Я родилась чернобровой, мама до сих пор вспоминает, как удивлялись сотрудники роддома появлению новорожденной, которой как будто кто-то углем нарисовал черные, четко очерченными брови. Понятно кто нарисовал - мама с папой постарались. А потом, через год появились кудряшки.
Особенно их было много после купания. Кудряшками все восторгались, они были не мелкими и не крупные, а самые что ни есть средние кудряшки темно-каштанового цвета.
Мама ранним утром уезжала на телеге запряженной лошадью по деревням лечить коров и другую колхозную живность, отец выполнял свой армейский долг в воздушно-десантных войсках, поэтому растила меня бабушка, которую я называла бабуся.
Бабуся пела мне колыбельные и другие песенки. Я была не по годам смышленой и чувствительной и часто плакала под ее колыбельные. Особенно, когда бабуся мне пела про птичку, которую поймали дети:
- Ах, попалась, птичка, стой! Не уйдешь из сети, Не расстанемся с тобой, Ни за что на свете!
- Ах, зачем, зачем я вам,
Миленькие дети?
Отпустите полетать,
Развяжите сети!*
Песня была долгой, но допеть ее бабушке до счастливого конца я не давала, заливалась слезами и жалобно всхлипывала, так мне было видимо жалко птичку.
Про Среднюю Азию и Турму
Когда мне исполнилось три года, родители привезли меня в Узбекистан. Была я совсем маленькая, но запомнила один неприятный эпизод: я положила на обочину дороги, рядом с автобусной остановкой кусочек лепёшки для птичек, и в это время в меня полетели камни и глина.
Ташкент - город хлебный, но хлеб для узбеков - святое, грех его бросать.
Там же в Средней Азии я впервые получила за свои кудряшки.
Мы приехали к родственникам в Сырдарью. Было очень солнечно, во дворе под палящим солнцем наливались соком огромные гроздья винограда. Моя старшая двоюродная сестра, подвела меня к небольшой деревянной лестнице, которая опиралась на стену дома, и приказала стоять под ней, а сама забралась вверх и оттуда безжалостно оросила меня своей теплой мочой. Мои кудряшки стали еще кудрявее, а сестра от обиды заплакала. Ей очень не нравилась моя прическа.
Позднее, в эпоху развитого социализма меня дважды ударили по лицу за подозрительные еврейские кудряшки и черные брови. "Ты еврейка, евреев надо бить!" - ухмыльнулся здоровый детина. Это случилось в 1974 году в городе Свердловске, в то время вышел "Архипелаг Гулаг" и был арестован Александр Исаевич Солженицын. На площади 1905 года, на одной из плит памятника Ленину кто-то ночью краской огромными буквами написал: "Свободу политзаключенным". Такие новости разносятся молниеносно, молодежь сбежалась, власти пытались замазать надпись, но буквы просвечивали. Началась буча, народ стали разгонять, в это время мне и врезали. Я всегда лезла в драки.
А в Средней Азии было замечательно: жара, фрукты, солнце, купание в арыке. В прошлом веке русских в Узбекистане было много. Мама работала ветеринаром, отец строил. Маму узбеки уважали, к ее профессии относились с большим почтением. Нередко богатые узбеки в знак благодарности приглашали ее на званный ужин - на плов с бараниной. Мама очень боялась таких приглашений, потому что по мусульманским традициям, на праздничный ужин собирались только одни мужчины, а женщинам узбечкам за столом сидеть запрещалось, они лишь подносили еду и чай.
Однако отказаться от приглашения означало глубоко обидеть хозяина. Маме еще потому было тяжело на таких приемах, что в конце вечера хозяин собирал остатки плова рукой в горсточку и подавал каждому гостю в знак уважения, и гость должен был из рук хозяина принять плов, то есть губами хотя бы захватить верхнюю часть риса. Маме эта церемония доставляла физические страдания. Не каждый может вкусить плов из жирных и возможно, не из самых чистых рук мужчины.
Отец ревновал маму, потому что была она в ту пору очень красивой (она и сейчас красивая, но мудрая), с серыми глазами, темно-пепельными волосами, гладко зачесанными в тугую косу. Она очень нравилась узбекским мужчинам.
Родители были молодые и бесшабашные, их манили необъятные просторы СССР, и потому схватив меня в охапку, они ринулись в противоположную от Ташкента сторону - в Сибирь, в добровольное изгнание, укрощать сибирские реки, осваивать неизведанные дали. Пришлось вместе с родителями, в четыре года отроду, строить Братскую ГЭС.
Жили в Турме, в палаточном городке. Утром меня закрывали в палатке, замков не было, просто просовывали в металлические скобы проволоку и скручивали ее. Однажды я все-таки просунула руку в щель, раскрутила проволоку и убежала. Долго бродила по палаточному городку и заблудилась, а мама с отцом и другими жителями городка искали меня в тайге.
Через некоторое время меня обнаружили и передали родителям. Мы шли по городку, из динамиков доносился голос молодого и талантливого Муслима Магомаева:
Наши встречи не часты на таёжной тропе,
мы за трудное счастье благодарны судьбе.
И палатка простая нам с тобой дорога
А вокруг голубая, голубая тайга ...
Мама плакала, а отец был хмур. Не помню, чтобы меня наказали.
Про веселые трамваи
Однажды, когда мы жили в городе Орске Оренбургской области, где бегали по рельсам самые большие, самые красивые и самые светлые трамваи, мама взяла меня с собой в гастроном. Пока она совершала покупки я незаметно вышла из магазина и отправилась самостоятельно гулять по городу.
Мама - жуткая паникерша, она истошно стала выкрикивать мое имя, но меня и след простыл. Мама подбегала к мужчинам и женщинам, хватала их за локти, спрашивая:
- Вы девочку маленькую не видели?
А я уже была далеко. Уверено шагая по солнечным улицам города, я смотрела, как веселые трамваи бегут по рельсам, останавливаются, оттуда выходят люди и расходятся в разные стороны. "Куда спешат, куда так торопятся люди, когда вокруг столько всего интересного?!" - удивлялась я.
В руках у меня был большой белый ароматный батон, который я прихватила в булочном отделе гастронома. Я шла по тротуару, откусывала батон и смотрела по сторонам, а прохожие смотрели на меня, потому что я была кудрявой.
Из динамиков слышался голос популярной Тамары Миансаровой:
Опять мы с тобой повздорили, Почему? Почему? Опять целый вечер спорили, а о чем - не пойму. Нам дружба потерянной кажется, но другой не начать. И первым никто не отважится подойти и сказать: Давай никогда не ссориться, никогда, никогда...
А мама мчалась вдоль улицы, забегала в магазины и лавки, останавливала прохожих и, рыдая, спрашивала:
-Вы не видели маленькую девочку, кудрявую такую, в платьице?
Прохожие улыбались и тоже задавали вопрос:
- С батоном?
Мама нашла меня быстро по кудряшкам, и по батону, который, конечно, я так и не осилила.
"Топ-Топ"
Однажды мама взяла меня с собой в универмаг. В отделе грампластинок была огромная очередь, все стояли за пластинкой Топ-Топ, песня была чрезвычайно популярна, как и ее исполнительница - Майя Кристалинская. Через два часа мы стали счастливыми обладателями маленького винилового диска.
На радостях я выбежала из магазина с пластинкой в руках, споткнулась, упала, разбила коленку и пластинку, которая треснула пополам.
Мама не верила своим глазам. Обработав мне коленку, мы вновь вернулись в магазин за пластинкой и простояли еще два часа. В отделе непрерывно звучал голос певицы:
Топ. Топ. Скоро подрастешь. И своей дорогою пойдешь - Будет нелегко, малыш, подчас, Начинать все в жизни первый раз...
Про Невонку
В пять лет мама отдала меня в балетную школу, я была очень способной и нисколько не сомневаюсь, что стала бы знаменитой балериной, кабы не страстная любовь моих родителей. Отец прислал письмо и просил нас приехать в Сибирь, где он уже строил Богучанскую ГЭС.
Мама бросила последний курс педагогического института, а я второй класс и балетную школу и мы отправились в дальнее турне: на автобусе из Орска в Оренбург, потом поездом до Москвы, потом большим самолетом до Красноярска, а затем маленьким самолетом до районного центра - Богучаны.
И поскольку вертолет в Невонку не полетел из-за плохой погоды, мы продолжили свое долгое путешествие "по Ангаре, по Ангаре" на рыболовецком катере.
На судне были одни мужчины, маму это очень страшило, однако выбора не было. Рыбаки же оказались пожилыми и грубоватыми, но добрейшими дядьками. Они угощали нас вкуснятиной - тушенкой с горохом и гречкой в консервных банках и сгущенным кофе.
На ночь рыбаки остановились в своем родном поселке. Мужчины, как только не уговаривали маму, отправится к кому-нибудь из них на ночлег, она категорически отказалась, чтобы не беспокоить людей и не волновать понапрасну жен рыбаков.
Погода была скверной, сильный ветер бросал катер из стороны в сторону, нас укачивало, и мама боялась, что катер оторвется и нас унесет в Ангару. Всю ночь мы от страха и холода не спали. Мама плакала, а я ела сгущенку.
Наконец наше путешествие закончилось, мы прибыли в Невонку - молодой таежный поселок, который возник на месте бывшего хуторка, где проживали чалдоны и староверы - двоеданы. Поселок построили в связи со строительством Богучанской ГЭС. Большие деревянные избы, только срубленные, были разбросаны вдоль берега красивейшей реки Ангары, а по другую сторону поселка протекала мелкая речушка Невонка, вода в которой была не просто чистой, а прозрачной, как горный хрусталь, холодной как из колодца и очень вкусной. В Невонке водились неуловимые черные угри.
"Не дрожжи, брат"
Однажды мы с родителями поехали на несколько дней в Красноярск, не помню то ли в отпуск, то ли на выходные дни, но для меня эта поездка была праздником. В этот раз до Богучан мы летели вертолетом. Я смотрела в иллюминатор, а вокруг была тайга, много тайги. В Багучанах мы пересели на самолет и через час, полтора были уже в Красноярске.
Погода стояла пасмурная, было довольно холодно, однако прогулка по Красноярску доставляла мне удовольствие. Мы гуляли по набережной. Холодный ветер неспешно гнал мрачные волны Енисея, которые наплывали на бетонные берега набережной и возвращались обратно.
Прохожие, кутаясь в одежды, торопились домой. А мне хотелось кричать от переполняющей меня радости и впечатлений.
Я только что в гостях у папиных друзей впервые в жизни увидела телевизор. Это был маленький квадратный деревянный ящик, с овальным экраном, в котором сидел красивый мужчина в строгом костюме, в белой сорочке и хорошо поставленным голосом рассказывал о победе в социалистическом соревновании бригады товарищей автомобильного завода имени Лихачева. Потом стали показывать балет. Я смотрела, затаив дыхание и очень боялась, как бы ящик не выключили. Время пролетело незаметно, дружеский ужин закончился и мы поехали в гостиницу.
На остановке людей было немного. В стороне от остановки стоял молодой бродяга. Он был одет в легкий пиджак, который его совсем не грел и мужчина дрожал от холода. Отец снял с себя кашемировое элегантное пальто, накинул на плечи бродяги, сунул ему в руку деньги и сказал:
- Не дрожжи, брат.
Папа добрый? Да, папа был добрый. Но когда пьяный мужчина с безумными глазами гонялся за беременной мамой с ружьем, а я уговаривала отдать мне ружье, этим дядей тоже был папа. Папа был разный.
Про шпильки
Еще я запомнила, что маме в Красноярске купили две пары шикарных чешских "лодочек" на высокой шпильке. Туфли были черного и белого цвета.
Позже в беспочвенном приступе ревности папа оторвал шпильки от подошвы белых туфель. Черные туфли мы с мамой от погибели спасли.
Про велосипед
В тот же год я научилась ездить на взрослом велосипеде. Была я длинноногая и довольно высокая относительно своих сверстников. На велосипеде я научилась кататься за один день. Учителем была любимая бабушка, которая приехала летом в гости. Она бежала за мной по широкой пыльной дороге и кричала:
- Соблюдай равновесие, главное, соблюдай равновесие и держи руль по центру.
Бабушка дала хороший жизненный совет, но я не всегда ему следовала.
Про магазины
Еще я любила ходить в магазин. Их было всего два в таежном поселке: один старый назывался сельпо, в нем нестерпимо пахло хозяйственным мылом, и поэтому я его не любила, а бегала в новый магазин, который находился на другой конце поселка.
Магазин был построен из сосновых деревьев и поэтому внутри стоял плотный запах хвои, а еще в магазине пахло леденцами монпансье и ароматными конфетами "Дунькина радость" - это были такие круглые или удлиненные карамельки без фантиков с различной начинкой из сливового, клубничного и яблочного повидла.
Про беду
На самом деле плотный запах смолы и свежеспиленных деревьев витал в поселке. Большинство домов в Невонке были построены совсем недавно, доски еще не успели даже потемнеть. На фоне синей тайги и темно-серой Ангары, поселок казался золотистого цвета. На улице довольно часто можно было увидеть спиленные огромные сосновые деревья лежащие горкой.
Возвращаясь их магазина, чтобы не обходить вот такую горку, которая пересекала мне путь к дому, я решила перебежать через лежащие толстые сосновые деревья. Взбираясь наверх по бревнам, я поскользнулась и упала прямо в щель между несколькими большими стволами. Около бревен стоял гусеничный трактор и несколько мужиков только что охватили тросом всю эту гору бревен. Трактор затарахтел что есть силы и стал стягивать тросом деревья. Бревна зашевелились, и я оказалась в плену спиленных лесов. Дальше все было как в кино. В замедленном действии передо мной мелькали кадры, которые я обозревала в щелку между бревен.
Я увидела, как из дома выскочила мама, она махала руками, кричала что-то мужикам, показывая на бревна. И все рвалась видимо высвободить меня, но ее удерживали. Потом мужики стали кричать трактористу, но гусеничная машина так сильно тарахтела, что тракторист не слышал, что кричали ему мужики. Вот один из рабочих, вскочил в кабину к трактористу и стал что-то кричать ему в ухо, тот его видимо не очень понимал и продолжал собирать тросом деревья, потом вдруг испуганно оглянулся в мою сторону, рев мотора внезапно смолк, и все побежали меня спасать.
Пришла и моя очередь испугаться. Меня несли на руках, мама одновременно и плакала и ругалась, и смеялась и дула мне на ногу.
Про "коварную" Ангару
Летом я предприняла еще одну попытку угробить себя. Мамины ученики (к тому времени она уже работала учителем) мальчишки 5-6 класса взяли меня собой на Ангару купаться. Недалеко от берега под водой прятались огромные валуны, один из них, самый большой, находился на довольно значительном расстоянии от берега.
Мальчишки, особенно те, кто хорошо плавал, уплывали к дальнему валуну и там вставали на него и подолгу находились в реке, несмотря на то, что Ангара была очень холодной рекой. Я часто наблюдала с берега за пацанами и очень им завидовала. И вот я решила своими силами добраться до валуна. Воспользовавшись тем, что мальчишки были заняты разжиганием костра, я незаметно вошла в воду и поплыла к валуну.
Плыла я очень долго, периодически уходила под воду, пытаясь ногами ущупать валун, но под ногами были бездонные воды Ангары, которая становилась все холоднее и глубже. Видимо я так устала, что потеряла реальность, я уже с трудом понимала, где нахожусь, мне казалось, что Ангара издевается надо мной и, решив меня проучить, спрятала валун.
Мальчишки спасли меня, притащили на берег, дали со злости подзатыльник, и как только я отогрелась у костра, прогнали домой, крикнув вслед, что никогда больше со мной связываться не будут.
Оказывается, я плыла против течения.
Про обиженного дедушку Ленина
В третьем классе я чуть было не осталась на второй год, в связи с очередным разводом родителей и переездом. Мама с отцом привезли меня в родное село Оренбургской области и оставили у бабушки, после чего отец вернулся в Красноярский край, а мама с грудной сестренкой отправилась уже по протоптанной дорожке в Среднюю Азию. Собственно мы в Сибирь ездили за сестренкой.
Это была уже третья по счету школа. Моим классным руководителем в третьем классе был пожилой и добрейший мужчина - настоящий сельский учитель!
Успеваемость у меня была весьма сомнительной, и поэтому встал вопрос, а стоит ли такую слабую ученицу принимать в пионеры?!
На самом деле я была прилежным октябренком и свято чтила заветы Ильича.
Но тут случай был не из легких, и мне казалось, что даже дедушка Ленин с октябрятского значка смотрел на меня с укоризной.
Выручил классный руководитель. На педагогическом совете, он рассказал о моей нелегкой детской судьбе, о молодых и ветреных родителях, чем довел весь педагогический состав до слез и все учителя единодушно проголосовали, за то, что быть мне пионеркой.
Бабушка отглаживала ослепительно белые воротничок, манжеты и фартук, а я зубрила клятву пионера: "...перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину. Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия. Свято соблюдать Законы Пионерии Советского Союза".
Срединной весной в парке у памятника Ленина нас торжественно приняли в пионеры. Особой радости не помню. Видимо детские потрясения последних месяцев и развод родителей обесточили меня.
Про гибель Юрия Гагарина
В довольно морозном марте, когда еще было много снега, и он совсем не собирался таять, ранним утром я собиралась в школу. Вдруг по радио передали, что на испытательном самолете разбился космонавт Юрий Гагарин.
Мы с бабушкой застыли на месте, мне почему-то стало очень страшно, а бабуся, всплеснув руками, заголосила:
- Убили Юру! Ой, беда! Да что же это такое-то! Такого человека угробили, ухайдакали ироды!
Я с надеждой подумала, что может быть, в связи с такой печальной новостью я не пойду в школу, но не тут-то было. Бабуся положила мне в портфель бутерброды и выпроводила из избы почти в темень.
Школа находилась далеко. Шла я в другой конец села по главной сельской дороге, по которой довольно часто проезжали на санях, запряженных лошадьми, крестьяне.
Я почти всегда голосовала, и меня подсаживали на сани. Иногда нас таких учеников ходоков набиралось три-четыре человека. Вот и в этот раз пожилой мужчина с бородой подсадил меня по пути. Он остановил лошадь и деловито крикнул:
- Давай прыгай скорей.
Я торопливо залезла на сани и провалилась в теплое сухое сено.
- А ну, пошел! - крикнул дядька и коротко ударил хлыстом по крупу лошади.
Мы с ветерком помчались по снежной дороге. Я прикрывала лицо от ветра пуховой шалью, которую поверх шапки повязывала на меня бабуся. Шаль была теплой, а сено - душистым.
Решив поделиться печальной новостью, я крикнула:
- Дяденька, слышали Гагарин погиб?
Крестьянин обернулся и недоверчиво переспросил?
- Чего говоришь?
- Сегодня утром передали по радио, что Юрий Гагарин погиб. Разбился.
- Врешь!
- Нет, дяденька, правду говорю.
Мы съехали на обочину. Дядька плакал.
Про лото
В деревне зимними вечерами играли в лото. Обычно происходило это, когда по какому-либо веселому поводу собиралась родня. Чаще всего к бабусе приходили брат с женой и старшая сестра. И тогда бабуся посылала меня за Линочкой, бабушкиной подругой, которая жила напротив нашего дома в избушке - крошечном игрушечном домике. Линочка улыбалась, кивала головой и уже через минуту прибегала на лото.
Русское лото - удивительная игра, к большому сожалению незаслуженно забытая.
Усаживаясь за стол, каждый выбирал себе приглянувшиеся карты. Как правило, брали по три-четыре карты на душу. Кричали по очереди, но неизменно начинал дядя Степа.
- Степан, - обращаясь к брату, строго говорила бабуся, - только не дурачься и не мухлюй!
Все понимающе улыбались. Дядя Степа действительно хулиганил: "кричал"** нарочито громко с выражением, часто присвистывал в мешок с деревянными бочонками, подглядывая и вытаскивая из мешка для себя нужный бочонок.
Сестры начинали сердиться на брата, но ненадолго, потому что дядя Степа был обаятельный и веселый шутник, хоть и шаловливый.
Подкручивая свои светло-русые казачьи усы, дядя Степа хрипловатым голосом объявлял начало игры,
- Ну, бабоньки, начнем!
Зажимая в кулаках пуговицы или копейки, которыми, как правило, "крыли" объявленные цифры, все внимательно устремляли свой взгляд на карты. Дядя Степа запускал в мешок ручищу, долго ею перемешивал в мешке бочонки, поглядывая на нас хитрыми черными, как маслины, глазами, закатывая их, то вверх, то в стороны.
- Ну, хватит уже скоморошничать, - скрывая улыбку, ворчала бабуся, - не тяни Степан!
Дядя Степа, наконец, вытаскивал полную ладонь бочонков и бойко кричал,
- Дед - 90 лет!
- Очко!
- Барабанные палочки
- Ути-ути!
- Опять - 25
- Туда-сюда1
- Кол! Один в поле не воин!
Сердце мое начинало сильно трепыхаться, когда быстро покрывалась нижняя полоса моей карты с цифрами, а на кону скапливались большие деньги. Обычно это происходило после того, как несколько раз кто-то брал "верх" или "середину". "Верх" при этом означал, что казна только пополняется, а "середина" - что выигрыш составляет всего половину казны.
Вот и в этот раз было полное блюдечко монет.
От волнения у меня на глазах появляются слезы, чтобы никто не увидел, я наклоняю голову низко над картами, нижняя полоса у меня почти вся закрыта, открытой остаются только цифры "85" и "13".
"Боже мой, - с волнением думаю я, - какие деньги! Это же почти богатство. Можно купить три шоколадных батончика по 33 копейки, и еще останется на "Дунькину радость" и химический карандаш".
Дядя Степа все-таки подглядел мои слезы. Он бесконечно долго, как мне казалось, перемешивал бочонки и наконец, вытащив один из них, торжественно провозгласил,
- "85"!
Быстро покрыв пуговицей цифру, я благодарно смотрю на дядю Степу, охрипшим голосом торопливо говорю,