Я хожу мимо, перчатка лежит на тумбочке, обреченно дожидаясь незавидной участи, постигшей товарищей по несчастью: выцветший шарф, рваные тапки, битую чашку, упокоившихся в недрах мусорного ведра. Что еще может ожидать старую перчатку, чья кожа сплошь покрыта сеточкой мелких трещин? Не способную хранить тепло из-за потертостей между пальцами, обнаживших основу? Она давно ждала, когда хозяйке надоест перекладывать бесполезную вещь с места на место. С тех самых пор, как ее сестрица, выпав из кармана, укатила на электричке.
Вот и шов, берущий начало у раструба, продолжал медленно распускаться. Его еще можно зашить. Только зачем? Не в память же о знаменательном дне восемнадцатилетия, когда отбросив шуршащую упаковку, ее надели, примеряя, на тонкую девичью ладонь?! Глупо.
Я, наконец, обращаю на нее внимание, беря в руки, вспоминая февральскую метель, темный вечер, в который ОН так и не пришел на встречу. Два ручейка горьких слез на щеках. Не эта ли стертая соль стала причиной ее первых морщинок? Нежно глажу шершавую поверхность, целуя в вышивку, где недостает трех черных бусин, и аккуратно убираю старушку в ящик комода.