Завыли псы. Костры сгорели
как звёзды в ярком свете дня.
Летели чередой недели.
Ни знать, ни верить не хотели.
Переживая и виня,
Я - скорпион в кольце огня.
С себя срезаю метастазы.
И каплями асфальт теня,
Из текста вырезаю фразы,
Чтобы все слушали меня.

Из грязных слов - стихи алмазы.
И льются слёзы по заказу.
Чтоб отвести за пять минут
всю негативную заразу
в холодной логики уют.

Вот только воз и ныне тут.

Куда идём? Нас водит леший!
А жалоб искренних депеши
куда то улетают вдаль...
И воет за окном февраль.
Смеётся громко меланхолик
И до икоты и до колик,
В стакане утопив печаль.

Для грязных слов - петля мораль.
Стоят презренья эшафоты.
Желанья - мины для пехоты.
И закалённые как сталь
в огне молчанья, моралисты.
Стреляют в спину пацифисты.
Ошибки ищут как Грааль.

Повсюду пыль. Повсюду гарь.
Дверь открывается без стука.
Когда Гастелло рвал фонарь,
крича, что - Он заклинил, сука!
И от безвыходности этой,
горел, героем становясь.
Вот - оскорбления и грязь!

В постели шлюхою согретой,
опять - ублюдок. Снова - мразь.
С набитой планом сигаретой,
сидят продажные поэты,
с бокалами вина в руке,
всю ночь в дешёвом кабаке.

Патроны искренности точной
в обойме разрывных стихов -
как искупление грехов
у проститутки непорочной.

Молитвы бледной киноварь
на искупления алтарь.

Опять в сомнениях, тревогах...
Хотя бы злобой душу грей!
А на неведомых дорогах,
следы невиданных зверей.

На них поставлены капканы.
На них открыт сезон охоты.
Где мельницы, где великаны,-
Не различают Дон Кихоты.

Они, объединясь в отряд,
уничтожают всё подряд.

Рифм безупречных теоремы.
Раскаты грома. Свист плетей.
Мы пишем детские поэмы
для мёртворожденных детей...