2nd Child : другие произведения.

Проснуться осенью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он приходит во сне и исчезает, когда перестаёт быть нужным - обычное дело. До тех пор, пока однажды он не пришёл и наяву.
    (первая часть, продолжение должно следовать)


  В ту ночь, когда она наконец-то смогла его увидеть, шёл дождь.
  Шёл чёрный монотонный дождь, шелестел мелкими каплями. За окном лил дождь, а она лежала в темноте, закрыв глаза, и слушала, как шумит ночь. Тогда он и пришёл, тихо сел рядом. Кровать чуть прогнулась от тяжести тела.
  Наполовину во сне и в дожде, она не соображала, что он -- живой, что существует, не понимала, что наконец-то до него можно по-настоящему дотронуться. Он в самом деле был здесь. Обретший реальную плоть герой её снов, всегда эротических, переполненных подростковыми фантазиями, бредовых девичьих снов.
  Он привычно коснулся её волос, ладонь скользнула по руке. Коснулся губ - так же, как много раз до этого. Она привычно отвечала ласкам, так же, как происходило много раз до этого. Всё ещё в полусне, путая реальность и воображение.
  Она поняла, что он и в самом деле существует, только потом, когда они уже лежали рядом, уставшие, опустошённые, не успевшие остыть. Просто раньше он пропадал сразу же, а тут она смогла протянуть руку и коснуться. Совсем робко, не веря в удачу, но коснуться. И под пальцами почувствовала тепло его плеча, гладкость кожи.
   -- Ты настоящий? -- спросила она, ещё не слишком удивлённая. Сон и сон.
  Он посмотрел на неё. Глаза у него оказались тёмные, и брови тоже, и ресницы, а волосы -- светлые, было понятно даже в темноте.
   -- Да.
   -- Хех, здорово, -- расслабленно улыбнулась она. Это и в самом деле показалось ей забавным -- снящийся человек вдруг заявляет, что настоящий. Забавным и одновременно единственно правильным -- а как же иначе-то? Конечно, настоящий.
  Потом она уснула. Ей было уютно тогда там, в тёплой постели, с ним рядом, удобно и уютно. И она даже не заметила, когда он исчез. Слишком привыкла, что он исчезает, растворяется почти сразу же, как перестаёт быть нужным.
  

*1*

  
   -- Аникина!
   -- Аникина, тебя вызывают! -- Женя проснулась от жестокой тряски. В плечо впивались пальцы Столяра.
   -- А? -- реальность, как ей свойственно, ворвалась в сознание ужасающим диссонансом. Только что было тепло и мягко, и никаких одноклассников вокруг, как уже понимаешь, что спину ломит от неудобной позы, рука затекла и вообще невесело.
  Да к тому же историчка сверлит гневным взором.
   -- Аникина, если вы собираетесь спать дальше, так и скажите. Я поставлю двойку и больше не буду вас беспокоить, -- голос у неё был кислый.
  Подумаешь, чуть задремала.
   -- Да, Валентинпална! -- Женя вскочила. -- Извините, я не нарочно.
   -- Надеюсь, у вас нашлось время для повторения домашнего задания. Хотя я, безусловно, допускаю, что вчера вы допоздна развлекались и о задании и думать забыли.
  Не вчера. Ночью. Женя улыбнулась историчке самыми краешками губ -- старательная улыбка пай-девочки. Ночью опять приснился жуткий сон. Жуткий, но очень приятный.
  Там даже был симпатичный молодой человек. Блондин, правда.
   -- Параграф девятнадцатый, да? -- кажется, по истории задавали прочесть как раз его. Женька вчера еле продралась через все эти термины.
   -- Именно.
   -- Ты чего, -- едва Женя вернулась на место, её толкнула в бок соседка по парте. -- Не выспалась?
  Аникина хихикнула:
   -- Мне ночью такой сон приснился.
   -- Какой?
   -- Ну-у, -- Женя шутливо завела глаза вверх. -- Там такой мальчик был.
   -- Какой? - в глазах Кати загорелось любопытство. -- Что было-то?
   -- Ой, кое-что было! Только ты сама представь, я в деталях не могу расписывать. Мальчик был симпатичный, взгляд такой, будто насквозь пронзает. Вот, и... -- Аникина замялась, не находя подходящих слов. Опустила взгляд, чувствуя внезапный жар -- настолько живыми встали перед внутренним взором воспоминания о сне.
   -- И что он, того? -- подруга хитро блеснула глазами. -- Вы с ним того?
   -- Ну да, -- смущённо кивнула Женя. -- Жаль только, он блондин был.
   -- Ты чего, блондин -- самое то! Блондин с синими, как небо, глазами, -- размечталась Катя. -- Вежливый, порядочный, хороший кавалер. И чтобы идеальные манеры.
   -- Не, лучше всё то же, только брюнет, -- ушла в мечтания и Женя. -- Знаешь, такие чёрные, как смоль, кудри...
  Столяр вдруг обернулся. Окинул болтушек сердитым взглядом.
   -- Слушайте, ну вы две, хватит уже трепаться, а? -- прошипел гневно.
  Женя про себя возмутилась. Что за манеры? Ничего плохого они не сказали. Взглянула свысока на волосы одноклассника, добавила как ни в чём не бывало:
   -- Или каштановые. Кать, смотри, как мило.
  К ней повернулась отливающая рыжиной макушка. Столяр, видимо, махнул рукой на болтушек. Или смутился? Так ему и надо!
  Девчонки переглянулись и прыснули.
   -- Достали, идиотки.
  Смех стал ещё более громким.
  
  Дорога домой вела по тенистой аллее, обсаженной с двух сторон высокими деревьями: тёмно-зелёные тополя вперемешку с жёлто-оранжевыми уже липами и клёнами. С деревьев насыпало под ноги сухих листьев, и под ботинками прохожих они издавали особенный осенний шорох. Никогда больше такого не услышишь, только ранней, сентябрьской осенью.
   -- Меня мама сегодня сапоги покупать повезёт, -- поделилась Катя.
   -- Класс, -- отозвалась Женя. -- Сапоги -- это хорошо.
   -- Ну да, скоро и дожди польют.
   -- Ну да, -- поддакнула девушка автоматически. И вдруг остановилась.
   -- Ты чего? -- Катя прошла пару шагов и тоже остановилась.
   -- Послушай, -- обеспокоенно сказала Женя. -- Тебе...
  И замерла, охваченная странным ощущением. Показалось вдруг, что Кате нельзя ехать за сапогами. Представилась машина её мамы, маленький зелёный двухдверный автомобиль. И представилось, как на крыле зелёной машины прямо на глазах, медленно, вдумчиво, образуется огромная вмятина. Как покрывается трещинами ветровое стекло, осыпается на капот, на землю белым дождём. И в сознании взвыли голоса сирен.
   -- Катя, ой, Катя, -- прошептала девочка. Подняла испуганные глаза на подругу.
   -- Чего?! Ты чего!? -- одноклассница вмиг оказалась рядом. Тоже испугалась.
   -- Ой, -- Женя помотала головой, оправляясь от видения. -- У меня сейчас что-то вроде галлюцинации было.
   -- Глюки средь бела дня? -- подруга криво усмехнулась. -- Не пугай, блин. Чего, может, того блондина вживую узрела?
   -- Блондина? -- удивилась Женя. -- Нет, по поводу сапогов.
   -- Чего?
   -- Может, тебе не ездить сегодня?
   -- Ты чего?
   -- Ты чего всё тычегокаешь? Может, вы с мамой на другой день перенесёте?
   -- Не, -- Катя решительно помотала головой. -- Мы уже давно собирались. Она в другой день не может, работа. Только сегодня пораньше освобождается.
  Женя опустила голову. И в самом деле, чего это она. Мало ли какая чушь может причудиться.
   -- Кать, но ты там того... -- девушка тронулась с места.
   -- Чего? -- подруга пошла рядом. Глянула недоверчиво.
   -- Поосторожней, хорошо?
   -- Ты всерьёз, что ли?
   -- Да нет, просто. Ну, на всякий случай.
   -- Что увидела-то?
   -- Да так.
  
   Дома встретила пустая, как обычно, квартира. Позже, к шести, когда соберутся родные, -- зашумит телевизор, наполнит дом Костина болтовня, разольются аппетитные запахи: мамина стряпня, ужин. А пока ещё безмолвное трёхкомнатное царство принадлежало Жене.
   Девушка заглянула в холодильник, нашла остатки вчерашнего ужина: варёную картошку, недоеденную курицу. Над обедом не пришлось размышлять долго: картошку Женька поджарила, в морозильнике обнаружила покупные рыбные котлеты, замену нелюбимой курице. И жизнь сразу же показалась прекрасной.
   После обеда настал черёд домашнего задания. На одиннадцатый школьный год Женя привыкла не откладывать домашку на последнее -- а то вовсе не найдётся времени. А вот если сделать сразу же, остаток дня можно будет посвятить более интересным делам.
   За уроками время летело быстро -- зато продуктивно. Когда подошёл черёд математики, Женя спохватилась. "Вот ведь, забыла ж номера записать".
   Потянулась за трубкой, позвонить Кате, -- и по спине побежали мурашки.
   В комнате кто-то был.
   Женя нервно оглянулась. Обвела взглядом все уголки, даже под стол посмотрела, чувствуя себя абсолютной дурой. Разумеется, никого не обнаружила. Но -- что самое поганое -- во время поисков Жене продолжало казаться, что за ней следит чей-то внимательный взгляд. Следит, не отпуская ни на миг.
   Девушка вскочила, замерла посреди комнаты. К горлу уже подкатывало возмущение. Ещё чуть-чуть, и оно пересилит неуютное чувство страха.
   Кто-то дотронулся до её груди.
   Женя в панике опустила глаза. Увидела тёмно-серый свитер, ничего особенного. Но ощущение, что кто-то прикасается к её груди, не пропадало. Кто-то накрыл её грудь ладонями и стоит, прижавшись к девушке сзади. Шеи коснулось чужое дыхание.
   Девчонка взвизгнула. Метнулась к кровати, схватила подушку, не глядя, метнула назад. Быстро набросила на себя покрывало, закуталась. Села на край постели и безумным взглядом забегала по комнате.
   Кто тут, кто тут, кто тут?!
   Взгляд ничего не находил. Меховые игрушки, подаренный на семнадцатилетие любимый пушистый медведь, куклы -- напоминание о детстве. Книги и маленькие статуэтки на застеклённых полках. На столе -- художественный беспорядок, как всегда. Пёстрый ковёр украшает пол. Картинки на стенах -- сама выбирала, сама вешала.
   И никого, абсолютно никого здесь, кроме неё, нет.
   Страх понемногу уходил. Занавески чуть колыхались -- форточка открыта. За окном слышалось пение птиц. Звучало оно на удивление успокаивающе.
   В комнате и впрямь было пусто.
   Женя несмело поднялась, двинулась к двери, волоча за собой концы покрывала. Обошла всю квартиру, удостоверяясь в её полной, бесстыдной пустоте.
   Да и как иначе? Кому здесь быть? Кто мог попасть в наглухо запертый дом? Как? И как этот кто-то мог бы её щупать, оставаясь невидимым?
   Чушь, разыгравшаяся фантазия. Жене, наверное, влюбиться надо. Недаром и снится бред всякий, и даже наяву видения бывают. За сегодняшний день уже второй раз, кстати. И первое видение -- совсем не эротическое. Бр-р, ей не нравятся ни те, ни другие.
   Переборов себя, девушка вернулась в комнату, небрежно скинула с плеч покрывало. Словно показывала всем и каждому: я не боюсь, мне не страшно, мне вообще нет дела до возможных наблюдателей. Хотя откуда тут наблюдатели, вот уж в самом деле. Смешно. Женя подхватила телефонную трубку.
   Катя на звонок не отвечала.
   Беспокойство проснулось, с новыми силами завладевая душой, словно не засыпало. Неужели подруга всё ещё на охоте за сапогами? Уже половина шестого, скоро и Женины родители домой вернутся, и у Кати кто-то вполне мог быть дома. Но никого не было. И как назло, у подруги нет и мобильника.
   Зато ответил сразу же Столяр.
   Женя забралась на кровать с ногами, всё ещё озираясь настороженно. Комната была издевательски пуста, гулял лёгкий сквозняк, шевелил бежевые занавески.
   -- Скажи мне, плиз, что за номера по математике на завтра? -- выслушала ответ, вывела цифры. И -- чтобы успокоиться окончательно, со смехом объявила: -- Представь, у меня сегодня такие глюки основательные.
   -- Что за глюки? -- услышала в трубке озадаченное.
   -- Катя сегодня с мамой за покупками поехали, да? Ну вот, а мне причудилось, что они могут в аварию попасть. Представь?! Знаешь, как я испугалась.
   -- Ты чё, совсем, Аникина? -- голос усмехнулся.
   -- Сам дурак, -- легко ответила Женя. -- Но ты представь? У меня никогда такого не было.
   -- Представляю. Выпили вы там с Ерофеевой, что ли?
   -- Трезвы, как стёклышко! Да ты чего, я одна тут.
   -- Ну-ну, -- Столяр помолчал. -- Это всё, что ты сказать хотела?
   -- А, ага, -- рассказывать однокласснику о лапающих её призраках Женя точно не собиралась.
   -- Ну ладно тогда. Кладу трубку.
   -- До завтра.
   -- Пока.
   Ударили гудки. Женя выключила телефон, расслабленно улыбнулась. Почему-то от одного разговора стало легче на душе. Призраки -- чушь и бред. Нормальный, реальный мир -- вот он, достаточно телефонного звонка, чтобы вспомнить, чтобы очнуться от видений.
   В прихожей зашумели. Повернулся ключ в замке, открылась дверь. Послышался звонкий голосок:
   -- А ещё мы сегодня журавликов делали. Из бумаги.
   Костя. Вернулась мать. Сердце подпрыгнуло -- никогда бы Женя не подумала, что может так радоваться появлению родительницы.
   -- Женька! Ты дома? Помоги мне с сумками!
   -- Иду!
   Вот теперь точно -- никаких галлюцинаций. Не до них.
  
   В классе уже было шумно, хотя до начала урока оставалось время. Женя подошла к своему, в середине, ряду, плюхнула сумку с учебниками на стол.
   -- Привет, Столяр! -- привычное утреннее.
   Какая жалость, что парта такая жёсткая и неудобная. Делали бы их с подушечками, с подлокотниками. Устраивая голову на руках, Женя в который раз пожалела себя. И зачем она "сова"? Так трудно всегда продирать глаза по утрам!
   -- Аникина...
   -- Мм? Чего? -- девушка подняла сонные глаза на одноклассника.
   Столяр повернулся вполоборота, смотрел серьёзно.
   -- Ты вчера звонила.
   -- Ну да.
   -- Что-то там про глюки говорила. Больше не было?
   -- Не. Ты чего, беспокоишься? -- Женя расплылась в широкой улыбке.
   -- Да ну, -- Столяр не поддался. -- Ну если в порядке всё, не фиг тогда людей будоражить.
   -- Ла-адно. Буду звонить исключительно в тех случаях, когда случится что-то максимально серьёзное, -- пообещала девушка, старательно округляя глаза.
   -- Психиатру звони, -- соученик отвернулся.
   -- Психиатру? -- голос Бастика ворвался в их беседу совершенно неожиданно.
   Женя глянула вбок -- одноклассник сидел на своей парте в соседнем ряду, ухмылялся и болтал ногами. Бастик был маленький, меньше даже Женьки с её стами шестьюдесятью восемью. И прозвище к нему прилипло подходящее.
   -- Чего тебе, Бюстик? -- недовольно бросила девчонка.
   -- Сама ты, блин, "грудастик"! -- взвился Бюстик -- прозвище своё он не любил. -- По психиатрам ходишь? Больная, да?
   -- Андрюха, -- поморщился Столяр.
   -- Сам ты больной, -- обиделась Женя. -- Сам лучше в больницу сходи, пусть тебе роста прибавят. Тогда и поговорим.
   Фраза ещё не успела завершиться, как Женька раскаялась. Бастик, в принципе, был парень неплохой -- это у неё с утра настроение не блеск. Ни в чём Андрей не виноват, подумаешь, ввязался не в свой разговор.
   Но было поздно.
   Андрюха помрачнел, улыбка сползла с лица. Смерил одноклассницу долгим взглядом.
   -- Аникина психованная, скоро на людей начнёт бросаться, -- отвернулся нарочито, сообщил своему соседу. -- Слыхал? Уже у психиатров пороги обивает.
   -- Бастик... -- расстроенно протянула Женя. Точно, обидела парня.
   -- Оставь его. Потом помиритесь, -- голос Столяра звучал тихо, слова предназначались только ей.
   Женя согласно кивнула, забыв, что одноклассник её не видит. Снова положила голову на руки, растекаясь по парте. На заднем плане сознания слышались реплики Бастика. Кажется, соученик вещал о предполагаемой опасности Аникиной для окружающих.
   Пусть себе болтает. Авось, успокоится быстрее.
  
   Катя на первом уроке не появилась.
   Первые пятнадцать минут Женя ждала спокойно -- мало ли, опаздывает. Вторые -- начала поглядывать на часы, придумывая причины: заболела, проспала, может, вообще решила прогулять. Третья пятнадцатиминутка утекала медленно, как вода из забитой мусором раковины. Кати не было.
   Женька сжалась в комок, боясь думать. В голову настойчиво лезли живописные картинки: зелёные автомашины, огромные "КАМАЗы", толстенные фонарные столбы по обочинам шоссе.
   Очень хотелось окликнуть Столяра.
   Звонок на перемену девушку не освободил, вовсе наоборот. Ударил по сознанию, открывая дорогу панике. Где же подруга? Что случилось?
   Застывший неподвижно рыжеватый затылок Столяра казался насмешкой над Жениным беспокойством. Волнение нарастало. Ещё чуть-чуть, и Женя не выдержит. Начнёт истерику, бросится трясти одноклассника за шею, как будто это он виноват в отсутствии Екатерины.
   Девушка впилась глазами в крышку парты. Выдохнула глубоко. Может, попытаться представить, что с подругой, где она сейчас? Закрыть глаза, вообразить хорошо знакомое лицо.
   Но Женя не осмеливалась.
   Что будет, если ей привидится вдруг мертвенно-бледное, с полосочками сомкнутых ресниц, неподвижное лицо подруги? Нет уж. Лучше ждать. Лучше ждать, пусть весть придёт сама. Лишь бы не казалось, что всё случилось по её собственной, Жениной вине.
   -- Женька, ты чего? Спишь?
   Катя!
   Облегчение сорвалось и затопило душу, как река, вышедшая из берегов. Женя аж ударилась локтём о спинку стула, торопясь взглянуть в сторону голоса, увидеть подругу.
   -- Катька! Где ты пропадала, я, блин! -- нашла лицо, поймала короткую улыбку.
   Слова не находились. Жива!
   -- Женька, ты только... -- Катя таинственно замолчала.
   -- Чего только? Ты вообще знаешь, сколько я всего передумала?! Вчера помнишь? После того...
   -- Т-сс, -- Катя повела плечом, сбрасывая куртку.
   "Почему в гардеробе не оставила?" -- пронеслось ещё в голове, а глаза уже увидели. Правая рука Катьки от кисти до локтя была забинтовала чем-то толстым и белым. Гипс.
   -- Вот так вот, -- подруга осторожно продела руку в повязку на шее. Втиснулась за парту.
   Женя тихо и медленно присела.
   -- Вчера, что ли? -- спросила едва слышным шёпотом.
   Одноклассница заговорщически кивнула.
   -- Въехали в столб, представляешь? Хорошо хоть не на полной скорости, -- так же шёпотом ответила. -- Прям как ты предсказывала.
   Женя судорожно сглотнула.
   Представился длинный ряд мёртвых негорящих фонарей, чёрно-коричневых, мрачных. Широкий мост с узорными перилами, по нему в обе стороны несутся автомобили. Маленькая юркая машинка выворачивает на мост. Вдруг свистки, шум, гам. Вспышка в сознании. Навстречу машинке мчится огромный джип. Стремясь избежать столкновения, зелёный автомобиль разворачивается, сдаёт назад, вновь прибавляет газу. И врезается в торжественный чёрный фонарь. Джип, ревя сигналом, проносится мимо.
   -- Представь, въезжаем на мост, а тут вдруг навстречу какой-то придурок на огромной машине! И гудит, что есть сил, -- рассказывала Катя. -- Мог бы и уступить, между прочим! Так нет, если у тебя крутая тачка, то типа ты король на дороге.
   -- По мосту главная дорога проходит, -- внимательно слушавший Столяр вмешался. -- Это вы должны были пропустить. Правила дорожного движения.
   Подруга возмущённо фыркнула:
   -- Подумаешь! Мог бы и уступить, у мамы же машина маленькая совсем.
   Столяр только двинул плечом.
   -- И вообще, я не тебе рассказываю. Ты-то чего слушаешь?
   -- Ему можно. Он знает, -- сказала Женя. -- Я ему сказала про видение.
   -- Про вчера? Сказала?
   -- Угу.
   -- А, ну ладно. Ну ты, однако, даёшь, Аникина. Сколько лет уже с тобой сижу, ни разу ничего не было, а тут вдруг.
   -- А я-то как удивилась, -- безвольно защитилась Женя.
   -- В следующий раз буду тебя слушать, -- улыбнулась однокурсница. -- Тебя ценить надо, будешь моя личная предсказательница.
   В ответ Женя тоже улыбнулась. Получилось как-то слабо и неубедительно. Мешал серьёзный взгляд Столяра. И собственный разум.
   "Авария и правда состоялась".
   -- Ерофеева, руку сломала? -- кажется, к парте кто-то подошёл.
   -- Ага! И, главное, как назло, -- посетовала подруга, -- основательная трещина в кости, сказали. А забинтовали только руку, все пальцы наружу. Я-то думала, может, смогу от писанины отдохнуть. Но ничего, я это... Говорить буду, мол, писать больно, -- Катя хихикнула. -- Тем более что правда больно.
   -- Ни фига себе, -- сочувствовали ей.
   -- Как тебя угораздило?
   -- На маминой машине, представляете...
   Голоса сливались в далёкий фон. Женя подняла глаза. Увидела лицо Столяра. Поймав взгляд, соученик отвернулся.
   Ну ещё бы. На его месте она бы тоже поостереглась лишний раз переглядываться с недоделанной пифией. Пророчица нашлась.
   Ладно. Женя взяла себя в руки. Было и прошло. Больше такого не повторится, дважды галлюцинации не являются. А случай и правда забавный. Надо будет запомнить и рассказывать при возможности. Чудеса и так слишком редко бывают, чтобы от них отказываться.
   Вот и всё, конец переживаниям.
   -- И, главное, знаете что? -- Женя повернулась в сторону Кати и одноклассниц, заговорила быстро и жизнерадостно. -- Накануне мы с ней из школы возвращаемся...
   -- А она и говорит, -- подхватила Катя, понимая с полуслова -- утаивать историю с видением подруга не собирается.
   -- Да ты что...
   -- Типа предвидение?
   Столяр не оборачивался и в разговоре не участвовал.
  
   Рассказывать о видениях всем о каждому оказалось хорошей терапией. С каждым новым слушателем на душе Жени становилось всё легче и легче, пока наконец вся история не стала казаться забавным происшествием, из тех чрезвычайно редких и потому очень драгоценных сердцу в них попадавшего.
   Она даже с матерью поделилась, помогая мыть посуду после ужина.
   -- И Катя говорит: "мы за сапогами поедем". А мне вдруг как представится, что их машина в аварию попала! Ты слушаешь?
   -- Слушаю-слушаю.
   -- Ну вот, и мне представляется, как они в столб врезаются. Я говорю, не едь, перенеси, а она: не могу я, о чём ты. И поехала. Вот, -- Женя сделала паузу, ожидая реакции слушательницы; не дождалась, пришлось продолжать. -- Ну значит, и на следующий день прихожу я в школу, а её нет. Сначала думала -- опаздывает, потом стала беспокоиться. Слушаешь?
   -- Угу.
   -- Нет, ты представь? -- "угу" Жене было недостаточно, она начала горячиться. -- Ты представь, у меня были глю... галлюцинации, что она попадает в аварию, и на следующий день она не является!
   -- Ну так что же? Пришла Катя?
   -- Прийти-то пришла! Но! -- Женя сделала очередную эффектную паузу. -- С рукой на перевязи! Гипс!
   -- Руку сломала? -- мама наконец-то оторвалась от пенной воды, посмотрела на дочь. -- Да ты что.
   -- Ага! И причём всё было именно так, как мне привиделось! -- с триумфом заявила та. -- Вещий сон, то есть не сон, а вещее предвидение.
   -- Надо же, -- мать снова уставилась в раковину.
   -- Ага. Говорит, ей больше всего досталось -- у мамы её только пара царапин. А Катьку на окно бросило, она в него рукой, ну и...
   -- А машина?
   -- В ремонт, говорит, отдали. Они в столб врезались, там вмятина вроде как.
   -- Серьёзно, значит, никто не пострадал? Слава Господу.
   -- Только Катькина рука. И нанесён моральный ущерб.
   -- Да ты что, -- повторила мать уже без особых эмоций в голосе.
   -- Угу, -- Женя протёрла последнюю тарелку, устроила полотенце на батарее. Выглянула в окно. Во дворе уже темнело, зажигались фонари.
   -- Ты не слишком сильно возбуждаешься? -- спросила мама.
   -- А?
   -- Ты сама на себя не похожа, -- мама принялась расставлять вытертые чашки и тарелки по местам. -- Последние пару дней взбудоражена будто. Что-то в школе?
   -- О чём ты говоришь? -- удивилась Женя.
   -- Да нет. Так.
   Девушка пожала плечами. Взбудоражена? Разве?
  
   Вернувшись в свою комнату, Женя задумалась. Попыталась вспомнить недавнюю речь, владевшие девушкой чувства. И поняла -- мама, наверное, была права. Женя так сильно хотела поделиться, что не думала ни о собеседнике, ни о том, как и что, собственно, рассказывает.
   Только отчего она "взбудоражена"? От происшествия с Катей? Мама сказала: "уже пару дней". Значит, лихорадочная нужда в выбросе собственных эмоций -- мимоходом Женя похвалила себя за рассудочный подбор слов -- возникла раньше. Вчера. Из-за видения? Из-за... призрака в квартире?
   Стало неуютно. Невольно Женя снова обвела глазами комнату.
   Дверь была приоткрыта. Почти не отдавая себе отчёта в своих действиях, девушка вскочила и её затворила. Повернула защёлку -- кажется, первый раз в жизни воспользовалась этой защёлкой. И спохватилась. Чего это она? Наоборот, надо открыть дверь, если боишься призраков. Голоса родных прогонят все страхи.
   Но рука уже не поднималась.
   Женя нажала на выключатель. В полной темноте направилась к кровати, снимая на ходу свитер, сбрасывая джинсы. "Зубы не почистила", мелькнула ещё мысль, мелькнула и тут же исчезла. Почему-то это не было важно, сейчас -- не было важно, хотя обычно отправиться спать с нечищеными зубами Женя не могла. "Хорошо, душ приняла". Тоже лишняя мысль.
   Девушка откинула одеяло, помедлила секунду. В кровати уже кто-то лежал, ждал её. "Чего я медлю?" Женя замерла, не понимая, что должна делать: то ли убегать, то ли нырять в нагретую чужим телом постель. В голове гулял серый вихрь.
   Кто-то потянул её за руку, повелительно, настойчиво. Делать нечего, надо ложиться.
   Её поцеловали куда-то в плечо, в шею. Женя зажмурилась.
   Серый вихрь в голове рассвирипел, разбушевался, подчиняя себе всё её тело. Аникина уже не чувствовала рук, не ощущала ног, не могла сказать ни слова. Даже разум не повиновался, думать не получалось. Только чужие прикосновения заменяли окружающее. Заменяли жизнь. Учили новому способу существовать.
   Огонь, жаркий, почти невыносимый, разгорался, овладевая ею, стирая сознание и память.
  

***

   На этот раз она увидела его ещё явственнее, чем прежде. Смогла разглядеть зеленовато-карие, бутылочного цвета глаза. Красивые брови вразлёт, и над одной из них едва заметный шрамик. Увидела нос, рассмотрела губы, линию подбородка, кусочек уха. Правого уха, потому что она лежала справа от него, у самой стены.
   В прошлый раз он тоже был слева, словно преграждал ей путь к выходу. Смешной, не станет же она сбегать. И так же, как в прошлый раз, он перевалил голову на подушке, чтобы посмотреть на неё. Ухо скрылось под волосами.
   Она взглянула чуть недовольно, желая, чтобы понял -- ей хочется видеть ухо.
   Но он не обратил внимания. Он изучал её лицо так внимательно, что на миг показалось: проверяет, всё ли в порядке с его произведением. Так она изучала картинки перед покупкой, так мать смотрела в кастрюлю, если первый раз готовила по чужому рецепту.
   -- Чего? -- спросила она наконец. Чуть обиженно, чтобы показать -- ей не нравится, когда её так рассматривают.
   -- Видишь меня? Слышишь? Ощущаешь? -- он задавал вопросы один за другим. И, словно собираясь помочь определиться, положил тяжёлую тёплую ладонь ей на живот.
   -- Мгм, -- утвердительно пробормотала она. Ленилась чётко говорить.
   Чувствовать на животе его ладонь было приятно.
   -- Ещё разок? -- спросил он будто бы и не у неё, придвинулся ближе. Скрытая одеялом ладонь ожила.
   Она закусила губу, ощущая себя желанной. Королевой на троне, всесильной, всемогущей. Она была хозяйкой, а он -- рабом у её ступней. Это она решала, снизойти ли к его желаниям или проигнорировать. И сейчас позволила себе снизойти. Так уж и быть. "Ещё разок".
  

*2*

  
   Субботнее утро встретило почти летним, горячим солнцем. Женя раскрыла занавески, отворила окно и напевала, проходясь мокрой тряпкой по поверхности стола. С прошлой недели успело накопиться немало пыли, и чистый после тряпки след оставлял замечательное чувство удовлетворённости. Комната на глазах превращалась в сверкающую игрушку -- наводить порядок Женя любила, хотя и ленилась заниматься этим чаще.
   Слабо, с тайным смущением вспоминалась ночь. Как будто произошло что-то приятное и немножко постыдное, но не понять, что именно. Только полузабытый призрак маячил в скрытом уголке сознания, шептал: "что-то было".
   Но это неважно. Сегодня хороший день.
   -- Женя! Мы ушли, -- вместе с маминой фразой захлопнулась дверь в прихожей.
   На субботу у всех в семье появились разные планы: Костю отвезут к бабушке с дедушкой, у родителей свои дела, а Женя поедет на другой конец города, к Маринке, к подруге. Два года назад Маринина семья переехала, и дочь перевели в другую школу, но бывшие одноклассницы продолжали общаться. Ещё бы -- всё-таки дружба их тянулась с самого детского сада. Разве оборвёшь каким-то переездом.
  
   -- Не хочешь на качели? -- встретила Марина. -- Такая погода хорошая, жаль дома сидеть.
   -- Пойдём, -- воодушевлённо согласилась Женя.
   -- Позлим бабок, -- подруга хихикнула.
   Вообще-то говоря, они с Мариной, конечно, уже считались взрослыми. По семнадцати каждой -- какие тут качели. Но взлетать ввысь на деревянном сиденье Женя любила. Удовольствие портили только вездесущие бабушки с колясочками -- места, на которых могли бы радоваться жизни их внуки, беззастенчиво занимали выросшие дылды. Гоняя девиц, бабушки восстанавливали справедливость.
   -- Ох, может, не будет их, -- без особой надежды предположила девушка.
   -- Как же, держи карман шире. На солнышко-то они все повылезут, -- Маринка жмурилась от яркого света, веснушчатая переносица собралась тонкими морщинками.
   Маринка похожа была на Пеппи Длинныйчулок -- веснушки, очки в тёмной оправе, тёмно-рыжие волосы, постоянно заплетённые в две косички. Женя не раз советовала подруге вставить в косички проволоку, тогда сходство стало бы просто неоспоримым. Та не поддавалась, в ответ дразня темноволосую одноклассницу "Анникой-наоборот" -- потому что оригинал был блондинкой.
   -- Не люблю скандалить, -- огорчилась Женя.
   -- Не хочешь с бабками связываться? Ну пойдём тогда за химчистку, там тенёк всегда. Только тогда и нам солнца не достанется.
   -- У нас солнце всегда с собой, -- Женька усмехнулась, с намёком взглянула на волосы подруги. -- Марина Красно Солнышко.
   -- Анника-навыворот.
   -- Я же не Пеппи тебя назвала!
   -- Всё равно Анника-навыворот.
   Во дворе между двух гигантов-многоэтажек, неподалёку от чёрного входа в маленькую химчистку, располагалась детская площадка. Место на удивление неудачное -- росшие по периметру площадки деревья давали могучую тень, и даже необыкновенно жаркое сегодня солнце еле пробивалось сквозь редкие просветы в листьях. Когда-то поблизости был детский садик -- потом его забросили, потом хотели перестраивать, потом вовсе снесли, и образовался поросший сухой ломкой травой пустырь.
   Тенистое местечко в неоживлённом дворе облюбовали подростковые компании. Возле побитых, гнутых скамеек нередко встречались опустошенные бутылки. Качели тоже страдали -- вместо них девчонки как-то обнаружили лишь согнутый железный прут, бессильно торчащий в воздухе. Сорванная с него доска сиденья сиротливо валялась в песочнице.
   Жене тогда жаль стало качели, будто живое существо.
   Но районная администрация -- или кто там ведал этим делом -- упорно приводила детскую площадку в порядок. Изгаженные скамейки менялись, а качели после каждой экзекуции вновь чинили. Этой администрации, или какой-то другой неведомой могущественной силе, Женя была очень благодарна.
   -- Никого нет, -- объявила Марина. -- Ура!
   -- Ура, -- подхватила Женя, близоруко вгляделась в густую тень. Кажется, и правда никого не было.
   Как обычно, стоило лишь оказаться на качелях, как тут же захотелось петь. Петь, кричать, вообще перебрасываться не очень умными репликами.
   -- Женька, -- подруга Женю опередила. -- Как, кстати...
   -- Что кстати?
   Раскачались они с Мариной вразнобой -- когда Женя взлетала вперёд, сиденье подруги уходило назад. Голоса уносил ветер, приходилось напрягать слух, чтобы разбирать слова.
   -- Говори громче! -- крикнула Женя.
   Сиденья на миг поравнялись, Женя увидела довольную физиономию Марины. Подруга ухмылялась, будто знала некую тайну, но не торопилась признаваться.
   -- Ты сначала расскажи, -- качели со свистом разминулись, -- как дела у Столярова?
   -- У Столяра? -- снова короткая встреча, и Женя улетела назад. -- Всё обычно!
   -- Давно, -- Маринка опять пролетела мимо, -- не виделись!
   Женя притормозила, переставая раскачиваться. Качели умерили темп, постепенно сиденья вошли в один ритм.
   -- Так можно ж и его позвать как-нибудь. Позвонить? -- девушка глянула вниз, на землю, где оставила сумку.
   -- Мы в аське иногда болтаем, -- сообщила Марина.
   -- А-а.
   -- А ты когда себе аську заведёшь?
   -- Да ну, у меня ж и выход поминутный. Слушай, если вы в интернете болтаете, зачем ты меня спрашиваешь о его делах?
   -- Да нет, -- подруга загадочно улыбнулась. -- Просто так.
   Странная. Женя пожала плечами.
   -- Он говорил, ты вроде по поводу каких-то видений с ума сходила?
   -- Я? С ума сходила?
   -- Нет?
   -- С ума я точно не сходила, -- возмутилась Женя. -- Что он придумывает?
   -- А что тогда?
   Тогда? Женя задумалась. Ещё вчера беспокоившие её видения превратились в дымку, в растаявшее с приходом солнца наваждение. День казался чудесным, жизнь -- беззаботной. Её ничто не волновало.
   -- Ну не знаю, -- ответила девушка осторожно. -- У меня всё в порядке.
   -- Говорят, кто-то у вас в аварию попал?
   -- В аварию? А, это Катя, моя соседка по парте. Но там обошлось, только трещина в руке, -- Женя говорила и ничуть над словами не задумывалась. Словно видения приходили к кому-то совсем иному, не к ней. Былые тревоги представлялись невероятными, даже слегка абсурдными.
   -- Ну ладно тогда. Просто вроде как Столярову показалось, что ты переживаешь, хотя ни в чём не виновата.
   -- Ни капли!
   -- Тогда хорошо. Слушай, насчёт Столяра ещё.
   -- Мм? -- ветер приятно бил в лицо, спутывал волосы. Потом на голове будет страх сплошной -- но это потом. Да и расчёска с собой, надо будет -- причешется.
   -- Что ты о нём думаешь?
   -- О Столяре? -- удивилась Женя, переставая раскачиваться. -- А что о нём думать?
   -- Ну-у, может... Мало ли.
   -- Мало ли что?
   -- Он тебе не нравится?
   -- Маринка, ты с ума сошла? -- теперь Женя и ногами притормозила. Уставилась на подругу.
   Та продолжала беззаботно летать.
   -- Да я так, просто. Ты же знаешь, я уже третий год не с вами. Вот и подумалось, мало ли.
   -- Никаких "мало ли"! -- отрезала Женька, откидываясь назад и медленно скользя по воздуху. Перед глазами проплыли собственные волосы, коснулись земли. Девчонка поспешила подняться.
   -- Вероятность, что мне понравится Столяр как парень, примерно равна той, с какой он может понравиться тебе, -- сформулировала она.
   -- А что, он симпатичный. Был в девятом классе, -- Маринка хихикнула.
   -- Разве дело в симпатичности? Мы же с детсада вместе. Этот период там, в детском саду, и завершился.
   -- Ты права, -- вздохнула подруга. -- Какая любовь может быть, если в детстве какашки друг другу показывали?
   Женя расхохоталась.
   -- Это точно! -- качнулась изо всей силы, запрокинула назад голову. Небо перевернулось вверх дном, в груди ёкнуло. Повинуясь Жениной воле, качели понеслись, набирая амплитуду.
   -- Любви хочется, -- как-то задумчиво, нежно протянула Марина.
   Любви? Женя усмехнулась. И в самом деле, наверное, хочется. Скорее да, чем нет. Чтобы ухаживали, смотрели влюблённо и жадно. Чтобы провожали глазами. Чтобы ревновали немножко -- как же без этого.
   -- Ой, а у тебя? -- вспомнился рассказ Маринки. О том парне из её школы, из параллельного класса. В прошлый раз подруга призналась, мол, нравится.
   -- У меня? -- похоже, Марина смутилась. -- А, этот...
   -- Угу, -- покивала Женя. -- Этот-этот. Он чего?
   -- Да ну его. О нём слухи по всей параллели.
   -- Какие слухи?
   -- Ну что он спит со всеми напропалую.
   -- Ах вот как...
   Ах вот как. Жалко. Женя глянула на Маринку. Та, как ни в чём не бывало, продолжала качаться.
   -- Вот что интересно, -- неожиданно сказала подруга. -- Почему так, что если тебя, скажем, кто-то хочет, то кажется, что любит?
   -- Хм.
   -- Вот если ты что-то говоришь или делаешь, ну, признаёшься или в постель его тянешь, тогда получается, что ты в невыгодном положении. А если он -- то как бы ты решаешь. То есть вот почему, если он тебя хочет, то почему-то думаешь, что обязательно любит?
   -- Ой, -- воскликнула Женя, прозревая, -- он тебе что-то сказал?
   -- Да ну его, ему же всё равно! -- рассердилась Маринка. -- Кто я такая и что из себя представляю. Ему лишь бы девчонка, остальное неважно!
   -- Жа-алко.
   Марина независимо фыркнула.
   -- А может, зря ты его во всех грехах подозреваешь? -- Женя попробовала взглянуть на подругу отстранённо.
   Маринка не такая уж и красавица, но симпатичная. Тонкая, гибкая, спортивная. И весёлая, характер просто замечательный. Заводная. К тому же рыжая, да ещё и в этих смешных очках, да Пеппины косички -- трудно не заметить. В неё запросто можно влюбиться. Да чего там, трудно не влюбиться. Хотя Женя, конечно, не парень, точно утверждать не может.
   Если "хочет", думаешь, что "любит".
   Странно, ведь знаешь же, что можно спать и без любви. И всё равно, почему-то... почему-то веришь, что любит.
   -- Ладно, -- Марина улыбнулась. -- Пусть его. Давай о чём-нибудь другом поговорим.
   -- Давай. Пойдём прогуляемся?
   -- Пошли.
   Однообразное качание обеим поднадоело. Захотелось на солнце, погреться, пройтись под тёплыми лучами. Такой денёк нельзя тратить лишь на одно занятие.
   Вместо того чтобы долго и нудно качели тормозить, Женька решила спрыгнуть. Приноровилась -- но никак не могла решиться, раскачалась слишком сильно, прыгать было страшно.
   -- Аллей-оп! -- рядом Маринка с цирковым воплем сорвалась с доски и красиво, по-гимнастически, приземлилась, раскинула руки, выпрямляясь. -- Давай!
   Женя зажмурила глаза, отпустила качели и полетела вперёд. Воздух взметнулся вокруг, закружил волосы, хлопнул юбкой. И вдруг подхватил, обнял крепко, словно не желал выпускать. И плавно, ласково поставил на землю.
   Женька распахнула глаза. Она стояла в песочнице, метрах в четырёх от качелей. Аникина очумело огляделась.
   Неожиданный порыв ветра?
   Причудился полёт?
   Что это было?!
   -- Здорово! -- Марина смотрела во все глаза. -- Ты прямо как летела!
   Автоматически Женя кивнула.
   -- Здорово, -- сами по себе шевельнулись губы.
   Здорово.
   Только немного страшно.
  
   Марина взглянула на подругу с уважением. Надо же, так далеко прыгнуть. И это Женька-то, вроде никогда особых физкультурных подвигов не совершавшая.
   На миг Марине даже показалось, что бывшая одноклассница зависла в воздухе. Тёмные волосы взметнулись, юбку рвал ветер. Показалось даже на какую-то дурацкую секунду, что ещё чуть-чуть -- и Женька улетит прочь. И через мгновение подруга опустилась в песочницу.
   Здорово.
   Увидев Женьку впервые за неделю, Марина тщательно за подругой наблюдала. Старалась наблюдать -- сказывались услышанные накануне слова Столярова. Однако, что бы он там ни говорил, Женька выглядела нормально, совершенно обычно. Видения не то что не занимали всех её мыслей, подруга вообще не переживала, не жаловалась и даже не слишком, похоже, обращала на них внимание.
   Это скорее бывший одноклассник склонен делать из мухи слона. Чудится Столярову, не иначе. Переволновался.
  
   Вместе с Маринкой Женя пробыла до самого вечера, и пообедала у неё, и поужинала. Вместе погуляли, вместе посмотрели кино. Сбегали по заданию её мамы в магазин. Время шло, солнце сменилось чернильной, по-осеннему прохладной тьмой, и Женя старалась не глядеть на часы.
   Она не хотела возвращаться домой.
   Телефонный звонок раздался посреди рассматривания старых школьных фотографий.
   -- Где ты гуляешь, Женя? -- материнский голос звучал недовольно. -- Ты знаешь, сколько времени?
   -- Да, мама, -- виновато сказала дочь, пытаясь увидеть циферблат на левом запястье. Марина помогла, задирая подружке рукав. Короткая стрелка касалась девяти.
   Ой-ой. А ведь до дома добираться не меньше сорока минут. А если не повезёт, так целый час.
   -- Девять часов! -- сообщила мать уже известное.
   -- Я знаю.
   -- Где ты?
   -- У Марины, -- уныло призналась Женя.
   -- У Марины? Так тебе ещё до дома ехать невесть сколько времени! Немедленно выходи!
   -- Да, мама.
   -- И не смей заявляться позже десяти!
   Интересно, а что если автобус опоздает? Ей тогда вообще не возвращаться?
   -- Мам!
   -- Чего?
   -- А можно... -- Женя взглянула на подругу. Отвела трубку от уха, тщательно зажала ладонью "дырочки для говорения". -- Марин, а что если я попрошусь у вас переночевать?
   -- Давай-давай, -- Марина с готовностью закивала, заулыбалась. -- Поболтаем! -- подруга откинулась назад, в воздухе мелькнули одетые в шерстяные носки голые ноги. Перекувырнулась на кровати.
   Опять эти её акробатические штучки.
   -- Ма-ам, -- вернулась Женя к трубке. -- А можно мне тут заночевать? Всё равно поздно уже, а завтра воскресенье.
   -- Нет.
   -- Ну ма-ам!!
   -- Ночевать надо дома.
   Женя скорчила гримасу. Марина ответила тяжёлым вздохом -- поняла.
   Эх, и почему Жене ещё нет восемнадцати? Вот станет совершеннолетней, будет спать где угодно, неделями домой не возвращаться.
   Хотя Женя не была уверена, что восемнадцатилетие дочери изменит родителей.
   Мать могла бы и разрешить. Так нет, голос непреклонен, не согласится, хоть десять тысяч лет уговаривай. Не раз ведь уже оставалась дочь у подруги -- и никто не возражал. Может, мать с отцом поссорилась, и потому суровая?
   -- Ты меня слышишь? -- настойчиво спросила трубка. -- Ты должна ночевать дома.
   "Должна ночевать дома". Материнские слова эхом отдались в сознании.
   Женя должна ночевать дома. Надо возвращаться. Ничего не поделаешь. Не поспоришь. Будто приказывал кто-то всесильный, кто-то гораздо важнее Жени и её собственных мелочных желаний.
   -- Да, мам.
   -- Тогда я жду. И не шуми, когда будешь возвращаться, -- я Костю уже уложила.
   -- Да, мама.
   Маринка посмотрела сочувственно.
  
   Проводив подругу, рыжая девчонка вернулась в комнату. Задумчиво почесала основание туго заплетённой косички -- волосы требовали отдыха, твердили: "распусти". Но прежде Марина хотела ещё сделать одну вещь.
   Отъехал компьютерный стул на роликах, Маринка бухнулась на круглое сиденье. Пошевелила мышкой, оживляя монитор. Защёлкала левой клавишей, вызывая нужное окно.
   Вот и хистори. За вчерашний вечер. Перечитаем.
  
   Marylin (10:26 PM) :
   xtuj
   Marylin (10:26 PM) :
   Блин. Чего насчёт Женьки?
   napLess (10:26 PM) :
   Она в последнее время чутка странная
   Marylin (10:26 PM) :
   В смысле в последнее время? :-/
   napLess (10:27 PM) :
   Дня три-четыре. Говорит, видения одолевают. Хотя она только об одном говорила.
   Вроде как увидела, что Ерофеева попадёт в аварию. На следующее утро Ерофеева пришла с рукой в гипсе.
   Marylin (10:27 PM) :
   Ну ни фига себе. =-O
   napLess (10:28 PM) :
   Я думаю, она не всё говорит. Мне кажется, у неё больше видений было.
   Marilyn (10:28 PM) :
   Почему?
   napLess (10:28 PM) :
   Ты же знаешь. Она вообще плохо скрывает, что думает. Насквозь видно.
   Marylin (10:28 PM) :
   Тебе, может, и видно. :))))))
   napLess (10:29 PM) :
   При желании кто угодно заметит.
   Marilyn (10:29 PM) :
   Ну-ну :))))))
   Marilyn (10:31 PM) :
   Ну так и что же?
   napLess (10:31 PM) :
   В школе она такая преувеличенно жизнерадостная. И преувеличенно реагирует на любую мелочь.
   Marilyn (10:31 PM) :
   Например?
   napLess (10:32 PM) :
   Например, пытается казаться весёлой, а голос дрожит.
   Marylin (10:32 PM) :
   Хммм. Тебе точно не кажется? :-)
   napLess (10:32 PM) :
   Точно.
   Marilyn (10:32 PM) :
   Хмммм.
   Marylin (10:33 PM) :
   Ну ладно, я попробую чё-нить выяснить. Мы завтра встречаемся.
   napLess (10:33 PM) :
   Попробуй.
   Marylin (10:34 PM) :
   Но всё это только ради тебя. :-*
   Marylin (10:37 PM) :
   Да ладно тебе, я ж прикалываюсь.
   napLess (10:37 PM) :
   Надоело.
   Marilyn (10:37 PM) :
   Извини :-[
  
   Марина откинулась на спинку, стул чуть отъехал назад.
   -- Опа-а, -- сказала девчонка ему. -- Куда-куда...
   Столяр обиделся. На её намёки обиделся. Но ведь и Марина была права -- это не Женя реагирует преувеличенно. Преувеличивает Столяров. Сегодня весь день рыжая провела с бывшей одноклассницей -- и никаких странностей. С Женькой всё было замечательно, совсем как обычно.
   Зря переживает Серёжка. Хотя он, верно, по-другому просто не может.
  
   На площадке не горела лампа. Дело обычное, но сегодня темнота пронзила Женю ознобом. Из квадратных оконных проёмов выше по лестнице вливался рассеянный фонарный свет, но двери он не достигал. Теребя ключи, девушка подошла ближе к подножию лестницы, в полумраке принялась разглядывать, выискивая связку от входной двери. Нашла сразу же, быстро -- и всё равно перебрала ключи по одному, будто оттягивая момент возвращения.
   Дверь подалась неохотно, словно Женя не домой входила -- в запечатанный веками склеп. Встретил отдалённый гул телевизора, в большой комнате горел ночник. Родители уже легли. Отец, наверное, заснул -- он всегда засыпает рано, не обращая внимания на шум.
   -- Женя? -- прошептала мать, выглянула в коридор. -- Ты голодная?
   Дочь помотала головой: у Марины поужинала.
   -- На плите ещё котлеты оставались, -- тем не менее сказала мама. -- Поешь и спать ложись.
   -- Спасибо.
   Хоть и была сыта, Женя всё равно отправилась на кухню. Первым делом зажгла электричество. Постояла над плитой, разглядывая бежевато-коричневый соус с торчащим на поверхности тёмным боком котлеты. Есть и правда не хотелось -- но не хотелось и покидать кухню, идти спать.
   Лёгким сквозняком прошёлся ветер. За спиной будто стоял кто-то, следя за девушкой напряжённым взглядом.
   Женя нервно обернулась. Никого не было.
   Но кто-то был.
   Ладонь разжалась -- крышка кастрюли жалобно звякнула о металлический край. Медленно девушка двинулась к выходу, автоматически погасила свет. Немного пришла в себя, очутившись в ванной комнате -- неужели так устала, что не замечает уже собственных действий?
   И снова вспыхнула тьма.
   Во второй раз сознание вернулось, когда Женя стояла на половичке, вытирая голову. По позвоночнику словно холодный пот пролился. Девушка не помнила, как добралась сюда из кухни, как включила душ, как вымылась.
   Женя взглянула в запотевшее зеркало -- у отражения были испуганные глаза. И примерещилось внезапно, как сзади, за плечом, проплыла тень -- высокая, плотная тень. Приготовилась закричать, зажмурилась...
   Спасительная тьма избавила от страха.
  

***

  
   Она потянулась, словно кошка. Плавным, кошачьим же движением оперлась о его грудь, поднялась, взирая сверху вниз. Он не сопротивлялся, лежал молча. В глаза ему залезла чёлка, но явно мешающие смотреть волосы он не убирал, только помаргивал изредка, наблюдая за девушкой.
   -- Как тебя зовут? -- требовательно спросила она. Не дожидаясь ответа, сползла, укладываясь рядом.
   Плечи её накрыла чужая рука.
   -- Вейлир.
   -- Что за имя такое? -- хихикнула она.
   -- Я сам его придумал.
   -- Вот как.
   Глаза его были совсем рядом. Серьёзные, немного отстранённые.
   -- О чём ты думаешь?
   Он не ответил. Внезапно поднялся, сел на кровати, потом встал, протянул руку:
   -- Пойдём.
   -- Куда? -- она уцепилась за протянутую ладонь, позволила вытащить себя из-под одеяла. Как была -- обнажённую.
   Не отпуская её пальцев, он подошёл к окну, умело справился с ручками, распахнул створку. Рама отъехала наружу, впуская в комнату холодный ветер. Зябко. Она поёжилась.
   -- Холодно, -- прошептала жалобно.
   Взгляд его показался недоуменным. Потом чуть смягчился.
   -- Надень что-нибудь.
   Она метнулась к шкафу. Быстро, чтобы не заставлять ждать, сдёрнула с плечиков какое-то платье. Выхватила из ящика трусики, торопливо оделась. Вернулась к нему и удивилась -- он тоже был уже одет. Скользнула глазами по светлым брюкам, безрукавке с интересным узором -- рассмотреть бы при свете дня. Перевела взгляд на лицо, кивнула:
   -- Готова.
   Он снова предложил ей свою ладонь, она -- с сознательной женственностью, чуть кокетливо -- вложила пальцы в его руку. И почувствовала вдруг, каким лёгким становится тело, каким невесомым -- пол ушёл из-под ног, показалось: падает.
   -- Ой, -- она оказалась прижатой к его плечу. Перед удивлёнными глазами медленно проплыла рама.
   Ветер ударил в лицо осенними листьями, рассмеялся, встречая.
   -- Ой! -- сказала она ещё раз. Обхватила светловолосого Вейлира за шею -- похоже, инстинктивно, чтобы не упасть. Босые ноги холодил воздух, ветер играл с подолом платья.
   Они летели среди домов. Летели -- или плыли? Движение было таким плавным, незаметным, что казалось порой -- они застыли, как две мухи в прозрачном янтаре. Застыли, не понимая, когда жизнь обратилась смертью, когда одна грань существования перешла в другую.
   От ветра растрепались волосы, чужие светлые пряди щекотали нос. Она отвела лицо от плеча, выгнулась, как могла, по-прежнему не отпуская рук -- на миг причудилось, что её несут огромные качели. Внизу -- на удивление близко -- лежала земля.
   Они снизились, проплыли над верхушками деревьев -- она старательно тянула ногу, чтобы дотронуться до листьев, но дотронуться не получилось. Всё же они летели выше, чем ей подумалось. Правильно определять расстояние оказалось неожиданно трудно.
   Потом снова поднялись -- вдоль здания. Медленно тянулись стены, украшенные ракушечной кладкой мелких камешков. На сей раз дотронуться получилось. Прикосновение к шершавой стене вышло на удивление реальным, хорошо знакомым -- в детстве среди её друзей считалось очень популярным отковыривать эти камешки. Когда-то она даже собирала коллекцию из самых красивых.
   Он усадил её на подоконник, сам остался снаружи. Поставил руки на раму, приблизил лицо, посмотрел задумчивыми каре-зелёными глазами. Поцеловал -- на прощание. Как-то по-особенному требовательно, будто взимал плату за удовольствие полёта.
  

*3*

  
   -- Женя-а! Вставай, я ухожу! Костя на тебе!
   Именно эти крики её и разбудили.
   Женя потянулась, мечтательно улыбнулась, раскидывая в стороны руки. Опять снилось что-то хорошее -- уже какую ночь подряд. Вспомнить бы, пережить ещё раз, ощутить ночь заново.
   Обрывки воспоминаний уходили, растворялись, не желая быть пойманными. Улетучивались.
   Улетучивались? Стоп, ей снился полёт!
   Улыбка стала шире. Точно. Она летала среди здешних домов. И летала не одна -- с кем-то вместе. Как здорово!
   Говорят, человек растёт, когда летает. К Жене давно уже не приходили сны с полётами, да и рост, кажется, остановился. Но сегодня вот приснилось. Значит ли это, что она вытянулась на пару сантиметров?
   Лениво девушка откинула одеяло -- пора вставать.
   На ней было надето платье.
   Женя оглядела себя. С чего вдруг ей пришло в голову лечь спать в платье?! Простенькое серое с чёрными вставками, одно из любимых -- но зачем напяливать его на ночь глядя? Неужели ночью было так холодно, что захотелось одеться?
   Платье с себя Женька стащила. Небрежно, через голову. Повесила на плечики, расправила. Обнаружила на теле ещё и трусики -- тоже странно, обычно ложилась в одной ночнушке, без ничего более. Ночнушка лежала на месте, на полке, нетронутая. Наверное, вчера Жене очень хотелось спать, не соображала, что делает.
   Впрочем, ладно. Не стоит обращать внимания. Какая разница, в чём она проснулась. Главное -- впереди новый день.
  
   Костя тихо и мирно играл в своей комнате, бормоча под нос что-то боевое. Женя расслышала лишь: "два танка столкнулись, три танка столкнулись!" -- пожала плечами, ушла завтракать. Включила радио, любимую станцию "ретро". В такт музыке постукивая ложечкой по скорлупе варёного яйца, девушка принялась обдумывать план занятий.
   Гулять уйти не получится -- да и погода не радует, куда только ушло вчерашнее солнце. Небо затянуло тучами, того и гляди, заморосит противный мелкий дождь. Весь день Женя проведёт дома, с Костей, за братом надо присматривать -- ну хотя бы до прихода матери. Можно бы и позвать кого, но... не хочется.
   Женя знает, чем заняться.
   После завтрака девушка вытащила давно уже соскучившиеся по вниманию обрезки кожи. В большой комнате -- чтобы быть рядом, если вдруг Косте что-то понадобится, -- выдвинула низкий столик, расстелила газету, вывалила кожу. Достала ножницы, клей, другую мелочь: бусины, нитки, стеклянный бисер.
   Катя давно уже просила сделать фенечку. Скорее браслет -- но все свои произведения Женя упорно называла "фенечками".
   В работу девушка погрузилась с головой -- спохватилась лишь к обеду. Из Костиной комнаты не доносилось ни звука. Чуть встревоженно Женя заглянула через дверной проём -- детская была пуста.
   -- Костя?
   Никто не откликался.
   -- Костя!
   Брат нашёлся в Жениной комнате. Увлечённо пыхтя, он разлёгся животом на столе и самозабвенно водил фломастером. Школьные тетради!
   Женя оказалась рядом мгновенно, зависла над негодником, как фурия. Мальчишка взвизгнул, понимая, что сотворил нечто недозволенное. Крикнул, переходя в атаку:
   -- А Женька дурочка!
   -- Я тебе сейчас покажу дурочку! Дай сюда! -- гневная сестра вырвала из ладошки оранжевый фломастер. -- Ты чего творишь?! Нельзя здесь рисовать!
   Костя спрыгнул с табурета, бросился к двери.
   -- Пошёл вон! -- крикнула ему вслед Женя, охваченная праведным негодованием. Что за маленький паршивец?
   Кипя гневом, собрала исписанные тетрадки, сложила стопочкой. Хорошо хоть учебникам не досталось, они высоко, Косте не дотянуться. Женя потеснила книги, запихнула на ту же полку и тетради.
   Ну надо же, какой мелкий надоедливый шалопай.
   -- Женька дурка! -- Костя стоял в конце коридора.
   -- Сам такой!
   -- Женька дууууууууркааааааа!! -- вопли его начинали уже действовать сестре на нервы.
   -- Замолчи.
   -- Же-енька-а, -- снова завёл пацан.
   -- Я говорю тебе, заткнись, -- звенящим голосом начала Женя. Поймала взгляд брата -- испуганный и одновременно любопытный, полный интереса -- как она сейчас поступит?
   Злость улеглась мгновенно. Вот ещё секунду назад Женя чуть ли не тряслась от эмоций, как тут будто со стороны себя увидела. Себя и Костю.
   Немного закружилась голова, сердце как в желудок опустилось, осело тяжёлым комом.
   Черные длинные шнуры выплеснулись из Жени, протянулись, захлестнули шею мальчика, заставляя изумлённо раскрыть глаза. Оплели тело брата, стиснули, отбирая возможность дышать.
   -- Заткнись, -- ровно, тихо сообщила Женя. Шнуры зашипели, всасываясь под кожу мальчишки, растворяясь. Глаза Кости стали бессмысленными. Он послушно кивнул.
   -- Отлично, -- проронила сестра.
   Костя стоял, как слуга, ожидающий приказа.
   Женя пошатнулась, словно её отпустили чужие руки. Села на пол. Всё вокруг ходило ходуном. Девчонка прижалась горячим лбом к собственным ладоням, прильнула к полу, будто отбивала земной поклон.
   Что это было? Что сейчас было?
   С трудом поднялась, взглянула на Костю. Он выглядел как обычно -- малыш-пятилетка, светлые глаза, на макушке топорщились непослушные русые волосы.
   Женя подбежала к брату, обняла.
   -- Ты в порядке? Ты в порядке? -- на глазах закипали слёзы.
   Заглянула в лицо. Мальчик без удивления посмотрел на сестру. Новые вопросы застыли у Жени на губах.
   -- Я в порядке, -- вежливо ответил Костя.
   Нет, не вежливо. Механически.
  
   Весь день Костя вёл себя, как воспитанный послушный мальчик. Женя не отходила от него ни на шаг, прослеживая малейшие изменения в брате, готовая ожидать чего угодно. Но ничего не происходило. Костя играл своими машинками, задумчиво рисовал жирафов и слонов, не кричал, не бегал, даже не просил есть, пока Женя не спохватилась. Зато в туалет сходил сам, и не вопил потом: "Всё! Вытри попу!" -- как поступал обычно. Можно было подумать, что брата вообще нет дома, настолько незаметен он стал.
   И -- что показалось Жене самым ужасным -- неоправданно тихое поведение Кости никто из родителей не взволновало.
   Только к вечеру брат немного отмёрз. Визжал в ванной под ловкими мамиными руками, плескался водой, обрызгал и Женьку, в неудачный момент заглянувшую вовнутрь. Сестра облегчённо улыбнулась, привалилась к дверному косяку -- с плеч огромным валуном скатилось беспокойство.
   С Костей всё нормально.
   Ночью Женя почти не спала, ворочалась с боку на бок. Уснуть удалось лишь под утро.
   Полётов не было.
  
   Интересно, почему в школе на переменках всегда так шумно? И почему особенно громко и пронзительно звучат голоса одноклассников именно в те дни, когда Женя чувствует себя умирающей от желания спать?
   Кое-как, буквально еле-еле Женьке удалось высидеть первых два урока. Помогали беспрестанные задачи, требовавшие участия всего её разума, помогал резкий голос математика, пересыпавшего свою речь шуточками. Но впереди ещё ждал третий, а за ним четвёртый, пятый, шестой и, наконец, спаренные седьмой-восьмой -- физкультура.
   Смертельно хотелось прогулять. Вот прямо сразу же встать, подхватить сумку и уйти, не обращая внимания на удивлённые взгляды.
   -- Женька, слышала? -- рядом присела оживлённая Катя.
   Женя перекатила голову в её сторону, приоткрыла один глаз:
   -- Мм?
   -- У "вэ"-класса только что физра закончилась. Говорят, сегодня мотают круги по стадиону! "Физручка" же грозилась на той неделе, помнишь?
   -- Не помню, -- не сумев себя пересилить, Женя зевнула во весь рот, в последний момент прикрылась ладонью.
   -- Десять кругов, представляешь! Хорошо, что у меня освобождение, я бы сдохла! А "вэшникам" ещё целый день на уроках сидеть. Они все вымотанные, как ездовые собаки.
   -- Бедняги.
   -- Это вы бедняги! Вам всё ещё только предстоит.
   -- Ох, -- Женя начала вникать.
   Ох, как же бегать не хочется! Вот бы оказаться сейчас дома, а ещё лучше -- на каникулах, отоспаться бы вволю! И никакой физкультуры на всё столетие, отменить бы на века. Может, тоже руку сломать? Ну никакого желания отматывать десять кругов!
   "Не хочешь -- не иди".
   Нет, прогуливать нельзя. Как это "не хочешь -- не иди"? Да и "физручка" просто так не отпустит, не такая она особа.
   "Значит, пойдёшь?"
   Не хочу.
   "Ладно".
   -- Что "ладно"?
   "Можешь не идти. Я сделаю, чтобы было не нужно".
   -- Совсем? На весь год?
   "Хочешь совсем?"
   -- Хочу.
   "Пусть будет совсем".
   -- Ты чего? -- растерянный голос Катерины.
   -- А? -- Женя взглянула удивлённо. Подруга выглядела испуганной.
   -- Аникина, ты сейчас с кем разговаривала? -- и Столяр тоже почему-то говорил сдавленно, будто после большого испуга. В тёмных глазах ворочалась тревога.
   -- Я?.. -- девушка поднесла ладонь к губам. -- Разговаривала?
   -- Ещё как разговаривала! -- подтвердила Катя. -- Уставилась в пространство и несла чушь.
   -- Какую чушь?
   -- Хочу -- не хочу, что-то про весь год.
   -- Ты не помнишь?
   Женя посмотрела на одноклассника. Помнит? Конечно, помнит. Прекрасно помнит. Она разговаривала.
   С кем она разговаривала?!
   Взгляд заметался по классу, ища неизвестно чего: какой-то поддержки, чего-то незыблемого, правильного, истинного. Твёрдой основы, чтобы стать на ноги и успокоиться. Чтобы голова перестала кружиться.
   Глаза Жени выхватили в неразберихе лиц и фигур знакомый силуэт. Светлые брюки, безрукавка с зелёно-жёлтыми драконами... нет, змеями... светлая чёлка падает на глаза. Человек стоял впереди, опираясь на школьную доску, стоял и пристально смотрел на неё. Именно на неё.
   -- Вей... лир, -- звуки не сложились в слово.
   -- Женя! -- лицо стоящего у доски заслонили взволнованные глаза Столяра. Её схватили за плечи, сильно тряханули.
   Женя качнулась в сторону, пытаясь рассмотреть неизвестного. Вперилась в доску, вздрогнула.
   У доски уже никого не было.
   -- Да Женя же!
   -- Ой. Что? Не тормоши меня, -- беспомощно ответила девушка.
   -- Тебе привиделось что-то?
   -- Нет. Не знаю, -- Женя наконец-то смогла нормально посмотреть на соучеников. -- А вы не видели?
   Катя -- непонятно когда вскочившая, взъерошенная, как кошка со вставшей дыбом шерстью, -- лишь помотала головой.
   -- Не видели, -- кратко бросил Столяр. -- А ты что видела?
   -- Человека, -- призналась Женя. -- Стоял у доски. Не из нашего класса. И вообще не из школы, взрослого.
   Столяр и Катя обменялись взглядами. Катя посмотрела на доску, потом вокруг. Столяр тоже обежал глазами классную комнату.
   -- Учитель, может, какой? -- осторожно спросил одноклассник.
   -- Нет же, -- Женя начала сердиться. -- Он молодой, лет двадцать. Может, двадцать пять. У нас таких нет.
   У парты кто-то остановился. Поинтересовался у Столяра, по-прежнему державшего -- неудобно перегнувшись через стул, через всю парту -- Женю за плечи:
   -- Что с ней?
   -- Женька призрака увидела, -- объяснила Катя.
   -- Призрака?! -- невесть чему обрадовался пришедший. Женя узнала его по голосу, Димка Кустанов. -- Клёво!
   -- Ничего клёвого, -- отрезала Женя, откидываясь назад, освобождаясь от хватки одноклассника.
   Столяр убрал руки, спрятал меж колен. Молчал.
   -- Что за призрак?? Расскажи, Аникина! -- заканючил Димка. За очками сверкали любопытные глаза.
   -- Неважно, -- отрубила она.
   -- Не жмоться, интересно же!
   -- Говорю, неважно!
   -- Ладно, Дим, не приставай к ней, -- вступилась Катя.
   -- Аникина призрака увидела? -- только Бастика ещё и не хватало. -- Слушай, да ты точно чокнутая, Аникина! -- одноклассник смотрел почти восторженно.
   -- Ребята, хватит! -- рассердилась Катя. -- Оставьте человека в покое, кому говорят!
   -- Ерофеева, ты будешь с ней водиться, сама в психушку попадёшь.
   -- Не твоё дело!
   Звонок оглушительно полоснул по ушам. Негодующая, кипящая возмущением Катя заняла место. "Придурок", -- шевельнулись её губы -- Женя скорее догадалась, чем услышала.
  
   На физкультуру Женя всё же пошла. Не полагаться же всерьёз на слова неведомого призрака? Прогуливать она не любила, после самовольных отлучек всегда оставалось неприятное послевкусие собственной вины. Предпочитала пойти. Отсидеть, отработать, честно завершить -- и потом с лёгкой душой ругать нелюбимый предмет на все корки.
   В раздевалке толпились -- переодевались и девочки только что отбегавшего одиннадцатого "дэ", и свои, "ашницы". Было душно, в бок Жене то и дело толкались чужие локти.
   -- Десять кругов! -- кричал кто-то. -- Я думала, умру, мамочки мои!
   -- ...говорит: только не останавливайтесь, можете бежать трусцой, еле-еле, но только не переходите на шаг. Ну я попробовала! До сих пор в боку колет.
   -- Я не могу-у бе-егать... У меня оды-ышка бу-удет.
   Самые разные реплики сливались в один фон. Женя не прислушивалась.
   -- Аникина! -- на выходе из раздевалки её настиг чей-то оклик.
   Женя обернулась, увидела девчонку из "дэ"-класса, как же её... Валя... Ира...
   -- Аникина, а правда, что тебе призраки являются?
   Насмешка на губах. Неприязненно, по-издевательски суженные глаза, приподнятая бровь. Высокая, стройная девчонка, красавица -- вот ей никакие десять кругов не помеха, пробежит и не запыхается.
   На грудь словно тонну железа навалили. Дышать тяжело, только и видятся напротив эти насмешливые глаза, высокомерная улыбка.
   -- Да, являются! -- взорвалась Женя. -- К вам, толстокожим, пробиться не могут, вот ко мне и являются!!
   В ушах звенело. Что же это такое, что всем от неё надо?! Разве она виновата, что чудятся всякие блондины?
   Девчонка напротив закаменела, улыбка сползла с губ.
   Чего такое Женя сказала? Хватит уже!
   -- Отстаньте от меня, а? -- с отчаянием бросила Аникина, выбежала прочь.
   Что им всем от неё надо? Подумаешь, призраки, видения, разговоры с невидимками. Подумаешь, странное поведение брата, необычно яркие сны, полёты по ночам. Подумаешь!
   Ведь она же не сумасшедшая.
   Не сумасшедшая. Абсолютно нормальная.
  
   Хорошо, что "дэ"-класс уже своё отбегал -- жаться на одном поле с недавней девчонкой стало бы для Жены невыносимым. "Ашницы" же, верные одноклассницы, о произошедшем в раздевалке не упоминали. Вместе, в кучке, грелись, ожидая, когда Мария Фёдоровна -- полноватая, низенькая физкультурница -- подойдёт.
   -- Так, девочки! -- бодро начала "физручка", приближаясь к скамейкам ожидавших.
   Взгляд М. Ф. прошёлся по лицам учениц. Остановился на Жене, учительница недоуменно вздёрнула брови, словно удивилась, найдя Женю здесь:
   -- Аникина!
   -- Да?
   -- Что ты здесь делаешь?
   -- Как это... -- как это "что она здесь делает"?
   -- Иди домой.
   Взгляды одноклассниц сконцентрировались на Жене. Перешёптывания исчезли. Женя старалась не оглядываться по сторонам.
   -- Иди домой, Аникина. Ты же освобождена.
   -- Я?!
   -- Ну конечно, ты, кто же ещё, -- М. Ф. нетерпеливо посмотрела на часы. -- Ну-ка, ну-ка, начинаем! Все в круг!
   Девчонки вокруг Жени зашевелились, стекаясь вниз, выстраиваясь неровным кругом. Физкультурница больше не обращала на ученицу внимания. Шагнула в круг, вытаскивая зажатый под мышкой классный журнал.
   Среди скамеек Аникина осталась в одиночестве. Едва слышно доносились короткие фразы, которыми Мария Фёдоровна инструктировала будущих бегуний. Те переминались с ноги на ногу, кто-то обнимал себя за плечи, ёжась на ветру.
   "Иди домой, Аникина".
   Думать не получалось. Не получалось и не хотелось.
   Женя отправилась домой.
  
   Зябкий круг солнца, спрятанный за серой облачной пеленой, проводил Женю до подъезда. Такое солнце почти не отличалось от луны -- и тепла дарило столько же. Скоро уже лёгкий плащ придётся сменить на что-то более основательное: длиннополое нелюбимое пальто, или осеннюю куртку, или даже зимнюю, с пушистым воротником, если хорошо приморозит.
   Подбить бы маму поехать за покупками, выпросить денег у отца -- купили бы обновок. Пополнять гардероб Жене нравилось, благо, размер самый что ни на есть средний, найти приличную одежду проблем не составляло. Сегодня надо будет подластиться к родителям.
   Квартира встретила теплом. Женя сбросила плащ, оставила в прихожей сумку, скользнула в ванную -- мыть руки. В ушах плясала запомнившаяся музыка, песня из всегда лежавшего в сумке плеера, Eagles -- "Hotel California". Женя мурлыкала любимый мотивчик себе под нос, вытирая ладони.
   Подхватила сумку, юркнула в свою комнату.
   Мотивчик забылся, вылетел из головы, словно никогда не приходил. Женя застыла, глядя в пространство. Увидела.
   Светловолосый человек, в жёлто-зелёной безрукавке, светлых брюках, высокий -- пришлось задрать голову, когда он подошёл вплотную, -- невероятно знакомый и невероятно чужой.
   Зашипела, нахлынула серая мгла, связала руки, ноги, лишила способности двигаться.
   -- Не хочу, я не хочу! -- и горло сдавила тьма, не произнести ни слова. Только мысли судорожно забились в сознании: "не хочу!".
   Всплеск черноты вокруг.
   Он бережно обнимал её, держал на весу, спиной Женя упиралась в стену, свитер задрался, но холодно не было. Волнами накатывал пугающий, гнетущий жар, руки не слушались, сопротивляться не получалось. В ушах по-прежнему шумело, мешая сосредоточиться, мешая понимать происходящее.
   -- Не хочу, -- шептала Женя, слова уходили во тьму, падали, исчезали, не достигая слуха, -- не надо, -- просила жалобно, как только могла, не слыша собственного голоса.
   Краем захваченного тьмой сознания она улавливала ещё какие-то фрагменты жизни -- одна рука упала вдоль стены, безвольно, бессильно, не пошевелиться; вторая обвилась вокруг чужой шеи, цепляясь судорожно, чтобы не сорваться. Происходило что-то неправильное, непонятное -- зачем, почему? Но Женя не могла воспротивиться, могла только ощущать и утопать в безбрежном чёрном пространстве.
   Густая, жидкая тьма колыхала её на мягких волнах, и Женя не хотела её, не хотела этой тьмы, но ничего не могла сделать. Оставалось лишь цепляться за кого-то, за единственно надёжного в этой тьме кого-то, и молиться, чтобы не унесла обманчивая ласковая чернота.
  

***

  
   -- Как тебя... Вей... Вейлир? -- накатило желание покапризничать. -- Как-то произносить неудобно. Верлибр!
   Он лежал молча, как обычно. Только смотрел. Вовсе не укоризненно. Так, будто очень внимательно, сосредоточенно наблюдал за подопытным.
   -- Буду звать тебя Верлибр! -- объявила она.
   И опять он не отреагировал. Как не слышал.
   -- Ну-у, -- протянула она разочарованно, прильнула к светловолосому. Носом уткнулась в руку -- тепло, приятно. Хорошо.
   -- Мне надо уходить, -- Вейлир осторожно, но непреклонно высвободился, сел.
   -- Ну вот, -- она тоже села. -- А что мне делать?
   -- Ложись спать, -- светловолосый нагнулся, взял её за подбородок, коротко, легко поцеловал. -- Это полезно.
   -- Ну вот.
   Сидя на кровати, кутаясь в спадающее с плеч одеяло, она следила, как он встал, выпрямился посреди комнаты. Высокий, красивый, жаль, светловолосый.
   Тело Вейлира окутали ленты тумана, сплелись, превращаясь в одежду.
   Она широко раскрыла глаза. Какой интересный фокус.
   На груди завился зелёно-жёлтый узор: то ли драконы, то ли змеи, то ли пляска двух мотыльков. Руки остались обнажёнными -- в другом костюме она его не видела. Ноги оделись светлыми брюками, обуви не появилось, ноги были босыми.
   -- Сколько тебе лет? -- спросила она совершенно неожиданно для себя.
   Вейлир глянул на неё. Помолчал, будто взвешивая ответ. Наконец произнёс:
   -- Двадцать четыре.
   -- А рост? -- придирчиво осведомилась она, словно детальные знания должны были ей в чём-то помочь.
   Он снова помедлил:
   -- Сто восемьдесят семь сантиметров.
   -- Длинный.
   Попытка подшутить над ним вновь обернулась ничем. Ни улыбки, ни усмешки, ни пожатия плечами. Вейлир продолжал на неё смотреть.
   -- Ложись спать, -- повторил он настойчиво.
   -- Ты прямо как мама.
   Последняя фраза осталась без ответа. Вейлир подёрнулся прозрачной дымкой, словно задрожало далёкое изображение, словно горячий воздух взвился над костром. Поднялся над полом. И вспыхнул, рассыпаясь пылинками света, мельчайшей жёлто-зелёной пыльцой.
   Она вздохнула разочарованно. Медленно сползла в постель.
   Теперь надо спать.
  

*4*

  
   Проснулась Женя не от сигнала будильника, не от материнских призывов немедленно встать. Наверное, от хлопка двери, привычного ежеутреннего хлопка двери в прихожей. И это означало: раз мама уже ушла, то, скорее всего, Женя опаздывает. Аникина взглянула на часы: семь пятнадцать, ещё сорок пять минут -- и раздастся школьный звонок. Ох ты, похоже, придётся торопиться.
   Женя выскочила из-под одеяла, забегала по комнате, выхватывая бельё, колготки, раскрывая дверцы шкафа. Внутри, на нижнем ящике с туфлями, обнаружилась вчерашняя одежда -- сложенная аккуратно, стопочкой. Это постаралась не Женя -- мама: рукава вместе, завёрнуты назад. Жене больше нравилось, когда кофточки и свитера лежали плотными квадратиками, вверх грудью -- и легко разобраться, и красиво, и посередине не остаётся потом линии.
   Когда же мама успела убрать вместо неё одежду? Почему этого не сделала Женя?
   И почему мама не стала её будить?
   Медленно в памяти развернулась картинка. Или нет, не картинка, скорее радиопередача -- полная тьма, слышен лишь голос, ничего не разглядеть:
   -- Женя, ты заболела?
   -- Нет, -- её собственный ответ.
   -- Будешь спать? -- тихий, беспокойный, но тревогу свою умеряющий голос. Мать.
   -- Да.
   Мама приходила ночью. Или вечером? Женя помнила лишь необычно раннее возвращение, остаток вчерашнего дня съедала плотная густая тьма.
   А уроки?! Когда Женя успела сделать уроки? И сделала ли?
   Аникина лихорадочно кинулась к столу, перебрала учебники, тетради. Так и есть. Ничего не готово. Ни английский, ни родной, ни литература -- да что же это такое?
   Ох, как Женя не любила подобные случаи! Идти в школу, трясясь, что тебя спросят; сидеть, замирая при каждом взгляде учительницы; просить списать. Старательно закрываясь рукой, бегло, невнимательно копировать чужие строчки; на переменках сканировать глазами страницы -- чтобы скорее, чтобы успеть. Отвратительно. Унизительно.
   Женька вздохнула, уныло наполнила школьную сумку. Уныло почистила зубы, причесалась, то и дело поглядывая на часы. Схватила с вешалки то самое, нелюбимое, -- заботливо приготовленное матерью -- пальто, уныло оставила квартиру за спиной.
   И только потом, подходя к самой школе, спохватилась, что ещё и забыла позавтракать.
  
   К счастью, полоса неудач не затянулась надолго.
   Желудок не возмущался сильно, согласился дотерпеть до большой перемены, не бурчал гневно и соображать не мешал. И переписать всё нужное удалось на удивление быстро, рука бегала по листу, как механическая, без устали. Получилось даже проглядеть задание по литературе -- отлично, Кристина Антоновна не станет требовать большего.
   -- А чего ты уроки не сделала? Чем вчера занималась? -- Катя грудью легла на стол, выставила вперёд локти, ладони уткнула в щёки. Крашенные в красно-бордовый цвет пряди угрожающе приблизились к тарелке, норовя залезть в остатки обеда.
   -- Волосы, -- кивком указала Женя. -- Вчера?
   До начала урока оставалось ещё с десяток минут, столовая кишела школьниками. Женя закрыла учебник, удовлетворённо потянулась, чувствуя во всём теле приятную усталость -- как будто на пятёрку отмахала те самые пресловутые десять кругов.
   -- Вчера я легла рано, -- объяснила девушка, -- причём сама не помню, когда именно. Скорей всего, как из школы пришла. Сразу в постель и упала.
   -- Ой, кстати! -- встрепенулась подруга. -- А что вчера на физре было-то? Говорят, Эмэф тебе уходить велела?
   Женя кивнула. Пожала плечами:
   -- Говорит, у тебя, Аникина, освобождение.
   -- С чего вдруг?
   -- Не знаю! Может, она меня с тобой перепутала?
   Катя хихикнула.
   -- Женя Аникина, -- окликнул кто-то. Будто не окликнул даже, попробовал имя на вкус, решил проверить, как оно произносится.
   Женька подняла голову и словно заледенела внутри. Неподалёку остановилась вчерашняя "дэшница". Та самая, что интересовалась призраками.
   В груди проклюнулись ростки гнева. Готовности к нападению, которое, как известно, считается наилучшей защитой.
   -- Да? -- холодно спросила Женя.
   Катя удивлённо оглянулась. Похоже, об инциденте в раздевалке она не знала.
   -- Можно с тобой поговорить? -- "дэшница" спросила неожиданное.
   Зарождающийся гнев словно получил подножку. Неуверенно пошатнулся, начал преображаться, плавясь разбуженным интересом. Собеседница, кажется, не собиралась поднимать тему призраков. По крайней мере, не здесь, в столовой, на глазах у трёх десятков наблюдателей.
   -- Наедине, -- уточнила подошедшая.
   Женя переглянулась с Катей. "Мне отойти?" -- спросили глаза подруги. Женька ответила недоуменным пожатием плеча -- "решай сама".
   -- Ладно, я тогда в класс пойду, -- поднялась соученица.
   -- Давай.
   Место Кати заняла вчерашняя девчонка. Женя ещё раз поразилась её внешности -- длинноногая, стройная, как модель, блондинка. Красивая.
   "Интересно, в ней есть метр восемьдесят семь?"
   За внезапную глупую мысль Женя себя выругала. Откуда именно метр восемьдесят семь?! Понятно, что нет -- не настолько "дэшница" и великанша.
   Девчонка напротив опустила голову, будто не знала, как начать разговор. Она явно пришла не ради ссоры. "Дэшница" что-то хотела сказать. Но что именно?
   Женя пригляделась -- на миг показалось, над головой молчащей собеседницы взвилось тёмное облако. Грусть, незнание, растерянность. И страстное желание найти помощь, услышать совет.
   -- У тебя что-то случилось? -- отводя взгляд от облака, спросила Женя.
   "Дэшница" взглянула удивлённо. Молча кивнула.
   -- Что? -- Женя опять посмотрела на помогающее облако. Увидела слабую искру удивления, перемешанного с надеждой, -- удивление тут же растаяло, потускнело, зато надежда буквально на глазах расцветала. Собеседница хотела помощи, хотела именно от неё, от Жени.
   -- Я-то тебе чем могу помочь? -- настала очередь Женьки удивляться.
   Блондинка внезапно подалась вперёд, одарила Аникину жарким взглядом.
   -- Мой дедушка, -- шепнула она. -- Он умер недавно.
   Женю словно ударили по голове мягкой подушкой. Слова девчонки из "дэ"-класса обрели форму, расплылись, превратились в образ: пожилой человек смеётся, в открытом рту видна золотая пломба; на переносице очки в тонкой, модной, молодёжной оправе; одет хорошо, красиво: выглаженная светлая рубашка, поверх неё тёплый на вид меховой жилет. Человек сидит в кресле, на колени его накинут клетчатый плед.
   "Верка, -- кричит человек, -- иди сюда! Начинаются твои мультики!"
   -- Тебя Вера зовут, -- вырвалось у Жени.
   -- Вера. Корнелюк.
   -- Хороший дед, -- одобрила Женька.
   -- Был хороший, -- тихо сказала Вера. И раскрыла глаза -- широко-широко: -- Ты его увидела?!
   -- Нет, -- Женя помотала головой. -- Не его. Кажется, твои о нём воспоминания.
   -- Значит, это правда? Ты в самом деле можешь видеть призраков?!
   -- Да нет же, -- возмутилась Аникина. -- Говорю тебе -- твои собственные воспоминания.
   Убеждённой Вера не выглядела, но спорить не стала.
   -- Ты можешь с ним поговорить? -- спросила она.
   -- Я? Как?
   -- Но ты же... -- собеседница запнулась, как будто вновь собиралась сказать про призраков и вовремя передумала.
   Над головами девушек залился звонок.
   -- Ой, литература! -- Женя вскочила.
   -- Подожди! Помоги мне, пожалуйста! -- голос Веры звучал отчаянно.
   Составляя посуду на поднос, Женя подняла голову. Пристально посмотрела на просящие, умоляющие глаза, на искривлённые, словно в плаче, губы. Руки сами остановились, отказываясь двигаться. Женя тяжело вздохнула.
   -- Он ко мне приходил. Во сне, -- призналась Вера-"дэшница".
   Женя вздохнула ещё раз. И не отвертишься.
   -- Учти, я понятия не имею, как именно тебе помочь, -- предупреждающе заявила она.
   Вера преданно кивнула. Её, казалось, ничуть не волновало ни мнение Жени, ни возможные слова окружающих. Целеустремлённая девчонка. Готова идти к финишу, невзирая ни на какие помехи.
   -- Где он умер?
   -- Дома. У нас. В своей комнате.
   -- Хм-м, -- задумалась Женя. Она и правда не знала, что должна делать. Что может сделать.
   "Вейлира бы спросить..."
   Кого?!
   "Вейлира", -- хладнокровно ответил разум. Нахально, своевольно подсунул очередную картинку: светловолосый человек с задумчивыми каре-зелёными глазами.
   -- Ладно, -- решительно сказала Женя. "Вейлира так Вейлира".
   -- Ты придёшь? -- в глазах Веры полыхнула радость, голос подпрыгнул.
   -- К вам домой?
   Она кивнула:
   -- Когда тебе удобно?
   -- Давай сегодня, -- беспокоиться по мелочам Женя перестала. Пойдёт, посмотрит на месте. Если помочь ничем не сможет, так и скажет. -- Можно?
   -- Конечно! У вас сегодня сколько уроков?
   -- Семь.
   -- У нас шесть. Я тогда тебя подожду внизу, хорошо? У доски объявлений, там, где стулья. Когда седьмой закончится.
   -- Ладно.
   -- Спасибо!
  
   На урок Женя пробралась тихой мышкой. Катя встретила вопросительным взглядом, Женька шепнула ей: "Порядок". Уставилась на учительницу поверх каштановой макушки Столяра. Надела маску послушной, внимательной ученицы. И под маской сосредоточилась, вызывая в памяти все ассоциации, что только связывались с непривычным именем "Вейлир". Что это? Кто это?
   Жёлто-зелёный непонятный узор. Тепло. Воздух по-матерински нежно овевает лицо. Светлые волосы щекочут нос.
   Прикосновения. Смелые и в то же время словно безразличные. Каре-зелёные глаза совсем рядом. Жар, поднимающийся изнутри. Странное чувство принуждения -- "надо", терпи, "надо".
   Полосы тумана взвиваются лентами, красятся в живые цвета.
   Она сидит на постели, наполовину обнажена, наполовину под одеялом.
   Лёгкий, быстрый поцелуй -- почти незаметный миг.
   Он приближается -- высокий, пугающий. Хватает её за подбородок, вынуждая поднять голову, зажмуриться. Из него хлещет тьма, тьма заставляет Женю подчиняться.
   Вейлир. "Я сам его придумал". Верлибр. "Ложись спать". "Двадцать четыре". "Ты прямо как мама".
   Голоса сплелись в сознании, огненными колотушками застучали в виски. Мрак поглотил Женю, сомкнулся вокруг, как жадный голодный рот. Не стало ничего, совсем ничего, только пустота и тьма. Долгая, невыносимо ощутимая, густая тьма. Звуки исчезли, осязание предало, отказываясь помогать. Отчаяние рывками наполняло тело, придавливая ко дну многотонным грузом. Никто не придёт, никто не поможет, спасения нет. Стон-крик, прорезавший тьму красной вспышкой, показался плачем оставленного младенца -- чужим, незнакомым, не имеющим значение воплем. Но на миг пришло облегчение. И опять нахлынула чернота, пожирая призыв. И новый стон.
   "Не надо".
   "Пожалуйста".
   "Помоги".
   -- Женя!
   -- Аникина!
   Сознание возвращалось неохотно. Медленно проступал яркий свет, вырисовывались движущиеся силуэты вокруг, неразличимым гулом звучали чьи-то голоса. Словно целый зал статистов твердил одну и ту же бессмысленную фразу: "...у Лукоморья дуб зелёный, у Лукоморья дуб зелёный, у Лукоморья дуб зелёный..."
   -- У Лукоморья дуб зелёный, -- прошептала Женя, наконец приходя в себя.
   Зрение сфокусировалось. Страшное в своей тревоге лицо Кристины Антоновны: рот разинут, очки съехали, шея вытянута, как у дохлой ощипанной курицы. Полнейшая тишина вокруг.
   -- Аникина, что с тобой? -- прошелестела учительница.
   -- Извините, -- ещё не слишком хорошо соображая, ответила Женя.
   -- Как ты себя чувствуешь?
   -- Нормально.
   -- Ты не хочешь сходить к медсестре?
   -- Заче... -- слова замёрзли на губах.
   Женя увидела Вейлира.
   Он завис в воздухе, опять перед доской -- любимое место? Безрукавку с жёлто-зелёным узором сменил длинный, до горлышка, красно-белый костюм. Нет, не красно-белый, скорее ало-серебристый -- красивый, переливающийся материал. Ткань спадала с плеч двумя сверкающими крыльями, висела ниже босых ног, чуть колыхалась, будто от ветра. Строгий, серьёзный вгляд упёрся в лицо Жени, пронзил насквозь.
   "Ты звала меня".
   Она кивнула. Горло сжалось неизвестно отчего. "Помоги... с дедом", -- подумала она через силу, словно приходилось выталкивать слова сквозь пересохшую глотку, словно фразы царапали, цеплялись, не желая выходить наружу.
   "Понял. Вынужден уйти. Вернусь потом".
   "Когда... когда?.."
   "Позови, когда придёшь".
   Женя поняла -- Вейлир говорил о доме Веры. Девушка вновь кивнула. Послушно. Старательно.
   Взгляд закованного в алое с серебром человека показался встревоженным.
   "Держись".
   По классу разлетелись блёстки. Пламенно-красные искры, перемешанные с холодной серебристой ртутью.
  
   Кружилась голова. Женя чувствовала, как её ведут, как больно сжимают рёбра чужие руки. Чувствовала волнение, страх, яростное отчаяние, чьё-то желание ударить в стену кулаком, расплакаться. Поколотить кого-нибудь. Поколотить её, Женю, тряхнуть, чтобы пришла в себя.
   Ноги заплетались. Вокруг шумела тьма.
   Оживил Женьку резкий противный запах. Она метнулась в сторону, уходя от гадости, скривилась. Головокружение почти остановилось, замерло, притаившись. В этой передышке чудилось желание обмануть. Хищное ожидание нового шанса наброситься.
   -- Ложись, ляг, -- зашептал ласковый женский голос.
   Тёплые руки заставили Женю вновь опуститься, подсунули в изголовье маленькую плоскую подушку. Ладонь дотронулась до её лба. Ощущение было неприятное, чужое. Женя еле удержалась от желания дёрнуться, сбросить ладонь.
   -- Как ты себя чувствуешь? Нигде не болит? Тёмных кругов перед глазами не плавает?
   -- Нет, -- шевельнула губами Женя. Раскрыла глаза, уставилась в потолок -- невысокий, покрытый белыми плитами потолок. Похоже на пенопласт.
   -- Что с ней? -- голос Столяра.
   -- Потом, когда получше станет, измерим давление, -- рассеянно ответила медсестра. -- Она хорошо учится?
   -- Нормально.
   -- Ты её одноклассник?
   -- Да.
   -- С ней раньше ничего такого не было?
   -- Нет.
   -- Никаких обмороков, головокружений, плохого самочувствия?
   -- Нет, -- упрямо ответил Столяр. Смешной -- откуда ему знать о Женином головокружении или плохом самочувствии? Где только уверенность берёт.
   -- Не было? -- медсестра обернулась к Жене.
   -- Нет, -- она усмехнулась. По-прежнему лёжа лицом вверх, созерцая потолок. -- Спасибо.
   Столяр растерялся. Женя это почувствовала.
   -- Сейчас отлежусь, и всё будет в порядке, -- произнося эти слова, Женя сама поверила в их непоколебимую истинность. И стоило проснуться вере, как вместе с ней появились силы.
   Аникина села на кушетке, накинутая сверху простыня сползла.
   -- Лежи! -- свирепо приказал Столяр. Одноклассник и в самом деле выглядел не на шутку обеспокоенным.
   -- Всё в порядке, -- улыбнулась Женя. Посмотрела на медсестру, уловила её желание вмешаться, заставить лечь. Сказала кратко: -- Не надо.
   Готова была выстрелить чёрными хлыстами, хоть и помнила негласное предупреждение Вейлира. "Держись" -- это означало полупросьбу-полуприказ. Ждать. Ждать его появления. Ничего не делать.
   Но принуждать медсестру к послушанию не потребовалось. Женщина осталась сидеть. Поджала губы, будто размышляла, что натворит строптивая пациентка.
   Женя не собиралась убегать. Она всего лишь не хотела чужих прикосновений. Любое, даже самое ласковое касание сейчас казалось невыносимым.
   -- Спасибо. Можно, я побуду у вас до конца шестого урока?
   -- Плохо себя чувствуешь? Может, домой пойдёшь?
   -- Я бы лучше тут немного отлежалась. Мне и правда не очень хорошо, -- солгала Женя.
   Она чувствовала себя прекрасно, готова была лететь. Тело казалось лёгким, незначительным, неважным. Всё Женино существо сосредоточилось в макушке, бурлило, поддёргивая кверху, подталкивало вскочить, взмахнуть руками, воспарить.
   Но Женя откуда-то знала: этому ощущению нельзя доверять. Надо и впрямь отлежаться, прийти в себя, надо отыскать тяжёлый земной якорь. Сейчас отрываться от поверхности нельзя: иначе улетишь, как воздушный шарик. Поднимет, унесёт ветром -- не вернёшься.
   -- Конечно, -- согласилась медсестра. -- Лежи, не вставай.
   Женя улеглась обратно, ярко чувствуя облегчение обоих: и женщины в медицинском халате, и одноклассника, так и застывшего у двери. Напала сонливость, глаза сами закрывались.
   -- Я пойду тогда, -- Столяр нажал ручку.
   -- Не беспокойся, хорошо? -- сонно бросила Женя ему вдогонку. -- Со мной всё замечательно.
   -- Угу.
   Кажется, он ей не поверил. Ну и зря.
  
   Словно сработал заведённый внутри Жени будильник -- очнулась она именно к концу шестого урока. Недавнее приподнятое состояние -- будто привесил кто-то маленький крючок к Жениной макушке и подёргивал, приманивая рыбу, -- прошло, желание лететь Аникину оставило.
   Ответив на кучу медицинских вопросов, получив с пяток таблеток, Женя поблагодарила сестру и закрыла за собой дверь медкабинета. Таблетки спрятала в ладони -- есть их Женя не собиралась, лишь сделала вид. Не хотела, чтобы медсестра беспокоилась. Лекарства не принесут Жене пользы -- это знание словно вложил кто-то в разум, и сомнений девушка не чувствовала. Наоборот -- будто надёжная рука вела её за собой, помогая принимать решения, подсказывая следующие действия.
   Веры внизу, на первом этаже, не оказалось. Неудивительно, Женя пришла на сорок пять минут раньше назначенного времени. Наверняка блондинка из "дэ"-класса стоит сейчас в школьном буфете, выкладывает на стойку мелкие монеты -- проголодалась, решила купить свежую булочку.
   Женя присела в углу, под бордовой доской объявлений, оклеенной яркими призывами к танцам и спортивной борьбе. Закрыла глаза, вставила в уши проводки с музыкой. Ждать не пришлось долго, Вера появилась почти сразу же, через десяток минут.
   -- Ты рано! -- обрадовалась она. Протянула кулёк с булками: -- Хочешь? Ещё тёплые.
   -- Так получилось. Нет, спасибо, -- голода Женя не ощущала.
   Вместе девчонки вышли на школьное крыльцо. Вера махнула рукой:
   -- Тут недалеко.
   -- Угу, -- кивнула Женя. Аккуратно смотала длинные шнуры наушников, убрала плеер.
   -- Что слушаешь? -- поинтересовалась Вера, спускаясь по невысокой парадной лестнице.
   -- Так, -- Женя зашагала вслед за девушкой.
   -- А какая тебе музыка нравится? -- Веру ничуть не смущала неразговорчивость Аникиной.
   -- В основном, старая. Годов восьмидесятых, девяностых.
   -- Например? -- они перешли дорогу, свернули налево. Вера указала на группу из нескольких многоэтажек в отдалении: -- Нам туда.
   -- Например... -- Женя задумалась. -- Из английского "Eagles", "ABBA", "Europe" ещё... Мадонна немного. Уитни Хьюстон.
   -- Мне тоже старая Мадонна нравится! "Like a prayer", знаешь?
   -- Конечно.
   -- А из русского?
   -- Из русского... Ну скажем, Алла Пугачёва.
   -- Пугачёва?!
   Многие удивлялись, узнавая о Жениных музыкальных пристрастиях. Алла Пугачёва и Юрий Шатунов, "Мальчишник" и Лайма Вайкуле, "ДДТ" и "На-На". Для неё самой всё объяснялось просто -- музыка напоминала Жене о детстве.
   Кости тогда ещё и не планировалось, а Жене едва исполнилось лет шесть или семь. Всей семьёй: она, Женя, и молодые родители -- ездили на дачу, в небольшую деревню за пару сотен километров от города. И в салоне постоянно играла музыка, надрывался кассетный магнитофон. Никаких дисков тогда не было и в помине.
   А потом дачу продали -- далеко, новую так и не купили. Появилась другая музыка, родители перешли на "сиди"-диски. Кассеты достались Жене.
   -- Сейчас слушала "ДДТ", -- неохотно призналась девушка. -- "Что такое осень".
   -- Похоже на тебя.
   -- Почему? -- теперь удивилась Женя.
   -- Ну ты как будто из того времени, -- прозрачные светлые глаза Веры быстро окинули Женино лицо. -- Одеваешься неярко, сама тихая.
   -- Я тихая? -- яркую одежду Женя и правда не любила. Да и не шли ей яркие цвета -- волосы самые обычные, считай, тёмно-серые, глаза тоже ничем не примечательные, тёмно-голубые. Но неужели её можно назвать тихой?
   -- Разве нет? Вроде не помню, чтобы видела, как ты бесишься на переменках, -- Вера снова указала пальцем куда-то вперёд. -- Вон тот дом.
   Женя уткнулась в воротник. Верины слова прозвучали неожиданно, заставляя задуматься: а как Женю видят со стороны? Какой она кажется окружающим, тем, кто не знает её изнутри, кто судит "по поверхности"? И ведь никто и не сможет узнать её изнутри, не увидит такой, какой Женя сама себя ощущает.
   Люди воспринимают только верхний слой. Произнесённые слова могут обратиться в свою противоположность -- ведь не прочитаешь мысли собеседника, не проверишь, правильно ли понял. Улыбка станет насмешкой, невовремя, неудачно сказанная шутка -- болезненным уколом. Плохо сформулированная фраза хлёстко ударит, безошибочно поражая слабое место.
   -- Я хотела про вчера сказать, -- Вера отворила перед Женей дверь подъезда, пропустила вперёд.
   -- Да? -- Женя обернулась. Лицо блондинки было серьёзным и как будто чуть грустным.
   -- Извини за вчера, хорошо? Я не думала, что ты обидишься.
   -- М-м, -- Женя помедлила. -- Я сама виновата. Почему-то подумала, что ты хочешь надо мной посмеяться.
   -- Нет, я просто... Ну, не знала, как спросить. Когда услышала, что ты вроде как... когда про тебя услышала, сразу подумала, может, ты...
   Женя улыбнулась. Словно наперекор её недавним мыслям, словно совершив невозможное -- заглянув в её черепную коробку, Вера старалась быть тактичной.
   -- Я просто не знала, что делать. И сейчас не знаю, -- виноватость странно смотрелась на красивом лице Жениной собеседницы.
   -- Я тоже, -- призналась Женя. -- Но я попросила одного человека помочь. Он, по-моему, всё может.
   -- Что за человек? -- недоуменно приподнялись брови "дэшницы".
   -- Или не совсем человек, -- исправилась Женя. -- Я не уверена, что ты его увидишь. Его, по-моему, никто кроме меня не видит.
   Расспрашивать дальше Вера не стала. Только кивнула понимающе. Как будто и правда поняла.
   Интересно, что именно шептали о Жене слухи? Как далеко разлетелись? За пределы "а"-класса, по одиннадцатой параллели? По всей школе?
   Раскрылась тяжёлая на вид, обитая кожей дверь. Пахнуло чужим домом.
   -- Сейчас нет никого. Заходи. Пальто можно сюда повесить, -- Вера протянула деревянную вешалку.
   -- Спасибо, -- Женя задумчиво приняла поданное, вдела лёгкие плечики в пальто.
   Вера ошибалась. Кто-то здесь был.
   Женя ощущала едва заметное, рассеянное присутствие. Слабое, неоформленное, но живое. Словно дух квартиры, добрый домовой следил за незнакомой гостьей.
   -- Давай на кухню, -- пригласила Вера. -- Чаю будешь?
   -- Буду. Спасибо.
   Ответила Женя по привычке, жажды она не чувствовала. Любую жажду затмевало любопытство: -- кто это, кто за ней наблюдает, что за домовой обитает в этой квартире? Неужели и правда умерший недавно Верин дед?
   Дом блондинки-"дэшницы" Жене понравился. Не как возможное обиталище, а как чужое жилище -- для неё самой здесь было, пожалуй, чуть мрачновато: огромное зеркало в раме цвета тёмного кофе, шоколадные обои с чёрными и бежевыми завитушками узора. Полуотворённая дверь -- похоже, ведущая в гостиную -- открывала взору солидных габаритов мебель, сделанную, не иначе, из дуба. Торжественно. Величественно. И тишина, наполняющая всю квартиру.
   Вера выросла в такой обстановке. Интересно, как эта квартира повлияла на характер светловолосой красавицы?
   Кухня тоже оказалась под стать всему остальному. Светлее, чем прихожая и мельком увиденная гостиная, но тоже -- величественная, словно пропитанная духом прежних поколений, минувших веков. Крепкий, четырёхугольный стол с тщательно выпиленным узором на ножках. Небольшая скатерть лежала на столешнице, на ней красовались уже вынутые быстрыми руками Веры сахарница, вазочка с печеньем, две чашки с блюдцами в тон.
   -- Красиво у вас, -- произнесла Женя, стараясь вести себя вежливо. Присела на указанный стул, чинно сложила руки на коленях. Незримый взгляд охранителя дома всё ещё преследовал её.
   -- Это всё мама. Она постоянно всё украшает.
   -- И мебель -- мама?
   -- А? Нет, мебель старинная, она от предков. С папиной стороны. Мама, наоборот, -- Вера наконец завершила хлопоты, села напротив, мимоходом улыбнулась, -- будь её воля, она бы всё тут совсем по-другому обставила. Часто жалуется, что приходится всё старое использовать.
   -- Мне нравится, -- искренне сказала Женя.
   -- Спасибо, -- Вера снова улыбнулась.
   Чайник тихонько зашумел. Электрический чайник -- Женин взгляд прошёлся по светлому бежевому боку, -- удивительно неподходящий старинной, антикварной обстановке.
   Чужой взгляд щекотал левую половину лица. Женя старалась не глядеть в ту сторону. Присутствие ощущалось теперь ярче, чем раньше, чем в прихожей. Будто призрак завис где-то между высокой кухонной стойкой и окном и пристально оттуда смотрит.
   Поскорей бы появился Вейлир.
   -- Тебе сколько сахара? -- спросила Вера, поднимаясь.
   Женя помотала головой:
   -- Не надо. Подожди, я сейчас вообще... Может быть, застыну и в пространство буду смотреть, но ты не обращай внимания.
   -- Хорошо, -- взгляд Веры показался чуть испуганным и одновременно любопытным.
   Женя втянула в лёгкие воздух. Медленно выдохнула. Процедура эта не имела никакого особого смысла, зато помогала сосредоточиться. Девушка закрыла глаза.
   Теперь Женя чувствовала на себе два взгляда: любопытствующий Верин и прохладно-равнодушный, принадлежащий неизвестному домовому-охранителю. Надо было уходить от этих взглядов, плавно погружаться в глубину, переставая думать об окружающем.
   На самом дне Женя прошептала чужое, непривычное ещё имя.
   "Вей... лир..."
   Оттолкнулась от пустоты, устремилась вверх. Изо всех сил, как будто выплывала с многометровой глубины. Быстрее, быстрее, пока в лёгких не кончился воздух.
   Женя открыла глаза. В ушах звенела тишина.
   Вера застыла у раковины. Смотрела на Женю огромными глазами. Лёгкий страх мешался в них с неприкрытым интересом -- Вера вряд ли могла что-то увидеть и понять, но живое воображение не разрешило ждать беззаботно, будоражило, подсовывая красочные предположения.
   Женя слабо улыбнулась. Тьма отпускала неохотно. Голова кружилась. Казалось, стул под девушкой шатается, клонится в стороны, как будто Женя попала в шторм.
   -- Я чаю налью, -- заторопилась хозяйка квартиры. -- Ты сиди пока.
   Аникина бездумно кивнула. От лёгкого движения голову потянуло вниз, перед глазами мелкими тараканами разбежались тёмные пятна. Невыносимо манило снова закрыть глаза, уснуть, забыться.
   -- Покрепче... если можно, -- попросила Женя.
   -- Хорошо.
   На стол перед Женькой встал высокий стакан. Тёмно-коричневая жидкость маняще светилась.
   -- Сахару две ложки положила, -- заботливо сообщила Вера. -- Хватит?
   Невежливая гостья оставила хозяйку без ответа.
   Женя приникла к стакану, принялась глотать горьковато-сладкий напиток. Тепло согрело желудок, тьма начала отступать.
   -- Спасибо, -- теперь вернулся и дар речи. А вместе с ним и вежливость.
   -- А можно спросить? -- Вера присела напротив, сверкая любопытными глазами. -- Что ты сейчас делала?
   -- Хм, -- Женя задумалась над подходящим объяснением. -- Что делала...
   "Дэшница" терпеливо ждала.
   -- Так, попробовала кое-что, -- ответила Аникина как могла уклончиво.
   -- Увидеть деда?
   -- Нет.
   -- А что? -- видно было, как Вере не хочется быть настырной. И всё же любопытство пересиливало.
   -- Так, -- улыбнулась Женя.
   Вейлир появился внезапно. Соткался из воздуха, из густого солнечного света. Обрёл форму, цвет, плотность. Миг -- и вот светловолосый уже смотрит на Женю.
   "Я здесь".
   "Привет", -- подумала Женя.
   Вейлир сменил костюм на прежнюю, привычную безрукавку, знакомые светлые брюки. Или же не прежние, иные -- узор на безрукавке Женя так и не смогла запомнить, даже разглядеть не удалось. Но цвета были неизменны: жёлто-зелёный, ванильно-жёлтый. Каре-зелёный.
   "Спроси, что она хочет", -- Вейлир говорил о Вере.
   -- Скажи, -- обратилась Женя к девушке, -- что ты хотела бы узнать про деда?
   -- Ну, -- Вера смутилась, -- просто -- всё ли с ним в порядке. Я не знаю... он мне снился. Я подумала, может, он хочет мне что-то передать.
   Вейлир кивнул. Задумался.
   -- Ты его видишь? -- напряжённо спросила Вера.
   -- Твоего дедушку? Нет.
   "Вейлир, ты можешь с ним поговорить? Это он здесь?"
   Светловолосый кивнул. Взгляд его казался рассеянным.
   -- Он здесь, -- сообщила Женя.
   -- Дед?!
   -- Да.
   Вера побледнела. Заметно, явственно побледнела -- Женя впервые видела, чтобы кровь настолько быстро отлила от щёк. Блондинка испуганно оглянулась, съёжилась.
   -- Не бойся. Он же всё равно твой дедушка. Думает о тебе, волнуется.
   Девушка кивнула.
   -- Я понимаю, -- голос её звучал спокойно. -- Просто удивилась. Не ожидала... что и правда. А можешь спросить, -- серьёзные глаза обратились к Жене, -- у него всё хорошо? Что он хотел мне сказать?
   Аникина посмотрела на Вейлира. Вопросительно склонила голову: "Можешь спросить?"
   "Она его звала, -- ответил светловолосый. -- Она сама призывала его своим беспокойством. Он пришёл в сон, чтобы её утешить".
   -- Ты слишком сильно беспокоилась, -- перефразировала Женя. -- Вот твой дедушка и пришёл. Хотел тебя успокоить.
   Вера кивнула. Вокруг неё тускловатым облаком расплылось понимание. Облегчение.
   "Ей больше не стоит его звать. Скоро он уйдёт навсегда".
   -- Тебе не надо больше его звать, -- сообщила Женя. -- Ему пора уходить.
   -- Сорок дней? -- понимающе спросила Вера.
   -- Сорок дней? -- Женя перевела взгляд на Вейлира.
   "Пусть не беспокоится более. Он был счастлив. Он счастлив и сейчас -- за неё. Пусть не волнует его призывами". Светловолосый проигнорировал вопрос.
   -- Тебе не стоит его звать. Он был счастлив, и сейчас счастлив тоже. За тебя счастлив.
   -- Ты его слышишь? -- прошептала Вера одними губами.
   -- Я не слышу. Я просто знаю, -- пришлось ответить так, чтобы не вдаваться в подробности.
   "Почему ты не хочешь сказать ей сам?" -- обратилась Женя к Вейлиру.
   "Она не услышит меня и не увидит".
   "Почему я слышу?"
   Светловолосый не ответил. Молчал некоторое время, глядя перед собой. Потом посмотрел в сторону. Там, в небольшом промежутке между окном и кухонной стойкой, уплотнилась, проявляясь, чья-то тень.
   Еле-еле, напрягая все силы, Женя разглядела седую голову, небольшие очки на переносице, исхудавшее старческое лицо. Совсем не такое, что привиделось Аникиной в воспоминаниях Веры, -- но тем не менее появился перед ней именно Верин дед.
   Старик в углу кивнул. Кивнул ей, Жене, будто понимал, что она его видит. Прошептал: "Спасибо" -- Женя не услышала, лишь догадалась. И снова шевельнулись губы: "Ухожу".
   -- Он уходит, -- сказала Аникина, не отрывая взгляда от призрака.
   -- Уходит? Уже? -- Вера встрепенулась.
   "Пусть уходит. Скажи ей, что он больше не будет ей сниться. Это хорошо".
   -- Он больше тебе не приснится, -- повторила Женя. -- И это хорошо.
   -- Совсем? -- Вера выглядела огорчённой.
   "Совсем?" -- Женя перенаправила вопрос Вейлиру.
   "Может быть, лишь по прошествии года. Пусть не расстраивается. Ему хорошо. Она должна жить своей жизнью".
   -- Может, только через год. Но ты не расстраивайся, с ним всё хорошо. Ты живи свою жизнь.
   Вера стоически кивнула:
   -- Спасибо.
  
   Как добралась до родной квартиры, Женя не помнила. Головой понимала, что села, верно, на автобус, что умудрилась выйти на нужной остановке, вызвать лифт, открыть входную дверь, даже самостоятельно снять пальто. Но не помнила.
   Вошла в комнату, упала в объятия Вейлира. Сама -- доверчиво и одновременно с детской жадностью -- потянулась к его губам. Словно он один мог спасти её от мира, защитить и придать сил. Самозабвенно целовалась со светловолосым, не замечая, как постепенно спадает одежда. Привычно обняла, прильнула всем телом -- Вейлир был сейчас единственным источником энергии, дарителем жизни.
   И не заметила, как нахлынула тьма. Благодатная, уносящая слабость и тревоги, ласковая убаюкивающая тьма.
  

***

  
   -- Вейлир.
   -- Да? -- привычно он посмотрел в её глаза.
   -- Красивое имя, -- она натянула одеяло до подбородка -- почему-то застеснялась.
   -- Ты же говорила, что неудобное.
   -- Разве? Упрекаешь? -- она лукаво улыбнулась.
   -- Нет.
   -- Послушай! -- она перевернулась на живот, переставая заботиться о сползающем одеяле -- пусть Вейлир смотрит, ежели хочется. Спросила с интересом: -- А как меня зовут?
   -- Придумай.
   -- Придумать имя? М-м-м, -- она сморщила нос.
   Вейлир молчал.
   -- Не знаю. Евга? Хм. Жаня? Какая-то чушь получается. Еви... Еве... Ева... Нет, Еву не хочу... Жана? Жена? Тоже не нравится.
   -- Почему обязательно такие похожие? -- рука Вейлира коснулась её спины, провела вдоль позвоночника.
   Она выгнулась, по телу прокатилась приятная дрожь.
   -- Не знаю. Можно и другое что-то. Подскажи? -- она метнула на светловолосого быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц.
   -- Подсказать имя?
   -- Ну подскажи букву.
   -- "А", -- Вейлир ответил, не задумываясь.
   -- А... -- она снова задумалась.
   -- Астарта, -- предложил он, но уголки губ загибались вверх -- улыбался.
   -- Не хочу, -- решительно отвергла она. -- Чужое имя.
   -- Тогда... Аста? Асте?
   -- Аста, -- попробовала она слово. -- Аста. Ата.
   -- Астата? Астаата?
   -- Нет, -- она мотнула головой. -- Вместе составлять не хочу. Пусть будет Аста.
   -- Значит, Аста? -- Вейлир тихо придвинулся, коснулся её губ.
   -- Аста, -- прошептала она, питаясь его дыханием.
   -- Аста...
   Произнесённое Вейлиром имя прозвучало нерушимой клятвой. Связало их, как связывают иных брачные узы.
   -- Аста, -- она слышала лишь его голос, словно ничто не существовало больше во всём мире.
   Потом, когда слова иссякли, как иссякло чуть ранее дыхание, Аста обняла Вейлира. Обняла властно, как будто никогда не собиралась выпустить.
   -- Я не могу быть с тобой постоянно, -- сказал он виновато, будто прочёл мысли.
   -- Почему?
   -- У меня свои дела.
   -- Но ты же до сих пор всё время был! И в школе являлся и сегодня постоянно, -- его слова обидели Асту. Зачем Вейлир отстраняется от неё прямо вот так, ещё находясь в её постели?
   -- Только два раза. Приходил, когда мог.
   -- Зачем? -- в вопросе прозвучала капризная требовательность. Что значит "когда мог"? Пусть всё время будет рядом с Астой.
   -- Следил, всё ли с тобой в порядке.
   -- А что могло быть не в порядке? -- Аста внимательно наблюдала за его глазами. И не могла поймать взгляда -- Вейлир не смотрел на неё. Не смотрел и не отвечал.
   Так и ушёл -- не дав ответа.
  

*5*

  
   Перед завтраком Женя не без удивления обнаружила на экране вытащенного из сумки мобильника маленький значок -- нераспечатанный конверт. Сообщения приходили лишь изредка, и по большей части от Марины. Этот раз не оказался исключением: отправителем значилась Марина.
   Вяло ковыряя кусочки утренней яичницы, Женя пробежала глазами послание. В скуповатых фразах читалось волнение: "Ты жива там? Столяров сказал, ты в обморок грохнулась. Позвони, как сможешь".
   Сообщение было датировано вчерашним днём -- вечером Женя, видимо, не расслышала сигнала. Бедная Маринка -- мало того что Аникина, по слухам, чувствует себя плохо, так ещё и на послания не отвечает.
   Надо будет позвонить бывшей однокласснице попозже, где-нибудь на большой перемене, успокоить.
   Женя вздохнула, отставила тарелку. Аппетита не было, яичницу девушка мучила скорее по обязанности.
   Всё, пора. Надо бежать в школу.
  
   -- Ну и, значит, мужик думает, -- совсем рядом с Жениной партой устроился Петрушка-Петренко. Нескладный, долговязый и очень, очень громкоголосый -- шут класса, любитель рассказывать бородатые анекдоты. -- "Блин, я кого-то убил!!" А потом сморит в зеркало. "Блин, и съел!!!" Ха-ха-ха!!!
   Женя испустила тихий, но продолжительный стон.
   Рядом вовсю смеялся Бастик. И ещё кто-то -- у окна собралась целая компания мальчишек. И всё они гоготали.
   Нет, больше Женя этого точно не выдержит.
   Отвернувшись от шумной группы у окна, Аникина поднялась, вышла из класса.
   В столовую, куда убежала Катя, Женька идти отказалась: у неё до сих пор в горле стоял ком, воспоминание о через силу проглоченной утром яичнице. В обеденный перерыв предпочла остаться за партой. Поначалу класс был практически пуст, тих и прекрасен, Жене даже почти удалось задремать. Так нет же, принесло группку мартышек.
   В коридоре Женя остановилась. Оперевшись на подоконник, выглянула в окно. От парадного крыльца тянулась длинная серая дорога, пустынная в середине дня. Лил дождь, капли били в стекло.
   Надо позвонить Марине.
   Женя вытащила трубку, привычно нашла номер подруги, нажала кнопку вызова. Ответила Марина почти сразу, после второго же гудка:
   -- Алё?
   -- Привет, -- поздоровалась Аникина. -- Извини, я...
   -- Ты что о себе думаешь, Женька, -- завопила трубка, -- чего на сообщения на отвечаешь?
   -- Прости, я только утром обнаружила.
   -- Так чего утром не позвонила? -- возмутились на другом конце.
   -- Ой, даже не знаю, -- сокрушённо ответила Женя. -- Решила, что ты спишь. Или уже в школу ушла.
   -- Сообщение могла бы прислать!
   -- Ой, как-то не додумалась.
   -- Чума на твою голову, -- вздохнула Маринка. -- Ты как себя чувствуешь-то?
   -- Всё нормально. Я просто... -- Женя замешкалась, придумывая убедительную причину. -- Вчера утром поесть забыла, вот и расклеилась немножко. И вовсе не обморок, просто голова сильно кружилась.
   -- На диету, что ли, села?
   -- Никогда в жизни, -- искренне ответила Женька. -- Что, думаешь, надо?
   -- Ну тебе, может, и нет, -- голос подруги стал задумчивым.
   -- И тебе не надо!
   -- Ну ладно. Слушай, в субботу придёшь?
   -- Приглашаешь? Приду. На качелях покачаемся.
   -- Тогда жду. До связи.
   -- Угу. Пока.
   -- И в обмороки больше не падай! -- едва-едва услышался голос Маринки, когда Женя уже отнимала трубку от уха.
   -- Не буду, -- ответила Женя себе под нос, улыбнулась такой заботливости. Добавила тихо, уже нажав на кнопку сброса: -- Постараюсь.
   А ведь Женя и правда могла бы позвонить утром, как только увидела сообщение. Но не позвонила. Не забыла, просто отложила. Подумалось неважным. Как и с фенечкой для Кати. Женя отлично помнила, что надо сплести, но после случая с Костей не притрагивалась к коже.
   Дождётся ли Катя подарка?
   Женя встала на цыпочки, прижалась носом к холодному стеклу. Дождь, похоже, зарядил на весь день -- капли стучали непрерывно, монотонно, создавая в голове серый шум, под стать серому цвету неба. Зачем осенью всегда льёт дождь?
   Аникина невольно вздохнула. Не оставляла грусть, отупляющее, тусклое бессилие. Казалось, за что ни возьмись, в руках всё обратится прахом, рассыплется бесцветной пылью. Хотелось заснуть, чтобы с пробуждением обнаружить замечательный солнечный мир. Хотелось... обнять... кого-нибудь. Кого-нибудь, кого угодно, лишь бы получить толику чужого тепла. Чужого солнца.
   -- Разговаривает с призраками! Абзац! Полный! -- по коридору кто-то шёл. Угол стены мешал увидеть идущего, но говорила какая-то девчонка. Громкий пронзительный голос неприятно ударил по нервам.
   Женька поморщилась, села на подоконник, задёрнула плотную ткань гардин, скрываясь от посторонних взоров. Не хотела, чтобы девчонка с противным голосом её заметила.
   -- Но ты подумай, ей-то каково, -- а эти интонации Женя узнала. Вера. -- Как должно быть тяжело.
   -- А ты веришь? Наверняка же притворяется, -- голос послышался совсем рядом, гардина колыхнулась.
   -- Так нельзя притворяться.
   Беседующие миновали Женино окно.
   -- А она актриса хорошая! Хочет внимания!
   Ответа Веры Женя не расслышала. Только голос -- спокойный, рассудительный. На фоне резких выкриков собеседницы он звучал очень мягко.
   Женька осторожно выглянула из укрытия. Что за умница-красавица считает Аникину настолько искусной комедианткой?
   Рядом с высокой стройной Верой Корнелюк шагала полноватая крашеная брюнетка. Вся в чёрном: широкие штаны, широкая же, длинная кофта спортивного типа. По спине девчонки прыгали распущенные волосы. Женя с невесть откуда взявшимся презрением одарила поддельную брюнетку долгим высокомерным взглядом.
   "Ну погоди. Я тебя запомню".
   Парящее над брюнеткой облако не даст позабыть. Смесь самомнения, желания подняться выше, оказаться признанной, значимой для окружающих, уважаемой -- и неумение этого добиться. Брюнетка не питала к Жене личной неприязни. Реплики её были направлены лишь на то, чтобы возвысить личность говорящей.
   Стоило Жене это понять, как недавнее презрение тут же улетучилось. Она даже смутилась, узнавая собственные чувства. Порой Жене так же хотелось выглядеть в глазах собеседника умной, независимой, рассудительной. Бедная брюнетка.
   "Аста".
   Поначалу Аникина не поняла, чья мысль промелькнула в голове. Приняла за свою собственную. Сообразила уже потом, когда увидела. Когда оглянулась, перетерпела лёгкое головокружение и смогла наконец опознать человека, плавно вставшего на пол в метре от неё. На грязный школьный пол, босыми ногами.
   -- Тебе не холодно? -- вопрос вырвался раньше, чем Женя успела спохватиться.
   "Нет", -- он глянул удивлённо.
   Появление Вейлира смыло Женины тревоги и огорчения. Неважен стал дождь, перестало беспокоить серое небо, глупые чужие измышления показались нестоящими. Она шагнула вперёд, опустила глаза, будто стеснялась собственного порыва. Остановилась совсем рядом с Вейлиром, так близко, что почувствовала исходящее от него тепло.
   -- Хорошо, что ты пришёл, -- призналась Женя, не поднимая головы.
   "Я хотел предупредить тебя".
   -- О чём?
   Мимо быстрым шагом прошли ещё две девочки -- их имён Женя не помнила. Она вообще не обратила на прошедших внимания, лишь поёжилась от скользнувших по лопаткам чужих взглядов.
   "Несколько дней я буду занят. Не смогу приходить".
   -- Как это? -- подбородок сам вскинулся, Женя уставилась в лицо Вейлира. -- Как это "не сможешь приходить"? -- и сама почувствовала, как сильно, до краёв, голос полнится обидой.
   "Не зови меня. Приду потом".
   -- Когда? -- нет, всё же нынешний день был хуже некуда. Дождь -- отвратителен, небо -- низко и давяще, слухи, летящие по школе, -- невыносимы. Вейлир хочет оставить её в одиночестве. Одну, совсем одну. Своими руками справляться со всеми трудностями.
   "Не могу сказать. Потом".
   -- Когда? Через месяц? Через год?! -- Женя не обратила внимания, как голос её разнёсся по всему коридору, как взбудоражил, заставил вздрогнуть находившихся поблизости. Заметила, но не придала никакого значения. Это не было важно. Важен был разговор с Вейлиром.
   "Пять дней. Или шесть. Ещё не уверен".
   Женя впилась глазами в лицо светловолосого, пытаясь отыскать в нём признаки виноватости. Не нашла. Увидела только лёгкое неудобство. Лёгкое, едва различимое, но для нынешней Жени вполне ясное. Вейлир тяготился её огорчением, её эмоциями.
   Понимание ударило сильнее, чем любая обида. Болезненнее любого стыда.
   Женя дрогнула. Опустила по обеим сторонам от тела сжатые кулаки. Сжатые изо всех сил, до боли в пальцах -- чтобы не расплакаться.
   Так страшно оказалось представить, что очень легко, очень просто Вейлир -- опора Жени, защита от окружающего мира -- вдруг может исчезнуть. Оставит Женю одну, мыкаться в темноте, искать дорогу на ощупь. Уйдёт, растворится, вернётся в свою жизнь -- совсем другую, нежели серые Женины будни.
   "Аста".
   Женя молчала.
   "На тебя смотрят".
   -- Ну и пусть смотрят, -- безжизненно отозвалась она.
   "Идём", -- рука Вейлира коснулась Жениной ладони.
   Следовать за ним было странно. Повесив голову, вытянув руку, ощущая кожей ладони прикосновения его пальцев -- и в то же время сознавая отлично, какой невозможной, безумной видится эта картина окружающим. Встреченные школьники, замечая Женю, пугались, отходили к стенам, освобождая путь, и вслед ей неслись удивлённые, непонимающие взгляды. Щекотали спину.
   Куда они идут, хотела спросить Женя, куда ведёт её Вейлир? Но молчала, не задавая вопросов. Только шла за ним, повинуясь быстрым шагам.
   "Аста", -- Вейлир отпустил её руку, серьёзно посмотрел в упрямые Женины глаза. Светловолосый остановился в конурке уборщиц -- вот уж забавное место для встреч с призраком. Только сейчас Женя сообразила, зачем они сюда пришли. Вейлир хотел увести её от чужих взглядов, защитить. Смешно -- саму её посторонние взоры ничуть не волновали. Получается, волновали его -- считай, привидение, человека-невидимку.
   -- Почему я тебя чувствую? -- не дожидаясь возможных его упрёков, холодных фраз, Женя встала совсем близко, потянулась, обняла за шею. -- Почему я тебя вижу?
   Вейлир молчал. Но Женя ощутила, как сплетаются вокруг его руки. Тихонько улыбнулась, уткнулась в его плечо.
   -- Другие бы тебя не почувствовали, да? Они не замечают. Не видят, -- слова звучали неразборчиво, но Женя знала -- светловолосый слышит. Понимает.
   "Да".
   -- Почему? Скажи.
   Звонок разрезал тишину. По коридору пронёсся топот -- ученики разбегались по классам.
   Женя не пойдёт. Ей слишком хорошо сейчас, здесь, вместе с Вейлиром. Слишком хорошо, чтобы жертвовать этим ради какого-то урока. Тем более -- ведь сказано -- Вейлир уйдёт надолго.
   На целых шесть долгих, обречённых тянуться безумно медленно дней.
   -- Если уж ты уходишь так надолго, -- начала Женя, сама пугаясь собственного безрассудства. И не закончила. Вместо слов решила воспользоваться действиями: подумалось, что совершить -- гораздо легче, чем сказать. Закрыла глаза, ткнулась губами в шею, в щёку, сама себе напомнила слепого щенка в поисках молока матери.
   Вейлир не отстранился. Руки его сжались сильнее, почти лишая Женю возможности дышать. Или нет -- лишь показалось, показалось оттого, что опять весь мир сузился вокруг Вейлира, сконцентрировался, делая его единственно значимым существом во Вселенной.
   -- Не уходи, -- шептала Женя в промежутках между поцелуями. -- Я не хочу, чтобы ты уходил.
   Вейлир молчал. Потом ласково, но непреклонно отвёл её руки, похищая свободу движений. Посмотрел внимательно.
   -- Ты мне нужен, -- шепнула Женя отчаянно. -- Прямо сейчас. Прямо здесь.
   Рванулась снова обнять, высвободила запястье из его ладони. Хотела уцепиться за шею, потянулась было.
   Вейлир перехватил Женину руку:
   "Невозможно. Ты не сможешь здесь уснуть".
   -- Зачем мне спать? -- запротестовала она.
   "Иначе тебе будет трудно вернуться".
   -- Куда вернуться?!
   "В прежнее восприятие".
   -- О чём ты?! -- Женя рассердилась. Ей было ясно -- Вейлир хочет от неё отделаться, придумывает неуклюжие оправдания, несёт чушь.
   "Я должен уйти".
   -- Ну уходи тогда! -- Женя вырвалась, отошла на пару шагов. Глянула враждебно -- пусть видит, она всё поняла.
   "Я должен уйти. Приду через несколько дней".
   Взглядом попрощался и рассыпался. Разлетелись жёлто-зелёные блёстки.
   Женя расплакалась. Разревелась -- кажется, давно уже так не ревела, несколько лет, с тех пор, как гордость семейства, трёхцветную Шанду, задавил автомобиль. Несправедливость, острая, скручивающая тело несправедливость подкосила ноги. Бессилие, отчаяние, вся серость и скука, что только нёс сегодняшний дождь, надавили на плечи, заставляя приникнуть к полу и рыдать. Так же, как и смерть Шанды когда-то, Женя оплакивала теперь себя саму.
   Вейлир ушёл. Невзирая ни на что -- ушёл. Не прислушался к просьбам, не снизошёл к умоляющему взгляду -- его не остановило ничего.
   Просто так -- захотел и ушёл.
   Вейлир свободен. В отличие от неё, Жени, всегда свободен.
  
   В каморке со швабрами, составленными одно на другое пластмассовыми синими вёдрами и прочим уборщическим скарбом Женя просидела весь урок. Сначала жалела себя, потом ждала, что Вейлир вернётся, потом разозлилась.
   Вот как? Она ему не нужна? Что ж, ладно. Тогда пусть не удивляется, если, вернувшись, обнаружит Женю в полной удовлетворённости создавшимся положением. У Вейлира свои дела? Отлично, значит, Женя будет развлекаться по-своему.
   В класс Женя вернулась, демонстративно не замечая любопытных взглядов. Оставила без внимания и взор Кати, беспокойно сверлящий правое ухо, и шепотки, пробежавшие по рядам.
   -- Жень, ты где была? -- тихонько спросила Катя, не выдержав молчания.
   -- Неважно, -- холодно отозвалась Аникина.
   Она ярко чувствовала Катины эмоции: лёгкая тревога, любопытство, удивление прогулом Жени, ворох предположений о причине, желание узнать. Женино "неважно" упало в месиво эмоций огромной жёлтой каплей, породило ровные, мерные круги обиды. Желтизна поползла растворяться, поглощая иные чувства.
   -- Я же за тебя беспокоюсь, -- с упрёком протянула Катя.
   Точно. И правда беспокоилась: похоже, представила одноклассницу свалившейся где-то под лестницей -- Женя увидела созданную чужим воображением картинку.
   Но что-то подталкивало Аникину усмехнуться, глянуть свысока, ударить Катю равнодушием.
   -- Вот как? -- Женя безразлично посмотрела на подругу. -- Было бы из-за чего беспокоиться. Не всё ли равно?
   -- Ты чего? -- теперь обида Кати прорвалась и в голос. Глаза посуровели.
   -- Ничего, -- пожала плечом Женя. -- Какая тебе разница, где я и что со мной?
   -- Ты вообще-то моя подруга, -- интонации Ерофеевой словно морозным инеем покрылись. Теперь точно -- обиделась, и ещё как обиделась. Не понимает, в чём дело, не понимает, зачем вдруг Жене устраивать ссору.
   Ответ прост.
   Жене всего лишь нравилось ворошить чужие эмоции.
   -- Ну и что? Подумаешь, подруга, -- фраза выскочила не Женина, совершенно чужая. Но прозвучала очень правильно, именно что-то подобное и требовалось сейчас произнести.
   -- Женька, я тебя не понимаю, -- голос Кати звенел пустотой и холодом. Одноклассница поднялась.
   -- А я и не удивляюсь, -- Женя широко улыбнулась. -- Ну так и не надо, будто я прошу.
   -- Знаешь что, -- Катя глянула отчуждённо, -- посиди пока одна, остынь.
   Обернулась назад, высматривая место.
   -- Давно хотела, -- отпарировал кто-то Жениными устами. Заставил снова усмехнуться, презрительно дёрнуть плечом, отвернуться в другую сторону.
   Катя молча собрала портфель. Обратилась к кому-то:
   -- Юль, можно к тебе сесть?
   -- Пересядешь? -- удивились сзади. -- Конечно, велкам.
   -- Спасибо. А то что-то, -- Женя ощутила чужой взгляд -- почти болезненно острый, -- противно мне тут стало.
   Катя ушла. Села куда-то назад, в самый конец класса, туда, где совсем рядом высились шкафы с книгами и никчёмными безделушками: флажками, какими-то значками, всякой дребеденью. К Чистяковой Юле, вечно сонной толстушке с длинными косами, -- она занимала последнюю в среднем ряду парту. Туда Катя и отправилась.
   Женя расползлась на парте. Удовлетворённо закрыла глаза, губы сами раздвинулись в улыбке. Счастливой, радостной улыбке, ни грамма притворства. Чужие взгляды теперь не раздражали, не елозили по коже, не мешали, скорее нежно гладили.
   И даже неясные опасения, боязливые "неизвестно-что-от-неё-ждать", наполнявшие взоры, сейчас тонкой струйкой вливались в некую создавшуюся вокруг Жени оболочку. Питали. Делали сильнее.
  
   Полученных от Кати эмоций хватило до вечера. Заряд кончился часам к десяти, и Женя упала в постель, кусая костяшки пальцев от осознания: сегодня Вейлир не придёт.
   Ночь была ужасна. Женя мучительно ворочалась, сердилась на подушку, на слишком тяжёлое, неудобное одеяло, на сбившиеся простыни. Вставала, подходила к балкону, вспоминая ощущение полёта, мёрзла на холодном ветру, губами ловила капли нестихающего дождя. И снова возвращалась к постели, ложилась, чтобы через полчаса опять вскочить.
   Звонок будильника прозвучал освобождающим сигналом. Больше не требовалось притворяться перед собой, делать вид, будто пытаешься спать. Женя быстро оделась, собрала вещи и выскользнула из дома. Рано, раньше всех -- даже мама едва-едва выползла на кухню, отец с Костей ещё спали.
  
   Аникиной пришлось подождать у школьных дверей, прежде чем парадный вход открыли. Ночной сторож -- или уже сменившийся дневной? -- посмотрел без удивления. Женя вежливо наклонила голову, шмыгнула вверх по лестнице.
   Класс был заперт, до начала урока оставалось время. Женя устроилась прямо в коридоре, на подоконнике напротив двери в класс, уселась с ногами, вытянула руки, локти положила на колени. Уставилась в окно. Вчерашний дождь сменился ветром, низкие сине-серые облака бежали по небу. Осень, самая настоящая осень, забыто уже то тепло, которым радовал сентябрь. В свои права вступал октябрь, месяц луж, мокрых, сорванных ветром листьев, постепенно оголяющихся веток. Потом явится ноябрь, рассыплет снег, затянет лужи тонким, хрупким ещё ледком.
   Осенние каникулы. А до них -- неизбежная череда контрольных, докладов, зачётов, диктантов. Сочинения. Тома классической литературы, которые обязательно надо будет прочесть.
   Ох, иногда Женя была готова отказаться даже от каникул, если вместе с ними отменят и шумный, бестолковый конец четверти.
   -- Привет, Жень. А я думала, я первая.
   В коридоре стояла Катя Соломатина -- отличница, гордость школы. Длинные светлые волосы сплетены в косу, на носу очки. Женя, хоть и тоже видела не слишком хорошо, очки не любила, не надевала. А вот Катя Соломатина с ними не расставалась.
   -- Привет.
   Катя присела к соседнему окну. Вокруг неё колыхалась робость, слитая с нежеланием мешать, оказаться невежливой. И там же, в одном коктейле, лёгкое опасение: как бы Женя не подумала, что Катя сторонится именно её.
   Жене стало забавно. Она тихо усмехнулась.
   -- Книжка очень интересная, -- Соломатина всё же не выдержала, произнесла извиняющимся голосом.
   -- Ты чего оправдываешься? -- с любопытством спросила Женя. Лица Соломатиной она не видела, сидела спиной к её окну, да и занавеси мешали. А выглядывать нарочно, шевелиться не хотелось.
   Отличница смутилась.
   -- Вовсе нет, -- пролепетала она.
   Женя рассмеялась в открытую.
   Соломатина всегда казалась ей существом не от мира сего. Как можно жить, постоянно уставившись в книгу? И ладно если бы Соломатина ещё художественную литературу читала, так нет -- какие-то "Советы абитуриентам", справочники формул, задачники по математике, химии, физике, дурацкие брошюры вроде "Ста лучших сочинений".
   -- Кать, -- обратилась Женя к тихоне, -- скажи, ты потом вычитанное используешь?
   -- Что? -- не поняла Соломатина.
   -- Ну, скажем, твои "Сочинения". Неужели пытаешься следовать всем этим советам? Я такие книжки пару раз листала -- там же нет ничего полезного.
   Женя отлично понимала, что выбранный ею тон Соломатину заденет. Почувствовала, как взволновалась отличница, как лихорадочно закружились в её голове мысли, формируя ответ. Соломатина оказалась меж двух огней: она вынуждена либо признать несостоятельность любимых справочников, либо же мягко дать понять Жене её неправоту.
   -- Там иногда всё-таки, -- похоже, Соломатина отважилась избрать второй путь, -- встречаются интересные подсказки.
   -- А всякие "Краткие изложения" тебе зачем? -- Женя продолжала развлекаться. -- Ты же, небось, давно уже всю классику перечитала. От "Войны и мира" до "Преступления и наказания", -- она играла с одноклассницей, как только умела. С интересом наблюдала за пульсированием эмоциональной оболочки тихони-собеседницы.
   -- Так легче разложить всё по полочкам, -- голос отличницы стал совсем беспомощным.
   Забавно. А ведь Женя практически ничего и не сказала. Как можно быть такой нежной?
   -- Разве не странно всё время полагаться на чужие советы? -- нарочито удивлённо спросила Женя. -- Никто же не застрахован от ошибок. Надо же и своей головой думать.
   Словно стрела в мишень попала -- расплылись алые волны: протест, неудовольствие, отчаяние. И серая краска усталости. Похоже, Соломатиной не первый раз приходилось выслушивать подобные упрёки.
   -- Тебе, наверное, я не первая так говорю, -- уверенно сказала Женя. -- Ну так задумайся -- может, окружающие не так уж и неправы?
   Соломатина молчала. Зато эмоции её бурлили.
   Женя улыбнулась. Выпрямилась, потянулась -- тело требовало движения.
   Так хорошо. Так приятно.
   Согрелись руки, ноги, тепло потекло по жилам. Начало клонить в сон. Женя даже зевнула. Снова отвернулась к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу.
   Соломатина постепенно успокаивалась. Пыталась успокоиться -- и отголоски разбуженных ощущений: обида, беспомощность, злость на себя -- приятно накатывали на Женю. Убаюкивали.
   Кажется, Женя и впрямь заснула.
   По крайней мере, когда вздрогнула и ошеломлённо открыла глаза, то поняла, что вокруг шумно, что дверь класса уже открыта и что рядом стоит Столяр и наблюдает.
   -- Ой, -- захлопала глазами Женя -- зрение никак не желало сосредоточиться и показать чистую картинку. -- Что, уже пришла историчка?
   -- Давно уже.
   Белёсые пятна перед глазами начали отступать.
   Женя вскочила, подхватила сумку.
   -- Женя, -- зов Столяра настиг Аникину у самого входа в класс.
   -- Да? -- она обернулась.
   -- Погоди.
   -- Чего? -- Женя взглянула на лицо одноклассника.
   -- Давай отойдём, -- качнул он головой.
   -- Ну давай, -- недоуменно пожав плечами, Женя последовала за Столяром.
   Он остановился, лишь свернув к лестнице, зайдя за угол коридора -- отсюда не было видно дверей в класс.
   -- Что? -- повторила Женя, заглядывая в глаза соученика.
   Столяр прислонился к стене, заложил руки в карманы. Уставился перед собой.
   -- Ну? -- поторопила его Женя.
   -- Ты знаешь, что о тебе по школе болтают? -- одноклассник наконец-то раскрыл рот.
   -- Хм, -- Женя независимо дёрнула плечом.
   -- Знаешь или нет?
   -- Понятия не имею. Не интересует.
   -- А ты поинтересуйся, -- Столяр вдруг посмотрел на неё, тёмные глаза были сердиты.
   -- Ты чего злишься? -- удивилась Женя.
   -- Так и дал бы по роже, -- соученик вновь отвернулся.
   -- С ума сошёл? -- удивление сменилось возмущением. Что такое она сделала?!
   -- Да не тебе.
   -- А кому?!
   -- Идиотам этим, -- бросил одноклассник будто в сердцах.
   -- Каким ещё идиотам? -- Женя недоумевала искренне. Ведь не называет же Столяр "идиотами" вчерашнюю крашеную брюнетку?
   -- Помнишь, ты говорила, мол, видела призрака? -- тёмные глаза опять прошлись по Жениному лицу.
   -- Ну, -- кивнула она.
   -- А как болтала невесть с кем, помнишь?
   "Не невесть с кем, -- хотела поправить Женя. -- С Вейлиром". Но говорить это было нельзя. Пришлось второй раз кивнуть:
   -- Помню.
   -- А с Корнелюк из "дэ" что было?
   -- А что с ней было?
   -- Это я тебя спрашиваю, -- голос у Столяра был металлическим.
   -- Понятия не имею. Ты чего злишься?
   -- Знаешь, что говорят? -- опять спросил каштанововолосый.
   -- Ну?
   -- Что ты натравила на неё ручное привидение.
   -- Чего?!! -- Женя не удержалась. Громко, на весь этаж, обращая на себя внимание двигающегося по лестницам народа, неудержимо расхохоталась. -- Я?! Ручное привидение?! Ха-ха-ха, вот смех-то!
   -- Хватит ржать, -- на секунду Столяр тоже усмехнулся, но тут же посерьёзнел.
   Женя, однако, так сразу посерьёзнеть не смогла.
   -- Ой, не могу! Ручное привидение, ты только представь! Держу в клетке, кормлю чужими душами!
   -- Аникина, заканчивай истерику.
   -- Что, так и говорят? -- Женя взяла себя в руки. Заглянула в лицо Столяра.
   -- Болтают, мол, ты общаешься с потусторонним миром. И вроде как показала что-то или кого-то Корнелюк.
   -- Здорово врут, -- восхитилась Женя. -- А я о другом слышала.
   -- О чём?
   -- Мол, я всё придумываю и притворяюсь. Всех разыгрываю. И всё потому, что мне, дескать, чужого внимания не хватает.
   -- Между прочим, -- серьёзно сказал одноклассник, -- не знай я тебя уже лет тринадцать, запросто мог бы и поверить. То есть если бы меня действительно волновали всякие бредни.
   -- А что тебя волнует? -- полюбопытствовала Женя. -- И подожди, во что это конкретно ты бы мог поверить?
   -- Аникина, а ты сама о себе что думаешь?! -- ни с того ни с сего одноклассник вновь посуровел. -- С тобой за эту неделю приключилось столько непонятностей, сколько за все тринадцать лет не было! Живая школьная достопримечательность, мать твою.
   -- Между прочим, звонок скоро, -- Женя демонстративно завернула рукав, показывая часы.
   -- Разговариваешь с невидимками, теряешь на уроках сознание, -- Столяр не обратил на её реплику внимания. -- Ты ко врачу вообще ходила?
   -- Зачем?
   -- Затем, что, может, с мозгами у тебя неладно, идиотка.
   -- Ну спасибо! -- Женя оторвалась от стены, гневно посмотрела в карие глаза. -- Тебе-то какое дело?! Сам ты...
   Звонок сожрал последнее слово. Женя фыркнула, обошла застывшего молча Столяра и поспешила в класс. Зря она вообще за Столяром отправилась -- практически ничего нового соученик не сообщил. "Натравила привидение"?! Курам на смех!
   А ведь Столяр и половины всего не знал. Ни про Вериного деда, ни про... Вейлира. Ни про Костю и чёрные хлысты, ни про ночные полёты. И хорошо, что не знал. Незачем. Ведь Столяр обязательно бы забеспокоился -- как и Маринка. Потому Женя и не хотела рассказывать.
   Да и как такое расскажешь.
  
   Школьный день, по обыкновению, тянулся медленно и скучно. Катя всё пребывала где-то позади. Видимо, или обида ещё не перегорела, или же одноклассница просто не знала, как вернуться. А Женя налаживать отношения не хотела -- ей было, пожалуй, всё равно.
   Аникина сидела за своей второй партой и, подперев ладонями голову, рассеянным взглядом буравила макушку Столяра.
   Почему-то у Жени ни разу не появлялось мысли разобрать эмоции Столяра. Пожелай она сосредоточиться, наверняка бы увидела -- и так ощущала довольно плотное облако его чувств. Но никогда не разглядывала подробнее. Да и чего там разглядывать, эмоции Столяра примерно известны ей и без того. Всё же, действительно, тринадцать лет вместе.
   Звонок прозвучал сигналом краткой передышки. Класс зашумел, помещение тут же наполнилось посторонними разговорами, воплями, перебрасыванием каких-то бумажек.
   Удивительно, как в один миг, с уходом учителя, меняется класс.
   Женя снова положила голову на руки. Следующий урок будет здесь же, идти никуда не надо. Значит, есть целых десять минут покоя.
   Проведённая без сна ночь, как ни странно, не оказала большого влияния на Женин организм. Спать Аникиной не хотелось, достаточно было вот так вот замереть в одном положении, застыть, и уже казалось, что мир вокруг исчез, растворился, пропал. Накатывало блаженное небытие.
   -- Аникина! Аникина, проснись.
   Настойчивый голос принадлежал Бастику.
   -- М-м? -- Женя приподняла голову, недовольно огляделась.
   На левом, у окна, ряду, у второй парты, совсем рядом, скопилась группка одноклассников. На краю парты сидел Бастик, за ним высился Луненков, у самого окна замерли Кустанов и Петрушка.
   -- Слышь, тут Луня кой-чё у тя спросить хотел, -- ухмыльнулся Бастик.
   -- Чего? -- Женя перевела взгляд на Луненкова.
   Массивный, туповатый, неуклюжий любитель качать мышцы -- вот каким она всегда видела одноклассника. Хорошо, что тихий и безобидный. По большей части Луненкова с его места за одной из парт в конце класса было не видно и не слышно, и только на физкультуре парень показывал свои достоинства.
   Раньше Жене никогда не приходилось в него всматриваться. А тут вдруг заинтересовалась. Посмотрела, прикинула: любопытно, кто оказался бы выше, поставь их рядом, крупный Луненков или тонкокостный, какой-то словно даже изысканный Вейлир?
   -- Это, хм-м, -- промычал Луненков. Беспомощно взглянул на Бастика.
   -- Ладно, я тогда за него спрошу, -- мелкий Бюстик всё продолжал ухмыляться. Противно.
   Жене сделалось не по себе. И, словно чтобы защититься, она присмотрелась к эмоциям Бастика. Увидела желание укусить, уколоть, сделать больно и посмотреть, как она будет трепыхаться. Повеселиться. Ну вот. Разглядела на свою голову.
   Незаметно в груди поднялась волна холодной злости.
   -- Аникина, а правда, что ты в психдиспансере давно на учёте стоишь? Больничка по тебе плачет.
   Что ж, ничего неожиданного Бюстик не произнёс.
   Женя продолжала созерцать одноклассника. Презрительно, высокомерно и как могла равнодушно.
   -- Чё пялишься? Расскажи лучше, что тебе доктор прописал. Что вам, шизоидам, колют?
   Женька видела эмоции. Понимала. Казалось -- могла бы даже дотронуться.
   Но не знала, как отвечать. Не знала, что делать.
   В какой-то миг ей стало всё безразлично.
   -- Чего, дар речи проглотила?
   -- Язык глотают, болван, -- отозвалась Женя отстранённо. Снова положила голову на руки -- безличное равнодушие постепенно заполняло всё Женино существо.
   -- А ты чё за колёса глотаешь?! Чё, думаешь, никто не знает? Наркоманка хренова!
   -- Бастик, заткнись!
   Женя вскинулась. Её словно взрывом ожгло -- Столяр взметнулся, встал между ней и Луненковым, почти загораживая любителя спорта, яростно вперился в Бюстика. От одноклассника волнами шли огненно-красные излучения гнева, Женя на мгновение изумилась, как этого не видят другие.
   -- Ой вмешался, защитничек, блин! Что, вместе по подвалам ширяетесь?
   Тишина.
   Страшная, невыносимая тишина.
   -- Какого хрена?!
   Это Столяр. И снова тишина.
   Спину сверлил Катин взгляд -- верная подружка, тревожится, невзирая на ссору.
   Время замерло. Женя посмотрела на так хорошо знакомого, рыжеватого своего соученика. Друга с детсадовских времён, вечного одноклассника. Тот стоял, отвернувшись, Женя видела лишь ухо, край щеки.
   Интересно, что он сейчас думает? Что ощущает?
   В глазах потемнело.
   Пространство сместилось, развернулось вокруг своей оси, качнулось, как палуба корабля в бурю. Женя вдруг обнаружила себя стоящей -- справа нависал Луненков, совсем рядом, впереди, неприязненно скалился Бастик. Сердцебиение заглушало все звуки, стучало оглушительным набатом. Женя растерялась. Медленно, будто нерешительно оглянулась назад и чуть влево. Оглянулась не сама, тело действовало отдельно от неё. Взгляд нашёл, нащупал бледное лицо, длинные тёмные волосы, встревоженные глаза. Синие, насыщенно-яркие синие глаза -- в зеркале Женя такого цвета никогда не видела.
   За партой сидела она, Женя. И смотрела на саму себя тоже она, Женя.
   Никогда, ни разу в жизни ей не приходилось видеть такую себя. Тоненькую, беззащитную, неуловимо родную. Такую красивую.
   -- Двинь ему! -- звонкий голос прорезал реальность.
   Краем глаза Женя уловила движение: Луненков шевельнулся, расслабленное тело ожило, перешло в бросок.
   Но её собственное тело не повиновалось, она не могла оторвать глаз от сидящей за партой себя самой, не могла уйти от удара, пригнуться, поставить блок.
   Боли не было. Просто тело занесло, край парты врезался в бедро, и Женя упала.
   Нет, не упала -- выпала.
   Выскользнула.
   Очнулась за партой, бессильно воззрилась на происходящее. Столяр поднялся. С ненавистью посмотрел почему-то не на Луненкова -- на Бастика. Сжал кулак, размахиваясь.
   Бастик с ловкостью кошки подался назад, юркнул за спину массивного товарища. Крикнул отчаянным, тонким голоском:
   -- Бей!
   -- Да хватит же! -- к Жене вернулся голос. Отчаянно она закричала: -- Перестаньте!
   -- Вы что, сбесились все?! -- подбежала Катя Ерофеева. Подруга не выдержала. -- Блин, позовите кто-нить Ефеню! В конце концов!
   Рассудок отказывался соображать, в Жене словно пробуждались иные силы. Смоляные, эбеновые, чёрные, как сам мрак, как беззвёздная ночь, хлысты внутри тела взвились, взбурлили, норовя вырваться из подчинения. Женя стиснула зубы.
   Нет, нельзя. Здесь -- нельзя.
   -- Блин, кому сказала, идиоты! -- Катя бушевала. -- Хватит!!
   Женя склонилась над партой, вцепилась пальцами в край. Нет, нельзя. Только не здесь, только не сейчас, нельзя их выпускать, иначе...
   Иначе она уже не сумеет с ними совладать.
   Мальчишки продолжали возиться. Катя что-то кричала. Вмешался кто-то ещё, класс затопили вопли, неясный шум.
   Женя уходила глубже, всё глубже. Погружалась на самое дно.
   Чёрные хлысты -- щупальца, змеи, провода -- утихомиривались. Чем сильнее сгущалась тьма, тем послушнее, спокойнее, ласковее они становились. Обращались верными слугами, нежно гладили разгорячённый разум. Касались тела, опутывали руки, ноги, пролезали под волосами, щекотали уши. Покорялись, шептали о повиновении.
   Последним усилием воли Женя втянула хлысты в себя.
   Всё.
   Теперь можно возвращаться.
   Женя открыла глаза посреди медовой, вязкой тишины. Увидела Ефеню -- спина физика загораживала обзор. Дёрнулась неловко, пытаясь разглядеть, что происходит.
   Поймала взгляд Столяра. Колючий, какой-то злой. Одноклассник утирал губы.
   -- А ну-ка все к завучу, -- прогудел бас физика. -- Нашлись артисты.
   Цепочка соучеников потянулась к выходу. Впереди громадный Луненков, за ним Бастик. Столяр шёл последним. На Женю он больше не смотрел.
   Аникина перевела взор на Бастика. Чёрно-жёлтые, противные разводы пробегали по его оболочке. Женя вгляделась. Дёргающее, судорожное раздражение. Желание отомстить. Сожаление. Возмущение.
   "Наподдать Столяру. Чего он высовывается".
   Женя не поняла, увидела ли она чужое намерение или же вообразила. Но это ничего не значило.
   Внутри её тела опять взвились, раскручиваясь, чёрные жгуты. Сжав зубы, Аникина привычно подчинила их своей воле. Долгим взглядом проводила уходящую цепочку, хоть и могла видеть уже лишь спину седого Ефени-физика.
   Одна мысль звенела в рассудке.
   "Погоди, Бюстик. Дождёшься, я из тебя настоящий бюстик сделаю".
  

*6*

  
   -- Привет, болезная! -- едва открыв дверь и узрев на пороге Женю, Марина расплылась в широкой улыбке. -- Смотри-ка, жива ещё!
   -- Привет, -- слабо улыбнулась Женя.
   -- Проходи, чего застыла. У меня сейчас дома никого нет, так что свобода! Предки только к четырём придут.
   Женя разделась, сапоги аккуратно составила вместе. Выпрямилась, поймала довольный, как всегда, взгляд Маринки. Рыжая приветственно кивнула:
   -- Ты чего вялая такая? Есть будешь? Борщ в наличии, и макароны.
   -- Хорошо, -- согласилась Аникина.
   Есть она не хотела, последнее время аппетита почти не чувствовала. Ковыряла кое-как мамину стряпню, смущалась, видя непритворное материнское огорчение. Не раз пропускала завтраки-ужины, порой забывала обедать. Но в этом ещё не было беды.
   Вчера Женя забыла даже о школе.
   На самом деле, виновата была не забывчивость. Помнить Женька помнила, но память эта словно не имела к ней ни малейшего отношения. Всю пятницу Женя провела дома, находясь в непонятном полубредовом состоянии. Она то ли где-то летала, то ли ничком лежала на кровати, то ли гуляла по летним, полным солнца лугам, то ли просто спала и видела сны. Время будто обходило её, отекало, как вода ручья отекает выступающие камни.
   В маленькой кухонке Марина сноровисто разогрела борщ. Разлила, поставила перед бывшей одноклассницей глубокую тарелку. Наполненную до краёв -- Женя с сомнением взглянула на бордово-красную жидкость.
   Рыжая плюхнулась на стул напротив. Уставилась на Женю. Произнесла, будто подгоняя:
   -- Ну?
   -- А, спасибо, -- Женя взяла ложку.
   -- Да нет же. Рассказывай!
   -- Что? -- борщ оказался неплохим. Но всё же аппетита у Жени не было.
   -- Ну что у вас там происходит? Что нового?
   Аникина окинула подругу внимательным взглядом. Знает ли она о позавчерашней драке?
   -- А Столяр... тебе ничего не говорил? -- попробовала спросить в обход.
   -- А чего он должен был сказать? Опять ты что-то натворила?
   Значит, Маринка не знала. Неудивительно, вряд ли Столяр жаждал делиться с нею подробностями того глупого инцидента. И вряд ли... Подозревает ли подруга? Подозревает ли -- о том, что позавчера поняла Женя? О том, чего нельзя было не понять, увидев себя глазами одноклассника? О том, чему сначала Женя не поверила, а потом сдалась и перестала себе лгать, убеждая: "показалось, несущественно"?
   -- А? Чего молчишь?
   -- Вовсе нет.
   -- Хм-м, -- Марина прищурилась, вглядываясь в бывшую однокашницу.
   Женя ответила спокойным взглядом. Расспрашивать подругу она не собиралась, пусть Маринка с самого детства и была важным членом неразлучной троицы. Женя подозревала, что Марине всё известно -- а начать об этом разговор означало подвести себя к неизбежности выбора.
   Женя не хотела делать выбор, Женя не хотела задумываться о чужих чувствах. Столяр -- это Столяр, а Маринка со всем её сочувствием бывшему однокласснику должна понять и Женю.
   Аникина не хочет ничего менять. Не хочет замечать.
   -- Ну ладно, -- откинулась рыжая на спинку стула. -- Гулять пойдём?
   -- Пойдём.
   -- Когда родители вернутся. Кстати! Хочешь, покажу, что тут мама из сундуков вытащила?
   -- Покажи.
   -- Сейчас! -- Марина вскочила, выбежала из кухни.
   Женя подождала, когда подруга отойдёт подальше. Поднялась, схватила тарелку с борщом. Стараясь не шуметь, отлила большую часть в раковину.
   Не хочется обижать Маринку, но съесть всё это Женя точно не в состоянии.
   Подруга вернулась с небольшой покрытой лаком шкатулкой. На блестящей чёрной крышке красовался яркий узор: огненно-красные всполохи, большие жёлто-оранжевые цветы, по-тропически огромные бабочки.
   Внутренности шкатулки тоже оказались примечательны. На синевато-бордовый бархат были уложены самые разные украшения -- каждый предмет в маленьком отделении. От серёг до колец, от ожерелий до браслетов -- и все они составляли единый набор.
   -- Ух ты, -- восхитилась Женя.
   -- Здорово, да? -- не менее восхищённо произнесла Марина.
   -- Здорово...
   Светлое, почти прозрачное золото и круглые вкрапления драгоценных камней -- искусные изделия блестели и переливались, приятно холодили ладони. Хрупкий на вид металл оказался в то же время неожиданно ощутим на вес. Перебирая чужие украшения, Женя и сама вдруг захотела что-то похожее. Захотела не по-настоящему, а словно понарошку: чтобы не требовалось выбирать, тратить деньги на покупку, тщательно ухаживать, стирая время от времени появляющийся налёт, следить, надевая, подходит ли к костюму. Просто разыгралась фантазия: вот чудесно было бы, если драгоценности появлялись по желанию, каждый раз -- что-то иное.
  
   Погода уже несколько дней стояла пасмурная, серая пелена туч закрывала небо. Маринка ёжилась, скакала на одной ноге, поглядывала на Женю, будто искала сочувствия. Но выглядела, тем не менее, весёлой и довольной, как всегда.
   -- Х-холодно, да? -- Марина снова подпрыгнула.
   -- Разве? -- вяло удивилась Женя. Холода она не чувствовала, скорее одолевала усталось. Хотелось застыть, лучше всего -- свернуться калачиком, и молча, тихо ждать.
   -- Конечно, холодно! Всего только начало октября, а уже такое чувство, будто ниже нуля.
   В ответ Женя хмыкнула.
   -- На какие качели пойдём?
   -- За химчистку, -- не раздумывая, сказала Женя.
   -- За химчистку? Темнеет же, а там по жизни ничего не видно.
   -- Пойдём за химчистку.
   Женя словно чуяла. Идти надо именно туда. Именно там сейчас что-то происходит. Женя должна вмешаться.
   Её почти несло. Не замечая сама, Аникина ускорила шаг. Едва не бежала.
   -- Куда ты так рвёшься?
   На вопрос Марины Женя не стала отвечать. Даже не посмотрела на подругу. Женя уже видела впереди, в тёмном дворе, цель, добычу -- небольшую компанию, собравшуюся у качелей.
   Хотя как видела? Девчонки ещё не свернули в подворотню.
   Воображение создало картинку.
   -- Женьк, там есть кто-то, -- Марина услышала голоса. Но фраза её уже не имела значения.
   Женя отлично знала, что -- кто ждёт их у качелей. Пятеро молодых парней, мальчишек ещё -- самому старшему едва исполнилось лет девятнадцать. Младшему -- хорошо если тринадцать, и, похоже, он брат кого-то постарше. Пятеро -- Женя видела их заранее, чувствовала, как пальцы на своей правой ладони.
   Поэтому, встретившись с парнями лицом к лицу, Женя не удивилась точности представления. Трое сидели на скамейке, на спинке, упирались ногами в сиденье. Один торчал перед ними, держал руку с сигаретой на отлёте, разглагольствовал нетрезвым голосом. Ещё один бродил вокруг песочницы, как потерянный.
   Женя остановилась в полумраке смыкающихся над головой домов, в тени деревьев. Тело пылало, пробегали волны мелкой дрожи. Тянуло идти вперёд, выйти в самый центр детской площадки, показаться. Сдерживать себя приходилось неимоверными усилиями.
   Женя смотрела. Пока ещё смотрела, наблюдала, впитывала эмоции.
   Парням было весело. Весело -- на поверхности. Внутри, под огромным слоем бесшабашности, таилась неуверенность. У каждого -- своя.
   Младший -- Женя перекинула взгляд на одиноко бродившего пацана -- остановился на краю песочницы. Оглянулся на друзей. Лёгкой рябью на его оболочке появилась надежда -- привлечь их внимание. Доказать свою взрослость. Получить признание.
   Задумал что-то. Какую-то глупость. Но это уже неважно. Он не успеет ничего совершить.
   Женя посмотрела на остальных. Увидела мелкие тёмные пятна: внутри каждого волновались, жили, пузырями шли огорчения, личные неудачи, нередкие поражения. Сейчас, взбудораженные алкоголем, тёмные пятна мешались, бродили, ища путь вырваться наверх. Каждый из парней хотел освобождения и забытия. Хотя бы временного. Хотя бы в развлечении.
   Женины пальцы хищно сжались.
   Так много самых разных эмоций. Заранее приготовленный коктейль, осталось добавить лишь страха по вкусу, немного отчаяния, быть может, обречённости. Люди, которые так легко могут взорваться, которые, не жалея, напитают ощущениями.
   Чудесный подарок.
   Не медля более, Женя шагнула вперёд.
   Её не сразу заметили. Не сразу обратили внимание. Трое на скамейке были заняты своим разговором -- слышалась пересыпанная матом речь; парень, вытянувшийся перед ними, стоял к Жене спиной. Среагировал младший. Хмуро посмотрел на невесть откуда взявшуюся девчонку. По его оболочке прошла рябь неудовольствия, Женя почти услышала: "Что ещё за девка притащилась?". Мальчишка сплюнул презрительно.
   Женя улыбнулась. Не мальчику, не его товарищам. Просто налетевшие ощущения требовали выхода, хоть какой-то отдачи, прорывались наружу, как радость перед началом праздника.
   Тонкий чёрный хлыст, свистя, кинулся к младшему. Овил шею, дёрнул, заставляя свалиться на колени, закашляться, выпучивая изумлённые глаза.
   Женя улыбалась, подходя ближе.
   Поймала эмоции кого-то из старших, лёгкое удивление: "Это ещё кто?". Поймала слабое шевеление тёмно-розового слоя -- кажется, физическое желание. Одному из парней хотелось секса. Давно хотелось -- водка лишь разбудила дремавшее желание.
   Жаль, не совпало. Женя не отказалась бы от секса -- в ином времени, в ином месте. Однако сейчас перед ней словно поставили другое угощение: аппетитнее, вкуснее, полезнее. Пища, которая гораздо изысканнее эмоций телесного удовлетворения. Отчаяние, боль и страх.
   Предвкушая пир, Женя засмеялась.
   -- Девчонка, -- послышалось от скамейки. Обращённое не к Жене -- к друзьям.
   Её заметили. Теперь уже на неё смотрели все, пять нитей касались тела. Женя чувствовала, как взгляды вливаются в оболочку, наполняют силой. Миг -- и по натянутым нитям побежали в обратную сторону чёрные провода. Оплели головы четырёх, лишая зрения. Женя знала -- парням сейчас кажется, что в глаза плеснули обжигающей смолой.
   Кто-то завопил.
   Женя наслаждалась. От мальчишки, на коленях, как в мольбе, застывшего в песочнице, наконец пошли волны ужаса. Тело ему не повиновалось, но разум исправно воспринимал происходящее. Невозможное, сюрреалистическое видение: друзья молча, пошатываясь, идут вперёд, идут неуверенно, как живые мертвецы. Подходят к невысокой девчонке, падают ниц, что-то хрипят, невыносимо, жалобно стонут.
   Видимая боль старших питала страх младшего. Эмоции шли по удавке чёрного хлыста, поднимались к Жене, постепенно насыщая.
   Она не помнила, сколько держала. Как много времени понадобилось, чтобы наконец одолеть изнурительное, второй день терзавшее её чувство голода. Женя начала чувствовать обычный мир лишь после того, как постепенно отвела хлысты от старших, отцепляя провода осторожно, по одному. Жертвы валились на землю. Сейчас они вряд ли могли двигаться.
   Младшего Женя не отпускала до последнего. До самой ничтожной капли ужаса, пока мальчишка вообще не перестал чего-либо бояться, уйдя зашедшимся от страха разумом в серую мглу. Лишь тогда Женя убрала хлысты.
   Тринадцатилетка свалился в песочницу. Упал лицом вниз.
   Женя отвернулась. Небо вскружилось над головой, опустилось ярким куполом, подсвечивая мир. Невидимые крылья развернулись за спиной. Женя глубоко вздохнула, чувствуя покойную силу в каждой частичке тела. Потянулась вверх.
   Носки оторвались от земли.
   Рывками, словно делая па странного танца, Женя поднялась на метр. На два. Двинулась вперёд, коснулась рукой проплывающих мимо веток. Снова рассмеялась. Рассмеялась от счастья, от потрясающего удовольствия полёта.
   Почему она так редко летает?
   Неуверенно помаргивая, зажёгся единственный во дворе фонарь. Опускаться Жене не хотелось -- но это было необходимо.
   Земля приняла тяжело, грубо ударила по ногам, напоминая о скуке обыденного существования. Плеснуло грустью. Женя удручённо вздохнула. Оглянулась, прощаясь мысленно с тёплым небом, возвращаясь в жёсткую реальность.
   Марины поблизости не оказалось. Вообще не оказалось во дворе.
   Пройдя неосвещённую подворотню, Женя вышла на шумную улицу. Здесь беспрестанно неслись машины -- одна из главных городских магистралей. Даже ранним субботним вечером не оседала пыль, не стихали монотонный рокот мотора, свист пролетающих мимо автомобилей.
   Марина была здесь. Одинокая фигурка застыла под фонарём: голова опущена, плечи подняты -- потерявшийся ребёнок, уставший уже и плакать. На миг Жене показалось, что подруга разглядывает объявления, расклеенные на столбе, но Марина, похоже, просто стояла, не двигаясь с места.
   Марина. Самая близкая подруга.
   Что она думает? Что Женя должна ей сказать? Как объяснить?
   Поняла ли Марина, что произошло? Как вообще увидела недавнее?
   Женя знала, что подруга следила за происходящим. Но не догадывалась, что сотворило с увиденным Маринино воображение, её нежелание верить.
   А нежелание было. Даже сейчас оно упрямым перламутром просвечивало в эмоциональной оболочке рыжей девчонки.
   Женя подошла, сказала мягко:
   -- Привет.
   Маринка не отшатнулась. Не удивилась и не стала пугаться. Ответила просто:
   -- Ну привет.
   Усилием воли Женя заставила себя не наблюдать за эмоциями подруги. Показалось, что поступать так -- невежливо.
   -- Знаешь, я, наверное, сейчас должна домой пойти.
   -- А. Пойдём, провожу тогда.
   Совершенно обычный разговор. Совершенно обычные реплики. Совершенно обычная улица -- машины, нередкие прохожие, выгуливающие питомцев собаковладельцы.
   Девчонки шли бок о бок.
   -- Завтра мне опять с Костей сидеть.
   -- Хм-м. А у меня домашки выше крыши.
   -- У меня тоже хватает. А за Костей ещё и следить надо постоянно.
   -- Да-а, тяжело тебе, наверное.
   Удерживаться от подглядывания за эмоциями оказалось неимоверно трудно. Женя начала сомневаться -- точно ли Маринка видела? Может, осталась на улице, может, вовсе не заходила во двор? Откуда у Жени уверенность?
   -- Через семь минут, -- Марина посмотрела расписание. -- Если, как обычно, не опоздает.
   -- Не беда, пусть даже опоздает.
   Обе замолчали. Марина засунула руки в карманы осенней куртки, ёжилась, поднимая плечи. Женя наблюдала за подругой. Наконец не выдержала:
   -- Марина.
   -- М? -- рыжая на бывшую одноклассницу не смотрела. Откликнулась, но продолжала изучать взглядом серый асфальт.
   -- Ты... чего молчишь? -- спросить прямо у Жени не хватило духу. "Ты видела?! Что ты об этом думаешь? Что ты обо мне теперь думаешь?! Боишься? Будешь избегать? Перестанешь общаться?" Придать мельтешащим в сознании вопросам словесную форму Женя не осмеливалась.
   -- Вовсе не молчу. Ты сама молчишь.
   Время текло. Скоро уже подъедет автобус -- Женя словно почувствовала, как машина отъехала сейчас от предыдущей остановки. Значит, минуты через три с Мариной придётся расставаться.
   -- А что ты... -- "делаешь на следующей неделе" -- хотела спросить Женя. Но ответ упал перед ней железной непреодолимой стеной: "Не спрашивай. На следующей неделе с Мариной увидеться не удастся".
   -- Что?
   -- Нет. Ничего.
   -- А, окей.
   -- Марин...
   -- М?
   -- Ты... видела что-нибудь?
   Маринка молчала.
   Подъехал автобус, раскрыл двери, настоятельно приказывая заходить. Женя нерешительно двинулась. Поставила ногу на ступеньку. Не выдержала, оглянулась.
   Марина смотрела на неё в упор. Не мигая, не отворачиваясь, не опуская взгляда.
   Женя застыла.
   -- Я тебя звала, звала, -- произнесла подруга мёртвым голосом. -- Останавливала, почти кричала. Думала, с ума сойду.
   Автобус дрогнул, по салону прокатился предупреждающий сигнал. Женя поспешила поднять вторую ногу, повернулась лицом к Марине.
   -- Я не знаю, что ты там делала, но одного прошу.
   Взгляд Маринки -- сердитый, отчаянный -- взрезал сердце.
   "Чего?" -- хотела прошептать Женя, но губы не повиновались.
   Вместе с очередным сигналом двери автобуса начали смыкаться. Женя передвинулась в середину, чтобы до последнего момента не упустить слов подруги.
   -- При мне так никогда больше не делай.
   Глаза рыжей девчонки были упрямы. Схлопнулись двери, отрезая Женю от подруги. Аникина торопливо приникла к стеклу.
   -- Не буду, -- быстро сказала вслух, хоть и знала, что подруга не услышит.
   Автобус двинулся, отходя. Маленькая фигурка Маринки осталась в кругу фонарного света. Подруга шевельнулась. Рука её вылезла из кармана. Неуверенно махнула вслед автобусу.
   Женя улыбнулась.
   Всё-таки Маринка видела сегодняшнее. Видела, испугалась, сбежала и потом долго стояла на улице, ожидая, когда Женя выйдет. Известный досконально и простой мир в мгновение обратился чем-то иным, знакомая с детства подруга -- пугающим существом. Но, кажется, Маринка приняла увиденное. Приняла -- и простила Жене свой страх.
  
   Автобус ехал полупустой, выискивать место не пришлось. Женя устроилась в самом начале, сразу за кабинкой водителя, на первом сиденье. Села к окну. Включила плеер. Под мягкую музыку задумалась, закрыла глаза, откидываясь на спинку кресла.
   Что с ней творится?
   Что происходит, почему так сильно меняется мир?
   Женя словно плыла по течению, плыла на спине, лицом вверх, лишь изредка поглядывая на убегающие вдаль зелёные берега. Жизнь перестала быть обычной, когда Аникину скинули в эту реку. Именно скинули -- она не по своей воле ступила в воду. Выбор произвели за Женю и сделали всё возможное, чтобы она не смогла найти пути назад. И теперь оставалось только плыть и ждать, чем всё окончится.
   Поскорей бы уж окончилось.
   Женя больше не хотела чувствовать себя бабочкой, застрявшей в состоянии куколки. Если нельзя вернуться к тёплой уютной жизни личинки, пусть скорей расправятся крылья.
   Тогда Женя станет свободна.
   Как Вейлир.
   Музыка сменилась иной, встрепенулись барабаны, застонала скрипка. Вместе с новым мотивом и мысли Жени потекли в новом направлении. Вспомнилась шкатулка с драгоценностями, увиденная у Марины, завертелись перед внутренним взором золотые кольца браслетов с вкраплениями цветных камней. Красиво.
   Женя посмотрела на левое запястье. Украшений она никогда не носила, даже уши не были проколоты. Не имела ни колец, ни браслетов -- с десяток разве что однообразных цепочек покоилось где-то на полке шкафа. Цепочки вечно путались, цеплялись друг за друга, дёргали волосы, и Женя их почти не надевала. Кольца тоже казались непривычными, мешали смыкать пальцы.
   Но сейчас, сегодня, после показанной Мариной красоты, Жене очень захотелось представить что-то подобное. Что-то волшебное.
   Свободное кольцо светло-жёлтого металла, охватывающее запястье. Узоры на неизвестном языке, а может, и не языке вовсе -- так, загадочные иероглифы, не имеющие смысла. Твёрдый браслет, приятно холодящий кожу. Создание неизвестной расы, древних прекрасных и мудрых существ.
   Придумать браслет оказалось совсем просто. Женя словно выловила образ из протекающего мимо ручья, зачерпнула ковшиком, посмотрела -- картинка ей понравилась. Мысленно надела металлический обруч на руку, вытянула кисть перед собой, залюбовалась игрой света на медовой поверхности. Украшение выглядело по-настоящему древним, просматривались оставленные временем выщербинки, в узор вплетались тёмно-жёлтые трещинки, чуть заметные охряные пятнышки.
   На Женю кто-то смотрел. На руку -- Аникина почувствовала неприятное, паучье прикосновение чужого взгляда. Передёрнулась, обернулась.
   На одном из трёх сидений, расположенных перпендикулярно Жениному месту и параллельно окну, устроился пожилой мужчина. Старик в тёмной одежде, с седым щетинистым ёршиком на голове, с недобрым взглядом. От носа шли брезгливые складки, огибали рот, спускались к подбородку.
   Женя невольно нахмурилась, дёрнула рукав, прикрывая браслет. Старик посмотрел на неё, окинул лицо коротким враждебным взором. В ответ Женя ударила -- практически непроизвольно. Мазнула шипящим хлыстом наотмашь, не глядя, чтобы отбить охоту елозить глазами. Старик застыл, на тощей шее нервно дёрнулся кадык.
   Женя отвернулась. Мысленно поставила перед собой и противным дедом высокую, до потолка, стеклянную стену -- не хотела чувствовать неприятный взгляд.
   И только тут спохватилась.
   Старик смотрел на браслет! Не на что иное -- явно на браслет.
   Женя обнажила запястье, впилась глазами в яркий -- словно металл имел свой собственный источник света -- холодный блеск. Узор вился по-прежнему, всё так же шли маленькие щербинки, почти невидимые пятнышки придавали глубину жёлтому сиянию.
   Браслет оказался настоящим.
   Женя попробовала его снять. Обруч легко скользнул по кисти, без проблем преодолел самое широкое место ладони, повис, захваченный в кольцо большого и указательного пальца. Женя покачала браслетом в воздухе, взвешивая тяжесть. Положила на ладонь. Провела по зазубринкам узора -- подушечки почти ничего не чувствовали, настолько неглубокими были линии.
   Сосредоточилась, пытаясь растворить металл, вернуть в небытие.
   Очертания браслета на глазах подёрнулись туманом, дрогнули, начали таять. Медленно, едва заметно, красиво. Будто волшебный фокус. Так исчезает утренняя дымка с появлением солнца. Мгновение, другое, удар сердца -- и Женина ладонь опустела.
   Аникина откинулась на спинку кресла. Улыбка приподнимала уголки губ.
   Творить вещи оказалось очень интересно.
   Завтра надо будет повторить попытку. Узнать, насколько сложно становятся реальными иные представления. Полосы светлого дыма, создававшие костюм Вейлира -- быть может, что-то подобное выйдет и у Жени?
   Она обязательно попробует.
  
   Часы мерно отстукивали время. В гостиной стояла тишина; если прислушаться, можно было уловить из-за неплотно прикрытой двери отголоски Костиных бесед с самим собой. Женя перевернулась на диване, вздохнула. Отложила книгу.
   Буквы давно перестали складываться в слова, Женя читала уже не первый час. Поначалу не могла оторваться от приключений героев, потом же глаза стали подолгу задерживаться на одной строчке, цепляться за отдельные значки.
   Женя проголодалась.
   Потолок то уплывал вверх, то снова опускался, грозя придавить. Казалось, вытянешь руку -- и сможешь дотронуться. Женю качало, как на волнах, но движение это было не успокаивающим, убаюкивающим, а напротив, будоражило. В соседней комнате она чувствовала Костю.
   Источник энергии, жизнь. Еда.
   -- Он мой брат. Он мой родной брат, -- прошептала Женя, словно убеждала сама себя. Не помогало. -- Он ребёнок.
   Не помогало ничего.
   -- Немножечко. Совсем немножечко.
   Женя забыла, с которой из своих половинок ей следует бороться. Что допускать нельзя, что можно, где истина, и почему, какие желания правильны.
   Женя хотела есть.
   -- О-ох, -- она попробовала застонать, как будто звук голоса должен был спугнуть всех призраков и даровать свободу. -- У-у-ужас-сно. Не хочу-у.
   Аникина вдруг поняла, что стоит. Что схватилась за ручку двери и внимательно, судорожно прислушивается к квартире. К голоску брата.
   -- Ох, да нельзя же!
   Нельзя. Женя сжала губы в суровую прямую линию. Нельзя значит нельзя. Сейчас Женя пойдёт на кухню и поест картошки. Или сделает блинов. Или, в конце концов, зажарит яичницу. Что угодно, лишь бы заглушить чувство голода. Женя хочет есть, и она поест. Обычную, нормальную еду.
   Дверь в Костину комнату Женя миновала, не заглядывая. Добралась до кухни; стараясь держать себя в руках и не думать о постороннем, хлопнула деревянной створкой сильнее необходимого. Чтобы отвлечься, отчаянно воображала два круглых белых яйца, вертела их в сознании. Варёные яйца -- как прекрасно.
   Пока нагревалась вода, Женя вытащила булку. Повертела в пальцах, достала из холодильника желтоватое твёрдое масло. Кое-как нарезала ломкие кусочки, уложила на булку. Шлёпнула сверху тонкую пластинку колбасы. Попробовала откусить.
   Рвотный позыв сотряс тело ещё раньше, чем Женя успела поднести импровизированный бутерброд к губам. Хватило одного запаха.
   Женя безнадёжно положила булку назад. Дело обстояло хуже, чем она думала.
   -- Костя! Хочешь бутик? -- крикнула привычно. И осеклась, понимая, что произойдёт, если мальчик сейчас прибежит. Она же его... она...
   Чёрными проводами взметнулись щупальца, серая шипящая тьма хлынула в рассудок.
   Будь что будет.
   Женя больше не в состоянии терпеть.
   -- Костя! -- голос прозвучал странно глухо, но раскатился по всей квартире. Повелительно, приказующе. -- Костя!
   Ладони потянулись сжать горло, стиснуть, чтобы не пропустить больше ни звука.
   Как она посмела? Как смогла позвать?!
   Упрёки опоздали. Женя повернулась, уставилась на дверь.
   Ручка несмело дрогнула, повернулась вниз. Створка пошла назад, раскрываясь.
   -- Ты звала? -- голова Кости просунулась в щель.
   -- Звала, -- грудным, не своим голосом ответила Женя.
   Хлыст кинулся вперёд, присасываясь к мальчику.
   Женя усмехнулась, чувствуя, как дрожит связавшая их нить. Костя ещё ничего не боялся, ни о чём не подозревал. Этого мало, сестре требовались более сильные эмоции.
   Женя взметнулась в воздух. Рывком приблизилась к брату. Снова усмехнулась, впитывая его удивление, его испуг.
   -- Как ты это делаешь? -- любопытство победило, Костя уставился на старшую сестру.
   -- Научить? -- она приподнялась, зависла над головой мальчика, изогнулась. Волосы рассыпались, домашние тапки свалились с ног. Костя сжался в комочек.
   -- Слезь, -- попросил брат. -- А то мне страшно.
   -- Страшно? -- Женя приблизила лицо к глазам мальчика. -- Страшно, говоришь? Это же чудесно.
   Костя и в самом деле испугался. Женя на миг увидела собственное лицо его глазами: огромные зрачки, сумасшедший больной взгляд, кривая ухмылка, -- застывшее в воздухе чудовище.
   -- Перестань! -- крикнул брат. -- А то я буду плакать!
   Хлысты завибрировали, прогоняя сквозь себя Костины возбуждение, страх, желание спрятаться, не смотреть.
   -- Плачь, -- засмеялась Женя. Коснулась другим хлыстом Костиного разума, подправляя своё изображение в его сознании: нарисовала себе рот, полный острых клыков, представила огромные изогнутые когти на кончиках пальцев, подкрасила алым радужки.
   -- Хватит пугать! -- мальчик всё-таки зажмурился. Хотел отступить, убежать, но Женя не отпустила. Держала на месте, наслаждаясь растущим ужасом.
   -- Ма-ама! -- Костя расплакался. Обиженно, гневно, как умеют только дети. С осознанием своей полной правоты. Ревел, тёр кулаками покрасневшие веки, стоял и орал. Хлысты зашипели, напитываясь энергией, набухли, задрожали сильнее. Плач брата всё не стихал.
   Подержав ещё немного, Женя отвела чёрные провода.
   Насытилась.
   -- Ну всё уже, всё, всё, всё, -- пробормотала она равнодушно. Опустилась на пол, выпрямилась. Волосы упали на плечи.
   Костя взвыл с новыми силами.
   -- Хватит, -- безразлично сказала сестра. Опять обвила шею мальчишки чёрным проводом, отнимая возможность реветь и бояться.
   Плач прекратился. Костя замер -- только остаточные слёзы продолжали катиться по его лицу. Стеклянный, бессмысленный взгляд -- и эти слёзы. Женя передёрнулась.
   -- Иди играй, -- велела она.
   Костя послушно вернулся в детскую. Долго смотреть брату вслед Женя не стала. Мальчишка уже не представлял для неё интереса.
   Аникина подбежала -- подлетела -- к окну. Раскрыла, застыла на холодном, вымораживающем внутренности осеннем ветру. Седьмой этаж -- ветер здесь всегда силён.
   Медленно Женя поднялась на уровень подоконника, пальцами ног дотронулась до белого пластика. Вытянула руки -- лёгкий страх пробирал тело. Летать невысоко от земли было привычно. А смотреть отсюда, как внизу, в неизмеримой дали, быстрой тараканьей походкой пересекают двор люди, оказалось страшно.
   Женя несмело занесла ногу над пропастью. Дрожь прокатилась по телу. Нет, не так. Так, сразу -- уж слишком боязно. Аникина поднялась выше, не отрывая рук от рамы. Казалось, стоит перестать чувствовать под пальцами незыблемость стены, как умение летать тут же Аникину оставит.
   Женя зажмурилась.
   Двигаясь медленно, по сантиметру, поплыла вперёд. Ветер играл волосами. Женя касалась пальцами рамы, и касание это придавало уверенность. Девушка застыла, когда не смогла больше тянуть руки, когда запротестовали неудобно заломленные назад суставы.
   Открыла глаза.
   Она висела в бездне. Далеко внизу покачивались верхушки деревьев. Ходили мелкие, игрушечные люди. Никто не интересовался Женей, никто её не видел.
   Она усмехнулась. Потом закинула голову и рассмеялась. Во весь голос, всем существом.
   Женя хохотала так, как не приходилось, пожалуй, никогда в жизни. Давно уже отцепила обе руки, схватилась на плечи, поджала ноги, да так и повисла. Смех сотрясал тело, разливался потоками, но Женя всё не могла успокоиться.
   Она летала посреди бела дня во дворе, окружённом несколькими девятиэтажками, а её никто не замечал.
   Женя смеялась. Долго, громко, непрерывно, пока наконец смех не начал иссякать, а вместе с ним не иссякла и лёгкая эйфория, освобождая от необходимости торчать в небе.
   Аникина вернулась в квартиру, опустилась на пол. Вышла из кухни, длинными полупрыжками-полуперелётами направилась в свою комнату. В разуме билась одна задумка. Претворить её в жизнь Женя хотела ещё вчера.
   Раскрыв створки шкафа, Женя вытянулась перед зеркалом. Придирчиво оглядела свою фигуру, приблизила лицо, оглядела и его тоже, потом встала снова по стойке смирно.
   Всё-таки она и правда была серенькой, в толпе не заметишь. Не то что яркая от природы Маринка или то и дело меняющая цвет волос Катя Ерофеева, любительница чёрной туши и карандаша для подводки век. И до длинных светлых волн отличницы Соломатиной Жене было далеко, и уж точно не стоило упоминать красавицу Веру Корнелюк.
   Ну и, в конце концов, ладно.
   Не всем же быть яркими бабочками.
   Женя стянула футболку. Помедлила, глядя в глаза отражения. Расстегнула лифчик. Стащила домашние штаны -- синие "треники". Вышла из тапок, сняла носки, ступила на пол босыми ногами. Снова помедлила, перед тем как снять трусики. Решительно потянула ткань вниз.
   Теперь в зеркале отражалась Женина сестра-близнец. С настороженным взглядом, рассыпавшимися по плечам тёмными волосами. Абсолютно и совершенно нагая.
   Женя отвела глаза. Торчать перед зеркалом в чём мать родила вдруг показалось ей ужасно глупым.
   Что же теперь...
   Как это было?
   Женя снова зажмурилась -- простое действие помогало сосредоточиться. Попыталась вспомнить, как именно вёл себя Вейлир.
   Поднимался туман. Взвивался лентами. Охватывал тело. И приобретал цвета, стягиваясь в костюм. Творил одежду.
   Туман...
   Вызывать в сознании нечто, о чём не имеешь никакого представления, оказалось нелегко. Поначалу вокруг Жени шевелились только чёрные хлысты, шумели, будто требовали добычи. Каждое их движение вызывало голодные позывы. Наконец Жене удалось добиться слабых волн иного рода -- прикосновения их напоминали поглаживания пушистых вербных серёжек.
   Одежда. Цвет. Придать цвет туману.
   Пусть будет чёрный. Ночной чёрный, беспросветный чёрный, совершенство полного отсутствия цвета. Плетёнка чёрных поясков по рукам, неровные лохмотья юбки. Шнуры, беспорядочная шнуровка на груди, вставки кружев на плечах, на животе.
   Живописная невозможность, в подобном костюме не появиться на улице. Пусть будет так.
   Обувь не нужна. Вейлир обходится без обуви.
   Почти дрожа от нетерпения, Женя открыла глаза. Уставилась в зеркало.
   Получилось.
   С первого раза -- получилось.
   Женя неуверенно рассмеялась. Платье вышло таким, о котором она всю жизнь мечтала. Мама никогда не купила бы ей что-то подобное. Мрачная ткань, обрывки вместо приличного наряда. Под кружевами проглядывала кожа -- Аникина словно услышала материнское: "Женя, ну это же непристойно".
   Поначалу тихий смех разнёсся на всю комнату.
   Материнское мнение? Теперь Жене нет до него дела.
   Свою одежду она может делать сама. Одним только воображением.
   Ещё один шаг пройден. Ещё одна ступенька преодолена.
   Ступенька к Вейлиру.
   Путь к свободе.
  

*7*

  
   Женя пришла в школу, чтобы поесть. Ни математика, ни география, ни прочие бессмысленные уроки её не беспокоили, у Жени была чёткая, ясная цель. Найти кого-нибудь, чью энергию без проблем можно позаимствовать.
   Катя так и не вернулась на соседнее место -- и хорошо, иначе Женя могла бы не удержаться и окончательно разрушить отношения.
   Трогать Соломатину -- хоть и очень щедро отдающую эмоции -- Жене тоже не хотелось, пробивалась глупая неуместная жалость.
   На ком остановить выбор?
   Нынешнее состояние и необходимость питаться чужой энергией Жене не нравились. Было неприятно выжимать из людей эмоции, стегать хлыстами, выдумывать злые, колкие слова. Было неприятно. Но другого выхода Женя не знала.
   Когда голод доходил до предела, рассудок переставал подчиняться. Чёрные щупальца, провода оживали, жадно извивались, ища добычу. В такие моменты Жене становилось всё равно, кто окажется рядом, кто станет источником пищи.
   Аникина подсчитала: после ухода Вейлира так или иначе она задела Катю Ерофееву, Соломатину, компанию у качелей, Костю. Много, очень много. Но Женя догадывалась: это не всё, желание питаться чужими эмоциями так просто не пройдёт. Необходимы будут новые жертвы, новые источники.
   Хотелось отыскать их, прежде чем голод станет невыносимым. Прежде чем пострадает первый встречный.
   Женя долгим, прилипающим к лицам взглядом ещё раз обвела фигуры одноклассников. Задержалась на Бастике -- в его оболочке проскальзывали тёмно-радужные пятна. Бастика что-то тревожило.
   Интересно, что именно? Женя с любопытством уставилась на соученика. Осторожно пустила чёрную разведывательную змейку, прикоснулась кончиком к виску Андрея. На краткий миг по лицу одноклассника прокатилось раздражение, затем нахмуренные брови разгладились.
   "Позвать Луню", -- шепнула Жене послушная змейка.
   "Сегодня вечером. Устроить сегодня вечером". Неприятные эмоции, изображение Столяра. "Козёл Столяров. Хрена ли лезет не в своё дело". Лёгкий страх. "Не справиться в одиночку". Нежелание рисковать. Изнурительное, упорное, непреходящее: "У меня хорошая память. Пусть убедится".
   Женя прикрыла ладонью расплывшиеся в улыбке губы.
   Какой забавный парень этот Бастик!
   "Где", послала Аникина вопрос через змею.
   Ответ пришёл сразу же, образом, вспыхнувшим в сознании Бастика: тёмный ночной двор, скамейка у железных турников. Вызвать Луненкова, договориться. Может, найти ещё кого -- чем больше народу, тем лучше.
   Ну что ж, отлично. Женя снова улыбнулась. Чем больше народу, тем лучше?
   Превосходно.
   Женя составит им компанию. К вечеру аппетит разгуляется -- одного Бастика может и не хватить. Одноклассник прав, поистине прав, он и сам не подозревает насколько.
   Чем больше народу, тем лучше. Подожди, Андрюша.
  
   Женя не задержалась в школе надолго. После того как она наметила жертву, оставаться на уроках не имело смысла, и с лёгкой душой Аникина отправилась домой.
   Время до вечера пролетело незаметно: Женя словно впала в спячку наяву, лежала на кровати лицом вверх, с раскрытыми глазами, а перед внутренним взором танцевали картины иного мира. Женя летала над равнинами, наблюдала, как внизу ветер колышет сухую серо-жёлтую траву, перелетала над мелкой полупрозрачной речкой с илистым коричневым дном. Видела на лугу мужчину с огромным рыжим псом -- ни человек, ни пёс не обратили на Аникину внимания.
   Очнулась она к семи часам. Приподнялась на кровати, глянула за окно -- уже стемнело. Слышался голос телевизора -- значит, родители вернулись. По квартире расплывались запахи еды. Женя поморщилась.
   Не зажигая света, в полумраке, подошла к шкафу, посмотрела в зеркало на внутренней стороне дверцы. Быстро разделась. Вызвала туман, окуталась чёрными лентами. Легла на кожу ткань придуманного платья, юбка мягко упала на бёдра.
   Женя внимательно изучила своё отражение. Кивнула одобрительно -- от наряда и впрямь веяло чем-то неземным, непривычным. Как она и хотела.
   Окно впустило холод, ветер закружился серебряными звёздами. Женя прикрыла глаза, отдаваясь леденящим прикосновениям. Ей предстоит полёт. Её первый настоящий, самостоятельный полёт. Путь по ночному городу, в объятиях осеннего ветра.
   Скорее. Лететь.
   -- Женя, ужинать! -- в её мысли ворвался голос матери.
   Женя с трудом подавила желание насмешливо расхохотаться. Мама! Требует немедленно сесть за стол. Не смешно ли? Дочь собирается вылетать из окна собственной комнаты, идёт наслаждаться чужой энергией -- и крик вдогонку: "Женя, ужинать!".
   -- Я иду ужинать, мама, -- ответила Женя сама себе. -- Лечу.
   -- Женя-а!
   Дочь вздохнула. Если сейчас улететь, мама неизбежно устроит скандал. Чего доброго, увидит пальто на вешалке, а осенние сапоги -- в углу прихожей, заметит распахнутое настежь окно и начнёт сходить с ума. Вообразит расплющенный труп дочери внизу на земле, станет судорожно вглядываться в асфальт.
   -- Костя, позови Женю, -- донеслось со стороны кухни.
   И сразу же голосок брата:
   -- Не позову!
   -- Костя!
   -- Не пойду! Иди сама!
   Женя грустно усмехнулась. Брат не хотел лишний раз к ней приближаться. И правильно, и верно, Костя словно чувствовал, когда сестру одолевал голод.
   По коридору зашуршали шаги. Мама!
   Женя испуганно оглянулась. Посмотрела на раскрытое окно, на себя, на оставленный нараспашку шкаф. Ой, что делать?!
   Поздно.
   -- Женя, ужин готов! -- мать застыла на пороге. Подозрительно осмотрела дочь. -- Что это ты на себя напялила?
   -- Эт-то я т-так, -- неопределённо ответила Женя.
   Делать нечего.
   -- Зачем окно открыла? Простудиться хоче...
   Опутавшие мать хлысты отняли возможность говорить. И возможность, и желание.
   Женя легонько коснулась её разума. Велела забыть об увиденном, вообще вычеркнуть дочь из сознания. Ненадолго, до завтрашнего утра. Пусть занимается отцом, Костей, пусть смотрит телевизор, читает книги.
   Отвела щупальца.
   Мать постояла некоторое время, не двигаясь. Потом повернулась; не удостаивая дочь взглядом, зашагала прочь, исчезла в коридоре.
   Аникина пожала плечами, словно отвечая своей другой половинке.
   Жестоко? А что такое жестокость?
   Маме не придётся беспокоиться. Заставить забыть о существовании дочери -- единственное, что сейчас было Жене доступно. Лучше не помнить и не знать, чем оказаться лицом к лицу с невозможным. Чем сойти с ума, пытаясь поверить в невероятное.
   Пусть. Иначе никак.
  
   Доска подоконника мягко отпустила, ласково подтолкнула на прощание: "Лети". Ветер встретил радостным хохотом, закружился вокруг, задувая в уши. Женя тоже рассмеялась, прикрыла уши ладонями, а потом, захваченная безумным ветром, раскинула руки, сделала молниеносный бессмысленный пируэт в воздухе. От кружения растрепались волосы, лохмотья юбки, словно подыгрывая, весело захлопали по ногам.
   За тонким слоем облаков в ночном небе висел месяц. Подсвеченные им облака превращались в желтоватую дымку, дымку тут же уносил ветер, и оттого казалось, месяц -- центр мира, а земля крутится вокруг него. Внизу, в тёмном дворе, шумели деревья.
   Женя не отлетала далеко от стены дома, хоть и опасалась быть замеченной. Но наглости парить над серединой двора, пусть и безлюдного, пусть и еле видимого в тусклом фонарном свете, у Жени не хватило.
   Аникина двигалась медленно, заглядывала в щели зашторенных окон. Занятие это оказалось неожиданно интересным: окна, предназначенные изначально для наблюдения за происходящим снаружи, сейчас стали проводником в мир чужих семей, оказались использованы против владельцев.
   Женя преодолела с десяток освещённых прямоугольников: видела кухни с ужинающими людьми, видела гостиные с мерцающими экранами телевизоров, где-то были гости, кто-то праздновал рождение -- стол украшал небольшой торт. Пролетая мимо одного из окон, Женя встретилась взглядом с кошкой -- испугались обе.
   Потом дом кончился, стена изломилась, за поворотом превратившись в глухую. Женя чуть отлетела, продолжила путь на небольшом от неё расстоянии. Сменивший направление ветер ударил в лицо. Женя немного испугалась, что ветер её сдует, унесёт за собой, но, против ожидания, встречные порывы не влияли на продвижение.
   Пейзаж внизу сменился оживлённой улицей -- туда-сюда сновали автомобили, двумя яркими цепочками дорогу окаймляли фонари. Женя зависла, вспоминая, где именно жил Бастик. Не вспомнила, но не огорчилась, снова тронулась в путь -- стоило задуматься, как направление словно высветилось внутри маленькой стрелочкой: "Туда, вперёд".
   Попробовала увеличить скорость -- удалось без проблем, ветер засвистел в ушах. Быстро-быстро замелькали внизу фонари, а низкое облачное небо оставалось неизменным.
   Забавно, подумала Женя. Внизу ездят автомобили, над Женей пролетают птицы, а на самом верху величественно плывут облака. Существует несколько воздушных слоёв и миллионы путей - выбирай, какой хочешь. Устроить бы на земле такое движение, тогда исчезли бы автомобильные пробки и прекратились аварии.
   Хотя люди всё равно найдут, чем испортить жизнь.
   Женя нахмурилась и одновременно своей мысли улыбнулась. Какое ей дело до обычного транспорта? Теперь Жене открыто умение летать -- а остальные несчастливцы могут довольствоваться тем, что имеют.
  
   Шестое чувство -- или нечто, его заменяющее, -- привело Женю на нужное место в нужное время. Она закружилась в тёмном небе, вглядываясь в две фигуры у одной из скамеек. Опознать их с воздуха оказалось трудно, но Женя была уверена: Бастик и Петренко.
   Петренко. Значит, Бастик нашёл ещё одного союзника.
   Что ж, отлично. Трое -- в самый раз.
   Женя согнула ноги, будто собиралась в воздухе присесть на колени. Попыталась устроиться прилично -- сказались вбитые в память привычки: чтобы юбка не задиралась, чтобы выглядело подобающе, по-женски. Оправив платье, наконец успокоилась, опустила вниз хлысты, прислушиваясь к беседе.
   Ни Бастик, ни Петрушка парящую на высоте третьего этажа одноклассницу не замечали.
   -- А когда? -- разболтанно вытягивая гласные, спросил Петренко.
   -- Ну не сегодня, -- вдумчиво ответил Бастик. -- Сегодня он уже дома сидит. Может, завтра.
   -- Слышь, так он, чё... А завтра, чё, гулять будет? Нам, чё, его караулить надо?
   -- Гм. Ну можно и сегодня, конечно. Прямо взять и заявиться. Вытащить на лестничную клетку.
   -- О! -- обрадовался Петрушка. -- А чё, давай!
   -- Луню надо будет вперёд пустить. Он у нас большой, крепкий, -- Бастик захихикал.
   Хихиканье его перекрыл хохот Петренко. Женя поморщилась.
   Идиоты оба. Дождутся.
   Эти два героя собираются сегодня навестить Столяра? Пускай карманы держат шире: ничего им не обломится. Уж кого-кого, а своего с дошкольных времён друга Женя защитить сумеет.
   -- А где Луня-та?
   -- Да щас придёт.
   Луненкова Женя почувствовала раньше, чем о его приходе поняли заговорщики. Большая тень вывернула из узкого проулка, соединяющего двор Бастика с соседним, чуть помедлила, неуверенно шагнула к скамейкам.
   В оболочке Луненкова Женя с удивлением обнаружила неожиданную эмоцию: то ли слабое, тусклое раздражение, то ли направленное в неясную сторону нежелание, смутный протест.
   Луненков остановился неподалёку от друзей -- руки в карманах, голову в плечи, угрюмость во всей фигуре.
   -- Луня! -- первым его заметил Бастик.
   -- Блин, ты чё подкрадываешься? -- испугался Петрушка, оборачиваясь.
   Массивный двоечник ничего не ответил.
   -- Ну чего, -- начал Бастик, оглядывая соратников. -- Все в сборе? Идём прям щас?
   -- Идём!
   -- Луня, готов?
   Женя вцепилась зубами в нижнюю губу. Пора! И ринулась было вниз, когда услышала негромко произнесённое Луненково:
   -- Не хочу.
   При торможении Женю закинуло назад, юбка бессовестно вскинулась. Аникина зависла вверх тормашками, очумело перевернулась, заторопилась привести туалет в порядок.
   Внизу сообщение Луненкова тоже наделало переполоху.
   -- Чё?!
   -- То есть как это не хочешь? Чего не хочешь?
   -- Не хочу, -- смурно повторил Луня.
   -- Лунь, ты чего, -- ласково уговаривая упрямца, начал Бастик. -- Ну мы же всё решили. Это ж просто развлечение, шутка. Посмеёмся.
   Огромный Луненков стоял перед миниатюрным Бастиком навытяжку и молчал. По оболочке двоечника пробегали неприятные фиолетовые молнии. Луненков нервничал.
   Не отдавая себе отчёта, Женя облизнулась. Не утерпев, потянулась хлыстом к крупному соученику. Мгновенно, как пылесос на полной мощности всасывает комки пыли, всосала молнии.
   Одноклассник успокоился. И, кажется, растерялся -- от резкой смены собственного настроения.
   Бастик словно заметил. Улыбнулся:
   -- Пойдём?
   Медленно, будто телом его управляла некая внешняя сила, Луненков кивнул.
   Ну ладно.
   Женя резко выдохнула.
   Повеселились, и хватит.
   Спускаемся.
   Она нацелилась в самую серединку троицы, ловко приземлилась, не обращая внимания на взметнувшуюся опять юбку -- не до приличий. Земля больно ударила по ступням -- Женя развила слишком большую скорость, но удалось не пошатнуться. Женя выпрямилась, вздёрнула подбородок. Разворачиваясь, поочерёдно заглянула в глаза каждому, жадно впитывая эмоции.
   Луненков, высокий, почти как Вейлир, а то и выше, и уж точно крупнее -- оторопел, замер, удивлённо раскрывая рот. Крика не вырвалось -- Женя спеленала хлыстами шею одноклассника, не разбираясь, хочет он завопить или нет.
   Петренко среагировал быстро, похоже, на одних рефлексах. Метнулся назад, споткнулся, упал, хотел было уползти, но чёрные провода настигли и его.
   Последними Женя встретила глаза Бастика. Он стоял молча, смотрел снизу вверх и чуть ли не задыхался от эмоций. Смертельное, стальными обручами охватившее сердце изумление, к нему неверие, сомнение в собственной нормальности, сладкий запах ужаса.
   Женя нежно улыбнулась.
   Вот где урожай.
   Коснулась кончиком хлыста щеки маленького соученика, пустила ещё два, заставила обвить запястья, шею. Бастик закрыл глаза. Биение его сердца отдавалось в Жениных ушах: стук безумной, невозможной быстроты. Даже у зажатых в пальцах мышей не так часто бьётся сердце.
   Оставив двоих других, Женя подошла к Бастику вплотную. Его ужас притягивал, истерическое нежелание верить своим глазам сводило с ума, заставляло чуть ли не подвывать от охоты немедленно утолить голод. Эмоции бурлили, переполняли соученика, перехлёстывали через край, выливаясь пышным пенным водопадом. Оставалось лишь подставить ладони и пить, пить драгоценную жидкость чужого страха.
   -- Андрейка, -- тихо и весело сказала Женя. -- Скажи "здравствуй".
   -- З-з, -- дёрнулся Бастик. Глаза его вылезали из орбит -- в буквальном смысле. Он словно пытался разглядеть свою собственную шею и дико мотал головой, как бешеный жеребец.
   -- Здрав-ствуй, -- чётко произнесла Женя. -- Ну-ка, ещё разок.
   -- Здра. Здра-стуй.
   В воздухе разлился резкий неприятный запах.
   -- Фу-у, как омерзительно, -- Женя сморщилась. Поспешила убрать лишний страх, опасаясь, как бы Бастиковы сфинктеры не расслабились вконец.
   Хлысты зашипели, перегоняя энергию. Женя взяла эмоции и от Луненкова, и от Петренко -- не упускать же возможности.
   Глаза Бастика обессмыслились. Петренко сзади охнул. Женя кожей почувствовала его мысли, почти увидела, как лицо длинного тощего соученика расплывается в идиотской улыбке. Стоило уничтожить страх, как ожили иные ощущения. Взгляд сидевшего на земле одноклассника ощупывал Женины ноги.
   -- Люди, зла не хватает, -- бросила Аникина презрительно. -- Избавишь вас от ужаса, так всё норовите себя пощекотать. Хочется приятных ощущений, да? -- крикнула она, оборачиваясь к Петрушке.
   Увидела масленые, похабные глаза, противную ухмылочку. Слов её Петренко не воспринимал. Он вообще не ощущал её человеком, видел лишь легко одетую девчоночку.
   Вот тебе и отсутствие страха.
   С размаху Женя хлестнула соученика по щеке. Усилила хватку чёрных проводов, сжала горло, прошипела сквозь стиснутые зубы:
   -- Столярова любить, уважать, замечать достоинства. Считать хорошим человеком.
   Пора заканчивать с этим. Пора возвращаться.
   Женя подобрала щупальца. Бастик попятился, упал на скамейку, не сводя с одноклассницы застывшего взгляда. Луненков остался стоять, как был -- мощная, крепкая гора мускул, не скажешь, что ему семнадцать лет. Разум у двоечника тоже оказался на удивление крепким, во взгляде Луненкова не было ни малейшей примеси безумия. А вот Петренко весь ушёл в эротические фантазии. Гадко.
   -- Ну, пока! -- легко сказала Женя. Взмахнула руками -- без практического смысла, жест для себя, свечкой взмыла в небо.
   Домой, скорее домой. Встать коленками на подоконник, упасть в тёплый воздух родной комнаты, зажмуриться от ласковой усталости.
   Домой -- покуда у Жени ещё есть дом.
  
   Окно Женя узнала сразу же, безошибочно выделив среди десятка одинаковых прямоугольников. Подлетела; привычно, будто делала так каждый день, присела на подоконник, соскользнула в комнату.
   Ошеломилась, не успев поднять глаза. Поняла тут же, не взглядом, не рассудком -- телом.
   Он здесь. Пришёл.
   Вейлир.
   Женя метнулась навстречу, обняла, спрятала лицо на груди.
   -- Вейлир, -- от одного лишь звучания его имени становилось легче.
   Почувствовала руки на плечах, по телу волной раскатилось тепло. Покой, радость. Тихое, мелочное счастье.
   -- Вейлир, -- и ещё раз, и ещё, и ещё. -- Я так... так хотела тебя увидеть.
   Только с приходом светловолосого Женя поняла, как сильно ей не хватало его присутствия. Только с ощущением его тепла, его дыхания, прикосновений узнала, сколько энергии от него получала.
   Женя больше не была голодна -- наелась, на дни вперёд напиталась, но потянулась к Вейлиру всё равно. Энергия эмоций вовсе не плоха, но без Вейлировой Женя не может, уже совсем, никак не может.
  

***

  
   -- Как замечательно, что ты вернулся, -- Аста всмотрелась в каре-зелёные глаза.
   -- Я уйду опять.
   -- Ну вот почему ты сразу всё портишь? -- она наморщила нос. Быстро приблизила губы к лицу Вейлира, поцеловала -- жест собственницы, способ прямо заявить: "Моё". Поцелуй, продиктованный не сексуальным желанием -- всего лишь намерением получить ей принадлежащее.
   Вейлир будто прочитал подоплёку движения -- усмехнулся.
   -- Куда ты всё время уходишь?
   Он не ответил, продолжал улыбаться.
   Аста попробовала спросить по-другому:
   -- Почему ты уходишь?
   -- Ты уже можешь без меня обходиться.
   -- Не могу, -- она оперлась на локоть; чтобы придать словам вес, замотала головой. -- Ничуть не могу, ни капли.
   Вейлир протянул руку, коснулся волос. Задумчиво провёл по голове Асты. Рассеянно, будто гладил попавшегося под ладонь щенка.
   -- Я не хочу, чтобы ты уходил, -- Аста надула губы, отлично зная, что подобное не окажет на него действия.
   И правда -- Вейлир молчал. Замолчала и Аста. От прикосновений его ладони хотелось мурлыкать, но Аста удерживалась, не желая выглядеть глупо.
   -- Я вынужден уйти, -- проронил светловолосый наконец.
   -- Куда?
   Он молчал.
   -- Почему ты ничего мне не говоришь?
   И опять молчание.
   -- Вейлир... -- от обиды подкатили слёзы.
   Совершенно неожиданно он поднялся, заставив Асту огорчённо смаргивать солёную жидкость.
   Неужели сейчас уйдёт?
   -- Не уходи!
   Вейлир обернулся. Посмотрел внимательно. Каре-зелёные глаза, черты лица расплывались за завесой набегающих слёз. Аста закусила губу, проклиная себя за глупость и приказывая остановиться.
   -- Не плачь. Иди сюда.
   Шмыгая носом, она уцепилась за протянутую руку. Вылезла из постели, оглянулась смущённо -- хотелось закутаться в одеяло.
   -- Я тревожился, -- сказал Вейлир, ставя Асту перед собой. -- Но с тобой всё в порядке. Это хорошо.
   Знакомые ленты серого тумана окутали тело светловолосого, превращаясь в одежду.
   -- Я тоже... -- остаточные слёзы заставили Асту опять шмыгнуть носом. -- Я тоже так научилась.
   -- Научилась? -- Вейлир приподнял брови.
   -- Да, -- она упрямо кивнула. Сосредоточилась, вызывая туман. По привычке зажмурилась.
   Ткань легла на тело.
   -- Вот, -- Аста развела в стороны руки, будто красуясь.
   -- Молодец, -- похвала была бы ещё слаще, не кажись Вейлир чуть изумлённым.
   -- А ещё могу сама летать.
   -- Я видел.
   -- Ещё могу выпускать чёрные хлыстики.
   -- Чёрные хлыстики?
   -- Да, вроде щупалец, -- как назло, именно сейчас чёрные провода, обычно в изобилии копошившиеся рядом, никак не желали пробуждаться. Сытые, довольные, они опали и заснули, наслаждаясь покоем. -- Ох, сейчас не получается.
   -- Тогда не надо, -- согласился Вейлир.
   Аста лихорадочно перебирала другие достижения -- очень хотелось показать Вейлиру свою самостоятельность. Ведь неизвестно, когда он вернётся, неизвестно, когда получится вновь его увидеть.
   -- Ещё я пробовала украшения творить, -- вспоминались лишь мелочи.
   -- Молодец.
   -- Там был старик, он смотрел, как будто видел. Значит, все люди видят?
   -- Какой старик?
   -- Я сидела в автобусе, сделала браслет. Смотрела на него, а потом почувствовала чужой взгляд. Там через проход сидел старик, он смотрел на браслет, как будто видел.
   -- Это нормально.
   -- Люди могут такое видеть?
   -- Нет, -- Вейлир подошёл к окну, сел на подоконник, будто готовился улететь. -- Редкие из них могут лишь чувствовать нас -- не видеть. Но можно показать, пользуясь своими силами. Как и одежду.
   Аста двинулась за светловолосым, остановилась рядом. Взяла за руку -- казалось, стоит отпустить, и Вейлир растворится в воздухе.
   Хотя он и так может раствориться в воздухе.
   -- Значит, тот старик был какой-то особенный?
   Вейлир пожал плечами:
   -- Любой увидит. Если ты хочешь показать.
   -- Но я не хотела показывать. Я вообще об этом не думала.
   -- Сейчас ты показываешь. Ты принадлежишь этому миру. Сейчас тебе легче показывать.
   Невольно сжалось горло.
   -- Сейчас?
   Вейлир кивнул.
   -- Значит, -- взвешивая слова, произнесла Аста, -- потом станет трудно?
   Взгляд светловолосого показался острым, как хорошо заточенный нож.
   -- Ну говори же.
   -- Тебя огорчает эта мысль?
   -- Как ты осторожно выражаешься, -- неожиданно для себя усмехнулась Аста. -- Нет.
   Не огорчает. К прежней жизни уже не вернуться. Аста уже не в силах забыть полёт, лишиться прикосновений ветра, Аста уже не сможет вновь стать обычной старшеклассницей и весело обсуждать с подругами последние школьные новости. Пути назад больше не существует.
   Поэтому Аста пойдёт вперёд без сожалений.
   Действовать бывает очень легко, когда иного выхода нет, когда решение словно принято кем-то другим. За Асту тоже решил кто-то другой, и сейчас ей остаётся лишь повиноваться. Сейчас -- пока она ещё не свободна.
   -- Я заберу тебя, -- Вейлир всмотрелся в её глаза, -- потом.
   -- Когда потом?
   -- Когда ты сможешь уйти.
   Глядя в лицо светловолосого, Аста понимала: спрашивать "куда" бесполезно.
   -- А сейчас?
   -- Сейчас ты пока ещё не можешь. Потерпи.
   -- Как? Что надо делать?
   -- Всё произойдёт само. Жди, -- на лице Вейлира не хватало ободряющей улыбки. Светловолосый говорил серьёзно, но Аста мечтала об улыбке. -- Я буду приходить к тебе.
   -- Когда ты придёшь снова? -- зачем ей эта улыбка? Чем поможет какая-то улыбка? Прогонит страх? Убьёт тревогу?
   -- Потом. Наверное, дней через пять или четыре, -- Вейлир не улыбался.
   Аста опустила глаза. Поняла.
   Продвигаясь по единственному оставленному ей пути, не оглядываясь назад, Аста всё же ужасно боится поворотов. Боится настолько, что любая похвала Вейлира -- взрослого, старшего -- принесёт спасительную уверенность. Потому и хочется -- одного лишь жеста, слабой усмешки, чтобы поверить в правильность своих действий.
   Темно, стены узкого лаза сжимаются, норовя обступить со всех сторон, перекрыть дыхание. Неясно, что впереди, но позади не ждёт уже ничего. Назад не вернуться, пусть даже Асте и хотелось бы; назад не вернуться, уютное незнание, существование в полной тьме не предназначены отныне для неё; назад не вернуться, иначе она умрёт, пусть тело и желает возвращения. Можно только ползти вперёд, хоть сердце и заходится стуком, хоть пугающая неизвестность и скрывает конец пути.
   Словно появление на свет.
   Новое рождение.
   Аста зря ищет помощи Вейлира. Никто не в состоянии помочь другому родиться, никто не проведёт за руку по тёмному лабиринту.
   Младенец -- Аста -- должна самостоятельно дойти до конца. Здесь нет докторов в белых халатах, нет акушерок, готовых принять ребёнка. Закричать, жалуясь на пережитое, можно лишь после рождения. Впрочем, и тогда в крике не будет смысла.
   Всё уже свершится.
  

*8*

  
   -- Серёжа? Это ты?
   -- Я. Лежи, ба, не вставай.
   -- А я ничего, я ничего, -- бабушка всё-таки поднялась, зашаркала ногами, выходя в коридор. -- У меня сегодня очень даже неплохое самочувствие.
   -- Ты, ба, всегда так говоришь, -- Сергей разулся, неодобрительно посмотрел на пожилую женщину.
   -- Очень даже, -- не уступала бабушка. -- Если завтра не покажет ухудшений, поеду к Женечке, на малыша посмотрю.
   -- Только сама не вздумай. Скажи отцу, пусть на машине отвезёт.
   Сергей прошёл на кухню, сполоснул руки, повернул рычажок газовой плитки. Бабушка последовала за внуком:
   -- Поешь обязательно супа из щавеля. И винегрет был в холодильнике, вчерашний, но ещё вкусный.
   -- Сядь, не мельтеши, -- Серёжка отодвинул старушку, сам достал требуемое.
   -- Ксюше тяжело сейчас, -- бабушка послушалась, опустилась на стул. -- Только ребёночек народился, а уж на работу рвётся. Я бы помогла, да не доверят же.
   Жена брата, Ксения, была прирождённой бизнес-вумен. Даже в роддоме не оставляла ноутбука и мобильного телефона, устраивала сделки, договаривалась с партнёрами, разруливала сложные ситуации. И сейчас, не исполнилось Серёжкиному племяннику и двух месяцев, засиживалась на деловых интернет-сайтах, одной рукой убаюкивая младенца, другой -- просчитывая возможную прибыль.
   -- Да не волнуйся ты, у них же нянечка, уход по науке, с ребёнка глаз не спускают.
   -- Лучше бы родная прабабка, чем чужие люди, -- бабушка негодующе поджала губы. -- Раз уж мать родная приглядеть не может. Всё нравы современные, женятся без оглядки, хорошенько не подумав.
   -- Не начинай...
   -- Я вовсе не упрекаю Женечку. Ксюша хорошая жена, верно, и матерью будет хорошей. Но внимания дому можно уделять и несколько поболее.
   -- Женечка, Женечка, -- рассеянно пробормотал Сергей.
   Как ни странно, имя брата навевало совсем другие ассоциации. Мысли, неизмеримо далёкие от полуторамесячного племянника, от деловой жизни братовой жены, от бабушкиной тревоги.
   Женька-Женя.
   Женька-синеглазка, принцесса-недотрога, не появлялась в школе уже вторую неделю.
   Венец истории с призраками: главная виновница исчезла, будто и не было никогда переполоху.
   Сергей устроился напротив бабушки, поглощал суп под неторопливый монолог и думал, думал совершенно о другом.
   Едва ли месяц прошёл, как завертелось всё, сливаясь в неразбериху, в сплошное мельтешенье жизненных пятен. С того звонка началось, со звонка, как Столяров услышал в трубке испуганный голос одноклассницы, но не придумал ничего, не понял, как утешить, не сообразил, что должен помочь.
   И до сих пор не знает, что делать.
   Женя рассказывала о видениях со смехом, не замечая испуга в собственных глазах. И никто из слушателей не замечал -- Столяров не мог поверить подобной слепоте. Даже Марина отмела все подозрения, посчитала страхи пустыми -- а ведь уж она-то должна была Женю знать. Буквально за неделю из весёлой насмешницы одноклассница превратилась в существо не от мира сего: нервное, раздражённое, болезненное, с заострившимися чертами лица. Жаль её было невыносимо.
   Остальные же, словно не видели Жениного состояния, всё норовили пройтись на тему призраков. Разбежались дурацкие слухи: о сумасшествии, о повязанности с нечистой силой, о наркотиках. Андрюха Бастик как с цепи сорвался, прикапываться начал, а потом стычка та... Результатом стали обещанный к концу четверти "неуд" по поведению, полчаса нотаций в кабинете завуча, враждебность в глазах одноклассника. Правда, хоть Сергей и думал, что ссора затянется надолго, уже через пару дней и Бастик, и Луненков, и почему-то Петренко преисполнились обескураживающего дружелюбия.
   А Женя -- пропала.
  
   -- Столяров... -- неделей назад на перемене к нему подошла Ерофеева. Глянула сверху вниз, но так неуверенно, что показалась заблудившейся первоклассницей. -- Ты не в курсе, что с Аникиной?
   Сергей знал, что Ерофеева с Женей рассорились. За несколько дней до исчезновения Аникина, казалось, находила извращённое удовольствие в пикировке с окружающими. Но всё же соседка по парте беспокоилась.
   Он мотнул головой.
   -- Со вторника её нет.
   -- Ты не звонила?
   -- Нет, -- Ерофеева замялась. -- Мы, ну... того... повздорили малость.
   -- Радоваться надо, Ерофеева, -- вмешался Андрюха. -- Аникина с нечистой силой водится, не фиг с ней корешиться.
   -- А ты вообще заткнись, блин, умник нашёлся! Может, она из-за тебя в школу не ходит!
   -- И хорошо, что не ходит. Молчала бы лучше, раз ни фига не знаешь.
   -- Ты, что ли, знаешь?!
   -- Побольше тебя.
   -- Ну что? Ну? Что?!
   -- Уймитесь оба, -- Столяров поднялся. Прошёл мимо готовыми к бою двумя, встал у окна.
   Смертельно хотелось закурить, хотя Сергей никогда не курил. Или напиться -- пусть и в этом опыта было немного. Ещё хотелось уткнуться лицом в стену и закрыть глаза.
   Почему всё так хреново? Почему, чуть стоит начаться чему-то поганому, как потом оно лишь накапливается, будто катящийся по склону снежный ком?
   Ерофеева была права -- Женя не появлялась со вторника, шёл четвёртый день. Соломатина, староста класса, каждое утро сообщала учителям, что Аникина болеет, -- но сухого "болеет" не хватало ни Столярову, ни Жениной подруге.
   И в то же время оба никак не решались на самую простую вещь: поднять телефонную трубку и набрать номер.
   Незаметно рядом вырос Луненков. Стоял, уставясь в окно, молчал.
   Сергей искоса взглянул на соученика. Не выдержал.
   -- Скажи, ты тоже считаешь Аникину сумасшедшей? -- задал вопрос, надеясь услышать отрицательный ответ -- разрастающиеся вокруг одноклассницы сплетни бередили душу своей непомерной абсурдностью.
   Вместо ответа молчаливый соученик одарил Столярова долгим взглядом.
   -- Говори сразу, как есть, -- с досадой отвернулся Сергей.
   -- Сумасшедшая не сумасшедшая, -- медленно начал Луненков, -- ведьма не ведьма, а...
   Сергей не выдержал и десяти секунд молчания:
   -- Ну? Не тяни.
   -- Что-то... есть такое.
   -- Какое "такое"?! Говори чётко, ты меня обяжешь.
   -- Чертовщина? -- задумчивым басом отозвался Луненков.
   -- И ты туда же? Мало Андрюхиного бреда, так ты тоже?
   -- Погоди, -- совсем низким голосом сказал одноклассник. -- Дай договорить.
   Сергей постарался унять раздражение.
   -- Он боится.
   Фраза Луненкова прозвучала многозначительно. Столяров терпел, ожидая продолжения.
   -- Поэтому.
   -- Поэтому что?
   -- Так говорит.
   -- То есть плетёт чушь?
   -- Это не чушь.
   -- Она самая.
   -- Он боится, -- терпеливо повторил Луненков. -- Потому и говорит. Чтобы не бояться.
   -- Не понимаю. Во-первых, чего бояться? Во-вторых, как страх может служить извинением? Надо отвечать за свои слова.
   Одноклассник шумно вздохнул, заставляя Сергея облиться новой волной раздражения. Покачал головой, будто удивлялся непонятливости собеседника.
   -- В понедельник, -- веско обронил наконец, -- она упала с неба.
   -- Не расслышал.
   -- Упала с неба.
   -- Повтори.
   -- Упала с неба.
   -- Макс, ты издеваешься?
   На этот раз вздох соученика прозвучал грустно.
   -- Может, на дереве сидела. Хоть их там и не было, -- Луненков смотрел наружу, на стадион. По большому кругу бегал человек, одетый в красный тренировочный костюм. На лице Максима проступило явственное сожаление.
   -- О чём ты говоришь?!
   -- Не перебивай, -- рассердился одноклассник. -- Может, спрыгнула откуда. В самую серёдку. Между нами.
   -- Прости, ты о Жене говоришь? Об Аникиной?
   -- О ком ещё?
   Сергей устало опустил плечи.
   -- Ну и что потом? -- попробовал спросить, хоть и окончательно потерял надежду что-либо понять.
   -- Потом не знаю.
   -- Великолепно, -- саркастически прокомментировал Столяров.
   По лицу Луненкова прошла лёгкая тень, но он ничего не ответил.
   -- И это всё? Аникина прыгает с воздуха в самую середину, и поэтому вы начинаете считать её сумасшедшей? Или, как ты изволил выразиться, ведьмой?
   Одноклассник молчал.
   Замолчал и Столяров. Слов не находилось.
   Сумасшедшая не Аникина. Рассудка лишились его одноклассники, все трое.
  
   -- Серёжа? Серёжа! Ты меня не слушаешь, -- голос бабушки прозвучал обвинительно.
   -- А? Прости, ба, -- внук поднялся, составил опустевшие тарелки в раковину, отвернул кран.
   -- Оставь, я потом помою, -- подскочила, как и следовало ожидать, бабушка.
   -- Я сам помою.
   -- Серёженька, ты бы лучше в магазин сходил. Родители вернутся, а у нас суп один.
   -- Окей, -- сполоснутые тарелки Сергей уложил в сушилку. -- Что покупать?
   -- Сейчас, позволь подумать...
   Получив исчерпывающие указания, Сергей оделся. Посмотрел задумчиво на заброшенный в угол портфель, оглянулся на кухню -- бабушка ворочала там посудой. Шагнул было на порог и остановился, словно почувствовал внезапно накинутый на себя аркан.
   -- Блин.
   Ноги исправно двинулись, подводя Сергея к телефонному столику, рука сама взяла трубку. Рассудок безмолствовал, не мешая телу своевольничать. Пальцы настучали номер -- спроси кто, так не выплыли бы цифры из памяти, а рука помнила.
   С первыми же гудками пересохло в горле.
   Сергей старательно, несколько раз кашлянул. Свободная рука, будто не находя иного занятия, то барабанила по столику, то теребила губы, то ерошила волосы -- жила своей собственной жизнью.
   Не брали долго, очень долго.
   Столяров считал гудки. Двадцатый... двадцать первый...
   -- Да?
   Сердце вздрогнуло и упало в желудок.
   -- Женя? -- что говорить? Что надо сказать?
   -- Да, -- голос Аникиной звучал равнодушно.
   -- Ты чего в школу не ходишь? -- разум наконец-то включился, подсказал слова. -- Вторая неделя идёт, что ты там симулируешь?
   -- Я не симулирую.
   Она не разозлилась. Она даже не удивилась. Голос был мёртвым.
   -- Чем таким ты заболела?
   -- Я не заболела.
   -- Не понял. Какого хрена ты тогда прогуливаешь?
   Женя молчала. Столярову послышался в трубке усталый вздох, пальцы сильнее вцепились в пластмассу. Аникиной тягостен разговор? Она не хочет отвечать? Звонок оказался некстати?
   -- Ладно, твоё дело, -- сказал Сергей хмуро. -- Пока.
   Он бросил трубку так, что та не удержалась на положенном месте, свалилась, прогрохотала по полу. Шум на кухне смолк.
   Сергей поднял трубку. Мембрана испускала заунывные сигналы.
   -- Серёжа? -- забеспокоилась бабушка.
   -- Всё в порядке. Случайно телефон свалил.
   На этот раз уложить трубку Сергей постарался осторожнее.
   Какого хрена он так реагирует? Сдалась ему трубка, сдалась ему Женька с её фальшивыми недомоганиями.
   -- Ушёл, -- бросив предупредительное в сторону кухни, Сергей захлопнул входную дверь. Спускаясь по лестнице, досадливо морщился. Собственная недавняя реакция на безжизненный Женин голос била под дых своей несуразностью.
   Что же он? Ничего не выяснил, ничего не узнал, ничего толком не понял. Зачем тогда звонил?!
   Женя не такая, чтобы прогуливать. На неё не похоже. Или... Или Аникина и правда не ходит в школу из-за россказней Бастика? Тоже глупость -- подобное для Женьки не причина.
   Солнце садилось в тучи, на западе копились тёмно-синие облака. Магазин оказался полон народа -- уставшие после работы люди заглядывали за продуктами. Сергей лавировал среди хмурых мужчин и женщин, стариков с огромными магазинными колясками и минимумом покупок на дне, прошёл мимо девчачьей компании, обсуждающей, какую шоколадку лучше выбрать. Его собственная корзина наполнилась быстро -- Столяров лишь следовал полученному списку, механически отбирая нужное. Голова в процессе не участвовала.
   Когда Сергей вышел из раскрывшихся автоматически дверей, на улице уже стемнело. Солнце ушло, его заменили фонари, щедро разливающие искусственный свет -- но слабые оранжеватые пятна и в сравнение не шли со всесильным солнцем.
   Сергей дошёл почти до самого дома, свернул на короткий путь, чтобы вынырнуть прямиком к подъезду. Двигался по тропинке между двумя зданиями -- свет фонарей не попадал сюда, потому появившийся впереди человек увиделся Сергею чёрным силуэтом. Девушка.
   Она стояла в самом конце, не вступая в проход. Видимо, опасалась не разойтись с человеком, несущим полные сумки, хотя на самом деле места хватало -- Сергей всегда возвращался из магазина именно этой дорогой.
   Приближаясь к выходу, Столяров приготовил вежливый кивок и обязательное "извините". Глянул на неподвижную девушку.
   Словно молния ударила с ясного неба, пригвождая Сергея к месту. Он застыл, как соляной столп, как вкопанный в землю камень.
   Женя.
   Она смотрела серьёзно, без улыбки, без удивления на бледном лице. Она, казалось, состояла вся из двух лишь цветов: чёрное, будто рваное, растрёпанное платье и белизна кожи. Ожившая богиня Луны, надевшая лохмотья облачной ночи. Богиня, не заботящаяся о внешнем облике -- кто посмеет оспорить её красоту.
   Только глаза синели льдом.
   -- Ты искал меня, -- Женя заговорила первой.
   -- Искал, -- признал Сергей -- лишь сейчас голосовые связки согласились повиноваться.
   -- Зачем?
   Он высвободил руки, опуская на землю обе сумки. Однако тяжесть не ушла -- и Сергей понял, дело не в полных сумках, тяжело в груди.
   -- Что с тобой? -- попробовал он ответить вопросом. Ещё раз окинул взглядом всю фигурку одноклассницы, присмотрелся к необычной одежде.
   Ремешки на правой руке, от запястья до плеча, прорезь в форме месяца на левой стороне груди, затянутая чёрным кружевом, тугая шнуровка до талии. Верх и также чёрная, состоящая из сплошных обрывков ткани юбка разделены полосой чёрной сетки, и сетка эта не прячет бледный живот, а напротив, притягивает взгляд.
   Сергей никогда -- ни разу за добрых тринадцать лет знакомства -- не видел Женю в подобном наряде. Не смог бы и вообразить -- уж скорее вовсе без одежды, чем в таком платье, -- настолько не вязался образ девушки перед ним с Женей Аникиной.
   И -- что изумило его больше всего -- ноги Аникиной оказались босы.
   -- Ничего, -- внезапный ответ поставил Сергея в тупик.
   -- Какого хрена ты босая?! И правда с ума сошла? Где твоя обувь? -- Столяров поднял сердитый, возмущённый взгляд на лицо одноклассницы.
   Женя безразлично пожала плечом.
   -- Аникина, конец октября на дворе! Порфирий Иванов ты или Толстой?! -- чувствуя себя последним идиотом, Сергей стащил куртку. Подошёл к девчонке в полной уверенности, что она возмутится, и с непреклонным намерением воспрепятствовать любому возмущению.
   Но Женя не стала сопротивляться. Стояла спокойно, пока куртка ложилась поверх платья, потом с неожиданным любопытством -- первый проблеск эмоции за весь разговор -- глянула Сергею в лицо.
   Он замер, ощущая этот взгляд чуть ли не физически. Хотел было запахнуть ворот, застегнуть Женьке молнию, но руки остановились, отяжелели, как будто налились расплавленным железом. Сердце издевалось, выстукивая ритмы цыганских плясок.
   Женя не отводила взгляда.
   Медленно, осторожно, будто с минимальным запасом воздуха плыл на километровой глубине, Сергей отодвинулся. Сначала на десять сантиметров, потом на полшага, потом уже пошло легче -- сумел вернуться к забытым сумкам. Присел на корточки, делая вид, что якобы приводит рассыпавшиеся продукты в порядок -- враньё, не рассыпалось ничего, нормально стояло. Сидел молча, затылком, спиной ощущая Женино присутствие.
   -- Спасибо, -- голос её был, не в пример прежнему, обычным, живым.
   -- Зачем в таком виде шастаешь? -- поинтересовался Сергей. Поправил не нуждавшиеся в этом продукты, повернулся, так и оставаясь на корточках. Посмотрел на одноклассницу снизу вверх.
   Женя не отвечала. Наблюдала за соучеником с нескрываемым интересом, чуть ли голову набок не склонила.
   Хорошо, что Аникина ни о чём не догадывается.
   Сергей прогнал глупую мысль, поднялся. Засунул руки в карманы -- ветер в узком пространстве между домами пробирал до костей, а так стало теплее, да и уверенность прибавилась.
   -- Ты зачем вообще пришла? -- попробовал спросить строго. -- И что ты вообще по телефону говорила? То ты болеешь, то не болеешь?
   Если босиком по улице бегать, мудрено не заболеть.
   Столяров уставился на голые Женькины ступни. Она даже не ёжилась, с ноги на ногу не переминалась, не выказывала никаких признаков холода. Зато Сергея в лёгкой одежде начинала бить дрожь, ветер не проявлял милосердия.
   -- Я пойду, -- легко произнесла одноклассница. Улыбнулась, повела плечами, сбрасывая куртку.
   Сергей проглотил новые вопросы. Слишком много их в голове бушевало, слишком сумбурными они были. Да и подсознание шептало: "Не ответит".
   Женя протянула одолженную одежду. Молча подождала, пока Сергей возьмёт. Снова улыбнулась -- быстро, коротко, будто мимоходом.
   И взлетела.
   Взлетела плавно, неторопливо, словно поднималась в самом наиобыденнейшем лифте. Будто стояла в кабинке с прозрачными стенками -- только носки вытянулись, как у балерины, босые пальцы повисли в воздухе.
   Ноги Сергея подогнулись, он свалился на землю, не в состоянии шевельнуться.
   Невозможно, это невозможно, это невозможно, твердил разум. Это невозможно, невозможно, невозможно -- одной бешеной скороговоркой, нестихающим хороводом проносилось в сознании.
   Сергей мотнул головой, раз, другой, потом с размаху приложил себе ладонью по лбу -- не помогло.
   Женя висела в воздухе, медленно поднимаясь всё выше и выше. Уже была на высоте второго этажа.
   Видеть человеческую фигуру, без ничего держащуюся в небе, было полным и бесповоротным безумием -- тем более фигуру своей одноклассницы, Женьки, знакомой с детства. Было иллюзией, вымыслом, шуткой воображения. Невероятной галлюцинацией.
   Женя не могла летать. Женя не могла по желанию зависать в воздухе.
   Тёмная фигурка исчезла на фоне неба.
   Сергей смотрел вверх, пока не затекла шея.
   Рассудок отказывался работать. В голову лезла чушь, нелепые, абсолютно посторонние мысли. О яйцах в одной из сумок -- не разбились ли, о бабушке, которая, верно, уже беспокоится -- ба всегда беспокоится по пустякам.
   Неуверенно Сергей поднялся. Ноги дрожали, словно издевательски намекая на произошедшее, словно твердили глазам: "Не показывайте больше чуши, ребята". Руки дрожали тоже -- Сергей с удивлением посмотрел на собственную кисть, трясущуюся, будто конечность дряхлого старца. Покачал головой, смеясь над собой.
   На пути к подъезду -- треклятый десяток метров! -- сумки несколько раз вырывались из рук.
  
   -- Алё?
   -- Это я.
   -- Столяров! Сколько лет, сколько зим мы вас не слышали. А чего звонишь? Я в нете!
   -- Хочу сказать по-быстрому.
   -- Что такое?
   -- Ты когда последний раз Аникину видела?
   -- М-м... Недели две назад, пожалуй. А что?
   -- Вы же вроде по субботам встречаетесь?
   -- Ну да. Только на той неделе меня на день рожденья пригласили...
   -- А завтра? Встречаетесь?
   -- Не знаю, она мне не звонила. Я ей пока тоже. А что?!
   -- Она...
   -- Чего "она"? У тебя голос дрожит, или мне глючится?
   -- Может, и не глючится, -- невольно Столяров усмехнулся.
   -- Что? Случилось что-то? С Женькой?!
   -- Я даже не знаю.
   -- В смысле не знаешь?
   -- Не знаю, с кем и что именно случилось. Может статься, как раз со мной.
   -- Столяров, или ты говоришь нормально, или я кладу трубку!
   -- Не угрожай, и без того невесело.
   -- Так в чём дело-то?!
   -- Она мне, веришь ли, явилась. Вот буквально пятнадцать минут назад.
   -- В смысле "явилась"? -- он так и думал, что Марина не поймёт.
   -- Иду домой, вижу -- впереди девчонка. Подхожу ближе, смотрю -- Аникина. Вся в чёрном, босая. Глаза блестят, будто марихуаны накурилась.
   -- А от марихуаны блестят?
   -- А это сейчас важно? Слушай. Стоим, разговариваем. Повторяю, она в одном платье, без ничего, и босая. И, холодно ей или нет, по ней не видно, стоит как ни в чём не бывало, -- Столяров делал паузы, ожидая возможных реплик, но Маринка молчала, не встревая. -- На вопросы, как тут очутилась и где её обувь, не отвечает. Ну минут пять-десять мы так простояли. Ты слушаешь?
   -- Угу.
   -- А потом она взяла и улетела.
   Сергей затаил дыхание, прислушиваясь к трубке. Маринка могла сделать всё, что угодно: обозвать его дураком, дебилом, велеть обратиться к психиатру, бросить трубку, расхохотаться. Но на другом конце телефонной линии плыла тишина.
   -- Марин, -- позвал Столяров. -- Ты там?
   -- Здесь я.
   -- Думаешь, псих, да? Я и сам к этой мысли склоняюсь.
   -- Хм.
   -- Только неожиданно чутка. Вроде жил да жил, а тут раз -- и помешался.
   -- Хм.
   -- Угу, -- Сергей больше не знал, что можно сказать.
   -- Надо же.
   -- Да.
   Марина испустила долгий мучительный вздох. Потом снова вздохнула, на этот раз коротко. Столяров терпеливо ждал.
   -- Ладно, -- наконец отозвалась бывшая одноклассница. -- И что? Что ты собираешься делать?
   -- Завтра суббота. У тебя тренировок ведь нет?
   -- По вторникам, четвергам и воскресеньям, -- неохотно ответила Маринка.
   -- Пойдём со мной.
   -- К Женьке?
   -- К ней.
   -- Неймётся тебе, Столяров. Не могу, конечно, сказать, что я тебя не понимаю.
   -- Ты же её подруга.
   -- И твоя тоже.
   -- Именно.
   -- Ладно. Поняла. Давай завтра, -- ещё один шумный продолжительный вздох чуть не заставил воздух у самого уха Столярова по-настоящему поколебаться.
   -- Буду премного тебе обязан.
   -- Ты-то чего...
  
   На место встречи Столяров успел раньше. Шатался вокруг остановки, пытался узнать окна Жениной квартиры: смутно помнилось, что из кухни виднелся кусок остановки. Вчера, уже после того, как попрощался с Маринкой, он с опозданием осознал, что не помнит, где именно Женя живет -- лишь дом, приблизительное расположение квартиры, обстановку комнаты. Немудрено -- последний раз был у Аникиной в гостях хорошо если года два назад. Даже этаж вспоминался с трудом: то ли шестой, то ли седьмой.
   Оставалось надеяться на Маринку -- уж эти-то две общаются часто, Марина проведёт.
   Давно Столяров не захаживал в эти места. Опять-таки, класса с девятого. Девять лет -- десять, если считать дошкольный возраст -- длилась их дружба втроём. Говорят, такие вещи не продолжаются долго, говорят, три -- неудобное число, всегда кто-то остаётся один.
   Сергей не помнил ссор.
   Наверняка какие-то размолвки случались, наверняка хватало разногласий. Но серьёзных, трагических, разрушающих доверие ссор не было. Никогда.
   Всё закончилось с переездом Маринки. Может быть, не закончилось, а просто перешло в другую фазу -- но, во всяком случае, той тройки больше не существовало. Остались пары: Женя-Марина, Женя-Сергей, Сергей-Марина.
   Столяров невесело усмехнулся.
   Тогда, в девятом классе, узнав о неизбежном расставании с подругой, с одной из крепкой троицы, он даже не огорчился. Обрадовался. Обрадовался поганой, низкой, потайной радостью. Обрадовался, что Маринка уезжает, что больше не будет прогулок втроём, что не придётся больше обедать в одной и той же компании, что...
   Обрадовался, потому что вообразил -- Аникина целиком будет принадлежать ему.
   Болван.
   С исчезновением Марины всё обрушилось. Женя оставалась Женей -- но что-то неуловимое, позволявшее всей троице вперемешку валяться на одной кровати, хихикать, щипаться и щекотаться, позволявшее обсуждать самые тайные, самые важные секреты, внаглую заваливаться в гости по утрам, без стеснения заглядывая в комнату, вытаскивать ещё сонного человека из постели, позволявшее гулять допоздна вдвоём, если кто-то третий не мог присоединиться, -- это что-то пропало. Между Сергеем и Женей словно выросла невидимая стена. Невидимая, но плотная, ощутимая и совершенно непреодолимая.
   Ломиться в запертые двери никому не нравится. Особенно если этих дверей не видишь -- кто захочет биться о воздух, на потеху наблюдающим?
   Сергей не знал, как достигают заведомо несбыточного.
   Он ещё раз посмотрел на край дома, торчавшего из-за соседней многоэтажки. Вроде бы этот. Обернулся, заслышав шум автобуса. Приехала?
   Из средних дверей выпрыгнула рыжая очкастая девчонка. Завертела головой, оглядываясь.
   -- Маринка! -- Сергей приветственно взмахнул.
   -- О! -- рыжая подбежала к нему, остановилась, пялясь едва ли не восхищённо.
   Столяров чуть смутился.
   -- Ты чего? -- оттого, верно, и интонация вышла грубоватой.
   -- Ничего себе ты вырос! С меня был ростом!
   -- Не преувеличивай, -- Сергей с сомнением посмотрел на подругу. Маринка и впрямь помнилась ему слегка повыше -- сейчас её макушка доставала Сергею, пожалуй, где-то до носа, -- но и в девятом классе рыжая была ниже его.
   -- Не, правда! Сколько в тебе сантиметров?
   -- Метр семьдесят восемь всего.
   -- Ну вот! А был метр шестьдесят четыре! С меня!
   -- Не был никогда, -- он с лёгким, притворным превосходством улыбнулся.
   -- А вот и был, -- Маринка радостно скалила зубы.
   Столяров не думал, что так обрадуется встрече со старой подругой. За два года они часто болтали в интернете, а вот пойти погулять вместе, как раньше, ни разу не выходило. Причина этого, не иначе, была в существовании невидимой стенки между ним и Женей. Для общения с Мариной хватало и интернета.
   И тем не менее встретиться вживую всё же оказалось очень приятно.
   -- Пойдём? -- решил Сергей.
   Рыжая посерьёзнела, улыбка слетела с губ.
   -- Идём, раз такое дело, -- ответила тихо.
  
   Марина вдавила в панель круглую бежевую кнопку. Этаж оказался седьмым. Поднимались молча -- молчание длилось от самой остановки.
   Ни Сергей, ни Марина не заговаривали. Сергей не знал, о чём рассуждать, в голову ничего не приходило. Марина, верно, тоже не представляла, что отвечать, если он опять скажет о полётах, потому сама беседы не заводила.
   Дверь открыла Женина мать.
   -- Здравствуйте, -- вежливо сказала Марина. Столяров за её спиной повторил кивок.
   Женщина посмотрела на них без интереса. Шагнула назад, пропуская. Сообщила в глубину квартиры:
   -- Женя, гости.
   Они прошли. За спинами захлопнулась дверь. Ключ повернулся в замке. Обычнейший звук проскрёб по нервам -- как зловещее предупреждение: "Не выйдешь так легко".
   Сергей поймал настороженный взгляд Марины. Постарался кивнуть как мог успокаивающе.
   Женя появилась тихо, словно бесплотная тень.
   Вышла из коридора, ведущего к её комнате, одетая так же, как вчера, в чёрное лохматистое платье, босиком. И, как только что мать, посмотрела взором без малейшего проблеска интереса.
   -- Привет! -- улыбнулась Марина.
   -- Привет.
   Столяров промолчал. Не смог выдавить даже простеньких слов.
   -- Проходите, -- Женя сделала приглашающий жест.
   Гости повиновались.
   -- Холодрыга какая! -- воскликнула Маринка, едва войдя в комнату.
   Она была права -- окно оказалось распахнутым настежь, и в него врывался ледяной, почти ноябрьский уже ветер.
   -- Как ты в таком холоде живёшь? -- обратилась рыжая к подруге. -- Я закрою?
   -- Если хочешь, -- Женя равнодушно повела плечом.
   -- Тебе не холодно? И босиком? -- через голову подруги Марина снова бросила взгляд на спутника.
   -- Нет.
   Повернув оконную ручку, Марина примостилась на кровати. Сергей прислонился к мебели -- садиться не хотелось. Не оставляло ощущение, что Женя вот-вот спросит: "Зачем пришли?". Хорошо, что удалось уговорить на визит Маринку -- будь Столяров один, давно бы ретировался, сразу же, как только увидел неприветливое Женино лицо.
   Одноклассница тихо прикрыла дверь, через всю комнату прошла к окну, устроилась на подоконнике. Словно нарочно выбрала самое неудобное и холодное место -- хоть теперь окно и было закрыто, оттуда всё равно немилосердно поддувало.
   -- Что у тебя, нет никого? -- вопрос Марины прервал молчание.
   -- Почему? -- удивилась Женя как-то неискренне, не по-настоящему. -- Все есть. И отец, и мать, и Костя.
   -- А почему так тихо?
   -- Разве?
   Действительно, в квартире царила тишина. Мёртвая, неуютная тишина. Пол был вымыт, ни пылинки, мебель тоже блистала, покрывало на кровати тщательно расправлено, письменной стол пуст и начисто протёрт. Ни признаков паутины в углах, ни пятнышка на обоях. И в то же время входящего охватывало странное чувство.
   Как будто никто здесь не жил.
   Покинутый корабль, оставленная людьми "Мария Целеста", место, где ожившие призраки заменили прежних жителей.
   Холод, серый полумрак, молчание.
   Сергей посмотрел на Марину. Рыжая нервно облизнула губы. Чуть заметно кивнула: "Теперь твой черёд, спроси что-нибудь".
   -- Жень, -- повиновался он, -- в понедельник в школу придёшь?
   Она ответила сразу, не задумываясь:
   -- Нет.
   -- Почему?
   -- Нет нужды.
   -- То есть как это нет нужды?
   -- Жень, ты что? -- вмешалась и Марина.
   Одноклассница не ответила. Только посмотрела сначала на Сергея, потом на Марину, будто сравнивала обоих. И снова на Сергея -- долгим проверяющим взглядом.
   Столяров уставился под ноги.
   -- Жень, ты ничего не хочешь рассказать? -- спросила рыжая. -- Мы пришли узнать, что с тобой происходит.
   -- Со мной ничего не происходит, -- Аникина показалась удивлённой.
   -- В смысле не происходит? В смысле не происходит, когда с тобой куча всего случается?!
   -- Что случается? -- словно даже с любопытством осведомилась Женя.
   Марина запнулась. Опять глянула на Столярова, глазами попросила о помощи.
   -- Аникина, поставь хоть чаю, -- нехотя сказал Сергей. -- Прояви гостеприимство.
   Женя кивнула, вышла из комнаты. Послушно, без вопросов, как неживая. Запрограммированный робот.
   -- Что ты думаешь? Что с ней? -- прошептала Марина.
   Столяров пожал плечами: "Не знаю".
   -- Тихо, как будто нет никого, -- тоскливо сказала бывшая одноклассница. -- Будто и не живёт никто.
   Сергей согласно кивнул. Марина озвучила его мысли.
   -- Что делать будем? Думаешь, она что-то скажет?
   -- Не знаю.
   -- Может, уйдём? -- неожиданно спросила рыжая.
   -- Мы же только пришли.
   -- Ну и что.
   -- Марин, ты чего?
   Рыжая отрицательно повела головой:
   -- Нет. Ничего.
   Наступила тишина. Сергей огляделся -- расположение мебели чуть изменилось, кровать раньше стояла у окна, теперь ближе к двери. Рядом с окном невысокая открытая полка -- этой полки он не помнил. На стене три ярких прямоугольника -- изображены цветы, какая-то мозаика, средневековый город. Книги на полках стоят ровно, тщательно подобраны по размеру.
   Чисто, мило, красиво.
   Похоже на Женю.
   -- Сейчас вскипит, -- хозяйка квартиры появилась незаметно, заставив гостей вздрогнуть. -- Принести сюда?
   -- Пойдём на кухню, -- решил Сергей.
   Ему всё-таки было здесь неуютно. Может быть, именно потому, что комната принадлежала Жене.
  
   -- Пожалуйста, -- одноклассница пододвинула кружку. Налила и Марине, вежливо подала. -- Хотите печенья?
   -- А ты чего? -- Сергей видел, что себе Женя кружки не достала.
   -- Я не хочу.
   -- Ты вообще нормально питаешься? Белая, как поганка, -- Сергей окинул лицо одноклассницы неодобрительным взглядом.
   -- Питаюсь... -- повторила она, будто задумалась.
   -- Ты что вообще ешь? Что сегодня ела?
   -- Я не ела. Мне не надо есть.
   -- Не расслышал, -- прекрасно Сергей всё расслышал. Переспросил оттого, что не сообразил, как реагировать.
   -- Я уже почти две недели ничего не ем, -- Женя улыбнулась, словно не говорила нечто странное. На миг Сергею показалась, что одноклассница его подначивает. Издевается? Думает, что её похвалят?
   -- Умереть хочешь?! -- он еле сдержался, хотел добавить рвущееся с языка: "Идиотка?!".
   -- Не ем и не пью, -- просто сказала Аникина. -- Мне это не надо.
   Настал черёд Столярова беспомощно переглядываться с Маринкой.
   -- Жень, ты в своём уме? -- Марина молчала, и Сергею пришлось спросить первое, что в голову пришло.
   -- Не беспокойтесь. Не надо волноваться.
   -- Ну что ты несёшь? Что означает это "не надо волноваться"?
   -- Со мной всё нормально, -- Женя поставила на стол вазочку. -- Берите печенье.
   Марина молчала. Рыжая словно замкнулась, закрылась в себе, отгораживаясь от всего мира. Отхлебнула горячей коричневой жидкости; следуя приглашению хозяйки, взяла угощение, но молчала.
   Сергей глянул на Женю.
   Она улыбнулась.
   Сергей не мог отвести от неё взгляда, словно всемогущий некто канатом привязал их друг к другу. В синих глазах одноклассницы играли насмешливые ледяные огоньки. Женя смотрела так, будто видела его насквозь.
   Сергей замер.
   Как мышь под взглядом кобры. Как человек на рельсах, ослеплённый внезапно надвигающимся поездом.
   Синие глаза притягивали неотвратимо.
   -- Мы уходим!
   Маринка резко поднялась, выпрямилась во весь рост, нахмурилась. Сергей будто проснулся, взглянул на рыжую с ощущением чудом вынырнувшего из омута человека.
   -- Уходим, -- повторила она. -- Нам пора.
   Не давая Сергею возразить, Марина схватила его за руку, вытащила из кухни. Стояла рядом, пристально наблюдая, как бывший соученик одевается. Чуть ли не выпихнула из квартиры, заставила ссыпаться по лестнице, не давая остановиться.
   -- Что случилось? -- через несколько этажей Столяров всё же взбунтовался. Обернулся, встал на площадке, внимательно посмотрел на подругу.
   Маринка застыла пятью ступеньками выше. Лицо её казалось по-детски обиженным.
   -- Мне показалось, она вот-вот что-нибудь сделает, -- шёпотом произнесла рыжая.
   -- Что?
   -- Не знаю. Набросится? Ха-ха... -- грустно сказала подруга.
   -- На кого набросится? -- допытывался Сергей.
   -- На тебя, -- Марина кинула на него быстрый взгляд.
   -- Почему? Откуда такие, -- Сергей замешкался, подбирая слово, -- ассоциации?
   Маринка вздохнула. Шумно и долго, как вздыхала вчера в телефонную трубку.
   -- Я, знаешь...
   Она снова замолчала. Сергей ждал, не желая мешать.
   -- Мы как-то пошли на качели, -- Марина снова посмотрела на него, быстро, коротко. -- У меня, недели две назад. И там были парни какие-то.
   Сергей слушал.
   -- И она... что-то с ними сделала. Мы зашли во двор, я говорю: "Не иди туда", а она меня не слушает. Взяла и понеслась со всей скорости. Я подбегаю, смотрю -- а она застыла на краю песочницы, глядит на них и улыбается. Меня совсем не замечает.
   -- И что? -- поторопил Сергей, не выдержал паузы.
   -- Сегодня, когда на тебя смотрела, она так же улыбалась.
   -- Как "так"?
   -- Как... знаешь, будто... предвкушает.
   Сергей отвёл глаза. Посмотрел на улицу, на кусочек серого неба в квадрате окна.
   Предвкушает? Что Женя могла предвкушать?
   -- А потом? -- не глядя на спутницу, спросил он.
   -- Потом... Парни кричали что-то. Вроде "не надо", "отпусти". На коленях просили.
   -- А потом?
   -- Я убежала.
   В сером небе пролетела чёрная птица. Облака костенели, собираясь густыми тучами.
   Будет снег. Обязательно будет снег, выпадет белым покровом, и, может, тогда исправится весь мир и вернётся прежнее.
   Обязательно -- вместе со снегом. Надо лишь дождаться.
   Сергей обернулся к Маринке. Хотел сказать рыжей что-нибудь успокоительное, неважно что.
   Она стояла, уставясь в пол.
   -- Марин.
   Рыжая помотала головой. Прерывающимся, готовым зарыдать голосом сообщила:
   -- Нет.
   -- Мы должны что-то сделать!
   -- Нет, -- прозвучало совсем тихо. -- Я больше не могу. Мне страшно.
   Она быстро шагнула вперёд, одним движением преодолевая все ступеньки, метнулась мимо него. Мелькнул отороченный мехом капюшон, рыжая косичка; рука в светлой перчатке легла на перила, помогая хозяйке ловко свернуть.
   Лестница поглотила стремительные шаги: вниз, вниз, вниз.
   Столяров остался один.
   Он снова поднял глаза, посмотрел в серое окно. Темнело, громоздились облака.
   "Я больше не могу. Мне страшно".
   Разве Сергей мог винить бывшую одноклассницу?
   Ему тоже было страшно. Страшно тем сильнее, чем яснее он понимал: а ведь нет никаких причин бояться.
  

*9*

  
   Ветер рвал одежду, бушевал, как свирепое голодное чудовище. Воздух пах зимой, ласкал Женю холодными пальцами, деревья стонали, рвались из земли, беззащитные под напором стихии. Необычная буря, буря-предвестник охватила город. На рассвете многие дома проснутся осиротевшими -- в такую ночь уходят стоящие на грани.
   Женя нашла цель без затруднений. Трёхэтажный дом планировки шестидесятых годов, балкон у самой крыши, плотно задёрнутые шторы. Свет, чуть пробивающийся по краям.
   Не спит.
   Впрочем, Жене не требовалось смотреть на окно, чтобы об этом узнать. Она почувствовала так.
   Аникина взялась за тонкие прутья балконной решётки, подтянулась, приподнимаясь. Плавно ступила на бетонный пол. Дверца была закрыта -- это тоже не удивило.
   Женя легко коснулась стекла. Сначала кончиками пальцев, потом ладонями, наконец приникла всем телом, словно собиралась выдавить. Прислушалась. Присмотрелась.
   Внутри играла музыка. Столяр сидел в кресле, забравшись с ногами. Горела длинная напольная лампа в углу комнаты. В руке одноклассника была книга. Закрытая.
   Женя рассеянно улыбнулась.
   Столяр думал о ней.
   -- Иди сюда, -- сказала Женя вслух. Ветер унёс слова нахлынувшим порывом.
   Но одноклассник шевельнулся. Беспокойно посмотрел на окно.
   На балконе, за барьером плотных занавесей Женя тихо рассмеялась. Постучала по стеклу:
   -- Ну же.
   Отошла на шаг, в ожидании уставилась на дверь.
   Шторы колыхнулись. Отдёрнулись. Появилось бледное, до ужаса спокойное лицо Столяра. Женя еле сдержалась, чтобы не облизнуть губы. От одноклассника веяло энергией.
   Вейлир давно не появлялся -- шёл уже шестой день. Аникиной надоело питаться родителями, надоело стращать Костю, оттягивать излишки с изредка приходившей бабушки. Хотелось разнообразить меню.
   Столяр мог предоставить Жене энергию, отличную от страха родных.
   Не замена Вейлиру. Но, в конце концов, и чувства одноклассника могут на что-нибудь сгодиться.
   Женя снова облизнула губы. Чуть склонила голову, улыбаясь самыми уголками губ -- пусть Столяр видит, что она безопасна.
   -- Откроешь? -- спросила вслух, хоть и знала, что он может не услышать.
   Рука одноклассника потянулась к задвижке. Раз, два -- балконная дверь приоткрылась.
   Ветер тут же ворвался внутрь, разметал занавески. Женина юбка тоже взметнулась, повинуясь буре.
   Женя отвела волосы от лица:
   -- Можно зайти?
   Хозяин комнаты кивнул.
   Его страх пульсировал, серыми клочьями пробегал по оболочке. Впитать его было бы очень просто. Но Женю не интересовал страх. Сейчас она предпочитала другую пищу.
   -- Ну и ветер, -- Аникина искоса глянула на одноклассника, проследила, как тот закрывает балкон, как поворачивает шпингалеты.
   Сомнение и непонимание -- интересные эмоции -- тлели под серым, как пепел, страхом. И, как пепел, Жене захотелось сдуть этот страх.
   -- Чего ты ничего не спрашиваешь? -- поинтересовалась она беззаботно.
   Столяр аккуратно задёрнул растрёпанные ветром занавески.
   -- А что надо спросить? -- ответил наконец.
   -- Не спрашиваешь и на меня не смотришь, -- поддела его одноклассница.
   Карие глаза быстро окинули её лицо и вновь спрятались.
   Ещё чуть-чуть, и Женя не вытерпит. Уже сейчас в ней прорастало непреодолимое желание прикоснуться к однокласснику, прильнуть, как немногим ранее она прильнула к холодному стеклу. Напряжение заставляло воздух неслышно трещать.
   -- Зачем вы сегодня приходили? -- Женя сдвинулась на полтора сантиметра, поворачиваясь к Столяру.
   Ближе. Ещё ближе.
   -- Зачем ты пришла? -- он не отстранился -- удачно. Ему, впрочем, некуда было отстраняться -- за спиной находилась балконная дверь, по правую руку -- стена. Слева -- Женя.
   -- Ты всё на вопросы вопросами отвечаешь, -- усмехнулась она. -- Дурная привычка.
   -- Какая есть.
   -- Ты злишься? -- ещё пять сантиметров, и серьёзно так посмотреть в тёмные глаза, снизу вверх, и хорошо, что в комнате полумрак.
   -- Нет, -- безразлично дёрнул плечом.
   Милый. Внутри трепещут чувства.
   -- Точно нет? -- взглянуть, будто проверяя. Нет, Женя вовсе не охотится. Женя пытается вернуть расположение. Разве не подкупающее намерение?
   -- Нет.
   -- Что ты постоянно отворачиваешься? -- немного искреннего недоумения. Почему это друг детства -- и избегает взгляда?
   Приглушённая музыка, тихий свет в дальнем углу -- чудесная обстановка, идеал, именно то, что нужно. Совсем рядом Столяров, и чувства его как на ладони: робость, страх, непонимание, неумение двинуться, что-то придумать -- так забавно. Беспомощность.
   Одноклассник не догадывается о своей прозрачности. Не догадывался и тогда, в переходе рядом с его домом, когда застыл, не в состоянии даже затянуть молнию на одолженной Жене куртке, и тогда, у одноклассницы дома, когда не мог отвести глаз. И уж точно не понимает, насколько ясны Жене его эмоции.
   Поразительно глубокие, сытные эмоции.
   Не хватает совсем немногого. Добавить, что ли, приправы...
   -- Серёжка.
   Снова быстрое движение карих глаз, затрепетали ресницы.
   -- Помнишь? В детстве я тебя Серёжкой звала.
   Уже лучше. Сердцебиение усилилось.
   Женя чувствовала Столяра, будто саму себя. Придвинулась ещё чуть-чуть, встала рядом, почти касаясь. Ладонь легла на стену, словно мешая однокласснику вырваться.
   Но он ведь и не станет вырываться. Правда, не станет?
   Женя испытующе взглянула в лицо жертвы. Поймала каштановый взгляд.
   Вот теперь.
   Столяров застыл, как из дерева вырезанный манекен. Затаил дыхание, словно боялся разрушить мгновение, разбить натянувшееся меж ними равновесие. Замер, не в силах шевельнуться, уставился в одну точку, как испуганный ребёнок.
   Женя обвила руками его шею. Медленно, наслаждаясь каждым сантиметром, придвинулась вплотную. Его сердце колотилось у неё в ушах.
   Одноклассник не умел целоваться. Совсем.
   Однако Жене этого не требовалось.
   Нарушенное равновесие распалось со стеклянным звоном. Эмоции Столяра захватили Женю, понесли, швырнули в бурный водоворот. Смущение, протест. Робкая радость и кошмарное осознание свершившейся ошибки. Чувства одноклассника завертели Аникину, заставили рассудок помутиться.
   Ещё. Сильнее. Больше.
   Она почти обезумела от желания получить всё. Возможно, именно потому, когда руки Столяра неожиданно схватили Женю за плечи и отстранили, то показалось, что её сунули под ледяной душ. Аникина едва не зашипела от негодования.
   -- Я с тобой спать не буду! -- карие глаза сверкнули гневом.
   -- Почему? -- Женя рассмеялась. Вышло несколько развязно, но она ощущала себя наркоманкой, у которой выдернули иглу из вены, едва пара капель попала в кровь. -- Я такая некрасивая?
   Одноклассник продолжал удерживать руки на её плечах, мешая вновь приблизиться. Это раздражало.
   -- Ты ненормальная сейчас, -- отчаянно сказал он. -- Я хочу, чтобы с тобой всё стало, как прежде.
   -- Зачем? -- усмехнулась Женя.
   Глупый. Ему ничего не ведомо. Серёжка и не подозревает, что его существование -- лишь изнанка. Истина -- ночное небо и ветер, подхватывающий в пляске.
   -- Затем.
   -- Ну и дурак, -- Женя вырвалась.
   Раздражение уже переполняло всё её существо. Аникина презрительно сощурилась, одарила соученика высокомерным взглядом.
   Вместо недавних таких открытых, таких приятных эмоций в сердце одноклассника высилась стена. Высокая плотная стена отчуждения. Он не примет, не пойдёт на уступки. Сейчас он готов даже ударить, стоит Жене лишь попытаться прикоснуться.
   -- Ну и дурак! -- крикнула Женя ещё раз, вкладывая в слова настолько сильное отвращение, какое только могла почувствовать.
   Ну всё. Больше она не останется здесь ни на миг.
   Шпингалет повиновался сразу же, будто нутром почуял: спорить -- себе дороже. Буря подхватила, ветер радостно взвыл в уши.
   В мгновение ока трёхэтажный дом старой постройки остался далеко внизу.
   Женя возвращалась домой, кипя негодованием. Кулаки сжимались, в груди словно засела отравленная стрела.
   Как он смеет? Как он мог? После всех этих ощущений, которыми так дразнил? После желаний, что превосходно прописывались в его оболочке?
   Предатель.
   Почему он смог отказаться?! Ведь Женя видела -- ему хочется. Видела, понимала, не могла ошибиться. И всё же он отказался.
   Неутолённый голод угрожал сожрать душу. Женя не знала, зачем летит домой -- ей не нужна была сейчас энергия родных. Уж впору опуститься где-нибудь в городе и получить требуемое от первого встречного. Чёрные хлысты никому не позволят пройти мимо, больше Женя не будет снисходить, больше не оставит жертве свободу выбора. Да -- остановиться в городе, найти любого подходящего человека, взять энергию и залить наконец этот лихорадочный сухой жар -- подобный путь казался, пожалуй, наиболее верным. Но Женя летела домой, словно пчела на закате солнца.
   Причину Женя поняла лишь тогда, когда внизу уже потянулись одинаковые чёрнобитумные крыши родного микрорайона.
   Вейлир! Её ждёт Вейлир.
  

***

  
   Надрывно стенал ветер, метался между домами. Попадая в ловушку открытого окна, блуждал по комнате, закручивая почти видимые смерчи.
   -- Какая замечательная ночь, -- вздохнула Аста. Улыбнулась рассеянно, вспоминая о другом: -- Хорошо, что ты пришёл. Сегодня я чуть было не затащила в постель собственного одноклассника.
   Во взгляде светловолосого не было удивления. Лишь безучастное: "Вот как?"
   -- Тебя так долго не было. Ты ведь не будешь ревновать? -- не смогла утерпеть, вымолвила нарочитую глупость.
   -- Ты правильно удержалась.
   -- Почему?
   -- Это могло бы повредить настройке.
   -- Какой настройке? -- ветер колыхал занавеси, пел в ушах, отвлекая от разговора, призывая лететь в ночь.
   -- На начальном этапе становления личности необходимы сексуальные контак...
   -- Подожди, -- Аста села на кровати. -- Постой. Я много раз тебя спрашивала, но ты ни разу не ответил. А сейчас почему-то кажется, что обязательно ответишь.
   -- Спроси, -- он лежал, не меняя позы.
   -- Кто ты такой?
   -- Я... -- он помедлил, -- это я. Что я должен тебе сказать, кроме своего имени?
   -- Зачем ты ко мне пришёл?
   -- Искал помощницу.
   -- В чём? -- ветер гулял по комнате, ласкал обнажённые Астины плечи.
   -- Во многом. Ты узнаешь со временем. Сейчас это трудно объяснить.
   -- Хорошо, -- покладисто кивнула она.
   Буря всё-таки отвлекала, делала любой разговор неважным.
   -- Пойдём, -- Вейлир неожиданно поднялся.
   -- Куда?
   -- Ты же хочешь. Идём туда. Шторм -- тоже энергия.
   Аста радостно взвизгнула. Одним прыжком очутилась посреди комнаты, оделась любимым чёрным платьем. Схватилась за протянутую руку, опять же с визгом -- просто не могла удержаться -- вылетела в сумасшедшую ночь. Ветер подхватил, подбросил вверх, по-волчьи взвыл.
   -- Измени себя, -- крикнул Вейлир -- слова его прозвучали ясно, хотя шум бури заглушал всё на свете. -- Перейди на другую сторону! Тогда не страшен дождь.
   Глаза его сверкали, он улыбался.
   "Как?" -- хотела спросить Аста, и тут же знание пришло само. Энергия хлынула по сплетённой с пальцами Вейлира руке, волнами силы окутал ветер, секущий тело дождь превратился в лёгкую дымку.
   Просто, совсем просто. Одной мыслью, одним желанием.
   Изнутри, раскрываясь всем телом, подаваясь вперёд, вывернуть себя наизнанку. Распластаться в пространстве, ощущая мир частью себя, свой живот -- центром жизни. Родиться наоборот, создать новое существо и слиться с ним в яркой вспышке пробуждения.
   Аста рассмеялась.
   Дождь больше не жалил. Ветер не играл с волосами, не дёргал платье.
   Они с Вейлиром застыли в сердце бури, будто находились с ней в разных слоях -- там бушевала стихия, тут же царила тишина.
   -- Что это? -- Аста всё смеялась -- радость переполняла сердце. -- Как это?
   -- Это мир выше, -- объяснил Вейлир. -- Теперь тебе всё равно, где находиться.
   -- Ты всегда здесь?
   -- Почти.
   -- Как тихо! -- она не слушала. -- Полетели в город!
   Ночные улицы были пустынны: редкие машины торопились домой, чёрные силуэты бежали, закрывая голову от дождя. Ветер ломал зонтики, срывал шапки, метал скомканные газеты, наслаждаясь властью над городом. Под напором бури опрокидывались урны, до предела натягивались провода. Ветки деревьев то стлались по воздуху, то норовили хлестнуть землю.
   Лететь вместе с бурей, не ощущая на себе её прикосновений, следить за испуганными одинокими людьми далеко внизу было прекрасно. Ночь сжала сердце Асты ледяной хваткой всемогущества. Они с Вейлиром то опускались, ненадолго возвращаясь в обычный мир, и Аста танцевала под дождём, ловила губами капли, то снова поднимались, играя с природой, Аста то вопила от избытка чувств что-то непонятное, то тихо смеялась, уткнувшись в плечо светловолосого.
   Вейлир рассказывал что-то, говорил, но голос его пролетал мимо, кружился, не затрагивая разума, и улетал в ночь, осыпаясь сорванными с веток листьями.
   На одной из центральных площадей Аста потянула спутника вниз. Указала рукой на круглую раковину фонтана:
   -- Хочу туда.
   Заливаемый водой город опустел. Торопливая машина пролетела по лужам, бешено махая стеклоочистителями, сверкая фарами. Аста рассмеялась, вскинула голову, ощущая струи дождя.
   -- Он такой тёплый!
   Не работающий осенью фонтан сейчас был полон, всё новые и новые капли бесперебойно ударяли по поверхности, убивая следы предшественниц и тут же, в свой черёд, исчезая под напором последующих. Аста вскочила на бортик, обернулась:
   -- Иди сюда!
   Вейлир оказался рядом, глянул вниз, на кипящую воду. Аста раскинула руки, оттолкнулась, взмывая над фонтаном. Пошла по воде, касаясь её одними носками, ощущая, как прогибается поверхность под давлением пальцев. Падающий дождь создавал одну сплошную рябь, мешая расплываться кругам.
   -- Смотри, я хожу по воде, я хожу по воде!
   Вода наверху, вода внизу -- казалось, Аста уже дышала водой.
   -- Осторожно, -- чуть усмехнулся Вейлир. -- Напугаешь людей.
   Аста беспечно махнула рукой -- какая разница! Тяжёлые капли сорвались с кончиков пальцев, когда она быстро развернулась вокруг своей оси, заставляя воду внизу расступиться.
   -- Я буду фея дождя! -- крикнула Аста, снова запрокинула лицо, улыбаясь, смеясь, радуясь стихии. -- Я буду всесильна!
   -- Обязательно, -- Вейлир очутился совсем близко, тон его был серьёзен. -- Именно так -- иначе не стоило и начинать.
   Аста кинулась ему на шею, почти задыхаясь от смеха. Показалось, ещё чуть-чуть -- и счастье разорвёт её на мелкие кусочки, растворит во всём мире, наполняя вселенную пылинками её существа.
   -- Пойдём просто, -- в голову пришла новая мысль, -- просто гулять по городу.
   -- Пойдём.
   Люди всё же ещё были здесь -- кто бежал по улицам, стараясь укрыть лицо от хлещущего ветра, кто спасался в остановленных у тротуара машинах с включёнными фарами, кто, подняв воротник пальто, ёжась от непрекращающегося дождя, покупал сигареты -- работали круглосуточные киоски. На остановках жались немногие ожидающие, рядом с прудом застыл средних лет мужчина и сосредоточенно смотрел, как вода бьёт по воде.
   -- Смотри, -- указала Аста, -- чего это он?
   -- Где? А... -- Вейлир пожал плечами. -- Такое настроение.
   -- А остальные смотрят на нас! -- хихикнула она. -- Такие забавные!
   -- Забавные, -- согласился светловолосый.
   Люди и впрямь смотрели. Пялились на босые ноги, беспечно ступавшие по лужам, на залитую дождём одежду, на очертания промокших до ниточки тел. Кто-то вертел пальцем у виска, кто-то смеялся, кто-то орал непонятное, но, судя по интонации, одобряющее.
   -- Они думают, мы такие же, -- Аста снова прыснула.
   -- Думают, -- подтвердил Вейлир.
   -- Ха-ха! А мы на самом деле... А какие мы?
   -- Мы? -- светловолосый коротко усмехнулся. -- Какие ты хочешь?
   -- Мы отличаемся от них?
   -- Да.
   -- Чем?
   -- Всем и ничем, -- усмехнулся он снова.
   -- Смеёшься, -- упрекнула Аста. -- А есть какое-нибудь название? Для нас и для них?
   Вейлир ненадолго задумался. Потом поднял голову, глянул на Асту:
   -- Пожалуй, что-то вроде "младшие" и "старшие".
   -- Ух ты, -- неизвестно чему обрадовалась она. -- "Младшие" -- это люди? А "старшие" -- мы?
   -- Примерно так.
   -- А что ещё... расскажи ещё!
   -- Что?
   -- Расскажи всё! Что угодно! Расскажи, почему... почему я? -- Аста зажала в ладони пальцы Вейлира -- два пальца, как малый ребёнок: указательный и средний.
   -- У тебя хорошие данные.
   -- В чём хорошие?
   -- Ты станешь хорошей феей дождя, -- светловолосый улыбнулся.
   -- Что это значит? -- настало время спрашивать всерьёз.
   -- Я расскажу потом. Расскажу и покажу. Со временем всё поймёшь.
   -- Сейчас нельзя? -- грозное, чёрное небо изливало на город потоки воды. Аста притихла, шагая рядом с Вейлиром.
   -- Сейчас давай поговорим о чём-нибудь другом.
   -- Почему я... Раньше я ведь ничего этого не видела и не могла. Почему теперь могу?
   -- Чтобы преобразоваться, необходима энергия. Энергия разных уровней. Начиная с низшей -- сексуальной, -- Вейлир говорил ровно, размеренно, как будто слова его ничуть Асты не касались. -- Происходит обмен между людьми, в случае "старшего" и "младшего"... -- он покачал головой, словно термины ему не нравились, -- участники обмена ненадолго оказываются на одной ступени. Если обмен продолжается достаточно долго, их позиции уравниваются.
   -- Как у нас с тобой, -- уверенно сказала Аста.
   -- Да, -- светловолосый кивнул. -- Поначалу "младший" участник не ощущает "старшего" партнёра. Считает сном. К тому же, принято так, что другая сторона постоянно меняет участника обмена -- каждый раз иной человек. Обмен полезен обоим -- возможностью восполнить недостающее в обычной жизни. Обмен энергией разных слоёв.
   -- И все "старшие" так делают? Приходят к спящим?
   -- Да. Это обычная практика. Проникновение в сон.
   -- И их не ощущают?
   -- Не совсем не ощущают. Но не понимают или не запоминают.
   -- И что, к кому угодно можно так прийти?
   -- Да.
   -- И кто угодно может... Кто угодно потом становится высшим?
   Вейлир высвободил пальцы из хватки Асты -- она хотела было возмутиться, но в следующий миг их руки снова переплелись, на этот раз ладонь к ладони, крепко -- не разобьёшь.
   Аста опустила голову, скрывая довольную улыбку.
   -- Нет. Только обладающий потенциальными данными -- и только если процесс завершится удачно.
   -- А если неудачно?
   -- С тобой всё в порядке, -- Вейлир понял опасение. -- Процесс фактически завершён.
   -- А что случается с теми, кто?.. -- Аста не договорила. Слово "фактически" насторожило -- значит, ещё рано успокаиваться?
   -- Кто-то просто не способен -- сколько бы энергии ни получал. Кто-то...
   -- Кто-то что?
   -- Бывает так, что процесс прерывается. Бывает, "старший" участник отрекается от замысла. Или бывает, что человек сам отыскивает источник энергии на стороне, среди... соплеменников.
   -- Как это? -- холодок страха подступил к сердцу.
   Не имеет ли Вейлир в виду её саму? Пусть и говорит, что процесс почти завершён. Но ведь опять же -- завершён лишь "фактически"?
   -- Человек в процессе становления очень беззащитен. Он попробовал энергию высших кругов, он уже знает, что можно жить по-иному. Бессознательно человек ищет способы подпитаться. Энергией обладают все люди -- будущий "старший" это понимает.
   Аста слушала, затаив дыхание.
   Неизвестно когда они с Вейлиром вернулись в "мир выше", как назвал его светловолосый: настоящие капли уже не достигали тел, прикосновения дождя передавало воображение, дорога под босыми ногами не ощущалась -- возможно, они вообще шагали по воздуху. Люди перестали обращать внимание на пару сумасшедших, прекратились и крики, и приветственные взмахи.
   Город жил без них, город боролся с бурей, а они шли, словно не замечая происходящего, и разговаривали.
   -- В какой-то момент ребёнок может не утерпеть. Он начинает пользоваться окружающими, чтобы добыть больше энергии.
   -- Вейлир, -- сказала Аста виновато. -- Я... -- взглянуть в каре-зелёные глаза она не осмелилась, -- я тоже...
   Пальцы его чуть сжали ладонь.
   -- Нет, -- ответил Вейлир. -- Не волнуйся. Настройке вредит, если вместо высшей энергии человек использует земную, но самый сильный вред нанесёт лишь сексуальная энергия -- как самая низшая, самая грубая сила. После энергии обычной еды, разумеется.
   -- Это значит, -- Аста на миг задумалась, -- "любить"... ну, это... можно только с высшими, а с равными ни-ни? А что такое энергия обычной еды?
   -- Примерно так, -- кивнул светловолосый. -- Энергия обычной еды -- это привычная людям грубая пища. "Старшие" в ней уже не нуждаются.
   -- Поэтому я перестала есть.
   -- Да. Поднимаясь на высший уровень, человек перестаёт нуждаться в энергии грубой пищи, и самой низшей становится сексуальная.
   -- Сложно.
   Вейлир чуть усмехнулся:
   -- Всё это ты понимаешь и без объяснений. Я говорю сейчас лишь для того, чтобы помочь тебе узнать о своём знании.
   -- Получается, я слушаю тебя, чтобы узнать то, что я знаю?
   -- Чтобы узнать, что ты это знаешь.
   -- Всё равно сложно, -- улыбнулась Аста. -- Но я, кажется, понимаю. И слушаю.
   -- Вернёмся к процессу становления. Человек, перешедший с высшей энергии на энергию окружающих, не продвигается вперёд. Получается замкнутый круг, как в случае с грубой пищей: получил энергию, переработал, избавился от ненужного. Только роль грубой пищи выполняет сексуальная энергия.
   -- А обычную еду он не ест?
   -- Ест, ибо не стал ещё "старшим". Грубой пищей он поддерживает тело, энергией следующего уровня -- энергетический контур. И перестаёт приближаться к высшему слою, потому что довольствуется земной энергией, более не получает высшей.
   -- И что тогда?
   -- Тогда человек зависает между бытием "старшим" и "младшим". Не способен ни вернуться назад, ни идти вперёд. Питается энергией окружающих.
   -- Сексуальной? -- уточнила Аста.
   -- Это первый барьер.
   -- А второй?
   -- Помимо сексуальной энергии и энергии пищи можно пользоваться и энергией высших чувств. Эмоции.
   Аста крепче сжала пальцы Вейлира.
   -- Но это неизбежно. Любой неофит проходит краткий период питания эмоциями.
   -- Любой? -- спросила она робко.
   -- Любой. Хорошо, если сумеешь преодолеть соблазн замкнуться на эмоциях.
   -- А я сумею?
   -- Ты уже сумела.
   -- Когда? -- Аста невольно раскрыла глаза, уставилась на Вейлира.
   -- Процесс завершается. Припомни, не надоела ли тебе энергия родных? Страх, гнев, нежелание к тебе приближаться?
   -- Надоела, -- Аста даже не удивилась, что он знает. -- Вообще надоело, что всё такое неприятное, тёмно-серое.
   -- Замкнуться легче всего на отрицательных эмоциях. Потому что и вызывать их тоже гораздо легче прочих. Но каждый ребёнок должен перерасти этот период, и наконец приходит насыщение. Перестаёшь нуждаться в подпитке чужими отрицательными чувствами.
   -- А чем... что тогда используют?
   -- Когда ты стал высшим, получаешь способность взаимодействовать с миром напрямую. Обычный фон мира сам поддерживает существование своих детей. Помимо того... Ты узнаешь.
   -- Узнаю что? -- Аста нахмурилась: Вейлир слишком многое откладывал на потом.
   -- Автоматическая подпитка осуществляется при взаимодействии с заблудившимися.
   -- Кто это?
   -- Поэтому я говорю: ты узнаешь. Не спрашивай больше, я не умею объяснить.
   -- Хорошо, -- смирилась она, -- тогда скажи, почему ты всё время говоришь "ребёнок"? Разве высшими становятся только дети?
   Вейлир покачал головой:
   -- Нет. Ребёнок не в состоянии перерабатывать сексуальную энергию, они практически никогда не могут пробудиться. Быть может, если очень долго заниматься одним и тем же человеком, -- светловолосый задумался. И снова качнул головой: -- Н-нет. В любом случае человек должен быть хотя бы подростком.
   -- А когда... -- Аста затаила дыхание, -- когда стал высшим ты?
   -- В двадцать лет, -- серьёзные каре-зелёные глаза прошлись по лицу Асты. -- Четыре года назад.
   -- Вот как, -- она притихла. На три года старше Асты -- интересно, каким человеком был Вейлир? Где жил? Чем занимался?
   Интересно, как он... "пробудился"? Кто заставил его "пробудиться"? Какая девушка -- ведь это непременно была девушка, неизвестная Асте умная, красивая, смелая девушка, -- остановила на нём свой выбор?
   И где она сейчас?
   Аста не осмелилась спросить. Только стиснула сильнее пальцы, переплетённые с рукой Вейлира.
   -- А до какого возраста? Старики могут становиться высшими?
   -- Да. И в восемьдесят лет, и в девяносто. Но пожилым людям тяжелее пробуждаться, им уже ближе иной мир. Многие устают от жизни, добровольно отказываются принимать энергию. И...
   -- И?
   -- Люди, способные пробудиться, уходят гораздо раньше достижения ими старости. Многие не достигают и зрелости, -- голос светловолосого утих.
   -- Вейлир...
   -- Да?
   -- А что будет теперь?
   Светловолосый молчал. Аста снова безотчётно сжала его ладонь, посмотрела на застывший профиль. На фоне ночной черноты, залитое бледным огнём фонарей лицо Вейлира было не просто белым -- синеватым, лишённым жизни. Ночь смыла краски, унесла цвета, оставляя лишь очертания.
   Губы Вейлира шевельнулись:
   -- Пойдёшь со мной?
   Зажатые в руке его пальцы показались ледяными, хотя ни дождь, ни холод не имели сейчас значения. Аста поднесла ладонь к глазам. Осторожно вытащила из его пальцев свои. Расправила послушную руку, перевернула вверх. Поцеловала. В самую серединку -- согревая, прогоняя ледяные октябрьские прикосновения. Возвращая тепло.
   Ответ не имел смысла, вовсе не требовалось что-то говорить. Ответ был известен обоим. Но Аста всё равно прошептала:
   -- Пойду.
   Чтобы знать о собственном решении. Чтобы помнить: свой выбор она сделала сама.
  

***

  
   Сидеть на уроке совершенной невидимкой было забавно. Вернее, не сидеть -- Женя парила над рядом склонённых голов, реяла, по обыкновению аккуратно подобрав ноги. В классе стоял неразборчивый гул: одноклассники старательно читали английский текст.
   В разуме Жени слышался голос Вейлира. Его слова, сказанные несколько дней назад, в ту ночь, когда буря владела городом.
   "Реальность отторгает пробудившихся. Со временем исчезают строки на документах, лица на фотопортретах. Пропадают записи в телефонных книгах бывших друзей. Но из памяти главных людей себя нужно стереть самому. Подумай, постарайся определить -- кто держит в своей памяти слишком много тебя, чтобы суметь забыть. Остальными займётся своевольная реальность. Ей ни к чему воспоминания о несуществующем, а ты не существуешь более в этом слое".
   Женя понимала.
   Надо стереть себя из памяти родных. Только тогда будет обретена свобода. Бывают несовместимые вещи, вот и свобода несовместима с родственными связями.
   Вчера Женя распустила, словно ненужное вязанье, память матери. Также освободила отца и брата.
   Мать сидела застывшая, с невидящими глазами, не человек, фарфоровая кукла. Отец читал газету, а Женя тянула нитки из голов родителей, словно наматывала память на невидимое веретено. Получалось легко, гораздо легче Жениных ожиданий, стоило лишь начать.
   Аникина аккуратно отделила последний узелок, развязала, отпуская мать. Женщина вздрогнула, очнулась, в глазах появилось удивление. Повернулась к мужу:
   -- Знаешь, у меня ощущение, будто бы я что-то важное забыла.
   -- Что? -- откликнулся Женин отец, выглядывая из-за газеты. Вязанья памяти о Жене в его разуме оказалось чуть меньше, чем в материнской, зато больше хитро завязанных узелков, переплетений, ведущих к воспоминаниям о супруге. Пришлось повозиться.
   -- Не могу понять, -- задумчиво ответила мама.
   -- Ну и не ломай голову.
   Женя грустно усмехнулась. Отец был прав.
   И всё равно сердца коснулось огорчение.
   После родителей Женя освободила от памяти Костю. Быстро распустила все петли, важные воспоминания притянула к другим людям. Отпустила брата, посмотрела на детское личико. И снова пришлось грустно усмехнуться -- Костя повеселел, словно грозная туча ушла с горизонта, глаза заблестели. Брат даже запел что-то непонятное.
   С родителями отца тоже вышло легко. Изменений в них Женя почти не увидела: дедушка как смотрел телевизор, так и продолжал смотреть, только обернулся на миг, обвёл недоуменным взглядом комнату. Бабушка подняла глаза от кроссворда, подождала немного, будто прислушиваясь, и снова уткнулась в газету.
   Ещё одну бабушку, со стороны матери, Женя не навещала: та жила слишком далеко. С ней наверняка случится так, как и говорил Вейлир: забудет сама. У той бабушки другие внуки -- Женины двоюродные братья, она не потеряет многого, да и нет почти воспоминаний в бабушкином разуме, Жене не нужно беспокоиться.
   Вместо этого Женя побывала у Марины. Тщательно вычистила лишние нитки, распутала узлы. Посмотрела внимательно на бывшую подругу, удовлетворённо кивнула: хмурое, несчастное лицо рыжей стало на мгновение чуть удивлённым, потом разгладилось.
   А теперь, сегодня, настала очередь Столяра.
   Женя двинулась вперёд. Опустилась перед партой. Взглянула на одноклассника -- тот смотрел в окно. Женя проследила взгляд -- Столяров наблюдал за падающим снегом. Веяло непонятной тоскливой надеждой.
   Первый снег на исходе октября.
   Небольшие белые пылинки неслись вместе с ветром, ложились на землю, постепенно укрывая город. Ткали пышное одеяло, необходимое, чтобы впасть в обязательную зимнюю спячку.
   -- Не волнуйся, -- тихо произнесла Женя. -- Больше не будет ничего плохого.
   Одноклассник смотрел в окно.
   -- Пришёл снег, значит, мне пора, -- слова сами ложились на язык, Женя не думала над тем, что говорила. -- Я ухожу вместе с осенью. Про... -- "прощайте" неудачное слово. Глупое, претенциозное. Лучше так: -- Не скучайте.
   Снег шёл в глазах Столярова. Отражение идущего за окном, светлый прямоугольник с крестом рамы посередине.
   Женя потянула ниточки.
   Память о ней Серёжке больше не пригодится. Даже наоборот -- вредна.
   Пусть уходят воспоминания, пусть развяжутся чувства, пройдёт смутная, непонятная тоска. Пусть одноклассник тоже станет свободным -- ведь нехорошо оставлять за спиной связанных памятью пленников.
   В жизни Жени отныне не будет тех, кто провёл с ней так много лет. И в их жизни уже не будет Жени -- это правильно. Это справедливо, иначе просто нельзя.
   Вытянув последнюю ниточку, Аникина чуть постояла. Смотрела на лицо Столярова, на прямоугольник окна в его зрачках. Тоска, веявшая вокруг, ушла вместе с воспоминаниями. Скоро уже Серёжке надоест бездумно пялиться наружу. Он повернётся, подумает о школе, может, об ужине, может, о встрече с друзьями.
   Он никогда об этом не узнает, но с этого момента для него началась новая жизнь.
   Девушка в чёрном платье, невидимка в занятом учёбой классе, тихо поднялась в воздух.
   Вот и всё. Ей пора.
   Новая жизнь ждёт не только бывшего одноклассника, но и её саму.
   Аникиной Жени больше нет.

Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"