Со всех сторон меня окружает лес. Собственно, это ещё не совсем лес, самые большие деревья выше меня раза в два. Раньше здесь было бескрайнее поле, на котором мой дядька учил меня пахать на тракторе, но это тридцать пять лет назад. С пригорка, где я сижу, прекрасный вид на долину. Прикрыв глаза, я вижу родную деревню. Дымки из труб, крики петухов и рёв домашней скотины. Деревни нет, и то, что я видел секунду назад, просто игра воображения. В лесу я один, набрал грибов и отдыхаю, привалившись к боку скутера-китайца. Впрочем, и на мне нет ничего российского. От сапог до панамки и ножа в руке, которым я стругаю сухую веточку. Я думаю. Мысли мои невеселы...
Что случилось с моей Родиной? Какой мор прошёл по ней? Почему я сижу в лесу выросшем на поле, которое у этого леса отвоёвано? Что будет с нами дальше? Никто мне конечно не ответит. Сейчас много появилось оракулов, знающих о нас всё. Проблема лишь в том, что эти, знающие, как-то не очень к себе располагают. Прав Александр Галич, сказавший: "Гоните его не верьте ему, он врёт, он не знает, как надо". О вранье я как раз и думаю.
Куда делась моя деревня и ещё десяток таких же в округе? Нет даже следов, что здесь когда-то кипела жизнь. Люди работали, ребятишки росли, с голоду никто не помирал. Что же случилось, что в несколько лет всё это исчезло? Никто не применял оружие массового поражения, не травил людей отравляющими веществами не сносил бульдозерами. А следов нет. Просто жители поняли, что есть где-то другая жизнь и решили, что не будут больше слушать враньё, о том как им тут хорошо живётся и потянулись в другие края. В этих краях, редко кто из них, нашёл лучшую жизнь, а здесь остался пустырь.
Всё больше укрепляюсь в мысли, что все наши беды произрастают из отсутствия у большинства народа элементарной совести. Как иллюстрацию этого, можно считать, житьё в странах где её отсутствие не столь чудовищно. Когда человек не стесняясь декларирует свои доходы и получает официальную зарплату, в стране есть деньги на её развитие не только от продажи своего завтра, за серебряники Иуды. Мы не можем уже ничего сделать так чтобы не поступиться, хоть в малом. Производим никчёмные вещи, тащим всё, что ,только, можно утащить, готовы продать всё, что можно продать, обещаем заведомо невыполнимое, да обещая и не думаем, что будем держать своё слово.
Почему я считаю, что дело в совести? До известного переворота, или Великой Революции, кому как угодно, Россия не была в таком позорном положении. Купец нарушивший слово изгонялся из гильдии и никто не стал бы иметь с ним дел. Словом дорожили. Однако ничто не вечно в этом мире и ханыги, не хотевшие работать, и пьяная матросня свершили переворот. Царь вместо того, чтоб давить эту гниль в зародыше, из совестливости своей, отказался от престола. Началось. Солдаты посчитали себя свободными от присяги царю батюшке и Отчизне, и просто разбежались. К власти пришли люди лишённые совести. Царя вероятно ненавидели, но расстреливать вместе с ним детей и совершенно посторонних могли только, недочеловеки, с ампутированной совестью. Что творилось в стране народу, думающему хорошо известно. Пересказывать не вижу смысла. Замечу лишь, что с каждым годом число тех, кто ещё сохранил остатки совести уменьшается. Болезнь её потери, весьма заразная штука, она косит страну страшнее любой эпидемии. Сосед украл, разбогател, а почему я должен жить хуже? Ни в коем случае! Но ведь стыдно. Так стыд не дым, глаз не выест! И страшно только в первый раз.
Родилась совершенно новая генерация людей, у которых это чувство атрофировано начисто. Они обещают всё, что от них хотят, забывая всё обещанное через несколько минут, после того, как дорвутся до кормушки. Совесть съёживается, как шагреневая кожа и вероятно момент, когда это произойдёт окончательно, уже не за горами. Если патриарх благославляет такую власть и якшкется с ней ничтоже сумнящася. Когда последний человек в стране потеряет совесть, тогда и наступит коллапс.
Такие мысли крутились в моей голове, а сам я с ужасом чувствовал, что тоже уже заражён и нет у меня надежды на выздоровление.