Считанные часы, и деревня была поставлена на уши. На пшеничное поле пожаловала инспекция в лице Данилыча, подслеповатого деда с окраины и сельского старосты Зиновия Аркадьевича. Должностные обязанности последнего включали борьбу с разного рода стихийными бедствиями.
Действовал председатель четко. Потоптался по прибитым к земле росткам, пару раз вздохнул, почесал затылок.
Высокий Папа не сводил с меня злобных глаз. Он не только махнул рукой на остатки здоровой пшеницы, гибнущей под сапогами председателя, но и сам ее топтал.
Наконец Зиновий Аркадьевич откашлялся и, явно играя на собравшихся за забором деревенских, набрал воздуха в грудь. Он был готов говорить.
Высокий Папа, ожидая, что пришла моя очередь быть растоптанным, тоже задержал дыхание.
- Налицо, - начал председатель, - имеется некоторое, скажем так, вредительство.
Народ за забором издал согласный гул.
- Но причина вредительства не ясна.
- Как это - не ясна?! - воскликнул я. - Не я же этот град устроил.
- Ему слова не давали! - зло крикнул Данилыч.
Председатель громко продолжил:
- Глянем в договор! Его не просто пишут, а как раз для таких случаев.
Я почувствовал, как зеленею от злости.
- В договоре написано: 'Арендодатель несет полную ответственность за предоставляемую в аренду землю, охраняет ее и ее содержимое от посягательств'.
- Что?!
- Что ты голосишь? Это договор, тобой подписан. Ты Захаренков Иннокентий?
Зиновий Аркадьевич сунул мне бумагу под нос, и я вырвал ее из рук. Невидящими глазами побежал по строчкам.
- Но в договоре не написано, какой штраф положить, - сказал председатель.
- Как это не написано?! - закричал теперь Высокий Папа.
Он подскочил ко мне и попытался выхватить договор. Отпрыгнув в сторону, я показал язык.
Это вмиг меня отрезвило. Я понял, что постоянно оказывался в ответе за то, чего не совершал.
- Интересно, - сказал я. - Во втором пункте написано, что я даже зайти на участок не имею права. Как же мне его охранять?
- Ну, - протянул председатель, возвращая себе договор, - ответственность ты нести должен. А по всему выходит, что не несешь.
Зиновий Аркадьевич почесал репу.
- Вот что, - закруглялся он. - Отдай Сан Санычу денег за аренду. А лист этот порвем, и дело с концом.
Народ опять согласно загудел, но с меньшим удовольствием.
Высокий Папа смерил председателя высокомерным взглядом. Данилыч, хозяин злополучной лошади, роптал.
- Пусть штраф платит, - сказал он Зиновию Аркадьевичу. - Скажи ему, ты же староста.
- Нет у него такого права - штраф назначать, - сказал я, - в договоре не указано.
- А то у меня случай был, - начал Зиновий Аркадьевич, - лет десять назад. Один товарищ решил, понимаешь, козу отдать. Она у него буйная была, аж жуть.
Высокий Папа пошел с участка, гордо подняв голову.
- И вот он, значит, по соседям ходит - никому не нужна. Даже задаром. Он в другую деревню пошел. А мимо санитары из психушки. Он им козу хотел отдать, а они его самого забрали. Через несколько лет выпустили, но все зря. Шатался без дела. Потом спился и умер. Говорят, жена его санитаров звала.
- Надо было жену отдавать, - сказал Толик, - а не козу.
- Надо было! - согласился Зиновий Аркадьевич. - Но где уж теперь.
- А с козой что стало? - спросил я.
- Что, что! Ничего.
2.12.1. Суд Леньки
Если его не было на пшеничном поле, значит он сидел в луже. Мы все сидели в луже, и в первую очередь - Высокий Папа.
Я вышел на дорогу и увидел Леньку.
- Она что, никогда не высыхает? - спросил я, подходя ближе.
Мальчишка поднял на меня полные слез глаза.
- Высыхает, - ответил он и в свою очередь спросил. - Ты что, дебил?!
И зарыдал во весь голос. Что ты будешь делать, когда доверенная пшеница погибает, любимая лужа высыхает, а вокруг одни дебилы?!
- Слушай, приятель, - начал я. - Не обращай на Сан Саныча внимания. Ну покричит и перестанет.
- Тут все рады, когда урожай, - Ленька высморкался в рукав и сопли по всему лицу растер. - А ты рад, что его больше нет.
Сын Анны Павловны выпрыгнул из лужи и помчался домой.
Смотря ему вслед, я вспомнил, как мальчишкой бегал по лужам - и, может, даже этой - в голубых резиновых сапогах. Чем больше брызг, тем счастливее я. Ту радость ни с чем не сравнить, даже с поражением злейшего врага. Но с возрастом доступно все меньше и меньше наслаждений, выбирать не приходится.
2.12.2. Суд Лизетт
- Прости меня, - сказала Лиза.
Узнав о гибели пшеницы и общественном суде, она отмыла дочиста мой дом и приготовила котлеты.
- За что? - спросил я.
- Наговорила тогда... Бессовестная.
- Ничего.
Девушка вгляделась в мое лицо.
- Тебе плохо? - с сочувствием спросила она.
- Бывало и лучше, - улыбнулся я.
Она привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
Ничего легче этого поцелуя со мной не случалось. Он был приятным и неожиданным.
Лиза опустила голову. Я смотрел на ее макушку и пытался собраться с мыслями. За окном просигналил автомобиль.
Лиза подняла на меня блестящие глаза и улыбнулась. Я совсем растерялся.
Я не мог понять, как у женщины получается, повиснув на шее мужчины, снимать груз с его души.
Мне захотелось обнять Лизетт, но снова раздался автомобильный гудок. Наверняка соседские куры разбрелись по дороге и мешают водителю проехать.
Я оглянулся на окно. Момент был упущен.
2.12.3. Приговор
Я открыл калитку и ступил на землю. Паутина побитых ростков лежала под ногами.
Я присел на корточки и разглядел жуков, копошащихся в мертвечине пшеницы.
Но судить себя я не собирался.
Я уже вынес приговор. Осталось привести его в исполнение.