Возняк Степан Владимирович : другие произведения.

Ошметки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По сути, это даже не рассказы, а именно эссеистические ошметки - обрывки, глюки, сны, выписки - как угодно. Общая тематика сборника - проблема творчества вперемешку с обычными эстетическими видениями. По стилистике - готический андеграунд

Часть первая. Выписки из дневника.

1. Бездарный дар.

Выписка из дневника.

   Все уже когда-то было создано. Или нет? Быть может, хоть что-то осталось на объедки, на корки потешному старцу, что зовется нашей эпохой?..
   Всей грудью ощущаешь простор Белого Листа, который мерцает в твоем сознании одним из твоих крыл... Второе - ты сам... Третье - твоя боль... А небом станет любовь...
   Всей грудью ощущаешь простор и свежесть воздуха, когда выходишь под осенний ветер, струйками проползающий под куртку или плащ, вдыхаешь, вдыхаешь, не можешь остановиться, в глазах уже темно от наплывших снов, а ты все дышишь, живешь, страдаешь, и - не можешь остановить нескончаемый поток, песню черной боли и хриплого воя восторга от полного ощущения мира, от всеобъемлющей картины бытия, что мелькает, как 25 кадр, то появляется, то исчезает, но ты знаешь, что она есть, она причастна тебе, ты чувствуешь это каждым клочком души, и бьешься, что ничто не желает нести твою боль от этого ощущения - ни бумага, ни нотный стан, ни холст - ничего. И проклинаешь мир от бездарности своего дара, от проклятия - слышать, но не уметь сказать, чувствовать голоса, шепот страниц, что ты не написал, гневные речи героев, которых ты еще не придумал, взмахи мечей обреченных, которые живут в тебе, шепот влюбленных и шелест несозданного тобой ветра, боль и одиночество рокеров и изгоев, еще не родившихся на твоих страницах.
   А бесы несозданного рвут тебя на части...
   ...Всей грудью - напор ветра. Всем телом - водопад дара, что превращается в один сплошной кошмар пустоты, которую не передать, не помыслить, кошмар страха перед миром без твоего дара, бессмысленной и пустой жизни, если в день свидания с любимой не преподнесешь Ей выстраданного ночью стиха... Дикий ужас, что уже некуда бежать от насилия и тупости жизни на улицах твоего города, что нет ничего больше - кроме терзаний по нерастраченному растраченному дару-проклятию-крыльям, которые отсекаешь себе даже тогда, когда просто сухо анализируешь своих детей - свои страницы... Не спасает то, что ты нужен Ей и без них, что любит Она тебя и такого, просто без исписанной бумаги или заполоненного холста понимаешь, что НЕ НУЖЕН САМ СЕБЕ. И поэтому опять дышишь, вдыхаешь этот мир огромными дозами, пьешь бытие нескончаемыми глотками, пьянеешь от его крепкого, настоянного веками терзаний тебе подобных напитка, растешь, экстатируешь при каждом своем новом слове, падая, взлетаешь опять, и хрипишь, обжигаясь, как глупый мотылек из песни Летова, об свою бездарность-дарность, каждый листочек дерева-книги мира трепещет от твоего дыхания, но ни один не падает в твои ладони...
   И не помогают созданные тобою же фетиши, которые вечно служат твоей игре в себя, уже который год. Ни трубочка у камина, ни вино из бутылки, ни силуэт Ее тела на примятой и ПУСТОЙ, в конечном счете, постели, ни твой, тобою же терпеливо созданный прижизненный архив, бесконечное количество тетрадочек в твердых обложках, свято хранящих капельки того, что сумел выжать из своего океана дара, который в этих же капельках и проклинаешь...
   Холодный ветер вонзается в тебя по самую рукоять, глаза слепо смотрят на Солнце, видя лишь Ее глаза и миллионы шедевров, живущих лишь в тебе, но посвященных Ей без остатка, руки нелепо раскинуты, словно стараешься впитать больше того самого бытия, которое, увидев перед собою на столе лист бумаги, трижды проклянешь, швыряя любимой ручкой в угол. Никакого порядка, никакой закономерности не существует более, все стало безумным побегом от самого себя в самого себя же, и так - круг за кругом, круг за кругом... Описываешь в собственном сознании восьмерки математической бесконечности, ощущаешь, что сам уже стал всего лишь маленьким квадратным (если не ядреным!) корнем в беспощадно доказанном, доведенном до аксиоматического идиотизма уравнении, которое сводит тебя к нулю при любых переменных, постоянных и неизвестных, и у нуля этого остается в конечном счете лишь тоска и разочарование... И страшишься, что в момент, когда уравнение приведет себя к форме "Х = 0", то ничего не останется, как полезть в петлю, по сути своей на нуль так похожую. А там, за чертой, спросить Ильенкова и Есенина, Маяковского и Цветаеву, то же ли самое заставило их полезть в свою собственную петлю, или бред все-таки вещь индивидуальная? И все равно, где окажешься ПОСЛЕ - любой ад таковым казаться не будет по сравнению с осенним простором и простотой, что рвали твой дар на части своим бесконечным экзистом, а рай будет просто киселем из гнилых яблок, ибо такого умиротворения ты не искал.
   А искал ли ты его, между прочим?! Или просто старался НАЙТИ черту, независимо, что за ней - вечные муки или радость Вторичного дара и вечного бессознания? Бес-сознание... Просто все это не суть важно - проблема в том, что никогда не скажешь больше, что достиг чего-то...
   Просторный, безграничный мир вокруг лопается, как гнилая и маленькая рубаха, когда осознаешь, что промазал, и своими объятиями схватил и прижал к сердцу пустоту, которая и влилась в него... И когда ты, голый, без этой спасительной рубахи, что всегда отпаивала и откачивала, убеждала и внушала тебе что-то в лице твоих самых близких, окажешься перед тем, чему служишь, когда Черный, как ночь, Абсолют посмотрит и безмолвно спросит с тебя, то не то что закричишь - взвоешь от ужаса, бесповоротно поняв, что тебя вышвырнули в мир, ты уже не носишь его (его носит уже другой, и хорошо, если носит, а не пользуется, как половой тряпкой!), ты - одна из ниток этой неказистой одежи-мира, ни в чем не виноватой насекомое с сознанием, прекрасный человек, который вроде бы может жить и даже творить... Но ЛЕТАТЬ ты уже не будешь. Не вдохнешь осенний ветер и мир так жадно и полно - будешь пить скрупулезно отмериваемыми глотками, как микстуру.
   И ты никогда уже не будешь так дико радоваться и так страстно страдать от своего БЕЗДАРНОГО ДАРА, ЧТО ТАК БЕЗДАРНО РАЗДАРИЛ ПУСТОТЕ...
  

28 ноября 2002 года.

  
  
  
  
  

2. Жестяная жестокость.

   Сознание вдруг свивается в пружину, которая отдает корвалолом и летним дождем, бессмысленно уставившись в раззявленную пасть вечности... Слова потеряли всяческий смысл, став углями, ошкварками чего-то отвратительно всеобъятного. Смерть. Смертью отдает в каждом уголке параноидально-изломанного мира, она наяривает вальс-бостон на скрипке своим косым смычком, как нелепый сумасшедший старик, пляшущий над своими корками-душами... Души расползаются мелкими паучками.
   Смысла больше нет. Нет краха, нет отчаяния и даже ужаса. Все хнычет хилыми стишками, откашливающими покалеченные образы, сереет в звездном небе. Звезды, как осень, закутываются облаками и глаза больше не видят, став озерами боли. Смысла больше нет. Есть излом. Что я делаю, что я делаю... Без излома нет уже ни любви, ни радости, ни стихов, ни взглядов. Что я делаю... Излом бытия хуже смерти, какой бы она ни была жестокой. Жестокость - жестянка, которой водят по стеклу... Все окна грязны, все глаза слепы, все кресты заняты невинными грешниками, в пыли валяются сломанные ржавые гвозди. А хотелось просто полетать и вернуться. Бред! Из полетов в бездну не вернуться, там сгорают любые крылья, там не светит солнце, там не играет рок-н-ролл и нет пива, там есть только падение. Что я делаю, что я делаю... Я же падаю, медленно, как завявший листочек, падаю, режу со свистом пули воздух, я же вонзаюсь в себя костью в гортань, присохшим бинтом слепоглухонемого гения отдираю стихи от гноящейся раны образов и образин, от реальности, я долблю вены шприцом, в котором раскаленная плазма бытия, я наркоман, присевший на пустоту - самый опасный наркотик. А хотелось просто слетать за пачкой сигарет и оставить сдачу в ларьке, прощально махнув крылом, а хотелось простого мороженого из вангоговских подсолнухов и ворон, а хотелось быть простой мыслящей букашкой... А любовь не поможет, из полета в бездну за сигаретами не возвращаются даже к любимым, бездна не любит туристов, звезды не любят, когда от них прикуривают, что же делать, что я делаю, что делаю, где моя игла, где мой шприц, я смертельно больной алкоголик от поэзии с красными глазами и небритым подбородком, по мне уже отзвонил колокол Хемингуэя, по мне уже отзвучал "Реквием" Моцарта, а выпил я без него, но умер он, все умерли, остался один я. Смерть. В пустыне полегче выносить ломку, можно не пить странные таблетки и травы, можно все, что не нельзя. Смысла больше нет, есть излом, который становится разрывом.
   Я детонирую под знаком Великой Истины с салютирующей рукой и честными глазами. Легко искать, когда вместо глаз две раскаленные кочерги в глазницах, легко любить, когда вместо сердца пламенный мотор, легко ходить на протезах из стекла. Гораздо труднее дышать садом ночью, когда все вокруг свивается в пружину, что отдает корвалолом и летним дождем, бессмысленно уставившись в раззявленную пасть вечности. Смысла больше нет.
   Хотелось просто полетать.
   Полететь. Пролететь.
   И закурить.
   Что я делаю, что делаю...
   А бездна не прощает туристов-наркоманов.
   А я детонирую, прикурив от звезды.

1 августа 2003 года.

Часть вторая. Глюки.

Глюк N1.

  
   НЕБО.
  
   ...Свет. Лампоку ниже головы, чтоб не било в глаза. Шторы нараспашку, чтобы видеть ночь. Форточка навыкате, чтобы слышать Ночь. Руки на виски, глаза закрыть, чтобы слушать Ночь и видеть Ночь...
   Все навязчиво, нудно и нарочито-напыщено. Даже непорочность мира за окном, мира, еще вчера напоенного бытием. Мир вокруг сгущается в четыре стены без потолка, дышать тесно, руки не слушаются воспаленного мозга... Воспевание собственной тупости. Ода уродству своей души. Обида на собственную обидчивость. Да, ночь - самое время для рефлексии.
   Слово проклятье. Прицепившись с первого семестра, не отстает ни от языка, ни от мозга, ни от ручки...
   А ГДЕ ЖЕ НЕБО?
   Выйти сейчас на улицу - все вокруг есть. Есть ночная зимняя прохлада, ветерочек, шорохи, чуткая и нежная земля под ногами... А глянь наверх -
   ГДЕ ЖЕ НЕБО?
   Воспаленные бытием глаза уже не найдут ответа. А фантазия уже рисует жуткие картины из Апокалипсиса или Армагеддона... И - ничего настоящего, все даже не выдуманное - надуманное...
   Сердца соединяются? Могут ли они сойтись? Я боюсь сидеть в четырех стенах, я ищу сердце, даже не ЕЕ - свое. Постоянная Ностальгия, постоянное желание всюду быть дома - всегда быть в мире, каждую секундочку этой коротенькой, куцей жизни быть в мире! Чувствовать его - своим, себя - принадлежащим ему, чтоб хоть раз загордиться тем, что ты - это ты! Но он молчит...
   Небо где-то есть. Его надо просто почувствовать.
  

30 января 2003 года.

2. Глюк N2.

   ...Ты гаснешь, гаснешь, гаснешь, забывая, что гаснуть может только тот, что некогда пылал, ты расплавляешься где-то внутри себя, думая, что все самое дорогое достается лишь ценой боли, хочешь бежать, безумно хочешь бежать, мечтая, что бег этот будет по взлетной полосе, что, разбежавшись, можно взлететь и парить...
   А потом свечкой упасть на дно самого глубокого океана, зажечь в нем новую звезду и умереть... Мысли о смерти все чаще посещают твое сердце, но ты же не глуп, ты знаешь, что смерть - всего лишь побег... Но ведь есть вещи, от которых не убежать, и это ты тоже знаешь, ты далеко не глуп, есть то, что умрет с тобой, и хорошо, если это что-то не окажется КЕМ-ТО, хорошо, если ты одинок... Лучшее дело - скорбеть о самом себе, когда еще не умер...
   Проклинаешь себя за самолюбие, верно? Знаешь уже, каково, мечтая о море, вляпаться в грязь, или, мечтая о празднике, попасть на пьянку. Хотя все твое существо-вание (воние?...) - сплошная пьянка, оргически-вакхический пир твоего самолюбия, и даже когда просто набиваешь руку, наметываешь глаз, тебя не оставляет впечатление беспричинности твоей деятельности... И в душе клянешь тех всех, кто это ДЕЙСТВО, это ТАИНСТВО назвал заурядным психологическим термином ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ...
   И гаснешь, уходя все дальше от себя...
   ...Летишь, падаешь, ломая крылья об ветер...
   ...Пылаешь, слепишь глаза, и -
   гаснешь,
   гаснешь...
   ПОВЕРЬ: ДАЖЕ УГОЛЬКИ МЕРЦАЮТ, ТЫ, ИДИОТ!!!
  

24 февраля 2003 года.

  

3. Глюк N3.

   Небесный смрад... Так глупо, но небо пустует без взгляда или полета.
   НА ТО ОНО И НЕБО...
   Нужно, чтобы хоть кто-то смотрел на него. Чтоб кто-то летал в нем. Иначе неба не будет...
   Пеплом засыпаны дороги домой... Много-много серого пепла... Дорожным посохом не разгрести. Переплавь его в меч, легче держать будет. Легче НЕ-слышать, когда в руке - звонкий и кровожадный клинок... Небо засыпает пеплом все дороги. Все посохи ломаются в мечи... Все взгляды превращаются в стекло и бьются об асфальт, разлетаясь сотнями бритвенно острых маленьких звездочек. Все рифмы режутся об эти звездочки и истекают темно-ртутными каплями чего-то.

КРОВИ? СЛЕЗ?

   Смерть. Пустота. Уже не страшно - к словам привыкаешь, как к людям. Осторожный скепсис, пока не поймешь, как близко стоит суть этих слов рядом с тобой.
   И просто - просыпаешься, окруженный тишиной. Стараешься писать страшно, нет - СТРАШНО, не зная, что такое страх. Страх - это кровь на руках. Это темный слезы рифм, незаметно подкравшихся к сознанию. И тебе СТАНОВИТСЯ СТРАШНО. Все проходит, когда пьешь за знакомство с этим чувством. А после - мирно сожительствуешь, забыв, что меч когда-то был посохом.
  

25 февраля 2003 года.

  

4. Глюк N4.

Рефлексии не подлежит,

Зашифрованных образов

не содержит.

Все случайные совпадения

Принимать на свой счет.

   Чудовище любило Девочку. А она любила чудовище. И все бы хорошо, если бы не то, что чудовище все ненавидели за то, что оно - чудовище.
   Оно и ясно - ну кому нужна дряхлая старая тень с горящими глазами и острыми когтями, завернутая в старый-престарый плащ с капюшоном, огромная, сухая, безжизненная и печальная? Его лица никто не видел, но зато дьявольски сильные лапы и бритвенно острые когти знали все, кто смел обидеть Его Девочку. А чудовищу все время было очень больно внутри за то, что никто не видел, как в Девочке светился огонек такого добра, что если раз увидишь - не забудешь никогда. А как она смеялась, бегая по осенним листьям и швыряясь ими в с трудом передвигающееся, но такое счастливое чудовище!..
   А еще оно страдало от того, что оно, искалеченное, переломанное бесконечно долгой и страшной жизнью, никогда не сможет стать настоящей парой своей Девочке, ибо она все-таки рода человеческого, а оно... а оно...
   Однажды со страхом чудовище поняло, что так и будет всегда, пока стоит мир, что проклял его. И что Девочка когда-нибудь станет девушкой, женщиной, что когда-нибудь умрет, а оно, чудовище, будет и дальше тащиться по миру, избиваемое и избегаемое всеми, обреченное на бессмертие... И так будет всегда. И боль останется вечно.
  

21 декабря 2002 года.

  
  
  
  
  

Часть третья. Каверверсии.

1. Литературный кавер на

"...A distance there is..."

"Theatre of tragedy"

  
   ...Кому дам я силу, что бушует во мне
   готическими
   квинтами и октавами,
   кто возьмет в себя мою боль,
   виолончельным плачем шепчущую в сердце?..
   ...Шорох капель и
   перестук сердец поют
   свою вечную песню, обратив
   глаза страждущего
   на небо, на серо-серебристый
   льдистый
   свод...
   Фантасмагория шпилей и дождя
   смешиваются
   в трагически-комическую маску, за
   которой
   уже есть одна... и еще одна... и еще...
   и лишь где-то вдали - глаза,
   безмерно любящие и невыразимо скорбные,
   и - голос...
   голос...
   затихающий где-то на грани
   мира и сознания...
   Солнце и убаюканный листочек осени в ладони,
   превращающийся в птицу-слезу,
   слезы, капающие на старый пергамент, огнем
   выжигающие
   одно-единственное в мире имя - ARVEN...
   И - шаги, шаги, шаги... В никуда
   из ниоткуда.
  

21 декабря 2002 года.

2. Литературный кавер на

"Sped of pain" - Marilyn Manson.

   Тихий стук в дверь. Ночь на дворе, сколько можно?! Ночь не на дворе, ночь - на сердце, и стучишься сам в себя, и себе же отвечаешь. Занимаешься всякой чепухой, мечтая про готику, про небо, про дожди и грозы... Про взгляд... Человеку нужен только человек. А если ты уже перестал быть таковым - всего лишь огромный манекен, недвижимо сидящий в темной комнате, озаряемой багровым огнем камина, механически подносящий к лицу руку с сигаретой, забывая даже про пепельницу?.. И дышишь лишь в силу того, что есть эта сигарета, и еще полпачки дыхания уходит в небытие, в никуда... Что же это? Ожидание? Отчаяние? Медленное Suicide? Игра в Маленького Мэнсона?.. Все вместе? Без разницы. Когда-то это было бы важно, теперь - без разницы. Нет разницы между пустотой города, что за окном, и пустотой твоего взгляда, что по эту сторону окна... Разница одна - ведь какую-то из этих пустот тебе предстоит выбрать... До смешного: зачем? Какая разница, в какой пустоте существовать и умирать? Одна сплошная грязь в том, что некогда было душой, одна шизофрения в том, что ты гордо именовал разумом... Сидишь в своей ячейке, зная, что есть еще незнамо сколько таких вот, как ты...
   ...Лети ко мне! Кричи ко мне! Лети быстрее скорости боли, может, тогда я еще смогу пожить, как человек!.. Ввергни меня во Тьму, убей меня, я не сделаю тебе больно... Сорви мои крылья - они как осенние листочки, и так же опадают в твои ладошки... Как весь я... Как весь мой умерший мир... Стань спиной ко мне, чтобы не видеть моих глаз... Прочти на стене то, что я некогда там написал - это единственно гениальное мое творение... За окном шумит город, но ему наплевать на меня... Он даже не попытается скрипнуть моей дверью, чтобы впустить тебя...
  
   THAT WAS JUT A DREAM... ...JUST A DREAM... ...JUST A DREAM...
  
   Все равно, лети ко мне, ныряй в меня быстрее скорости боли! Я хочу одного - держать тебя за руку, когда буду умирать... Я всегда хочу держать твою руку, когда буду умирать, всегда...
  
   OH, WHEN WE DIE - HOLDING HANDS - ALWAYS...
  

23 декабря 2002 года.

3. Литературный кавер

На имя моей любимой.

   ...Смотришь на небо, на Солнце и сходишь с ума от теплоты и нежности, что глядят на тебя. Подставляешь лицо ветру и жмуришься от легкой щекотки, проводишь рукой по осенним цветам и ощущаешь нежно-испуганный трепет, и -
   неожиданно
   понимаешь,
   что Солнце - это Ее глаза, ветер - дыхание Ее поцелуя, а цветы - Ее губы... И не нужно ничего. Просто слушать "Rammstein", сидя в кресле под пледом, обнимать Ее за плечи и за талию, и глядеть и целовать Ее глаза - то нежно и смущенно опущенные, то по-детски счастливо распахнутые навстречу...
   Нежность, нега, небо... глубинная скорбь и блики радости на поверхности озера глазенок того престранного существа, что зовется Орисей... Орися... О-р-и-с-я. Словно шелест ветерка в осенних листьях. Пять звуков, что сплетаются в самое важное в мире имя... Слишком добра в своей требовательности. Слишком требовательна к своей доброте. Чересчур остра на язычок и слишком застенчива. И - нежность,
   нежность,
   нежность...
   Совенок-Орисенок...
   Вся - как свет. Залитая Светом, что сгорает в моей Тьме. Святая. Свят-ая... Свят... Свет... Светоч... Мистический костер, что рвется в светлое небо, а разожжен на дряхлой черной пентаграмме - мне...
   И все, что надо - обнять Ее крылами так, чтобы захрустели косточки, и в то же время - чтобы каждый клочок кожи дрогнул от нежности. Пригладить Ее волосы, приподнять головку и - спереть Ее дыхание долгим, долгим поцелуем, влиться через него в Ее сердце, в самые сокровенные уголки Ее души, слиться с Ней, растворить в Ней свое "Я"... - в Ее безумно и безмерно любящем сердечке... И - вечно пребывать с Ней, охранять, оберегать Ее покой, Ее настроение и жизнь... Врасти в Нее, всадить Ее в себя по рукоять - в самое сердце...
  

25 ноября 2002 года.

  

4. Литературный кавер на:

Г. Львов + С. Яковенко.

"...Летят в нашу память,

кричат в нашу память

и листья, и люди..."

С. Яковенко.

   ...Я только постараюсь на забыть,
   о чем шептала осень за спиною...
   За солнцем и -
   за ветром... После лета...
   Расколот небосвод мечом-шпилем,
   по перспективам улиц
   вьются листья,
   за ними - машут крышами дома...
   А в сердце - болью:
   "Здесь тебя не любят!"
   скорей, боятся... И органно-страшно,
   что этого когда-нибудь не будет -
   из камней озера, симфонии из кофе,
   романтики
   гербов и листьев... Но хотя - наверное,
   это меня - не будет... Львов вечен.
   Ах ты, боже мой! Ну кто б подумал,
   и это - я, что ли, писал? Наверно, я.
   Просто, опять не о себе. О МИРЕ.
   О городе, который ОСТАЕТСЯ.
   ...Полынь побега, ревность неба к людям:
   Оно мое! Но я-то - не его...
   Я вечен. Я останусь. Помяни.
   Запомни взмах прощальный крыл
   и песню.
   Запомни взмах
   зеленого
   плаща...
   Себя сам помяну.
   Печатью в небе.
   Я не тревожу больше
   Готику и осень.
   Львов вечен.
   Вечен я.
   Я ухожу.
  
  

24 февраля 2003 года.

5. Литературный кавер на

Худ. Фильм "Спящий брат".

  
   ...Я никогда не буду спать,
   ибо Песня, которой сотворена
   вся печаль и боль мира, звучит
   слишком тихо - как бы
   не упустить...
   И - БОЛЬ,
   дикая боль органных аккордов
   пронзает насквозь.
   ...Там был белый камень, он же
   совсем
   один!..
   Ярое пламя пожрет кров, а стены
   распадутся
   от старости -
   орган не заглушил рев
   огня...
   Там был белый камень!
   Теперь он - здесь,
   в груди.
   Взгляд обреченного... Взгляд-вызов.
   Ему нужен Ветер,
   чтоб стать рожденным
   небом...
   А в глазах звезды обернулись угольками-
   пламя
   пожрет
   все... А звуки вплавятся в камень
   (теперь он НА груди...)
   Сна больше нет.
  

10 марта 2003 года.

  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть четвертая. Рассказы.

Круг Боли

1.Часть Первая.

  
  
   ...По ступеням со свечкой собственного сознания - вниз, вниз, вниз, туда, где не спасают даже кисть и перо, все глубже и дальше - куда?.. Наверное, неважно. Спасти может одно: память про Небо и Ветер, про Солнце и Звезды, про Траву... Деревья... Цветы... память про то, что ты все еще ВИДИШЬ. Тогда хотя бы начинаешь верить, что не ослеп, что это вокруг - ТЬМА... Хотя бы веришь, что ты все еще - человек. И не думать, не сметь думать, что после очередной ступени стопа может нащупать пустоту, и не спасет ДАЖЕ ЭТО... А, впрочем, ЧТО ОНО - ЭТО?..
   Воображаемый взгляд наверх.
   "...Небо, зачем ты создало свет?"
   Молчание.
   "...Ветер, за чем ты стонешь?"
   Тихонький шелест и молчание.
   "...Солнце, кому ты Светишь?"
   Вспышка и молчание.
   "...Звезды, ПО КОМ вы мерцаете?"
   Молчание.
   "...Зачем ты создал меня, Мир?!"
   Молчание. Молчание. Тишина. Полная, абсолютная тишина, каковой даже не существует в природе...
   В ПРИРОДЕ МНОГОЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
   И опять в конце - знак вопроса. Мохнатый, психоделически- патологический символ вечного сомнения.
   А под ногой неожиданно разверзается пустота. Конец пути. Самое дно Лестницы-Ведущей-НА-ДНО. Неожиданно пустота от стоп до самого мозга тянется своими белесыми щупальцами.
   ...Сделай этот шаг. Ступи в Пустоту! Ты вернулся. Ты уже у порога. Ты снова дома!..
   И он сделал его. Он так хотел домой...
  
  
   С хрипом Раэн жадно вдохнул воздух и открыл покрасневшие глаза. Дыхание стабилизировалось, но было прерывистым и неестественно глубоким. Злобно постанывая, он поднялся с линолеума и рухнул на табуретку, руки и голову опустив на стол. Пальцы правой руки нашарили пустую сигаретную пачку и начали лихорадочно мять ее и рвать на кусочки.
   "...Что за дела? Только обморока с утра не хватало, еще и с глюками... И жутко так... Не-ет, хватит курить с утра на голодное брюхо, а то совсем загнусь... Ч-черт..."
   Последняя мысль промелькнула в момент, когда Раэн обнаружил, что в пачке таки оставалась еще одна сигарета, ныне обращенная в бумажно-0табачное крошево. Брезгливо отряхнув руки, он встал, тут же ухватившись за стол. Его все еще мутило. В глазах бегали какие-то злые огоньки, виски ломило и кололо.
   Выпив воды и позавтракав, Раэн жадно схватил новую пачку и поспешно закурил, плюхнувшись на ту же табуретку. Теперь стало легче, в голове прояснилось. Он посмотрел на сигарету, отведя руку, затянулся.
  -- Раб цивилизации, - пробормотал он.
   Раэну давным-давно надоело курить, но бросать было лень. Да и как тут бросишь, когда холсты зовут, стонут по кисти, и тетрадки - по перу, а в сознании - тупое, навязчивое скопище мыслей типа "что же написать/нарисовать?"
   Да, до того, чтобы ПИСАТЬ картины, он был весьма далек, как ему казалось. Он их пока именно РИСОВАЛ. Не помогало ни пиво, ни вино. Однажды он даже укололся, чтоб "расширить сознание", как они говорят, но, посмотрев с утра на холст, Раэн со стыда запрятал его подальше, чтоб не видеть. Картина получилась сильная, но глаз не то что не понимал - ОТКАЗЫВАЛСЯ понять, что на ней изображено. И, чтоб не мучить себя, Раэн упрятал холст на самое дно шкафа. Легче было зачистить его, но он всегда считал, что это слишком жестоко - все-таки каким-то образом оно жило...
   С сигаретой в зубах он вошел в свою мастерскую и вздрогнул. Впрочем, как и всегда. Напротив двери Раэн почему-то повесил широкий холст с изображением одного-единственного глаза, красными прожилками в белке расползающегося в звездную Тьму... Он с гордостью считал это своей лучшей работой, хотя и слегка побаивался ее. А может, именно поэтому... Вообще, тема глаз, взгляда - не всегда человеческого - преследовала его воображение на всех холстах. Иногда это его просто бесило. Потому и вздрагивал, входя в мастерскую. Было такое впечатление, что на входящего смотрело множество существ, сущностей, все бытие которых переместилось во взгляд. Они то прожигали ненавистью, то умоляли, то признавались в любви, то скептически-отстраненно оценивали посетителя. А глаз напротив двери, казалось, делал все это одновременно. Это и бесило.
   И сейчас Раэн, стоя в дверном проеме, испытывал на прочность взгляд созданной им картины, хмуро жуя свою сигарету.
  -- Все это понты, - наконец пробурчал он. - Нездоровые, банальные ПОНТЫ.
   Развернувшись, он накинул плащ и вышел из дому.
   На дворе стояла середина осени, время, которое Раэн и любил, и ненавидел - любил за красоту, а ненавидел за неспособность передать ее, ни в картине, ни в стихах, которые он тоже пытался писать. Порой. Очень-очень редко.
   Естественно, что в полдевятого утра выходного, старенькие улочки его городка пустовали. Можно долго ходить без цели, думая о чем-то своем, ни на что не обращая внимания...
   Город походил на старое, выдержанное вино, позабытое в уголке провинциального погребка. Старые улочки в это время года оттенялись червлено-золотыми деревьями, а старая мостовая у обочины шуршала под ногами палой листвой. Поэтому Раэн и ходил всегда по обочине. Домики начала века под серовато-свинцовым небом выглядели чуть ли не готическими замками...
   Раэн бесцельно топал по одной из именно таких улиц, вдыхая вперемешку преддождевой воздух и табачный дым. В голове была странная, неестественная эйфория полупустоты и ни к чему не обязывающих мыслей-образов. Подобное созерцательное состояние он обычно не отгонял, но сегодня оно его почему-то раздражало.
   Дойдя до парка, он присел на лавочку, беспокойно поглядывая на небо. Видно, сегодня дождя не миновать... Каждый день дождь... Каждый день... Серо, грустно и уютно... Надо бы и поработать сегодня... Под дождь оно и работается получше...
   Что-то не давало Раэну покоя.
   ...Небо, зачем ты создало Свет?..
   ...Дождь, от кого ты бежишь?
   Мир вокруг становился все более прозрачным. Уже не помогал тонкий глаз художника, привыкший подмечать мельчайшие детали вещей. Все становилось зыбко, полубесформенно, теряло непроницаемость. Воздух со звоном стали врезался в легкие, пьяняще отдаваясь неуловимым ароматом ПРЕДЧУВСТВИЯ, все блики и тени бешено заплясали, сорвавшись со своих положенных мест. На месте геометрически очерченных форм остался лишь общий ПРИНЦИП каждой - неуловимо-неповторимоый и в то же время неповторимо похожий чем-то непойманным, непознанным...
   ...ЗВЕЗДЫ, ПО КОМ ВЫ МЕРЦАЕТЕ?..
   ...ЗА ЧЕМ ТЫ СТОНЕШЬ, ВЕТЕР?..
   ...КОМУ ТЫ СВЕТИШЬ, МИР?..
   "...Кому служит вся Вселенная? И зачем нужна в ней красота? Если я вижу эту красоту, то кто я? Или красота - лишь отблеск, рефлекс, упаковка меня настоящего?.. Зачем же творить, если не знаешь СЕБЯ НАСТОЯЩЕГО? Чтоб ЗНАТЬ? Что - ЗНАТЬ? Опять же - ЗАЧЕМ?.."
   Раэн выбросил сигарету и посмотрел вдоль улицы. Вот, прекрасная перспектива, отличная композиция и сочетание цветов, вот и принцип всего пейзажа... ПОЧЕМУ МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ЭТОГО РИСОВАТЬ?! Почему мне уже ничего не хочется, кроме как узнать, чего же я хочу?!
   ШАГ В ПУСТОТУ.
   ...Неужели я все-таки хочу домой?.. Откуда во мне эта дурацкая ностальгия по тривиальности? А рисовать хочется лишь то, что не существует в природе? Каков тогда смысл моей мазни? Каков смысл Искусства ВООБЩЕ? И, ДЬЯВОЛ, КАКОГО Я ПОСТОЯННО ЗАДАЮ ЭТИ ВОПРОСЫ, КОГДА МНЕ ПРОСТО ХОЧЕТСЯ КУРИТЬ?!
   Тихий смешок.
   ...ТЫ САМ СЕБЕ ОТВЕТИЛ.
   Раэн посмотрел вбок и его буквально вышвырнуло из того, необъятно призрачного мира сплошных принципов в обычный. И лишь рядом с ним было что-то ОТТУДА. Что-то, что он не видел, не слышал, не мыслил и даже не чувствовал - ПРЕДЧУВСТВОВАЛ. Что-то маленькое, но грозное-грозное...
   "Ты кто?"
   Снова смешок.
   А ТЫ КАК ДУМАЕШЬ?
   "...Ты... Дьявол?"
   НЕТ. ДО ЧЕГО ЖЕ ТЫ ОГРАНИЧЕН!
   "...Но... почему же тогда..."
   ДА ПОТОМУ, ЧТО ТЫ БЕЗ УСТАЛИ ВОПИШЬ, ХНЫЧЕШЬ ПРО СВОЙ НЕПОНЯТНЫЙ ТАЛАНТ, ПРО КАКОЙ-ТО СМЫСЛ, КАКОЙ-ТО МИР... ДА, ЭТО ВСЕ ЕСТЬ, НО НЕЧЕГО ОБ ЭТОМ ГОВОРИТЬ. НЕЛЬЗЯ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ, ОБОРАЧИВАТЬСЯ И СПРАШИВАТЬ. НУЖНО БЕЖАТЬ!
   "...Куда?"
   ВПЕРЕД!
   "А откуда ты знаешь?"
   Тот же смешок, более продолжительный.
   Я-ТО ЗНАЮ, УЖ ПОВЕРЬ! А ВОТ ТЫ - ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ!
   Раэн впервые за весь этот дурацкий диалог рассердился.
   "Это почему же? Нет уж, это твое "вперед" просто ни к чему не обязывает, прямо фашизм какой-то!!! И вообще, какое ты имеешь право нарушать мою целостность своими лозунгами?! Ты... ты... глюк по обкурке, вот ты кто!"
   Последние слова он выкрикнул едва ли не вслух.
   Смешок перешел в тихий скрипящий хохот.
   ЦЕЛОСТНОСТЬ? ДА КАКАЯ, К ЧЕРТУ, У ТЕБЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ! ТЫ ЖЕ РАССЕИВАЕШЬ СЕБЯ ПО СВОИМ ХОЛСТАМ, В ТО ВРЕМЯ, КАК ТЕБЕ ОТКРЫТ ПУТЬ К МОГУЩЕСТВУ, ЛЮБВИ И ГЕНИАЛЬНОСТИ.
   "И где же он, этот путь?"
   В ТЕБЕ.
   "Во мне - целый мир, все сущее, вся ВСЕЛЕННАЯ!"
   ОЙ, НЕ НАДО. Я ГОВОРЮ КОНКРЕТНО.
   "Я тоже."
   ТЫ ПРОСТО ИДИОТ. ТЫ ГОРДИШЬСЯ СВОЕЙ АБСОЛЮТНО НЕОРИГИНАЛЬНОЙ, ПРИСУЩЕЙ КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ ВСЕОХВАТНОСТЬЮ И ПОСТОЯННО ХНЫЧЕШЬ ПРО СВОЕ УБОЖЕСТВО.
   "Так, хватит, кто ты? Что, чистый разум?"
   Голосок откровенно веселился.
   БОЖЕ, КАКОЙ ЖЕ ТЫ ГЛУПЫЙ! Я - ЭТО ТЫ.
   "Как так?.."
   А ТАК. ЧТО, НЕ ВЕРИТСЯ? ЭТО ПОТОМУ ЧТО ТЫ - ОБЫВАТЕЛЬ.
   "Я?.. Нет, почему?.. я ж пишу что-то, пытаюсь творить, ищу бесконечное..."
   ТЫ ДУМАЕШЬ?
  
   ...Раэн с трудом отнял руки от лица. Он что, плакал?.. Последнее "ты думаешь?", казалось, забрало все силы. Удар был силен. И было до боли обидно получить его от себя же...
   ...Неужели ты считаешь, что творил все это время? Что ж это такое, это твое творчество? Любительская мазня с мыслями о Прекрасной Музе? Это просто-напросто понты, как ты сам верно с утра подметил... Откуда столько уверенности, что то, с чем ты соприкасаешься - бесконечность, то что ты ищешь - вечность? Может - это пустота, может просто какой-то конечный слой тебя же? А, скорее всего - ни с чем ты не соприкоснулся, И НЕ КОСНЕШЬСЯ НИКОГДА, ты бездарь, тупой романтичный напыщенный бездарь! Был и останешься. Удел твой такой... Почему твой - МОЙ!
   Так хотелось сейчас дождя, а его, как назло, не было. Хотелось бурь, ураганов, молний, чтобы спрятаться от стыда, от унижения, которые испытал перед собой. А сквозь все Раэн чувствовал такую светлую и тихую печаль, что комок подкатывал к горлу, и это было хуже всего. Перед глазами мелькали собственные картины, но теперь все глаза на них казались жестокими и пустыми...Что ж, он теперь обыватель. Тоже неплохое слово... Просто слово...
   Внезапно Раэн поднял залитые слезами глаза к небу и прокричал:
  -- Я домой хочу! ДОМОЙ.
   И снова расплакался.

Возняк Степан, 2003 год.

2.Круг Второй.

  
  
   ПЕПЕЛ - ЭТО УБИТАЯ РАДУГА.
   Небо вокруг было засыпано чем-то серым. Мир сплетался в тугие спирали, бешено скрученные, свитые в один гигантский клубок, уходивший вверх бесконечными винтовыми лестницами и арками мостов.
   ...Небо, почему ты не светишь?
   ...Где ты, ветер?
   ...ПОЧЕМУ ТЫ УМЕРЛО, СОЛНЦЕ?
   Привычное молчание. Полное равнодушие насмешливого Абсолюта к наивным человечьим вопрошаниям.
   "Я ж пишу что-то, пытаюсь творить, ищу бесконечное..."
   ТЫ ДУМАЕШЬ?
   "...ищу бесконечное..."
   ТЫ - ДУМАЕШЬ?
   Эхо отдавалось в висках сизым дымом недалекого костра. Мир свивался и корчился, словно ящерка.
   Раэн спокойно улыбнулся. Ему уже было легко. Ужасно легко. До слез.
   Он лежал лицом верх на палых листьях лесопарка, широко раскинув руки ладонями вверх. Светлые волнистые волосы разметались, легкие дуновения ветерка трепали их, заставляя виться в своем, осенневетровом ритме. Осень вокруг смыкалась готическим собором, устремив его взгляд в небо.
   Раэн не видел красок. Он вдруг перестал ощущать все оттенки осени, мир выцвел до серого разной яркости, больно режущего глаза каждой предательской сменой положения любого листочка, веточки или облачка в небе.
   Улыбка на лице стала печальной.
   "И что теперь? Что дальше? Покурить бы да домой, к работе, а с чем? С чем, черт подери, работать, когда вокруг такие глупые оттенки... Действительно, что это за цвета?.."
   Он даже не мог понять, ЧТО не так с его видением. Осенью Раэну обычно легко работалось - он мог брать оттенки просто глядя в окно, а тонкая, сладковато-полынная смесь ароматов осенних полей за тем же вечно открытым окном так и подталкивала к холсту. Изнутри в такое время всегда было ЧТО-ТО, что помогало стоять возле мольберта часами и просто СМОТРЕТЬ.
   А сейчас мир откровенно издевательски смеялся над ним, словно передразнивая доверчивость и наивность молодого мастера.
   Раэн просто лежал и глядел по сторонам, стараясь ни о чем не думать, но сознание, как и всегда, возвращалось к холстам, словно прикованное не очень длинной цепью.
   "НЕ ПИШЕТСЯ. НЕ ПИШЕТСЯ. НЕ ПИШЕТСЯ. Смерть на холсте - такое вам и не снилось. Занятие окулизмом тоже утомляет... Полнейшее художественное раздолбайство. Серые волны о черный берег..."
   Мир действительно бился о него, как море о скалы. С той же яростью, жестокостью и беспощадностью.
   "...И не спасает ни наметанность глаза, ни ошметливость стиля..."
   ВСЕ ВОКРУГ - ОШМЕТКИ.
   Раэн еще раз с недоумением осмотрелся. Нет, это ж идиотизм какой-то. Все вокруг - ничем не связанные серые разных оттенков лоскутки, безо всякой цели и смысла набросанные один на другой. Глупо. Самым серым, подумалось вдруг, было его, Раэново серое вещество, гордо красующееся в центре этой коловерти.
  -- А гори оно все синим пламенем, - вяло и как-то равнодушно сказал вслух Раэн. А что еще делать?
   Более или мене решительно он встал, прикурил и потопал по листьям, шуршащим в сознании мятой бумагой, к лавочке у шоссе.
   Что-то внутри ломалось, билось раненой птахой, билось в странной неумирающе-бесконечной агонии. Внутри расслабленно сидящего на лавочке тела Раэна волнами накапливалась ни на что не похожая боль.
   ...Что это со мной? Почему я не могу жить, как все нормальные люди, откуда внутри ТАКОЕ, зачем - боль? Если это - дань моему искусству, то я не хочу его! Я не вынесу и просто бессмысленно проведу жизнь...
   Раньше он был другим. Раньше Раэн радовался каждому мазку, как ребенок, он чувствовал мир каждой клеточкой, он любил жизнь, любил находить ее повсюду. Он просто летал.
   Судорожно выдохнув сигаретный дым, сразу вливший в мир еще один серый оттенок, мастер напрягся, а пальцы, вцепившиеся в отворот плаща, побелели от непонятно сильного порыва дышать.
   Почему вдруг искусство стало для него черной непонятной бездной с жуткими и непостижимыми тварями на дне, каждая задумка, каждое движение - глухим, непроходимым и непонятным омутом, откуда возникло только проблем? Словно крылья, на которых он раньше летал, сгорели в каком-то адском холодном и равнодушном пламени.
   СГОРЕЛИ.
   СГОРЕЛИ. РАНЬШЕ ОН ЛЮБИЛ ОГОНЬ.
   А СЕЙЧАС БОИТСЯ.
   Что-то жгло Раэна изнутри, дико больно и отчаянно жгло.
   Он содрогнулся и опустил патлатую голову на дрожащие руки.
  -- Я не хочу так, - зашептал он лихорадочно. - Я не могу, не могу так жить, я же неполноценен, я же просто игрушка Абсолюта, а я хочу быть человеком, я хотел творить красоту, откуда же столько боли, откуда, откуда страх и пустота?! Где же силы, где же моя радость, где мое счастье, если я до конца зависим от своих творений...
   ПЛАМЯ.
  -- Господи, если ты есть, помоги, услышь - ты же видишь, я горю, я сгораю, я опустошаю себя, помоги, разберись, ты же всемогущ - я не хочу знать Истину, я хочу просто жить, а не падать в бездну, Господи, за что, за что, ЗА ЧТО?!
   И Раэн неожиданно с силой закричал, возведя глаза верх.
  -- Я ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ! Я ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ, НЕБО! ЗА ЧТО ТЫ ТАК МУЧАЕШЬ МЕНЯ?!
   Тишина...
   Привычная, обыденная тишина.
   Как и во все века...
   Боль испепеляла изнутри, страх все рос, а Раэн, обессилено откинувшись на спинку лавочки, апатично смотрел на небо, изменившее свой серый оттенок на более светлый. Словно вздрогнуло.
   "Так не прожить. Я же никогда не стану человеком, я же так и останусь жить и умирать полуслепым уродцем, орудием в руках своих холстов, вечно опасаясь рухнуть в омут, по краю которого буду идти, нет, так нельзя, лучше быстро сгореть, чем медленно истлевать..."
   И вдруг стало так легко-легко... Неправдоподобно легко.
   Вот оно, решение.
   Вот он, выход.
   ЛУЧШЕ БЫСТРО СГОРЕТЬ, ЧЕМ МЕДЛЕННО ИСТЛЕВАТЬ.
   Вот выход. Простой-простой. Даже слишком?
   Нет, как раз. Иначе уже нельзя.
   И - как плотина прорвалась:
   "...Да я же родился суицидником, я был обречен на это, разве ты не понимаешь, небо, - это не грех, это просто избавление, иначе просто - боль, страх, пустота и та же смерть, только еще более страшная... Все просто, все очень-очень просто, всего лишь надо решиться..."
   Раэн извлек из кармана плаща тонкий и острый стилет, который носил с собой всегда, после того, как на него напали и сломали кисть руки. Давно... уже и шрам-то почти не виден...
   Легким движением он расчехлил его и уставился на холодную, блестяще-серую сталь. Что, и тут - СЕРОЕ?! Нет, ничего. Так должно быть.
   "Так. Что, венки? Нет, нельзя. Вечно найдется какой-нибудь тщеславный идиот, который захочет спасти жизнь другому идиоту-самоубийце, чтоб потом о нем с восхищением говорили как о поборнике суицидов... Лучше уж прямо в сердце..."
   Раэн отвернул плащ и нащупал 6-е сверху ребро. Медленно-медленно начал подводить стилет к черному джемперу.
   "...Почему так трудно?.."
   Еще два сантиметра - и все.
   "...Нужно просто н бояться..."
   Еще один.
   "...Боли почти не будет."
   Полтора миллиметра.
   "...А что потом? Тьма?.. Свет?.."
   Клинок коснулся ткани.
   Рука Раэна задрожала, и стилет, пройдя сквозь одежду, больно кольнул кожу. Раэн содрогнулся, стилет, прорвав кожу, сделал еще одно судорожное движение и вдруг резко взлетел назад вместе с рукой хозяина. К свисту стали присоединился еще один звук - скрежет зубов мастера. На самом кончике клинка застыла капелька крови. Она была КРАСНОЙ.
   "Не могу. Нет, не могу. Я боюсь."
   ЧЕГО? БОЛИ? ЕЕ НЕ БУДЕТ!
  -- Не могу, - сдавленно прошипел Раэн. - Не могу. Нет! Я не хочу! Да, я трус, но Я НЕ ХОЧУ!!! - Со злостью выкрикнул он. Пальцы судорожно схватили лезвие и переломили стилет, лопнувший с ярким и злобным звоном.
   Раэн зло зарычал, глядя на кровь.
   "Почему я должен умирать?! По какому такому праву? Я же человек!"
   ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ИМ ОСТАТЬСЯ, ОДНА ЧАСТЬ ТЕБЯ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ.
   "Какая часть? Где она?"
   ТВОИ ХОЛСТЫ, НАПРИМЕР.
   И тишина.
   Привычная ЗЛОВЕЩАЯ тишина.
   ПЛАМЯ.
   Раэн маниакально затянулся и захохотал. Как все просто! Еще проще, чем он думал!
   "Ведь когда-то я любил огонь. Что ж, посмотрим. Это уже интересно."
   Птаха внутри робко шевельнулась, но Раэн пересилил боль. Он уже становился сильнее. В глазах играла радость пополам со злобой. Кривая ухмылка застыла на губах.
   ПЛАМЯ.
   Что ж, посмотрим.
   Надо с этим кончать.
  -- Что же ты молчишь, НЕБО?! - издевательски захохотал мастер. - Что не караешь?! Тебя просто больше нет и никогда не будет! Ты умерло!
   В ответ - опять тишина.
   И лишь эхо - тихий сдавленный стон, но Раэну было на это уже наплевать.
   Домой он добрался в считанные минуты. Ворвавшись в мастерскую, он сначала оторопел под взглядами холстов, но быстро оправился. Стал осматриваться, выискивая себе первую жертву. Взгляд Раэна остановился на холсте, что стоял на мольберте и еще не был завершен полностью. Там было лишь небо и странник, протягивающий к нему в тоске свои иссохшие, искореженные годами старческие руки. Раньше эти руки были предметом гордости мастера, сейчас он их (может, именно за это?) просто возненавидел.
  -- Вот с тебя и начнем, - ухмыльнулся Раэн.
   Сорвав холст с мольберта, он швырнул его на пол и плеснул на края керосином. Ему почему-то захотелось понаблюдать подольше за муками своего творения.
   Он зажег спичку.
   ...НЕ НАДО!
   Но Раэн уже не слышал.
   Верхний уголок холста весело затрещал, через несколько секунд огонь скользнул по всему контуру картины, охватив ее в КРАСНЫЙ пылающий нимб. Раэн довольно усмехнулся. Красиво, черт возьми!
   ...БОЛЬНО!
   ОСТАНОВИСЬ! ЭТО ЖЕ БОЛЬНО!
   "Ну и что?"
   Огонь достиг неба. Серо-голубоватые облака вдруг сморщились, вздулись, почернели и, наконец, вспыхнули.
   НЕБО УМЕРЛО.
   Раэн недовольно поморщился - птаха внутри запела, забилась, закричала от страха, и ему стало немного больно. Но, встряхнувшись, он продолжал смотреть.
   Огонь снизу и сбоку достиг странника, и черный плащ на нем тоже стал КРАСНЫМ, как у палача.
   "...Палача? Интересно..."
   Пламя наконец разбушевалось.
   ...БОЛЬНО! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО! ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАНОВИ ЕГО!
   Птаха рождала все новую и новую боль. Раэн уже не улыбался, стараясь выдержать.
   "Красиво горит. Черт, больно. Почему? Откуда?"
   Раэн закашлялся от дыма. Когда он вновь увидел заслезившимися глазами полыхающий холст, боль вонзилась в него иглой.
   ОСТАНОВИСЬ!
   "Красный, как у палача... А палач, интересно, кто? Убийца или нет?"
   Пламя начало подбираться к рукам странника.
   "ДА ОСТАНОВИТЕ ЖЕ МЕНЯ, ПРЕДАТЕЛЯ!!!"
   Раэн с воплем ужаса и отчаяния рухнул на пылающую картину, прибивая руками пламя. Он сильно обжигался, но боль внутри была сильнее.
   НЕТ! НЕ УМИРАЙ!
   Раэн судорожно выхватил оставшуюся часть холста, на которой были уцелевшие руки и прижал к себе, сбивая огонь.
   УБИЙЦА! ПАЛАЧ! ТРУС! ЧТО ЖЕ ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!
   Пламя угасло, а Раэн в рыданиях бросился на угли, корчась от боли.
   "Как же им было больно... Как сейчас им больно... Нет, нет, нет, я не могу так, мне нельзя жить, нельзя, но холсты я не сожгу, я не могу, не хочу, это слишком больно... Что же делать... Что, что, НЕБО, ЧТО ДЕЛАТЬ?!"
   В отчаянии Раэн вскочил и, прижимая к сердцу лоскуток, выбежал в недавно разразившийся дождь.
  
   В изнеможении мастер рухнул на мокрую листву, содрогаясь от рыданий. Лицо, подставленное под дождь, было искажено страхом и отчаянием. Небо все темнело.
   ЧТО Я СДЕЛАЛ!
   Небо сурово обрушило на Раэна всю свою мощь. Холодный колючий ветер рвал его тело, дождь избивал истерзанную плоть тяжелыми, как пули, каплями, но тот ничего не чувствовал - он горел, горел заживо изнутри. Птица билась и кричала, а на грани сознания Раэн слышал шум, все нарастающий, словно над миром возносилась волна чего-то, ужасающе могучего и в то же время - светло-печального.
   УБЕЙ МЕНЯ!
  -- Убей меня! - В ярости закричал Раэн. - Я не хочу больше!.. Я не могу жить!
   Лоскуток затрепетал, излучая мучительное тепло, а небо, казалось, отозвалось язвительным смехом.
  -- Убей меня! За что ты караешь меня жизнью?!
   ЗА ЧТО ТЫ КАРАЕШЬ МЕНЯ ЖИЗНЬЮ?!
   И в этот миг волна обрушилась на Раэна.
   Мир завертелся, взвихрился в его глазах и вдруг бросился в сознание мириадами красок и оттенков, серого больше не было - лишь там, где должно, боль сверлом ввинчивалась в дух мастера, его голос сорвался в протяжный предсмертный вопль-хрип, но это был и крик новорожденного.
   Весь мир проникал в него и распирал его.
   Он умирал и рождался заново.
   Он ВИДЕЛ ВСЕ во Вселенной и СЛЫШАЛ ВСЕ, что в ней творилось.
   А птица, наконец успокоившись, взлетела вверх.
   Но скоро - вернулась.
   Раэн лежал с закрытыми глазами, измазанный золой, залитый дождем, грязью и слезами, судорожно сжавший свой лоскуток в обожженных руках. Он просто спал. А во сне что-то громко и отчаянно кричал.
   ...Я понял, я знаю, ты - сильнее, небо, ты можешь меня убить, но я не дамся, я просто не могу не-жить, или жить и не творить, что одно и тоже... Если надо, я отдам все, даже полноценность, лишь бы писать и работать, я отдам все, всего себя, я рухну в бездну, по краю которой ходил, я готов, готов, ГОТОВ!!!
   Я ОТДАМ ВСЕ, ДАЖЕ СЕБЯ.
   Я ГОТОВ.
   Придя домой, Раэн взял новый холст, взял нитки, иголку и начал вшивать в него лоскуток с все-таки уцелевшими руками. Его пальцы дрожали, он постоянно колол их, страдал от боли в ожогах, но - продолжал работать. Вшив лоскуток, Раэн взялся за краски и начал писать. Он работал бесперерывно, не делая перерывы ни на еду, ни на сон, ни даже на курево, он писал много часов и даже дней.
   Когда картина была готова, Раэн лег спать и проспал без малого почти двое суток.

Возняк Степан,

24 марта 2003 года.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"