В одно окно нашего дома видится милый дворик с гигантской клумбой, беседкой и качелями, в другое - детский сад, а рядом режимная зона госпиталя для заключенных. Странное соседство. Каждое утро, когда я выхожу на балкон, на меня из своей смотровой башни через 4 ряда колючей проволоки смотрит дядька с ружьем.
У нас балкон незастекленный, правда тесный очень, но 2 стула можно уместить. И звезды, и ивы свисают, и колючая проволока, и стрелок с оптическим ружьем, все как-надо - чем не романтика?
Люблю ивы. Это родом из детства. Дом у бабушки стоял на очень крутом откосе, метров 10 по наклонной. И до сих пор стоит, кстати. А в самом низу речка. Там что-то с руслом еще в ее молодость сотворили, из озера и мелкой речушки сделали одно целое. Там, где дом - самое широкое место. А кругом, по берегу - ивы, старые, дремучие какие-то даже. После каждой грозы некоторые из веток не выдерживали и обрушивались на землю или в воду. Мы любили на них сидеть по вечерам, на тех, которые висели над водой. Кстати, о речке еще, в результате такого вмешательства по всей ее длине, прямо в воде, остались гигантские пни. Мы с них ныряли. Наташа, конечно, рыбкой. Там глубоко было, не страшно. За все время я может только несколько раз до дна достала. А я к чему. У нас одна из таких древних прямо на балкон своими ветками свисает. Летом деревья все в листве буйной, ни амурного стрелка, ни проволоки не видно почти. Как вечером выхожу - все время в детство возвращаться начинаю... На сказку не очень похоже, просто свободный полет.
Значит, детство? У меня оно тоже было, тоже только хорошие воспоминания. Жаль только, что со временем многое стирается из памяти. Детали, ощущения... Когда деревья были большими... У меня была замечательная подружка, всего на год старше, все лето мы только с ней и общались, каждый день с утра до ночи. Летом она приезжала к своей бабушке, а я - к своей. В периметре 10 километров не было места, где бы мы све не излазили и не исследовали. Если бы бабушки знали, куда нас инода черти носят, они бы поседели во второй раз (если это вообще возможно). Еще у меня была собака. Не моя - Наташина, а бабушкина вообще-то, но я считала ее совсем своей. Черная, лохматая, вся запутанная и уникальная в своем роде. Она меня любила до безрассудства. Я ее тоже. Если я по каким-то причинам уходила гулять без нее, она плакала. но без нее я редко когда уходила. Она совершенно не мешала, за ней не нужно было следить, она была настолько послушной и настолько непривередливой... Даже в собственном огороде - она никогда не носилась по грядкам, ничего не выкапывала, не надкусывала огурцы, и не грызла смородину, как делали все остальные, которые были после нее, гуляла только по дорожкам, очень культурно, или дремала под каким-нибудь кустом. И никто ее этому намеренно никогда не учил. Еще у Наташи была настоящая лодка (без мотора, правда, может и к лучшему). Она тоже была почти моя. Никому ее не разрешали, только мне. Поэтому вся речка была тоже наша, от одной плотины - до другой. около нашего дома она была глубокой и широкой, под конец становилась совсем мелкой и узкой, и деревья, в основном ивы, кое-где еще черемуха - нависали прямо над головой и листья, и когда мы там продирались (огнем и мечом) цветы и листья сыпались прямо нам на головы, а сучки оставляли царапины. В одном месте она протекала под железнодорожным мостом (жуткое место, в виде нависающей арки шириной всего в 2 метра, темное, а по вечерам там висели летучие мыши и иногда срывались и шныряли мимо нас). Я даже сейчас вздрогнула. Но нам все это нравилось невозможно! А в самом конце пути текли просто ледяные ручьи и летали синие стрекозы (терпеть их не могу), мы иногда там даже купались...
2. Про больницу
В детстве, во втором классе, как раз с февраля по март включительно, я провела в больнице. В той, где волосы на голове косят под корень. Все мои по пояс рассыпали по полу сразу с приездом туда. В общем, оказалось, что без них не так уж и страшно, когда вокруг тоже такие через одного ходят. На улицу все равно не выпускали, так что не холодно, но почти 2 месяца в застенках - это было нечто. Мы развлекались там, как только могли. Тимур и его команда. С девочками моего возраста там не сложилось, зато сложилось в редкостном изобилии с мальчиками. Тимур был на год младше, но руководил всеми, включая еще 2х кавалеров из 4-го и 5-го класса, выше его чуть ли не в 2 раза. Самый высокий, Александр, был самый флегматичный, самый низкий, Тимур как раз, ни минуты не сидел в покое, все время чего-то изобретал и нас тоже заставлял. Еще был Федя, он увлекался оригами. Тогда таких модных слов мы не знали, зато знали, что и как нужно сделать с бумагой, прежде чем ее выкинуть. Тимур обожал носиться по длиннющему и жутко холодному коридору, приплясывая при этом одной ногой. Говорил, что это чечетка, так надо, по телеку видел. Только вот тапочки у него слишком бесшумные были, поэтому он одалживал для этого ритуала мою сандалию с левой ноги. Мама потом очень удивлялась, что это и как это я так обувь ношу, как будто за 2 месяца проскакала на одной ноге несколько сот километров. Тимур жил в палате с дядьками и дедками, двое других где-то еще, не с ними. Один из дядек учил его плести корзинки из цветной проволоки. У него хорошо получалось, даже показывал, только терпения не хватало, нужно было через 10 минут снова куда-то бежать и развлекать команду. Однажды вечером он с хитрым видом позвал нас к одному окну, где сумел отковырнуть несколько ледышек, вручил всем по одной и сказал, что надо скорее бежать в коридор, сейчас там как раз будет проходить та самая сволочная медсестра, и надо будет одному из нас ее отвлечь, а кому-то другому (у кого получится) запихнуть ей ледышку (догадайся с первого раза куда). Даже в первом классе фантазия работает в нужном направлении, чего уж про более старшие говорить...
А я жила в палате с 2-мя тетками. Потом одна выписалась, а на ее место заселили маленькую девочку, лет 5-ти. Ангелочек-исчадие ада. В нашу кампанию она не вписалась и не захотела, гуляла с важным видом сама по себе, а пока меня не было в палате (а меня там было очень мало, я зависала с друзьями по несчастью), она с радостью копалась в моей тумбочке и разрисовывала мои книжки страшными рожами, от которых я потом спать не могла по полночи. Не оттого, что они были такие уж жуткие, а потому что книжки было почему-то очень жалко, для меня они были почти живые, но рисовали на них с таким характерным нажимом, что стереть было уже нереально. А еще, потому что их подарила мама. Одна из них у меня до сих пор на книжной полке стоит, самая любимая (даже остатки рож на ней сохранились с тех пор). Настя вот подрастет, будем вместе читать. А потом вместо девочки появился мальчик. Он был очень неспокойный и мужики его не выдержали у себя в палате, так что его отправили к нам. По ночам мы все время просыпались, медсестра приходила делать ему уколы, он визжал от этого страшно, я потом остаток ночи валялась в кошмарах. А днем, когда ему становилось совсем невыносимо от тоски по маме, он начинал меня изводить. Что его мама любит, а меня нет. Дети смешные такие. Я сначала реагировала, но поскольку это повторялось изо дня в день, то потом как-то привыкла и перестала. Когда я наконец выписалась (по непонятной причине я зависла там дольше всех), папа купил лотерейный билет на счастье. Счастья привалило ровно на 1 рубль. Недолго думая он купил еще один, но этот был уже несчастливый (или несчастный?), так что никаких чудес, все оказалось по законам природы. А вот чудеса начались, когда Наташа вернулась в школу. С очень короткой стрижкой для платья. С очень-очень. Этот факт заметили все, и обсуждался он до конца учебного года. В следующем году уже не обсуждался (то ли волосы выросли, то ли дети), но дружиться с кем-либо после этого мне совсем почему-то расхотелось.