Ветер треплет мои волосы, бросает в лицо водяную пыль.
- Квинт, - говорю я. - Ты как?
Рим. Палатинский холм. Дом семьи Деметриев Целестов.
Серое небо вливается в атриум через отверстие в крыше. Нарастающий шум дождя. За стенами дома потоки воды несутся по мостовым Рима, с ревом вливаются в канализационные стоки, пробегают под всем городом и обрушиваются в Тибр. В следующее мгновение небо раскалывается на тысячи кусков, озаряется синеватой вспышкой...
Гремит гром.Буд-ду-бу-дых.
Мы стоим у бассейна, смотрим, как капли разбиваются о поверхность воды. Она морщится.
Мне -- двадцать один год.
Луцию двадцать пять, Квинту -- хотя он выше нас обоих на голову -- всего шестнадцать.
Наш отец убит во времена проскрипций.
Его казнили по приказу Августа. Имущество и земли отца конфисковали, но приданое матери Квинта -- бросившейся в ноги принцепсу -- оставили. Так что у нас есть, что проедать и чем распорядиться. Позже Луций получил назначение в Паннонию, успешно командовал когортой, затем отрядом союзников и частично восстановил состояние семьи. Теперь мы достаточно богаты, чтобы в будущем я мог стать сенатором.
А теперь смерть матери Квинта подкосила нас снова.
Идет дождь. Капли летят сквозь проем крыши во внутренний дворик, разбиваются о камни. Щелк! Щелк! Щелк! Медленно. Другие падают в маленький бассейн.
Мы стоим рядом. Наши с Луцием тоги мокрые, туника Квинта тоже. Капли с волос стекают на лица. Словно мы плачем.
- Братья, - произносит Луций. - Братья...
И замолкает.
- Мама, - говорит Квинт.
Мы молчим, стоя под дождем, вода струится с наших одежд и собирается в лужи на мозаичном полу. Мама Квинта, думаю я. Она была красивой. Квинт опускает голову и хлюпает носом -- как в детстве. Он самый младший.
- Все будет хорошо, брат, - говорю я. Поворачиваюсь и иду вдоль галереи. Мы справимся.
В последний момент я оборачиваюсь и вижу их, стоящих рядом у бассейна с дождевой водой. Луций и Квинт. Они совершенно не похожи друг на друга. И одновременно они - одно целое. Это так правильно, что у меня щемит сердце.
Это мои братья.
* * *
Мы часто в детстве дрались. Лупили друг друга всем, что под руку попадется.
Это бывает.
Только самые близкие люди могут сделать тебе по-настоящему больно.
Друг.
Что это слово значит для меня?
Как поступить, если человек, которому ты доверял, оказывается убийцей и предателем? А? Не знаешь, Гай?!
А ты подумай. Подумай, пока есть время.
Глухой перестук копыт. Солнце почти зашло, кроваво-красный закат - медленный, неторопливый - опускается на германскую землю.
Я - думаю.
* * *
Мы подъезжаем к расположению ауксилариев. Три германские когорты находятся здесь во временном лагере.
Смеркается.
Аккуратный частокол окружает лагерь по периметру, колья заострены - все по уставу. На деревянных башенках застыли часовые - я вижу их черные силуэты на фоне пламенеющего неба. Вокруг лагеря идет ров, тускло блестит вода. Отлично. Уверен, размеры рва и количество воды в нем соответствуют самым строгим военным правилам.
Мы подъезжаем к главным воротам. Они находятся на северной стороне прямоугольника.
Все, как положено римскому военному лагерю.
За исключением того, что это германский военный лагерь...
Я толкаю жеребца пятками. Вперед, вперед! Быстрее!
Что будет, если в открытом бою столкнутся легионы и серый поток германской конницы?
Ну, варварам точно не поздоровится.
Лучше нашей пехоты нет ничего. Даже несокрушимая фаланга спартанцев, даже парфянские катафрактарии, закованные в железо с головы до ног, на лошадях, покрытых панцирями, не рискуют сталкиваться с легионами лоб в лоб.
Солдат Красса парфяне закидывали стрелами издалека.
Не принимали открытого боя. Умные люди парфяне. Знали, что в прямом столкновении легионы сомнут их к чертовой матери.
Поэтому парфяне изматывали легионеров и водили их по пустыне. Засыпали стрелами. Закидывали камнями...
Жажда, усталость и сомнение воинов в собственном полководце довершили остальное.
Погибли тысячи.
Легионов Красса больше нет. А его голову парфяне прислали в Армению, царю Артавазду - как подарок.
* * *
Главные ворота. С наступлением темноты они закроются окончательно. Но мы успеваем. Хотя и в последний момент - часовые уже начали поднимать мост. Часовой оборачивается на окрик Тита Волтумия. Пауза. Германец смотрит на нас, мы на него.
Все-таки непривычно видеть варвара в римских доспехах! Шлем застегнут, как положено, лорика начищена. Часовой выпрямляется, поднимает руку: стой. Дисциплина.
- Пароль! - требует он с жутким акцентом. "Тессе'ххра" вместо "тессера". Варвар раскатывает "р" горлом, словно там что-то застряло.
- Понятия не имею, - говорю я. - Придумай что-нибудь сам. Я Гай Деметрий Целест, легат Семнадцатого легиона, приехал к вашему командиру.
Короткая заминка. Через некоторое время они находят караульного офицера, тот приказывает открыть ворота. Мы въезжаем в лагерь. Ровные ряды палаток слева и справа, главная улица, освещенная кострами...
Едем шагом.
Санктум Преториум, главная площадь лагеря. Священное место. Караульный офицер предлагает нам спешиться.
Я знаками отсылаю варваров прочь и иду к палатке командира. Здесь трудно заблудиться. Все, как в настоящем римском лагере. Разве что палаток поменьше. И вокруг одна варварская речь.
Тит Волтумий следует за мной. Лицо у него странное. Похоже, он такого не ожидал.
Горят костры. Палатки выставлены настолько ровно, словно этим занимался сам великий Евклид. У германцев теперь и землемеры есть?
"Они не слижут кровь с наших рук, Гай", вспоминаю я слова Нумония Валы.
"Они откусят нам пальцы".
Я чувствую в воздухе запах дыма и острый, солоноватый привкус крови. При виде нас с Титом германцы отрываются от еды. Пялятся во все глаза. Показывают пальцами. Варвары. Ублюдки. Ненавижу!
Ненавижу их взгляды. Ухмылки. Ненавижу то, как они кладут руки на рукояти ножей...
Ничего, мы еще встретимся.
У палатки военачальника медленно раскачивается на шесте алый значок вексиллы.
Осматриваюсь. Охраны нет. Только несколько гемов расположились неподалеку, у костра, и играют в кости. Я слышу дробный стук и азартные возгласы. Этому развлечению их тоже научили мы, римляне. До нашего прихода в Германию варвары развлекались в основном тем, что пили до полусмерти и грабили соседей.
Я иду ко входу. Сердце гулко стучит. Шаг, еще шаг... Внезапно навстречу выходит из палатки огромная темная фигура.
В первый момент я вздрагиваю. Проклятье!
Чудовищно длинные и толстые руки, облитые красноватым светом костра. Темная туника без рукавов.
Короткая стрижка на римский манер.
Разноцветные глаза. Сейчас, в темноте, этого не разобрать, но я знаю, что глаза у германца разного цвета. Один зеленый, как сумрачный германский лес, другой ярко-голубой, словно небо под беспощадным ливийским солнцем.
Перед нами Стир - великан, разорвавший гладиатора голыми руками...
Безумец.
- Куда? - говорит гигант сонным голосом. Очень тихо. Словно он спит, а мы с центурионом ему снимся.
Или он идиот. Такое тоже возможно.
Я говорю:
- Я хочу видеть вашего командира. Префект Арминий здесь?
Германцы у костра замолкают. Переглядываются.
- Зачем? - германец смотрит куда-то между мной и Титом. Один глаз заметно косит. Мы с Титом обмениваемся взглядами. Центурион словно невзначай смещается влево, я - вправо. Вдвоем у нас есть шанс - даже против Стира-отрывающего-руки, Стира-убийцы.
Человека с фигуркой Быка.
Но если мы даже мы выиграем схватку, то проиграем войну.
Думай, Гай. Думай!
- Уходить, - говорит Стир медленно, на искаженной латыни. - Римлянин совсем уходить. Шнехле.
- Кто уходить? - переспрашиваю я.
- Ду уходить.
Тит Волтумий распрямляется.
- Смирно, - говорит он голосом, от которого мне самому хочется выпрямиться. - Равняйсь! Как стоишь, солдат?! Легат приказывает пропустить его.
Только Стиру - все равно. Германец склоняет голову набок и ворчит, как собака.
Высокий гем у костра встает.
Подходит к нам.
Начинает говорить. Я не понимаю слов, но Тит заметно напрягается.
- Что ты сказал? - центурион поворачивает голову. - Повтори.
Стир вздыхает - шумно, медленно, с присвистом. Слушает.
Я не могу смотреть на него прямо.
Если я смотрю на Стира, волосы у меня на затылке шевелятся. От ужаса. Поэтому я улыбаюсь...
Это чтобы не стучать зубами.
- Стир, они к Герману, - повторяет высокий гем раздельно и отчетливо, словно для младенца. - Понимаешь? Герцог их ждет.
Он снова переходит на германский. Высокий несколько раз называет Арминия "герцог", что у гемов означает военного вождя.
Германн? Арминий-Германн - герцог?
Впрочем, как иначе назвать командира трех германских когорт?
Огромный варвар молча сопит. Ссутулившийся, громоздкий, пугающий. В его расслабленной фигуре затаилась чудовищная сила. Мощные руки свисают, словно бескостные. Они почти достают Стиру до колен.
А где-то на груди, под туникой, у великана спрятана крошечная фигурка Быка. Сила и безумие - вместе.
Я знаю, неповоротливость и сонливость Стира - кажущаяся. На самом деле Бык быстрый, как молния. И невероятно сильный.
Чудовище. Полубог. Уродливый отпрыск титана и смертной женщины. Гигант.
В его разноцветных глазах - отблески Преисподней...
Огонь Прометея.
Я бы не хотел встретиться с ним на арене. Да ни за что!
Внезапно центурион делает шаг и оказывается перед германцем. Великан удивлен. Он моргает.
- Ты... сильный? - от звуков его голоса у меня в затылке озноб. Словно их порождают искалеченные связки.
- Хочешь проверить? - Центурион на две головы ниже германца. Тит Волтумий смотрит на Быка снизу вверх, глаза центуриона - ярко-золотистого, сумасшедшего цвета. Словно два яростных солнца.
Он не отступит.
Двое сумасшедших. Вернее, один псих и один самоубийца. Я не преувеличиваю. Я видел, как Тит Волтумий сражается. Он прекрасный солдат и отличный центурион. Но Стир, разделавший на арене одного из лучших гладиаторов Рима, опаснее во стократ. На месте Тита я бы бежал без оглядки.
Но Тит - не бежит.
...В схватке больших умелых воинов с маленькими умелыми воинами обычно побеждают воины покрупнее.
- Тит, - говорю я тихо, - не надо.
Центурион усмехается, не поворачивая головы.
- Я отвлеку его, легат. А вы делайте, что задумали.
Время застыло. Оно прозрачное и гладкое, словно критское стекло. И такое же хрупкое.
- Стир, спокойно, - слышу я голос. Низкий и хрипловатый. В нем словно звучат далекие раскаты грома.
Гроза надвигается.
Стир замирает. Затем поворачивается всем телом - точно собака на голос хозяина. Арминий! Он говорит что-то Стиру по-германски, потом переводит взгляд на меня.
- Гай, прости моего человека, - царь херусков склоняет голову. - Стир не хотел тебя обидеть. Рад вас видеть, центурион. Заходите, прошу.
Прежде чем войти, Тит Волтумий оборачивается. Смотрит на великана Стира - внимательно. С прищуром.
- Увидимся, - говорит центурион.
* * *
Внутри горят светильники. От их чада у меня начинает кружиться голова. И слегка подташнивает... Проклятье!
Я наливаю себе вина. Руки трясутся. Так сильно, что приходится остановиться и начать снова. Ничего, еще раз. Меня бьет озноб, пальцы дрожат. Соберись, Гай. Возьми себя в руки, легат!
Наконец, справляюсь с вином, не сильно расплескав. Красное пятно на столе расплывается...
Выпиваю чашу залпом, не разбавляя водой и не чувствуя вкуса.
По подбородку ползет капля, я вытираю ее тыльной стороной ладони. Кажется, у меня дрожат не только пальцы.
- Рад тебя видеть, друг мой Гай, - говорит Арминий. Я искоса смотрю на него, отворачиваюсь. Он высокий и красивый. И совсем не похож на того, кто мне нужен. - Что привело тебя сюда в столь поздний час?
...совсем не похож. Но это - он. Убийца моего брата.
- Тит, - говорю я. - Пожалуйста.
Сложное сделать - простым.
Потому что отвечать ему - выше моих сил.
- Гай, - окликает меня Арминий. - Я хотел тебе сказать...
Я киваю. Я не могу на него смотреть. Говорят, у варваров есть слово - оно означает стыд за другого человека. Забыл, как звучит...
Сейчас бы оно подошло, это слово.
Мне - стыдно.
Стыдно за Арминия, который оказался предателем и убийцей. Фальшивым другом. Это стыд вытравливает мне нутро, словно уксус.
- Что слу... - Арминий осекается.
За моей спиной - грохот. Едва слышный, но мне он кажется громом небесным. Этот звук разлетается над всем варварским лагерем. Над всей Германией.
Сдавленное "ох". Шум возни.
Я наливаю вина и начинаю пить. Все время, пока позади меня падает, и хрипит, и ругается сквозь зубы, я пью. Медленно, без всякого желания, не чувствуя вкуса. Допиваю. Ставлю чашу на стол.
У вина привкус горечи.
- Легат, - говорит Тит Волтумий за моей спиной. - Он готов.
Снова беру чашу, провожу пальцами по резному орнаменту. Пора. Мне придется это сделать...
Я - смертельно трезвый.
Я поворачиваюсь.
* * *
- Позволь рассказать тебе историю, друг мой Арминий, царь херусков. Варвар.
Арминий прижат к полу. Колено центуриона воткнулось царю херусков в грудь, давит. Острие меча упирается Арминию под подбородок.
Я хочу рассказать, как нашел мертвеца и оживил его силой маленькой серебристой фигурки. Как встретился лицом к лицу с человеком в маске. Как он бежал, а я остался в дураках.
Как я нашел мертвого легионера.
Как я спросил его. И как он назвал имя.
Надо бы рассказать...
Но я молчу. Слова кажутся ненужными. Зачем? Этот человек участвовал в убийстве моего брата. Он выдавал себя за моего друга. О чем мне еще с ним разговаривать?!
Его нужно просто прикончить - быстро и четко. И уйти, пока германцы не сообразили, что происходит. Сейчас я возьму гладий, прижму Арминия коленом и загоню клинок ему под ребра.
Мгновенная смерть.
Прощай, друг.
* * *
Когда я учился в Греции, я видел, как делают эллинский меч - махайру.
Испытание меча. Греческие оружейники кладут меч плашмя себе на голову и двумя руками пригибают концы к плечам. Отпускают.
Если меч не распрямился до конца -- это ошибка, неудачная работа. Плохой клинок.
Тем более, если сломался.
А вот если меч распрямился...
Значит, этот клинок достоин того, чтобы им убивали людей.
* * *
Я опускаюсь на колени перед царем херусков, моим лучшим другом, и кладу меч на землю.
Тусклый блеск металла. В отличие от махайры, это простой гладий легионера - из мягкого плохого железа. Он гнется. У него вытертая ладонями деревянная рукоять. Но на счету этого простого клинка - несколько варваров. Почему-то мне кажется это важным.
Простое оружие для непростого дела.
Пора начинать.
Пламя светильника вздрагивает.
Проклятый свет лезет в глаза. Он желтый.
Цвет предательства. Так, кажется, говорят? Вот ты сволочь, Арминий. Сукин, сукин, сукин сын.
- Скажи правду, - говорю я медленно. - Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Зачем ты убил моего брата?
Молчание.
Сукин сын, думаю я.
Он поднимает голову и смотрит мне в глаза - открыто и насмешливо.
Очень смелый сукин сын.
- Я - не убивал, - говорит Арминий. - Ты многого не знаешь, друг.
Друг?!
В это мгновение он невероятно близок к смерти. Я зажмуриваюсь и усилием воли пережидаю вспышку ярости. Друг, сука. Друг.
В какой-то момент любой мерзавец понимает, что смертен. Встреча лицом к лицу с собственной уязвимостью серьезно сказывается на характере предателя. Он начинает говорить, умолять, предлагать варианты...
Он рассказывает.
- Расскажи мне, - предлагаю я мягко. От этой мягкости Арминия передергивает.
- Гай, я...
- Пожалуйста.
- Пусть твой центурион выйдет, - говорит Арминий наконец. - Это касается только нас двоих.
Я кручу головой, позвонки щелкают. Раз, другой. Страшное напряжение не отпускает. Смешно. Предатель начинает придумывать невероятные истории - словно от полета воображения зависит его жизнь.
Что ж... Послушаем. Хотя меня трясет так, что я могу убить его в любой момент.
Арминий словно читает мои мысли.
- У тебя хорошие люди, - говорит он мягко.
Я наклоняю голову на плечо. И молчу.
- Думаешь, я хитрю и набиваю себе цену? - говорит он. - Нет, Гай. Когда я расскажу то, что знаю, тебе придется убить своего человека. - Он медлит. И вдруг усмехается - от этой усмешки у меня холодеет затылок. - Это касается чести семьи Деметриев.
Почему я должен ему верить?!
Я - не должен.
Мы смотрим в глаза друг другу. Я ненавижу его так, что могу задушить голыми руками.
Голос сдавлен:
- Тит, оставь нас наедине.
- Но... - центурион запинается. Я поднимаю взгляд. Пауза. Тит кивает: - Хорошо, легат. Я понял.
Центурион убирает меч в ножны и выходит из палатки. Хлопает полог. Мы остаемся наедине.
Ярко горят светильники. Проклятый свет. Я вижу в глубине палатки стол, заваленный бумагами. Восковые таблички и стило, чернильница и пергамент. На меня снова накатывает ярость. Этот сукин сын всю ночь работал. Как Цезарь. Как мой брат.
- Только закричи, и я воткну этот клинок тебе под ребра. Ты понял меня, варвар?! Если понял, кивни.
Арминий кивает.
- Сейчас я дам тебе немного времени. Мы поговорим. Спокойно и без крика. Готов?
Арминий смотрит на меня, затем пытается улыбнуться.
Я упираю клинок ему под ребра. Глаза Арминия расширяются.
- Итак, - я начинаю сначала. - Зачем ты убил моего брата?
- Я не убивал.
Неправильный ответ. Я нажимаю на меч - так, что острие клинка прокалывает одежду и кожу. Выступает кровь. Я ударю сильно, один раз, повторять не придется.
Я готов.
Держу меч одной рукой. Поднимаю ладонь, чтобы с силой ударить по навершию рукояти и вогнать гладий в сердце, пробив царю херусков грудную клетку.
Друг мой варвар... Арминий... Мне жаль.
- Считаю до пяти. Или ты говоришь, почему, или...
Глаза Арминия - огромные. До него вдруг доходит - то, что я собираюсь сделать - это серьезно. Он, не отрываясь, смотрит на мою поднятую ладонь.
- Я и есть твой брат! - кричит он.
Что? Я моргаю. Это так нелепо, что я даже почти не злюсь.
- Воробей, - говорит Арминий быстро. - Он же у тебя, верно, Гай?
...и все будет кончено.
- Похоже, ты знаешь, о чем я говорю, - Арминий поднимает голову. - Ты уже говорил с мертвыми, брат?
- Один, - говорю я.
* * *
Когда мы были детьми, многое было проще. Даже наши драки. Или - кто виноват в том, что произошло.
Мне одиннадцать лет, я лежу на кровати.
Белый свет пронизывает комнату. Пахнет сеном и коровьим теплым духом. И моей болью. Вонь жирной мази, которой покрыты мои руки, перекрывает все запахи.
И еще пахнет страхом.
Ожоги меня не пугают. Меня пугает другое...
Тишина.
В полной тишине из рук раба падает - медленно, очень медленно - глиняный кувшин. Разбивается. Я чувствую сотрясение пола, но самого удара не слышу.
Медленно летят осколки. Брызги воды разлетаются по комнате.
Кажется, все это не настоящее. Потому что ни одного звука я не слышу. А, может, я оглох.
Иногда я вижу беззвучные сны и просыпаюсь в холодном поту. Мокрая спина, часто бьющееся и тут же замирающее сердце...
Нет, такие сны мне ни к чему.
И уж тем более - наяву.
* * *
- Один, - говорю я. Звуки исчезают.
- Смотри, Гай!! - он почти кричит. В последний момент я успеваю двинуть рукой - и клинок, пробороздив по ребрам Арминия, втыкается в пол. Глухой стук. Гладий дрожит и качается.
Кровь.
Я безразлично смотрю. Красное течет у меня по руке. Кажется, я порезался. Наплевать.
Я сажусь рядом с Арминием, у меня нет сил. Совсем нет.
В первый момент я думал, что рассмеюсь ему в лицо. Просто рассмеюсь. Пошел ты к Диту, любезный, скажу я. Потому что это чушь.
Вместо этого я говорю:
- Не верю.
Сжимаю зубы. Мотаю головой.
Лучше не становится. Я, что - поверил?!
- Смотри, Гай, - говорит он. И разжимает ладонь.
В первое мгновение мне кажется, что там сидит кузнечик. Зеленый с желтыми пятнышками...
Но нет.
Ладонь пуста.
- Где бы мне взять кузнечика? - говорит Арминий. Я молчу. Арминий... Луций улыбается. - Не знаешь?