Отец настоятель умный, но в то же время и глупец, был самым опасным из человеческих существ, мрачно говорил Бернардо самому себе, покидая монастырь.
Бернардо Эспина осознавал, что он был наименее пригодной кандидатурой для того, чтобы разузнать что-либо как у евреев, так и у христиан - его презирали приверженцы обеих религий.
Бернардо знал историю рода Эспина. Ходила легенда, что самый первый предок, осевший на Иберийском полуострове, был раньше священником в Храме Соломона. Люди рода Эспина вместе с другими выжили под вестготскими королями, пережили чередующиеся маврские и христианские завоевания. При этом они всегда скрупулезно соблюдали законы этих монархий и народов, как указывали им их рабби. Евреи подымались до высочайших постов в испанской иерархии. Они служили королям в качестве советников, преуспевали в качестве врачей и дипломатов, ростовщиков и финансистов, мытарей и купцов, фермеров и ремесленников. В то же самое время во все поколения их убивали толпы, активно или пассивно поощряемые Церковью.
- Евреи опасны и влиятельны, они совращают добрых христиан в сомнение, - сурово говорил священник, крестивший Бернардо. Столетиями доминиканцы и францисканцы подстрекали низшие классы, которые они называли пуэбло минудо - маленькие люди, время от времени вызывая у них звериную ненависть к евреям. Со времени массовых убийств в 1391 (было убито пятьдесят тысяч евреев!) в единственном массовом крещении во всей истории евреев сотни тысяч приняли Христа. Кто-то, чтобы спасти свою жизнь, другие для того, чтобы продвигаться по жизни в ненавидящем евреев обществе.
Некоторые, как Эспина, искренне поместили Христа в свою душу, в то время как многие номинальные католики продолжали тайно поклоняться своему Богу Старого Завета. Их было так много, что в 1478 году папа Сикст Четвертый основал Святую Инквизицию, которая выведывала и уничтожала отступивших от веры в Христа.
Эспина знал, что некоторые евреи называли обращенных марранами - свиньями, настаивая на том, что они будут навечно прокляты и не встанут на Страшном Суде. Другие, более милосердные, называли отступников анусим - изнасилованные, настаивая на том, что Господь, понимая их желание выжить, простил тех, кого заставили сменить веру угрозами или силой. Сам Эспина не был крещен насильно. Вначале, когда он поглядывал через открытые двери собора на фигуру на кресте, его заинтриговал еврейский мальчик Иисус. Его отец и другие называли эту фигуру "повешенным". Уже позже, юным учеником врача, изыскивая способы облегчить страдания людей, он осознал страдания Христа и отозвался на них, а его первоначальный интерес, постепенно созревающий в пламенную веру и убежденность, перерос в желание личной христианской чистоты и состояния благодати.
А посвятив себя ему, он полюбил этого бога. Он полагал, что его любовь гораздо сильнее любви тех, кто родился христианами. Любовь Шауля из Тарса (св. Павел - З.К.) к Христу не могла быть сильнее его любви, неколебимой и бесспорной и куда более всепоглощающей, чем страсть мужчины к женщине.
Он обратился за помощью и получил обращение в католицизм на двадцать втором году своей жизни, через год после того, как стал полноправным врачом. Его семья отсидела по нему траур, прочитав по нему Каддиш так, словно он уже умер. Его отец, Якоб Эспина, который так гордился им и любил его, проходил мимо него по площади, не замечая его приветствий, не подавая даже знака, что знает его. В то время Якоб Эспина был уже на последнем году своей жизни. Он был похоронен за неделю до того, как Бернардо узнал о его смерти. Еспина заказал по его душе новену (10-тидневная католическая молитва), но не смог удержаться от порыва, и прочитал по нему и Каддиш, всхлипывая в одиночестве в своей каморке, когда повторял памятные благословения без успокоительной поддержки миньяна.
Богатые или успешные новообращенные принимались аристократией и средним классом, многие из них вступали в брак с потомственными христианами. Бернардо Эспина и сам женился на Эстрелле де Аранда, девушке из аристократической семьи. В первом приливе душевных сил по принятии в ее семью и в новом религиозном восхищении он, против всех оснований, понадеялся, что его пациенты будут принимать его как единоверца, "искуссного еврея", который принял их мессию. Но он не был удивлен, когда они продолжили отвергать его как простого еврея.
Еще когда отец Эспины был молодым, магистрат Толедо принял закон:
"Мы провозглашаем, что так называемые новообращенные, потомство упорствующих еврейских предков, должны содержаться законом в позоре и бесчестии, не иметь права и возможности держать какой-либо офис или получать доходы в городе Толедо, а так же на землях, находящихся под его юрисдикцией. Они не могут быть приведены к присяге и иметь право подписи. Они не могут свидетельствовать, а так же иметь какую-либо власть над истинными христианами, принадлежащими к католической церкви."
Бернардо объездил верхом многие религиозные общины. Некоторые из них были не больше монастыря Успения, другие - размером с небольшие деревни. При католической монархии, служить церкви стало популярным. Сегундоны, младшие сыновья аристократических семей, исключенные из наследства законом о майорате, обращались к религиозной жизни, где связи их семей позволяли им быстрое продвижение. Младшие дочери тех же семей, вследствие непомерного приданного, отдаваемого при браке со старшими дочерьми, часто отсылались в женские монастыри. Церковные должности притягивали и самых бедных крестьян, которым священные предписания вместе с пребендой или бенефициями давали единственный шанс избежать всепожирающей бедности.
Рост числа религиозных общин привел к свирепой и грязной борьбе за финансовую поддержку. В этой борьбе реликвия святой Анны могла бы стать источником средств для монастыря Успения, но настоятель рассказал Бернардо о плетущихся интригах и планах, зреющих в среде могущественных бенедектинцев, хитрых францисканцев, энергичных иеронимитов, да и кто знает, кого еще, страстно желающих вступить в борьбу и получить право собственности на реликвию Святого семейства. Эспина был обеспокоен тем, что оказался среди сильных раздоров, и может быть раздавлен так же легко, как был убит Меир Толедано.
Бернардо начал расследование с попытки восстановить все продвижения юноши до того как тот был убит. Серебрянных дел мастер Хелькиас жил в одном из домов, построенных между двумя синагогами. Главная синагода уже давно была отобрана Святой Матерью Церковью, и евреи проводили религиозные службы в синагоде Шмуэля га-Леви, великолепие которой отражало те времена, когда евреям жилось легче.
Еврейская община была достаточно мала, чтобы все знали тех, кто действительно оставил веру отцов, а кто только притворялся, что сделал это, и тех кто оставался евреем. Они не водили никаких дел с новыми христианами, во всех случаях, когда это было возможно. Тем не менее, четыре года тому, отчаявшийся Хелькиас обратился за советом к врачу Эспине. Его жена Эстер - женщина, преисполненная всяческих добродетелей - которая происходила из семьи великих раввинов Саломан, начала терять жизненные силы, и мастер думал только о том, как сохранить жизнь матери своих троих сыновей. Бернардо приложил немало усилий, испробовал все, что знал, даже молился Христу за ее жизнь, в то же самое время как Хелкиас просил об этом Адоная. Но врач не сумел спасти жену Хелькиаса, пусть Господь будет милосерден к ее вечной душе.
Сейчас он, зная, что вскоре два монаха из монастыря Успения должны привести осла, несущего мертвого первенца в дом отца, спешил миновать несчастливый дом Хелькиаса не останавливаясь.
Предыдущие поколения евреев построили синагоги столетия назад, сделав это в соответствии с древней заповедью, что дома молитв должны быть построены в наивысшей точке земли, на которой живет община. Для этого они выбрали участки на высоких отвесных утесах, обращенных к реке Тагус.
Кобыла Бернардо нервно шарахнулась, когда он подъехал слишком близко к краю утеса.
Матерь Божья! Подумал он, натягивая поводья. Затем, когда лошадь успокоилась, оценил обстоятельства и иронично усмехнулся.
Бабушка Спасителя! - сказал он удивленно.
Он представил себе Меира бен Хелькиаса находящимся здесь в нетерпеливом ожидании спасительной темноты. Он был уверен, что юноша не боялся утесов. Бернардо сам помнил множество сумерек, когда он еще сам стоял на этих утесах со своим отцом, Якобом Эспиной, высматривая в темнеющем небе мерцание первых трех звезд, означающих окончание Субботы.
И отбросил эту мысль, как привык это делать с любой беспокоящей его мыслью о своем еврейском прошлом.
Он понял мудрость Хелькиаса, пославшего одинокого пятнадцатилетку, чтобы доставить реликвиарий. Вооруженный отряд явно показал бы всем разбойникам мира, что перевозятся сокровища. Мальчик, несущий неприметный узелок сквозь ночь, мог иметь гораздо лучший шанс добраться до места назначения. Но Эспина уже знал, что шанс был недостаточно хорош.
Он спешился и повел коня к тропе, ведущей с утеса вниз. У самого края стояла каменная хижина, построенная давным давно еще римскими солдатами. Отсюда они сбрасывали осужденных на смерть преступников. Далеко внизу тихую красоту утесов и противоположного гранитного склона разрезала река. Мальчики, выросшие в Толедо, избегали этого места ночами, заверяя, что тут можно услышать завывания мертвых.
Он вел свою лошадь с утеса вниз по тропе, пока отвесный спуск не перешел в безопасный склон, после чего Эспина расслабился и стал спускаться по тропе все ниже и ниже до самой кромке воды. Мост Алькантара был не для него, как он не был и для Меира бен Хелькиаса. Пройдя короткий путь вниз по течению, Бернардо достиг мелководья, где мальчик мог перейти реку, и там снова сел на свою кобылу. На противоположном берегу виднелась тропа, ведущая в монастырь Успения. Неподалеку от этих мест земли были богатыми и плодородными, но здешняя земля была бедной и сухой, пригодной лишь для мелких пастбищ.
Он услышал звуки, издаваемые овцами, и вышел к большой отаре, пасущейся в низкой траве под присмотром старика, которого он знал как Диего Диаса. Семья пастуха была столь же обширной, как и его отара, и врач Эспина лечил многих из его родственников.
- Добрый вечер, сеньор Бернардо.
- Добрый вечер, сеньор Диего, - ответил Эспина и спешился. Он позволил лошади попастись с овцами, а себе потратить несколько минут этого дня на разговор с пастухом.
Спустившись на землю, он обратился к пастуху с вопросом:
- Диего, тебе знаком мальчик по имени Меир, сын еврея Хелькиаса?
- Да, сеньор. Племянник Арона Толедано, который делает сыры. Этот?
- Да. Когда ты видел его в последний раз?
- Вчера ранним вечером. Он проходил здесь, разнося сыры своего дяди. Всего за один сольдо он продал мне козий сыр, который и был моим завтраком. Такой сыр... Жаль, что я не купил у него два.
Он взглянул на Эспину.
- Зачем вы его ищете? Он сделал что-то нехорошее, этот паршивец?
- Нет. Совсем ничего.
- И я подумал, что нет. Он вовсе неплохое маленькое дерьмецо, этот молодой еврей.
- Был ли кто-нибудь другой неподалеку прошлой ночью? - спросил Эспина, и пастух рассказал ему, что спустя небольшое время после ухода мальчика проехали два всадника, почти наехав на пастуха, но не поприветствовав его и не будучи поприветствованы сами.
- Два, ты говоришь? - он знал, что может положиться на на точность старика. Пастух должен был наблюдать за ними внимательно, оставшись довольным тем, что вооруженные ночные путники ушли, не прихватив овцы или двух.
- Луна была высоко. Я видел вооруженнго человека, рыцаря, потому что на нем была тонкая кольчуга. И монаха или священника, я не заметил цвет его рясы.
Он замялся.
- У священника было лицо святого.
- На какого святого он походил?
- Ни на какого в точности, - сказал пастух, раздражаясь, - я хочу сказать, что у него было прекрасное лицо, тронутое Богом. Черты этого лица были святыми, - сказал он, запутав самого себя.
Диего проворчал еще что-то и побежал к своей собаке, чтобы послать ее за четырьмя овцами, отбившимися от отары.
Любопытно, подумал Бернардо. Лицо, тронутое Богом? Он подобрал свою лошадь и сел в седло.
- Оставайтесь с Богом, сеньор Диас.
Тот пробежал по нему сардоническим взглядом и ответил:
- Да пребудет с вами Христос, сеньор Эспина.
На небольшом расстоянии, которое проехал Эспина от с трудом находящих корм овец, земля становилась богаче и ровнее. Бернардо скакал сквозь виноградники, миновал несколько полей. В соседнем с арендуемой монастырем оливковой рощей поле он остановился и спешился, привязав поводья лошади к кусту.
Трава была примята и прибита копытами. Количество лошадей, увиденных пастухом, а именно две, похоже соответствовало произведенному беспорядку.
Кто-то узнал о поручении, данном серебрянных дел мастеру. Они же прознали, что Хелькиас приблизился к концу своей работы, и наверняка следили за его домом, чтобы увидеть признаки предполагаемой доставки.
Здесь произошло противостояние.
Крики Меира не могли быть услышаны никем. Оливковая роща, которую арендовал монастырь, находилась в в пустынной открытой местности, на порядочном расстоянии от религиозной общины.
Кровь. Здесь юноша получил удар копьем в бок от одного из всадников.
Вдоль этой линии вытоптанной травы, рядом с которой сейчас медленно шел Бернардо, всадники гнали перед своими лошадьми Меира бен Хелькиаса, преследовали его, как лису, нанося удары ему в спину.
Здесь они отобрали его кожанную сумку вместе с содержимым. Неподалеку, покрытые муравьями, лежали два бледно-желтых сыра, похожие на те, что описывал Диего. Сыры должны были служить объяснением тому, почему юный носильщик не сидел дома. Один из сыров остался нетронутым, второй - был поломан и смят, очевидно большим копытом.
Здесь они тащили юношу с тропы под прикрытие деревьев оливковой рощи. Потом один или оба надругались над ним.
Под конец ему перерезали горло.
Бернардо почувствовал головокружение и слабость.
Его еврейское детство было не так далеко, чтобы позабыть свой страх, боязнь вооруженных незнакомцев, ужас от знания того количества зла, что случилось до его появления на свет. И не так далеко была его еврейская зрелость, чтобы уже не чувствовать всего этого. На одну долгую минуту он стал тем юношей. Слышащим их. Чувствующим их запах. Чувствующим гигантские зловещие фигуры в ночи, огромных коней, мчащихся на него, наезжающих на него в черноте. Злые уколы острых пик. Насилье.
Врач снова, Бернардо дрожал под под заходящим солнцем и как слепой повернулся к кобыле, спасаясь от видений. Он не верил, что услышал кричащую душу Меира бен Хелькиаса, но у него не было никакого желания оставаться в этом месте, когда наступит следующая тьма.