В кабаке было много людей, душно и шумно. Лизетт вышла на кухню, остальные мое появление не заметили. В толпе я увидел Толика и председателя Зиновия Аркадьевича, но ни тот, ни другой не кивнули мне в ответ. Быть невидимкой надоедало.
Столики были заняты, и я устроился за барной стойкой. Сергей налил водку в графин, протер рюмку. Я выпил две. От голода и усталости они показались стаканами.
Обернулся на мужиков за столами. Высокого Папы в помещении не было. Я выпил еще.
- Все? - спросил бармен.
Я кивнул, взял графин и опрокинул в себя его содержимое.
- Все, - сказал я.
На деле 'все' только начиналось: мой вечерний моноспектакль и следующие за ним недели раскаяния.
Я выпил мало, чтобы простить деревню, но вполне достаточно, чтобы бросить ей вызов.
- Подвинься, - сказал я сидевшему за ближайшим столиком Ефрему.
Я встал на скамейку. Будто на трибуну взобрался.
- Я за ним убрал! - крикнул я. - Убрал за вашим Папой. Вашим Высоким Папой. Он нагадил, я убрал!
Кто-то встал и медленно пошел к выходу. Я не удержался и посмотрел уходящему в спину. Походка выдавала Павла Никифоровича.
- Я вам новую пшеницу посажу! Сам посажу! Слышите?! Лучше прежней.
Несколько человек во главе с председателем деревни демонстративно отвернулись. Но большинство посетителей восприняли мои слова со смешком. Я услышал: 'Нажрался!'
Реакция деревенских разозлила и огорчила одновременно. Не знаю, чего я ожидал. Не аплодисментов же.
Как бы там ни было, у меня появился шанс выговориться. И я говорил. Остается вспоминать, что именно. Что-то про человека и его ответственность.
- Да заткните его!
Аплодисментов по-прежнему не было.
Я неловко спрыгнул со скамейки, направился к бару. Перегнулся через стойку и взял первую попавшуюся бутылку. Закинув голову назад, влил в себя алкоголь.
2.14.1. Разочарование
- Спятил, что ли?
Я пытался открыть глаза, но не мог. Сознание прояснялось на несколько секунд, а потом я снова пропадал в темноте.
- Он свое получит.
Тишина.
- Малый из ума выжил.
Темнота.
- Идиот, да? - с искренним непониманием в голосе.
Я сидел на ступеньках крыльца.
- Это просто никуда не годится, - сказал Сергей. Я разглядел его обеспокоенное выражение лица.
- Что? - спросил я.
- Я слышу осмысленные интонации, - расхохотался Кролик.
Сергей внимательно посмотрел на меня, понял, что с этого момента я в состоянии сам о себе позаботиться, и пошел обратно в Пещеру.
На прощание обернулся и покачал головой. Головой и я качать умею. Предложил бы что-то более дельное.
2.14.2. С похмелья
Голова еще кружилась, но уже болела. Тошнило. В отсутствии кофе я пил растворимый цикорий.
'Я все сделал правильно. Сколько можно молчать?!' Деревня должна знать своих героев.
Я представил реакцию Высокого Папы на мое выступление в кабаке. Что он теперь сделает? Как отомстит? В крайнем случае подожжет мой сарай, амбар, дом.
Мне не было страшно. Несмотря на похмелье, мне было хорошо. Может, стыдно, но хорошо.
Я ощущал довольство своим поведением. Конец я встретил как начало.
'Я покажу Высокому Папе! Всем покажу!' - твердил я про себя.
Сан Саныч может злиться сколько угодно. Он проиграл. Уже проиграл.