был бы стать Богом, раз уж настолько прозрел. Только проникнувшись отвращением ко всем и вся, отринув идеи глубокого содержания, можно начать радоваться жизни, ходить и видеть все в ником, и любить себя во всех. Но это так, к слову.
Постепенно высокоцивилизованные запахи и звуки большого города наполнились толпами идиотов-полубогов. Прямо-таки мечта мифолога. Тоже тупого как пень. Довольно забавно было наблюдать подобное помешательство, но молодая кровь в моих жилах-энергопроводах с детской настойчивостью требовала действий. Прожекторный луч глаз внимательно просканировал данное трехмерное бытие и немедленно проложил дорогу к парку, темнеющему метрах в ста от меня.
Путь до этого места назначения занял у меня некоторое количество времени, в течение которого я успел передумать громадную кучу вещей, прийти к нескольким выводам, надо признать - среди них была парочка гениальных и один вселенского масштаба, но все это, в конечном итоге, не принесло пользы никому, ибо я тут же все забыл. Передо мной лежали, вернее, стояли чугунные челюсти, давненько не посещавшие стоматолога. Я изобразил из себя стробоскоп и ворота сразу распахнулись в притворном испуге, как же, я только захочу зайти, как они, клац!, и перекусят меня. Как говорят в Американских Штатах: no more fuckin' way, mista' killа'. Прибегаю к запрещенному приему - строю из пальцев фигуру, отдаленно напоминающую плешивого барана, и правая челюсть загибается в припадке гомерического хохота, вторая же просто выпадает в глубокий осадок. Проскакиваю, пока можно, вуа ля!
Когда-то в глупом и босом детстве я прочитал книгу про полоумных недоросликов, что с блошиной настойчивостью пытались переплавить золотое колечко. Помню, как долго я ходил под впечатлением, и вот я снова попадаю в колыбель человечества, я на все десять в квадрате процентов уверен, что современный человек произошел от тупоголового орка, но это, опять же к слову. Вокруг ничтожного меня угрюмым плотным кругом стояло нелюдимое целлюлозно-бумажное сырье. Только представь, сколько рулонов туалетной бумаги растет в центре города! Но что это?
На маленькой прогалине с редкими скамеечками сидел на своих пяти задних лапах обычный дворовой пес. Красавец ради ему одному понятного пижонства нацепил на мокрый чешуйчатый нос толстые очки без одной линзы. Внимательные мушиные глаза наблюдали за бегущим мимо недоапполоном, все поры существа которого надрывались в диком крике:
- Смыслов нет! Нет больше смыслов!
Я замер - пес поглядел на меня. Страшная пасть оскалилась в приветственной улыбке, помада на губах поползла к ушам. Рокочущий звук достиг микропроцессора в моем мозгу и я обратился в тупое позорное бегство. Сколь себя потом буду вспоминать, хотя, что будет - пройдет, не смогу понять одного. Как я там оказался.
Когда негры подняли спартаковское восстание, проще говоря, началась ночь, я попивал чаек со льдом. По телевизору шла интересная передача о любовниках Буша. Сосед за стенкой мерно храпел. Капала вода на кухне. Скука. Тогда я взял гусиное перо и написал на груди у окна: