Делаю вид, что учу историю. Сама же на потрепанной "Электронике" слушаю "Зодиак". Не столько потому, что мне нравится эта группа, а она мне нравится, сколько потому, что это любимая музыка отца. Мне его очень не хватает. Хоть и доставалось от него, конечно, особенно, когда у него была ломка, и частенько я просиживала на снегу под раскидистой елкой в парке до темноты, пока мама не придет домой с работы. Но с его уходом стало так пусто... Когда он был добрым, мне было хорошо, он называл меня разными ласковыми прозвищами, слушал мои рассказы о школе, и даже однажды пошел защищать меня, когда я подралась с девчонками. Ну, подралась - сильно сказано. Забилась в угол, как мышь, и молча терпела тычки и издевательства. Помогла его школа. Дома и не такое терпела. Но он почему-то не простил им того, что позволял себе. Но хоть девчонки отстали от меня. Пожалели, наверное. Как же - зубрила, отличница, любимица учителей! И никому не могла я объяснить, что уроки и книги - все, что мне разрешено из развлечений. Что еще остается, как не писать длиннющие сочинения и выучивать огромные поэмы? Я бы тоже погуляла, сходила на танцы. Если бы пустили. Да и чего меня ненавидеть? Я им не конкурентка - серая, забитая, с косой до поясницы, и ни разу еще не дружила ни с одним пацаном. Но после его прихода в школу меня даже будто зауважали. Как же - у Одинцовой отец от рака умирает! Какое событие!
А он и умер. Полкласса девчонок отпросились с уроков, якобы, чтобы мне в чем-то помочь, поддержать. И никто не пришел. Ну, да ладно. Еще и лучше. Я сидела дома одна и слушала "Зодиак".
Мама привела его на сороковой день после похорон. Раньше нельзя было - что люди скажут? Едва он вошел, я почувствовала его запах - чужой, кислый и противный. Позже я узнала, что это перегар.
- Лен, познакомься, это дядя Саша. Он теперь с нами будет жить.
Я посмотрела на него и поняла, что никогда не приму. Никогда не смогу отнестись к нему, как к члену семьи.
- Лучше зови его папой, - шепнула мне мать, выходя из комнаты.
Я ничего не сказала ей, только почему-то хотелось плакать.
- Дура! Кобыла безмозглая! - выговаривал мне спустя неделю новоиспеченный отец, брызгая слюной. - Я сказал тебе, что это мясо на отбивные, а ты что сделала?
И в порыве ярости сбросил на пол полный казан плова. Увидев, как разлетелись по всему полу золотистые рисинки, еще больше огорчился, подошел и влепил мне оплеуху. Потом я долго собирала с пола первое блюдо, что приготовила сама, и которым так гордилась, потому что получилось очень вкусно, как у бабушки, и, хлюпая носом, зарекалась еще когда-нибудь что-то делать по собственной инициативе. Вдобавок еще от матери попало - так она утешала своего мужа, валяющегося на диване и стонущего, что у него от меня мигрень.
Когда ее увезли рожать, я осталась дома одна, а я страшно боюсь одиночества и темноты. Около полуночи он явился, сильно пьяный, прошел, шатаясь, по всем комнатам и зажег свет. Потом сдернул с меня одеяло, сунул мне в руку стакан с чем-то вонючим и приказал: "Пей!" Я выпила, дрожа от страха. Задохнулась, закашлялась, горло обожгло. Он рассмеялся. Потом сел на кровать рядом со мной и постучал по спине. Стучал-стучал, потом погладил. Я отдернулась.
- Да ладно, я тебя не трону, - прошептал он заплетающимся языком, - только пощупаю и все.
Я заревела. Бежать? Куда? Ночь на дворе, я раздета... И где страшнее - там или тут?
- Не ссы, все равно кто-нибудь тебе сломает целку. - Душный запах перегара был горячим и тошнотным. - Ты куришь?
Я торопливо закивала, радуясь тому, что можно отвлечь его хоть чем-то.
Он достал из кармана пачку "Беломора" - одна папироса почему-то была скомкана на конце, - прикурил ее. Потянуло чем-то сладким, травянистым. Сунул мне в губы.
- Затянись поглубже и не выдыхай. Задержи.
Я послушно затянулась, а губы тряслись, как при ознобе. Внутри стало горячо, голова поплыла, мир вокруг качнулся и завертелся в каком-то странном танце...
Очнулась я только утром. Выблевала на постель. Мне было слишком хреново. Даже встать не было сил. Наконец, я поднялась и, шатаясь, прошла в ванную. При виде себя в зеркале ужаснулась. Бледная, с синими губами и темными кругами под глазами и ярко-красным засосом на шее. Похолодев, проверила трусы. Нет, слава богу, чистые, без крови. Тут меня стошнило снова.
Потом я взяла ножницы и отрезала косу. Неровно остриженные пряди упали на лицо, я кромсала их, пока не стала похожа на пацана. Вышла из ванной, достала с антресоли старые папкины джинсы и растянутый свитер, напялила, подвязалась его же ремнем, нашла в кармане куртки отчима сигареты и закурила. Достала гитару отца из кладовки, и решила во что бы то ни стало научиться играть. В школу не ходила неделю. Закрылась в своей комнате и мучила пальцы, стирая до крови на острых струнах, вспоминая, как он держал руки, как зажимал лады, как играл переборы.
- Ах ты, дрянь! Покатилась, да, по поганой дорожке? - кричала мать, перекрывая вопли новорожденной сестры. - Может, еще и в подоле принесешь в четырнадцать лет?
- Пошла на хуй, - спокойно ответила я и смачно сплюнула.
Гитары жалко. Мать разбила ее об меня - переломился гриф.
Вечером я подошла к соседскому пацану, Тимуру, что частенько просиживал с друзьями у подъезда, наяривая дворовые песни. Он вытаращился на меня, будто увидел привидение.
- Можешь починить? - я протянула ему обломки "Кремоны". Он ничего не спросил, только кивнул.
Потом мы стали каждый вечер сидеть у подъезда вместе. У меня оказался хороший голос, а сигареты сделали его хриплым, как и требовалось для песен, что я писала сама. Пацаны меня зауважали. Я стала "своим парнем" в их компании, может, еще и потому, что частенько подворовывала у отчима коноплю и спирт.
Школу я забросила. На учителей смотрела дерзко, выручала только выработанная годами зубрежки хорошая память. На двойки не скатывалась, и то ладно. На одноклассников смотрела с презрением. Что мне эти сопляки, когда вечером меня ждет компания семнадцатилетних друзей?
Однажды,в гостях у двоюродной сестры, по обыкновению, сидела у подъезда, курила тайком, чтобы тетка не заметила, когда подошел бухой парень. Я его примерно знала, он жил в соседнем подъезде. После недолгих приставаний и моих попыток сбежать, оглядевшись и зажав мне рот рукой, схватил за руку и потащил к себе домой. Я дергалась, вырывалась, но он меня быстро успокоил ударом поддых. Я обмякла и все мои силы уходили лишь на то, чтобы дышать. Но ему понравилось меня бить. Он делал это долго и с удовольствием. Не трогал только лицо, за что ему огромное спасибо.
Мой первый раз был совсем не таким, как я представляла. Не знаю, было ли больно, потому что боль была везде. Он взял меня грубо, я плакала и стонала, а он пыхтел мне в ухо и лишь сильнее наваливался. Кончив, лежал на мне, и не было сил даже пошевелиться. Похоже, он понял, что натворил. Я с ужасом поняла, что теперь он меня убьет. Кому охота в тюрьму за изнасилование? Мысли мелькали со страшной скоростью. Что делать? Закричать? Задушит. Убежать? Как? Я стала гладить его спину и шептать: "Мне так понравилось... А ты теперь будешь моим парнем? Я хочу с тобой встречаться". Похоже, это был правильный ход. Он посмотрел на меня мутными глазами, я попыталась изобразить улыбку, он успокоился, слез с меня и даже спросил:
- Чаю хочешь?
- Конечно, хочу, - обрадовалась я.
Но как только он ушел на кухню, кое-как натянула разорванную одежду и проскочила к двери. Тихо открыла замок и бежала, пока просто не упала. За стуком сердца я не слышала, бежит ли он за мной. Отдышавшись, поняла, что все тихо, только стрекочут кузнечики и квакают лягушки в камышах. И заревела. Домой к тетке пришла утром, она выглянула из спальни, растрепанная, сонная, увидела меня всю измазанную и в порванной одежде, но ничего не сказала.
Я вытащила из шкафа куртку сестры, накинула, огородами пробралась к остановке и уехала на первой маршрутке. Отлеживалась у бабушки. Ей наврала, что подралась. Через неделю прилетела мать и стала кричать, что я проститутка и опозорила семью, шлялась ночь с мужиками и неизвестно еще, подхватила ли сифилис.
- Пошла на хуй, - сказала я устало, и завернулась в одеяло.
- Ах, ты... - кинулась на меня мать.
- Не смей! - бабушкин голос прозвучал, как колокол. Она перехватила материну руку и вытолкнула свою дочь на улицу.
Потом вернулась ко мне, гладила меня по голове, плакала и говорила:
- Ничего, Аленка, проживем как-нибудь. Что ж ты мне сразу не рассказала?
Я наплакалась у нее на плече, и с каждой слезой выходила боль из сердца. Но ничего ей не поведала, она и так уже инфаркт перенесла.
Сифилис, слава богу, я не подхватила. Но после этого стала перетягивать грудь, ходила только в отцовых джинсах и свитере и сочиняла самые похабные песни.
Второй раз я отдалась сама, по пьяни. Пацану из соседнего двора, глупо и бессмысленно, в подъезде. Ничего не почувствовала, только тошнило от брезгливости. Благо, все закончилось очень быстро. Больше я его не видела. Он меня избегал, да и я не горела желанием новой встречи. Все так же пела в подъездах. Материлась, как сапожник, таскала на себе пьяного отчима, вытирала его блевотину и читала Мопассана. Мать уже не выглядела счастливой, и на меня не обращала внимания, занятая пищащим младенцем и мужем-алкашом, хронически не работающим и пропивающим ее украшения и вещи.
Впервые счастье улыбнулось, когда мне исполнилось семнадцать. Я познакомилась с Алексеем. Это знакомство перевернуло мое мировосприятие с ног на голову. Я надела платье и лифчик. Причесалась и накрасилась. Вышла из дому, когда он подъехал на своей "Яве" и мои приятели по подъезду уронили челюсти. Лешка тоже обалдел. Я запрыгнула на мотоцикл, прижалась к его спине и просто кайфовала, пока мы летели по городу. Потом робко целовались, и он не делал ни малейшей попытки потрогать меня. Шептал мне разные ласковости, и мне вспоминался отец и его слова. Я млела, и чуть не плакала от умиления.
Вернулась домой поздно. Ребята уже разошлись, у подъезда маячила только одна темная фигура. Лешка поцеловал меня на прощание, подозрительно посмотрел на Тимура, предложил: "Давай до квартиры провожу?" Я с улыбкой покачала головой.
- Не нужно. Тим мой друг, он меня не тронет.
Сосед тем временем подошел поближе, хрипло попросил закурить. Лешка дал ему сигарету.
- Это у вас, типа, роман? - спросил Тим насмешливо.
Я не узнавала его. Такой вечно самоуверенный, даже высокомерный, теперь стоял, еле сдерживаясь. Явно злился. На что?
- А ты против? - с вызовом бросил Лешка.
Тим пожал плечами.
- Главное, чтобы она не была против.
Лешка притянул меня и обнял.
- Она не против.
- Ну-ну...- протянул Тим, сощурив глаза.- Совет вам да любовь. Но если ты ее когда-нибудь обидишь...
В воздухе будто потянуло грозой. Парни напряглись, заиграли желваки на лицах. "Сейчас подерутся", - мелькнула мысль.
- Ребята, не ссорьтесь. Леш, тебе пора. Тебе, Тим, тоже, - с нажимом добавила я.
Тим нехотя повернулся и ушел. Лешка, похоже, ревновал. Я его успокоила поцелуем и убежала домой.
Всё, вроде, успокоилось. Тим не сидел больше с нами у подъезда, хоть и частенько я видела его околачивающимся неподалеку. Когда Лешка привозил меня поздно домой, у двери вечно торчала темная фигура соседа.
Так прошло полгода. Случилось то, что и должно было случиться с девушкой, которая потеряла голову от влюбленности. Я залетела. Сказала об этом Лешке, и мы впервые поссорились.
- Я не хочу вешать себе на шею тебя с ребенком, - холодно говорил мне любимый. - Мне еще самому надо на ноги встать.
Я плакала и думала: "Да понятно, но мне-то что делать? Идти на аборт? Тебе легко сказать, ведь не у тебя будут выскребывать из живота твоего ребенка. И что потом? А если я больше не смогу иметь детей? Мне всего семнадцать..."
В горле стоял отчетливый привкус предательства. Наговорив ему гадостей, я убежала домой. Идти было довольно далеко, и всю дорогу я представляла, каким способом покончу с собой. Все рухнуло - моя вера, надежда и любовь оказались воздушными шарами, лопнувшими от его колючих слов. На полпути услышала топот бегущего человека. Обернулась. Тим. Схватил меня за руки - говорит, говорит, а я не понимаю, не доходит никак.
- Милая, родная моя Аленка, люблю тебя, люблю, с ума схожу! Только позволь быть рядом, только пусти, я все для тебя сделаю, выйдешь за меня замуж, будешь жить, как королева. Я люблю тебя больше жизни...
- Поздно, Тимур, - наконец, смогла проговорить я, выбираясь из его объятий.
Он отшатнулся.
- Почему? Что случилось?
- Я беременна.
Я думала, этим все и закончится. Но он обнял меня еще крепче.
- Глупышка моя, и ты из-за этого плакала? Милая, все будет хорошо. Мы вместе воспитаем ребенка, я скажу родителям, что он мой, и никогда тебя не упрекну. Хочешь, завтра подадим заявление? Мой отец все устроит, придешь жить к нам, у тебя будет все, что пожелаешь. А нет, так найдем хорошего врача, я помогу тебе, я всегда буду рядом.
Я, наконец, обрела способность соображать.
- Подожди-подожди. Какая свадьба? Ты понимаешь, что говоришь? Я люблю другого. И у тебя есть ведь эта... как ее... Людочка. Тебе что нужно от меня-то?
Он посмотрел на меня, и мне показалось, что его глаза блестят. Плачет?
- Я хотел тебе счастья. Но он не стоит тебя, поверь.
- А ты, значит, стоишь?
- Ты сама не представляешь, что для меня значишь. Нет у меня никого роднее тебя, поверь. Нет никаких Людочек. Только ты одна, и давно. Я жить без тебя не могу!
Он поцеловал меня. Боже, что это был за поцелуй! Меня словно поразило громом и молнией. Нечто совершенно невероятное. Голова закружилась, ноги подогнулись, я боялась упасть, но он крепко держал меня.
Но я оттолкнула его. Неправильно это все. У меня будет ребенок от другого. От любимого. Леша вернется, одумается. Кем я буду, если прыгну в постель к Тимуру? Я оттолкнула его. И ушла. Он не пошел за мной.
А назавтра пришел Алексей. С букетом роз. Просил моей руки у матери, та ревела и радовалась, что наконец-то сбудет с рук хоть одну проблему.
Тимура я больше не видела.
Много всего произошло с тех пор. Родился сын, тяжело, с травмой головы. Сама я едва не отдала богу душу. Да и вообще, трудно было. Но я утешала себя тем, что мы вместе, и вместе прошли все испытания.
Спустя год, накануне первой годовщины сына, муж пришел домой сильно навеселе. Я ошарашено смотрела, как он, качаясь, ходит по комнатам. На мои попытки выяснить, что случилось, он зло ответил:
- Ничего, переживешь. Зря я, что ли, терплю тебя? У меня есть и получше бабы, а я, видишь, с тобой тут и с этим выблядком, - он кивнул на комнату сына.
Я окаменела от потрясения.
- А что ты так смотришь? Святоша, мать твою... Что, не еблась со своим Тимурчиком? Ебла-а-ась, - протянул он противно и гнусаво. - Вообще, хрен тебя знает, скольких через свою пизду пропустила. Так что мы квиты.
- Ах ты, тварь! - вскипела я.
Он подошел и размашисто ударил меня по лицу так, что я отлетела к стене и расшибла голову о косяк. По виску побежала кровь.
- Заткнись, сука! - зло процедил он. - Заткнись и не лезь в мою жизнь. Я буду делать, что хочу. Что, нравится получать по роже? Понравится, привыкнешь. А вякнешь - зубы выбью или выброшу твоего ублюдка с балкона. И так долго терпел твои сюсюканья. Теперь все будет, как я сказал. Поняла?
Он подошел, поднял мое лицо пальцами за подбородок. Я посмотрела на него с такой ненавистью, что он отшатнулся. Подумал о чем-то, потом пнул меня в живот и ушел в спальню. А я продышалась, заползла в угол и даже не плакала.
Так закончилась моя вера в мир романтичных мужчин.