Автобус медленно ползет в утреннем тумане, разрывая его на лохмотья, давит колесами, режет светом фар. Это такая игра: туман мстит, обволакивая обидчика, стремится пролезть в щели окон, чтобы заполнить и потопить, но бессильно плачет, оседая на стеклах каплями. Мотор урчит уверенно, а значит, хоть и еле-еле, но доплетется тарантас до места назначения.
А Лике нравится туман. Всегда нравился. В нем так уютно - можно притвориться, что тебя не существует, спрятаться от всех. И от самой себя. А можно ли? Совесть ходит по пятам, и даже в тумане найдет, шепнет на ухо: "Ну что, теперь ты счастлива?" И хочется закрыть уши, сделать вид, что не слышишь, не понимаешь, о чем она.
Пассажиров немного - всего пятеро. Можно занять любое место, какое душе угодно. Но, как всегда, по закону подлости, то, что указано в билете, и есть самое лучшее - первое у двери, где лучший обзор дороги. Нечего желать, незачем пользоваться таким отличным шансом выбора.
Сидя в высоком кресле, прислонившись к холодному сырому стеклу, Лика чувствовала себя плывущей в огромной лодке. Куда, зачем? Мысли сонные, ленивые, так и тянет закрыть глаза, и сами собой выползут откуда-то воспоминания...
- Дорогие дети! Сегодня у нас замечательный гость - кандидат в депутаты Горсовета Иван Петрович Бубенцов. Поприветствуем Ивана Петровича и порадуем его небольшим концертом!
И Лика, как все, послушно тянула: "Здра-а-сте", смеясь, пихала в бок Машку, кривлялась, гримасничала, стоило камере отвернуться от них, а Машка давилась смехом, с обожанием глядя на подружку. Под монотонное бурчание кандидата они играли в "камень-ножницы-бумага", не забывая время от времени хлопать в ладоши, когда аплодировала воспитательница тетя Шура. Улыбались в камеры по команде дядьки - режиссера. Иначе потом попадет и подарок заберут. Лика читала стихи о Родине, держа двумя пальцами полы клетчатого платья, артистично качала головой, представляя, что это не бант у нее на макушке, а корона. И сама она принцесса.
Кто бы ни приходил - проверяющие или кандидаты с телевидением, визиты эти были праздниками. Всех красиво одевали и причесывали, вкусно кормили, а воспитательницы не кричали и не отвешивали подзатыльников. Лика с Машкой распихивали по карманам печенье и карамельки, горкой наваленные на тарелках. И потом, ночью, шептались о том, как вырастут и будут покупать коробками самые вкусные шоколадные конфеты.
- И запомните, дорогие дети, у вас есть семья - это мы, россияне, вся огромная страна, наша молодая демократическая республика. Мы приложим все усилия, чтобы вы выросли нормальными членами общества, получили образование, социальные гарантии и имели права, положенные российскому гражданину.
В этом месте Лика почувствовала себя обезьяной в клетке. И, судя по выражению лиц ребят, они тоже. Что-то было в этих словах неправильное, нечестное, сразу стало грустно и уже не хотелось ни подарков, ни апельсинов. А апельсины - это счастье. И колбаса - счастье.
Чтобы не было так тошно, она придумала новую игру: представила этого дядьку-кандидата своим папой. Вот он, такой толстый, с потным красным лицом, встает на четвереньки, а она садится на него сверху и кричит: "Н-но, лошадка!" Он трясет башкой и везет ее, еще больше потея и краснея, и кричит: "Иго-го!" Лика рассмеялась тихонько, прикрыв рот ладошкой.
Машке достался медведь, а Лике - кукла. Поглядев, с каким восторгом Машка прижимает к себе коричневое мохнатое чудовище, Лика отшвырнула куклу, убежала в спальню и расплакалась. Она знала, что подружка прибежит следом, начнет утешать, гладить по спине, говорить разные приятности, а потом спросит, чем ее можно успокоить. Вечером, укладываясь на отбой, Лика с удовольствием обняла медведя, протянула руку к соседней кровати, ей навстречу из-под одеяла высунулась рука Машки.
Лика вздрогнула, просыпаясь, отдернула руку от поручня, словно и впрямь коснулась Машкиных пальцев. Автобус вырулил на стоянку, пшикнул тормозами. Наконец-то! Лика выскочила в туман, достала сигареты, щелкнула зажигалкой, блаженно затянулась, выпустила дым, глядя, как причудливо смешиваются две туманные струйки. Пошла прочь от автобуса и увидела лес. Мелкие березы сменились высоченными соснами, пахло прелой листвой, грибами, осенью. Спящий волшебный мир, где живут кикиморы и лешие, русалки на ветвях сидят и бродят по цепи коты. Споткнулась, посмотрела под ноги: бутылки, пакеты, огрызки, обрывки газет... Нет тут леших. И русалок нет. Сдохли.
К четырнадцати у Лики был второй размер груди, у Машки - первый. Машкины лифчики Лике не подходили, а свои она ей принципиально не давала. За исключением этого, все у них было классно. Вместе сбегали с уроков, вместе курили за школой, попробовали нюхать клей и газ из зажигалок, и блевали потом обе. Учились одинаково: с тройки на двойку, показывали фак учителям, врали психологу и танцевали брейк. Правда, Лика танцевала лучше. И вообще, ее природа наградила более щедро, по сравнению с Машкой: шикарные волосы и ресницы, ни гадких прыщей на лице, ни торчащих костяшек, как у концлагерной. Не зря она считалась самой красивой девчонкой в интернате. Было и еще кое-что, о чем Лика с гордостью рассказала подруге.
Однажды после дискотеки ее подкараулил в коридоре Мишка Сафронов из девятого класса, затащил в туалет, зажал рот ладонью и трахнул. По-настоящему, не пальцем и не полминуты, как было у Людки Ежовой. И, хоть и было Лике больно и гадко, и тошнило от Мишкиного перегара, но в душе она радовалась, что у нее теперь все по-взрослому. Теперь Мишка будет ее парнем, а за ним полкласса бегает. Об этом и рассказала она Машке, когда курили перед отбоем. Пусть завидует.
Спустя неделю, когда они сидели на чердаке, из люка показалась Мишкина голова. Увидев Лику с Машкой, он забрался наверх, за ним еще пятеро ребят - не интернатских, лет по восемнадцать, крупных и поддатых. "Вот она", - гнусаво пробормотал Мишка, показывая на Лику. Его тут же отодвинули, подошли к ней. "Ну что, подруга, задолжал нам твой пихарек, отрабатывай". Лика похолодела. Мишка, потупив глаза, юркнул в люк. Кричать бесполезно, не придет никто, воспитатели внизу, на первом этаже, смотрят телек. А пока она будет орать, один из этих сломает ей нос. И тогда - прощай, красота.
- Не трогайте ее! - закричала Машка.
- Ух, ты, малявка, впрягаешься? - заржал лысый, как видно, главный у них. - Ну, давай, помоги тогда. Подружке меньше достанется.
- Не надо, пожалуйста, - глотая слезы, попросила Машка. - У меня еще никого не было.
- Ну что мы, звери, что ли? Мы целку уважаем. Ротиком поработаешь.
И, лежа на грязном матрасе под пыхтящим качком, Лика думала: опять ей, наверное, больше повезло. Вон, как Машка давится и едва не блюет. А ведь если бы не она, может, Лика и не выдержала, пятерых-то...
Сигарета догорела до фильтра. Позади просигналил автобус. Лика вернулась в салон, села, зябко поеживаясь, закуталась в кофточку и снова смотрела на проплывающие дорожные столбы за окном. В такую погоду кажется, что солнце никогда не взойдет, мир так и будет укрыт туманом, безмолвие и пустота поглотят время и пространство, и тогда перестанут существовать завтра и вчера. И все можно будет исправить...
После училища их обеих приняли на работу в ателье. Лика быстро выучилась работать на скорняжке, и ее перевели в пошивальщицы меховых изделий. Платили не в пример больше, чем за спецодежду, потому Лика быстро поднялась: приоделась, сделала модную прическу, ходила теперь только на шпильках и курила "Море" - длинные коричневые сигареты с ментолом. Им с Машкой дали общагу, теперь они виделись реже, но все так же дружили. Машка частенько прибегала вечером, и, засидевшись за чаем, оставалась ночевать. Но практически не спала - от меха у Лики начался кашель, изнуряющий, до рвоты. Издержки производства, поясняла она встревоженной подруге. Работать приходилось в марлевой повязке, но мех так и лез в нос, оседал на ткани, и в конце смены вся повязка была черная от мелких ворсинок.
Личная жизнь Лики не складывалась. Мужики менялись, то ли наигравшись, то ли устав от ее ревности и стремления выйти замуж. Зато все, как один - красивые и обеспеченные. Ашот обещал небо в алмазах, но спустя месяц после знакомства заявил, что никогда не приведет ее в свою семью и если она сама сунется, то убьет. Руслан таскал по вечеринкам, подсадил на кокс, благо, вовремя соскочила, да и сам подсел, спер ее сережки и кольцо, и больше она его не видела. Рафик был хороший. Торговал шмотками, часто привозил на перешивку шубы, давал подзаработать. С ним ей было лучше всего. А потом узнала, что у него жена в Азербайджане, и разводиться он не собирается. Сделала аборт на двенадцатой неделе, да неудачно - в больнице потом провалялась месяц. Вернулась - пусто, ушел. Ну, хоть пару тысяч на столе оставил.
Машка привела Сергея знакомиться с Ликой, как будто с родителями. Ввалились оба с цветами, тортом и шампанским. Засиделись до утра. Смеялись над анекдотами, которых Сергей знал невероятное количество, краснели от его комплиментов. И с того вечера Лика заболела. Что-то случилось с сердцем, оно постоянно ныло и кололо, а перед глазами стояла улыбка Сергея. И от мыслей о нем не было спасения, не помогали ни спиртное, ни косячок. Ночами, свернувшись в клубок, думала о том, как повезло подруге, и черным ядом в сердце входило желание забрать его, приворожить, отбить. "А как же Машка?" - спохватывалась она и все чаще ловила себя на мысли: "Найдет себе другого. Сама виновата будет, если не удержит". Утром у Лики просыпалась совесть, и до вечера она успевала пожалеть о своих желаниях. А вот вечером...
Представляла, как придет к нему, расскажет, какая его Маша чистюля. Он-то, небось, за это ее и любит, что целой ему досталась. Подло, да. И пусть потом не будет он с ней, никогда не останется на ночь, но зато не видеть их вместе, не видеть его вообще...
А Машка, как назло, стала приводить Сергея к Лике часто, чуть ли не каждый день. То на концерт вытащит подругу, то в бар, и всюду с Сергеем. Лика стала заигрывать с ним, уже не смущаясь Машкиным присутствием. Смотрела ему прямо в глаза, смеялась над его шутками. И он велся на ее кокетство, краснел и прятал взгляд. Еще чуть-чуть, и попросит номер телефона, а там дело техники.
Однажды он пригласил ее на танец, прижал крепко, пригнулся к уху и зашептал: "Лик, я по тебе с ума схожу. Сама не видишь?"
И тут она наткнулась взглядом на Машку. Подружка сидела за столиком одна, счастливая, с обожанием глядя на них. Лику пронзила мысль: "Что ж я делаю-то?!"
Оттолкнула его и выбежала на улицу. Разревелась, на ходу дрожащими пальцами вытащила сигарету, затянулась, закашлялась. Машка догнала, схватила за плечо, задыхаясь, спросила:
- Лик, ты чего?
- Да пошла ты! - заорала на нее Лика, сбросила ее руку, убежала.
Дома металась, углы собирала. Только сейчас дошло, что сделала. Нет у Машки больше Сереги. Все она забрала у подруги, все, что любила ее единственная родная душа. А как ей в глаза теперь смотреть? Как объяснить, зачем хочется чужого?
И тут она поняла, что все, начиная с игрушек и лифчиков, она забирала не оттого, что хотела чужого. Ей больно было, что Машка что-то любит кроме нее, Лики! Вот что не давало ей покоя! Машкины счастливые глаза - вот то, ради чего стоит жить. Не будет их, и не нужны ни украшения, ни шмотки. И Сергей не нужен будет, если Машка не простит ее.
По стеклу стекали ручейки мороси, а Лика вспоминала, как плакала, глядя на себя в зеркало, держала лезвие, как учил Руслан, под локтем, как шептала: "Машка, прости"... Бога не боялась - никогда в него не верила. Если бы он был, разве допустил бы, чтобы ее родители разбились, когда ей было пять? Если бы он был, позволил бы тем подонкам разрывать тело четырнадцатилетней девочки? Если бы был, разве допустил бы, чтобы Машка любила кого-то больше, чем ее, Лику? Ведь она для Лики - всё. Ради нее всё. И хотелось всегда быть выше, круче, чтоб Машка восхищалась. Чтобы засыпать и не бояться остаться совсем одной. Мужики - твари, пусть провалятся, но только знать, что она тут, рядом, позвони и прибежит. Пусть все будет как раньше - поровну. Поровну несчастливы или поровну счастливы. Но так не получится, Сергей - один...
Воистину, права была психологиня, когда советовала: кури. Перед тем, как на что-то решиться, закури. Лика выкурила две пачки за ночь, и так и не решилась порезать вены. Под утро уснула прямо за столом, положив голову на руки.
Проснулась от чьего-то легкого касания к щеке. Открыла глаза: Машка.
"Ах, да, у нее же ключ есть... Чего ж раньше не пришла? Обиделась, что ли? Вон бледная какая. Конечно, тоже бессонная ночь. Но с Сергеем".
Лику охватила злость, она вскочила, отошла к окну.
- Зачем пришла?
- Послушай меня, сестренка.
Понятно, сейчас скажет, чтоб не лезла к ее парню.
- Не волнуйся, я его не трону. Живите дружно и счастливо, - сказала жестко, железно, но тут же всхлипнула, не сдержавшись: - Только не води его ко мне, Маш, прошу тебя, не води...
- Дурочка ты, - улыбнулась Машка. - Значит, все правильно я сделала.
Лика уставилась на нее в изумлении.
- Что сделала?
- Сергей не мой парень, обманула я тебя. Я с его братом встречаюсь. Прости, я так и знала, что тебе все мое нравится. Потому и подговорила Сергея. Ну, невыносимо видеть, как тебя используют эти Рафики да Ашоты.
Лика замерла, раскрыв рот. Так, значит, она знала с самого начала, что так будет? Но как, откуда?!
- Я тебя люблю, Лик. Ты ж у меня одна - родная. Мне ж ничего не жалко, лишь бы с тобой все нормально было. Я сама тебе все отдам.
- Маша...
И потом проревели они, обнявшись, пока не пришел Сергей.
Туман стал реже, небо посветлело, проглядывали верхушки сосен вдоль дороги. Лика посмотрела на часы. Скоро станция.
- В онкоцентр, - бросила Лика, устраиваясь на заднем сиденье.
Туман хозяйничал и в городе, скрадывая дома, светофоры. Доехали быстро - улица пуста, самый рассвет.
Лика села на лавочке под окнами больницы, достала сигареты, закурила, задумалась. Не всему можно завидовать. Да и о какой зависти речь, когда сердце разрывается от страха за подругу? Конечно, бывает, что врачи ошибаются в диагнозе, но... В глазах защипало. Ничего, справится. Вдвоем не так страшно. Опять же рядом семья, дети. К выходным Сергей приедет с сыном. А она, Лика, горы свернет, чтобы Машку лечили лучшие врачи, нужно будет - достанет из-под земли и деньги, и лекарства.
"Но.., - подумалось Лике, - Маш, как же я хочу забрать себе твою болезнь! Я сильнее, я бы лучше справилась с ней. Лишь бы ты была здорова..."
Туман оседал сыростью на русых волосах, на руках, держащих милого коричневого медведя с подарочным бантом.