Вечер нежно окутал вершины гор. В окне сиял закат, бросая на каменный пол золотистые тени. Небо было изумительного розово-фиолетового оттенка.
Тело сковала сладостная слабость. Буквы в старой книге, взятой из библиотеки нейнов, забавно скакали перед глазами, взгляд постоянно перелетал на окно, где золотился закат.
Воздух был свежим, кристально - чистым. Все звуки растворились в нем, оставив приятно - звенящую тишину. Глаза вдруг медленно начали закрываться, а в голове не осталось ни единой мысли кроме этого чудного звона. Книга выпала из безвольных рук, но я уже не слышала, как она глухо ударилась об пол.
Быть может, я дремала, и тихий мелодичный звук мне только приснился. Нежные переливы где-то на краю сознания вызывали какое-то щемящее чувство в сердце. Флейта? А может, это пела ночная птица? Умеют ли птицы так петь? Умеют ли птицы грустить?
Звук приближался, лень было открыть глаза и посмотреть на неизвестного флейтиста. Лень было даже думать, кто бы это мог быть, и что ему вдруг понадобилось в моей спальне, поэтому я просто лежала и слушала, а мелодия все лилась и лилась, и светлая печаль сочеталась в ней с немыслимой скорбью. Я уже готова была совладать с дремотой и даже открыть глаза, как вдруг все затихло. Вот так всегда!
Чья-то ласковая рука вдруг коснулась плеча, отбросила прядь со лба. Я еле сдержала вздох изумления и резко поднялась на постели, широко открыв глаза. Лицо Ирика, на котором плясал закат, было совсем рядом, в пугающей близости от меня. От каштановых кудрей пахло луговыми цветами. Я видела, как порой Ирик валялся в лугах у подножия гор, глядя в небо своими изумительными ореховыми глазами, в которых читалась тоска.
- Зачем ты здесь? - удивилась я, но он с грустной улыбкой приложил палец к моим губам, а затем поцеловал.
- Мне больше некуда лететь, - прошептал менестрель, будто извиняясь. Я нахмурилась. Неужели у нейнов в обычае залетать в окна к почти незнакомым девушкам?
- А еще, - Ирик замялся. - А еще я должен был тебя поблагодарить...
А какая разница, зачем? Мысли вдруг решили, что слишком рано посетили мою голову и поспешили ретироваться. И правильно, так и надо - читалось в его глазах, от которых я не смела отвести взгляда. Или он не мог отвести взгляда от моих?
На мне была лишь легкая сорочка, и, как только я это осознала, краска прилила к щекам. Где-то на полу валялся плащ Ирика, темно-фиолетовый, с вышивкой по краю. Зачем он его туда скинул?
Менестрель взял мою ладонь в свою и загадочно улыбнулся. Само его присутствие почему-то волновало и трогало сердце. Я внимательно смотрела на него, чуть склонив голову, и невольно думала, как он хорош. Ирик молчал, только крепко сжал мою ладонь. Какие у него нежные пальцы... Может, как и у всех менестрелей. Я еще е проверяла ни одного на предмет нежности пальцев, да и не собираюсь. Зачем? Когда есть Ирик. Только бы не влюбиться ненароком, не потонуть в этих глазах...
- Я не знал, как еще..., - начал менестрель, но оборвал себя на полуслове. Он запел.
Наслаждение нахлынуло волной, и мыслить снова стало невозможно.
Я все-таки сплю. Такой волшебный вечер просто не может быть реальным! Как в красочном романе, где сказочные принцы влетают в окна девственным принцессам и дарят им ночь блаженства.
- Не бойся. Держись за меня. Я не выпущу твоей ладони, а ты не выпускай моей, - было неясно, когда закончилась песнь, и эти слова тихо прозвучали около моего уха.
Не успела я сделать вздох, как мы взлетели. Волосы мои растрепались, сорочка прилипла к телу, а пальцы судорожно вцепились в плечо менестреля. Страх пришел и отпрянул перед волной немыслимого восторга. Вот так вот и не заметишь, как взлетишь.
Зажмурившись от удовольствия и борясь с желанием замурлыкать, я опустила голову на плечо Ирика.
- А все-таки почему? - прошептала нежно. Медленно способность трезво размышлять возвращалась ко мне, хотя ее никто не звал. Что же я делаю! Эльфийская принцесса , а ведет себя, как девушка легкого поведения! Еще не хватало его в кровать затащить! Наивная дурочка, он же ни капельки не любит тебя, а прилетел, потому что не к кому больше.
Как это не к кому? - запротестовали где-то внутри. - У него множество поклонниц, и все готовы лишь по одному его взгляду забраться к нему в постель! А он выбрал тебя!
Велика же честь быть утешителем! Попользовался и бросил! - категорично заявил явившийся как всегда не вовремя рассудок.
Пока еще не бросил - слабо отбрыкивалось сердце.
Менестрель лениво притянул меня к себе, и, прежде чем снова поцеловать, прошептал.
- Это моя благодарность.
- Что-о? - я отпрянула так неожиданно, что он не успел меня удержать.
- Прости, если я что-то делаю не так..., - смутился Ирик, поднимая на меня свои большие карие глаза. - Я хотел как лучше...
Прозвучало это так искренне жалобно и виновато, что я не могла не улыбнуться ему, снова пристроив голову на плече и играясь с каштановым локоном. Зачем нейну знать, что подобная связь у эльфов может быть только между возлюбленными... Он все-таки дитя ветра, а ветер не привык задерживаться где-то надолго... Если не удалось слиться с другим ветром. Но я не была дочерью ветра, я была дочерью леса, хищницей, посочувствовавшей одинокому ветерку, поющему о несбывшихся мечтах и разрушенных хрустальных надеждах. Не за то ли он решил отблагодарить меня? Ночь была просто волшебной, и такие мелочи не должны ее портить.
Ирик, кажется сам все понял. Зарывшись руками в мои волосы, он целовал меня, заставляя жмуриться от удовольствия, тянуться к его ласке.... Пусть это все сон, пусть завтра он снова станет грустным, и мир будет ему не в радость, это все случится завтра...
- Лай....
Ему плохо без нее, так плохо, что он решил прийти ко мне, зная, что чем-то тронул меня. Но я не она. Что бы этот бедный менестрель с разбитым сердцем себе не воображал, я не она. Но ему хорошо со мной в эту ночь. И мне уютно с ним. Я помогу ему, как сумею. Зачем? А разве нужен повод...
Приняв сие благородное решение, я прижималась к нуждающемуся в утешении, уютно свернувшись комочком в его объятьях. Такой хрупкий, кажется, еще совсем мальчишка, даже чуть ниже меня. Он хотел доставить мне радость, подарить ту нежность, которую так долго копил в своем сердце, не смея подарить ее той, кого любит.
- Я не знал, как еще выразить свою благодарность,- как бы оправдываясь, прошептал он мне на ухо. Я легонько коснулась его щеки, чуть улыбнулась и снова уткнулась носом ему в плечо.
- Спасибо тебе...
Он лишь прижал меня крепче к себе.
В окне ясно светили звезды, казалось, только нам. А мы летели, упоенные этой ночью...
***
Смех и плач. Я не полюбила его, как боялась. Но сохранила в сердце и его глаза, и его улыбку, и его каштановые кудри...
- Кто я тебе, Ирик? - руки снова обнимали его шею, но ночь уже подходила к концу.
- Не знаю..., - он улыбался, прикрыв глаза. Лицо его будто светилось сиреневым сиянием в первых отблесках рассвета.
- У вас, нейнов, принято выражать благодарность таким образом? - тихо спросила я.
- Я не знал иного способа. Мои песни ранят тебя... Я смог подобрать слова для этой, но слова - это просто красивая оболочка чувств, - Ирик задумчиво погладил меня по волосам. - Я не смог найти нужных прикосновений.
- Но я не Лай, Ирик. Ты называл меня ее именем...
- Знаю,- он вздохнул. - Ты не обижалась?
Я лишь покачала головой.
- Я знаю, что это ты прогнала ненависть из моего сердца, спасибо.
В голосе менестреля промелькнуло даже радостное, счастливое облегчение от избавления, а может, мне показалось. - Я ведь готов был убить за нее... А она бы не простила. Я так и не смог бы дотронуться до нее, без ее воли. И мука постигла бы нас обоих... Я не смог бы больше петь... Просто нечем было. Души не было бы больше...
- Что ты будешь делать теперь?
- Я отпущу ее, - вздохнул Ирик. - Пусть она будет с ним, с бескрылым. А я улечу.
- Улетишь? - удивилась я.
- Да. Я позорно покинул поле битвы, и теперь обязан быть изгнанным. Но меня любят здесь, точнее не меня даже, а мой голос и песни...Нейны ценят больше талант, нежели личность. Но я не вынесу их жалости. Знала бы ты, как это ужасно - ловить их взгляды, - голос его, тихий, почти безжизненный, вдруг стал металлическим, жестким, с отголосками затаенной горечи, боли и гордости.
Я только сжала его руку.
Но потом он снова улыбнулся, отгоняя горькие мысли. Переменчивый, как ветер...
Рассвет стучался в окно, и Ирик нежно поцеловав меня на прощание, набросил на плечи плащ и поставил ногу на подоконник.
- Спи Дриэлия... Я никогда не забуду тебя.
Я кивнула, чувствуя, что не смогу сомкнуть глаз.
- Хочешь, я поиграю тебе, чтобы ты заснула?- словно мысли читал... А может, прочел во взгляде?
Я снова кивнула, улыбнувшись, и прикрыла глаза. Сквозь ресницы был виден хрупкий силуэт с флейтой, сидящий на подоконнике, на фоне розового неба. Каштановые кудри казались сиреневыми, под цвет плаща, а в улыбающихся глазах светились древесные светлячки. А потом он заиграл....
Не грустная и не веселая, наполненная приглушенным светом, эта мелодия пела о борьбе мига и постоянности, о смерти ночи и рождении дня, о миге их первой встрече и первого прощания, навсегда, но чтобы снова повторить это в новой вечности.
Я все же не уснула, завороженная этой мелодией. И потом долго смотрела вслед удаляющейся хрупкой фигурке, не перестающей играть на флейте. Наверное, так и выглядят ангелы. Снова ветер трепал каштановые локоны, мелодия сливалась с первыми трелями птиц, но он не был уже прежним, как не была прежней я... Это был другой рассвет другой вечности.
***
Я вовсе не собиралась искать Ирика, он нашелся сам. Причем в весьма странном месте.
Собственно, после волшебной ночи, события которой до сих пор казались странной сказочной дремой, пьянившей меня и полностью вскружившей голову, я решила, что стоит наконец принять звериный облик и продегустировать местных мышей. А может, и не только мышей. Нос уже улавливал манящий запах кролика. Хитрый зверек скрывался где-то в кустах, и я бы, несомненно, поймала его. Но вдруг откуда-то послышались дрожи знакомые звонкие голоса. И опять мое несносное любопытство заставило меня отвлечься от охоты и поспешить на отголоски разговора.
Глорен крепко держал за руку бледную Лай. В глазах девушки читалось отчаянье вперемешку с жалостью. Что происходит? Мой любопытный нос аккуратно высунулся из кустов.
Ирик парил в нескольких сантиметрах над землей. Грусть читалась во всем его облике, но глаза горели решимостью, даже губы чуть изогнулись в подобии печальной улыбки.
- Что тебе нужно, менестрель? - грубо спросил Глорен.
- Ты боишься лютни, бескрылый? - язвительно спросил Ирик в ответ. - Я безоружен, не трясись и не прячь свою супругу, я не причиню ей вреда. И тебе не причиню, как бы того мне не хотелось.
- О, Ирик...,- только и смогла выдохнуть Лай, выскальзывая из-за спины полунейна и подходя к менестрелю вплотную. При этом лицо Глорена страшно исказилось.
Он ревновал ее к каждому взгляду.
- Я долго боролся за твое сердце, - тихо сказал Ирик, взяв ее за руки и совершенно не обращая внимания на прожигающий взгляд Глорена. - Но ты меня не замечала. Я был всегда с тобой, и ты воспринимала это как должное. Не хотела ничего менять, и была довольна положением дел. Но я был не доволен. Я хотел большего. Я стал завоевывать тебя.
- Я не крепость, чтоб меня завоевывать, - жестко оборвала его Лай.
- Знаю, - менестрель опустил голову. - Но у меня не было другого выхода. Потом ты полюбила другого. Я опоздал. Поздно спохватился. Поздно почувствовал опасность. Твой отец любит меня, и знает, что ради тебя я готов на все. Я и сейчас готов. Когда Глорена отослали, ты стала моей по праву. Но и этого мне было мало. Я не мог причинить тебе боль, не мог силой заставить любить... Но каким я был дураком! Надеялся, что ты забудешь сама, мучил себя каждый раз, когда смотрел на тебя, зная, что не смогу дотронуться...
- Ирик, ты был мне как брат!- вскрикнула Лай.
- Как брат, - он тихо и горько рассмеялся в ответ. - Как само собой разумеющееся... Да, я с детства рядом. Меня можно не считать мужчиной, достойным твоего внимания как женщины... Ты и не могла подумать, отчего менестрель всегда грустен. Я глупец... Не ценил тех дней, когда ты была свободна, и я мог считать тебя своей пусть хоть в мечтах. Я любил тебя отнюдь не как сестру... И потом... Ты презирала меня, когда он уплыл, было больно. Сколько мне пришлось потратить сил, чтобы вернуть только лишь твое доверие...
- Ирик, прекрати! - Лай закрыла лицо руками.
- Нет уж, слушай, - безжалостным голосом продолжил менестрель. - Ты была для меня всем, а его - он кивнул на Глорена.- Этого бескрылого вора я ненавидел всем сердцем. За то, что ты полюбила его почти сразу, а я пытался вселить любовь в твое сердце годами... И не смог. Ни словом, ни звуком... Я оставался все тем же вечным братом. А он? Чем он лучше? Я так и не понял... Но всему есть предел. Я не останусь тем самым братом, которого ты видишь во мне. Не смогу. Его ты выбрала давно, и я проиграл. Мое сердце слабо, а душа уже изранена. Довольно! Я проиграл. Позорно сбежал с поля боя. Ты любишь его, так будь же с ним! Но привыкай к тому, что меня больше не будет рядом! Я не мазохист, чтобы каждый день видеть вас вместе, будоража память вкупе со старыми ранами. Я не смелый воин, я певец, менестрель, и рана в моем сердце - боль в моих песнях. Я ухожу. Ты остаешься с ним. Ты сама сделала выбор. Попробуй же теперь жить без меня. Я не вернусь. Прощай.
- Ирик....Ирик! - но он уже улетел. Тихо шуршал на ветру плащ. И кроны деревьев прощально махали ему охапками нежно-белых цветочков. Падали на тропинку хрупкие лепестки. Менестрель ни разу не обернулся на зовущую его девушку, а Лай, отчаявшись звать, долго стояла, понурив голову. Я, задетая трогательностью момента, напрочь забыла про всяких мышей и кроликов. Неужели он больше никогда-никогда не прилетит?
Стало вдруг очень грустно, даже мяукнуть захотелось так жалобно-жалобно, а лучше подобно волкам поднять голову и завыть.
- Ты жалеешь? - Глорен осторожно приблизился к понурой женской фигурке.
- Я...Нет...Просто, я увидела, Глор, я увидела его, - прошептала Лай, не поднимая глаз. - Таким, какой он есть и был все это время... Я была слепой.
- Ты хочешь что-то изменить? - нервно сглотнул полунейн, приблизившись на шаг и взяв ее за руку.
- Нет, - она слабо улыбнулась. - Уже слишком поздно, Глор. Мы вместе, и только должны быть благодарны Ирику... Он отпустил меня. И я научусь жить без него, с тобой, - девушка прижилась к нему, положив голову на плечо, а я тихо ушла, оставив их одних.