Это была настоящая любовь, искренняя и бескорыстная. Когда она приходит, ее ни с чем невозможно спутать. Просто человек вдруг понимает, что единственный смысл его жизни это быть рядом с любимым, смотреть на него, исполнять его желания, чувствовать тепло и мягкость его тела. А все остальное кажется мелким, серым и совершенно не заслуживающим внимания.
Целый день она готовилась к его приходу: подбирала для него угощение, думала, о чем бы она могла рассказать ему сегодня, находила предметы, которые могли бы показаться ему интересными. Она не могла делать ему дорогие подарки. Но какие-то мелочи, озаряемые светом любви, вдруг приобретали волшебные свойства. Вместе их можно было разглядывать часами, удивляться им и находить в них скрытый от равнодушного взгляда смысл.
Он спешил к ней, торопился, бежал, не обращая внимания на грязь и лужи. Нес, боясь расплескать, впечатления целого дня, чтобы уютно усевшись в ее комнате, обсудить их вместе. Иногда ему удавалось запасти для нее небольшой подарок, и он предвкушал, как она обрадуется, и как они вместе будут рассматривать его, как настоящее сокровище.
Это была любовь, и никто не может сказать, что это было что-то другое.
Одно жаль: мало, несправедливо мало времени отпустили им небеса, чтобы побыть вместе. Ему было три года, ей восемьдесят два.
Бестолковая Жанка приехала в Москву из своих Луховиц работать секретаршей на фирме и забеременела от начальника. Деньги взяла, но аборт делать побоялась. Уехала в свои Луховицы и родила мальчика. Жить в Луховицах было не на что, мать с отцом горбатились за три копейки, у Жанки была только одна перспектива: торговать в палатке. Жанка немного поработала, наторговала на кучу убытков, поругалась с хозяйкой, подхватила ребенка под мышку и умчалась в Москву снова искать место секретарши.
Татьяна Сергеевна уже много лет жила одна. Муж давно умер. Единственный сын Димка еще в перестройку уехал в Америку, там женился и в Москву больше не приезжал. Люда из соседнего подъезда, его бывшая одноклассница, иногда приносила напечатанные мелким шрифтом письма, которые Димка присылал ей для Татьяны Сергеевны по компьютеру. Димка писал, что у него все хорошо, что Сара учится в университете и живет с бойфрендом, а младшая Джессика еще только поступила в колледж. Иногда так же по компьютеру он присылал деньги. Люда ездила за ними в банк. Татьяна Сергеевна отдавала одну зеленоватую бумажку ей за труды, а остальные складывала в шкатулку. Для себя ей ничего не нужно было. Одежду она донашивала старую. Хлеб и кефир ей приносила социальная работница, а за остальными продуктами она потихоньку ковыляла через двор к ближайшему продуктовому магазину.
Взять в квартиранты Жанку Татьяне Сергеевне посоветовала Люда. Мол, работает у их секретарша, девочка хорошая, только жить ей с ребенком негде. Снимает квартиру, платит много, а зарабатывает мало. А у Татьяны Сергеевны три комнаты. Пустила бы Жанку за небольшую плату. Ребенок у нее тихий, днем в садике, а на выходные они в Луховицы уезжают. Опять же, может быть, какая помощь с нее будет. В магазин сбегать или пол помыть. Все-таки живая душа в квартире. Татьяна Сергеевна подумала и согласилась.
Предприниматель из нее был никакой. Плата, которую она назначила, была настолько мала, что Жанка вполне могла радоваться бесплатной крыше над головой.
В воскресенье невысокая, худая до прозрачности Жанка переехала к Татьяне Сергеевне и привезла все свое богатство: две сумки, две коробки и серьезного мальчика с круглыми, удивленными глазами. Татьяна Сергеевна определила для нее бывшую Димкину комнату, где на полках пылились книги по математике, а в ящиках попадались детальки от металлических конструкторов.
Трехлетний Илюша и вправду оказался ребенком спокойным и любознательным. Татьяну Сергеевну он сразу стал называть Баба Тата. Общий язык они нашли очень быстро и стали вместе коротать осенние вечера.
После работы бестолковая Жанка на кухне жарила сосиски или куриные окорочка. Дым заполнял кухню.
--
Жанна! Зачем ты ребенка всякой гадостью кормишь? - качала головой Татьяна Сергеевна, глядя, как та запихивает в доверчиво открытый клювик куски подгоревшей сосиски. - Кашку бы ему сварила.
--
Он так любит. - вежливо отмахивалась Жанка и наливала ребенку ядовито-желтую газировку из бутылки.
--
Давай я сварю. И сок ему сделаю. Пару морковочек выжму. Деткам полезно.
--
Да ну, чего Вы будете возиться. - морщила нос Жанка, кидая остатки сосиски себе в рот.
Потихоньку Татяна Сергеевна взяла кухонные дела в свои руки и, не смотря на вялые протесты Жанки, готовила к приходу Илюши пюре и тефтели.
По вечерам Жанка смотрела телевизор, а у Татьяны Сергеевны с Илюшей находилось много общих важных дел. Вместе они перебирали старые открытки в большой коробке из-под туфлей, рассматривали бусы и брошки, хранящиеся в шкатулке, листали желтые от старости журналы "Вокруг Света" с картинками. И разговаривали, разговаривали, разговаривали. Татьяна Петровна поражалась, как быстро мальчик впитывал все новое. Незнакомые слова возникали в его речи сначала в виде невразумительных звуков, потом, словно обтачиваясь на его маленьком язычке, становились все более понятными. Пуговица сначала была просто "пу", потом стала "пуга", потом "пугитя", и, наконец, выкристализовалась в почти безупречное певучее "пу-го-ви-тя".
Татьяна Сергеевна никогда не видела своих внучек, и общение с ребенком вдруг открыло для нее целый мир новых эмоций и впечатлений. Она учила Илюшу всему, что знала сама. Показывала ему на картинках:
--
Баба Тата! Ты мая лю-би-мая! - сказал однажды мальчик, прислонившись к ней белобрысой головой.
Такой водопад эмоций не обрушивался на Татьяну Сергеевну с момента первого признания в любви много лет назад.
- Илюша! Мальчик мой! Ты хоть будешь меня помнить, когда вырастешь? - Татьяна Сергеевна вытерла глаза уголком платочка.
Праздничный день пришелся на вторник, и в стране решили устроить каникулы из четырех выходных, а ближайшую субботу сделали рабочей. Все бы хорошо, но Жанкина фирма в этот день работала, а детский садик нет. Жанка забеспокоилась.
--
Я, наверное, Илюху с собой на фирму возьму. Посидит в комнате отдыха. Дам ему рисовать.
--
Жанна! Зачем? Он, бедный, там у тебя целый день привязанный сидеть будет. Ни покушать нормально, ни поспать. Оставляй его со мной.
--
Татьяна Сергеевна! Вам же с ним тяжело будет!
--
Почему тяжело? Он мальчик спокойный. Мы с ним поиграем, потом я супчик сварю. У меня пол-курицы есть. Пообедаем. Потом он поспит. Если погода хорошая будет, погуляем немного во дворе. Не тяжело мне с ним. Не переживай.
--
Ой, ну! - смутилась Жанка. - Спасибо. Я вам звонить буду. Давайте я вам денег на мороженое оставлю.
Суп уже был готов, когда Татьяна Сергеевна вдруг обнаружила, что кончился хлеб. Наверное, Жанка все доела утром. На завтрак она обычно набалтывала себе большую кружку растворимого кофе и дополняла его намазанной маслом горбушкой. В магазин решили пойти вместе с Илюшей. Погода была пасмурная и прохладная, но сухая. Они долго одевались, тщательно завязывая все шнурки и застегивая молнии. Держа в руке маленькую, горячую ладошку, Татьяна Сергеевна спустилась на лифте, гордо прошла мимо сидящих на лавочке пенсионерок, кивнув им свысока, и направилась через двор к магазину.
Купили батон и половинку черного. Илюша встал на цыпочки, сам отдал продавщице деньги и был очень доволен, когда она протянула ему хлеб и положила сдачу в его пухлую ручку.
Потом Татьяна Сергеевна вспомнила, что Жанка говорила про мороженое. В такую погоду на улице его есть опасно, у Илюши может горло заболеть. Но она донесет до дома, и после обеда Илюша маленькой ложечкой покушает.
Мороженое продавалось в том же отделе, что и спиртное. Они подошли к большому ящику со стеклянной крышкой, в котором были навалены разноцветные брикеты, трубочки и коробочки.
--
Девушка! Подскажите, пожалуйста, какое мороженое хорошее у вас? Мне для ребенка. - поинтересовалась Татьяна Сергеевна.
--
Все хорошее. Вот, выбирайте. - зевнула продавщица.
--
А вот эти брикетики красные ничего? Можно их посмотреть? Они натуральные?
--
Откуда я знаю.
--
А Вы можете прочитать на этикетке, а то я очки не взяла? Я же для ребенка покупаю.
--
Все берут. Вроде, ничего.
--
А вот эти стаканчики не получше? Они дороже.
--
Не знаю. Никто не жаловался.
--
Бабка! Давай быстрее! - поторопил ее расхристанный мужик со следами похмелья на лице, сжимавший в руках деньги.
--
Подождите минутку. Я ребенку мороженое куплю. А вот это с орешками хорошее?
--
Бабка, ... твою мать, бери и отваливай! - завелся мужик.
--
Как Вам не стыдно! - возмутилась Татьяна Сергеевна. - Зачем вы ругаетесь при ребенке?
--
Иди уже, ..да старая! Еще мораль мне читать будет. - мужик внаглую оттолкнул Татьяну Сергеевну от прилавка. Продавщица хихикнула.
У Татьяны Сергеевны заколотилось сердце и затряслись руки. Посылая про себя проклятия мерзкому типу, она взяла Илюшу за руку и направилась к своему подъезду. Идти было как-то тяжело, как будто она поднималась в гору. Внутри что-то давило. Они даже несколько раз останавливались отдышаться.
--
Хам! - мысленно выкрикивала она тому мужику из магазина. - Это омерзительно так говорить пожилому человеку при ребенке! Ты мне во внуки годишься! Твои родители должны были тебе дать ремня!
С трудом добрались до квартиры. Татьяна Сергеевна сняла пальто, раздела Илюшу и подумала, что неплохо бы принять таблетку. Все лекарства у нее были предусмотрительно спрятаны от ребенка в большую коробку на шкафу. Она закрыла дверь и потянулась к коробке. Резкая боль в груди заставила ее согнуться и сесть на пол, держась за шкаф.
--
Сейчас, Илюша! - хотела откликнуться Татьяна Сергеевна, но поняла, что у нее не хватает воздуха внутри, чтобы это сказать. Она попыталась вдохнуть, но сдавленная болью грудь не впускала в себя воздух.
--
Баба Тата! Акой! - кричал ребенок и бил кулачками в дверь.
Боль навалилась, ухватила и потащила куда-то в темноту.
--
Нельзя! - сказала себе Татьяна Сергеевна. - Ребенок один дома. На плите горячая кастрюля. Жанка только вечером придет.
Мальчик старался открыть дверь, но старая, сломанная дверная ручка не всегда с первой попытки поддавалась даже взрослому.
--
Баба Тата! Ты сьто там делаесь?
Ускользающим сознанием она пыталась зацепиться за детский голос и не поддаваться боли. Лишь бы удалось вдохнуть. Еще усилие! Еще! Воздух понемногу пошел в легкие. Татьяна Сергеевна набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула. Наконец она могла дышать. Боль немного отступила. Все еще боясь подняться, она растерла рукой грудь и провела по лицу. Все лицо было покрыто холодным потом.
--
Ничего себе! - только сейчас испугалась Татьяна Сергеевна. С трудом поднялась, и вдруг услышала, как щелкнул замок входной двери.
--
Как вы тут без меня? - раздался радостный голосок Жанки. - А я вам конфет купила. Начальства нет, я пораньше отпросилась.
Жанка распахнула дверь в ее комнату.
--
Жанночка! Достань мне таблетки, пожалуйста. - Татьяна Сергеевна с трудом поднялась с пола, хватаясь за попадавшиеся под руку предметы
--
Ой! - испугалась Жанка. - Вы такая бледная. Давайте я врача вызову.
Скорая приехала быстро. Хитрая Жанка уменьшила ее возраст лет на тридцать. Молодой, шустрый врач покачал головой:
--
Похоже на микроинфаркт. Бабуля! Поедем с нами? Надо бы обследоваться.
--
А это опасно? Микроинфаркт.
--
Да ты легко отделалась, бабуля! Уже не опасно. Могло так шандарахнуть, что мало не покажется. - Усмехнулся врач. - Сама можешь идти? А то у вас грузового лифта нет. Держись за меня.
--
Баба Тата! Ты куда? - подбежал Илюша.
--
Вот, маленький. Доктор меня в больницу забирает. Я скоро вернусь.
--
Баба Тата! На тебе касетку! - Ребенок протянул две подтаявшие в его ладошке шоколадные конфеты.
--
Ничего, бабуля, ты еще у внука на свадьбе танцевать будешь! - Приговаривал врач, подтаскивая Татьяну Сергеевну к двери.
Боль отпустила, и в груди у нее разливалась горячей волной чистая любовь.
Une vie d'amour
Que l'on s'était jurée
Et que le temps a désarticulée
Jour après jour
Пело на кухне старое, хриплое радио голосом Шарля Азнавура, наверное, самую красивую в мире песню о любви.