Я вытащил наверх ведро, полное мутной воды. Поставил на лавку. Подождал, надеясь, что песок осядет на дно. Вылил воду обратно в колодец. Пить ее не годилось.
На другом конце деревни была колонка. Я вышел на дорогу и увяз в грязи. Вся в рытвинах и лужах, разбитая комбайнами.
- Не качает, - сказала соседка Клара, идущая мне навстречу. На плечах у нее лежало коромысло, и, судя по всему, ведра были пустыми.
'Плохая примета', - подумал я. Но сплюнул на землю и переспросил:
- Не качает?
- Все тут поломали, черти, - на ходу бросила соседка Клара.
- Черти?
- Что пахали на поле твоем, - она встала в угрожающую позу. Я заметил, что соседка Клара считает поле не бабушкиным, а моим, и обрадовался. - Все изгадили. А дороги! Смотри на дороги. Месяц почтальона жду, не дождуся. Как застрял со своим лесипедом, так носа не кажет. Как жить-то теперь прикажешь, а?
Я думал, что ответить, но она не стала ждать. Прошла мимо. Сжалилась, оглянулась:
- В Солнечный нужно, там колонка.
Я пошел за соседкой Кларой.
- Да ругаются они.
- Кто?
- Да в Солнечном. Что воду у них всю попили, - продолжала соседка Клара. - Пивом-то не плотим. Что теперь делать, не пойму.
3.1.1. Первый вор на деревне
Первым, кого мы увидели на колонке в Солнечном, был Зиновий Аркадьевич, председатель деревни Шахматная, старожил и просто потребитель чужих водных ресурсов.
Он как раз закончил наполнять огромную канистру и ставил ее в тачку рядом с другими.
- Приветствую, - насмешливо поклонился он.
Соседка Клара по-свойски подошла к тачке и заглянула внутрь:
- Вона сколько уже набрал! А в мешке что?
- Да вот, думаю, мусор выкину.
- А у нас что?
- Так это в другую сторону, - возмутился Зиновий Аркадьевич. - Что мне два раза ходить! Оно мне надо? А мусор у нас месяц как не вывозят. Дороги-то какие, сама видела!
Я встал в очередь за соседкой Кларой и воровато осмотрелся. Не покидало ощущение, что мы совершаем грабеж среди бела дня. В Солнечном поселке жил дед Алисы, который и так был не лучшего мнения обо мне.
Когда я очередной раз оглянулся на дорогу, увидел солидного мужика в белой рубашке. Подходя к нам, он широко улыбался. Это было не к добру.
- Воду у нас берете?
- Берем, - ответил Зиновий Аркадьевич запальчиво. - Где ее еще взять?
- У себя в деревне? - подсказал незнакомец.
- Нету там ничего. И у вас тоже нету, - дед почесал затылок. - Не идет вода, и все. Что за ерунда?
Из крана в шестую канистру председателя капнуло пару раз.
- Пожар был. Всю воду из башни выкачали. Ничего, сегодня машина придет, новую наберем.
- Мы с тобой, как председатели, - начал Зиновий Аркадьевич, - могли бы обговорить.
Я прикинул, во сколько мне обойдется соглашение председателей. Учитывая, что у односельчан деньги не водились, а последние и вовсе ушли на починку трансформатора, во много.
- Давай обмозгуем, - сказал местный старожил.
- Щас, только воду свезу, - сказал Зиновий Аркадьевич.
Он развернул тачку и направился домой. Проходя мимо мусорных контейнеров, дед вытащил из тачки мешок и забросил в бак. Прямо на округлившихся от изумления глазах местного председателя.
- Вы у нас еще и мусор выбрасываете, - констатировал он.
- Выбрасываем, - согласился дед. И, не оглядываясь, засеменил к дому.
- А колодец у вас есть? - спросила соседка Клара, отвлекая от него местного председателя.
Ошалев от наглости, он сдался.
- Оттуда тоже брали. Когда пожар был. Может, набралась, не знаю.
До меня дошло, что в поселке жил дед Алисы.
- У кого пожар был? - со страхом спросил я.
- Да, есть тут один. Странный малый. Ветеринар.
- Ох, - сказал я. Пожар был у Чудика.
3.1.2. Погорелье
В центре крыши зияла дыра. Дверь в хлев сгорела. Внутри чернели обугленные столбы. Чудился запах жареной говядины.
- Рати? - спросил я.
Чудик кивнул.
- Не успел. Задохнулась.
На лице его чернела сажа. На правом локте вздулись волдыри. Он копал могилу.
- Еще лопата есть?
Мы вырыли глубокую яму. Расстелили на земле брезент и с помощью соседей перенесли на него тушу коровы. В опаленном хвосте я заметил вплетенные васильки.
Завернув Рати в брезент, мы положили ее на дно. Засыпали землей. Я нарвал ромашки и воткнул в холмик.
Чудик устало опустился на лавку. Схватился за голову. Начал качаться из стороны в сторону.
Я заварил ему чай: нашел на кухне жестяную коробку с самой вонючей травой, насыпал немного в кружку, залил кипятком.
- Удовольствия больше нет, - сказал он. - Рати, удовольствия, больше нет.
- Будут и другие коровы, - сказал я.
Чудовищное заявление.
- Нет, - сказал Чудик. - Коровы будут, а удовольствие - нет.
- Глупости говоришь. Тебе нужно отдохнуть, ожоги обработать.
Чудик покачал головой.
- Нет, - повторил он. - Коровы будут, а удовольствие - нет.
Чудик поставил кружку с чаем на землю и растянулся на лавке. Я вынес из дома полосатый плед и укрыл его.
- Удовольствия больше не будет, - услышал я, закрывая калитку.
Пока я нес воду из Солнечного, половина разлилась на дорогу. Я занес ведро в дом, переоделся в чистое и отправился в кабак. Надеялся увидеть Лизу.
Я забыл, что с утра мне навстречу шла баба с пустыми ведрами.
3.1.3. Вымышленное величие
Я сел за столик с Зиновием Аркадьевичем и Толиком. Оба молчали, но в воздухе висело напряжение. Словно они что-то обсуждали, но к консенсусу не пришли.
- Лиза! - крикнул Сергей, оглядываясь на кухню. Девушка не появилась, и бармен вышел из-за барной стойки:
- Чего тебе?
- Морс, - сказал я. - И еды какой-нибудь.
Сергей скрылся на кухне.
- Что нового? - спросил я, заводя за столом беседу.
Зиновий Аркадьевич крякнул, Толик нахмурился.
- Понятно, - сказал я.
- Наш председатель, - язвительно произнес Толик, - не понимает, почему должен дороги справлять, колонку чинить. Колодец, опять же, чистить.
- На какие шиши? - не выдержал старожил.
- Сан Саныч всему виной, пусть и платит. Его работяги колонку сломали. А машины дороги разбили.
Председатель снова крякнул.
- Почему вы его так боитесь? - спросил я. - Высокого Папу?
- Как это почему, как - почему?! - председатель раскрыл узкие глаза максимально широко. Похоже, что вопросов о Высоком Папе он боялся не меньше, чем его самого.
- Почему? - настаивал я.
- Скажешь тоже - почему! - слегка поутихнув, сказал председатель.
Сергей принес еду и клюквенный морс. Лизетт пряталась на кухне: только она могла так щедро наделить мой омлет колбасой.
'Если она продолжит меня избегать, придется письмо писать'.
Я представил, как вырываю листок из бабушкиного дневника и ищу ручку. В кладовке нахожу тупой огрызок карандаша. Сажусь за дедушкин стол, смотрю в маленькое окошко.
Нужные слова на ум не идут. Ненужные тоже.
Я вожу ее имя по языку, думая, что нащупаю продолжение, но есть только два слога 'ли' и 'за'. Я решительно их записываю.
Замахиваюсь на следующее слово, но нет. Нет слова.
Приписываю к имени пару букв 'а'. Бесполезно вожу карандашом по бумаге. Получаю длинную череду завитков - рисунок напоминает телефонный провод.
'Не понимаю, почему девушки так любят эпистолярный жанр', - думаю я.
Откладываю карандаш, комкаю бумагу и выхожу из кладовки.
- Почему? - спросил я.
- Почему-почему?
Зиновий Аркадьевич немного помолчал.
- Да, почему вы все его так боитесь? - усмехнулся Толик.
- Да не упомнишь уже, почему, - ворчливо ответил председатель. Семя сомнения я в него заронил.
Я призван был развенчать культ Высокого Папы в деревне, развеять о нем миф.
Ведь величие Высокого Папы зиждилось на страхах окружающих. Нет страха - нет величия.
Из кухни вышла Лиза.
3.1.4. Выяснение после объяснения
- Как у тебя дела? - спросил я. И понял, что в первый раз интересуюсь ее делами.
- Делаются, - тихо ответила Лиза.
Выглядела она чудесно. Красивое длинное платье, которое я раньше не видел. Волосы уложены, шея открыта.
Мы вышли из деревни и направились в клуб. Сегодня он не работал, но гулять больше было негде.
- Спасибо за омлет, - сказал я.
Девушка улыбнулась и подняла на меня глаза.
- Ты грустный, - заметила она. - Случилось что?
- Нет. Не знаю. Пожар был у друга.
- Дом сгорел?
- Нет. Дом целый. Сарай сгорел и хлев.
- Жалко, - сказала Лиза.
- Все в порядке. Я думаю, с ним все будет в порядке.
Она улыбнулась. Подойдя к клубу, я сел на скамейку.
- Иди сюда.
Я притянул девушку к себе, уткнулся носом в ее живот. Лиза дрожала. Я отстранился и поднял голову.
- Чего тебе? - серьезно спросила она.
Посадил ее к себе на колени.
Тело девушки было напряжено. Голову она отворачивала.
- Можно тебя поцеловать?
- Зачем?
- Потому что хочу.
- Ты не любишь, - печально сказала она.
- Мне с тобой хорошо.
Лиза повернулась ко мне и долго смотрела в глаза. Я ждал, что она поцелует меня. Но она встала.
- Сходи со мной до дома, - попросила она.
- Конечно.
Некоторое время мы шли молча.
- Где вы теперь воду берете? - спросил я, чтобы разрядить обстановку.
- Дядя Паша к соседу ходит. У него в колодце чистая.
- Это удобно.
Лизетт резко остановилась посреди дороги.
- Скоро думаешь ехать?
- Ехать?
- В город.
- В смысле, домой вернуться? - желание смешивалось во мне с жалостью. 'Какое она написала красивое письмо, и как косноязычна сейчас'. - Не знаю. Не думал об этом.
- А я думала.
Глаза Лизетт блестели. Я не мог поверить, что все это происходит.
Я подошел к ней и обнял. Она расплакалась.
- Сегодня я только и делаю, что всех утешаю, - заметил я.
- Я буду скучать. Ты знаешь?
- Тихо, - сказал я. - Все будет хорошо.
Теперь она смеялась.
- Хорошо? - переспросила она.
Оттолкнула меня.
- Не нужно со мной ходить.
Смотря ей вслед, я подумал об Алисе.
Они обе от меня уходили. Одна - потому что любила, другая - потому что нет.
3.1.5. О пьянстве как необходимости
Я вернулся в кабак и заказал водку.
- Опять будешь? - спросил бармен.
- Не твое дело.
Сергей поставил передо мной бутылку. В графин не перелил, рюмку не подал. Я глотнул из горла.
- Пьешь? - спросил дядя Паша, усаживаясь возле.
- Как вас много. Я один, а вас много. И все вы меня судите, - сказал я. - Не тебе меня судить!
- Не мне, - согласился он. - А ты меня судишь?
- Правда? - я рассмеялся. - После всего?
Хотел устыдить дядю Пашу, но совестно стало мне. Последний час я шокировал себя жестокостью. По отношению к Лизе, ее отчиму, Сергею я был несправедлив, понимал это, но сдержаться не мог.
- Если бы я не пил тогда, - сказал дядя Паша, - я бы утопился.
Помолчал немного и спросил:
- Как думаешь: было бы лучше, если бы я утопился?
Я поставил бутылку на стойку.
- Нет, - ответил я. - Лучше бы не было.
- Не буду я говорить, легче все одно не станет. Но хочется пожить. Понимаешь? Пожить спокойно.
Я хотел того же.
Вспомнил вес Лизетт на коленях. Молочный запах ее тела. Нежную кожу.
- Ты мне как внук, я Тоне обязан. И хочу, чтоб ты знал...
- Все в порядке, - оборвал я его. - Не надо. Не надо ничего объяснять.
Павел Никифорович смущенно улыбнулся. Он благодарно кивнул.
- Пошли, нечего сидеть. Дела надо делать!
- Какие? - спросил я.
- Важные! - рассмеялся дядя Паша.
Знал бы он, как в ту минуту был прав. Деревня ждала решения наболевших вопросов, и только я мог помочь.