Была ночь, но уже намечалось утро. Облака свисали с неба лиловыми гроздьями, под каким-то немыслимым углом сползая за горизонт. Уже раздавались шорохи и звуки просыпающегося города: прогромыхал вдалеке грузовик, нетвердыми, гулко цокающими шагами прошествовал некто, познавший соблазны курортной жизни, в порту раздавались редкие гудки кораблей, видимых в просвете между кипарисами вместе с куском моря, внезапно возникало какое-то шуршание и шевеление, которое тут же умолкало. Пока еще было темно и ничто не предвещало каких-либо исключительных событий, а вдоль горизонта уже летела алая полоса зари. Стоял октябрь - похмелье южного пляжного лета.
В обшарпанном номере Сочинской гостиницы, ничуть не изменившемся с советских времен, обитали двое молодых людей, изрядно помятых после ночного кутежа. Один из них сидел на раскоряке-стуле и беспрестанно курил, отчего пепельница с торчащими из нее окурками папирос напоминала "Апофеоз войны" Верещагина. На нем были протертые от постоянного сексуального напряжения шорты, неопределенного цвета кроссовки, сильно избитые по дорогам судьбы, и пенсне в золотой оправе или оправе из желтого металла, как пишут в милицейских протоколах. Остальные части тела были не одеты.
Не сказать, что он блистал красотой, хотя лицо, несмотря на двухдневную щетину, выдавало породу, тянущуюся от каких-нибудь столбовых или даже титулованных дворян с примесью восточных кровей, судя по прямым, черным и жестким как проволока волосам и большим, но, тем не менее, раскосым глазам. Это был отставной капитан Советской Армии, посмертно Герой Советского Союза Паша Колбин. Он отличался высоким ростом, имел мускулистое тренированное тело, как результат длительного занятия восточными и прочими единоборствами, а под носом у него хищно вились мефистофельские усики.
Если бы над Пашей можно было произвести ряд манипуляций, как-то: мытье в бане, бритье со всеми парфюмерными довесками, сытный обед при отсутствии алкоголя и хороший сон - многие дамы не сочли бы за унижение отдаться ему в первой же подворотне. Впрочем, он не являлся ярко выраженным бабником, хотя и не отказывался от женских ласк, зато был игроком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ему было все равно во что играть, в очко или на бирже, лишь бы постоянно находиться в сладостном процессе игры, ощущать взлеты и падения Фортуны, лавировать по кромке тонкого блефа, парить над бездной и, обнажив нервы, сконцентрировав в единое целое желание и интуицию, вырывать победу в холодной ярости азарта. Он мог часами наблюдать за манипуляциями наперсточника, честно "обувающего лохов", при этом мысленно находясь то по одну, то по другую сторону барьера, влезая в шкуры всех участников и переживая вместе с ними перипетии игры, пока охрана "мастера" не совсем тактично намекала ему: "канал бы ты, кент, отсюда, что вылупился".
Второго обитателя номера звали Гоша Синельников. Он лежал камнем на продавленной раскладушке, которую по одному ему известным причинам называл "родео", был изрядно пьян, постоянно кряхтел, булькал, шморгал и издавал другие непотребные звуки, что было ему присуще после обширных алкогольных возлияний. Синельников был одутловат и рыхл и, если бы кому-нибудь пришло в голову отнести его к определенному представителю флоры, то он явно попал бы в семейство тыквенных: тело его имело форму баклажана, на которое была нахлобучена тыквообразная голова с не менее тыквообразным носом и тонкогубым широким ртом, который Колбин определял не иначе, как "щель для приема пищи". Руки и ноги у Синельникова были короткими, толстыми и практически не отличались друг от друга, а все это великолепное уродство венчал солидный животик, прозванный тем же самым Колбиным сумкой кенгуру. "И что же мы сегодня в сумочке припрятали".
Но природа беспристрастна. Она не государство, чтобы все отдавать одним, полностью обирая других. Синельников имел острый ум, быстро реагировал на смену жизненных обстоятельств, когда был трезв, что в последнее время случалось весьма не часто. Его маленькие заплывшие глазки смотрели колко и изучающе с холодностью изначального недоверия, анализируя объект на предмет пригодности для собственных нужд или с точки зрения опасности. А еще он имел широкую барскую натуру.
Познакомились они в Афганистане во время войны, где Синельников являлся, если можно так выразиться, аккредитованным корреспондентом газеты "Красная звезда", быстро сошлись в силу своей непохожести, бывали в разных передрягах, порой смертельно опасных, потому что Гоша был настырным и без надобности лез в самое пекло боя - хотелось все увидеть и заснять самому. Оба родились в декабре месяце - их так и прозвали "декабристами".
Так бы Гоша и тискал до сих пор статейки в славную армейскую газету о повышении боевой готовности и патриотического духа, но в Министерстве Обороны в очередной раз оказались неправильно расставлены погоны и их стали переставлять. Гоша копнул какую-то грязную историю про финансовые махинации в Западной группе войск. В "Красную звезду" материал не взяли и он напечатал его в "Московском комсомольце", за что был изгнан из газеты и армии без выходного пособия. Сейчас Синельников вел литературный клуб под названием "Питомник", пописывал статьи, рассказики, стишки и распихивал их по расплодившимся периодическим изданиям. В общем, жил как свободный художник.
Когда Колбин внезапно появился в доме у Синельникова, тот еще не спал в силу своей совиной натуры, а копался в компьютере. Колбин сказал, что ему нужно уехать на время из Москвы и попросил денег. Гоша не любил терять последних друзей и плодить лишних врагов, поэтому не давал взаймы никому, хотя и не был жадным. Он мог потратить на друзей кучу денег, пропить с ними целое состояние, но только не давать в долг. Колбину он отказать не мог, чувствуя, что у того крупные неприятности, и предложил вместе смотаться на пару недель в Сочи и отдохнуть за его счет с условием, что Паша будет бегать за выпивкой и заниматься поставкой молоденьких девиц, на что тот немедленно согласился. Денег у Синельникова было не то, чтобы много, но при разумных вариантах отдыха их должно было хватить.
... Пиво кончалось. Вернее оно кончалось уже не единожды за прошедшие двое суток, но Паша неукоснительно восполнял дефицит продукта, вояжируя к горничной и с удивительным постоянством дебила спрашивая, который час. Получив от разбуженной среди ночи девицы соответствующий экспромт и забрав очередную дюжину пива по полуторной цене, Колбин врывался в номер с криком "нынешнее поколение выбирает пепси-водку" и, совершив круг почета вокруг Гошиной раскладушки, с которой этот сибаритствующий молодчик расставался только на время пребывания в сортире, ссыпал всю баночную груду на осовевшего Синельникова, при этом умудряясь одну из банок засунуть ему в трусы. Тот ловко выуживал заблудившуюся емкость с эликсиром и немедленно приступал к распитию.
На этот раз выпивка кончалась всерьез. У горничной запас иссяк еще вчера, поэтому в последний раз Паша обращался в ларек напротив. Тот, обеспечив разовую поставку, закрылся в одиннадцать часов вечера и в самый последний раз пришлось отовариваться в ресторане, который наискосок. Все. Далее возникали проблемы, по крайней мере, до утра.
Синельников, несмотря на открытую балконную дверь, возлежал в одних трусах сомнительной свежести на раскладушке по имени "родэо". Его шлепанцы почему-то стояли на подоконнике. Там же находились и комковатые носки, белые по изготовлению и грязные по состоянию. Вокруг в беспорядке валялись пивные банки, бутылки из-под экзотических ликеров, сливаемых нам по импорту западными доброхотами, окурки, еще одни грязные носки... Все это напоминало импрессионистский натюрморт, невзначай организованный монументальным Синельниковым, который, очередной раз крякнув, с трудом повернулся на другой бок и просипел.
- Паш, пива дай, - и поскольку не последовало никакой реакции, повторил. - Пива дай, инквизитор.
Он курил редко, вернее совсем не курил в смысле понимания этого действа, как употребление никотина, поскольку дым не вдыхал, а просто пускал его кольцами в потолок, считая, что это помогает сосредоточению мысли.
- И вообще, маэстро, не груби по четвергам - я по пятницам ворую, а пиво кончилось, иссяк источник наслажденья, кстати... - Следующая папироса выстрелила из мятой пачки. - Как у нас с финансами? Уж не обанкротились ли Вы, маэстро? Или на гране краха? - Сказано сие было по мазохистки смачно и несколько глумливо, но, поскольку вразумительного ответа не последовало, Колбин поднялся с вялой небрежностью напружиненного кота и направился в угол комнаты, где стояла большая сумка. Запустив правую руку в недра шедевра турецкого ширпотреба, купленного тут же, на толкучке за пятнадцать долларов, он извлек на свет божий початую бутылку импортного низкоградусного пойла и, поставив ногу на калеку-стул, мелодраматично произнес.
- Где бедный боцман может похмелиться? У капитана запертый буфет. Маэстро, отработайте экспромт, иначе четыре сбоку - ваших нет.
Для Синельникова, претендовавшего на талант, это было несложным заданием, поэтому он без возражений поддержал навязанную ему игру, уперся остекленевшими глазами куда-то в область люстры и, почесав свой изумительный живот и чуть пониже, неожиданно рявкнул.
- Бросил карты, бросил баб,
Бросил пить, совсем ослаб.
- Браво, маэстро! - Паше на самом деле понравилась импровизация бессовестного литератора. - Вы честно заслужили стаканчик..., - глаза скользнули по этикетке, -... бананового ликера, изготовленного в Швеции. Тоже мне банановая республика. Лови!
Колбин не глядя метнул бутылку, а вслед за ней стакан в сторону раскладушки, который был на удивление ловко пойман, тут же наполнен и выпит.
Кстати, пресловутая раскладушка тоже имела свою маленькую историю. Когда наши гастролеры с вокзала с трудом дотащились до гостиницы "Чайка", был поздний вечер. Вещей у них не было, кроме Пашиной сумки с малым джентльменским набором, как то: смена белья, две пары носков фирмы "Рибок", две колоды карт нераспечатанных, "не с маэстро же в дурака играть", диктофон "Панасоник", складной метр, полдюжины носовых платков, одеколон "Кобра" и пугач, который издалека можно было принять за настоящий "Магнум". Синельников шел налегке, но его давила тяжесть похмелья.
В гостинице свободные номера были, но ввиду скудности наличности, гастролеры решили снять одноместный, поселить туда гражданина Колбина, а гражданин Синельников будет ходить к нему якобы в гости с ночевкой. Все бы и ничего, но только не у Гоши, который первым делом спутал гостиничный буфет с ночным клубом и решил посидеть там часиков эдак до трех за стопкой водки. Буфетчица по имени Нина предложила Синельникову покинуть помещение сначала ласково, затем грубо, но в конце концов он ее уболтал настолько, что она готова была остаться с ним в этом буфете навсегда. Они выпили водки на брудершафт и неизвестно, чем бы все это закончилось, но какой-то доброхот участливо вызвал милицию, не предполагая изменения отношений сторон. У Синельникова проверили документы и немедленно выставили из гостиницы, несмотря на яростные протесты буфетчицы. Маэстро зашел за угол, помочился, дождался пока уедет милицейская "канарейка" и, встретив Нину у входа, отбыл с ней в неизвестном направлении.
Явился он только утром с раскладушкой в руках, сказал, что все улажено, и сразу завалился спать. Никто, кроме женщин, не понимал, что же в нем такого привлекательного. Паша тоже не понимал, но стерпелся. Кстати, буфет после Гошиной импровизации не открывался ни в этот, ни на следующий день.
- Шабудабуда. - Синельников, слегка приподнявшись, поставил стакан на стол, уставленный тарелками с остатками вчерашнего ужина, выдернул откуда-то стручок горького перца и, закусив не поморщившись, пристально уставился на Колбина.
- Ликер закусывать перцем... Ну ты даешь, маэстро! - сказал тот. - Так как все таки у нас с финансами?
- С финансами у нас никак. Поют романсы. Мы слегка обанкротились, дружок. Но давай пока об этом не будем. Впрочем, на обратную дорогу хватит. На почтовом поезде в общем вагоне. Кстати, ты вчера забыл продлить гостиницу ив ближайшее время нас отсюда неминуемо вытурят. Но если, допустим, продать твое пенсне...
- Пенсне не тронь. Оно не мое, оно фамильное. Уж лучше продать твои часы. Хотя...мастью козырь не покроешь - думать надо, искать варианты.
Синельников возлежал на продавленном уродце и созерцал копию с картины неизвестного автора, висевшую на противоположной стене. Он неторопливо покопался в носу, потом привстал на локте, побыл в этом положении некоторое время и неожиданно изрек.
- Наличность разрушает разум. - Причем конец фразы оказался зажеванным от внезапно нахлынувшего кашля.
Паша не торопясь подошел к несчастному Синельникову, постучал его по спине, надавил указательным пальцем в какие-то одному ему известные места тела и кашель неожиданно утих.
- Застойные процессы в легких, - с невозмутимостью индейского вождя прокомментировал Колбин. - Ты хоть иногда переворачивайся с боку на бок на своем лежбище. Кстати, когда ты пребывал вместе с этой, как ее, Ниной, то не заметил ли каких-либо странностей, ну, что-нибудь необычное?
- Странности!? - Синельников на секунду задумался. - Странности конечно были. Первая и весьма немаловажная странность это то, что квартира, в которую я имел честь быть приглашенным, не была засорена обильными родственниками хозяйки. Вообще это была странная малокомнатная квартира с очень странно маленькой кухней и обширным количеством тараканов странной породы, завезенной, вероятно, из еще более южных стран. В спальне стояла удивительно широкая кровать странного назначения...
Маэстро приступил к реализации очередного блестящего розыгрыша. При монархии он стал бы скорее всего придворным шутом и изгалялся бы в свое и царское удовольствие над безответной свитой и посетителями. Но хотя судьба распорядилась по-другому, Синельников не унывал и применял свой недюжинный талант насмешника и мистификатора, где это было возможно. Он выбирал очередную жертву, детально и тщательно изучал ее психотип, в непринужденной расслабляющей беседе определял черты характера и наклонности, выискивая слабые места, и начинал бить по ним с обстоятельностью осадной артиллерии, постоянно наращивая мощь. Выбрав за основу какой-нибудь парадокс или просто откровенную глупость, он втягивал несчастного оппонента в безнадежную дискуссию, обильно сдобренную цитатами из классиков, Библии, Корана, якобы знаменитых приятелей бессовестного маэстро, при этом, как опытный софист, он несколько раз меня свою точку зрения в процессе спора, делал специальные паузы, где соперник горел нетерпением услышать его ответ, постоянно подначивал, рассказывая дурацкие байки и случаи из жизни каких-то эфемерных личностей, постепенно переходя на личность самого оппонента, чем лишал его остатков терпения, разума и человеческого достоинства. Далее шел заключительный пассаж с каким-нибудь обидным для создавшейся ситуации стишком типа: я не был с Вами тонок... резонно, нет гондонов и... следовал неминуемый взрыв. Потерявший человеческий облик соперник бросался на несостоявшегося шута с явной целью разорвать его на куски голыми руками, чем очень веселил и вызывал бурные восторги у почитателей таланта маэстро. Озверевшего оппонента хватали за руки, насильно усаживали в кресло, отпаивали водкой и все заканчивалось мирно. До поры, до времени подобные спектакли сходили Синельникову с рук, пока на одной из вечеринок тишайший, интеллигентный Фима Бернатович, бывший однокурсник, не разбил об угол стола пивную бутылку и не бросился на него, несмотря на то, что в пылу спора потерял очки и ни черта не видел.
После этого инцидента Синельников понял, что доводить подобные эксперименты до конца - опасно для жизни и научился вовремя останавливаться, сводя на нет напряженность какой-нибудь хохмой или предлагая выпить за прекрасных дам.
- Так... какие еще были странности, - не унимался Маэстро. - Нина очень странно себя повела: сразу стала снимать одежду с себя, хотя было довольно-таки прохладно...
- Ладно, притормози! Потом поговорим. - Колбин сидел в позе Роденовского мыслителя на фоне разгорающегося утра. Прошло еще немного времени. Он поднялся без помощи рук, потянулся по-кошачьи и воззрился на живописно неубранный стол.
- А вот бардак после тебя я убирать не подписывался. Вперед, Маэстро. Не горюй горбатый - ты ведь не убитый. Кстати, убери свои носки с подоконника - портят пейзаж.
Пока Синельников хлюпал в ванной, Паша разделся до плавок и приступил к своим бесчисленным упражнениям и медитациям. Делал он это сосредоточенно, полностью отрешась от внешнего мира. Когда наконец появился Гоша, фыркая моржом, раскрасневшийся и протрезвевший, Колбин находился в немыслимой позе. Все его части тела переплелись в какой-то змеиный клубок. Глаза его были закрыты, лицо окаменело.
- Тореадор корридой пробавлялся... Хватит выйогиваться! Кстати, Паша, наш общий заклятый друг Суржицкий говорил, что ты долгое время пребывал в Юго-Восточной Азии, изучал религии, восточную культуру, каратэ...
Колбин медленно вышел из транса, открыл глаза и, приведя свои конечности порядок, уселся на реликвию-стул, при этом заметив, что стол чисто убран. Взяв пачку сигарет, он повертел ее в руках и положил обратно.
- Видишь ли, маэстро, мне это так же трудно тебе объяснить, как первоклашке интегральное исчисление на основе таблицы умножения. Во-первых, я не изучал, а проникался, пропускал через себя вековую мудрость, впитывая ее... и не только мозгами, но и телом, всеми органами чувств, каждой клеткой организма. Во-вторых, ну никак нельзя отделить культуру, религию и искусство восточных единоборств друг от друга - это единое знание целой цивилизации, которое оттачивалось тысячелетиями, накапливалось, концентрировалось и находило свой выход в конкретных приложениях. Приложений много - знание одно. Поэтому при чем здесь каратэ? И еще не путай восточные единоборства с дракой на уничтожение - это совершенно разные вещи. Я занимался самбо, осваивал рукопашный бой десантного образца, ходил врукопашную в Афгане, занимался в Таиланде искусством сяо-линя у одного буддийского монаха, потом было кунг-фу, айки-до, а потом я вообще перестал выделять какой-либо стиль. Какой может быть стиль в драке с докерами в Сингапурском порту. Мастер не должен себя связывать рамками условностей и деления на виды. Он должен абсолютно владеть духом борьбы, своим телом, чувствами, мыслями и применять свои знания быстро и точно, в зависимости от сложившихся обстоятельств и исключая случайности. Уличная драка не признает стилей, ибо трупу все равно, каким способом его убили, точным ударом кулака, дубиной или из берданки. А по отдельности все это изучают пердуны на кафедрах или бритоголовые мальчики в подвалах под руководством дилетантов. Ладно, Гоша, вали спать, приводи себя в порядок и не отчаивайся. Безумству храбрых - терпенье мертвых. - Колбин взял с кровати полотенце и отправился в ванную.
А за окном вспыхивало яркими красками осеннее Сочинское утро. Город оживал. Появились первые прохожие, заездили машины, радио, пропев воскрешенный из небытия гимн, бормотало что-то про очередной межнациональный конфликт в дебрях Африки, зашуршали в гостиничном коридоре, захлопали двери, заплакал ребенок, гуднул тепловоз на станции, в соседнем номере реготали, радуясь курортной свободе... Жизнь входила в свои права в сонном городе Сочи. События развивались сами по себе, вовлекая в свой поток всех, кому это было предначертано, ломая их графики и судьбы. Лишь безмолвное солнце, внезапно выпрыгнувшее из-за гор, равнодушно взирало на суетность человеческих проблем с неясным разрешением их в будущем.
Глава вторая.
Еще в Афгане у Колбина появилось превентивное осознание опасности, когда все чувства обостряются до звериного уровня, включаются скрытые резервы подсознания, время замедляется, а организм рефлекторно готов реагировать действием на внезапно возникшую угрозу, упреждая удары. А невидимое поле опасности там существовало постоянно. Менялась только его напряженность, вызывая адекватную реакцию у тех, кто умудрился выжить пройдя все круги Афганского ада, а не отсиживался в тылу на хлебных должностях, где вместо тягот военной службы получают одни льготы. Колбин не "устроил себе перерыв на смерть", а выжил, в составе спецвойск участвуя в рискованных и безжалостных операциях, ожесточился, сделался циничным как патологоанатом, но чувство справедливости не утратил, чувство жестокой справедливости.
А начиналось все красиво и солнечно, в соответствии с заповедями "Морального кодекса строителя коммунизма" и заветами дедушки Ленина. Хотя нет, не все и не сначала, а на каком-то отрезке жизни, да и то относительно последующей мерзости. Все познается в сравнении: иногда щепотка соли или нежданный окурок есть великая радость. А сначала был детдом имени Третьего Интернационала с волчьими законами детской коммуны, потом суворовское училище с не менее волчьими законами казармы... Так уж получалось по жизни. Его прапредков расстреляли после революции, дедушка то появлялся, то пропадал, отец сгинул в Пермских лагерях вместо какого-то вороватого в крупных размерах высокопоставленного придурка... Об этом он узнал позднее, познакомившись с бывшим сослуживцем отца. Родственников по женской линии он не помнил и не имел об этом никакой информации, как будто бы их вовсе не существовало.
Ну так вот. Суворовское училище, "выше ногу, койки заправить по ниточке", потом высшее десантное училище, уставы наряды, караулы, политзанятия, конспекты Ленинских шедевров, "А не то в нарядах сгниешь, мерзавец, сукин сын", мудак замполит, история войн и военного искусства, стратегия, тактика, стрельба, секция самбо, мастер спорта, выступления за клуб ЦСКА, основы рукопашного боя, межармейские соревнования по рукопашному бою, первое место, прыжки с парашютом, увольнения, блядовитые девицы, дающие где и как угодно, выпивки в подворотне, суровая мужская дружба, "один за всех...", ущербные военные КВНы, выпускные экзамены, выпускной вечер, вселенская пьянка, лейтенантские звездочки на дне стакана с водкой, "пей до дна, пей до дна", военный патруль, гауптвахта и наконец Таджикистан - первое место службы. Красиво и солнечно. Таджикистан! Взвод солдат в подчинении. "Я буду суровым, но справедливым отцом командиром".
Потом что-то сработало в бюрократических закоулках военного ведомства и Колбина перевели в спецвойска. А ведь предлагали дураку служить в спортклубе ЦСКА, ездил бы на соревнования, на сборы, иногда даже в сладкий ад загнивающего капитализма. Так нет. Партийный билет стучит в сердце, коммунист должен быть всегда в первых рядах, там, где трудно, расправив руки-крылья...
Итак, спецвойска. Учения, тренировки, стрельбы, взрывное дело, владение всеми видами холодного и огнестрельного оружия, превращение в орудие убийства любого предмета, который попадается под руку, управление всеми видами наземного и воздушного транспорта. Супермены, сверхлюди, венцы творения! "Как мы отделали вдвоем в кабаке восьмерых придурков! Один чуть не помер, валялся в реанимации и еще четверо загремели в больницу. Во хохма! Полковник формально пожурил, мол, перестарались. А мы че, мы оборонялись. Мы так и объяснили милиции: на нас сразу восемь человек полезло с бутылками, мне чуть голову не разбили, еле увернулся... Ха! Смех! Нам что бутылка, что нож - детские забавы. Ну а что тут сделаешь - не носить же на груди табличку "спецназ". А вообще, это называется отработкой приемов рукопашного боя в реальных условиях - у нас это поощряется. А где ж еще тренироваться. То-то же".
Тренироваться больше не пришлось. Далее началось выполнение интернационального долга в Афганистане по просьбе Бог уж знает кого. Был штурм дворца Амина. "У, проклятущий диктатор!". Успешная боевая операция, кровь, раненые товарищи, несколько убитых... Ну что ж, на войне как на войне... Потом начался мрак, кровавые будни неправедной войны с постепенным осознанием сути происходящего. Были спецоперации, жестокие и беспринципные, перестрелки, рукопашные схватки, кровь и смерть, кровь и смерть... Драка не за интернациональные идеи, а за собственную шкуру в соответствии с инстинктом самосохранения. И чувство мести. Эх, какое это сильное и сладостное чувство! Они превратились в волчью стаю, яростную, сплоченную и безжалостную, в инструмент охоты за людьми, когда нужно, выждав в засаде, наброситься внезапно и грызть, и рвать на части, наслаждаясь охотничьим чувством победителя.
И все бы ничего было для Паши Колбина. Отправили бы его в Союз, дали очередное звание, майора, и служил бы он где-нибудь до отставки. Углы бы сгладились, раны зализались... Но хромая судьба подкинула очередной сюрприз, эдакую дохлую кошку в щи... Есть те, кто может управлять судьбой - не мы с тобой, мой друг, не мы с тобой. Паша попал в плен. Будучи без сознания. Их просто подставили, по умыслу ли или просто по глупости беспросветной - этого уже не узнаешь. Отстреливались до последнего. Живым бы он не дался, ибо знал, что выделывают моджахеды с пленными офицерами спецназа. Но Паше неожиданно повезло: в результате каких-то политических комбинаций ему предложили принять Ислам и афганское гражданство, если он выступит на пресс-конференции с соответствующими заявлениями. Это произошло после многодневных истязаний. Колбин никогда не забывал распаленную видом крови рожу того моджахеда, который пытался заставить его жрать собственное говно и бил, бил, бил... Паша потом его очень больно зарезал, чтоб подольше мучился, сука. Волки не прощают - волки мстят. Это уже случилось после того, как он принял Ислам.
А что Ислам... Был единственный шанс остаться в живых. А что такое смерть, не знают даже мертвые и плевать он хотел на партийные идеалы и патриотизм. "В задницу их засунуть! Я не Зоя Космодемьянская"
Потом Паша сбежал. Без всяких приключений. Тихо ушел после интервью корреспонденту газеты "Вашингтон пост" в Пакистане. В качестве вознаграждения за лояльность его отвели в публичный дом. Девицу он конечно трахнул... "А почему бы и нет!?". Потом связал ее простыней, заткнул рот ее же трусиками, "береженого Бог бережет", и ушел через окно. "Хрен вам, а не лояльность, козлы вонючие!".
Далее был Таиланд - жемчужина Востока. Там Колбин прошел школу выживания по полной программе: случайная работа, мелкие нерегулярные заработки, питался, чем попало, благо хоть рыбы можно было всегда добыть. Страшно тянуло на Родину. "Достали, обезьяны проклятые!". В конце концов, Паша оказался в клубе, где проводились гладиаторские бои без ограничений, без правил... Правда не добивали. "Совестливые ребятишки попались".
Здесь Колбин не просто выжил, но стал звездой на местном небосклоне по прозвищу "Русский Волк". Он и дрался по-волчьи: укусит и отскочит, а потом отключал измотанного противника. Насмерть ли, не насмерть - это его не интересовало. Лежит неподвижно - и Бог с ним! Здесь он дополнил свой опыт самбиста и рукопашника арсеналом подлейших приемов уличной драки, азы которой получил еще в детском доме, где потасовки происходили постоянно.
Колбин часто вспоминал своего первого так называемого сенсея. Это был старый вор Боря по кличке "Мастырка", который работал сторожем в промежутках между "ходками". А "ходил" он часто, но как-то неминуемо умудрялся условно-досрочно освобождаться. Трезвым Мастырка никогда не был, но и запоями тоже не страдал, поэтому, приняв "на грудь" изрядную дозу портвейна, (иных напитков он не признавал), собирал пацанов и начинал травить байки про тюрьму, про зону и воровские законы, давал, так сказать, начальное блатное образование. Старый вор был лыс, беззуб от частых эмоциональных контактов с жизнью, но рассказывал складно и его слушали. Он и научил Пашу "кости".
- Что там каратэ-дзюдо-хуэдо, - по обыкновению разглагольствовал Мастырка, развалясь в подвале на старом диване. - Все это фуфел, приманка для додиков поганых - насрать и забыть. Что такое кость знаете!? Ни хрена вы не знаете по жизни. Показываю один раз - пригодится. Еще помнить меня будете. Что-то много выпил я - не канаю ни х... Смотрите!
Мастырка выставил согнутый средний палец правой руки углом, зажав при этом указательным и безымянным его крайнюю фалангу. Получился выступающий из кулака треугольник. Потом он лениво оторвался от своего продавленного дивана, расхлябанной походкой подошел к старому шкафу, небрежно ударил по дверце и... проломил ее.
- Скольких я зарезал, скольких перерезал, скольким я глаза повышибал... - фальшиво пропел старый уркаган. - Во, кость! - Мастырка улыбался, демонстрируя свои малочисленные гнилые зубы и радуясь произведенному эффекту. - И никакой специальной подготовки. Учитесь, щенки! - Он как бы нехотя плюхнулся на диван и продолжил. - Вот сунешь "костью" в глаз кому-нибудь... Если не выбьешь, то все равно долго корячиться будет. Это тебе не кулаком фонарь поставить. Можно бить и в сплетение - очень помогает. Так лечат всяких чемпионов. Для понятки. Сунул ему "кость" в глаз - и где его многолетние тренировки!? В п...., на самом дне.
Мастырка был хилого телосложения, весил не более шестидесяти килограмм, да к тому же изрядно пьян. Но пробитая дверца говорила сама за себя.
Маленький Паша на всю жизнь запомнил полупьяного Мастырку и его немудреную науку. В одном из крутых гладиаторских боев, где по правилам отсутствуют всякие правила, он применил "кость" против здоровенного китайца. На этом бой закончился: бедолага взвыл и скорчился от боли, а Паша тут же сделал ему апперкот коленом и уложил намертво. Многоопытные зрители так и не поняли, каким приемом вырубил Русский Волк Вонга-убийцу, не проигравшего до этого ни одного боя. Финита ля комедия!
Так бы и дожил свои дни капитан Колбин на полуострове Индокитай, если бы не одно обстоятельство - посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Потом было трудное возвращение на Родину, долгие утомительные допросы и разбирательства... Звания Героя его не лишили, под трибунал не отдали, а просто тихо убрали из армии. Жируй Паша на вольных хлебах, живи в свое удовольствие! Колбин особо не огорчился таким поворотом судьбы, да и не мог он служить в войсках после такого жизненного марафона с препятствиями. "Ничего. Касторкой тараканов не отравишь. Живем дальше. Тузуем помалу, кресть твою масть!".
В этот фармацевтический концерн его принимали на работу по рекомендации кореша-"афганца" генеральный директор и начальник службы безопасности Кондыбин.
- Стрелять хорошо умеешь? Впрочем, по отношению к тебе это глупый вопрос. - Кондыбин сразу перешел на "ты" и Колбина этот факт несколько покоробил. "На брудершафт мы с ним не пили... Сразу же хочет поставить ниже себя, знай, мол, сверчок свой шесток..."
- Будешь сопровождать грузы в любую точку СНГ и даже в дальнее Зарубежье, - тем временем продолжал безопасник. - Лицензия на ношение оружия есть? Нет? В течение завтрашнего дня оформим - только принеси фотографии. Послезавтра выходишь на работу. Инструктаж...
Колбин был холост, привык к кочевой жизни, поэтому такая работа не была для него обременительной. Короче, все устроилось как нельзя лучше. Мотался он по всему бывшему Советскому Союзу, два раза выезжал в Германию... Его не интересовало, какие грузы он сопровождает. Так... Ящики с лекарствами, контейнеры с лабораторными препаратами... Ничего особенного не происходило. Ну наезжали пару раз крутые ребята, пытались вымогать деньги, но Колбин умел с такими разговаривать. В общем, не дотянулся до туза и жизнь пошла в пиковой масти. Да он и не хотел дотягиваться до туза, но шестеркой тоже себя не считал. Все шло нормально до того злосчастного дня...
- Это мистер Райт. Сопроводишь его с двумя контейнерами до самолета в Шереметьево. - Кондыбин остро и как-то опасно посмотрел на Пашу. - Возьмешь с собой "калашников".
- Это еще зачем!? - Колбин с удивлением посмотрел на безопасника. "Наркоту они что ли тащат? Тогда бы охрана была помощней", - недоуменно подумал он. - Я и так при пушке. А с автоматом-то как? У меня ж нет разрешения.
- Если что-нибудь случится - отмажем, не ссы. Ну и премия тебе будет в тысячу долларов. - Кондыбин выдержал небольшую паузу и продолжил. - Контейнеры привезут через пятнадцать минут. Ладно, не бери в голову - бери в ноги. - Он потянулся к телефонной трубке и усмехнулся. Иностранец не понял юмора, но тоже заученно заулыбался, понимая, что это шутка и поддерживая шутника. "Вот пусть и не берет в голову, хряк английский". Колбин пошел готовить машину и принимать груз. Все шло обычным чередом, не предвещая чего-либо экстраординарного.
Неприятности начались при выезде из Москвы. Сразу за кольцевой дорогой спустило колесо. Колбин, бросив взгляд на заднее сиденье, где накрытый курткой лежал автомат, вылез из машины. Пока возился с колесом, откуда-то вынырнул ГАИшник, как чертик из табакерки, и попросил показать документы и открыть багажник. Вид у него был напряженный.
"Опять какая-нибудь операция "Перехват" или "Кольцо". Ловят не ловленный мизер". Паша передал менту права и техпаспорт.
- Оружие есть? - милицейский профессионально и цепко посмотрел на Колбина.
- Есть. - Паша вынул из-за пояса пистолет Макарова. - Вот разрешение.
ГАИшник долго изучал бумагу, хмыкал, мекал, потом сверил номер...
- Что-нибудь не так? - Колбин домысливал дальнейший возможный ход событий.
- Да нет, вроде все в порядке, - проговорил милиционер обиженным голосом. - Откройте багажник.
"Багажник, потом салон... Накладные на товар допустим в порядке, а на заднем сиденье "калаш" под курткой, кресть твою масть. Ладно, за желуди и свиньи затанцуют", - и Паша начал валять дурака, провоцируя взятку. "Принизить себя, показать свою ущербность, а потом откупиться. А что еще этому сержанту надо?".
- Товарищ сержант, это машина медицинского концерна "Панацея". Я сопровождаю иностранного клиента в аэропорт. Мы можем опоздать на самолет, - корчил из себя недоумка Паша. - А с этими иностранцами связываться... В суд подадут, неустойку потребуют. А кто виноват? Ну вот, я открыл багажник, вот накладные на товар. - Колбин передал бумаги, при этом ловко ввинтив сержанту купюру. Инцидент был исчерпан.
Фортуны переменчивый узор предвосхищает славу иль позор. Ничего она не предвосхитила, а просто повернулась к Колбину своей вертлявой задницей. Внезапно на встречную полосу выскочил грузовик, увернувшись от двух мальчишек, перебегающих дорогу. Колбин мотнул вправо и перелетел через бордюр. Машина подпрыгнула, на мгновенье зависла в воздухе, боком ударилась об землю и, несколько раз перевернувшись, встала на колеса. Тренированный Паша даже не потерял сознание от этой капитальной встряски. Он сгруппировался и четко контролировал свое тело в резонанс с автомобильными кульбитами. Пейзаж провернулся несколько раз вокруг своей оси и остановился. Осколком разбившегося переднего стекла попало в голову - лицо Паша берег, плотно прижав подбородок к груди. Прошло несколько секунд, Колбин шевельнулся. По лицу текла теплая струя.
"Кровь! Видно башку зацепило. Но перерыва на смерть можно не устраивать. Это ж кайф - либерти лайф! Ладно, надо что-то делать. Сначала - иностранец, а потом автомат. Сейчас ГАИ примчится, благо пост недалеко.
- Мистер Райт, а ю элайф? - Колбин на полную катушку эксплуатировал свои куцые познания в английском. - Мистер Райт, ю о кэй? - Иностранный клиент безмолвствовал.
"Вот дьявол! А может он того... Только этого мне не хватало! Жмур да еще иностранец. Век свободы не видать". Паша пошлепал англичанина по щекам, пощупал пульс... "Жив. Очухается. Так... теперь автомат. На кой черт он вообще был нужен! Кондыбин - кусок придурка. Все крутого из себя строит".
Паша попытался открыть дверцу, но ее заклинило. Пришлось отклониться назад, прилечь на безмолвного мистера Райта и двинуть по ней несколько раз ногой. Вышибив дверцу, Колбин достал с заднего сиденья автомат, засунул его поглубже в кусты в двадцати метрах от машины и вернулся обратно. Похлопав по карманам, он достал носовой платок не первой свежести, обтер кровь с лица и приложил его к ссадине на голове. "Не горюй горбатый - ты ведь не убитый".
К Колбину подковылял шофер грузовика - виновник аварии. Он еще до конца не осознал происшедшее, нелепо разводил руками и пытался что-то объяснить.
- Ладно, брат. Ты по другому не мог. Не пацанов же давить, - успокоил его Паша и услышал сирену подъезжающей машины ГАИ. Почти одновременно прибыла карета скорой помощи - видно кто-то успел вызвать. Из нее выскочили двое в зеленом облачении, мгновенно оценили обстановку и бросились к иностранцу. К месту аварии вразвалку подходили трое ГАИшников.
"Ну все! Сейчас начнется разбираловка. Итак, что мы имеем в наличии: разбитую машину, полудохлого иностранца, несостоявшийся рейс... Ту-ту, самолетик, счастливого пути. А товар? А что с этими гребаными контейнерами? Может быть там действительно наркота!? Вот будет веселье! По полной программе. Если засекут наркоту, то и автоматик откопают. Здесь уж не ГАИ, а уголовка приедет. А что дальше... Гони конягу на конину. Это ж для них как колбаса для дворовой псины. Доблестные сотрудники уголовного розыска раскрыли... ну и так далее".
Багажник открылся на удивление легко. В мешанине масляных тряпок, железяк, пластмассовых канистр, Паша разглядел два контейнера. Один из них был расколот. Из него вытекала какая-то маслянистая жидкость бурого цвета, окрасив ветошь, а рядом валялся кусок мяса бобовидной формы. Зрелище было омерзительное. За всем этим крылась какая-то отвратительная тайна с привкусом угрозы. Внутри у Колбина похолодело, в голове мелькнула смутная догадка, какая-то ассоциация, но тут подошел ГАИшник и начались нудные следственные действия. Врачи, поколдовав, привели в чувство мистера Райта, положили его на носилки, засунули их в фургон и уехали. Пока допрашивали шофера грузовика, колбин вынул из "бардачка" сотовый телефон, повозился с ним немного и, поняв, что аппарат неисправен, обратился к милицейскому лейтенанту, заполняющему очередной бланк.
- От вас можно как-нибудь связаться с моим начальством, предупредить об аварии?
У ментов нашелся сотовый телефон в машине. Паша набрал номер.
- Мне господина Кондыбина, если можно. Отъехал? А когда будет? Нет, ничего не надо передавать. Генеральный на месте? Спасибо. До свидания.
Колбин порылся в записной книжке, изъятой из кармана, и набрал номер генерального директора концерна "Панацея".
- Марлен Кирикович? Это Колбин говорит. Я вез мистера Райта с товаром в Шереметьево, но возникли проблемы - попали в аварию и до аэропорта не доехали. Мистер Райт? Да нет, все живы. Он правда не совсем в порядке, его увезли на скорой помощи. Товар? Нет, с товаром не все нормально: один контейнер разбился, а другой цел. Куда их девать? Да, разбился. Из него что-то вылилось и вывалился кусок мяса. Очень похож на почку животного или даже человека - я же не медик, не разбираюсь.
В трубке возникла долгая настораживающая пауза. Потом охрипший голос директора произнес.
- Вы уволены, Колбин. Езжайте сейчас домой, а завтра придете за расчетом. - Раздались гудки отбоя.
Паша еще не знал, что рассказав про содержимое контейнера, он совершил роковую ошибку, хотя отточенная экстремальными ситуациями интуиция призывала молчать. Не прислушался к себе, расслабился. Он не понимал, что его хромая судьба вновь свернула с уже устоявшейся и проторенной жизненной дороги и закрутилась по крутой спирали в неизвестность. Над ним нависла смертельная опасность, которая даст о себе знать через несколько часов, вовлекая в себя множество непричастных людей.
Когда после долгого разбирательства все разъехались, Колбин с полчаса посидел на капоте раздолбанной машины, переваривая возникшую ситуацию, а потом медленно побрел на обочину - ловить попутную машину. Никто не останавливался, пока он не догадался поднять над головой сотенную купюру. Тормознул какой-то зачуханный "Москвич" времен десятой пятилетки с не менее зачуханным водителем.
Спустя десять минут после отъезда Колбина к его разбитой машине подкатил черный БМВ. Оттуда вышли двое крепких парней и стали копаться в ее багажнике. Но этого Паша уже не видел.
Глава третья.
День умирал. В окна гостиницы лился какой-то зыбкий свет - предтеча сумерек. Солнце мигнуло прощальными лучами и упало в море. В природе наступила пауза. Потом стало неожиданно и быстро темнеть.
Синельников внезапно проснулся, продрал глаза, ошалело закрутил головой, выбравшись из иррациональности сна и, наконец, поняв, где он находится, потянулся за часами, лежащими на столе, и долго смотрел отрешенным взглядом на циферблат, пытаясь понять, который час. Разобравшись со стрелками, он пробухтел, что было ему присуще, очередную, придуманную спросонья стихотворную фразу.
- Я в трезвости влачил младые годы...
- Не бубни, а ходи с козыря. - Колбин не спал, но лежал с закрытыми глазами. Он никогда не подавал виду, что проснулся, никогда не открывал раньше времени глаза. Отдельные фрагменты его биографии и среда, в которой он обитал последние годы, приучили его к перманентному чувству опасности, поэтому предварительно почуяв и оценив обстановку, он выдерживал паузу, чтобы при случае задействовать фактор неожиданности, и только после этого показывал, что он бодрствует.
- Подайте алкоголику на водку, он спился от тоски в очередях. Как у нас насчет пива, Волк? - с натужной игривостью изрек Синельников и закашлялся.
- Послушай-ка отставной "Красной звезды" барабанщик. То, что ты помнишь мое Афганское прозвище - это хорошо. Но вот хрен тебе, а не пиво. На паперти подадут, если не набьют морду. Время не питейное настало. Повремени чуток.
- Паша, дорогуша, ну ты же знаешь, что разумная доля алкоголя меня только веселит, бодрит и подвигает на активные действия. Ты же не хочешь, чтобы я перешел в отряд головоногих моллюсков с рыбьим взглядом и повадками спящего хомяка. - При этих словах Синельников начал медленно стаскивать с Колбина одеяло, скорчив скорбную гримасу канонизированного мученика. Смотреть на него без смеха было невозможно. Колбин хмыкнул. Вид бессовестного вымогалы резко улучшил его настроение.
- Черт с тобой, алкалоид! Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке, как сказала незабвенная Маргарет. Импровизацию!
Синельников, привыкший к потребностям Паши в литературных изысках, никогда не сопротивлялся подобным просьбам и, если не мог сходу ничего придумать, то доставал из своих загашников памяти что-нибудь подходящее, придуманное ранее.
- Я не гожусь в крутые мафиози -
До женщин падок и вообще дурак.
Эта глупейшая до изумления, но тем не менее почему-то смешная фраза добила Колбина окончательно и он зашелся каким-то животным, гомерическим хохотом, в промежутках между приступами пытаясь говорить.
- О-хо-хо... И вообще дурак... это точно... ой, не могу... на балконе... у-ха-ха... портвейн на балконе...
- Что на балконе? - Синельников почуял близкую добычу.
- Ты вчера по пьянке сам заначил полбутылки портвейна на балконе и забыл. Там лежит, среди пустой посуды под тряпкой... и вообще дурак. - Колбин понемногу успокаивался.
Синельников набросил на себя скудное гостиничное одеяло и устремился на балкон. Балкон был сквозной, проходил вдоль всего этажа, разделенный хилыми пластмассовыми перегородками. Воровской балкон, ибо перелезть к соседям и обчистить номер не требовало большого ума и квалификации.
Уже стемнело. Зажглись уличные фонари. Синельников, гремя посудой и глухо матерясь, некоторое время возился в углу балкона, затем вынырнул, как из небытия, держа в руках бутылку, включил свет и уставился на этикетку.
- Как беспробудно править бал "Агдамом", - продекламировал он трагическим голосом, достал стакан, налил и быстро выпил.
Паша к тому времени привел себя в порядок: он был причесан, чисто выбрит, от него пахло хорошим одеколоном, вместо злополучных шорт на нем сидели достаточно приличные джинсы, мохеровый свитер и пенсне на носу, предмет многочисленных насмешек и подначек, которые Колбин как правило пропускал мимо ушей и не обижался.
- Ну ладно, Гоша, причащение закончено - начинаем совет в Филях. У тебя есть какие-нибудь здравые мысли по создавшейся финансовой ситуации? За гостиницу я заплатил. За сутки. Кое-как наскреб. А дальше?
- У тебя же сквозили какие-то идеи... - Синельников брился, одновременно что-то дожевывая.
- А у тебя конечно умственная импотенция при словесном поносе. И не пытайся делать два дела сразу как Гай Юлий Цезарь - изрежешься как баран, а после этого куда ж с тобой в приличное место.
- А мы что, собираемся в приличное место? - Синельников насторожился. - Это куда ж?
- Туда ж, но только завтра... А сейчас пойдем просто проветримся, посмотрим окрестности. Кстати узнай, работает ли буфет вместе с Ниной - пожрем на халяву.
После посещения буфета, который действительно работал, друзья вышли из гостиницы. Нины в буфете не было, ее заменяла напарница, которая тем не менее покормила в долг - видно была предупреждена.
Стоял теплый и влажный вечер. Город был хорошо освещен: окна домов уже зажглись, а вдоль улицы горели фонари, расплывчато отражаясь в мокром после дождя асфальте. Зазывно подмигивала реклама известных зарубежных компаний и жуликоватых доморощенных фирм.
Назад вернулись поздно. Колбин быстро разделся и рывком бросил свое тренированное тело на кровать, умостился поудобнее и закрыл глаза. В голове замелькали недавно происшедшие события...
После аварии Паша домой сразу не поехал, а направил свои стопы к любовнице по имени Лена. Он был неравнодушен к красивым женщинам и поддерживал неформальные отношения сразу с несколькими. Но зализывать раны предпочитал у этой - она ассоциировалась с матерью, которой у Колбина никогда не было.
Лена обработала рану на голове, потом они выпили коньяку, активно позанимались любовью и к одиннадцати часам вечера Паша стоял перед дверью собственной квартиры, которую ему пробил "Союз ветеранов Афганистана" как Герою Советского Союза.
Колбин машинально взглянул на "маячок", который, в силу сурового жизненного опыта, богатого неожиданностями, всегда ставил на дверь своего жилища. Тот оказался сдвинутым - это был сигнал тревоги. В квартире побывали или находились в настоящее время незваные гости. На Колбина нахлынуло знакомое чувство опасности, заставившее внутренне сгруппироваться. В случайности он не верил, вернее, воспринимал в последнюю очередь, а всегда исходил из худшего сценария развития событий, когда предполагалась схватка. Но к ней он был всегда готов - это была его стихия.
Приложив ухо к двери и постояв так некоторое время, Паша уловил легкий шорох внутри квартиры. "Засада! Кто это может быть и зачем? Если бы меня хотели грохнуть, то могли бы это сделать на улице или в подъезде. Значит есть какой-то разговор. Хотя... в моем случае можно убить и в квартире, даже лучше в квартире - никто не услышит, если пистолет с глушителем, и отпадает проблема сокрытия трупа. Оставят на месте. Пока его еще обнаружат". Размышляя о собственном трупе, Колбин усмехнулся. "Действительно, кто меня будет искать. Я один и по большому счету никому не нужен. Часто бываю в командировках... Пока не начну вонять на весь подъезд, никто и не шевельнется. Понятно. Значит будем исходить из худшего, из того, что меня сейчас будут убивать. Но это еще нужно суметь. Потягаемся, устроим ковбойскую дуэль. Стоп, стоп, стоп! Опять надо мной тяготеет проклятое прошлое. За что, спрашивается, меня убивать и кому это нужно? За то, что когда два дня назад разгорелись страсти на заправке, я отмудохал какого-то "нового русского" с его охраной в придачу? Слабо. Не повод. Ну пришли бы разбираться, поставили бы на бабки в конце концов... Да и вычислить меня еще нужно было. Этот вариант не проходит. Может чья-то глупая шутка? Кто меня знает - таким образом шутить не рискнут. Что еще... Афганские или Бангкокские хвосты? Может быть... Тогда, если уж до меня добрались, точно будут мочить, неминуемо. Ладно, тузуем помалу.
Колбин сел на корточки, сунул ключ в скважину и двумя оборотами отпер дверь. Но ключ не вынул, а продолжал шерудить им в замке. "Подержать этого "инкогнито из Петербурга" в напряжении - пускай подергается".
Правой рукой вынув из кобуры "макарова", а левой всей тяжестью тела повиснув на ручке, Паша резко, как на турнике при подъеме переворотом, начал движение ногами вперед. Дверь распахнулась и он, проехавшись спиной по паркету прихожей, нырнул в кухню, при этом услышав хлопок выстрела и боковым зрением зафиксировав контур того, кто стрелял.
"Один - ноль в мою пользу. Нервишки-то у тебя слабенькие, козлик рогатый. Теперь ты у меня попляшешь танго под чечетку. Я уж для тебя что-нибудь изобрету повеселее... А один ли ты? Значит убить меня хочешь. А ведь не зря я перестраховывался. Аве, Колбин! Охота продолжается, только охотник теперь я. Свою партию ты уже слил. Белые начинают и проигрывают. Пешка отшестерила в ферзи и послала матом короля. Не горюй горбатый... Это всего лишь отработка методики боя в ограниченном и стесненном пространстве...".
Колбин взял с полки кастрюлю и с силой запустил ее в прихожую. Раздался грохот и одновременно хлопок выстрела. "Нервничаешь, гаденыш! А пистоле все-таки с глушителем. Киллер хренов! Сейчас я тебя достану!". Вторая кастрюля полетела за первой, а следом за ней нырнул Паша с пистолетом в руке.
Находясь в состоянии полета, Колбин никого не обнаружил в проеме двери, никаких выстрелов не последовало, но на всякий случай он уменьшил сектор обстрела для противника, откатившись к стене. Пашин организм моментально адаптировался к схватке когда разум совместно с инстинктами мгновенно осуществляет оптимальные действия, направленные на уничтожение врага и собственное выживание, максимально используя окружающую среду.
Колбин находился в более выгодной позиции: в прихожей было абсолютно темно - входная дверь была с пружиной и захлопнулась, а комната подсвечивалась через окно и уличный свет блуждал по стеклам книжных полок, расположенных напротив. Они работали как зеркало.
"Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать. Поиграем в прятки, а потом в салки-догонялки. Степ бай степ. Посмотрим кто ты на самом деле: крутой профессионал-универсал или узкоспециализированный киллер. Главное, не сделать из него раньше времени жмура, а хорошенько выпотрошить на предмет, а почему ж меня кто-то так сильно не любит".
Паша нащупал рукой ранее брошенную кастрюлю и швырнул ее в поблескивающее стекло. Звон. Выстрел. Паша за это время успел впрыгнуть в комнату, вычислить координаты источника стрельбы и выпустить в том направлении пол-обоймы, чувствуя себя в процессе схватки как рыба в воде. Наступила тишина.
Колбин полуприкрыл рот ладонью, чтобы звук отгоняло в сторону и спокойным голосом предложил.
- Эй, покойник. Сдавайся - жив останешься. Расскажешь, кто тебя прислал и катись отсюда к чертовой бабушке. Ты лично мне не нужен. Эй!
Ни шороха, ни звука. Паша рывком поднялся и щелкнул выключателем, фиксируя обстановку. Зажегся свет. На диване, спустив ноги на пол, валялся человек в джинсах и черном свитере. В его правой руке торчал револьвер. "Действительно покойник. С комфортом устроился, сволочь! Стрелял, полулежа на диванчике", - подумал Паша и подошел поближе. Из горла лежащего неторопливыми толчками, как бы нехотя, вытекала кровь и тонкой струйкой лилась на диван.
"Все-таки жмур. Куда ж теперь его девать, кресть твою масть? Здесь оставлять нельзя - протухнет, падаль, вонять будет и распространять заразу. Диван весь засрал. - Паша понял, что теперь он долго не появится в этой квартире. По крайней мере, пока не разберется в причинах нападения. "Сбагрить его надо куда-нибудь подальше и сматывать удочки. Уж если меня решили убрать всерьез, то будут посылать таких постоянно, пока не добьют".
Колбин посмотрел на револьвер в руке трупа. "Ого! Магнум с глушителем. Такая машинка отчетливо дырявит. Если был полный барабан, то должно остаться четыре патрона. Так оно и есть. А этот... - Паша бросил взгляд на покойника, -... наверняка с прикрытием работал. Как пить дать! Надо вычислить прикрытие, а то вторая попытка у них может быть удачней".
Он подошел к окну и осторожно выглянул наружу, слегка отодвинув занавеску: прямо у подъезда на всех парах стояла "девятка", которой там раньше не наблюдалось. Боковое стекло было открыто.
"А вот и прикрытие... Курит, стервец! Меня уже похоронил и расслабился. Не чувствует опасность. Такой в Афгане и двух дней бы не прожил в горячие времена. Ладно, не будь подонком понемногу, Колбин - где один, там и двое. До него метров тридцать, стекло отодвинуто - не зазвенит, на хлопки выстрелов никто не обратит внимания - все уставились в телевизор, а там стреляют через каждые двадцать секунд. Не повезло тебе, парень!".
Паша вернулся к мертвецу, взял "магнум", взведя курок, подошел к балконной двери, тихо открыл ее и, пригнувшись, вышел наружу. Мысль о том, чтобы взять его живым и допросить, Колбин отмел сразу. "Надо прорываться и уходить - не до жиру".
Он быстро и аккуратно прицелился, а потом выстрелил дважды в тлеющий огонек сигареты. Прислушался. "Вроде все тихо". Пошел на кухню, вынул фонарь, переместившись в прихожую, надел перчатки и спустился вниз к машине. Посветив внутрь салона и увидев окровавленный рот и остекленевшие глаза сидящего, он моментально все понял и вернулся обратно. "Два-ноль в мою пользу и никаких переигровок".
Колбин начал осмысливать создавшуюся ситуацию. Он понял, что относительно спокойная и налаженная жизнь кончилась и его опять поволокло куда-то в сторону от наезженных путей. "Почему я всегда влипаю во всякие дерьмовые истории?! Куда не шагни - и вот она куча! Впрочем, это лирика. Надо разобраться с мертвяком. Как же его переправить вниз? По лестнице тащить неловко, да и в подъезде может кто-то оказаться - объясняй ему... Сразу ментовку вызовут. - Колбин со злостью посмотрел на труп и внезапно его озарила идея. "Ага! Спустить на веревке с балкона. Проще и меньше риска засветиться""
Он достал тонкий капроновый шнур и быстро проделал задуманную операцию. "Что будем делать дальше? Так... Быстро разобраться со жмурами, а потом к Саше Солейко в котельную. Если он сегодня дежурит. А потом посмотрим".
Колбин вынул из бара початую бутылку водки, стоявшую там с незапамятных времен, прямо из горлышка сделал большой глоток, утерся рукавом, вытащил из дивана сумку с "джентльменским набором диверсанта" по меткому определению Гоши Синельникова и, перекинув ее через плечо, вышел из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь.
Спустившись вниз, он затолкал мертвецов в "девятку", сел за руль и, выехав на площадь Ильича, двинулся по направлению к Андроньевскому монастырю. Улицы были пустынны. Резко прогудев, прощелкала электричка, скрытая за домами. Накрапывал дождь. Паша включил дворники и обернулся: трупы сидели рядком на заднем сиденье собственной машины. "Какое нелепое словосочетание! Трупы сидели... Казуист Синельников раздул бы из этого целый монолог с цитированием западных философов и классиков русской литературы. А не поехать ли к нему... Это хорошая мысль! Нет, сначала в котельную. Оттуда ему позвоню и договоримся. Лишь бы дома был, а не болтался по злачным местам".
Сзади что-то затренькало. "О, похоже у нас есть связь! Надо было сразу обшарить мертвяков". Паша съехал на обочину, остановился и, забравшись в карман бывшему водителю машины, выудил оттуда сотовый телефон.
- Алло. Как у вас дела? Доложите, - вопрошала трубка.
- Дела идут отлично, - весело отрапортовал Паша. Его насмешила нелепость ситуации.
- Ну что, убрали? - спросил тот же голос.
- Убрали и в землю закопали, и надпись написали...
- Кто это шутит? Кто это говорит!?
- Это Колбин говорит. А теперь послушай сюда, говноед. - Паша импровизировал напропалую. - Если со мной что-нибудь случится, то информация о вашей вонючей шараге моментально всплывет в нужном месте и в нужное время. Усек? Не слышу.
- Где Вы? Мы можем договориться, - отреагировала трубка после небольшой паузы. - Где Вы находитесь?
- О чем мы будем договариваться?
- Вот встретимся и обсудим. Говорите условия.
- Ищи дураков в зеркале. А своих "уборщиков" вместе с машиной, если хочешь, заберешь по адресу: улица Большая Коммунистическая, сквер между домами девятнадцать и двадцать один, рядом с двадцать девятым отделением милиции. - Колбин отключил телефон. "Теперь по крайней мере они будут пытаться добыть меня живым. Кому-то я сильно перешел дорогу. Кому? Ладно, тузуем помалу. Время все откорректирует".
Колбин бросил машину в оговоренном месте и быстрым шагом углубился в лабиринт Таганских переулков и дворов. "Скорее всего они заберут машину с покойниками. Хотя, это зависит от расклада... Тогда в завтрашней сводке новостей появится сообщение о двух неопознанных трупах. Приплетут, как обычно, версию о бандитских разборках за раздел сфер влияния, а уголовка получит еще один "висяк".
Газовая котельная, где нес службу Александр Александрович Солейко, находилась в подвале старого дома сталинской или дореволюционной постройки в одном из многочисленных Таганских дворов. Кроме главного зала, где находилось котельное оборудование: всякие емкости, трубы, вентили, манометры, подвал изобиловал большим количеством подсобок, закутков и других комнат, неизвестно для чего предназначенных.
В Афгане Солейко был любимцем роты. Имея покладистый характер, умея внимательно слушать собеседника, вникать в чужие проблемы, обладая здоровым чувством юмора, он в любом обществе постепенно становился центром людского притяжения. К нему ходили за советом, на исповедь и просто так поболтать, обменяться информацией неформального толка. Когда ему в одном из рейдов моджахеды практически отстрелили руку, Колбин, как командир роты, пробил у начальства вертолет, и Сашу отправили в Кабул, в госпиталь, к майору медицинской службы Смоллеру. Тот был хирургом от Бога и говорили, что он может собрать человека как автомобиль, из запчастей. Руку Саше спасли, но она плохо функционировала и его комиссовали.
Когда Колбин после многочисленных мытарств приехал в Москву, он раскопал Солейко в этой котельной и впоследствии часто туда захаживал. Саша Солейко пребывал в своем репертуаре. Когда было его дежурство, котельная не пустовала круглые сутки. Туда заходили выпить и пообщаться актеры театра "На Таганке", студенты Суриковского института, беженцы из скоропостижно омусульманившихся стран ближнего зарубежья, а попросту говоря, бомжи, представители андеграунда, бандиты местного разлива и еще Бог знает кто. Администрация жилконторы пыталась прикрыть этот самостийный клуб, но их предупредили через посредников, что за Сашу Солейко им пооткручивают головы и еще что-нибудь. После чего жэковские моралисты смирились.
Там можно было встретить какого-нибудь спившегося дипломата, который пьяным привидением бродил со стаканом в руке, повторяя всем одну и ту же фразу: "А ты знаешь, что такое Уолл Стрит ночью!? Нет, ты не знаешь". Солейко не отвергал никого. Он умел тонко управлять всей этой разношерстной компанией, уравнивая социальные статусы всех присутствующих. Если иногда вспыхивали ссоры, то он их гасил своим беззлобным юмором.
Колбин подошел к обшарпанному пятиэтажному зданию, спустился на несколько ступенек к подвальной двери и нажал кнопку звонка. Дверь открыл заросший детина по кличке Бизон - бас-гитарист какой-то начинающей рок-группы. На его лице расползлась улыбка узнавания.
- О, Паша, мое почтение! Вползай помаленьку. У нас тут ночь поэзии - стеб неимоверный.
Солейко Колбин застал в главном зале, задумчиво сидящим на колченогом стуле. Саша выглядел увальнем с простоватым лицом тверского крестьянина, но когда того требовали обстоятельства, бывал быстр, резок, при этом имел острый наблюдательный ум и безудержную фантазию. Солейко, не видя Колбина, внезапно встрепенулся, взглянул на приборы и стал что-то быстро записывать в конторскую книгу, беззвучно шевеля губами.
- Привет, Саша. - Колбин тронул его за плечо.
- А, это ты, Волк, - не оборачиваясь проговорил Солейко. - Какими судьбами? Что-то давно тебя не было.
- Да знаешь, дела, проблемы... От тебя можно позвонить?
Колбин, не дожидаясь ответа, снял трубку с надтреснутого, заклеенного синей изолентой телефона и быстро набрал номер.
- Занято. Слушай, в случае чего у тебя здесь можно перекантоваться ночь? - Паша начал повторно накручивать наборный диск.
- Ты же знаешь, что можно. Зачем спрашиваешь? - Солейко остро посмотрел на Колбина. - А что это за такой случай?
- Влип в какую-то гнусную историю. На моей квартире кто-то организовал засаду - пытались убить. Ну я не дался, сам понимаешь...
- Трупов много? - Солейко хорошо знал Пашу Колбина.
- Два. Я их уже пристроил.
- А кто все это затеял, не догадываешься?
- Пока нет, но потихоньку разберусь. Но чувствую, что эта грыжа сама по себе не рассосется.
В соседней комнате за полузакрытой дверью некто, подвывая, декламировал стихи.
- Вертинский пел про Сингапур,
Крутилась старая пластинка,
Рыдал рояль, парила скрипка,
Катились слезы, под сурдинку
С тобой мы делали ля мур.
- Кто это завывает? - Колбин усмехнулся.
- Да притащили какого-то знаменитого поэта андеграунда. Балдеют уже два часа. Пусть их... Кому дозвониться пытаешься?
- Гоше Синельникову. Если дома - к нему ночевать поеду.
- А у нас, Паша, тоже странные вещи происходят. Люди пропадают... безвозвратно. - Солейко встал, сложил руки на груди и начал нервно отмерять шаги. - Шлюшка тут крутилась, Нинка, из беженцев. Готова была трахаться где угодно и с кем угодно за мелкую мзду. Хоть верхом на заборе. И пропала... Последнее, что люди видели, это как она договаривалась с двумя санитарами скорой помощи. О чем... ты естественно понимаешь. Уехала с ними и с концами. Две недели ни слуху, ни духу. А куда ей деваться-то. У нее никого нет. Прижилась тут у бабульки одной - ее и себя кормила. Потом, вот еще... Боря Берман ушел от меня за пивом на десять минут и как в воду канул. Месяц уже прошел. Говорят, что плохо стало и увезли на скорой помощи. А он здоровый как бугай, молодой. Нелепица какая-то! И заметь, тоже одинокий, живет в Балашихе у какой-то бабы. Сам из Казахстана, из Караганды. Выживают вонючки русских с их исконных территорий. Тьфу! Так вот, пытались мы насчет Бори по больницам звонить - никакого толку. А в розыск подавать - кто мы ему такие. Да, кстати тут еще более странный случай произошел. Я в испорченный телефон играть не буду - услышишь из первоисточника. Пойдем!
Солейко привел Колбина в один из многочисленных закутков. В углу, на диванном матрасе сидел худенький парнишка в очках, интеллигентного вида, затравленно глядя на вошедших. Он был явно не в себе.
- Знакомьтесь, это Валера, это Паша. - Солейко Присел на угол матраса и, заглянув в глаза парню, попросил. - Валера, расскажи свою историю. Пашу можешь не бояться. Может быть он тебе что-нибудь подскажет, посоветует.
Парень смотрел затравленным зверьком и молчал. В глазах у него плавала безысходная тоска, как у смертельно больного человека, знающего день своей смерти. Колбин примостился рядом и положил руку ему на плечо.
- Ну что, братишка. Немножко по краю походил, рядом со смертью? По тебе вижу. Это вопрос привычки. Я всю жизнь по этому самому краю хожу, да и сейчас тоже. Да ты не напрягайся, расслабься. Расскажи, что там у тебя стряслось. Может и помогу чем...
Валера внимательно посмотрел на Колбина. В его глазах появились проблески надежды. Он слегка прикашлянул и начал свое повествование бесцветным и глухим голосом.
- Я с Украины. Приехал деньжат подзаработать - у нас с этим делом туго. Ну, пока туда-сюда, жить где-то надо. Тут Сан Саныч помог - договорился с начальником жилконторы и дали мне комнатуху в доме, который на снос. Недорого. Деньги естественно начальнику прямиком в карман идут, но ведь он тоже "за просто так" шевелиться не будет Все было нормально, уже с работой договорился... Иду, значит, по Факельному переулку - ко мне подваливают двое: дай, мол, немного - на бутылку не хватает. А у меня с собой ни копейки. Ну я сказал им об этом, а эти козлы меня бить начали, все лицо в кровь размочалили, а потом чем-то по башке долбанули так, что у меня в глазах поплыло. И что очень странно - все это время рядом карета скорой помощи стояла, как будто ждали, пока меня добьют. Она меня и доставила в больницу. Пока меня везли, я оклемался, а санитары или врачи, хрен знает, кто они там, этого не усекли, и тут я слышу их разговор. Один сказал, сними, мол, с него часы, все равно они ему больше не понадобятся, а второй ответил, что часы дерьмо, не стоит пачкаться. ЯЧ тогда не врубился в смысл этого разговора, но почувствовал неладное и не подал виду, что я уже в сознании. Как привезли в больницу - сразу в операционную, наркоз собрались давать. Тут я всерьез испугался, но мне повезло - вырубили электричество. Пока они в темноте шерохались, я оттуда потихонечку смылся и сразу к Сан Санычу. Отсиживаюсь здесь как зверь в норе уже четвертый день. А мной уже ходил и интересовался какой-то тип. Видел бы ты их глаза - это убийцы, они достанут меня... - Парня затрясло как в лихорадке.
- Странная история. - Колбин на несколько минут задумался. - Может быть это не все так страшно, может быть тебе показалось...
- Нет, не показалось, - всхлипнул Валера. - Они меня убивать везли и убили бы, если бы не случайность.
- Номер машины запомнил? - быстро спросил Колбин. - Подумай.
- Ничего я не запомнил...
- А адрес больницы?
- Адрес не знаю, но где она находится, могу рассказать. - Валера подробно изложил, как туда добраться. Колбин автоматически фиксировал получаемую информацию в памяти.
- Ладно, не бери особо в голову, братишка, - сказал Паша, когда Валера закончил. - Все обойдется.
Когда они вернулись в зал, Колбин еще раз набрал Синельникова. Тот оказался дома. Паша распрощался с Солейко и ушел. Больше всего его поразил взгляд этого Валеры: тоскливый и безнадежный.
Позже Колбин узнает, что Валера тоже пропал. Ушел в город и не вернулся.
Глава четвертая.
Когда Колбин проснулся, стояло позднее утро. Балконная дверь была открыта и сквозь нее прорывалось многозвучье большого города. Колбин быстро сориентировался во времени и пространстве: Сочи, гостиница, утро. Синельников спал в позе крокодила, едва умещаясь на раскладушке. Он посвистывал носом, как самовар и что-то бубнил во сне.
- Эй, Маэстро, подъем. А то мимо рта пронесут.
Гоша тяжело заворочался на своем лежбище и пробухтел.
- Что-то я напился - не проспать бы зиму. - Потом он привстал, опершись на локоть.
В соседнем номере крутили записи Маркина. Через открытый балкон слышно было отменно.
- А где же знаменитый, дважды рожденный "Сиреневый туман"? - прорезался голос Синельникова.
- Сейчас будет.
И действительно, через несколько секунд над бурлящим городом Сочи поплыла удивительная старая мелодия, как туман в сиреневых сумерках утра. Она изматывала душу, на время прерывала ссоры и заставляла забыть о насущных проблемах, пропитывала и заполняла до краев ностальгической грустью по тем временам, события которых мы поверхностно изучали по плохим учебникам истории, а дух... а дух эпохи передавала эта песня, сконцентрировав в себе трагизм уходящей молодости, радость взлета и горечь поражения, прошедшую любовь, упущенные возможности, сладость уединения, удары судьбы, чувства, мысли и чаяния того поколения, о котором мы мало знаем и плохо понимаем отдельных, еще живых его представителей, представителей поколения тридцатых годов. Эта песня прорвалась сквозь сонм шлягеров-однодневок, сквозь цензуры, запреты неумных вождей и безнравственных политиканов, сквозь эпохи страха, безалаберности и застоя. Подправлялись слова, модифицировалась мелодия, но дух этой песни оставался прежним и она, уже пройдя сквозь нас, устремилась в двадцать первый век. "Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда".
Мелодия растаяла в воздухе утра. Повисла пауза. Декабристы некоторое время сидели, как будто впав в кому. Внезапно Синельников встал, оттолкнувшись руками от раскладушки, быстрыми шагами подошел к балконной двери, как-то нервно закрыл ее и запер. Потом вопросительно посмотрел на Колбина и сказал.
- Послушай-ка, Волк. А что собственно тебя заставило скоропостижно покинуть столицу? Только не пытайся лепить из меня лучезарного придурка от литературы - в Афгане мы вместе были. Давай, выкладывай. Я что, отдыхать сюда приехал!? Я тебя поехал сопровождать на всякий случай. Ты читаешься как рекламный плакат в метро. С кем воюешь? - Синельников поставил вопрос в лоб.
- С призраками, Гоша, с привидениями. - И Колбин поведал о последних событиях. - Теперь ты понимаешь, что со мной рядом находится не просто опасно, а смертельно опасно. Так что тебе решать, что дальше делать.
- Я уже все решил, когда поперся с тобой в славный город Сочи. Сам-то ты что думаешь? Тебя же здесь, в конце концов, вычислят. Через твоих любовниц или еще как. Ты же не знаешь их возможностей, но судя по тому, как они действуют... Ну я не знаю. - Синельников закурил и зажмурился от ударившего в глаза дыма. - Под своим именем ты брал билет на самолет и живешь в гостинице, светишься по городу как маяк, в казино собрался сегодня... А на какие шиши?
- Пенсне заложу. А что я собираюсь делать? Устроить охоту. Они меня будут гнать как волка, а я убегать. А при случае зацеплю какого-нибудь зазевавшегося охотника и он мне расскажет про свои трудности в жизни, прежде чем я его загрызу. Я думаю, что они скоро появятся. А если нет, то вернусь в Москву и буду провоцировать их на активность там. Нужно кончать с неопределенностью - не вечно же мне бегать.
- За тобой гоняются не охотники, а безголовые охотничьи собаки, - ввернул Гоша.
- Собака приведет к хозяину. - Колбин закончил разминку и направился в ванную. Синельников дернулся вслед за ним.
- Подожди, Паша. А куда мы денемся, если они появятся?
- К Гассану, - рубяще ответил тот.
- Ты что сдурел!? В Афганистан?
- Гассан здесь недалеко, в Чечне. Просто перешел от Кармаля в армию Дудаева. Сейчас он там полевой командир, номинально подчиняется этому, ну... у кого уши топориком. Он же родился с автоматом в руках и воюет не за деньги, не за славу, а просто потому, что по-другому жить не может. Вот уж для кого война - мать родна! В этом мы с ним очень похожи - только я больше игрок, а он матерый хищник, не обладающий чувством юмора. В Афгане у меня была кличка "Волк", а у него "Ягуар". И еще он мне жизнью обязан. За меня он кому хочешь голову отрежет. - Паша ушел в ванную и включил душ. Синельников глубоко задумался.
Во время войны в Афганистане Колбин познакомился с Гассаном, когда руководимые ими подразделения выполняли совместные рейды. В одной из яростных стычек с моджахедами Гассан был опасно ранен и Паша его не просто вытащил из боя, но успел доставить в Кабул, к доктору Смоллеру, который просто чудом вытянул его из могилы. Гассан тогда сказал, что у него бесчисленное множество кровных врагов и всего лишь два кровных друга: капитан Колбин, майор Смоллер и оба "шурави". Вскоре Паша попал в плен и они больше не встречались. О том, что Гассан находится в Чечне, Паша узнал, когда увидел его по телевизору в программе "Сегодня". Гассан давал интервью и Колбин почувствовал, что их пути когда-нибудь пересекутся вновь.
Плотно позавтракав в буфете, где сегодня работала Нина, декабристы пошли на пляж. Народу там толклось много, несмотря на конец курортного сезона. Было тепло, скорее даже жарко, и многие купались.
Раздевшись и развалившись на песке, Паша распутным взглядом начал изучать окружающий его пляжный мир. Гоша понимающе посмотрел на него и выдал очередную импровизацию.
- Я не глядел на солнечных блядей -
Я не для этого приехал в Сочи.
- Отлично, маэстро. Пять с плюсом. А вот с этими ногами я бы познакомился поближе. Штучный товар!
- Кто же Вам мешает? С твоими внешними данными и обильным сексуальным опытом этот товар достанется тебе бесплатно, - съязвил Синельников и коротко хихикнул.
- Не стоит ее втягивать в наши партизанские игры - пускай себе пасется. Хотя... Ты куда так уставился?
Гоша кивнул в сторону прыжковой вышки.
- Посмотри на этого камикадзе!
Средних лет мужик выбрался из моря, налил себе стопку водки из бутылки, стоящей на полотенце у самой воды, лихо ее тяпнул и, закусив маринованным перцем, забрался на вышку. Чуть-чуть постояв на краю, видно прицеливаясь, он ласточкой прыгнул в набежавшую волну.
- И вот так уже в третий раз, - констатировал Гоша.
- Наверное заключил пари. Четкий парень! - восхищенно воскликнул Колбин, увидев, что мужик начал очередной цикл. - Давай с тобой поспорим на раздевание, сколько он еще протянет.