Захарова Мария Васильевна : другие произведения.

Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Дыхание с шумом вырывалось из легких, сипом слетало с губ, оседая кровавой пеной на подбородке, сползая по шее, чтобы сорваться на землю и утонуть, но он бежал. Бежал, несмотря ни на что. Боль, страх, паника - неважны. Главное успеть, доползти если понадобиться, только бы добраться. Добраться - значит выжить, значит стать другим, стать выше. И он рвался вперед, подавляя сковывающий конечности ужас, стремился туда, где ждут, где нужен, где любим, но... Они шли по пятам. Их хриплые вздохи пронзали до костей. Они жаждали перехватить, мечтали вцепиться, чтобы опалить спину и, разъев кожу, растерзать. Почувствовать вкус крови. Его крови, и он знал об этом. Ощущал каждой клеточкой, каждым биением сердца, видел за каждой секундой, заставляющей проживать конец снова и снова. - Нет! Его вопль огласил ночь. Крик раненного зверя, стон души, затягиваемой в ад и уносимой на самое дно. Вой лишенного. Статус - завершен

[]

Захарова Мария

Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Книга 1

   Аннотация: Эта история началась много лет назад. Задолго до рождения главного героя. И те, кто были причастны к ее возникновению, не знали, что однажды им придется ответить за свои деяния. Ответить перед тем, чья жизнь, по их милости, превратилась в кошмар.
   Всю свою жизнь Лутарг был другим - не таким, как все. Его избегали, боялись, и он привык. Привык к отчуждению и страху окружающих людей. Привык к одиночеству. Смирился с ним, еще не зная, что придет время и все изменится...
  

Пролог.

   - Только тронь, оторву, - прошипел Лутарг, перехватив приблизившуюся к щеке руку.
   Он все еще хрипло дышал, все еще перепрыгивал через валуны, преодолевая преграды, но мыслил четко, несмотря на бег.
   - Ты кричал, - заскулил пойманный, крутя кистью в надежде ослабить захват.
   - И? - шипение переросло в рык, прокатившийся по комнатушке звуковым торнадо.
   - Я... я...
   Тот, что рядом подвывал, но даже глаз не открыл. Незачем.
   Тепло и страх, находящегося так близко - кричали, обострив чувствительность до предела.
   - Он как лучше хотел, - раздался шамкающий голос со стороны.
   Справа, два локтя по прямой и левее, определил он. Бутом - по голосу.
   - И?
   - Отпусти его, Лу. Он новенький.
   - Пусть попросит, - усилив захват, выдавил он.
   - Пжлст... - съедая гласные, заскрипел обладатель руки, извиваясь в болезненных конвульсиях.
   - Лу...
   - Отстань, старик. Слышал.
   Лутарг выпустил пленника и положил руку на грудь, словно минуту назад она не была орудием пытки и благодаря ее воздействию не трещали кости.
   - Спать хочу, - бесстрастно молвил он, даже не соизволив посмотреть на жертву.
   - Да, Лу, - подтвердил все шепелявый.
   - Не трогать.
   - Нет, - тихим шелестом просквозило мимо.
   Возня, родившаяся с началом разговора, затихла на последнем слове. Воцарилась абсолютная тишина, и даже дыхание замерших не нарушало ее. Только один решился - тот, кому можно.
   - Спи, Волчонок.
   Сделав глубокий вздох, Лутарг открыл глаза. Ничего не изменилось, вокруг уродливая темнота, привычная для всех, но не для него. Взгляд отследил ход знакомых выбоин на потолке, прогулялся по ним и завис, найдя средоточие первого удара - звезда.
   Звезда - зрительно рыхлая, но твердая на ощупь, обманчиво манящая и предающая. Не то место, не слабое, не для копающего. Обманка для дураков.
   Он скривился так, что свело зубы. Скривился от того, что знал нанесшего первый удар и выбрал потому, остался тут, чтобы помнить. Помнить себя.
   "Не забыть", - вклинилось в мозг, осело смоляной жижей, не вытравишь, но он рад.
   Это его сила, его совесть и боль. Это его жизнь.
   - Лу... Тарген... Волчонок!
   Он встрепенулся, подобрался, напрягая мышцы так, что сухожилия завыли от натяжения, готовые к броску. Сейчас!
   - Тихо, Лутарг, тихо.
   Знакомый шелест прорвался сквозь пелену, успокаивая.
   - Это я. Всего лишь я - Сарин. Свой.
   - Свой, - эхом проскрипел он, растирая глаза, чтобы вернуть зрение. - Свой.
   - Да, идем Лу. Сейчас, - прошелестел старик, беззвучно поднимаясь с лежанки.
   - Сарин?
   - Вставай Тарген, сын Лурасы, твое время пришло.
  

Глава 1

   Синастела могла сойти за покинутый город, если бы не караул, исправно несущий службу. По каждой крупной улице, взад и вперед, маршировали гвардейцы из внутренней охраны. Их яркие мундиры, с начищенными до блеска пуговицами, выделялись на фоне повсеместной серости, как домов, так и влажных предрассветных сумерек, еще не потревоженных солнечными лучами.
   Как и большинству маленьких приграничных городов Синастеле нечем было похвастаться, кроме как наличием гарнизона и белокаменным дворцом вейнгара, не таким величественным, как в столице королевства Тэлы, но все же.
   Даже сейчас, укрытый кольцами тумана, с поблескивающими от влаги стенами, дворец выглядел прекрасным принцем, взирающим свысока на безликую массу подданных.
   Этой ночью в Синастеле не было ни одного дома, где бы ни трепетала на сквозняке свеча, или ни тлела лучина, разгоняющая мрачную темноту. Спокойный сон в минувшие сутки был дарован только детям, которые в силу возраста и ненарушенной еще веры в лучшее, могли забыть о происходящем и уплыть в царство иллюзий.
   Взрослые же были на пределе. Сил на разговоры уже не осталось, так же как и веры, что несчастье обойдет стороной, и потому люди молча жались друг к другу, держа за руки любимых и ждали, когда тишину нарушит предупреждающий крик дозорного.
   Никто не знал, когда это случится, когда именно беда перешагнет порог, но вести и слухи, приносимые с границы, делали свое дело, повергая народ в пучину страха. Ведомые его тугой нитью, жители Синастелы, довели себя до отчаяния, поглотившего их жажду жизни. Каждый задавался только одним вопросом - кто на этот раз.
   Когда пять дней назад с Трисшунских гор прибыл гонец с известием, что шисгарцы подняли белый флаг, улицы Синастелы огласились воплями и стенаниями. Во всем городе было не сыскать ни одной женщины-матери, чьи глаза не покраснели бы от слез, ни одного мужчины-отца, лоб которого не прорезали предательские морщины скрываемых переживаний. Весь люд сковал страх, хоть тогда еще оставалась надежда, что флаг, взвеянный на башне Шисгарийской крепости, свидетельство скорби. Теперь же ее не осталось, так как доподлинно стало известно, что семерка карателей прошла через приграничные деревни.
   Это длилось на протяжении бесчисленного количества лет. Никто не помнил, когда все началось, не знал, почему это происходит, но каждый год в течение месяца белый стяг трепетал на ветру, украшая шпиль горной крепости и рождая ужас в сердцах и умах тэланцев.
   Ежегодно семеро шисгарских всадников переправлялась через перевал, чтобы заглянуть в каждый тэланский город и забрать с собой одного человека по собственному выбору. Это мог быть кто угодно, никто не знал, по какому принципу ведется отбор, но одно было известно наверняка, после посещения карателей в поселении становилось на одного жителя меньше.
   И ничто не могло остановить их, ни стены, ни армия, ни мечи. Не имелось в Тэле оружия способного причинить вред жителю из-за гор, не было преграды, через которую ему не пройти. Также как не существовало силы способной удержать выбранного им. Как только каратель касался жертвы, она теряла себя, теряла свою суть, отдавая ее шисгарцу, полностью подчиняясь его воле, готовая идти хоть на край света, и даже цепи не могли удержать ее.
   Именно этим утром, когда вся Синастела замерла в страхе ожидания неизбежного, к напряженно застывшей у городских ворот страже, подошли два путника.
   - Доброго вам дня, - обратился к охране тот, что пониже, спустив с головы капюшон. - Когда пускать начнете?
   Это был старик. Его изъеденное морщинами лицо имело болезненный серо-зеленый оттенок, и даже дорожная пыль, осевшая на коже во время долгого пути, не скрывала этого.
   - Как рассветет, - ответил один из стражников, кутаясь в плащ от промозглой сырости.
   - Подождем, - устало вздохнул старик и потянул своего спутника за рукав, понуждая отойти от кованых прутьев решетки и спрятаться в стенной нише, подальше от навостренных ушей охраны. - Случилось что-то, - прошептал он. - Странные они.
   - Я не заметил, - откликнулся его спутник, прислонившись к каменной кладке.
   - Точно говорю. Ждут чего-то. Смотри, какие собранные.
   Мужчина приподнял капюшон и, сдвинув повязку с глаз, кинул быстрый взгляд на ворота и вынужден был согласиться со старшим товарищем. Охрана выглядела непривычно напряженной для этого времени суток. Обычно к утру, постовые начинают клевать носом или, на худой конец, используют колья в качестве подпорки. Эти же стояли вытянувшись, по стойке смирно и видимо даже не думали укрыться от противной мороси, в которую превращался рассеивающийся туман.
   - Ты прав, ждут кого-то, - согласился мужчина, возвращая повязку на глаза и скрывая лицо под тяжелыми складками. - Может, дальше пойдем?
   Голос его звучал глухо и хрипло, словно он давно не разговаривал или же сорвал связки.
   - Дальше нельзя. Больше не будет приличных городов, а нам нужен проводник и провизия.
   - А если по нашу душу? - озвучил молодой человек то, что волновало обоих.
   - Придется рискнуть, - проворчал старик, качая головой, отчего несколько длинных седых прядей, выскользнули из-под капюшона и упали поверх плаща.
   - Хорошо, - просто согласился собеседник, не проявив и доли беспокойства по поводу возможного риска.
   - И не думаю, что это про нас, - продолжил вслух размышлять старший. - Последние дни мы не встречали глашатаев. Скорее всего, сюда вести не дошли.
   - Увидим, - безразлично протянул его спутник и закашлялся.
   - Тебе необходимо горячее питье, - всполошился старик, которому этот кашель совсем не понравился.
   - Справлюсь, - отрезал молодой.
   На этом разговор иссяк.
   Три четверти часа они простояли в молчании, ожидая, когда подъездная решетка дрогнет и поползет вверх. За это время у ворот собралось несколько десятков человек, но все были неестественно тихи. Если кто-то и переговаривался, то коротко, полушепотом, и это нервировало притаившихся в нише путников.
   - Открывают, - вымолвил тот, что моложе, еще до того, как заскрипели подъемные механизмы.
   - Идем, - согласился старик и, сжав руку своего спутника, повел того за собой. - Молчи, - посоветовал он. - Я сам буду говорить.
   Из-под капюшона раздалось согласное мычание.
   - Причина? - пробасил стражник, когда очередь дошла до путников.
   С восходом солнца все как-то повеселели. Охрана оживилась и с энтузиазмом включилась в исполнение своих непосредственных обязанностей. Им остался какой-то час до смены караула, и тогда дневной дозор начнет собирать длань с вновь прибывших.
   - Проходом, - отозвался старик и, затаив дыхание, опустил в поборную чашу золотой, вместо положенного медяка.
   Во взгляде ответственного за сборы вспыхнула алчность, но только на мгновенье. Зачем его брови сошлись над переносицей, а губы превратились в тонкую линию.
   - А этот?
   - Со мной. Отдохнуть только, переночевать, и уйдем, - в голосе старца появились заискивающие нотки, и еще один золотой приземлился на дно чаши.
   - Следующий, - рявкнул стражник, открывая проход.
   Дважды просить не пришлось. Двое мужчин торопливо миновали арочный свод, украшенных острыми зазубринами решетки, и шагнули в недра Синастелы.
   - Куда теперь? - спросил, скрывающий лицо.
   - Постоялый двор. Тебе нужно отдохнуть. Поесть. Обработать раны.
   - Я в порядке. - Последовал раздраженный ответ. - Не стоит со мной носиться, старик. И не такое терпел.
   - Знаю, знаю, - поспешил успокоить спутника старец. - Ты силен, но мне нужно отдохнуть. Завтра найду проводника, и пойдем дальше.
   - Хорошо.
   Они шли по оживающим на глазах улочкам пристенков, сторонясь зловонных помойных куч и статных гвардейцев. Синастела просыпалась, отходя от ужасов ночи, и чем дальше, тем чаще можно было встретить улыбающихся молодух, спешащих к прачечным, парнишек, копирующих залихватский марш караульных и торопливо шагающих на дневные работы мужчин.
   - Бывал здесь?
   - Давно.
   - И как?
   - Что? - недоуменно переспросил тот, что старше.
   - Изменился город?
   - Не сильно. Стал почище, - с ностальгией ответил старец и тут же деловито добавил. - Постой здесь, я сейчас.
   Пристроив своего спутника рядом с жиденькой стеной покосившейся, заброшенной лачуги, с раскрытым зевом несуществующих окон, старик направился к дверям ночлежки через улицу с выцветшей вывеской "Постой и кухня".
   Когда знакомый шаркающий звук утонул в многообразии других, мужчина позволил себе устало привалиться к шаткой опоре. Все тело ныло, правый бок взрывался болью с каждым вздохом, но он терпел, отстраняясь от телесных терзаний, игнорируя их, как надоедливую муху.
   Боль преодолима, он знал это. Испробовал на себе муки адского пламени и выжил, а значит и это временное неудобство в силах вынести. Пережить.
   Но мысли мыслями, а свистящий выдох сорвался с губ, когда рука прошлась по ребрам, ощутив пульсацию рассеченной кожи. Ладонь коснулись влажной повязки, пропитавшейся сукровицей за день, и в нос ударил гнилостный запах давнего нарыва. Мужчина скривился от вони, въевшейся в пальцах, и дергающего жала гнойника, терзающего его тело.
   - Тебе плохо?
   Расслабившись, он пропустил шум приближающихся шагов. Не услышал подошедшего старика.
   - Терпимо, - проскрежетал сквозь зубы, заставив себя выпрямиться.
   - Я договорился. Комната на сутки, - обыденно молвил старец, чтобы не задеть гордость своего молодого сопровождающего.
   - Пошли, - сдался он, тяжело опираясь на предложенную руку, чувствуя, что весь горит огнем. - Я устал.
   Как и было заведено, первый этаж постоялого двора занимала харчевня, пока еще прибранная и пустующая. Грубо сколоченные деревянные столы и такие же лавки были отдраены до блеска, компенсируя топорность работы чистотой. Мужчин тут же окутало теплом. В нос ударил аромат печеного лука, жареных яиц, мяса, тушеных овощей и кислинка перестоявшей браги.
   В животах у обоих заурчало.
   - Тебе придется подняться по лестнице, - предупредил молодого человека старик, когда они перешагнули порог ночлежки.
   - Догадался, - раздраженно проворчал раненый, которого излишняя забота друга нервировала, заставляя чувствовать себя ни на что негодным.
   Его самолюбие и так пострадало, ведь в последние дни он сильно сдал, и уже не мог обеспечивать их пропитанием. Даже хилого зайца был не в состоянии изловить, так как сил почти не осталось. Только на то, чтобы идти.
   Осознание этого разъедало его душу, не хуже раны, терзающей тело. Поэтому, когда старик начинал кудахтать, он заводился и начинал психовать.
   С их появлением из кухни выскочила хозяйская дочь и, вытирая руки о фартук, предложила следовать за собой.
   - Спасибо, дочка, - поблагодарил провожатую старец, когда они взобрались на второй этаж, и девушка гостеприимно распахнула для них дверь одной из комнат.
   Совсем еще молоденькая, почти ребенок, она мило зарделась и пробормотала.
   - Ну что вы.
   В ее карих глазах страх смешался с любопытством, и старик вновь задался вопросом - что же тут происходит. Хотел поинтересоваться, но не стал, отложив на потом, ибо почувствовал, как напрягся его спутник, присаживаясь на стул.
   "Упрямый дурак", - мысленно обругал он своего молодого друга, жалея, что не может отчитать вслух.
   - Принесешь нам теплой воды и чистую тряпицу, - попросил он девушку, все еще стоящую возле двери.
   - Конечно, - согласилась она, быстро отведя взгляд, спохватившись, что так глазеть на постояльцев нехорошо. - Я мигом.
   - Сначала обработаем рану, а потом я принесу что-нибудь поесть, - обратился старик к своему товарищу.
   - Хорошо.
   Как всегда его ответ был односложен. Он вообще редко говорил больше десятка слов за раз, и старец уже привык. За бесконечные дни, проведенные в Эргастенских пещерах, кто угодно разучится говорить, если только не по делу, и совсем немного, лишь для того, чтобы быть понятым.
   В дверь постучали, и почти сразу раздался скрип петель.
   - Принесла.
   Хозяйская дочь проскользнула в комнату, держа в руках кувшин с водой, полотенце и свернутые в рулон куски ткани.
   - Я подумала, вам могут понадобиться... - она протянула самодельные бинты старику, явно смущаясь и нервничая, что взяла на себя слишком многое.
   "Смышленая", - вынужден был признать старец, пристально вглядываясь в лицо девушки. Та хоть и чувствовала себя неловко, но глаз не отводила.
   - Спасибо. Коль догадалась, может и подсобишь тогда? Рану обработать сможешь? - решился старик и добавил для своего друга. - Она лучше справится, чем я.
   - Конечно, - согласилась девчушка. - Только батюшке не говорите. Не любит он, когда я с постояльцами путаюсь больше положенного.
   - Договорились. Но и ты не рассказывай, что узнала.
   Она энергично закивала, в то время как взгляд не отрывался от сидящего на стуле мужчины.
   - Помоги, - старец махнул своей нежданной помощнице, подзывая поближе, а сам, ухватил друга за руку, чтобы помочь тому подняться.
   - Сам, - тут же прорычал раненый, до этого молча слушавший их переговоры.
   Старик благоразумно отступил, зная норов своего товарища, но только на шаг, чтобы в случае чего успеть поддержать, при этом мысленно ругая молодежь за непомерную гордость.
   Девушка же, услышав этот рык, испуганно ойкнула и попятилась к двери, с явным намерением сбежать.
   - Не бойся, не обижу, - уже спокойно проговорил мужчина, и в голосе его появились едва уловимые ласковые нотки.
   Поднявшись, он покачнулся, но устоял, и только плотно сжатые губы выдавали, чего ему это стоило. Спустив капюшон с головы, раненный на ощупь распутал завязки плаща и, сняв его, передал старцу.
   - Как зовут тебя, девочка?
   - Риганала, - тихо отозвалась она, и тут же поправилась. - Нала. Лучше Нала.
   - Хорошо, Нала. Поможешь мне раздеться? - попросил он, тем самым заглаживая вину, что невольно испугал ее.
   - Да, конечно, - все еще чуток испуганно пролепетала девушка, но это не мешало ей во все глаза разглядывать мужчину.
   Он был странный. Не обычный. Не такой, как все. И видимо слепой, так как темная повязка прикрывала глаза.
   Его кожа была бронзовой, несмотря на бледность, щеки - гладкими, и кажется незнающими, что такое бритье. Волосы - совсем черными и длинными, Нала ни разу в своей жизни не встречала таких, хоть на отцовском подворье часто останавливались иноземцы, держащие путь в столицу. Его челюсть была крепкой и квадратной, а осанка - гордой и властной. Манерой держаться он походил на знатного человека, вот только старая, потрепанная одежда с латками, говорила об обратном.
   "Может их ограбили?" - подумала девушка, делая осторожный шажок вперед, страх еще до конца не отпустил ее.
   - Сказал же, не обижу, - проворчал мужчина, будто ощутил ее сомнения, и Нала решилась, подходя вплотную.
   Чтобы снять с него рубаху, девушке пришлось приподняться на цыпочки. Мужчина был очень высок. Нала поняла это, едва новые постояльцы перешагнули порог, но до конца осознала, лишь когда он выпрямился во весь рост, встав со стула. Почти на две головы выше нее - самый настоящий гигант.
   Справившись с задачей, девушка, чуть поморщившись, принялась за повязку, стягивающую торс мужчины. То, что рана плоха, она поняла сразу, как только увидела мокрое пятно на ткани. Да и смрад подтверждал ее подозрения.
   - Вам бы к лекарю, - посоветовала она, осторожно отлепляя края ткани, приклеившиеся к коже.
   - Нельзя.
   - Нет, - одновременно отозвались мужчины, старший - чуть испуганно, молодой - категорично.
   Нала только вздохнула.
   - Больно будет, - предупредила она, готовясь совсем убрать повязку.
   - Давай.
   Девушка прикусила губу и дернула, опасаясь, что сейчас сама закричит. Ей совсем не хотелось причинять боль этому необычному незнакомцу. Он же только зубами заскрежетал.
   Как Нала и предполагала, рана выглядела ужасно. Вздувшаяся, покрасневшая кожа, с сочащимися из пореза гноем и сукровицей - зрелище для стойких духом. Девушка даже зажмурилась на мгновенье, чтобы сглотнуть и собраться с силами.
   - Прилечь бы, - пискнула она, не представляя, как же будет это очищать и обрабатывать.
  

Глава 2

   Он осторожно пробирался по узкой расщелине, стараясь не шуметь. Позади в его убежище капли воды срывались со свода и размеренно ударялись о пол, преследуя его гулким эхом. Он знал, что за следующим поворотом этот звук станет неслышим, но почему так, объяснить не мог. Только радовался, что это даст возможность прислушаться к происходящему снаружи.
   Сердце бешено колотилось в груди, и мальчик переживал, что его стук потревожит обосновавшихся в пещере.
   Уже много времени прошло с тех пор, как надсмотрщики объявили отбой. Сколько точно, он не знал, но ему казалось, что вечность.
   - Они должны спать, обязательно должны, - беззвучно шептали пересохшие губы подростка. - Все должны.
   Он надеялся на это и боялся, что ошибается.
   Босые ноги бесшумно ступали по острым камням. Руки цеплялись за выступы, помогая тщедушному тельцу протиснуться в особо узких местах. Он уже стал вырастать из своего дома, стал слишком большим для пути к нему, и потому дрожал от мысли, что может застрять и навсегда остаться здесь, никем не найденный.
   Громкий треск того, что он считал штанами, заставил парнишку оцепенеть. Сердце замерло на мгновенье, затаилось, для того чтобы потом отчаянно ухнуть вниз, куда-то под коленки. Ноги затряслись от ужаса.
   Он застыл, притаился, напряженно вслушиваясь в тишину. Ни звука, только его дыхание - громкое и свистящее.
   Прижав ладони к лицу, чтобы заглушить хрипы, он выглянул из-за каменного выступа, готовый, если понадобится, незамедлительно нырнуть обратно в спасительную тесноту прохода.
   Он уже давно скрывался в каменной чаше на том конце расщелины. За это время одежда, бывшая на нем, износилась, а башмаки стали малы, но он все еще оставался самым маленьким, самым хлипким и слабым из всех ребят. Единственным, кто мог пробраться по ней и невредимым вылезти с другой стороны.
   Вот только надолго ли? Он старался об этом не думать.
   Мальчик не раз наблюдал, как другие, пытаясь спрятаться от побоев товарищей и смотрителей, стремились прорваться в его убежище и неизменно застревали в самом начале трещины. Когда их вытаскивали, он зажимал уши, чтобы не слышать криков и стонов, поджимая колени к груди, мечтал превратиться в камень, который не чувствует боли и безразличен к свистящему визгу опускающегося на кожу хлыста.
   Несколько долгих мгновений он прислушивался к звукам в пещере. Сонное дыхание, беззлобное ворчание, шуршание лежанки под передвинувшимся телом - все спокойно. Все так, как обычно.
   Здесь было лишь на самую малость светлее, чем в его маленькой чаше, но даже этот рассеянный свет от далекого факела резал глаза, мешая, как следует разглядеть обстановку, и потому мальчик больше рассчитывал на слух, чем на зрение.
   Глубоко вздохнув, он ступил на обшарпанный пол, и крадучись, стал пробираться в кормежке, сваленной в кучу у дальней стены.
   Шаг. Другой. Пауза. Еще один. Чей-то вдох, от которого он замирал, как вор, коим и являлся на деле, но есть так хотелось, что все сомнения отметались сами собой.
   Прилипший к спине живот уже много часов подвигал его на вылазку, но он терпел, обнимая себя руками, чтобы не слышать жалобного урчания.
   Отсутствие пищи - это единственный минус существования в чаше. Туда не приходит надсмотрщик с мешком сухарей, не кидает подгнившую капусту или репу на пол, туда даже крысы не заглядывают, так как нечем поживиться, кроме него.
   Переступив через ноги лежащего возле провизии, он схватил то, что подвернулось, и с жадностью засунул в рот. Это оказалась хикама, сладкая и хрустящая на зубах, почти неиспорченная.
   Практически не жуя, он проглотил сырой корнеплод, и принялся собирать еду в подол изодранной рубахи. Тело дрожало от страха и жадности, с трудом подчиняясь приказам, но он продолжал наполнять импровизированную котомку.
   Тихий шорох позади, заставил его замереть и задержать дыхание. Руки судорожно прижали добычу к груди. Он превратился в слух и ждал повторения, но его не последовало.
   Тишина, нарушаемая сопением спящих, и треск горящего в коридоре факела, больше ничего. Все спокойно.
   С облегчением выдохнув, мальчик подобрал еще один полусъедобный кусок, и, развернувшись, стал пробираться в обратном направлении, мечтая поскорее оказаться дома, в безопасности.
   - Смотрите, кто тут у нас? - раздалось сердитое шипение откуда-то справа, когда он уже практически добрался до расщелины. - Тварь вылезла из норы!
   Последние слова сопровождались едким хихиканьем, которое тут же было подхвачено еще несколькими голосами.
   Он застыл на мгновенье, пытаясь определить, как близко к нему они находятся, а потом рванул вперед, надеясь, что успеет проскочить.
   - Куда собрался? - закричал предводитель, а его воплю вторили свист и улюлюканье других мальчишек.
   "Они ждали", - успел подумать он прежде, чем кто-то схватил его за руку и рывком дернул на себя. Драгоценные продукты посыпались на пол, а он принялся вырываться. Безуспешно.
   Их было слишком много. Больших - по сравнению с ним и сильных. Они били его, пинали, перекидывали от одного к другому, смеясь и обзывая тварью, а он вырывался, кусаясь и царапаясь, не в силах даже разглядеть их лиц.
   От вкуса своей и чужой крови на языке мутило, бока болели, принимая удары, а руки, казалось, превратились в лапы хищника, отрывающие куски мяса он плоти мучителей и наслаждающиеся этим.
   Он не кричал, не просил оставить его в покое, зная, что это бесполезно, лишь поскуливал и отбивался, стремясь причинить как можно больше боли своим противникам.
   - Добейте его, чтобы не выползал, - прозвучал приказ главаря, и они накинулись на него скопом, повалив на пол.
   Он взвыл, когда захрустела кость, придавленная чей-то ногой, и дернулся всем телом от пронзившей руку боли.
   - Хватит! - резкий окрик надсмотрщика, прекратил бойню.
   Мальчишки словно окаменели - кто, как был: нагнувшись, занесши ногу для удара, со сжатой в кулак рукой, и только он заставил себя подняться на колени, прежде чем посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос.
   Его ослепило. На глаза навернулись слезы, грозя сорваться с ресниц и покатиться по измазанным щекам. Мальчик сильно зажмурился, чтобы сдержать влагу.
   Он не будет плакать! Ни за что не будет плакать. Никогда! Он сильный! Все стерпит! И это тоже.
   - Что здесь происходит?
   Этот вопрос вернул мальчишкам способность двигаться. Они отступили от своей жертвы и сбились в кучу.
   - Я спросил? - тон не предвещал ничего хорошего.
   - Он вор, - пискнул кто-то из толпы и охнул, заслужив тычок под ребра от соседа.
   Надсмотрщик приблизился к стоящему на коленях парнишке и поднес факел к его лицу. Чумазые щеки, сальный колтун на голове, окровавленный рот - ничего кроме омерзения не вызывали.
   - Встать! - рявкнул мужчина, выпрямившись.
   Мальчик вздрогнул, скривился от боли, но подчинился, поднявшись на ноги, только глаз так и не открыл.
   - Это правда?
   Он кивнул, кусая губы и прижимая к груди сломанную руку.
   - Смотри на меня, когда отвечаешь! - зло прорычал надсмотрщик, взмахнув факелом перед лицом провинившегося.
   Мальчишка только еще сильнее зажмурился.
   - А ну, быстро! - огрубевшие пальцы, сжались на хрупком плече, вынуждая подчиниться.
   Он сглотнул и открыл глаза.
  
   ***
   Лутарг спал беспокойно. Метался, стонал, иногда вскрикивал, и это сильно тревожило старца, не знающего, сон тому виной или лихорадка, вызванная отравлением.
   Поразительно то, что он так долго держатся. Более семи дней противостоял воздействию яда, попавшего в организм. Обычно люди сдавались уже на второй день, отдаваясь во власть видений, порожденных жгучей сиагитой. И пусть старец сам никогда не переживал их, но слышал достаточно, чтобы опасаться за умственное здоровье молодого товарища.
   "Но ведь он не совсем обычный человек", - напомнил себе старик, приблизившись к кровати, на которой ворочался мужчина.
   Вернее, совсем необычный. Вопрос лишь в том насколько? Хватит ли его сил на то, чтобы остаться в здравом уме после всего пережитого? Ему хотелось надеяться.
   - Тихо, сынок. Тихо, Тарген, - ласково пробормотал пожилой человек, склонившись над спящим.
   Черная прядь упала на влажный лоб мужчины, и старик хотел бы убрать ее, как заботливая матушка или юная возлюбленная, но не решился, памятуя о сверхестественной чуткости отдыхающего. Достаточно поднести руку к лицу, и он проснется, сработают инстинкты, выработанные за время, проведенное в Эргастении. Там без них не выжить.
   Тяжело вздохнув, старец вернулся на лавку, служившую ему постелью на протяжении дня. Сам он так и не прикорнул, только умылся, поел и полежал маленько, все время наблюдая за своим спутником.
   Когда Тарген провалился в беспамятство, перепугав хозяйскую дочь до полусмерти, старик помог девушке перебинтовать его, приподнимая бесчувственное тело, чтобы девичьи руки моги обернуть повязку вокруг торса, и с благодарностью, в виде медяка, отправил к отцу.
   Он был уверен, что Нала не станет рассказывать об увиденном, понял по ее глазам, которые не отрывались от раненого мужчины, лаская того теплым взором.
   Приглянулся он ей. Сильно приглянулся. Уж что-что, а людей старик понимал. Видел, когда что-то западало им в душу, а Тарген крепко девчушку зацепил. Надолго.
   - Бедная девочка, - пожалел Налу старец. - Ни ведать тебе его, никому не ведать.
   И это тоже печалило старика.
   Его привязанность к молодому человеку была сродни отцовской гордости за сына, которой тот никогда не знал и не узнает вовек.
   Говорят, шисгарцы не способны чувствовать даже ненависть, что уж говорить о любви.
   Старец расстроено покачал головой и поднялся. Взяв лоток с тарелкой остывшей каши и ломтем хлеба, он направился к выходу, намереваясь попросить свежей пищи, чтобы накормить Лутарга, если он проснется.
   - Ты куда? - прохрипел больной, едва старик коснулся дверной ручки.
   - Тарген, - это был стон радости и облегчения. - Очнулся-таки!
   - Да.
   - Как ты? - вернув еду на прежнее место, Сарин подошел к кровати.
   - Живой, - ответил мужчина. - Долго спал?
   - Уже вечер.
   - Прости.
   - За что еще?
   - Оставил тебя без защиты.
   - Брось, ерунда это. Я тоже отдыхал, - покривил душой старик.
   - Хорошо.
   - Полежи еще, а я сейчас вернусь.
   - Нет, вместе пойдем.
   Проигнорировавши скорбный вздох старика, Лутарг осторожно открыл глаза. Голова раскалывалась от боли, а веки отяжелели. Он осторожно коснулся правого бока, проклиная себя за нерасторопность. Налететь на эргастенский клинок, самая большая глупость в его жизни!
   Мужчина напрягся, исследуя свежую повязку. Сарин оказался прав, девушка справилась лучше, чем он обычно. Бинты крепко и аккуратно опоясывали грудную клетку, и рана, судя по всему, пока еще оставалась сухой и чистой, ткань не успела пропитаться естественными выделениями из пореза.
   Превозмогая боль, Лутарг заставил себя подняться. Комната поплыла перед глазами, но явный признак слабости также был оставлен им без внимания. Осмотревшись, он нашел свою рубаху, выстиранной и выглаженной.
   - Она, - поинтересовался молодой человек у старика, натягивая одежду.
   - Она, - подтвердил Сарин.
   - Надо бы отблагодарить.
   - Уже.
   - Хорошо.
   Повязав на глаза темную ленту, Лутарг шагнул к двери.
   - Упрямый баран, - пробурчал старец, отступая в сторону.
   - Я думал, ты привык.
  

Глава 3

   Они появились с наступлением сумерек, когда день окончательно сдал свои позиции, сокрыв солнце за горизонтом, а возле каменных стен Синастелы, притаившись в сени деревьев, накапливала силы ночная мгла.
   Их было семеро - темных, как сама ночь.
   Их вороные кони хрипели, взбудораженные стремительной скачкой, и, сдерживаемые твердой рукой наездников, нетерпеливо били копытом, готовые лететь дальше со скоростью ветра.
   Черные плащи развевались за спинами всадников, хлопая складками тяжелой шерстяной материи, а из-под надвинутых на глаза капюшонов вырывалось голубое сияние.
   - Каратели, - увидев всадников, заикаясь, прошептал постовой, вмиг забыв обо всем на свете.
   Это была его третья смена за всю жизнь, и парень был горд возложенными на него обязанностями, но к встрече с шисгарцами оказался не готов.
   Наказ сообщить караульному о приближении отряда карателей испарился из головы постового при первом же взгляде на семерку. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как демонические братья медленно проезжают мимо.
   Тот, что был ближе всего к застывшему стражнику, на мгновенье придержал коня, ответившего возмущенным ржанием, и склонился к напряженному человеку, чтобы заглянуть в глаза и глубоко втянуть в себя едкий запах страха.
   Много позже, в уютной безопасности казарменных стен, кутаясь в одеяло и грея руки у очага, юный постовой будет рассказывать, что видел шисгарского карателя, как себя самого, что у него нет глаз и носа, только рот и зубы, огромные как у волкодава, что череп его гол, как отполированная кость, а вместо ногтей растут изогнутые птичьи когти.
   Сейчас же, он тонул в голубоватом свечении радужки, видел полоску зрачка, а также молил богов, чтобы тонкие пальцы всадника не выпускали поводьев, и был услышан.
   - Живи, - прошелестел голос у него в голосе, а наездник, гаркнув, пришпорил коня, чтобы догнать прошедших сквозь опущенную решетку спутников.
   Семерка вошла в город.
  
   ***
   В самом конце лестницы, на последних ступенях перед выходом в общий зал Лутарг пропустил старца вперед и положил руку тому на плечо, изображая ведомого.
   Он привычно склонил голову, чтобы скрыть лицо от любопытствующих, жалея, что оставил плащ наверху. Ему не хватало надежной защиты, надвинутой на глаза - в ней было проще сойти за ущербного.
   - Здесь сядем.
   Сарин помог другу устроиться, потом присел напротив.
   - Тихо как-то, - то ли спросил, то ли отметил Лутарг, отвернувшись к окну.
   Уже совсем смерклось. Где-то в центре города, вероятно, бродил фонарщик, оживляя улицы светом редких огоньков, поселенных на время в стеклянную клеть, а в районе пристенков наоборот собиралась непроглядная тьма, прорезаемая лишь тусклым светом, льющимся из маленьких оконцев.
   - Слишком, - подтвердил старик, оглядывая пустующие столы.
   Лишь за одним в противоположном конце комнаты сидело трое мужчин, о чем-то тихонько переговаривающихся. Их головы были наклонены друг к другу, а лицо того, что смотрел в зал, казалось уставшим и пустым, будто человек заранее смирившимся с чем-то неприятным.
   - Что угодно господам?
   К мужчинам подошла дородная женщина в сером переднике и с влажной тряпкой в руке. По властности речи и манере держаться, Сарин тут же определил в ней жену хозяина, да и Нала походила на мать цветом волос и мягкой линией губ.
   Последнее слово женщина произнесла с явным недоверием, но со стола все-таки смахнула. Добросовестность и радение брали свое.
   - А что может предложить красавица хозяйка, чтобы насытить двоих голодных мужчин? - с веселой ноткой в голосе поинтересовался старец.
   Она могла бы подумать, что старый хрыч заигрывает, если бы не серьезный, чуть настороженный взгляд, отслеживающий мимику и жесты.
   - Ежели голодных, - оттаяла женщина, - то есть баранина в горшочке, печеная репа и хлебный квас.
   - Берем, - не раздумывая, согласился Сарин.
   - Каждому? - уточнила хозяйка, нарочито долго заправляя локон за ухо, чтобы скрыть брошенный на Лутарга взгляд.
   - Да.
   Старик нахмурился. "Неужели Нала?" - подумал он, пытаясь найти объяснение замеченному.
   - Боится она, - будто мысли прочитав, сказал Тарген, когда женщина скрылась в дверях. - Не про нас страх. Другое.
   - Как же?
   - Старый запах. Долгий, - пояснил мужчина и добавил. - Все боятся.
   - Хм.
   Они замолчали. Один принялся теребить локон седых волос, второй - все также незряче смотрел в окно.
   - Что-то тихо у вас хозяйка. И тут и наверху. Постояльцев почти нет. Не так что? - как бы невзначай поинтересовался старец, когда женщина вернулась с лотком, нагруженным снедью.
   - По домам все, - губы ее скривились, а рука, дрогнув, грохнула тарелку на стол.
   - Что ж так? Время-то, самое оно. И в столицу, и горло промочить, - не сдавался Сарин, желая получить вразумительный ответ.
   - То, да не то, - пробурчала женщина, глаза которой подозрительно увлажнились.
   - Издалека мы, не ведаем, что тут творится, - встрял в разговор Тарген, и его глубокий, хрипловатый голос прокатился по залу так, что даже тройка мужчин оглянулась посмотреть, в чем дело.
   Старик насупился, полагая, что не видать им ответа, так как хозяйская жена поспешит спрятаться, но как ни странно, она лишь грустно улыбнулась и пояснила.
   - Каратели идут. Не время для веселья.
   - Кто?
   - Как? Рано же еще! - взволнованный возглас старца, поглотил вопрос его молодого товарища, что было благом для них обоих. - Весна только!
   - Весна, - горько согласилась женщина. - А флаг уже подняли и через перевал перешли.
   - Может, ложное? - без особой уверенности предположил Сарин.
   - Да какая ошибка. Приграничье прошли, а значит и к нам скоро.
   Она отерла стол, на который из-за ее неловкости просыпались хлебные крошки, покачала головой и понуро побрела прочь.
   За столом на несколько минут воцарилось тягостное молчание. Тягостное для старика, который обдумывал, как быть и что сказать Лутаргу.
   - Говори уже, что хочешь. Чего тянешь? - подстегнул старца мужчина, беря ложку и кусок ржаного хлеба.
   Из горшочка поднимался сказочный аромат тушеного мяса, и желудок Лутарга не преминул напомнить, что уже много дней не получал полноценной пищи.
   - Уходить нам надо, - ответил Сарин, по привычке терзая локон.
   - Отчего же?
   Мужчина зачерпнул ложкой немного рагу и отправил его в рот. Мясо было горячим и пряным, такого Лутарг не ел никогда.
   - Не молчи, - поторопил он своего спутника, проглотив еду.
   - Нельзя нам с шисгарцами встречаться, - нехотя отозвался старец.
   - Что так? Разве они нас ищут? - спрашивая, он не забывал орудовать ложкой, чувствуя как с благодарностью насыщается тело, даже боль от раны казалось поутихла.
   - Не нас, - согласился Сарин.
   - Так зачем уходить?
   - Ты не понимаешь, - старик обреченно сгорбился, мысленно сетуя на то, как не к месту и совсем не вовремя начался этот разговор.
   - Ну так объясни.
   Лутарг отодвинул опустошенный горшочек в сторону и принялся за репу, аккуратно снимая с нее пригоревшую кожицу.
   - Не могу я, рано еще.
   Слова старика заставили Лутарга оторваться от трапезы. На лице его, повернутом к соседу, появилась непреклонность, и даже повязка не портила впечатление от плотно сжатых губ и глубокой морщины на лбу.
   Тарген собирался получить ответ.
   - Нет, Сарин. Пришло время. Когда ты пришел ко мне, то просил поверить и не задавать вопросов. Я поверил. Пошел с тобой. Молчал долго. Слово держал. Но сейчас, хочу услышать все. Ты знаешь, кто я, знаешь, кем была моя мать, ты хочешь вывести меня из Тэлы, зачем?
   Если бы старец был чуть менее расстроен, он бы непременно обратил внимание на столь нехарактерную для Лутарга речь.
   Столько слов за раз Сарин от него еще не слышал. И это о многом говорило, в том числе о крайней степени нетерпения мужчины, но пожилой человек, погруженный в горестные думы о невезении, настигшем его, оставил тираду своего спутника без внимания, и это стало роковой ошибкой, позволившей кольцу судьбы сомкнуться.
   - Сарин! - не получив ответа, Лутарг чуть повысил голос, вновь заставив троицу посмотреть на них.
   - Идем, Лу. Спешить надо, - старик поднялся, ожидая, что молодой человек последует его примеру, но Тарген остался сидеть, только руки скрестил на груди.
   - Хозяйка! - разнесся его оклик по комнате. - А покрепче у тебя имеется?
   Что ж ты воду нам принесла?!
   - Тарген! - возмутился пожилой человек.
   - Я никуда не иду, - отрезал Лутарг.
   - Но...
   - Либо ты говоришь, либо идешь один.
   - Лу, мы должны...
   - Ты все слышал, - в очередной раз перебил своего спутника мужчина.
   Сарин повздыхал и занял прежнее место, поняв, что в таком настроении с Лутаргом спорить бесполезно.
   Он не раз наблюдал, как каменел подбородок молодого человека, как кривились уголки губ, когда кто-то пытался настоять на своем, вопреки его желанию. Ничем путным это не заканчивалось. Если Лу чего-то не хотел, сдвинуть его с места было невозможно. Вот как сейчас.
   - Говори, - приказал Тарген, когда старик присел на скамью.
   - Что ты хочешь знать?
   - Кого они боятся? - ответил мужчина, вновь ощутив запах страха, исходящий от приближающейся хозяйки.
   - Пиво? - спросила женщина, держа в руках две кружки.
   - Сойдет, - Лутарг растянул губы в улыбке, больше походящей на гримасу.
   Женщина только головой покачала и, захватив с собой грязную посуду, поспешила уйти.
   - Говори, - еще раз повторил Лутарг.
  
   ***
   Таирия осторожно коснулась лба лежащей в постели женщины и легонько погладила, практически не дотрагиваясь. Ее воскоподобная на вид кожа была холодна, как лед, и девушке казалось, что она может растаять от прикосновения.
   - Прости меня, - смаргивая слезы, прошептала Таирия, ища малейший признак того, что ее услышали - дрогнувшие веки, участившееся дыхание, хоть что-нибудь, но не видела. - Это я виновата. Если бы я послушалась тебя тогда, он бы не стал...
   Договорить она не смогла, мешали рыдания, рвущиеся из глубины души.
   Опустившись на колени рядом с кроватью, девушка спрятала лицо в складках покрывала, возвращаясь в воспоминаниях в тот день, который лишил ее названной матери.
   Тогда Таирия в очередной раз спрашивала у тетки, отчего отец держит ее взаперти, запрещая покидать переделы дворца.
   Это была запретная тема, о которой в замке вейнгара вспоминали редко, и чаще всего только про себя. Отношения правителя Тэлы и его сводной сестры касались только их двоих, все приближенные знали об этом и предпочитали делать вид, что ничего странного не происходит, а возможно привыкли за столько лет.
   Если и остался кто-то, кому была доподлинно известна причина разногласий, то помалкивал, предпочитая сохранить свое положение, чем лезть в семейные дела вейнгара.
   Даже несмотря на то, что нынешний вейнгар любил свою младшую дочь и безгранично баловал, всякий раз, стоило той завести разговор о его сестре, мрачнел и отказывался говорить.
   В тот день Таирия хотела пойти на ярмарку, раскинувшуюся возле дворцовых стен, и уговаривала тетку отправиться с ней, но та как обычно отвечала, что не может.
   Казалось, женщина давно смирилась со своим заточением, и лишь иногда можно было перехватить ее исполненный тоски взгляд, устремленный куда-то за горизонт. В такие моменты она чаще всего прижимала к груди руку, то ли прощаясь с кем-то, то ли прислушиваясь к стуку сердца.
   Получив очередной отрицательный ответ от названной матери, Таирия в кои-то веки разозлилась на отца и решила проявить характер. Она собиралась потребовать свободы для любимой тетушки, подарившей ей свою искреннюю привязанность.
   - Опять ты здесь, лапушка?! - голос няньки вынудил девушку поднять голову, отвлекшись от воспоминаний.
   Увидев сочувствие на ее лице, Таирия горько всхлипнула и бросилась в распахнутые объятья старой женщины, ища утешения.
   - Ну, ну, деточка. Хватит, - старушка пригладила девичьи волосы и отерла щеки от слез. - Иди, дитятко. Иди отсюда, не надо тебе тут сидеть. Не слышит она тебя.
   - Гарья, а она очнется?
   - Не знаю, милая. Может и очнется, если будет для чего.
   - А я?
   - Может и для тебя, Ири, - женщина вывела Таирию из комнаты и, передав ту в руки служанки, бесшумно притворила дверь.
   - А может быть для него, - тихо добавила она.
  

Глава 4

   День медленно клонился к закату, и чем ниже опускалось солнце, тем сильнее нервничал Кэмарн, выхаживая из стороны в сторону в своих покоях. Великий вейнгар и ждал этой встречи, и боялся ее, как самого страшного зла, так как даже представить не мог, что собираются предложить ему шисгарские каратели.
   Противник был силен, очень силен и необычен. Кэмарн изучил множество рукописей, чтобы убедиться в этом.
   Да и собственный опыт не пропал даром. Погибшие в Трисшунских горах воины все еще являлись ему во сне, тревожа душу и напоминая об ошибках молодости. Ведь именно он, движимый юношеским пылом, повел сотни солдат на заведомую смерть, наплевав на уговоры советников и явные предостережения, содержащиеся в хрониках Тэлы.
   Кэмарн был самонадеян и глуп тогда, за что и поплатился, превратив Трисшунское подолье в место безграничной скорби всех тэланцев.
   Печально вздохнув, мужчина остановился у окна.
   Из личных покоев вейнгара в западной башне дворца открывался изумительный вид на бухту залива, воды которого в данный момент искрились золотом, постепенно поглощая солнце.
   Антэла, столица тэланских земель, раскинулась у берега Дивейского моря, из-за которого в далеком прошлом прибыли их предки, чтобы найти для себя новое пристанище, не разоренное нашествием ратанцев.
   Пристав к неизведанным землям, тэланские первопроходцы нашли благодатный край с умеренным климатом и плодородной почвой, способной взрастить богатый урожай и многие годы кормить обнищавший в сражениях народ.
   Это было подарком богов после многих лет угнетений, и потому далекие предки нынешнего поколения предпочли не обращать внимание на то, что край когда-то был умышленно покинут прежними жителями, оставившими после себя только полуразрушенные города и храмы.
   Долгие годы шло освоение новых земель. Тэла разрасталась, восстанавливая из руин заброшенные дома и дворцы, возводя новые, и постепенно все ближе подбираясь к границам Трисшунских гор, чтобы в итоге разбудить великое зло.
   Заметив, что красный солнечный диск окончательно исчез в черных водах, вейнгар тряхнул головой, отгоняя горестные воспоминания.
   - Кто же мог знать? - обратился он сам к себе, как делал всегда, вспоминая о хрониках Тэлы.
   В них было описано все - печали, радости, открытия и шисгарцы тоже. Единственная напасть, которую тэланцы встретили по эту сторону Дивейского моря.
   - Пора, - напомнил себе Кэмарн и, отвернувшись от окна, подошел к кровати, на которой лежал приготовленный заранее темный плащ.
   Вейнгар был одет неброско, как простолюдин, в тканые штаны и широкую рубаху, и ничто сейчас не выдавало в мужчине власть держащего, разве что цепь с геральдическим символом, покоящаяся на груди и надежно укрытая от посторонних глаз.
   Накинув на плечи плащ, Кэмарн покрыл голову капюшоном и покинул вейнгарские покои через потайной ход, известный лишь правящему монарху.
   Преданный человек поджидал Кэмарна за дворцовыми стенами, придерживая за узды нетерпеливо пофыркивающего жеребца.
   - Государь, - мужчина покорно склонил голову, завидев вейнгара.
   - Брось, Сарин. Ты не слуга, а друг, - отчитал того Кэмарн, уже не раз повторявший, что наедине необязательно следовать протоколу.
   - Да, господин.
   - Доведешь ты меня, Сарин, - весело хмыкнул правитель, хлопнув друга по плечу. - Вернусь через несколько часов. Встреть меня, чтобы забрать Синарка.
   Услышав свое имя, жеребец тихонько заржал, требуя внимания.
   - Сейчас, малыш, - вейнгар ласково погладил широкий лоб коня, прежде чем вскочить в седло.
   Почувствовав на себе наездника, Синарк радостно загарцевал, а услышав долгожданное понукание, сорвался с места в карьер.
   Свернув коня со знакомой тропы, на которую по привычке рвался жеребец, Кэмарн задумался о том, что ему ждать от этой встречи и не совершает ли он серьезную ошибку, направляясь туда. Как вейнгар всех тэланцев, он обязан заботиться о своем народе, ограждать от опасностей, одной из которых и являлись шисгарцы.
   Возможно ли, что встретившись с ними, он сумеет избавить своих подданных от ежегодного побора?
   Кэмарн не мог знать наверняка, но искренне считал, что должен попытаться.
   Месяц назад, в одну из темных летних ночей семерка карателей появилась у стен дворца. Как и все жители королевства Кэмарн не знал, кого на этот раз уведут из Антэлы. Это мог быть он сам, кто-то из его близких или дворцовых служащих, а потому вейнгарский замок не спал, как и весь город, ожидая неизбежного. Но в этот раз все было иначе.
   Шисгарцы не проникли во дворец, как могли бы, они остановились у ворот и потребовали встречи с правителем. Когда Кэмарн в полном облачении вейнгара предстал перед ними, один из карателей приблизился к мужчине и заговорил с ним.
   Это был странный разговор, молчаливый. Мужчина просто смотрел и слышал голос внутри себя.
   Шисгарский всадник предложил вейнгару сделку. Каратели не тронут никого из жителей Антэлы, но за это он, Кэмарн, придет через месяц на встречу с ними, чтобы выслушать их предложение. Придет один.
   Тогда Кэмарн не раздумывая согласился, а сейчас, приближаясь к назначенному месту, думал, правильно ли поступил.
   Подъехав к развалинам древнего храма, вейнгар увидел семерых всадников. Они ждали его, практически слившись с ночью, если бы голубое свечение, бьющее из-под капюшонов, не выдавало их месторасположение.
   Синарк под вейнгаром жалобно заржал, почувствовав присутствие шисгарцев.
   - Стой там, где сейчас, - прозвучал голос у вейнгара в голове, отчего мужчина не смог сдержать дрожь.
   Кэмарн натянул поводья, и жеребец послушно застыл на месте.
   - Я выполнил ваше требование, - зачем-то подтвердил очевидное правитель Тэлы.
   Возможно из-за страха и напряжения, которые все больше охватывали его тело и разум.
   - Да, - прошелестел тот же голос.
   - Что за предложение? - Кэмарн говорил через силу, так как гортань пересохла и сжалась до боли.
   - Каждые сто лет мы приходим к правящему этим народом, чтобы заключить сделку, которая освободит всех. Вас и нас.
   "Каждые сто лет?" - недоуменно подумал Кэмарн.
   Нигде в хрониках об этом не упоминалось.
   - Да, каждые сто лет, - подтвердил голос, и вейнгару стало интересно, откуда он узнал.
   - Твои мысли. Я вижу их.
   "Значит, вслух можно не говорить?" - мысленно поинтересовался Кэмарн.
   - Можно, - ответил голос.
   "А они вообще нормально говорить умеют?"
   - Умеем, - услышал Кэмарн.
   - Тогда давайте по-человечески разговаривать, - предложил мужчина, поражаясь сам себе.
   - Хорошо.
   Один из всадников, скинув капюшон, выступил вперед, и Кэмарн увидел, в свете взошедшей луны, что до этого призрачное тело стало обретать плотность, и вот уже на вороном коне перед ним сидит вполне обычный человек.
   - Что за сделка? - общаться сразу стало проще.
   "Если смотреть только на этого, то можно забыть о присутствии остальных карателей" - решил Кэмарн, пытаясь получше разглядеть лицо мужчины.
   - У тебя есть две дочери, - заговорил шисгарец. - Ты отдашь нам одну из них на год. А когда она вернется, сделаешь ее ребенка правителем своей страны. Сын твоей дочери посетит нашу крепость и разбудит духов земли, освободив нас. Тогда все станут свободны.
   Вейнгар судорожно вздохнул, когда постиг смысл сказанного карателем.
   - Дочь? - прошептал мужчина, вспоминая милые личики своих девочек.
   - Мы вернемся через год. В месяц белого флага. Ты должен встретить нас у стен своего дворца с той, кого выбрал.
   - Но...
   - Если вы нас не встретите, мы заберем другого, и договор будет расторгнут. Думай Кэмарн.
   Последние слова прозвучали в голове вейнгара, а шисгарский всадник, утратив плотность, вернулся в строй к своим спутникам.
   - Думай.
   Каратели исчезли, словно растворились в воздухе вместе с вороными, а Кэмарн, сгорбившись под грузом новой ответственности, поспешил назад во дворец. Мужчине не терпелось обнять своих детей.
  
   ***
   Миновав южные ворота Синастелы шисгарская семерка, проигнорировав манящий свет центра города, свернула в темные переулки пристенков, двигаясь на запад.
   Их огромные кони бесшумно и слажено - нога в ногу - продвигались по узким улочкам, направляемые властной рукой наездников.
   Они не останавливались, не заглядывали в каждый дом в поисках того, кто был им нужен, так как и без того знали, где найдут ее. Каратели уверенно следовали вперед, точно зная, на какой улице, в каком жилище искать свою жертву.
   Духи, что вели всадников за новыми телами, никогда не ошибались. Каждый из ста точно знал, что именно он хочет и где это можно взять.
   "Сюда", - промелькнула одна и та же мысль у каждого из семи, и вороные замерли, роя копытом землю, но с коня спустился только один.
   Голубоватое свечение из-под его капюшона стало ярче, чем у других, когда шисгарец приблизился к стене дома и шагнул сквозь нее.
  
   ***
   Еще раз оглядев выпяченный подбородок своего молодого товарища, старик безрадостно улыбнулся, подумав - копия дед.
   Лутарг и правда очень походил на давнего друга Сарина, пусть уже много лет не виденного и сохраненного в памяти старца с лучших времен давно минувшей молодости.
   - Твоя взяла, - сдался пожилой человек. - Хочешь знать, так знай. Каратели - никто не знает, кто они. Тут недалеко в горах есть замок, когда-то названный Шисгарийским. Они приходят оттуда. Каждый год летом семеро всадников спускаются с Трисшунских гор и забирают по одному жителю из каждого города.
   - Зачем? - по голосу было понятно, что Лутарг удивлен.
   - Этого тоже никто не знает, - ответил старик. - А что, в Эргастении об этом не говорят?
   - Нет, - покачал головой Лутарг. - Не слышал. А остановить их что, нельзя?
   - Нельзя. Они как ночь, проходят через все преграды.
   - Как это? - заинтересовался мужчина.
   Руки его покинули грудь и опустились на стол. Тарген подался чуть вперед, заинтригованный рассказом Сарина.
   - Для них нет преград. Стены, решетки - как бы ни существуют. Идут они, и идут, как нет ничего.
   - Духи что ли?
   - Может и духи. Не ведаю.
   - Знаешь что, старик?! Хватит уже этого! - вдруг проворчал мужчина.
   - Чего этого?
   - "Ведаю", "кумекаю" и дальше. - Теперь Лутарг явно веселился. - Не из черни ты, и не был там никогда. Притворяешься только.
   - С чего это вдруг мне притворяться? - принялся отказываться Сарин.
   - Вот и я хочу понять, с чего? - протянул молодой человек. - Может, тоже объяснишь?
   - Тарген, я...
   - Нет!
   Что именно в тот вечер собирался сказать ему старик, Лутарг так никогда и не узнал. Истошный женский крик, раздавшийся из подсобных помещений, заставил всех мужчин в зале сорваться с мест и броситься на помощь.
   Непонятным для других явилось то, как слепой оказался на месте первым, хотя трое мужчин изначально находились ближе к месту, откуда раздался призыв о помощи. Но когда посетители харчевни появились на кухне, он уже загораживал своим телом хозяйскую дочь, а у стены напротив, преклонив колени, стоял шисгарский каратель.
  

Глава 5

   Прислушиваясь к гудению голосов за стеной, мальчик решил, что уже вечер, раз надсмотрщики освободились.
   В его каморке всегда было темно - и днем, и ночью. Отслеживать бег времени, парнишка мог лишь по тому, как приходили и уходили люди из дома его хозяина. Если кто-то разговаривал, значит, смена закончилась и наступила ночь, которую он сейчас ненавидел даже больше, чем того, что владел им.
   Паренек сидел, сжавшись в комок и стараясь не шевелиться, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, но свежие раны на спине невыносимо ныли, и мальчику время от времени приходилось менять положение, чтобы хоть немного облегчить боль.
   Завтра к вечеру рваные полосы уже затянутся. Парнишка знал, что на нем все заживало очень скоро, но это не приносило ему радости.
   "Мерзкая тварь, гаденыш, волчье отродье" - вот, что он заслужил за быстрое исцеление, помимо дополнительных ударов кнутом.
   - Что там у тебя? - громко спросил кто-то из собравшихся в комнате мужчин.
   - Так, домашняя зверюшка, - прогоготал хозяин, и от звука этого голоса мальчишка дернулся всем телом.
   Хозяин. Он велел называть его только так. Всегда.
   Когда он приносил ему поесть, когда приводил к себе в комнату ночью или же просто наведывался выместить злость, накопленную за день.
   Всегда хозяин.
   Этот урок парнишка усвоил намертво.
  
   ***
   Застонав, Лутарг покрутил головой, пытаясь определить причину неудобства, и тут же был оглушен радостным воплем пожилого товарища.
   - Очнулся!
   - Тише, старик, - прохрипел мужчина, голова которого превратилась в каменоломню. Звон от вгрызающихся в твердь орудий стоял в ушах. - Что случилось?
   - Говорил же тебе, уходить надо, - уже шепотом посетовал Сарин.
   - Где мы? - спросил Лутарг, втягивая сырой и затхлый воздух. - Подземелье?
   - Нет, стенная клеть для орудий, - развеял его опасения старик. - До утра посадили.
   - Давно мы здесь?
   - Не очень. Полночь еще не кричали.
   - Что случилось?
   Не ощущая на лице повязки, Лутарг заставил себя открыть глаза и оглядеться. Здесь было темно и тихо, почти как глубоко под землей, только воняло помоями, а не оседающей каменной пылью.
   - А ты не помнишь?
   - Мутно все, - отозвался мужчина, стараясь сложить всплывающие отрывки воедино. - Как кричали, помню, - после паузы добавил он.
   - Нала, кричала, - вздохнув, уточнил Сарин. - Из-за карателей.
   Когда старик упомянул про шисгарцев, для Лутарга все встало на места. Молодой человек вспомнил, как отодвинул девушку к стене и загородил ее собой, очертания фигуры напротив, разглядеть которою полностью ему мешала темная лента на глазах.
   - И что потом?
   - Потом? - раздраженно бросил старец. - Ты спас девчонку и разоблачил себя.
   - Хватит недомолвок, - застонал Лутарг, привалившись к стене.
   Голова и тело возмутились из-за передвижения - в боку кольнуло, а звон в ушах усилился.
   - Какие уж тут недомолвки. Мужики в харчевне как увидели, что каратель перед тобой склонился, посчитали за лучшее сюда засадить, вдруг чужаком окажешься. Сами разбираться не стали, только отключили исподтишка, а назавтра коменданту сдать собираются, чтобы он сам соображал нашего ты роду или шисгарского.
   - Да, и какого же я рода, Сарин?
   В ожидании ответа, цепкий взгляд Лутарга остановился на маленькой дверце, ведущей в темницу. Чтобы пройти сквозь нее такому мужчине, как Тарген нужно было согнуться в три погибели.
   Со своего места преграда показалась заключенному хлипкой и ненадежной.
   "Посижу и попробую сломать, если засова нет", - подумал он, возвращаясь мыслями к старику и его тайнам.
   - Что ты помнишь о своем детстве, Тарген? - сорвался неожиданный для мужчины вопрос с губ старика.
   - Это не то, о чем я хочу вспоминать, - нахмурился Лутарг, отгоняя прочь непрошеные образы, вырвавшиеся из задворок памяти.
   - Того, что было до Эргастении? - уточнил Сарин.
   - Ничего, - просипел мужчина, мысленно возвращаясь в свой самый страшный кошмар.
   В том сне были теплые и мягкие руки, которые обнимали его и гладили по голове. Были слова, произносимые ласковым голосов - "вырастешь и станешь похожим на отца". А потом все исчезало, и он бежал. Бежал, что было сил, стремясь найти и догнать, вот только не находил никогда.
   - У меня не было детства, - для чего-то добавил Лутарг, стравившись с душевной болью.
   Только это много раз пережитое во снах полувоспоминание могло расстроить мужчину настолько сильно, чтобы в груди что-то сжалось. Все остальное он давно перешагнул.
   - Было, Тарген. Было, - ответил ему старик.
   Если бы не тихий скрежет за дверью, Лутарг вероятно взорвался бы, но шум мгновенно вернул ему утраченное было хладнокровие. Мужчина подобрался, мышцы напряглись, готовясь к броску. Рядом затаил дыхание Сарин.
   - Эй, вы! - донесся до пленников приглушенный женский голос. - Я сейчас вас выпущу.
   - Хозяйка, - с облегчением выдохнул старец, пододвигаясь к двери.
   Снаружи доносилось какое-то копошение и переговоры, но говорили слишком тихо, чтобы Сарин мог разобрать.
   - С кем-то.
   - Тихо, - шикнул на своего спутника Лутарг.
   В отличие от старика, он отлично слышал, о чем шла речь. Его слух был более остр. Сарин же своими комментариями лишь мешал ему.
   Мать и дочь решали, чем им поддеть засов, застрявший в пазухах.
   - Надо кого-то чтобы на дверь налег, так не вытащим, - услышал мужчина хозяйкино сетование.
   - Может, батюшку позвать? - предложила Нала.
   - Ш-ш-ш, глупая. С мужиками он. Не поняла что ли?
   - Но как же? Не станет отец...
   - Молчи лучше, - шикнула на дочь женщина.
   Прислушиваясь к их разговору, Лутарг поднялся и, отстранив старца от двери, ухватился за перекрестье.
   - Тащите, - приказал он женщинам, а сам потянул дверь на себя.
   Бруски заскрипели, но не оторвались. Несмотря на вид, дверь была сделана на совесть. Крепкой оказалась.
   Когда засов с глухим стуком приземлился на пол, Лутарг толкнул дверь, и она с громким визгом поддалась.
   - Смазать не мешало бы, - проворчал Сарин, переживая, что на шум набежит народ, но все было тихо.
   Стоило мужчинам выбраться из застенков, хозяйка постоя, тут же вручила старику сверток, на поверку оказавшийся холщевым мешком.
   - Ваши вещи. Нала все собрала. И еды немного, - зашептала женщина, опасливо косясь на Лутарга.
   Насколько бы велика не была ее благодарность за спасение дочери, страх оставался страхом, а бояться этого незнакомца определенно стоило, рассудила для себя хозяйская жена.
   - Пока не рассветет, они к коменданту не пойдут, побоятся. Посему вам надо выйти из города, как только ворота отворят. Лучше через западные. Там поутру скот на пастбище гонят. Народу много. Вот с ними и пройдете незамеченными. И сеновальня рядом - будет, где укрыться. А теперь идите, и нам пора, пока не хватились, - под конец своей торопливой речи подстегнула она мужчин.
   На протяжении всего напутствия, Лутарг старался на женщин не смотреть, а чтобы занять себя, забрал у старца сверток и принялся его разбирать.
   Сперва мужчина достал свой плащ и тут же накинул его на плечи, пряча голову под капюшоном. Потом передал Сарину его одежду. Также в мешке оказались булка хлеба, сыр, жареное еще теплое мясо, бутыль с какой-то жидкостью, две рубахи, нарезанные на бинты тряпицы и баночка с мазью.
   Прежде чем Лутарг успел удивиться вслух, на его невысказанный вопрос ответила Нала.
   - Я положила, - смущаясь, пробормотала девушка, пристально наблюдавшая за действиями мужчины. - Пригодится вам.
   Тарген с признательностью кивнул, но глаз на благодетельницу так и не поднял. Кому, как ни ему знать, какое впечатление производит на других людей его взор. Он и сам-то испугался, когда впервые посмотрел на себя, что о посторонних говорить.
   Единственным, за всю его жизнь, кто даже не вздрогнул, был Сарин. Это стало главной причиной, по которой Лутарг доверился старику. В его взгляде не было страха, будто тот уже где-то видел подобное.
   - Все, идите, идите, - торопила их хозяйка, указывая рукой на лестницу. - Спуститесь, и вправо до конца улицы, а там вдоль стены до ворот. Сеновальня прям у загонов. Мимо не пройдете.
   - Спасибо тебе, женщина... - принялся благодарить пожилой человек.
   - Идите, и не ворачивайтесь, - остановила его женщина. - Боги с вами.
   - Не вернемся, не бойся, - успокоил женщину Лутарг и подтолкнул старика к выходу. - Не потревожим более.
   Мужчина усмехнулся облегченному вздоху женщины, а Нала, смотревшая как уходит странный незнакомец, думала о том, что всегда будет помнить этого путника, но никогда больше не увидит.
   От этой мысли девушке стало грустно, а на глазах отчего-то выступили слезы.
   На пути до западных ворот Синастелы мужчины молчали. Дважды им пришлось таиться от караульных, несущих службу в районе пристенков. Один раз - от подвыпивших гвардейцев, наплевавших на обязанности ради успокоения души. И все это время Лутарг ощущал душащие других людей объятья страха, пропитавшего городской воздух своими испражнениями.
   Он хорошо знал этот запах, и среди многих смог бы отличить его. Запах дрожащих коленей - как любил повторять Гурнаг.
   Таковой была излюбленная присказка вернувшегося со смены надсмотрщика, жаждущего получить разрядку за счет своей покорной игрушки.
   Когда мужчины укрылись за стенами сеновальни, глашатаи прокричали полночь.
   - Успели до смены караула, - проворчал Сарин, выискивая место для отдыха. - Хоть тут свезло.
   - Свезло? - хмыкнул Лутарг, и щеки старца покрылись пятнами смущения.
   - Привык уже, - бросил он в ответ на укор.
   - Так уж и привык? То так скажешь, то эдак. Забываешься.
   Выбрав пологое место, Лутагр расстелил плащ поверх прелого сена, и, наплевав на насекомых и слизней, наверняка заведшихся в слежавшейся куче, вытянулся во весь рост на убогой постели.
   - Выспаться надо, - сказал мужчина, положив руки под голову.
   За зиму сеновал изрядно опустошили, а то, что осталось от прошлогоднего запаса, стало непригодным для кормления скота, и потому, устроившимся на ночлег путникам, можно было не опасаться нежданных гостей.
   - Может, и забываюсь, - ответил старик, устраиваясь рядом, - но только с тобой. Ты для меня, как напоминание.
   - Напоминание о чем?
   - О долге и верности, - едва слышно отозвался Сарин. - Когда-то я служил у твоего деда. Это было давно...
  
   ***
   Закрывшись в своих покоях, Таирия разогнала всех прислужниц и вновь окунулась в чувство вины, не переставая корить себя за глупость и самонадеянность.
   Когда дочь ворвалась в покои отца и потребовала освободить тетушку и не мучить ее более, вейнгар сначала побледнел, под стать своим парадным одеждам, а потом взорвался. Таким, она его не видела никогда.
   Таирия испугалась, ведь родитель в жизни не повышал на нее голос, а тут вдруг прикрикнул, оттолкнув и, пылая гневом, направился в покои невольной затворницы.
   Как он кричал, как ругался - Ири хотелось прикрыть уши, чтобы не слышать.
   Вейнгар обвинял тетку, что она настраивает против него дочь, рассказывая всякие небылицы, плетет интриги для свержения брата. Твердил, что сестра продалась врагу, и что зря пожалел ее тогда, а нужно было отправить вслед за выродком в яму.
   Мужчина бушевал, а тетушка лишь сочувственно на него смотрела. Она не отрицала своей вины, не пыталась остановить поток обвинений, а с тихой печалью жалела сводного брата, от чего Таирии стало еще боязней.
   Что-то странное было во всем этом, странное и страшное, о чем теперь, слушая, девушке знать совсем не хотелось, но и сладить с разъяренным отцом она не могла.
   Прижавшись к стене, Ири наблюдала, как вейнгар схватил женщину за горло, как сжались отцовские пальцы на вечно бледной коже тетушки. Слышала, как та прошептала: "ты погубил себя Матерн". Видела, как безвольное тело названной матери упало на пол, проклятое ее отцом.
   После этого Таирия не могла спать много ночей.
  

Глава 6

   Слушая медлительное, с множеством подробностей и отступлений повествование старика, Лутарг сперва дивился, какое отношение эта безрадостная история имеет к нему.
   Она напоминала ему одно из тех сказаний, что по просьбам каменщиков заводил вечерами Рагарт, сидя у стены и глядя подслеповатыми глазами в темноту пещеры. Оно могло длиться часами, растягивалось на несколько вечеров и неизменно заканчивалось чем-то очень унылым и неотвратимым, под стать жизни слушателей.
   Лутарг любил поприсутствовать на этих занимательных посиделках, удивляясь, откуда проведший полжизни в Эргастении Рагарт может знать такое множество разнообразных легенд.
   Возможно поэтому, по привычке, Лутарг слушал своего спутника отвлеченно, представляя в картинках то, о чем говорилось. И только позже, когда Сарин все чаще стал упоминать имя Лурасы, мужчина встрепенулся и стал примерять на себе новую, непривычную для него роль - роль сына.
   Как оказалось, любимым ребенком он пробыл совсем недолго, всего лишь шесть с половиной лет, а затем в один миг лишился всего - и звания, дарованного ему от рождения, и семьи.
   - Почему ты так уверен, что он - это я? - не удержался от вопроса Лутарг, когда старец замолчал. - Столько лет прошло, ты мог и ошибиться, Сарин. Говоришь...
   - Не мог, Тарген, - перебил его старик. - Еще столько же может миновать, но я узнаю сына Лурасы из тысяч людских по...
   - Глазам, - закончил фразу Лутарг.
   - Да, - согласился старик.
   - Таких, правда, больше не встречается?
   Все же Лутарг недоумевал. Неужели за несколько веков один народ ни разу не пересекался с другим? Неужто шисгарцы никогда не брали тэланских женщин и не зачинали с ними детей? Это казалось странным.
   - Ну почему же. Вероятно, встречаются, только не в наших землях, - отозвался Сарин. - Почему ты сомневаешься, Тарген?
   Лутарг пожал плечами, но сообразив, что старик этого не видит, добавил:
   - Сам не знаю.
   Они помолчали немного, думая каждый о своем, хоть мысли их были в чем-то схожи, затем старик промолвил:
   - Я понимаю, сложно принять, когда всю жизнь думал иначе, но это и есть твоя настоящая жизнь, Тарген.
   - Нет, старик. Моя настоящая жизнь прошла в пещерах, а все, что ты рассказал, лишь вариант, какой она могла быть, но не была.
   - Поспи, сынок, я разбужу, как время придет, - вздохнул Сарин, понимая, что спорить бессмысленно. - Тебе надо отдохнуть.
   Они вновь замолчали и на этот раз надолго. Сарин даже подумал, что Лутарг послушался его совета и решил вздремнуть, но ошибся.
   - Мы не пойдем через горы, Сарин. - прорезал тишину сеновальни его голос.
   Взгляд Лутарга блуждал по потолку, перебираясь с одной балки на другую, но мыслями он был далеко отсюда, там, где его ждали мягкие руки, чтобы прижать к груди. Мужчина собирался вписать новую главу в преследующий его ночной кошмар, и превратить полувоспоминание в реальность - реальность со счастливым концом, как он надеялся.
   - Я знаю, Тарген. Я знаю.
  
   ***
   Хозяин не беспокоил его уже несколько дней, приходил лишь для того, чтобы проводить до отхожего места или бросить к ногам скудную пищу, но мальчик не испытывал радости, помня о том, что за минуты покоя всегда приходится платить. За все, что он получал от надсмотрщика, ему приходилось расплачиваться телом и кровью, а потому парнишка с нетерпением ожидал его визита, рассчитывая, что тогда востребованная с него плата не будет столь уж болезненной.
   Он знал, что в последние ночи хозяина навещает женщина. Слышал, как они разговаривали и даже смеялись, что удивляло его. Парнишка искренне считал, что такой мужчина, как его хозяин, не умеет смеяться. Во всяком случае с ним он всегда был суров и резок.
   Придерживая цепь у колодки, чтобы не зазвенела, мальчик поднялся на ноги и потянулся. Все тело ныло от долгого сидения, и ему очень хотелось пройтись, но он не мог. Ходить разрешалось только когда надсмотрщика не было дома, иначе грохот цепи, волочащейся по полу, раздражал его.
   Постояв немного, парнишка опустился обратно на пол, с тоской глядя в другой угол каморки.
   Всего пять коротких шагов отделяли его от противоположной стены, рядом с которой валялась его лежанка, но он не мог сделать даже их, так как цепь, удерживающая паренька в плену, была слишком длинной и непомерно тяжелой, чтобы мальчик мог удержать ее всю и не позволить биться об пол.
   Он разминал затекшие ноги, когда хозяин вернулся со смены. Ему показалось, что надсмотрщик освободился раньше, чем обычно, потому что парнишка всегда успевал вернуться на место до его прихода, но не сегодня.
   Сегодня он застал его здесь, у другой стены, где теперь и приходилось сидеть заключенному в ожидании нового дня или визита.
   "Скорее бы", - горько подумал он.
  
   ***
   Лутарг проснулся от того, что глашатай возвестил о начале нового дня, а значит, ворота Синастелы вскоре распахнутся для всех желающих. Рядом с ним, обнимая себя руками, сопел Сарин, дрожа от утренней прохлады и причмокивая губами, как это делают младенцы и старики.
   Сон его был крепок, и отдаленный крик не смог пробиться через его завесу.
   "Тоже мне, смотритель", - про себя усмехнулся мужчина, прежде чем потрепать спящего по плечу.
   - Вставай, уходить пора, - коротко бросил он заснувшему.
   На прикосновение старик откликнулся мгновенно. Веки затрепетали, и он удивленно посмотрел на молодого человека, спросонья не понимая, что от него требуется. Потом сообразил и, поспешно сев, потер лицо, чтобы прогнать остатки сонливости.
   Усталость свалила старца уже под утро. Он и сам не заметил, как провалился в беспокойный сон, и сейчас совсем не ощущал себя отдохнувшим. Казалось, он лишь на мгновенье прикрыл глаза.
   Они быстро собрались, всего-то отряхнув плащи и накинув их на плечи.
   - Куда делась лента? - поинтересовался Лутарг у старца, сворачивая кусок тряпицы, чтобы приспособить ее под повязку на глаза.
   - Слетела, когда тебя несли в клеть, - ответил Сарин, заправляя свои длинные волосы под капюшон.
   - Жаль.
   - Нет, так даже лучше, - не согласился старик, оглядев молодого человека.
   - Лучше, так лучше, - не стал возражать Лутарг, для которого не имело значения, что повязывать на лицо. Все одно. - Идем.
   Хозяйка постоя оказалась права. С наступлением рассвета возле западных ворот Синателы собралось большое количество людей, спешащих покинуть город. Это были тэланцы, работающие за пределами городских стен, погонщики, стерегущие отары овец, смотрящие за лошадьми и другим скотом, а также случайные путники, остановившиеся в Синастеле на ночлег и теперь спешащие вернуться к семьям, узнав о преждевременном наступлении месяца белого флага.
   Затеряться в этой разношерстной толпе не составляло труда, и Лутарг со старцем благополучно и быстро покинули город, смешавшись с десятком взволнованных тружеников.
   - Куда теперь? - спросил Сарин, когда городские врата остались далеко позади, также как и шум проснувшегося города, а впереди раскинулась теряющаяся в лесной глуши полоса тракта.
   Старик понимал, что заводить разговор о первоначальном маршруте их пути не имеет смысла. Тарген уже все решил для себя и спрашивать у него совета не собирался.
   Мальчик был упрям и целеустремлен. Жизнь научила его этому, основательно побив по пути.
   Вчера, раскрывая Лутаргу его историю, Сарин жалел только об одном, что слишком долго искал его, слишком часто проходил рядом, не замечая. Тяжким грузом легло на плечи старика знание, что он мог бы забрать парнишку с собой еще девятнадцать лет назад, когда поиски впервые привели его в Эргастению, но он оказался слишком нетерпелив, чтобы проверить все самому, а положился на слово надсмотрщика. Он был глуп и винил себя за это.
   - Сейчас к воде, рану надо посмотреть, - отозвался Лутарг, ощущая покалывание от ссохшейся повязки. - Туда нам.
   Он указал вправо и почти сразу свернул на едва приметную глазу тропинку, скрытую растущим вдоль дороги кустарником. Сарин, раздвинув зеленеющую поросль, послушно шагнул за молодым товарищем. Следопытом за прожитые годы он так и не стал, а потому полагался на мнение более молодого, но и более опытного спутника.
   - Ты не ответил, Тарген.
   - Ты почти всегда зовешь меня так. Зачем? - ушел от ответа Лутарг.
   Дыхание мужчины участилось, пока путники забирались на пригорок. Он все еще был слаб, как не скрывал этого.
   - Это твое имя, - с легкой улыбкой ответил Сарин.
   - Мое имя Лутарг - Волк, - не согласился молодой человек.
   - Данное матерью, - добавил старец, будто это все объясняло.
   Сарин присутствовал при наречении, даже удостоился чести подержать новорожденного, завернутого в белоснежный плащ признания вейнгаром.
   - Это ты так говоришь, - хмыкнул мужчина и ускорил шаг, когда подъем резко перешел в спуск. - Ручей за тем валежником.
   - Не веришь? Тогда почему мы не идем за горы? - поинтересовался старик, скорее для того, чтобы задеть, чем ради ответа.
   - Не идем. - Голос Лутарга даже не дрогнул.
   - Куда тогда?
   - К карателям, - подумав, отозвался молодой человек.
   Сарин застыл. Он ожидал многого, но не этого. Думал, что Тарген решит отправиться в Антэлу, повидать мать или мстить за загубленную жизнь, но что искать шисгарцев даже мысли не возникало.
   - Идем, старик, - позвал Лутарг. - Или остаться решил? - уточнил мужчина, слегка посмеиваясь.
   За дни пути он изучил пожилого человека также, как изучал всех находившихся рядом с ним. Бывшему жителю пещер не составило труда понять, что Сарин по своей воле не оставит его. То, что удерживало мужчину рядом, было больше простой привязанности, а сейчас Лутарг знал, что связала их клятва, данная когда-то стариком его матери.
   - Зачем, Тарген? - пропыхтел старик, когда нагнал своего спутника. - Зачем к карателям?
   - Узнать, кто я.
   Больше он ничего не добавил, а Сарин только и смог, что головой покачать. Каким будет это знание, старик предположить не мог.
   Остановившись у бьющего из-под земли источника, Лутарг скинул плащ и бросил его поверх кучи валежника. Присев на корточки, он зачерпнул воды и напился. Ополоснул лицо, шею, смочил волосы, и лишь затем посмотрел на своего спутника. Повязку Лутарг снял, как только мужчины свернули с тракта, и сейчас его завораживающий, немигающий взгляд остановился на старике, изучая.
   - Ты против? - спросил мужчина, заметив, что Сарин теребит прядь волос.
   Старик качнул головой, не отрицая и не соглашаясь.
   - Я не знаю, верно ли твое решение. И не знаю, что ты там найдешь.
   - Посмотри на меня, Сарин. - Лутарг провел пальцем над бровью. - Всю жизнь я был другим. Всю жизнь боролся, чтобы занять хоть какое-то место в этом мире, а вчера ты сказал, что я лишь наполовину принадлежу ему. Я хочу понять, почему так.
   Старик кивнул, соглашаясь. Он понимал, что движет молодым человеком. Понимал его стремление разобраться, вот только не был уверен, что знание принесет тому успокоение.
   - Так-то, так. Просто я обещал ей, что найду тебя и выведу из Тэлы.
   - Это было давно, Сарин. - Лутарг поднялся и принялся стягивать рубаху. - Тогда ты мог сделать это, сейчас нет. Я уже давно не мальчик, которого надо оберегать.
   Старик отвел взгляд, признавая поражение.
   - Ты можешь не идти со мной, - предложил Лутарг. - Я освобождаю тебя от клятвы.
   - Нет, - отказался Сарин. - Теперь я всегда с тобой. Везде, пока могу.
   На этот раз Лутарг сам освободился от бинтов. Повязка присохла, но не сильно, и рана выглядела намного лучше, чем раньше. Опухоль и покраснение еще не спали, но гнойных выделений стало намного меньше. Порез начинал подживать.
   Мужчина довольно хмыкнул. Его тело побороло яд, и теперь он быстро поправится. Прикинув, Лутарг решил, что через пару-тройку дней рана совсем затянется, и уже не будет причинять ему неудобств. Если бы не сиагита, разъедающая тело, он бы уже давно забыл о стычке с эргастенцами, а так пришлось промучиться дольше обычного.
   Когда Сарин обработал порез, щедро наложив поверх мазь, что дала им Нала, и вернул повязку на место, молодой человек с облегчением вздохнул. Зуд прошел, а охлаждающее действие лекарства облегчило ноющую боль. Он еще раз напился и ополоснул лицо, а затем принялся одеваться.
   Собравшись, Лутарг обратился к старику.
   - Куда нам?
   Сарин призадумался, взглянув на небо. Шальная мысль родилась было в его голове, но старец прогнал ее. Увести Таргена в другую сторону все равно не получится. Когда мужчина прознает об этом, не дождаться ему благодарности. Да и не простит тот старика. Ни за что не простит.
   Вызвав в памяти карту Тэлы, старец выбрал приемлемый для них путь и ответил.
   - На юго-запад нам. Дойдем до деревни, едой запасемся, а там на Трисшунское подолье пойдем. Место малолюдное, для нас самое то.
   Лутарг кивнул и, порывшись в мешке, достал припасенные хозяйкой постоя мясо и сыр. Разделив скудный завтрак поровну, мужчина отдал часть старику и, оглядевшись, взял курс на юго-запад. Сарин, жуя, последовал за ним.
   Путь им предстоял неблизкий.
   К первому поселению на их пути мужчины подошли к вечеру того же дня. Солнце еще не село, но подступающие сумерки уже рождали свойственный этим местам туман.
   Назвать поселение деревней язык не поворачивался. Всего-то восемь домов, выстроившихся в рядок, и десяток амбаров. Путников встретили недоверчивыми взглядами и прячущимися за спинами взрослых ребятишками. Местный люд гостей не жаловал, впрочем, как и большинство обитателей приграничных деревень.
   Постоя, харчевни или чего-то сродни ими тут не наблюдалось, а потому путникам пришлось обратиться в пожилой женщине, стоящей возле калитки и вперившей в мужчин вопросительный взгляд.
   - Доброго вам, матушка, - поздоровался Сарин, как всегда беря на себя роль переговорщика.
   Украшенному сединами старцу проще найти отклик в людских сердцах, чем молодому и сильному мужчине, пусть и с повязкой на глазах.
   Да и побаивались Лутарга тэланцы. Странное впечатление производил он на них, отпугивая бронзовой кожей и большими размерами.
   - И вам доброго, - отозвалась старушка, шамкая беззубым ртом.
   - Проходом мы, матушка. На поклон идем в подолье. Остановиться бы на ночь, не подскажешь, кто жильцов принимает?
   - В подолье говоришь, так не время сейчас в подолье, сынок.
   Сарин улыбнулся. Давно его никто сынком не называл.
   - Отчего же? - поинтересовался старец, заранее зная ответ.
   - Каратели ходят, - просветила путников женщина. - Раненько они в этот раз.
   - Да уж, рановато, - протянул в ответ Сарин.
   - Домой ворочайтесь.
   - Далече нам, матушка. Да и стар я уже, второй раз не перенесу.
   - Где ж стар-то? - рассмеялась старушка. - На меня погляди, милок, вот уж кто стар, так стар. В землю пора.
   - Скажешь тоже, мать. По голосу, так шустра еще, - встрял в разговор Лутарг.
   - Слепец что ли? - женщина окинула его пристальным взглядом не потерявших зоркость глаз.
   - Да, мать. С рождения, - подтвердил мужчина.
   Старушка сочувственно покачала головой.
   - Ладно, раз обратно не хочите, то я пущу, коли есть, чем платить.
   - Есть, матушка. Не бойся, заплатим.
   - Ступайте тогда, - женщина развернулась и, толкнув калитку, пошла по тропинке к дому.
   Мужчины последовали за ней.
  

Глава 7

   Домик старушки был маленьким, но добротным. Сарин отметил, что крыльцо не так давно подправлено - свежую доску было видно сразу, а крыша заново перестелена.
   - Помогают тебе, мать?
   - Да, сынок. Помогают, - отозвалась женщина. - Мало нас тут, но дружные все, сердобольные. Старую женщину не оставят.
   Она отворила дверь в избу и посторонилась, пропуская гостей.
   Сарин, как только порог переступил, поклонился углу ушедших, чтобы хозяйку не обидеть. Вещиц, собранных на полках, было не так уж много, и старик решил, что семья хозяйки осела в этих местах не так давно.
   Лутарг кланяться не стал, а просто застыл рядом.
   - Ступайте, ступайте, - поторопила их старушка, - а то туману напустим.
   Разувшись и сняв плащи, мужчины по плетеной дорожке прошли в комнату, где Сарин усадил молодого человека на скамью.
   - Что ж ты одна живешь, мать? Твои где? - поинтересовался Сарин, огладывая скудную обстановку.
   Две широких лавки, стол и сундук - вот и все убранство.
   - Так не осталось никого, сынок. Деда своего еще в прошлом году схоронила, а дочек мужья к себе увели.
   - Что с ними не пошла, звали, поди?
   - Звали, - согласилась старушка, хлопоча у печи, только не хочу. Тут родилась, тут и помру.
   - Зря ты, мать. С детьми-то проще будет.
   - Вот еще. Обременять молодых, - отмахнулась женщина. - Я свое пожила, пусть и они тоже. Сын?
   Хозяйка кивнула в сторону молчаливого Лутарга.
   - Сын, - согласился Сарин и улыбнулся, заметив, как дрогнул подбородок молодого человека.
   - Молчун, как погляжу.
   - Так каратели, говоришь, спустились, - поспешил сменить тему Сарин.
   Старушка любопытная попалась, то и дело кидала на Лутарга заинтересованные взгляды, а лишние расспросы им ни к чему были.
   - Да, мужики видели. Три ночи назад туда прошли, а в эту возвернулись.
   - Вернулись? - удивился старец.
   - Вернулись, под утро мимо нас ходили.
   - Странно.
   - А то! Вот ведь дело, сперва до срока объявились, а тут и вовсе назад пошли. Не к добру это, - предрекла старушка, ставя на стол три миски и тарелку с лепешками. - Мясом потчевать не буду, а вот коли на похлебку согласны, то прошу.
   - Согласны, мать, согласны. После дороги горячая похлебка куропаткой покажется.
   Сарин потянулся было за лепешкой, но получил по руке от хозяйки дома.
   - Мыльня за крыльцом, - строго сказала старушка, послав мужчине лукавый взгляд.
   Старец усмехнулся в ответ, а Лутарг рядом с ним подавил смешок.
   - Идем, сынок, - обратился старик к своему спутнику. - А то не допустят.
   Каркающий смех старухи стал ему ответом.
  
   ***
   Это был самый короткий год в жизни вейнгара. Дни пролетели незаметно, и до оговоренного с шисгарцами срока осталось меньше месяца, а Кэмарн все еще не принял решение.
   За это время им были подняты все тэланские хроники, начиная от прибытия первых поселенцев из-за Дивейского моря и по день нынешний, но нигде правителю Тэлы не встретилось упоминание о договоре, предложенном ему карателями.
   И это было необъяснимо, ибо с точки зрения летописцев, посвятивших жизнь хроникам, пропустить такое событие верх неразумности. Как можно не упомянуть о деле, касающемся ежегодного побора?
   "Возможно ли, что они врут?" - задавался вопросом Кэмарн и не находил на него ответа. Какова их выгода в этом деле, кроме заявленного обоюдного освобождения? Утвердить абсолютную власть над Тэлой?
   Но не только сомнения и нерешительность волновали вейнгара. Мужчина переживал за своих детей. Как он сможет просить дочерей об этом? Как решится?
   Признаться девочкам, что благополучие страны родитель ставит выше счастья и жизни собственных детей? Ведь уверенности в том, что одна из них вернется через год, как говорят шисгарцы, у Кэмарна не было.
   Взять на себя ответственность, приказать и отправить ребенка на заведомую гибель? Какой отец пойдет на это? Вейнгар не был уверен, что он сможет стать им.
   Всеми этими вопросами Кэмарн мучился в одиночестве, так и не найдя в себе сил поделиться тайной еще с кем-нибудь. Даже верному Сарину, которому без раздумий был готов доверить свою жизнь, мужчина не сказал ни слова.
   Глубокая задумчивость и чрезмерная нервозность правителя Тэлы не осталась незамеченной, как среди близких, так и преданных своему господину тэланцев.
   Не прошло стороной для чужих взглядов и то, что на протяжении всего года Кэмарн почти не появлялся на людях, только по большим праздникам, и отказался от весеннего объезда владений, что издревле рассматривался жителями Тэлы, как великая благодать.
   Последнее даже породило слух, что нынешний вейнгар весьма плох и готовится передать власть в руки сына.
   Лишь за две недели до наступления месяца белого флага Кэмарн, не видя иного выхода, решил посоветоваться с детьми. Всех троих мужчина собрал в своих покоях, и сейчас, устремив взгляд на залив, собирался с мыслями, чтобы начать непростой для него разговор.
   Это было сложно - собраться, да и сын не облегчал ему задачу, выхаживая по комнате, как раненый зверь.
   - Что с тобой творится, отец?! - не выдержав затянувшегося молчания, воскликнул молодой человек. - Ты сам не свой последнее время!
   - Матерн, - охнула Лураса, укоризненного глядя на старшего брата.
   - Что? - огрызнулся он. - Я имею право знать, что происходит!
   - Отец сам скажет, когда сочтет нужным, - пристыдила девушка молодого человека.
   - Как же, скажет! - не желал сдаваться Матерн, которого отцовские тайны раздражали больше, чем что-либо.
   Он уже давно чувствовал себя готовым принять ответственность за королевство, но вейнгар все время откладывал провозглашение сына, как приемника. Конечно, от этого его положение наследника не подвергалось сомнению, но молодой человек все же жаждал получить официальный статус и геральдическую цепь в качестве его подтверждения.
   - Наберись терпения, брат, - вступила в спор старшая сестра. - Мы же не просто так здесь собрались, да, отец?
   Милуани была всего лишь на год старше Матерна, но, в отличие от младшей сестры, имела на него определенное влияние, пусть и небольшое. Правда пользовалась она им весьма редко, в большинстве случаев предпочитая занимать сторону брата.
   - И ты туда же, - не преминул выказать свою обиду молодой человек, окинув девушек взглядом исподлобья.
   - Не ссорьтесь, - прервал назревающий конфликт вейнгар, все так же вглядываясь в залив. - Лураса права, наберись терпения, сын, скоро все узнаешь.
   - Она всегда права, - буркнул молодой человек, но нападки прекратил, усевшись в кресло с недовольной гримасой на лице.
   Пауза затягивалась, но Кэмарн, спиной ощущая напряженные взгляды детей, все также продолжал молчать, не находя слов. Его взгляд блуждал по водной глади, замирая, то на утлых суденышках рыбаков, добывающих снедь, чтобы выжить, то на хулках зажиточных горожан, владеющих торговыми лотками на главной площади, или же вовсе останавливаясь на далекой линии горизонта, словно она могла подсказать ему нужные слова.
   - Отец, - первой не выдержала Лураса.
   Девушка приблизилась к вейнгару и, коснувшись позолоченных солнцем одежд, погладила того по плечу.
   - Ты можешь не говорить, если не хочешь. Мы все поймем.
   Кэмарн глубоко вздохнул и, приобняв дочь, легонько коснулся губами нахмуренного лба.
   - Не расстраивайся. Все будет хорошо, - посоветовал мужчина. - Идем.
   Кэмарн подвел девушку к изящной софе, а сам подошел к двери. Он что-то тихо сказал охране стоящей на входе в покои, а потом, устроившись в огромном бело-золотом кресле, обратился к детям.
   - Вы должны помнить, что в прошлом году шисгарские каратели не взяли с Антэлы дань, и что, придя, они просили о встрече со мной.
   - Конечно, помним, но...
   - Не перебивай меня, Матерн, - остановил сына Кэмарн. - Тебя мы уже выслушали, теперь буду говорить я.
   Молодой человек, насупившись, умолк, а вейнгар продолжил, глядя куда-то перед собой и ни к кому конкретно не обращаясь.
   - В ту ночь мы договорились увидеться еще раз...
   - Но...
   - Матерн, помолчи, - шикнула на брата Лураса.
   - ... и это случилось через несколько дней у развалин старого храма. Я был один, - сразу уточнил вейнгар, чтобы избежать лишних вопросов. - Каратели сделали мне предложение, и если я соглашусь принять его, то Тэла станет свободна от ежегодного побора. Можно будет забыть о страхе однажды ночью потерять близкого человека.
   Вейнгар предостерегающе поднял руку, призывая к тишине, так как эмоции, написанные на лицах детей, говорили о желании высказаться.
   Восхищением и радостью сияли глаза Милуани, для которой страх попасть в руки к шисгарцам был источником постоянных ночных кошмаров. Искривленные губы Матерна - выражали скептицизм и недоверие, а робкая улыбка Лурасы свидетельствовала о зародившейся искре надежды.
   - Сама идея неплоха, даже желанна для нас, но для ее воплощения требуется жертва, которую я не готов принести, не посоветовавшись с вами. - Кэмарн замолчал, собираясь с духом, а затем выпалил: - они хотят получить наследника от одной из моих дочерей.
   На несколько мгновений к комнате повисла гнетущая тишина, затем покои вейнгара содрогнулись от криков и рыданий.
   Кричал и ругался в основном Матерн. Его лицо покраснело от охватившей молодого человека злости, на щеках алели красные пятна, а с губ срывались слова возмущения.
   - Ты не посмеешь... Это все обман... Как ты мог даже подумать, отдать им сестру! Эти твари замучают ее до смерти! Она не переживет...
   Реакция сына вейнгара не удивила, нечто подобное он и ожидал. Старшая дочь также оправдала ожидания отца. Милуани, размазывая по щекам слезы ужаса, судорожно всхлипывала и, не переставая, шептала: " Не отдавай им меня, не отдавай им меня"... И только Лураса, от которой Кэмарн также ждал испуганных слез, не произнесла ни слова, а с задумчивой серьезностью смотрела на отца.
   "Свет моей души", - с гордостью подумал мужчина и тепло улыбнулся дочери, прежде чем прикрикнуть на остальных:
   - Хватит! Вы меня плохо слушали!
   Окрик возымел действие. Матерн перестал возмущаться, а Милуани оторвалась от жалости к себе и посмотрела на отца.
   - Я сказал, что хочу посоветоваться, - устало продолжил вейнгар. - Решение касается не только меня и Тэлы, но и вас тоже.
   Мужчина поочередно вглядывался в лица дочерей, коря себя за то, что перекладывает ответственность на их хрупкие плечи, лишает девочек юной беззаботности.
   - Без согласия одной из вас, я ничего предпринимать не стану.
   - Ты не может, отец! - вновь возмутился Матерн.
   Молодой человек сердито прошествовал к старшей сестре и, встав за ее спиной, заявил:
   - Луани скорое умрет, чем согласится добровольно отдаться шисгарцу! - та согласно закивала, приглушая рукой рвущиеся из груди всхлипы.
   - У вас есть время подумать. Через десять дней я спрошу о решении. А сейчас ступайте.
   Кэмарн поднялся с кресла и вернулся к окну, чувствуя себя при этом глубоким старцем. Когда за спиной вейнгара хлопнула дверь, мужчина спрятал лицо в ладонях, чтобы скрыть даже от себя выступившие на глазах слезы.
   Сейчас он понимал, почему в хрониках нет упоминаний о предложении шисгарцев. Никто из предыдущих правителей не решился пожертвовать своими детьми, ради спасения других. Многих. Не решился пожертвовать и не нашел в себе сил рассказать в этом. И не один из них не признался в собственной слабости.
   Раздавленный горем Кэмарн не слышал легкой поступи младшей дочери, которая не покинула покои, а все то время что вейнгар корил себя, продолжала сидеть на софе и наблюдать за отцом. Прикосновение ее рук заставило мужчину вздрогнуть и испустить шумный вздох.
   - Девочка моя, - мужчина прижал к своей груди светловолосую голову, еще больше сгибаясь под грузом предполагаемого предательства. - Прости меня, Раса.
   Он извинялся за то, что позволил себе допустить мысль отдать дочь шисгарским карателям. Что думал об этом целый год, думал как вейнгар, но не родитель.
   - Не надо, отец. Ты делаешь то, что должен - заботишься о людях.
   - Но...
   - Это будет наш выбор, мой или Милуани, - девушка поцеловала отцовскую ладонь, затем коснулась ею своей щеки. - Я обещаю подумать над твоими словами.
  

Глава 8

   - Зря вы туда, не время, - причитала старушка, наблюдая, как собираются ее случайные постояльцы. - Мало ли чего. Пришли, ушли, могут и еще раз воротиться. За ними станет.
   - Знаем, мать. Знаем. Но раз уж так далеко забрались, то до конца. На полпути дурно назад, - пытался уговорить хозяйку Сарин.
   "Добрая женщина. Нехорошо, если переживать будет", - думал старец, тепло пожимая изъеденные морщинами руки.
   - Мы осторожно и в обратчину заглянем на похлебку.
   - Приходите, сынки. Приходите. Я лепешек наделаю.
   Всплеснув руками, старушка оставила мужчин на пороге, а сама скрылась в комнате. Послышался грохот посуды, ее недовольное бурчание, а затем женщина вернулась с упомянутыми лепешками в руках и куском свежей брынзы, которой потчевала мужчин на завтрак.
   - Вот, возьмите, - она всучила угощение старцу. - На дорогу. Не ахти, но лучше, чем ничего.
   - Спасибо, мать, - поблагодарил Сарин, передав продукты Лутаргу, который тут же спрятал их в мешок. - За еду, за ночлег. Пойдем мы.
   Старик поклонился углу ушедших и, открыв дверь, вывел молодого человека на улицу.
   Уже рассвело, и слабое утреннее солнце почти справилось с белесыми кольцами тумана, заставив тот осесть росой на крыльцо и поручни, смочить тропинку до калитки и заиграть сверкающими каплями на траве.
   Проводив гостей до крайнего дома, старушка вновь принялась давать указания.
   - Все время супротив солнца, чтобы спину грело, - женщина указала рукой на запад. - Как до Гарэтки дойдете, повернете по сердцу, там брод у старого дуба. Мимо не пройдете. Большой он, высохший почти. Далече видать. А там тропа до Трисшунки. Как раз к вечеру будете. И аккуратнее там, зверья полно и сброда хватает, - напутствовала под конец старушка.
   - Хорошо, мать. Свидимся еще.
   Махнув на прощанье рукой, мужчины тронулись в путь.
   - Скажи, Сарин, а какая она моя мать? - спросил Лутарг, когда деревня скрылась за деревьями.
   Повязка с лица уже перекочевала на запястье, и теперь зоркий взгляд молодого человека тревожно всматривался вперед в поисках непредвиденной опасности.
   - Она... - старец задумался, подбирая слова. - Она была доброй, милой и очень отзывчивой девушкой. Всем сердцем любила отца. Помогала многим.
   - Я похож на нее?
   - Нет, что ты, - Сарин усмехнулся. - Раса маленькая и хрупкая, с очень светлыми волосами.
   - Так значит в отца...
   - Не знаю, я карателя не разглядел, - ушел от ответа старик. - Вот от деда в тебе многое.
   - Что?
   Сарин окинул своего спутника внимательным взглядом. Иссиня-черные волосы молодой человек унаследовал не от тэланцев, о глазах вообще речи быть не могло, рост - также не дедовский.
   - Подбородок его, нос, ну и упрямство, - последнее слово старик произнес со смехом, желая отвлечь Таргена от грустных мыслей.
   - Не густо, - усмехнулся Лутарг, качая головой и вызывая в памяти мутный образ коленопреклоненного шисгарца. - Значит, я в их породу?
   На это Сарин отвечать не стал. Что толку? Вблизи он шисгарцев никогда не видел. Вернее видел, но, как и многие, не рассмотрел.
   Разве можно что-то разглядеть за этим голубым сиянием, что окутывает карателей? Во всяком случае, старику этого сделать не удалось ни разу - ни в Антэле в юности, ни в Синастеле недавно.
   - Она меня боялась?
   Этот вопрос озадачил старца, и он откликнулся встречным.
   - Разве мать может бояться свое дитя?
   Еще на сеновальне Сарин рассказывал молодому человеку, как Лураса любила его, играла с мальцом, занималась, и теперь не мог понять, откуда у того возникли подобные мысли. Младшая дочь вейнгара обожала своего сына, и это было понятно всем, кто хоть раз видел их вместе.
   - Не боялась, - ответил, в конце концов, старик, так и не дождавшись от Лутарга реакции на свое недоумение.
   - А отец... - мужчина замолчал, будто споткнулся на слове.
   Его брови сошлись над переносицей, а губы сложились в плотную линию. Лутарг еще не определился для себя, как относиться к шисгарским карателям.
   Молодой человек ждал встречи с ними, хотел посмотреть, каков будет прием. Понять, нужен ли он там.
   - Что?
   - Она рассказывала о них?
   - Нет, - Сарин отрицательно покачал головой. - Насколько мне известно, Лураса даже с отцом не поделилась. Не знаю почему. Не хотела вспоминать или же просто не могла, но она ни разу не обмолвилась о времени проведенном с шисгарцами.
   Они замолчали. Лутарг задумался, а у старца от боли заныло сердце.
   "Что ждет этого мальчика впереди?" - спрашивал он себя и боялся получить ответ.
   Гарэтка, проложившая извилистое русло от Трисшунских гор до Дивейского моря, поприветствовала мужчин шумом бурлящего потока.
   Тихая и степенная в устье, здесь, недалеко от истока, она напоминала игривого ребенка. Ее мутноватые воды стремительно неслись с горных вершин к равнине, увлекая за собой бурелом, мелкие камни и поднятую со дня грязь.
   Спустившись с пригорка, Лутарг повернул налево и двинулся вверх по руслу почти у самой кромки воды. Идти стало трудно. Усыпанный следами неистовой ярости стремнины берег был сплошь покрыт валунами, искореженными стволами деревьев и мелкими ветками, хрустящими под ногами при каждом шаге.
   Во время летних дождей горная часть Гарэтки становилась неуправляемой стихией, способной в один миг выкорчевать сосну и превратить ее в щепки, о чем непреложно напоминали ее усыпанные мусором берега.
   Эта речка слыла в округе характерной дамой.
   - Отдохнем здесь, - сказал Лутарг, остановившись у одного из плоских валунов.
   Положив на землю мешок с припасами и одеждой, мужчина кинул поверх него плащ и начал раздеваться.
   - Ты что удумал? - попытался остановить его Сарин, но молодой человек проигнорировал встревоженный взгляд и нравоучительный тон старика.
   Стянув рубаху, Лутарг развязал повязку и, оглядев рану, удовлетворенно хмыкнул. Опухоль уменьшилась, а края пореза почти затянулись, лишь по центру, в месте самого глубокого рассечения, зияла прореха с едва сочащейся сукровицей.
   Он покрутил торсом из стороны в сторону, нагнулся несколько раз, поприседал, прислушиваясь к ощущениям. В боку немного потягивало, но резкой боли уже не было, осталось лишь терпимое неудобство.
   До полного выздоровления осталось несколько дней, - с довольным видом решил мужчина.
   - Тарген, подожди немного, - предпринял еще одну попытку отговорить молодого человека Сарин.
   Устроившись на камне, он наблюдал, как юный спутник стягивает штаны с явным намерением искупаться.
   - Слаб пока, да и вода холодная.
   Лутарг по своему обыкновению промолчал - что впустую слова тратить - и, окончательно избавившись от одежды, вошел в реку.
   Он не случайно выбрал место для привала. Здесь стремительный поток Гарэтки был искусственно усмирен людской рукой. Несколько больших каменьев уложенных в ряд образовывали небольшую, но достаточно глубокую запруду. Вошедшего в нее Лутарга укрыло водой по пояс.
   - Я предупредил, - вздохнул старец, поднимая мешок, чтобы достать мазь и бинты.
   Перевязку еще никто не отменял, даже упрямство раненого.
   Когда мужчины, один обсохнув, другой отдохнув, добрались до приметного дуба, их взгляду открылась переправа, упомянутая приютившей путников старушкой. Она предстала пред ними рядом внушительных размеров камней, притороченных друг к другу так, чтобы желающий попасть на другой берег, мог без опасений перебраться по ним, минуя бурные воды Гарэтки.
   Сейчас, подпитываемая лишь талыми снегами, река безобидно просачивалась сквозь щели и проточенные меж камней выемки, ничем не намекая на то, что в сезон дождей захлестывала переправу целиком.
   - Сам справишься или помочь? - поинтересовался Лутарг у старца, ступив на первый из череды валун.
   - Сам, - отозвался Сарин, прикидывая, сумеет ли перепрыгнуть с четвертого на пятый.
   Между ними зияла самая большая пропасть, словно неказистый мосток лишился одной из своих опор.
   - Если что...
   - Позову, - согласился старик, надеясь, что сумеет обойтись без сторонней помощи. Ему страсть как не хотелось становиться обузой.
   Проведя девятнадцать долгих лет в поисках Таргена, ежедневно пребывая с ним мысленно, Сарин не видел жизни вдали от этого мальчика. Не представлял, как сможет покинуть его - вольно или невольно. И потому сорваться с камня и быть унесенным рекой совсем не входило в его планы.
   Постоянно оглядываясь, следя за каждым шагом старца, Лутарг двинулся вперед. Сарин ступал осторожно, но уверенно. Ни разу не покачнулся, не развел рук, чтобы помочь себе, без затруднений преодолел прореху, и Лутарг непроизвольно задался вопросом, сколько лет его спутнику?
   Он никогда не спрашивал старца о годах. Вернее даже, ни о чем не спрашивал. Единственным вопросом молодого человека был ультиматум в "Постое и ночлеге", и то непреднамеренный.
   - А ты прыткий, - усмехнулся Лутарг, когда Сарин вслед за ним ступил на твердую землю.
   - Годы тренировок, - отозвался старец с улыбкой. - Пока тебя сыскал и не такое пришлось преодолеть.
   - Сколько тебе?
   - Пятьдесят седьмой пошел, - без задней мысли ответил Сарин, но заметив изумление на лице спутника, пошутил: - Что, молод, для убеленного сединой?
   - Да вроде, - пробормотал растерявшийся Лутарг, припомнив столетнего полуслепого Рагарта. - Думал больше.
   Сарин расхохотался. Он и сам успел привыкнуть к тому, что встречаемые на пути люди принимали его за глубокого старика. Как иначе, если голова седа, а кожа выдублена ветрами?
   Неприкаянная жизнь кочевника закаляет дух, но убивает тело. Он это проверил на себе. В свои почти шестьдесят Сарин был крепок духом, имел твердую руку, но выглядел, как потрепанное чучело - обветренное и отшлифованное непогодой.
   - Так случается, Тарген, - сквозь смех выдавил мужчина. - Я моложе, чем выгляжу.
   Посмеиваясь вместе со старцем, Лутарг все же не утратил внимание, и едва слышный хруст ветки за спиной мгновенно заставил его напрячься.
   - Что...
   Молодой человек поднял руку, останавливая своего спутника.
   - Тихо, - одними губами произнес он, прислушиваясь к звукам леса.
   Шум листвы, говор птиц, треск надломившейся ветки - не совсем привычное для Лутарга окружение. Едва покинув Эргастению с ее подземными жилищами почти незнакомыми с солнечным светом, он пугался каждого шороха, но спустя несколько дней попривык. Научился различать проявления природной жизни и искусственное вмешательство. И сейчас молодой человек был уверен, что уловил движение человеческого тела.
   - Есть кто-то, - беззвучно проговорил Лутарг, взглядом приказывая старику замереть.
   С этой стороны реки берег был крут, и некое подобие ступеней вело на более отлогую часть. Разглядеть, что там наверху не получалось, взгляд охватывал лишь первые несколько рядов деревьев, а дальше терялся в стволах и кронах, сквозь которые местами просвечивало голубое небо.
   "Я - иду, ты - стоишь", - жестами показал Лутарг старцу и стал подниматься.
   Он ступал бесшумно, сумел не потревожить ни один камешек, способный с шуршанием покатиться вниз к реке, и чутко вслушивался в каждый звук, даже в напряженное дыхание Сарина, следящего за ним.
   Мужчина успел подняться до середины склона, когда они с криками появились в поле зрения. Их было семь человек видимых, но Лутарг подозревал, что большая часть банды скрывалась за деревьями и кустарником.
   - Мальчишки, - пробормотал мужчина, продолжая взбираться наверх, несмотря на предупреждающий крик - "Стой, где стоишь", и нацеленные на него стрелы.
   - Ты что, не слышишь? Стой! - грозно прокричал самый старший из них, когда сообразил, что добыча не намерена останавливаться.
   Парень выразительно потряс луком, показывая, что преимущество на их стороне, и велел своему соседу нацелиться на старика.
   Лутарг, усмехнувшись, замер в нескольких шагах от ватаги и, оторвав взгляд от земли, посмотрел на главаря.
   Как только их взгляды встретились, мальчишка задохнулся, сглотнул и попятился, мужчина же широко улыбнулся и рванул вперед.
   Поведение таких сборищ ему довелось изучить изнутри еще в Эргастении. Без главаря вся остальная банда становилась лишь гурьбой растерянных мальчишек неспособных принять решение. Это Лутарг знал наверняка, и потому, схватив старшего, на остальных просто перестал обращать внимания.
   - В разбойников решил поиграть? - прорычал мужчина, выкрутив парню руку и отобрав лук. - А что кто-то умнее тебя окажется, не боишься?
   Паренек, растерявший всю браваду, согнулся и жалобно скулил, не пытаясь вырваться.
   - Давно промышляете? - спросил Лутарг, а когда не получил ответа, чуть сильнее вывернул кисть.
   Мальчишка тут же пронзительно взвизгнул и запричитал.
   - Нет, нет, впервой сегодня... Никогда больше... Пустите...
   - Впервой говоришь? - в голосе мужчины отразилось недоверие.
   - Да, да... Не ходили больше... Ай, больно!
   - Больно - это хорошо. Раз больно, значит запомнишь.
   Лутарг еще чуть надавил, чтобы идея с нападением на случайных путников, навсегда покинула голову парня.
   - Я ведь и сломать могу, - добавил мужчина для острастки.
   - Нет, не надо! Не буду больше! - жалобно завыл паренек, зажмурившись от страха.
   - Хорошо, поверю.
   Выпустив руку, Лутарг схватил парня за шею и развернул к себе лицом.
   - Смотри на меня! - приказал он, когда главарь, не открывая глаз, повесил голову на грудь. - Живо!
   Мальчишка вздрогнул, открыл глаза и заглянул в лицо удерживающего его человека. Зрачки парня были расширены от ужаса, на лице отражались страх и паника, и паренек сам не понимал, чего боится больше - самого мужчину или смотреть ему в глаза.
   - Запомнил меня? Я тебя тоже. Еще раз поймаю за этим занятием, оставлю без руки. Ясно?!
   Горе разбойник отчаянно закивал. Зубы его стучали, а слова застревали в горле, так что кивок был единственным доступным ему знаком согласия.
   - Вон отсюда! - рявкнул Лутарг, отпуская свою жертву. - Чтоб не видел больше!
   Мальчишка сорвался с места в тот же миг, как только почувствовал свободу. За ним следом бросились засевшие в кустах товарищи, не настолько трусливые, чтобы бросить своего главаря, но и не столь храбрые, чтобы попытаться его отбить.
   Сарин, в этот момент взобравшийся на пригорок, успел увидеть только спину убегающего грабителя и довольную улыбку своего спутника.
   - Что радуешься? - не понял старец, считающий поведение Лутарга безрассудным. - Ранить могли!
   - Не могли, - не согласился молодой человек.
   - Тебе почем знать?
   - Я был на его месте, - отозвался Лутарг, поднимая с земли мешок и убирая в него лук и единственную стрелу. - Идем.
  
   ***
   Это случилось, когда женщина узнала о нем. Она кричала, ругалась, говорила, что не будет жить с любителем детей, и тогда хозяин снял с него цепь и, наградив последним ударом, отвел обратно в пещеру.
   За время его отсутствия там ничего не изменилось - те же лежанки на полу, та же подгнивающая куча у стены, тот же разлом в стене, вот только он в него уже не пролезет.
   Он стал большим.
   Едва хозяин ушел, из темноты раздалось злорадное шипение главаря: "Тварь вернулась", - тут же подхваченное мерзким хихиканьем приспешников.
   Парнишка вздрогнул и приготовился к нападению. Он чувствовал напряжение и угрозу, исходящие от них, а еще он чувствовал их страх. Теперь он знал этот запах, так как сам провонял им насквозь, сидя в каморке надсмотрщика.
   Когда они накинулись на него, он зарычал и вцепился зубами в чью-то руку. Укушенный взвыл и дернулся, чтобы освободиться, а он ощутил знакомый вкус крови на языке и кусок кожи во рту.
   Сплюнул, получив удар в живот, но не согнулся. Боль уже ничего не значила для него. Без нее даже было неуютно, словно если ты не чувствуешь боли, то не живешь. Теперь для него боль являлась воплощением жизни.
   Он боднул кого-то и вместе с ним врезался в стену, под хруст ломающихся костей. Ему было все равно, он ничего не терял, калеча других, лишь возвращал каждый миг собственного унижения. Пусть он не мог ответить хозяину и плети, пусть не смог разорвать оковы и освободиться, но этим он отомстит, даже если потом придется умереть.
   Он был тварью и волчьим отродьем. Зверем!
   И чувствовал себя таковым, и хотел, чтобы все знали об этом. Хотел показать им всем, какой он на самом деле!
   Они подскакивали к нему с разных сторон, били, пинали, а он терпел, отвечая тем, кого удавалась схватить, с каждым шагом все ближе подбираясь к смеющемуся главарю. Он собирался заставить того замолчать.
   Никто больше не назовет его тварью, только он сам!
  
   ***
   Они шли по петляющей среди деревьев полосе, постепенно взбираясь все выше в гору. Тропа была едва заметной, местами прерывалась, утопая в прошлогодней листве, или исчезала, смытая проливными дождями.
   По эту сторону Гарэтки лес стал другим - более густым и темным. Лиственных деревьев становилось все меньше, они сдавали свои позиции не в силах цепляться за все более каменистую почву, а на их место приходила хвойная растительность, устремляющая ввысь голые стволы с игольчатой шапкой на макушке.
   Лутаргу казалось, что они пересекли какую-то невидимую грань, разделяющую два мира - низины и гор. Здесь все было иначе - другой воздух, другие следы, другие растения и звуки, и все это вызывало в нем напряжение - телесное и душевное.
   После встречи с маленькими разбойниками Трисшунку было решено обойти стороной, а потому ночевать пришлось под открытым небом.
   Лутарг по пути смог обеспечить путников полноценным ужином, подбив двух зайцев, и сейчас, сидя у костра и вытачивая новые дротики, мужчина наблюдал за тем, как старик суетится над готовящейся пищей.
   Мысли молодого человека все время убегали вперед к замку карателей и предстоящей встрече, которая в силу своей важности серьезно страшила его.
   - Сарин, - окликнул старца Лутарг, в голове которого возник очередной вопрос, касающийся его предполагаемых родственников. - Говоришь, никто не знает, откуда они пришли, но ведь как-то шисгарцы появилось в замке. Не из-под земли же?
   - Может и из земли, - отозвался старик. - Я видел хроники. В них сказано, что однажды ночью они просто появились, перепугав всех в Шисгарском замке. Он же старый очень - замок-то. Брошенный был, как и города, когда мы пришли. Так что тэланцы его просто заняли и сделали цитаделью в горах. Мало ли чего может оттуда спуститься.
   - И что? - поторопил старца Лутарг, когда тот замолчал, задумчиво глядя на огонь.
   - Из всех воинов отпусти только пятерых, остальных каратели оставили себе. А этим велели передать, что наступает месяц белого флага. Так все и началось, - вздохнул Сарин.
   Они с Кэмарном не раз перечитывали эту историю и другие, пытаясь понять, с кем имеют дело, но так ничего и не решили. В хрониках не содержалось ответа на этот вопрос. За все годы существования побора, никто так и не смог выяснить, кто такие шисгарские каратели. У них было только имя данное народом и все.

Глава 9

   Как всегда поприсутствовав при кормлении Гарьей тетушки, Таирия в крайне удрученном состоянии медленно брела в свои покои. Наблюдать за тем, как нянька поглаживает горло женщины и запрокидывает ей голову, чтобы заставить ту проглотить перетертую в кашицу пищу, было для девушки наказанием, назначенным ей же самой в качестве расплаты за вмешательство в то, куда лезть не следовало.
   Каждый раз Ири вновь переживала боль и вину, каждый раз ее сердце заходилось в ритме самобичевания, но девушка упорно продолжала приходить, оставляя без внимания запреты отца, грозившегося запереть ее в случае непослушания, и уговоры няньки не мучить себя.
   Старая Гарья была единственным человеком, кто хоть как-то мог прорваться через отстраненность сестры вейнгара. Только ей удавалось поднять добровольно отказавшуюся от жизни (хоть и затворнической) женщину на ноги, чтобы помыть, переодеть, перестелить постель или вывести на свежий воздух. Но даже тогда широко распахнутые серо-зеленые глаза оставались пусты и бездушны, смотря на мир и не видя его.
   Страшное зрелище, лишающее присутствия духа.
   Все разладилось в жизни Ири с того самого дня, как тетка отказалась разомкнуть веки, предпочтя променять реальный мир на мир иллюзорный. Отношения с единственным родителем испортились, больше не было задушевных разговоров и выполненных обещаний. Отец перестал быть для нее только отцом, он стал правителем - вейнгаром, и совсем другим человеком - жестким, требовательным, а местами и беспричинно жестоким.
   У Таирии словно глаза открылись, и девушка смогла увидеть многое из того, что ранее предпочитала не замечать.
   Вечно понурая и тихая прислуга, напрягающаяся при одном виде вейнгара. Страх в глазах советников, спешащих на зов отца. Оплеуха, полученная гонцом, принесшим дурную весть. И все это лишь малая часть того, на что Ири обратила внимание, а потому мысли об оставшемся сокрытым от нее - пугали.
   Услышав позади себя торопливые шаги, Таирия, не желая встречаться с кем-либо, поспешно свернула на внутреннюю балюстраду.
   "Лучше удлинить путь, чем отвечать на вопросы по поводу покрасневших и припухших глаз", - решила она.
   Вдохнув свежего, благоухающего цветами воздуха, девушка печально улыбнулась - зацвел гиацинт любимый цветок тетушки - и, держась за перила, стала спускаться по лестнице, чтобы пройти знакомым маршрутом через дворцовую теплицу.
   Здесь было тихо и спокойно. Таирии передавались покой и умиротворение с заботой взращенных цветов и деревьев, никогда не знавших непогоды внешнего мира. Каждый розовый куст был тут окружен любовью и ласкою, и отвечал на них бурным цветением, каждая виноградная лоза, бережно обвитая по удерживающему каркасу, дарила богатый урожай.
   Дойдя до ажурной скамейки, притаившейся в тени кустов сирени, Таирия услышала голоса где-то впереди себя, и, не желая, пересекаться с их обладателями, присела на скамью, предоставляя разговаривающим возможность спокойно удалиться.
   Как всегда погожим весенним днем крыша теплицы была раздвинута, и теплые солнечные лучи поигрывали на зеленых листочках. Было что-то невероятно интимное в этой световой ласке, такое глубокое и насыщенное, что Ири почувствовала себя обделенной. Ей хотелось чего-то большего, того, что в данный момент отсутствовало в ее жизни. Быть может, счастья или любви? Она не разобралась.
   - Ты уверен, что это он? - услышала Таирия знакомый говор.
   Люди приближались по соседней дорожке, идущей по другую сторону сиреневого куста, и теперь девушка могла отчетливо слышать, о чем идет речь.
   Голос отца Ири признала моментально. Сегодня он был резок, и стальные нотки, пронизавшие интонации вейнгара, заставили ее передернуть плечами в недобром предчувствии.
   Этот его тон ничего хорошего не предвещал.
   - Нет, господин, но это единственное объяснение. Каратель склонился перед ним. Все пятеро говорят одно и то же.
   - Они видели его глаза?
   - Нет, он был в повязке.
   - Повязке?
   - Да. На пол лица, как слепой.
   Вейнгар грязно выругался, и Таирия в удивлении широко распахнула глаза. Отец никогда не позволял себе такого. Или она опять ошибается? Девушка растерянно вздохнула, уже не зная во что верить.
   - Ты должен найти его! Должен убедиться, и если это действительно он - убрать. Мне все равно, как ты это сделаешь! Даже если самому придется отправиться за ним! Понял?!
   - Да, господин.
   - Если он выжил в пещерах, и старый дурак нашел его, то обязательно приведет посмотреть на мамочку. Мы не можем этого допустить!
   Злость пропитала каждое слово вейнгара.
   "Злость, замешанная на страхе", - мысленно поразилась девушка, все также прислушиваясь к разговору.
   Ее отец боялся кого-то! Это было неожиданное открытие.
   - Нельзя допустить, чтобы эта тварь добралась до Лурасы, - последние слова, которые смогла разобрать Таирия, прежде чем шум шагов и голоса вейнгара и его собеседника потонули в легком шелесте листвы.
   Сотрясаемая нервной дрожью, невольная слушательница покинула оранжерею и, никем не замеченная, проскользнула в свои покои.
   В ее голове роились разнообразные мысли, неизменно заканчивающиеся вопросами. Что это было? О чем говорил отец? Кто эта Тварь, что не должна добраться до тетушки?
   Таирия совсем запуталась в происходящем и злилась оттого, что не имела возможности ни с кем поговорить.
  
   ***
   Миновав подолье, мужчины оставили за спиной последние приграничные поселения, все дальше углубляясь в Трисшунские горы. Чем ближе они подходили к Артаунскому перевалу, тем более нервным становился Сарин и все сильнее замыкался в себе Лутарг. Он уже не задавал вопросов, ничем не интересовался, лишь только хищной птицей смотрел по сторонам и крепко сжимал в руке увесистый посох с остро заточенной рогатиной на конце, сделанный им из дубовой ветки еще в предгорье.
   Чем выше путники забирались в горы, тем нелюдимее становились места. Ни срубленных деревьев, ни выжженной костром земли уже не встречалось на их пути, словно ни одна живая душа не поднималась сюда ранее. И от этого тихого безлюдья смутное беспокойство поселилось в умах спутников, заставляя еще внимательнее вслушиваться в долетающие до них звуки леса, подозревая за каждым невидимую глазу опасность.
   Замок карателей предстал перед путниками, когда мужчины забрались на седловину Артаунского перевала. Предстал во всей красоте и неприступности, казалось, созданный самими богами.
   Запрокинув голову, Лутарг разглядывал Шисгарскую цитадель, понимая, отчего тэланцы когда-то захотели сделать ее своим горным аванпостом. Более подходящего для этих целей сооружения найти было невозможно.
   Замок не просто располагался на скале, а оказался высечен в ней. Его защитные стены плавно перетекали в скальную породу, а округлые у основания башни вырастали в остроконечные пики зубчатого кряжа. Отполированные до блеска стены крепости сверкали, озаряемые лучами закатного солнца, поигрывая разноцветными бликами так, что казались усыпанными драгоценными камнями на фоне зеленоватой серости каменного массива.
   Шисгарский замок представлял собой впечатляющее зрелище, волшебное и монументальное в своей почти природной суровости. От него захватывало дух и рождалось ощущение присутствия чего-то предвечного, находящегося совсем рядом, наблюдающего за тобой.
   Лутарг никогда такого не видел и не ощущал. Даже в Эргастении, считающейся самой каменистой местностью по эту сторону гор, не было такого великолепия - все больше пещеры и тоннели, уводящие глубоко под землю, подальше от жгучего опаляющего солнца.
   - Как же высоко! - выдохнул старец, с восхищением во взоре оглядывая цитадель.
   Сарин читал о замке в хрониках, но никакие, даже самые подробные описания, не могли сравниться с тем, что открылось его взгляду.
   Крепость просто поражала воображение.
   - Я пойду поищу тропу, а ты выбери место для ночлега, - сказал Лутарг, оторвавшись от созерцания цели их путешествия. - До ночи так и так не успеем подняться, даже если мне повезет.
   Старик озвучил его мысли вслух, молодой человек также задавался вопросом, как же взобраться по почти отвесной скале и попасть за каменные стены. Со своего места он не видел ворот, моста или какого другого хода ведущего во двор крепости. Замок казался неприступным во всех отношениях и необитаемым, если бы не белый стяг, развевающийся на шпиле одной из башен.
   - Хорошо, - отозвался все еще завороженный Сарин, даже не взглянув на молодого человека.
   Старцу казалось, что любоваться этим чудом можно бесконечно долгое время, что он и делал, пока глаза не стали слезиться от пристального всматривания.
   Лутарг вернулся, когда стемнело, и старик уже начал волноваться. Он то и дело кидал обеспокоенные взгляды в негостеприимно притихший за световым пятном костра лес, но это все же не помогло ему заметить приближение молодого человека. Он словно дух появился из-за ствола ближайшего дерева, и только глаза его на мгновенье полыхнули синевой, отразив дрожащие языки пламени.
   - Долго ты, - укорил своего спутника Сарин, когда тот опустился рядом на поваленное дерево.
   - Едва нашел. Не видать, заросло все. Ниже вход, и лестница внутри скалы, - как всегда оставив без ответа то, на что не считал нужным обращать внимания, сообщил старцу Лутарг.
   - Лестница? - удивился Сарин.
   Насколько он помнил, к замку должна вести крутая, но пригодная для повозок дорога. Именно по ней когда-то тэланские воины попали в крепость, если верить летописям.
   - Да, - ответил Лутарг, протягивая старцу бутыль. - Чистой набрал, там источник есть. - Он неопределенно махнул рукой куда-то за спину. - Крутая, но целая вроде. Я далеко не поднимался. Факел бы нужен. Темно, ты не пройдешь, - продолжил делиться открытием мужчина. - Не получится, будет другой путь искать.
   - Дорога быть должна, - поделился знаниями Сарин и сделал жадный глоток.
   Они весь день экономили воду, так как запас был маленький, а чистых источников по пути не встречалось уже давно.
   - Должна, - согласился Лутарг, поигрывая зажатой в зубах сухой веточкой. - Здесь не выйдет, тогда поищу.
   - Тарген, ты уверен, что хочешь этого? - задал Сарин мучающий его вопрос. - Вдруг там будет совсем не то, что ты хочешь?
   - А что я хочу, старик? Ты знаешь? Я нет.
   Лутарг поймал блуждающий взгляд пожилого человека и приковал его к себе сияющей глубиной необычных глаз в данный момент требующих ответа.
   Сейчас Сарин готов был испугаться. То ли нечто новое появилось во взгляде молодого человека, то ли сама обстановка и близость Шисгарского замка так влияли на старика, но от этой пронизывающей застывшей глубины, каковой являлись глаза Лутарга, по его телу прокатилась дрожь, а может быть это ночная прохлада и странная тишина подействовали.
   - Нет, не знаю.
   - Вот и не спрашивай, - Лутарг наконец моргнул и отвернулся, Сарин с облегчением выдохнул. - И не бойся, - добавил молодой человек, поднимаясь. - Я пройдусь.
   - Обидел, - ругая себя, проворчал старик, не понимая, что вдруг на него нашло.
   Конечно, Тарген заметил! С его-то способностями малейший испуг учует.
   - Нет, - раздалось за его спиной. - Просто не бойся больше.
   Это была долгая бессонная ночь, как для Лутарга, так и для старика, но если Сарин хотя бы пытался задремать, свернувшись клубочком у костра, то молодой человек даже не ложился, продолжая следить за огнем и всматриваться в темноту, словно ожидал чего-то.
   Когда клубящаяся ночная мгла сменилась предрассветными сумерками Лутарг поджог один из смастеренных им факелов, с помощью хвойных поленьев, ненужных уже бинтов и древесной смолы. Надолго их не хватит, но мужчина надеялся, что большую часть пути они успеют преодолеть.
   Он провел своего спутника крутой невидимой тропой и, остановившись у густой поросли молодого кустарника, раздвинул колючие ветви.
   Сарин только и смог, что в очередной раз подивиться, как Тарген отыскивает подобные укромные уголки.
   - Иди за мной, - гулко позвучал голос молодого человека, скрывшегося за естественной завесой. - Осторожно, пригнись.
   Старец послушался и, низко склонив голову, шагнул сквозь зеленую преграду в каменный желоб.
   Там было тихо. Все звуки - их дыхание и треск огня. Вереница неравномерных ступеней, устремляющаяся ввысь и теряющаяся в темноте, поглощающей неровный свет факела. Эхо шагов и запах вековой пыли, взметнувшейся из-под ног. Здесь много лет никто не проходил, если не читать вечернюю вылазку Лутарга.
   - Жутковато, - слово произнесенное полушепотом, нескончаемо долго повторялось, преобразуясь и искажаясь, многократно отскакивая от стен. Сарин пожалел, что сказал.
   - Незамеченным тут не подобраться, - усмехнулся молодой человек, наделав еще больше шума. - Но, мы же не скрываемся.
   Это было похоже на вызов. Во всяком случае, Сарин воспринял бы именно так, относись это обращение к нему, но оно адресовалось другим, находящимся где-то наверху, в замке. А что те подумают, старик предпочел бы не узнать никогда, хотя и сомневался, что им настолько повезет. Волчонок лез на рожон.
   Сейчас упруго шагая по каменной лестнице, Лутарг как никогда напоминал хищника, чье имя носил долгое время, вот только глаза его вспыхивали не зеленоватым светом, а голубым.
   "И свечение это стало ярче", - отметил для себя старец.
   И вообще в последние дни молодой человек преобразился. В его движениях появилась несвойственная ранее тягучесть, чрезмерная плавность, будто он сознательно растягивал действие. Сперва Сарин списывал это новшество на выздоровление - мол, рана сковывала, а потом понял, что и в Эргастении Тарген был резок и быстр, как бушующий поток, теперь же мужчина напоминал старику неспешно продвигающуюся к цели лозу, что методично обвивает ствол.
   Подъем был долгим и трудным. Сарин совсем потерялся во времени и пространстве, не представляя, как долго они карабкаются в гору и на какой высоте находятся. Утро сейчас или день он определить не мог, но склонялся ко второму варианту. Лутарг уже давно запалил последний факел, но наверху еще не показалось даже намека на солнечный свет, и старец чувствовал себя погребенным заживо.
   Вопреки опасениям Лутарга, что проход может оказаться непреодолимым, мужчины не встретили на своем пути ни одного крупного обвала, только несколько единичных осколков оторвавшихся от скалы и сиротливо лежащих на ступенях. В остальном потайной лаз был таким же, каким его соорудили и оставили для потомков творцы.
   В том, что это тайный ход, старец не сомневался. В каждом тэланском городе был такой, ведущий из дворца вейнгара за пределы городских стен. Кому, как ни Сарину знать об этом, не раз поджидавшему Кэмарна у неприметного выхода, держа под уздцы Синарка, любимого скакуна своего друга и господина. А так как, прибывшие из-за моря тэланцы предпочитали занимать и восстанавливать уже имеющиеся на новой земле города, то и в Шисгарской цитадели обязательно должен был быть скрытый лаз, ведущий в центральные покои замка, и сейчас они пробирались по нему.
   - Приготовься, сейчас погаснет, - предупредил своего спутника Лутарг, когда обмотка на деревянном остове почти выгорела. - Дальше в темноте.
   Сарин испустил усталый вздох, подумав: "В темноте я вообще наверх не залезу", - но вслух этого не сказал, не хотел расстраивать молодого человека. Да и знал Лутарга, за тем не станет, может и на руки подхватить, чего старик допускать не собирался. Он все еще переживал о недавнем ранении своего товарища, хоть тот и настаивал на своем полном выздоровлении.
   Но им все-таки повезло, факел, выпустив сноп искр, погас в тот момент, когда бесчисленная вереница ступеней закончилась, упершись в деревянную дверь.
   Сарин чуть было не застонал от радости, увидев ее. Ноги уже не шли, а дыхание со свистом вырывалось из легких. Насколько бы годы путешествий не закалили его тело, многочасовой подъем по лестнице давал о себе знать.
   Передав бесполезную уже деревяшку своему спутнику, Лутарг налег на дверь. Со второго раза она с громким скрежетом поддалась, и мужчины оказалась в ярко освещенных покоях. Как и предполагал Сарин, потайной ход вывел их в центральную башню Шисгарского замка.
   Это была большая овальная комната, когда-то выдержанная в нежно-розовых тонах и, вероятно, принадлежащая хозяйке замка. Во всяком случае, запыленный балдахин над кроватью и выгоревший рисунок драпировки на стенах говорили об этом. Большой сундук для одежды, стоящий возле стены и покрытый узорчатой материей, также намекал на участие в оформлении покоев женской руки, а туалетный столик с искривленными ножками и треснутым зеркалом и вовсе кричал о своей принадлежности прекрасной даме.
   Дверь, через которую мужчины попали в комнату, была завешана гобеленом с изображением девушки и молодого человека, который нежно обнимал ее. Светловолосая головка доверчиво покоилась на мужском плече, а легкая улыбка на губах и сияющие глаза говорили о глубине чувств и переполняющем ее счастье. Во взгляде мужчины наоборот отражались печаль и тоска, с которыми он смотрел на свою возлюбленную, а руки, обхватившие тонкую талию, были напряжены, будто боялись упустить свое счастье. Судя по всему она находились в этой комнате, стояли на фоне одного их узких длинных оконцев, через которое за влюбленными подглядывал полный лунный диск.
   Пока остолбеневший Сарин рассматривал искусно выполненную вышивку, Лутарг методично обходил покои по периметру, рассматривая каждую деталь. Здесь было чисто прибрано, вещи аккуратно разложены по местам, кровать идеально заправлена, но комната все же казалась нежилой, будто кто-то приходил следить за порядком, но никогда не задерживался надолго. Подойдя к туалетному столику, мужчина повертел в руках гребень, украшенный драгоценными камнями, заглянул в несколько выдвижных ящичков, а затем увидел в зеркале отражение своего спутника. Сарин был мертвенно бледен, а губы его предательски подрагивали. Лутарг сделал глубокий вдох.
   - Что с тобой? - остановившись рядом с пожилым человеком, осведомился Лутарг.
   Сарин кинул беглый взгляд на своего спутника и вновь вернулся к полотну. Его рот открывался и закрывался, словно старец хотел что-то сказать, но не находил слов, и заинтригованный Лутарг перевел взгляд на гобелен.
  

Глава 10

   Спрятавшись от всех в теплице, Лураса бессмысленно смотрела на единственный пока распустившийся бутон белой розы, даже не замечая его изящной, хрупкой красоты. Она не боялась, что здесь ее потревожат. Еще было слишком рано для того, чтобы дворцовый садовник направил своих помощников в оранжерею, да и просто рано - замок вейнгара спал, ведь на предрассветном небе пока не успели погаснуть зажегшиеся на ночь звезды.
   Ей же в эту ночь поспать не удалось, несмотря на все старания. Сон изгнали тревожные мысли, рожденные разговором с отцом и намертво вцепившиеся в девичье сердце.
   Со дня собрания в покоях вейнгара Лураса беспрестанно прокручивала в памяти слова отца, воскрешала его расстроенный вид и молящий о прощении взгляд. Отчего-то она ощущала вину перед родителем, словно сама огорчила его чем-то, что теперь не дает ему обрести душевный покой.
   Раса прекрасно понимала, что подобные мысли глупы и противоестественны, но ничего не могла с собой поделать, какая-то тяжесть непрерывно давила на девушку, заставляя постоянно слышать отцовское - "Прости".
   Лураса много думала о предложении, сделанном карателями вейнгару Тэлы. Размышляла над тем, сколько горя приносит тэланцам ежегодный побор, сколько слез из-за него пролито, потеряно любимых и разбито сердец.
   Ее сердце и душа тоже страдали от боли утраты, пусть не возлюбленного, но очень близкого и дорогого для нее человека. В позапрошлом году в месяц белого флага шисгарская семерка пришла за ее подругой - за Аинтой.
   Аинита была дочерью Гарьи - кормилицы Лурасы. Девочки росли вместе и считали друг друга сестрами. Да и отношения между ними сложились самые что ни на есть доверительные, с единокровными сестрой и братом Лураса таковых не имела.
   Возможно, разница в возрасте сказывалась или разные матери, но Милуани всегда была ближе с Матерном, чем с ней.
   Когда за Аинитой пришли каратели, Раса спала в своих покоях и не видела шисгарцев. Но Гарья потом рассказывала, что девушка не испугалась, не заплакала, а только посмотрела на мать и попросила обнять за нее подругу и Виранга - дворцового конюшего, с которым собиралась той осенью связать свою жизнь.
   От вновь нахлынувших воспоминаний на глазах у Лурасы выступили слезы. Рука неосознанно потянулась к груди, где на длинном кожаном шнурке покоился подарок названной сестры - солнечный амулет.
   Аинита родилась жарким летним днем, и ее покровителем считался бог солнца - Гардэрн. Подруга преподнесла Лурасе этот подарок со словами: "Пусть мой бог освещает тебе путь, когда твоя богиня уходит на покой", - и с тех пор Раса привыкла считать, что в любое время суток находится под пристальным взором - сначала ночного диска Траисары, затем палящего Гардэрна, и никогда не остается одна.
   Сейчас же, зажав в ладошке прохладный металл, Лураса чувствовала себя несказанно одинокой, несмотря на то, что луна не успела покинуть небосвод, а солнце уже подглядывало из-за горизонта, готовясь разбудить дремлющий еще люд. Одиночество поселилось в дочери вейнгара наряду с подступающим решением, что могло полностью изменить ее жизнь.
   - Так и знала, что найду тебя здесь.
   Тихий укоряющий голос кормилицы, заставил Лурасу вздрогнуть от неожиданности. Рука, выпустившая амулет, безвольно упала на колени, что не прошло незамеченным для Гарьи.
   - Что происходит, деточка? Ты как тень в последние дни!
   Гарья присела рядом с девушкой на скамью. Ее теплая рука легонько коснулась девичьей щеки, отирая одинокую слезинку.
   - Плачешь?! Опять Ниту вспоминала? - предположила женщина, взглянув на округлый медальон с изображением лучистого солнца, лежащий поверх ткани платья.
   Заметив взгляд Гарьи, Лураса поспешно спрятала амулет и, сцепив руки на коленях, чтобы скрыть неожиданную дрожь, ответила:
   - И Ниту тоже.
   - Раса, что между вами произошло? Луани слезы льет всю неделю, Матерн кидается на всех, ты - исчезаешь на глазах. Я волнуюсь, милая.
   Лураса взглянула на женщину. На лице той отражалась искренняя забота и волнение за нее. Девушка и без слов знала об этом. После ухода Аиниты, Гарья все, неистраченные доселе материнские чувства, перенесла на молочную дочь. Иногда ее чрезмерная опека душила Расу, но дочь вейнгара не жаловалась, готовая стерпеть от Гарьи и не такое, лишь бы та испытывала хоть подобие счастья, насколько это возможно для потерявшей ребенка матери.
   - Я думала над... - только начав говорить, девушка запнулась, вспомнив, что отец не распространялся на тему шисгарского предложения, что поделился только со своими детьми. - Неважно это, Гарья. Все хорошо будет, не переживай.
   Пытаясь успокоить кормилицу, сама Лураса не ощущала даже толики спокойствия. Осознание принятого решения, пришедшее после вопроса женщины, бередило душу, но девушка знала, что иначе поступить не сможет, что воспользуется, пусть минимальной, но все же возможностью уберечь свой народ от беды. Она, как дочь вейнгара, должна в первую очередь заботиться о других, и лишь потом о себе. Это правило Лураса позаимствовала у отца, отдающего всего себя тэланскому народу. На меньшее она не способна.
   - Пойдем, мне надо привести себя в порядок.
   Раса поднялась со скамьи и коснулась пальцами белоснежного бутона розы, только сейчас заметив нежный изгиб его лепестков с блестящими на них капельками росы. Он казался таким хрупким в своей трепетной красоте, таким изнеженным и деликатным, что непроизвольно забывалось об острых шипах, охраняющих это великолепие. Он притягивал взгляд, уговаривая завладеть, и жалил, поддавшихся на уговоры. Он был сильнее, чем казался на первый взгляд, и она тоже собиралась стать таковой - обманчиво безобидной.
   Коснувшись пальчиком одного из скрытых взору шипов, чтобы напомнить себе об опасности, Лураса взяла кормилицу за руку и повела в свои покои. Как бы девушка не храбрилась, насколько бы правой себя не считала, одной оставаться ей вовсе не хотелось.
   Когда младшая дочь вейнгара чуть раньше назначенного срока вошла в покои отца, Кэмарн стоял у окна и смотрел на бухту.
   "Словно с места не сходил", - подумала Раса, припомнив, как несколько дней назад покидала эту комнату, оставив отца созерцать морские дали.
   - Я рано, - извинилась она, приближаясь к стоящему спиной мужчине.
   - Немного, но это не страшно. Иди сюда, - вейнгар протянул дочери руку, попутно окинув тоненькую фигурку ласковым взглядом, - что покажу.
   Лураса послушно подошла и встала рядом, устремив взгляд на волнующуюся водную массу. Несмотря на погожий солнечный день, с каждым часом набирающий силу, Дивейское море сегодня решило проявить характер. Пенистые гребни сердитых волн с ожесточением накатывали на берег. Врезаясь в твердь, они орошали землю фонтаном брызг, от которых стремительно удирали мальчишки, шныряющие по берегу в поисках морских даров, и где-то возле самой землю брал начало едва заметный в ярких солнечных лучах многоцветный остов.
   - Радуга, - ахнула девушка, прижимая руку к груди, где от радости затрепетало сердце.
   Волшебный мост Гардэрна, по которому он восходит в покои Траисары, появившийся на небе, Лураса восприняла как символ поддержки и одобрения богов, подтверждения верности принятого ею решения. Робкая улыбка благодарности коснулась девичьих губ, а в мечущейся доселе душе, водворилось умиротворение.
   Глубоко вздохнув, проводя тем самым невидимую черту между прошлым и будущим, Лураса обратилась к Кэмарну.
   - Отец, - девушка коснулась мужской руки, покоящейся на подоконнике. - Я согласна выполнить требование шисгарцев, - сказала она, чуть дрожавшим голосом. - Я пойду с карателями, - уже более твердо добавила Лураса, как и подобает дочери вейнгара. - Выполню все, что они хотят.
   От слов любимой дочери правителя Тэлы затрясло. Безудержная дрожь, посылаемая сошедшим с ума сердцем, прокатилась по телу, заставив мужчину содрогнуться и сжаться, как от боли.
   Он не хотел этого! Не мог допустить! Только не его малышка!
   Схватив девушку за руки, Кэмарн собирался отчитать Лурасу за бредовые идеи, но заглянув в широко распахнутые, светящиеся уверенностью и спокойствием глаза, подавился застрявшим в горле протестом.
   Вейнгар знал это взгляд, изучил его от и до. Такой же был у матери Лурасы - Ильгерии, когда она собиралась, во что бы то ни стало, получить желаемое, и никакие уговоры или угрозы не могли переубедить ее и сбить с намеченного пути. Кэмарн давно подозревал, что тихая и спокойная с виду дочь, имела внутри несгибаемый стержень, унаследованный от матери вместе с ее красотой, умом и решимостью.
   Осознав всю глубину убежденности Расы, Кэмарн на мгновенье зажмурился, пряча от дочери свою боль и гордость за нее. Его цветочек - хрупкий, едва распустившийся бутон, собиралась пожертвовать собой во благо других, что разрывало мужчину на части.
   Разве не этим должен гордиться вейнгар? Разве сможет правитель принять такую жертву от своего дитя?
   Не в силах смотреть на исказившееся от горя родное лицо, Лураса тихонько погладила мужчину по щеке.
   - Отец, мы должны попробовать, ты же знаешь, - твердо и жестко произнесла девушка, что противоречило нежной ласке в ее взоре. - Это наш шанс и долг.
   - Милая...
   - Ш-ш-ш, не говори ничего, - перебила дочь Кэмарна. - Обещай мне, что ничего им не скажешь пока. Не хочу, чтобы все оставшиеся дни до... меня пытались отговорить. Слезы Луани и крики Матерна - совсем не то, что мне сейчас надо.
   - Раса...
   - Давай верхом покатаемся? - не собиралась сдаваться девушка. - Как раньше? Вдвоем? Ты, я, небо и лес? - в ее голосе появились умоляющие нотки, и вейнгар сдался, зная, что будет жалеть об этом до конца своих дней.
   Поцеловав дочь в лоб, Кэмарн переговорил с охраной у входа в покои и, сменив парадные одежды, вывел Лурасу через потайной ход. Сарин поджидал их возле стены, удерживая возбужденного Синарка и Исару - палевую кобылку с черной звездой на лбу, подаренную дочери вейнгара эргастенским принцепсом, метящим с мужья Расы, теперь уже напрасно.
   Они неслись, как ветер, разные и в то же время похожие. Сорокашестилетний, крупный мужчина с грустными карими глазами и легкой проседью на висках, и юная семнадцатилетняя девушка с отливающим серебром облаком волос за спиной и решительным серо-зеленым взглядом. Отец и дочь - отдавшие свои жизни и любовь на откуп чужих судеб от доли худшей, чем смерть.
  
   ***
   Окинув критическим взглядом гобелен, Лутарг недоуменно поинтересовался в старца:
   - Что ты тут увидел?
   Молодой человек признавал, что девушка, изображенная на полотне, хороша. Даже очень, учитывая, что сравнивать Лутарг мог только с эргастенскими шлюхами, что постоянно крутились в пещерах, и десятком тэланских женщин, виденных им по пути сюда, причем ни одна из них не была благородного происхождения. Если первые были кричаще чувственны и грязны, то вторые - ухожены и миловидны, но не более того. Эта же светловолосая красавица казалась чистой и одухотворенной, освещаемой внутренним светом. Она словно сияла.
   "Счастлива, что он рядом", - подумал мужчина, вглядываясь в сверкающие глаза, изображенной на гобелене девушки.
   Это было нечто новое для Лутарга, видеть, что двое людей нуждаются друг в друге. Он привык к зависимости и жадности, связывающей противоположенный пол. Женщины, что приходили в пещеры, думали только о наживе, готовые за несколько камней отдаться любому, согласному платить. Порядочные жены и дочери в эргастенские катакомбы не заглядывали, а продажными он интересовался мало, лишь для того, чтобы разрядиться по мере необходимости, и только на своих условиях. Прикосновений чужих рук к своему телу Лутарг не любил.
   - Пошли, - поторопил старца молодой человек, заметив, что тот никак не может оторваться от изображения. - Осмотреться хочу.
   Он даже сделал несколько шагов в сторону двери прежде, чем надтреснутый голос спутника остановил его.
   - Это твоя мать, - хриплый шепот старика впился в Лутарга раскаленным добела жалом, пронзая плоть и парализуя волю, почти как эргастенский клинок.
   - Что?! - то ли стон, то ли крик сорвался с его губ.
   - Это Лураса, - подтвердил Сарин, сам до конца не веря, что увидел ее портрет в Шисгарском замке, да еще и с этим. - А он, наверно, отец.
   Тряхнув головой, Лутарг сбросил с себя оцепенение неверия и вернулся к старцу. Теперь он иначе смотрел на молодую пару. Сейчас его взгляд цеплялся за каждую мелочь, скользил по каждой черточке, анализируя увиденное.
   Просто "счастлива" стало мало. Хотелось чего-то большего для них и для себя. Хотелось различить родное.
   Всматриваясь в черты своих родителей, Лутарг сперва не понял, что именно было не так. В чем состоит то неправильное, что никак не мог обозначить его разум. Потом догадался.
   - Но, его глаза, Сарин! - воскликнул молодой человек, когда наступило озарение. - Его глаза... Он человек.
   Старец покачал головой. Он не знал, что ответить. Сам задавался вопросом, как же так вышло? Изображенный на гобелене мужчина был синеглазым, но глаза эти имели обычный человеческий вид. Ни искажения зрачка, ни голубоватых прожилок прорезавших белок, как у Таргена, на полотне не наблюдалось.
   - Я вижу.
   - Ты говорил, что мои...
   - Я знаю, что говорил! - повысил голос Сарин. - Это единственное объяснение твоей аномалии. Нет другого! Пойми!
   - Тогда...
   - И светятся они у них, как у тебя. Также светятся, - перебил Лутарга старик, вспоминая голубоватое сияние вокруг шисгарца в Синастеле. - Я видел.
   - Может это не он?
   - А кто тогда? Почему здесь? Вместе? Посмотри на них. Они же любят, - озвучил Сарин то, чему сам верил с трудом. Но пара на гобелене так явно демонстрировала свои чувства, что отрицать это было, по меньшей мере, глупо. Вот старик и не отрицал. - Они...
   - Идем, - рыкнул Лутарг, отвернувшись и направившись к двери. - Мне нужны ответы.
   Что бы ни собирался молодой человек найти в других помещениях цитадели, стремительно вылетая из розовой комнаты, его ожидания не оправдались. Замок был пуст. Ни единой души не встретили спутники, обходя горную крепость, ни даже следов недавнего присутствия кого-то живого.
   Все остальные покои и залы давно покрылись вековой пылью, так же, как и тайный лаз, по которому мужчины попали в замок. Это радовало Сарина, в котором страх перед шисгарцами был сильнее желания разобраться, и угнетало Лутарга. Закрывая дверь в очередное пустующее помещение, он мрачнел все больше, а в глазах молодого человека разгоралось недоброе пламя, от одного взгляда на которое у старца внутри что-то екало и сжималось.
   Сарин чувствовал, что разочарование в Лутарге нарастает с каждой минутой, так как двери хлопали все громче, а губы сжимались все плотнее. Недолго осталось до того, как неудовлетворенность вырвется на поверхность яростной лавиной. С этот момент старец предпочел бы находиться подальше. Он уже видел подобную вспышку в Эргастении, и того, на кого она была направлена, после осталось только пожалеть.
   К тому моменту, когда был осмотрен всякий закуток от самой высокой башни до подземелий, исследованы конюшни, двор и каждая постройка во дворе на улице уже сгущались сумерки.
   - Мы же не останемся здесь на ночь? - спросил старик у Лутарга, меряющего шагами большой зал крепости. Его метаниям гулко вторило эхо и поднимающиеся с пола завитки пыли.
   - Хочешь уйти, иди, - сквозь зубы прорычал молодой человек, которого раздражал едкий запах паники, весь день исходящий от старика, а к вечеру еще и усилившийся. - Я остаюсь.
   Лутарг бесился от того, что ничего не нашел здесь. Злился на себя и на несостоятельность собственных надежд, которые он даже не мог объяснить. Мужчина ждал чего-то от этого места, чего-то важного, но пока не видел даже намека на воплощение этого в реальность.
   - Кто-то должен появиться. Обязательно. Ты сам видел, там прибрано. Кто следит за этой комнатой? - Лутарг указал рукой на потолок, где за толщами камня расположились покои с гобеленом. - Я должен увидеть его!
   - А если нет? Если никто не придет?
   Сарин тоже не желал сдаваться. Старец считал, что оставаться в замке неправильно. Ведь они не знали чего ожидать, кроме того, что каратели появляются по ночам.
   - Твои слова, что они приходят отсюда?
   - Мои, - неохотно согласился Сарин.
   - Сейчас их время?
   - Их.
   - Тогда, я собираюсь ждать здесь, - отрезал Лутарг, застыв перед сидящим на скамье стариком.
   - Тарген...
   - Мы не будем больше это обсуждать. Сказал, хочешь - иди. Я не держу! - процедил молодой человек, сверкнув глазами, и Сарин сдался.
   "Это будет долгая ночь", - подумал старик, устало смежив веки. Он не собирался больше смотреть, как его спутник изводит себя.
   Они просто появились. Сарин не понял, как это произошло. Он сидел, прислушиваясь к тому, как расхаживает молодой человек, и открыл глаза, когда не услышал звук следующего шага. Открыл, чтобы увидеть это...
   Каратели стояли вокруг Лутарга. Все семеро. Голубое свечение вырывалось из-под надвинутых на глаза капюшонов, а сквозь их полупрозрачные фигуры проглядывали стены залы. Лица шисгарцев были обращены к молодому человеку, а его изумленный взгляд перескакивал с одной фигуры на другую.
   Старик даже зажмурился на мгновенье, надеясь отогнать видение, но безрезультатно. Оно не ушло.
   "Тарген нашел, что искал", - мелькнула у Сарина мысль прежде, чем одна из голов повернулась к нему. Взглянув в упор на шисгарского карателя, старик ощутил необычайную легкость, наполнившую тело, и без чувств повалился на скамью.
  

Глава 11

   Они появились из ниоткуда. Просто сгустились на пустом месте, словно тени, доселе таившиеся по углам, решили собраться в нечто единое и образовать семь черных фигур. Каратели окружили его со всех сторон, в один миг заключив в круг голубого свечения, которое зримой нитью перетекало от одного к другому, будто соединяя шисгарцев в нечто целостное, неделимое.
   Но самым удивительным было не это, а то, к чему Лутарг оказался совсем не готов. От каждого из мужчин подобная нить тянулась к нему, словно именно он является замыкающим в этой цепи.
   Представляя себе карателей, мужчина опирался на рассказы и описания старца. Видел их призрачными, бесплотными, неземными, но это оказалось не так. Сейчас перед молодым человеком стояли вполне реальные люди. Да - все в черном, со световой аурой вокруг, но никак не бестелесные.
   Лутарг был уверен, что стоит ему прикоснуться к кому-то их них, и он почувствует грубую ткань плаща и тепло вполне осязаемого тела, скрытого под одеждой.
   Разглядеть лица мужчин Лутаргу не удавалось, низко надвинутые капюшоны плащей оставляли доступными взору только губы и подбородки, и единственное, что смог понять молодой человек - их кожа темна. Шисгарцы были такими же смуглыми, как и он сам.
   Неверие и ошеломление, охватившие Лутарга при появлении карателей, пропали едва мужчина заметил движение в том углу, где расположился на отдых Сарин. Увидев, что старец безвольной грудой повалился на скамью, молодой человек ощутил волну ярости, проснувшуюся внутри него.
   Никто не посмеет причинить зла его близким! А ближе старика у Лутарга пока не было никого.
   - С ним все хорошо. Он спит, - услышал мужчина, едва понимание о возможном вреде Сарину оформилось у него в голове. - Встанет, когда ты вернешься.
   Лутарг замер, не совсем понимая, как это возможно. Он слышал речь, понимал ее, но не видел, чтобы кто-то говорил. Хотя, были и те, кто стоял за спиной.
   - Я никуда не собираюсь, - ответил молодой человек, все же делая несколько осторожных шагов по направлению к старику. Он не знал, чего ожидать от них, станут препятствовать или нет?
   Почему-то казалось, что не станут, но выработанная годами подозрительность все же давала о себе знать. Лутарг понимал, что один против семерых не выстоит, и никакие навыки не помогут. А на вид шисгарцы были сильны. Их плечи были широкими, тела крепкими, а топорщащиеся плащи говорили о скрытом от глаза оружии.
   - Зря не веришь, - вновь раздался тот же голос, и Лутарг осознал, что не слышит его, а чувствует в себе. Он застыл, пытаясь разобраться, как это возможно. - Ты можешь также, Тарген, - последовал ответ на его размышления.
   - Как...
   Молодой человек не договорил. Вопросов было слишком много. Они проносились в голове, опережая друг друга. И он не мог остановить этот бег, чтобы начать узнавать ответы. Не мог определиться, какой из них самый важный для него.
   - Я хочу посмотреть, как он, - указав на старика, предупредил Лутарг окружающих его мужчин, делая еще один шаг к скамье.
   Каратели расступились, давая ему пройти мимо, не касаясь никого из них. Мужчина воспользовался этой возможностью и, напряженно ступая, приблизился к старику.
   Дыхание Сарина было ровным и глубоким, и Лутарг вынужден был признать, что его не обманули. Старец спал сном младенца.
   Молодой человек оглянулся на семерку. Мужчины выстроились в ряд, пока он оглядывал своего спутника, вот только звуков от их передвижения Лутарг не слышал. Он вновь подумал о духах. Только они могли перемещаться абсолютно бесшумно.
   - Не совсем так, - звучание слов внутри себя заставило молодого человека вздрогнуть.
   Он разозлился. Лутаргу не нравилось чувствовать себя уязвимым, а с ними происходило именно так. Знающий все твои мысли - предупрежден.
   - Мы не причиним тебе вреда, Тарген. И я не буду так больше, - вслух отозвался на мысли Лутарга один из карателей.
   Мужчина вышел вперед, нарушив ровный строй шисгарцев. Это был жест открытости и добрых намерений с его стороны.
   - Поверь, мы долго ждали тебя, и не для того, чтобы навредить. Ты должен пойти с нами.
   - Зачем? - задал вопрос Лутарг.
   Вопрос, противоречащий его недавним размышлениям и желаниям. Он ведь сам искал их, хотел встретить и поговорить. Понять, в конце концов.
   - Чтобы узнать, кто ты, - ответил каратель. - Мы можем все объяснить тебе, но не здесь.
   - Почему не здесь?
   - Лучше увидеть самому.
   Лутарг не мог не согласиться. Увидеть самому - значит разобраться. Слова же - только слова, с их помощью многие лгут, уж он-то знал об этом.
   - А как же Сарин?
   - Будет спать, пока ты не вернешься.
   - Как долго?
   - Для него пройдет одна ночь.
   Эти слова ставили в путик, и Лутарг поспешил задать следующий вопрос.
   - Ночь для него, а для меня что?
   - Так долго, как ты захочешь, - последовал ответ, который запутал его еще больше.
   Разум Лутарга пребывал в полнейшей растерянности. Желание получить ответы скреблось в нем, ища выхода, призывая прижать кого-нибудь к стене и, при необходимости, выбить все, что ему требуется.
   Каждая часть его кричала: ты заслужил это! Кровью своей заслужил! Годами без неба заслужил! Рубцами, оплетающими душу, выторговал!
   Одно тревожило - как бросить своего спутника в замке, где не останется ни единой живой души с их уходом?
   Но, в тоже время, ему нестерпимо хотелось знать. Знать, кто он, и почему его жизнь стала таковой, какой она является сейчас. Кто решил, что его появление на свет будет благом, и каков он, его неизвестный никому отец?
   Молодой человека понимал, что, имей шисгарцы желание навредить ему или Сарину, то сделали бы это в самом начале, когда мужчины оказалось не готовы к появлению карателей. Осознавал, что они предлагают то, к чему Лутарг сам стремился, и это, в конечном счете, определило его выбор.
   - Хорошо, я отнесу старика наверх, - мужчина решил оставить старца в единственной комнате, что выглядела более или менее жилой, - и пойду с вами.
   Тот, что разговаривал с ним, кивнул и вернулся в строй, вновь поразив молодого человека соединяющим карателей светом. "Карателей и меня самого", - напомнил себе Лутарг, поднимая старика со скамьи. Сарин даже глаз не открыл.
   Уложив старца на кровать с розовым балдахином, мужчина накрыл пожилого человека пледом, в душе надеясь, что шисгарцы окажутся правы, и Сарин не проснется до его возвращения. Лутарг не хотел, чтобы старик подумал о том, что он бросил его. Это будет не честно по отношению к человеку, вытащившему его из Эргастении и подарившему надежду.
   Перед тем, как покинуть комнату, Лутарг не удержался и бросил взгляд на гобелен. На мгновенье молодому человеку даже почудилось, что изображенная там пара смотрит на него, и мужчина задержал дыхание, чтобы продлить момент. Он хотел верить в то, что старец не ошибся, и эти любящие друг друга люди и есть его настоящие родители.
   Лутарг хотел ощущать себя сыном, а не сосланным в пещеры отродьем, каковым считал себя долгие годы.
   - Я готов, - все, что сказал молодой человек, вернувшись в большой зал Шисгарского замка.
   Тот, что до этого разговаривал с ним, кивнул, и каратели, как по команде, двинулись к Лутаргу. Они вновь обступили его со всех сторон, образовав круг, а затем стали приближаться к напряженно застывшему мужчине. И чем ближе они подходили, тем ярче становилось свечение и толще нити, ведущие от шисгарцев к молодому человеку, и так, пока яркая вспышка окончательно не ослепила Лутарга, полностью поглотив реальность.
  
   ***
   Он стоял, прислонившись плечом к шероховатой поверхности пещеры, и наблюдал за тем, как надсмотрщик пытается заставить мальчишек лезть в разлом. Они тряслись, сбившись в кучу, но повиноваться отказывались. Оказаться заваленным в черном зеве трещины, было страшнее, чем отведать укуса хлыста.
   И он понимал их. В ушах еще стояли отголоски надрывного крика предыдущего "смельчака", отправленного на разведку. Парнишку вероятно раздавило. Во всяком случае, он предпочитал думать именно так. Это лучше, чем медленно умирать под обвалом.
   - Что стоите?! А ну живо! - рычал смотрящий, поигрывая плетью, отчего ее тонкий язык ядовитым жалом выписывал на полу круги. - Кому сказал?!
   Это была группа младших мальчишек - те, к кому обращался мужчина. От семи до двенадцати лет. Именно таких отправляли на осмотр новых пещер, тех, кто больше ни на что не способен и кого не жалко потерять.
   Он и сам когда-то был на их месте, только не долго, "благодаря" хозяину и каменной чаше. Возможно, потому и смог остаться в живых, чтобы теперь махать киркой или ломом, в зависимости от того, что дадут и куда отправят.
   - А ну, гаденыш, пошел! - резкий окрик надсмотрщика привлек его внимание.
   Мужчина вытащил из кучи мальчишек самого хлипкого и волоком потащил его к размолу. Паренек сучил ногами, извивался и хныкал, но вырваться не мог - сил не хватало. Остальные же, доселе как один, скулящие и жмущиеся друг к другу, теперь улюлюкали и посмеивались, наблюдая, как их товарища волокут на возможную гибель. Среди них действовал только одни закон - "главное, что не я".
   Он разозлился, увидев в этой случайной жертве себя прежнего, и, оттолкнувшись от стены, пошел наперерез смотрящему, чтобы успеть остановить мужчину до того, как кривая пасть трещины проглотит маленького пленника.
   - Оставь, я сам, - сказал он, схватив надсмотрщика за рукав засаленной рубахи. - Пусти его.
   - Ты... - зарычал мужчина, пытаясь замахнуться хлыстом, но увидев, кто рядом с ним, опустил руку и криво усмехнулся. - Сдохнуть захотел?
   - Увидим, - отрезал он, толкнув выпущенного парня к собратьям.
   - Давай, давай, - продолжил издеваться надсмотрщик. - Послушаем, как ты завопишь.
   - Не оглохни только.
   Он провел рукой по острому сколу расщелины, из которой тянуло сыростью, запахом свежей крови, а также страхом заваленного мальчишки, и, чуть пригнувшись, шагнул в ее темные объятья.
   Проход оказался не таким широким, каким представлялся ему в начале. Он сделал лишь несколько шагов, и расщелина резко сомкнулась, превратившись в узкий, зигзагообразный лаз с торчащими из стен выступами. Они впивались в тело, кромсая одежду на куски, раздирали кожу острыми сколами, словно пытались остановить его продвижение вперед, но парень медленно и упорно продирался дальше.
   За одним из поворотов он увидел второе ответвление, чуть более широкое, чем основное, и, услышав приглушенный стон, понял, что мальчишка свернул туда. Вроде бы, оправданное решение оказалось не верным.
   Он замер, решая, вытаскивать или нет. Его действия могли вызвать новый обвал, и тогда они оба окажутся погребенными под грудой камней. Такой конец не радовал, но пройти мимо он не смог. Расслышав очередной глухой стон, парень решительно нырнул в проход.
  
   ***
   Литаурэль всегда было интересно, каким он будет - сын Перворожденного и смертной. Она часто пыталась представить его себе, когда приходила к Антаргину и видела изображение ротулы, что должна была родить Освободителя.
   Лита и сама не знала, отчего этот вопрос так волновал ее, но избавиться от наваждения не помогали даже упреки братьев, считающих своим долгом присматривать за единственной сестрой, вечно мечтающей о невозможном, с чем девушка не могла не согласиться.
   В детстве Лита хотела перерождаться в грэу - шестикрылого дракона, стать большой и сильной, но оказалась тагьери - саблезубой кошкой, гибкой и ловкой. Затем стремилась отправиться с братьями на ту сторону, найти кариал Перворожденного и спасти всех тресаиров, запертых в Саришэ, что также не удалось осуществить. Литаурэль не смогла пройти обряд посвящения в собиратели тел. И много позже, когда Антаргин договорился с предводителем живущих на той стороне, стала грезить его сыном, и это последнее увлечение не прошло даже тогда, когда соглашение оказалось не выполнено. У нее даже имелись несколько десятков рисунков, на которые Лита перенесла плоды своего воображения.
   Проскользнув в комнату, куда братья принесли того, кто столько времени будоражил ее ум, Лита поставила на столик фарфоровую чашу с настоем, и лишь потом вернулась притворить дверь. Девушка не хотела, чтобы слуги видели ее здесь и доложили кому-нибудь из старших. Она с большим трудом уговорила Антралу позволить ей самой поухаживать за вновь прибывшим, и уж точно не собиралась получить за это нагоняй от братьев.
   Прикусив от любопытства губу, Лита осторожно подошла к кровати, на которой лежал мужчина. Он был очень большим по ее меркам. Просто огромным! И совсем не таким, каким она его представляла.
   Ни один из ее братьев не мог соперничать с ним, а они считались самыми высокими и крепкими из истинных тресаиров. Если братья были жилистыми и подтянутыми, то этот - мускулистым, как некоторые ротулы, пришедшие из большого мира, только не такой бледный, как они, хотя и светлее ее самой.
   Горящий неподдельным интересом взор девушки охватил лежащего на постели целиком, а затем остановился на лице. "Красивый" - решила для себя Лита, исследуя высокие скулы, четкие дуги бровей, нос с небольшой горбинкой и плотно сжатые четко очерченные губы. Его волосы были черны, как лоснящаяся шкура тагьери, и, также как в блестящую шерсть, в них хотелось запустить руку, чтобы почувствовать приятную щекочущую мягкость.
   Упрямый - был ее следующий вывод, при взгляде на подбородок. Он выдавался вперед, демонстрируя твердость характера и целеустремленность.
   В этот момент мужчина чуть шевельнулся, и Лита вспомнила, что ему должно быть больно. Все ротулы говорили об этом, когда сознание возвращалось к ним после перехода. Сама девушка этого не испытала, так как родилась здесь - в Саришэ, и другого мира не видела.
   Спохватившись, Лита перенесла чашу с водой к изголовью кровати и, окунув лоскут в успокаивающую душистую смесь, положила влажную ткань на лоб молодого человека. Даже через прохладу компресса он показался ей нестерпимо горячим, и Лита, набравшись смелости, прикоснулась к мужской щеке.
   Его кожа была гладкой и раскаленной, словно решетка у давно пылающего камина. Девушка испугалась и пожалела, что отослала Антралу. Она бы знала, что делать, а сама Лита - нет. Ей еще ни разу не приходилось ухаживать за кем-то самой.
   Нахмурившись, девушка повторно смочила ткань и, отерев лицо молодого человека, вернула обратно на лоб.
   - Прости, - прошептала она, боясь, что из-за ее глупости, мужчине будет только хуже. Лита не хотела, чтобы он испытывал боль по ее вине.
   Лутарг пришел в сознание от прикосновения чего-то прохладного ко лбу. Все тело ныло, словно он только что выбрался из-под очередного обвала, а голова раскалывалась от стучащей в висках боли. Мужчине пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать в голос.
   Он напрягся, почувствовав прикосновение чьих-то пальцев к щеке, а потом услышал протяжный выдох - прости. Голос принадлежал женщине, так же, как и рука, гладящая его лицо.
   Лутарг шумно сглотнул, ища в себе силы посмотреть, кто рядом с ним. Казалось, что стоит ему пошевелиться или открыть глаза, как голова разлетится на части, и подобно сброшенной в шахту глыбе, превратится в мелкую каменистую пыль.
   - Я не знаю, как должно быть. Полежи один немного, я сейчас вернусь, - прошептала Лита, заметив, что мужчина нахмурился. Она решила, что от боли. - Быстро вернусь, - постаралась успокоить она.
   Лутарг услышал торопливую поступь и легкий шум отворяющейся двери.
   - Подожди, - прохрипел мужчина сквозь застывший в горле ком. - Воды дай.
   Литаурэль подпрыгнула от неожиданности. Он не должен был так скоро очнуться, а тем более заговорить. У всех ротулов на это уходило не менее нескольких часов, и то благодаря снимающему жар настою, которым отирались их тела, а в случае необходимости и отвару, что принимающие вновь пришедших заставляли глотать. Лишь только после этого лихорадка спадала.
   - Я... сейчас.
   От звука льющейся воды горло мужчины сжалось. Невыносимо хотелось пить, - тут же понял он, и эта жажда своей непреодолимостью даже отодвинула на второй план ломоту в теле и головную боль.
   - Пить, - повторил Лутарг, и голос его походил на сиплый лай задыхающегося волчонка.
   - Держи.
   Лита подскочила к мужчине и, приподняв его голову, поднесла к губам чашу с водой. Он сделал несколько осторожных глотков, чтобы смочить пересохшее горло, а затем с жадностью опустошил тару.
   - Еще, - попросил Лутарг, чувствуя, что его желание не удовлетворено полностью.
   Литаурэль без возражений пошла выполнять просьбу. "У него глубокий голос", - думала девушка, наблюдая, как родниковая вода с горных вершин наполняет неглубокую чашу. Ей понравилось слушать его, особенно потом, когда сипы уменьшились, и Лита смогла различить легкую хрипотцу и низкий грудной тембр. Его голос можно назвать красивым, - решила девушка, вновь поднося чашу к губам.
   Напившись, Лутарг откинулся на подушку и с благодарностью улыбнулся своей спасительнице. Затем рискнул приоткрыть глаза, чтобы осмотреться, и первым, что увидел мужчина, было склоненное к нему встревоженное лицо.
   Это была фея из сказаний Рагарта, что с его слов издревле населяли Трисшунские предгорья и Дивейские долы, такая же хрупкая и чистая, как ключевая вода, бьющая из скалы.
   Округлое личико с чуть вздернутым носиком и пухлыми алыми губами. Ровная, мерцающая в неровном свете огня кожа, напоминающая бронзу отполированного авантюрина. Иссиня-черные волосы в живописном беспорядке обрамляющие лицо, и сверкающие, как самый чистый изумруд, глаза, казались нереальными.
   Она смотрела на него, и Лутарг читал во взгляде тревогу. Улавливал переживание в легком дрожании губ и прерывистом дыхании. Она волновалась, но не испытывала страха, мужчина не чувствовал его специфического аромата. Девушка его не боялась.
   - Кто ты? - выдавил молодой человек, совладав с собой.
   - Лита, - она чуть отпрянула, а затем, почти не касаясь, убрала локон с его лба.
   Мужчина вздрогнул.
   - Лита, - повторил он прежде, чем заставил себя оторваться от созерцания девушки и осмотреться. - Где я, Лита?
   Он лежал на широкой кровати в огромной комнате с высокими потолками и арочными окнами, за которыми клубилась темнота. С его последнего воспоминания об уходе из Шисгарского замка не изменилось только одно, на дворе все еще была ночь.
   - В Саришэ, - отозвалась девушка, все также пристально наблюдая за ним, хоть и с чуть большего расстояния.
   Лутарг зажмурился на мгновенье, чтобы справиться с новой волной обжигающей боли, накатившей на его тело, а переждав приступ, спросил:
   - Где каратели?
   - Кто? - Лита нахмурилась, не понимая о чем он говорит. - Кто такие каратели?
   Между бровей девушки появилась тонкая морщинка, отчего-то позабавившая Лутарга. Так она казалась озадаченной и совсем юной.
   - Те, с кем я пришел, - объяснил он.
   - Братья? - переспросила Литаурэль, недоумевая, почему он назвал их карателями, но молодой человек не ответил, только как-то странно взглянул на нее. - Они у Перворожденного, - пояснила девушка, надеясь, что правильно поняла его, и добавила: - У Антаргина.
   Теперь, когда мужчина смотрел на нее, Лита видела сходство с Перворожденным. Из глаза были одинаковыми. Больше ни у одного тресаира не было таких глаз - с ярко синей радужкой, чуть вытянутым зрачком рьястора и голубыми прожилками по белку.
   Только девушка не понимала, почему они сейчас такие, ведь мужчина в данный момент не призывал духа. Она не чувствовала этого, не ощущала вибрацию силы, собирающейся вокруг него. К тому же считалось, что ребенок, рожденный от смертной, не сможет стать истинным тресаиром и не будет иметь собственного духа
   - Кто это Антаргин?
   - Эм... - Лита не знала, что сказать. Девушка не подумала о том, что мужчина может не знать, кем ему приходится Перворожденный.
   - Это ваш правитель?
   - Он первый сын Рианы, - прошептала Литаурэль, обдумывая, чем ей еще можно поделиться. - Мы все подчиняемся ему, - в конце концов, добавила она.
   "Неужели ему не сказали? - размышляла Лита. Ни братья, ни та ротула не открыли ему правды? Неужто он ничего не знает?"
   Случайно подслушав, что братья привели Освободителя, девушка решила, что настал конец их заключению. Что теперь все тресаиры смогут вернуться в мир, по праву принадлежащий им. Что остальные духи наконец-то проснутся, и все станет, как прежде, до перехода. А он ничего не знает?
   - Я чем-то расстроил тебя? - поинтересовался Лутарг, заметив, что настроение девушки изменилось.
   Сейчас она по-настоящему хмурилась, а в глазах притаились тревога и недоумение, словно он сказал что-то не правильное.
   - Нет, - отозвалась она, а увидев, что Лутарг пытается сесть, бросилась к нему. - Лежи, не вставай, - приказала Лита, надавив руками на мужские плечи, чтобы заставить лечь обратно, хотя и понимала, что не сможет сладить против его желания. - Тебе рано вставать.
   Удивленный ее реакцией молодой человек, послушался, но девушка, не верящая в столь легкую победу, так и застыла, склонившись к нему, и только недовольный мужской окрик - Литаурэль, что ты тут делаешь? - вынудил ее в страхе отстраниться и посмотреть на дверь.
   Лутарг также перевел взгляд на вошедшего.
  

Глава 12

   Их было трое, и все с одинаковым осуждением на лицах смотрели на Литу.
   Или правильно называть Литаурэль? Имя молодому человеку понравилось. Оно подходило ей даже больше, чем Лита и, также как внешность, напоминало о фее из сказаний Рагарта.
   Лутарг не мог не заметить, что девушка засмущалась, и бросает виноватые взгляды на мужчин. Ему стало любопытно, что же такого она совершила. Только ли пришла к нему, или было что-то еще, о чем он не знал?
   - Я тебя предупреждал! - осудил один из вошедших его сиделку, и молодой человек напрягся, узнав этот голос, хотя Лутаргу и показалось, что сейчас он звучит несколько иначе - мягче, что ли.
   Теперь он с удвоенным интересом рассматривал стоящую в дверях троицу. Признать в них виденных ранее карателей, Лутарг смог с трудом. Если отличительной чертой шисгарцев служило сияние, то сейчас его не было и в помине. Молодой человек смотрел на довольно высоких, статных мужчин. В данный момент их лиц не скрывали капюшоны, и Лутарг мог видеть темные волосы, смуглую, как у Литы, кожу, и глаза - темно-серые, словно небо перед грозой.
   Последнее мужчину удивило. Он считал, что их глаза должны, по меньшей мере, отдавать синевой.
   Все трое были похожи, и сходство это читалось без особого труда. Лутарг вспомнил вопрос Литы о братьях и взглянул на девушку. Только ли мужчины братья между собой, или Литаурэль их сестра? Явных признаков последнего молодой человек не нашел.
   Также Лутарга поразила одежда вошедших. Их грудь защищало нечто вроде пластины - тонкой на вид пластины, как будто бы металлической, но без присущего металлу блеска. Она плотно обхватывала торс, повторяя рисунок мускулатуры, спускалась чуть ниже талии, а оттуда переходила в клиновидную юбку до колен, из-под которой брали начало узкие, облегающие ноги штаны. На оголенных руках мужчин красовалось множество браслетов - три на предплечье, один выше локтя и пять на запястье. На каждом из блестящих ободков был свой собственный орнамент - замысловатый рисунок из крупных черточек, кругов, ромбов и других фигур - видимо, имеющий определенное значение, так как у всех шисгарцев браслеты шли в одинаковом порядке.
   На этом исследование Лутарга было прервано словами девушки.
   - Я мимо проходила, только заглянула, - прошептала Лита, послав умоляющий взгляд мужчине.
   Выражение ее лица, прямо-таки кричало "поддержи", и молодой человек не стал противиться.
   - Я подняться хотел, а она не дала, - сказал он, практически не исказив суть вещей. Мужчина предпочитать обходиться без лжи.
   - Хорошо, - с изрядной долей недоверия согласился тот, что разговаривал с Лутаргом в цитадели, и обратился к Лите. - Иди к себе.
   - Да, Сальмир, - безропотно согласилась Литаурэль и, не оглядываясь, покинула комнату.
   Только когда девушка проходила мимо шисгарцев, Лутарг обратил внимание на то, что она довольно высокая, лишь на полголовы ниже братьев. И что ее одеяние во много схоже с мужским, только клиновидная юбка достигает пола и при ходьбе открывает оголенные ноги от бедра до стоп, заключенных в легкие сандалии из тонких ремешков.
   Захватывающее зрелище - ни эргастенские, ни тэланские женщины такого не носили, насколько мог судить Лутарг.
   - Я говорил, что он быстро очнется? - с радостным превосходством сказал находящийся справа от того, кого Лита назвала Сальмиром, как только за девушкой закрылась дверь. - Он же не обычный ротул.
   Лутарг внутренне взвился от этих слов. Говорить при нем так, будто он не слышит - неприемлемо! Мужчина терпеть не мог показных выступлений на глазах, особенно, когда говорящий демонстрирует свое превосходство над слушающим.
   Но прежде, чем молодой человек успел отреагировать, сказавший получил легкий тычок в плечо от третьего мужчины.
   - Тримс, - шикнул ударивший, наградив своего товарища предупреждающим взглядом.
   - Все, понял, - моментально согласился тот, попятившись назад.
   Наблюдая за этим, Лутарг заставил себя расслабиться. Внешне вроде получилось, только в груди продолжала дрожать натянутая тетива - гнева и нетерпения.
   - Мы рады, то ты очнулся, Тарген, - обратился к нему Сальмир. - Ты силен, раз так быстро справился с последствиями перехода.
   Если это была похвала, то Лутарг ее не оценил. Разбитость и болезненный стук в висках еще не покинули его, хотя и перестали накатывать штормовыми волнами, перемалывающими кости, а превратились в постоянное тягуче-ноющее неудобство, в какой-то степени являющееся для него привычным состоянием.
   - Да? Я не заметил, - съязвил молодой человек прежде, чем спросить. - Где мы и кто вы? Каратели - уже не подходит, я прав?
   Договорив, он приподнялся и, прислонив подушку к спинке кровати, принял относительно вертикальное положение. Растянувшимся на постели перед шисгарцами он чувствовал себя ущербным. Хотелось встать, чтобы быть на равных, но Лутарг не рискнул. Не мог позволить себе свалиться на пол в их присутствии. Поэтому пришлось довольствоваться положением сидя.
   Странное дело, но в их присутствии он не чувствовал себя особенным, и даже не думал о том, чтобы прятать взгляд, что стало его второй натурой в Эргастении. Лутарг открыто смотрел на собеседника - исключая Сарина - только в том случае, если хотел устрашить. Возможно потому, что видел их другими, не такими обычными, какими они предстали пред ним сейчас. Это каким-то образом успокаивало мужчину.
   - Прав. Мы тресаиры, а не каратели, и сейчас находимся в Саришэ, - ответил мужчине тот, чьего имени он еще не знал, - месте нашего заключения.
   Если они считали это ответом, то Лутарг им довольствоваться не собирался. Молодой человек выразительно приподнял бровь, показывая свое отношение к подобному объяснению. Оно явно не было благосклонным, и Лутарг надеялся, что это не останется незамеченным. Ошибся, что стало понятно из следующих слов Сальмира.
   - Ты поймешь чуть позже, Тарген. Это не наша обязанность - все рассказать тебе.
   - Чья тогда? Это вы привели меня сюда, так почему нет?
   - Есть тот, кто хочет это сделать самостоятельно, - словно извиняясь, отозвался Сальмир.
   - Кто?
   - Я думаю, ты знаешь ответ.
   Лутарг нахмурился. Хождение вокруг, да около ему не нравилось. Он предпочитал четкие и ясные разъяснения и не хотел откладывать их получение даже на мгновенье.
   - Отец?
   - Сейчас отдыхай, Тарген, а с восходом солнца мы проводим тебя к Антаргину, у него ты сможешь узнать все, что тебя интересует.
   "Опять недосказанность", - подумал Лутарг, терпение которого истощалось с каждой услышанной фразой.
   - Почему не сейчас? - спросил он, контролируя свой голос, чтобы тот звучал бесстрастно и не выдавал его все нарастающее недовольство.
   - Сейчас он не может принять тебя, - ответил Сальмир, и молодой человек уловил нотки сожаления в тоне мужчины.
   - Странно, вам не кажется? - не удержавшись, прокомментировал Лутарг. - Сперва говорили, что долго ждете, а сейчас не может принять.
   Каратели переглянулись между собой, чем окончательно взбесили Лутарга. Он не для того пришел сюда, чтобы лежать и выслушивать отговорки. Ему нужны ответы! Понимание, что он такое и кто!
   Собрав волю в кулак и наплевав на слабость, мужчина начал подниматься. Он сам не понимал, что собирается предпринять после, но точно не намеревался валяться в постели, ожидая, когда кто-то соизволит поговорить с ним.
   Тело слушалось плохо, а от движения в висках заколотило с новой силой, но Лутарг все же свесил ноги на пол и, чуть покачнувшись, выпрямился во весь рост.
   Только встав, он понял, что на полголовы выше любого из шисгарцев, и это мужчине понравилось. Непонятно только, как он упустил эту приятную деталь в горной крепости.
   Когда Лутарг окончательно совладал с легким головокружением и уперся требовательным взглядом в карателей, то заметил, что мужчины отступили он него на несколько шагов, а на лице Сальмира отражается вполне искреннее беспокойство.
   - Не стоит этого делать, - посоветовал молодому человеку шисгарец. - Ты только ослабишь еще больше себя и Перворожденного, отложив встречу с ним. Отдохни лучше, а утром...
   - Где моя одежда, - не дослушав, выдавил из себя Лутарг.
   Кто-то снял с него плащ, обувь и рубаху, оставив в одних штанах. Также пропал мешок, что дала путникам хозяйка постоя в Синастеле. Не то чтобы Лутарг сильно дорожил ими, но это все, что у него имелось, и что мужчина мог относительно назвать своим - своим и Сарина.
   Внутри у молодого человека все клокотало, в душе зародилась неконтролируемая злость, и ему совсем не хотелось слушать очередные увертки.
   - Утром тебе принесут новую, - ответил Тримс, делая еще один шаг назад и стоя уже практически у двери.
   - Моя где?
   Неосознанно руки мужчины сжались в кулаки. Он ощущал себя в шаге от того, чтобы силой получить желаемое. С приливом ярости боль и слабость отступили, а в теле появилась непонятно откуда взявшаяся легкость.
   Сейчас Лутарг чувствовал себя способным в одиночку прорубить многометровую шахту, ничуть не устав при этом.
   - Успокойся, - голос Сальмира заметно дрожал. - Тебе необходимо успокоиться.
   - Я спросил!
   Лутаргу показалось, что он рычит. На самом деле рычит, как дикий голодный зверь возле поверженной добычи, советуя не в меру ретивым собратьям держаться подальше. И это ему понравилось, так же, как и то, что с каждой минутой он чувствовал себя все сильнее.
   - Тише, Тарген.
   Сальмир, подняв руки, сделал шаг вперед. Его глаза стали подсвечиваться, и Лутарг увидел, что в самом центре зрачка, появилась голубая искорка. Это отвлекло молодого человека, удивило, и он переключился с собственной злости на неожиданное открытие.
   - Вот, так. Сядь, Тарген, - посоветовал каратель, подходя еще ближе. - Успокойся.
   Мужчина глубоко вздохнул, разжал кулаки и послушался. Ярость внутри него вдруг сменилась опустошением, высосавшим оставшиеся силы.
   - Лутарг, - для чего-то поправил он, хоть имя и не имело значения. - Называй меня Лутарг.
   - Хорошо, - тут же согласился Сальмир и, обернувшись к остальным, кивнул.
   - Что это было?
   Лутарг не понимал, что нашло на него. Он уже дано научился контролировать собственные эмоции и очень редко выходил из себя. Для этого нужна была причина повесомее, чем простой отказ.
   Ответа молодой человек получить не успел, хотя Сальмир собирался что-то сказать, судя по виду. В этот момент дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянула Литаурэль.
   Лита уже некоторое время стояла за дверью, пытаясь понять, что происходит за стеной. Едва братья выгнали ее из комнаты, девушка стала искать предлог, чтобы вернуться, так как любопытство ее удовлетворено не было, да и желание еще раз увидеть Освободителя свербело внутри, толкая на новые безрассудства. И единственным приемлемым предлогом, что пришел Литаурэль на ум, стала еда.
   "Он ведь должен быть голоден после перехода", - рассудила девушка, со всей доступной скоростью несясь на кухню, при этом стараясь не привлекать внимания слуг.
   Среди тресаиров было непринято демонстрировать ротулам наличие каких-либо эмоций. Не потому, что те считались недостойными - нет. Главным здесь было стремление выглядеть неприступными и избегать ненужных привязанностей, ведь жизнь смертных быстротечна, особенно в Саришэ, где сами Истинные оставались нетленны. Поэтому, только заслышав чьи-то шаги, Лита принимала высокомерно-надменный вид и, если сталкивалась с прислуживающими в крепости ротулами, проплывала мимо с высоко поднятой головой.
   Конечно, исключения из правил имелись почти у каждого истинного тресаира - даже у Антаргина, но все они предпочитали скрывать этот факт от других сородичей.
   Приказав Марике собрать поднос с едой и забрав его с собой, Лита вернулась к заветной комнате, но вынуждена была остановиться возле двери, ощутив вибрацию силы, присущую процессу вызова духа.
   Сперва девушка испугалась, что братья по какой-то причине хотят навредить сыну Перворожденного, но когда дверь приоткрылась, услышала, как Сальмир просит мужчину успокоиться, и поняла, что причиной происходящего был сам Тарген, хоть и не верила до конца в эту возможность.
   Лита знала, что когда-то давно - до перехода - некоторые тресаиры жили со смертными и даже заводили потомство но, ни один из этих детей не стал Истинным. Все они подходили для носителей уснувшего духа, но не имели сил разбудить его.
   Лита неосознанно попятилась, увеличивая расстояние между собой и источником опасности. Литаурэль тут же пришел на ум взгляд рьястора, которым смотрел на нее молодой человек, и теперь девушка всерьез переживала за безопасность братьев и свою собственную.
   Разъяренному повелителю стихий на глаза лучше не попадаться - это было общеизвестно. Сам Антаргин в моменты общения с духом предпочитал закрываться от остальных тресаиров, чтобы ненароком не навредить кому-нибудь.
   Лишь только почувствовав, что сила призыва резко иссякла, словно нить обрубили, Литаурэль позволила себе приблизиться к двери, и услышала, как Тарген поправил Сальмира, попросив называть себя иначе. Лита не поняла почему.
   Тарген - это имя смертная женщина Перворожденного дала своему сыну, и все тресаиры привыкли думать о нем именного так. Почему мужчина сейчас отказался от наречения, стало для Литы очередной загадкой, пополнившей сундук с вопросами, который и так уже был забит до отказа. Лита не разобрала, как именно он назвал себя, но планировала выяснить это в скором времени. Девушке о многом хотелось расспросить Освободителя, и она собиралась сделать это при первой же возможности, даже если братья потом отругают ее за назойливость.
   В какой-то степени Дарим был прав насчет нее, называя любопытной кошкой, - призналась себе Литаурэль и, толкнув дверь, заглянула в комнату.
   - Тримс, я еду принесла. Надо? - обратилась Лита к брату, стоящему непосредственно у выхода, пытаясь при этом разглядеть, что происходит у кровати.
   Обзор ей закрывала спина Ураинта, и все, что смогла увидеть девушка, это клочок одежды Сальмира, который находился рядом с Таргеном.
   "Как всегда, на решении проблем", - подумала Литаурэль, вновь устремив взгляд на Тримса.
   - Так я войду?
   Видимо, братья переглянулись, и Сальмир разрешил впустить ее, потому что Тримс отошел, позволяя Лите переступить порог. Девушка довольно заулыбалась, но, чтобы спрятать радость от мужских взглядов, покорно склонила голову.
   Вообще-то ей порядком надоела эта чрезмерная забота, которую проявляли все ее соплеменники. Быть самой младшей из всех тресаиров - большая ответственность и такая же большая проблема. С самого рождения все вокруг носились с ней, как с хрупким цветком, способным завянуть от малейшего сквозняка. "Лита, не ходи туда, Лита, не трогай это" - постоянно слышала девушка, отчего ежесекундно чувствовала себя неполноценной. Даже сейчас, когда Литаурэль давно уже достигла брачного возраста и даже переросла его на многие дни, к ней продолжали относиться, как к малому ребенку, требующему беспрестанного присмотра.
   Конечно, Лита понимала, почему так происходит. Она единственная родившаяся с духом после перехода. Своеобразное подтверждение того, что это в принципе возможно. Вот только самой девушке от этого знания легче не становилось.
   Возможно, именно постоянная опека и легла в основу ее чрезвычайной заинтересованности сыном Перворожденного. Литаурэль ждала его появления не только, как всеобщего Освободителя, но и как личного - того, кто выпустит ее из клетки назойливого внимания и подарит свободную жизнь. Ведь если тресаиры смогут выбраться из Саришэ у них вновь начнут рождаться дети, и она больше не будет рассматриваться, как какой-то редкий и очень ценный плод.
   Подойдя к столику, Лита позволила себе посмотреть на Таргена. Молодой человек был бледен, его глаза лихорадочно горели, а синие прожилки практически поглотили белок. Литаурэль вздрогнула, и поднос со звоном опустился на столик. От досады девушка прикусила губу и послала виноватый взгляд Сальмиру, но тот ничего не сказал, только кивком головы указал на дверь. Лита расстроено вздохнула, подумав, что сегодня не ее день.
   Звон упавшего подноса вывел Лутарга из задумчивости. Молодой человек винил себя за вспышку, злился на себя за несдержанность и на карателей за постоянное увиливание. Но труднее всего было признать, что шисгарцы правы, и ему действительно необходим отдых, причем не только физический. Он допустил утрату хладнокровия, а этот очень плохой знак, - признал мужчина. Признал собственную слабость.
   - Оставьте меня, - попросил Лутарг, желая остаться один. - Увидимся на рассвете.
  
   ***
   - Гарья, помоги мне, - позвала Раса кормилицу, укладывающую вещи в седельную сумку.
   Девушка долго думала, стоит ли брать что-то с собой или нет. Она, так же как и отец, не знала, куда повезут ее каратели, и понадобятся ли ей там платья, сорочки или гребни, но на всякий случай решила кое-то взять с собой.
   - Что, милая? - со слезами в голосе спросила Гарья, приблизившись к своей деточке.
   С тех пор как шисгарцы увели Аиниту, женщина стала чаще так называть Лурасу, словно напоминала себе, что, несмотря ни на что, она не одинока.
   - Я не могу сама дотянуться, - отозвалась Раса, поворачиваясь спиной к кормилице.
   Платье, которое выбрала дочь вейнгара для сегодняшней ночи, имело множество мелких пуговиц сзади, и сама девушка смогла их застегнуть только до лопаток, выше не получалось.
   - Сейчас я сделаю.
   Шустрые пальцы кормилицы справились с работой за несколько минут, и Лураса смогла оценить свой наряд в полной мере. Глубокий вырез красиво открывал плечи, корсаж плотно облегал тонкий стан, а пышная юбка, ровными складками спадала до пола. Это было платье невесты.
   Отчего-то Раса решила, что сегодня самое подходящее время надеть его. Никто не понял ее желания - ни отец, ни кормилица - но возражать не стали. Да и не разговаривали они с девушкой почти. Отец, видимо, из-за тяжести вины, которую испытывал, Гарья - чтобы не расплакаться. Но Раса не обижалась на них. "Пусть лучше так, - думала девушка, - чем постоянное напоминание о том, что уже решено".
   - Красавица, - похвалила ее кормилица, тут же резко отвернувшись, чтобы схоронить от девушки слезы, выступившие на глазах.
   Весь день Гарья пыталась скрывать от молочной дочери свое состояние, но получалось у нее плохо, покрасневшие и припухшие веки выдавали. Лурасе нестерпимо хотелось приласкать женщину, успокоить, но она не решалась, боясь, что наобещает того, чего выполнить не сможет - например, отказаться.
   Слушая, как Гарья шебуршится за спиной, перемежая вздохи с приглушенными всхлипами, Раса заплела косу и уложила ее венцом вокруг головы, закрепив двумя изящными заколками - бабочками, чтобы не мешала. Подаренное вейнгаром кольцо заняло свое место на безымянном пальце, а амулет Ниты был надежно спрятан под корсаж платья. Напоследок осмотрев себя в зеркале, девушка решила, что готова, и подошла к окну, чтобы еще раз посмотреть на город.
   Уже сгущались вечерние сумерки, и Антэла постепенно оплеталась огнями фонарей, прокладывающих четкие линии на теле притихшего города. Каждое мгновенье, то тут, то там, зажигался новый светоч, призванный разгонять ночную мглу и осветить путь домой для припозднившегося путника. Сегодня, по традиции, каждая семья соберется у очага, чтобы поддержать друг друга, укрепить духом и набраться сил, если вдруг поздно ночью в их дом проникнет чужак, чтобы украсть кого-то из родственников, увести в неведомые края, откуда нет пути назад.
   И никто их тэланцев не догадывается, что жертва уже выбрана, умаслена и приготовлена, что нынешняя жертва добровольная, и сейчас, несущая этот груз смотрит на них из окон дворца вейнгара, посылая прощальное благословение своему народу. В глубине души Раса боялась, что никогда больше не вернется сюда.
   Тихий стук в дверь и встревоженное "дочь" отвратили ее от грустных мыслей. Впустив Кэмарна, Лураса поцеловала отца в щеку и на мгновенье прижалась к широкой груди, впитывая тепло и уют, которые всегда дарили ей объятья вейнгара.
   - Уже? - спросила девушка, отстранившись.
   Мужчина не ответил, но она прочитала ответ по его глазам - время пришло.
   - Матерн и Луани?
   - У себя, - ответил Кэмарн, без лишних слов поняв, что именно интересует его младшую дочь.
   Еще три дня назад они договорились, что брат с сестрой узнают о решении Лурасы только после того, как она уйдет. Так было проще для всех - особенно для нее самой.
   - Тогда идем, - безропотно согласилась Раса, забирая у Гарьи свою сумку. - Не провожай меня, - предупредила девушка кормилицу, догадываясь, что вид карателей причинит женщине лишнюю боль.
   Они обнялись, и Гарья, расцеловав молочную дочь, пообещала, что будет молиться за нее всем богам. Лураса поблагодарила с искренней улыбкой, подумав, что лишнее заступничество ей не повредит.
   До стен дворца отца и дочь провожал Сарин. Еще один верный человек, который был в курсе ухода Лурасы с шисгарцами. Больше в замке об этом не знал никто. Они прошли через пустующий в это время сад, миновали ворота, запахнув плащи и притворившись возвращающейся домой дневной прислугой, а затем, притаившись в тени дворцовых стен, приготовились ждать.
   Их ожидание было недолгим. Верные своему слову шисгарцы появились почти сразу, осветив ночь голубоватым сиянием. Они придержали вороных в нескольких метрах от стены и замерли, похожие на тени. Только один подъехал непосредственно к людям.
   - Ты сделал правильный выбор, - сказал каратель вейнгару, а Кэмарн, сжав руку дочери, подумал: "Не я, а Лураса". - Идем, - шисгарец, чуть склонившись, протянул руку, и Раса, глубоко вздохнув, шагнула навстречу судьбе.
   Через несколько дней жители Антэлы под громкий рев парадных труб, слаженный марш дворцового караула и пронзительный призыв рожков глашатаев, провожали закрытую карету, увозившую дочерей вейнгара в Эргастению к ожидающим невест женихам.
   Каждый человек из толпы, собравшейся на площади, мечтал заглянуть за плотно задернутые занавески на маленьких окошках, чтобы хоть краем глаза увидеть белоснежные обрядовые одеяния, усыпанные драгоценностями, заглянуть в глаза счастливых девиц, чтобы было о чем рассказать детям, но строгие гвардейцы, призванные блюсти обычаи, не подпускали разгоряченный люд к медленно ползущей карете. Лишь только служанки, следующие за хозяйками в открытой повозке и удостоенные всеобщего обозрения, со слезами на глазах выискивали родных и близких в мельтешащем сборище, чтобы махнуть на прощанье рукой матери и послать воздушный поцелуй отцу.
   И только старый, обнищавший рыбак, забытый детьми и внуками, проклятый женой, за кружку прокисшей браги был готов рассказать всем желающим послушать, как несколько дней назад сквозь хмельной туман видел, пронесшихся по ночным улицам города всадников - черных, как ночь, и бесплотных, как духи - и что один из них прижимал к себе дочь Траисары и Гардэрна - прекрасную, словно день, и невинную, подобно лунному свету.
  

Глава 13

   - Клянусь кривым рогом Аргерда, когда мы найдем их, каждого выпотрошу своими руками, как ягненка, - прорычал Урнаг, когда пятеро всадников покинули неизвестно какую по счету деревню.
   Они, уже который день, повинуясь приказу вейнгара, одно за другим прочесывали приграничные поселения в поисках слепца и его сопровождающего, но пока безрезультатно.
   Покинув Синастелу, те словно сквозь землю провалились, что выводило из себя Урнага и нервировало его спутников, так как господина подобные новости не обрадуют, а пребывающий в гневе вейнгар славился безжалостностью.
   Мало кто из разочаровавших его сохранил голову на плечах.
   - Куда теперь?
   - Через лес, там еще одна деревня. Потом на Трисшунку, - рыкнул предводитель, придержав коня. - А ты, - мужчина ткнул пальцем в спросившего, - в Антэлу. Передашь вейнгару, что они, похоже, пошли к Арнаутскому перевалу. И молитесь, чтобы нам повезло, - под конец посоветовал он своим спутникам.
   "Очень повезло, если жить хочется", - добавил Урнаг самому себе, мысленно взывая к Гардэрну и прося того ниспослать удачу в поисках.
   Последние слова вейнгара, сказанные им при расставании, однозначно не предполагали провала. Он не простит неудачу, и для того, чтобы помнить об этом Урнагу не нужны были лишние напоминания. Он хорошо знал своего господина.
   Когда через несколько часов уже четверо всадников въехало в крохотное поселение, расположившееся на отвоеванном у леса кучке земли, их встретила разбегающаяся по домам детвора и зоркий взгляд стоящей в калитки старушки.
   - Здравствуй, старая, - обратился к женщине Урнаг.
   - И тебе здорово, - отозвалась старуха, оглядывая неожиданного гостя.
   От его былой злости не осталось и следа, на лице сияли добродушие и открытость. В своем добротном плаще, пусть запыленной, но качественной одежде, с перевязью на бедрах мужчина походил на благородного путника, путешествующего со свитой.
   - Подскажи нам, если сможешь. Брата с названным отцом ищу. Мать послала, плоха совсем. Вот только не знаю, по какой дороге идут. Старик и слепый не проходили тут недавно?
   - От чего же не подсобить, коли люди хорошие? - ответила женщина.
   - Хорошие, старая, и не бедные.
   Мужчина достал несколько монет и принялся поигрывать ими, одну за другой перекатывая между пальцами.
   - Были такие у меня. Давно уже.
   - А куда пошли, не скажешь?
   - Скажу, что не сказать-то. В подолье на поклон идут. А мать что не сказала?
   - Говорила, вот только может вернуться решили?
   - Нет, плохо это, до места не дойти.
   - Спасибо, старая. Здорова будь, - отблагодарил женщину мужчина и на радостях добавил еще один медяк.
   Наконец-то они напали на след.
  
   ***
   В комнате было темно и тихо, и только треск прогорающих поленьев изредка нарушал тишину. Подпитываемый очередной выгоревшей головешкой, огонь иногда заходился яркими всполохами и снопом оседающих на пол искр, словно напоминая о ведомой им борьбе с мраком. Но, несмотря на все его усилия, мерцающий свет от языков пламени, не справляясь с завладевшей помещением теменью, озарял лишь небольшой участок возле камина, играя на отполированных подлокотниках кресла и убеленных сединой волосах задремавшей в нем женщины.
   Когда лежащий на кровати мужчина резко прогнулся и едва слышно застонал, прикорнувшая у камина женщина, несмотря на кажущуюся немощность, мгновенно поднялась с места и, бормоча себе под нос: "Сейчас, сейчас", - поспешила к нуждающемуся в помощи. Намочив лоскут белой ткани в стоящей у кровати чаше с настоем, она аккуратно обтерла лицо, шею, грудь и руки мужчины, дала ему напиться и, подумав: "Немного осталось", - вернулась на свое место у огня.
   Немного - значило до утра, еще несколько часов. Каждый раз, проводя кого-либо по тропе Рианы, Антаргин оказывался выведен из строя на несколько часов, и сегодня,протянув сразу восьмерых человек, должен был чувствовать себя особенного плохо, по ее представлениям.
   Ираинта давно привыкла к этому и с материнским усердием из раза в раз выхаживала своего названного сына - названного ею же самой.
   Уже тридцать с лишним лет женщина провела в Саришэ, и волей неволей свыклась с тем, что это место стало ее вторым домом. Конечно, изначально она расстраивалась, боялась, плакала и проклинала своих мучителей (как искренне считала тогда), но затем поняла, что здесь, в большинстве своем, ей живется даже лучше, чем было бы в большом мире.
   Ираинта родилась в бедной семье, была седьмым ребенком по счету и лишним ртом, который необходимо кормить. Если ее старшие браться с самых малых лет помогали отцу, то девочке, следуя неписанному закону рыболовов, на лодке нечего было делать. По старому обычаю не допускались женщины на рыбацкие лодки - улова не будет, вот и приходилось девочке вместе с матерью подрабатывать прачкой - и зимой, и летом, в любую погоду оттирая от пятен и грязи чужое белье.
   Мать свалила лихорадка, когда Ираинте только исполнилось двенадцать. Отец запил с горя, а сыновья, старшему их которых было двадцать три года, а младшему - тринадцать, не смогли получить разрешение на промысел у городового. Так семья осталась без источника пропитания, и неизвестно, чем бы все закончилось для Ираинты, если бы в одну из ночей к ним в дом не заглянули шисгарские каратели.
   - Ираи, - хриплый шепот Перворожденного оторвал женщину от воспоминаний, что с каждым прожитым годом возвращались к ней все чаще. "Видимо, и мне немного осталось", - подумала женщина, спеша на зов.
   - Да, Антаргин, тут я.
   Ираинта присела на стул возле кровати и вновь принялась обтирать мужчину. Он принимал ее заботу безропотно и с благодарностью, позволяя влажной тряпице гулять по его лицу и груди.
   - Где он? - спросил мужчина, когда Ираи закончила с обмыванием.
   - Не знаю, - отозвалась женщина. - Наверно в восточном крыле, как ты и велел.
   - Проверь, там что-то не так, и Сальмира ко мне.
   - Но...
   - Ничего не случится, иди.
   В его голосе проступили приказные нотки, и Ираинта, противясь, сначала насупилась, но затем, поднявшись со стула и что-то недовольно ворча себе под нос про непослушных мальчишек, пошла выполнять просьбу, чем вызвала у мужчины слабую улыбку.
   Он и мальчишка! Забавное определение, учитывая, что по числу прожитых лет он годится ей не только в отцы или праотцы, но даже в основатели рода.
   Когда женщина покинула комнату, его мысли вслед за ней отправились в восточное крыло замка. Он хотел увидеть его - сына. Увидеть каким Тарген стал, и похож ли на нее - свою мать, что предпочла не возвращаться к нему, и которую он ждал все эти годы.
   Игнорируя темноту, взгляд мужчины устремился к алькову, где висело изображение той, что жила в его сердце. Много лет назад почувствовав, что связь между сыном и матерью нарушена, Антаргин отправил собирателей за Лурасой, намереваясь перевести ее в мир Саришэ, но она отказалась. Передала лишь, что без их мальчика ей здесь нечего делать, что она не собирается становиться тенью на его глазах, вовсе лишив тем самым мужчину возможности видеть себя рядом, пусть даже недолго.
   Имей он желание, мог бы настоять или забрать ее, не спрашивая, но не стал. Не смог. Не захотел превратиться для нее в монстра, каковыми считались у ее народа такие, как он, хотя за прошедшее время не раз успел пожалеть об этом, но так и не сделал.
   - Живы все, - отчиталась ему, вернувшаяся Ираинта, едва переступив порог.
   Мужчина вновь улыбнулся. Эта женщина, как никто другой, умела вызывать у него смех. В большей степени тем, что искренне считала Антаргина своим, и ничто не могло доказать ей обратное.
   Перворожденный даже не заметил, как и когда это началось, но Ираи все больше времени проводила возле него, все чаще оставалась на ночь, чтобы присматривать за мужчиной, постепенно превращаясь из приходящей прислуги в заботливую няньку. А потом как-то незаметно стало обыденным, что она сидит в кресле у камина и зачем-то штопает его рэнасу.
   - Сальмир?
   - Здесь, - услышал Антаргин знакомый голос.
   - Оставь нас, Ираи.
   - Ты еще слаб и... - запротестовала было женщина, но он прервал ее.
   - Я сказал.
   Антаргин знал, что Ираинта обидится, и потом долго еще будет ему высказывать за резкий тон и нежелание беречь себя, что также стало своеобразной традицией в их непростых и недолгих отношениях не-матери и не-сына.
   - Помоги встать, - велел Перворожденный, когда за ротулой закрылась дверь.
   - Уверен?
   - Ты споришь со мной, Сальмир? - и пусть в голосе его присутствовала своеобразная теплота, этот вопрос не располагал к противоречиям.
   - Нет, - тут же исправился мужчина и, подойдя к кровати, поддержал Антаргина, пока тот, пошатываясь от слабости, поднимался в постели.
   Помогая Перворожденному облачиться в одежды, калерат собирателей не смог удержаться от вопроса, который уже несколько дней не давал ему покоя. Сальмир почувствовал это еще в Синастеле, впервые воочию увидев Таргена, и окончательно убедился в замке, когда заглянул в глаза молодого человека.
   Тот являлся обладателем - рожденным с духом, вот только, как Антаргину удалось осуществить это, оставалось для мужчины загадкой, хотя и не совсем так. Одно предположение у Сальмира все же имелось.
   - Как ты это сделал?
   - Что сделал?
   Перворожденный не прервался, продолжая стягивать рэнасу, которая с каждым его движением все крепче обхватывала торс, заключая тело в крепкие объятья ткани.
   - Ты знаешь.
   - Возможно, - отозвался Антаргин, понимая причины недоумения своего ближайшего друга и советника.
   - Так как?
   - Ты серьезно хочешь знать об этом, Сальмир?
   - Думаю, да, так как вижу единственный вариант, и лучше бы он оказался неверным. Ты связал себя с ним?
   - Разве знаешь другой способ?
   - Ты ослабил себя. И теперь все узнают об этом.
   В голосе друга Антаргин услышал осуждение, понимая, что Сальмир прав.
   Когда настаивающие на частичном возвращении узнают об этом, а они обязательно узнают рано или поздно, то попытаются воспользоваться Таргеном, как методом давления на него самого, или и того хуже, как способом устранения. Ни то, ни другое допустить было нельзя.
   - Все знают?
   - Не думаю. Тримс и Ураинт возможно догадываются. Они видели призыв, но я не знаю, насколько глубоки их познания в этой области, ведь принято считать, что это невоплотимо. Деление в смысле. Лита - также, возможно, если была достаточно близко, чтобы почувствовать. Остальные в области догадок и предположений, скорее всего.
   - Подай перевязь, - попросил Антаргин, раздосадовано покачав головой. - Литаурэль откуда?
   - Сам ее знаешь, первым делам отправилась на проверку.
   - Тоже мне, стражи, сестру удержать не можете, - высказал Сальмиру мужчина, поправляя ножны на боку, чтобы не мешали при ходьбе. - Пошли.
   - Не слишком рано встал?
   - Все проще, когда он рядом, - отозвался Антаргин, догадываясь, что подобное признание Сальмиру не понравиться.
   Совсем не понравиться, и для этого даже нет необходимости наблюдать за его реакцией. Собиратели уже давно гадали, отчего Перворожденный в последнее время так долго оправляется после открытия тропы перехода, и теперь у одного из них есть ответ на этот вопрос.
   Немного нетвердой походкой, проигнорировав хмурый взгляд собирателя тел, направленный на него, Антаргин пошел к двери, а встревоженный калерат двинулся следом, готовый в любой момент подхватить своего господина, хотя на самом деле, на правах друга, мечтал отчитать того за безрассудство.
   Надо же было додуматься, связать себя со смертным, разделив силы духа. Если не станет одного из них, другой будет опустошен разъяренным рьястором, и Сальмир даже думать не хотел о том, что это будет означать для всех истинных тресаиров, не говоря уже о спящих духах.
  
   ***
   Таирия присела на маленький стульчик рядом с тетушкой, кивнув няньке, что дождется ее возвращения.
   Сегодня был один из тех редких дней, когда Гарье удалось вывести женщину на свежий воздух и усадить на скамейку в теплице. Пусть это не прибавило осмысленности в пустом взгляде Лурасы, но все же создавало хоть какое-то подобие жизни - иллюзию для других, например для Ири, которая пришла провести несколько коротких минут рядом с женщиной, заменившей ей мать.
   Время уже приближалось к полудню, и солнечный диск расположился у самого края раздвижной крыши оранжереи, лаская своими живительными лучами зелень листвы и яркие головки распустившихся цветов. Их насыщенный аромат, смешавшись с солоноватым морским воздухом, будоражил кровь, рождая чувства восхищения и радости.
   Наблюдая, как солнечные лучи играют на заплетенных в косу серебряных волосах тетушки, Таирия думала о том, что за все это время - добровольного отказа от всего - Лураса совсем не изменилась, только стала выглядеть еще более хрупкой, чем раньше.
   В детстве Ири даже немного завидовала тонкой красоте тетушки. Мечтала о таких же светлых вьющихся волосах, а не темно-каштановом оттенке, доставшемся ей от отца. Хотела променять тягучую карамель своих глаз, на серо-зеленую, вечно грустную, глубину, свойственную глазам Лурасы, но то было в детстве. Сейчас Таирия была довольна своей внешностью. Она по праву считалась одной из самых красивых девушек во дворце, и даже не будь Ири дочерью вейнгара, это не изменило бы ее положения.
   - Ты опять с ней? Сколько раз повторять? - резкое осуждение в голосе приближающегося по мощеной дорожке отца, заставило Таирию выпустить руку тетушки.
   Подавив искру раздражения, девушка встала и заставила себя покорно склонить голову в приветствии.
   - Отец, - ее голос был тише шепота, ибо Таирия готовилась выслушать недовольство вейнгара подобным поведением, что уже стало привычным для нее.
   Всякий раз когда отец видел девушку рядом с Лурасой или в непосредственной близости от покоев тетушки, мужчина считал своим долгом напомнить дочери о повиновении, которое в данном случае заключалось только в одном - находиться как можно дальше от его сестры.
   Но сегодня гневной отповеди почему-то не последовало, бросив короткое: "Следуй за мной", - правитель Тэлы просто прошел мимо.
   - Но, как же Лураса одна останется? - не подумав, позволила себе возразить Таирия, о чем тут же пожалела.
   Вейнгар замер, словно наткнулся на непреодолимую преграду, но к дочери не повернулся, и только голос его стал холоднее талой воды спускающейся с ледников.
   - Немедленно за мной.
   Понуро следуя за отцом по дворцовым коридорам, Таирия думала лишь об одном - чтобы серьезный разговор (а в том, что он будет серьезным, сомневаться не приходилось) закончился как можно скорее, и она смогла бы вернуться в теплицу или же вовсе, уговорив конюха, отправиться на верховую прогулку вдоль моря.
   В последнее время девушку все чаще стали посещать бунтарские мысли, видимо, из-за разлада в отношениях с отцом. Таирии не хотелось находиться в том месте, где постепенно разбивались ее надежды и рушились выстроенные ею замки. Одно накладывалось на другое - взгляды, слова, слухи - и ее умиротворение оказалось поколеблено, а самое плохое заключалось в том, что Ири даже не догадывалась, как вернуть его.
   Она больше никому не доверяла, кроме той, что отказывалась разговаривать и жить, и не представляла, с кем можно поделиться своими сомнениями и страхами. Потому как теперь всегда помнила, что у отца везде свои соглядатаи, и не успеешь промолвить слово, а вейнгар уже будет знать об этом.
   Вот так, как сегодня. Таирия только-только успела присесть рядом с тетушкой, а он уже пришел, чтобы забрать ее.
  
   ***
   - Почему ты молчал все это время? - позволил себе спросить Сальмир, когда замковые коридоры остались позади, и мужчины спускались по узкой винтовой лестнице в запретные подземелья, входить куда имели право лишь двое - Перворожденный и калерат.
   Покой Рианы бдительно охранялся самой ее сутью, и никто не мог нарушить его без ее на то желания, а Нерожденная уже долгое время не впускала к себе никого, кроме них двоих.
   - Зачем?
   - Я бы помогал тебе.
   - В чем помогал? Проводить вас по тропе? Ты этого не можешь. Никто не может кроме меня.
   - А теперь еще и него, - рассерженно выдохнул мужчина, отказываясь понимать причину совершенного другом поступка.
   - Нет, ты не прав. Тарген без меня не сумеет. В нем только часть одной из стихий, без участия остальных тропу не открыть.
   - Он просил называть его Лутарг.
   - Как? - Антаргин на мгновенье замер, словно наяву услышав когда-то произнесенные им слова.
   ... - Я хочу назвать нашего сына Антаргин, в честь тебя, - прошептала она, уткнувшись носом в его грудь.
   - Хочешь, чтобы мальчик стал разрушителем? - посмеялся он, запустив руку в светлые волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечам.
   - Ты разрушитель? - девушка в изумлении вскинула голову, чтобы заглянуть в его глаза и увидеть там искорки веселья. - Смеешься надо мной, - укорила она, по-своему истолковав его игривое настроение.
   - Нет. Антаргин - значит разрушитель. Разрушающий вихрь, если точно.
   Она нахмурилась, размышляя над чем-то, а затем спросила.
   - А Таргин?
   - Усмиренная стихия, - он заговорщически подмигнул ей, щелкнув пальцем по сморщившемуся в недовольстве носику.
   - Фу, плохое имя, - расстроено протянула девушка, и он расхохотался, не в силах сдержать себя.
   Ему всегда с трудом удавалось следовать запутанным путем ее мыслей.
   - Почему?
   - Слишком спокойное, для такого силача, - она нежно погладила свой еще плоский живот, а ему показала язык, как проказливая силита.
   - Тогда назови его Лутарг - сын Лурасы и Антаргина, - предложил он свой вариант.
   - Ну... - девушка задумалась, накручивая локон на палец, а потом не согласилась: нет; это будет имя только для нас с тобой, а для всех остальных он станет Таргеном. - Она счастливо улыбнулась, довольная собой, и быстро добавила: только не говори мне, что это значит.
   Он не сказал...
   - Лутарг, - повторил Сальмир. - Он конечно и на Таргена отзывается, но...
   - Это не важно, - остановил друга Антаргин, продолжив путь. - Совсем неважно, - одними губами беззвучно добавил мужчина.
   - Что ты собираешься делать дальше? Ты же читал его там, вместе со мной. Он не знает - кто он, кто мы. Он ничего не знает, она не успела открыть ему.
   - Да, читал, - согласился мужчина, - но сейчас есть я, чтобы открыть ему правду.
   - Ты думаешь, он просто во все поверит? - с сомнением переспросил Сальмир.
   - Мы должны будем убедить его, - отозвался Антаргин и, остановившись перед сплошной каменной преградой, к которой привела их лестница, добавил: - Сегодня я пойду один.
   - Как пожелает Перворожденный.
  
   ***
   Уснуть Лутаргу так и не удалось. Сперва он лежал на кровати, бесцельно глядя в потолок и задаваясь неразрешимыми для него пока вопросами, один из которых занимал молодого человека больше остальных - не угодил ли он в ловушку похуже, чем Эргастенские пещеры? Потом принялся изучать предоставленные ему покои.
   Все в них казалось кричало о роскоши и благополучии, виденными молодым человеком лишь мельком и издалека. Тончайшее постельное белье с замысловатой вышивкой по краям, еще хранящее отпечаток его тела. Изящный столик с искривленными ножками, вокруг каждой из которых обвилась декоративная змея, удерживающая в открытой пасти прозрачную столешницу. Выполненные в таком же стиле пуфы с расшитыми змеями сиденьями. Даже поднос с едой, который принесла для него Литаурэль, выглядел, как произведение великого мастера - тонко раскатанный лист чего-то посеребренного с выбитым на нем изображением огромной клыкастой кошки.
   Молодой человек слышал о такой от Рагарта, но вспомнить название у него не получилось. Странное оно какое-то было, непривычное для слуха. Только сказитель мог выговорить его без запинки, остальные, сколько не старались, все время путались, и Лутарг в том числе.
   Когда темень на улице начала постепенно рассеиваться, интерес Лутарга переместился за пределы комнаты, и сосредоточился на проступающих понемногу за окнами очертаниях. Вскоре мужчина сделал ошеломившее его открытие - он находился в Трисшунских горах в цитадели шисгарцев, и перед его взором раскинулось ущелье, из которого вчера утром они с Сарином начали подъем к высеченной в скале крепости.
   Нахмурившись, Лутарг шаг за шагом стал восстанавливать в уме их путь по цитадели, воссоздавая план крепости и воскрешая в памяти изъеденное временем убранство комнат. Для привыкшего передвигаться по хаотичному лабиринту пещер человека, это не составляло труда.
   Лутарг довольно быстро определился с местом своего пребывания - восточная башня, только из нее мог открываться подобный вид на ущелье. С самой комнатой было сложнее. Насколько он помнил их там было три, и в какой именно он сейчас находится, Лутарг сказать не мог, если только не осмотреть, что за дверью.
   Наплевав на свой непотребный вид - лишь короткие подштанники прикрывали его голое тело - Лутарг направился в двери, намереваясь выглянуть в коридор, когда в ту постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату заглянул уже знакомый молодому человеку Сальмир.
   - Твоя одежда, должна подойти, - коротко бросил мужчина, положив стопку белья на край кровати. - Одевайся, Перворожденный ждет нас.
   Молодой человек с сомнением оглядел аккуратно сложенные вещи. На его собственные они никак не походили - ни цветом, ни выделкой. Судя по всему, ему передали нечто похожее на то, что носили сами каратели.
   - А мои где? - с сомнением беря верхний из стопки предмет одежды, спросил Лутарг.
   - Здесь ты не можешь носить их, - ответил Сальмир.
   - Почему?
   - Ты должен выглядеть так, как подобает тресаиру.
   - Тресаиру? - переспросил Лутарг.
   Он уже второй раз слышал это название, но пока так и не знал, что оно означает.
   - Скоро узнаешь, одевайся. Я подожду за дверью.
   Сальмир вышел, а молодой человек еще довольно долго вертел в руках непонятную вещь, пытаясь разобраться, каким образом это следует надевать.
   Когда Лутарг справился с непростой задачей по облачению в новые одежды, что, надо сказать, потребовало от него массу сообразительности, так как просить шисгарца о помощи он не хотел, настроение молодого человека испортилось окончательно.
   До зуда в кулаках хотелось садануть по чему-нибудь, но он сдерживался, памятуя о своей вчерашней вспышке, ее необычных последствиях и страхе на лицах карателей. К тому же, как только мужчина чуть ослаблял сдерживаемое им раздражение, то ощущал прилив необычайной силы, которая, казалось, только и ждала момента, чтобы вырваться наружу, а что это принесет ему, Лутарг не имел понятия.
   Сальмир ждал молодого человека, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Его все также одолевали невеселые мысли, касающиеся Антаргина и его безумства. Конечно, оспаривать решения Перворожденного в открытую не мог никто, но это не мешало мужчине, быть ими недовольным, тем более что принявший их, помимо всего прочего, являлся его другом с очень давних времен.
   Также калерату не терпелось увидеть, как пройдет встреча отца и сына, учитывая, что сие будет не только воссоединение двух людей, но и пересечение четырех стихий рьястора, которые, насколько он мог судить, рвались обрести единство. Сальмир явно чувствовал силу, бьющую из Таргена, даже через стену, и мог с уверенностью сказать, что их долгожданному гостю и так называемому Освободителю, стоит больших трудов удерживать ее под контролем.
   "Скоро что-то должно произойти", - сказал себе собиратель тел, едва взглянул в глаза, вышедшего в коридор молодого человека.
   Голубые прожилки, отходящие от синей радужки, время от времени вспыхивали яркими искрами. Сальмир видел такое у Антаргина, когда тот останавливал рьястора у самой черты проявления. Хорошего это не сулило.

Глава 14

   Антаргин не находил в себе сил чинно сидеть на месте и ожидать положенного срока, как подобает Перворожденному, всем известному абсолютной невозмутимостью (если, конечно, сам мужчина не хотел показать обратное), а потому предпочел выставить из комнаты шестерку собирателей и остаться наедине со своими мыслями до тех пор, пока Сальмир не приведет Таргена.
   Он сознательно выбрал именно эти покои для встречи с сыном. Покои, являющиеся зеркальным отражением тех, в которых прошел самый счастливый год его жизни. Целый год с ней - с Лурасой. С женщиной, с которой он когда-то не хотел связывать себя, от которой изначально пытался отказаться, споря с Рианой, а потом еле заставил себя отпустить - отпустить с изрядной частью себя самого.
   Рука мужчины, словно в нежной ласке, прошлась по пологу балдахина собранного у стойки струящимся каскадом, едва касаясь при этом розовой ткани. Раса любила этот цвет больше всех остальных. Она называла его радужным, Антаргин так и не смог понять почему. Лураса во многом осталась для него загадкой, хоть и говорила, что именного он - Антаргин - знает ее лучше, чем кто-либо, во что сам Перворожденный никогда до конца не верил.
   В последнее время он стал реже заходить сюда. Даже ощущая едва уловимую связь с сыном, мужчина стал терять надежду, что увидит его когда-нибудь, и оттого находиться в этой комнате с каждым минувшим днем становилось все более болезненно, почти невыносимо. Понимание, что ничего нельзя изменить, давалось ему с неимоверным трудом.
   Сейчас Перворожденному почему-то казалось, что время замерло и назло всему не собирается двигаться дальше, а, застыв на моменте "до", будет бесконечно терзать его оживанием встречи.
   Мучительнее кары Антаргин себе представить не мог.
   У мужчины имелось несколько причин для нервозности. Конечно, определяющей являлась скорая и долгожданная встреча с сыном, но и разговор с Рианой, вернее отсутствие такового, добавил толику неуверенности в непривычно возбужденное состояние мужчины.
   Почему Нерожденная сегодня отказалась дать ему совет, Антаргин не понимал. "Неужели из-за деления?" - задавался он вопросом, но подтверждения не находил, тем более, что когда-то давно Перворожденный уже признавался ей в этом "грехе", и тогда был прощен, если слова "это твой выбор" можно отнести к прощению.
   Остановившись возле одного из узких оконцев, мужчина окинул взглядом открывающийся из него вид. Все как всегда - кажущаяся безмятежность.
   Занятые повседневными делами ротулы, снующие по внутреннему двору замка, вернувшиеся с прогулки тресаиры, подводящие лошадей к конюшне, чтобы передать в заботливые руки конюхов, играющая в лучах восходящего солнца зелень, украшающая противоположенный склон горного ущелья - привычная картина вроде бы мирной жизни, на самом деле, не являющейся таковой.
   Ожидания Рианы не оправдались. Ее народ не смог смириться с заточением, особенно когда пришло понимание о его неотвратимости. Многие так и не научились жить, ограничивая себя. Не захотели научиться.
   Наблюдая за тем, как Окаэнтар оттолкнул со своего пути мальчика-конюха так, что тот покатился по земле, Антаргин сжал зубы, подавляя приступ ярости. С каждым днем его противник все больше наглел и, уже не скрываясь, противоречил главе тресаиров. Его усилиями Истинные разбились на два лагеря; тех, кто был за немедленный переход с потерей спящих, и тех, кто все еще верил в возможность полного возвращения в мир живых. Антаргин, не смотря ни на что, продолжал относить себя к последним.
   Это была его обязанность, его право и ответственность, возложенные на Перворожденного Рианой - спасти всех тресаиров, также, как она когда-то увела всех оставшихся в живых в Саришэ, пожертвовав ради этого своим телом и ежедневно отдавая кусочек силы на поддержание нового мира - поддержание их возможности жить.
   Антаргина выводило из себя то, что Окаэнтар не ценит сей жертвы, воспринимает ее, как данность, и всеми силами стремится окончательно разрушить то хрупкое равновесие, что еще существует в Саришэ, не зная при этом, сколь малая часть от него сохранилась на самом деле.
   А вот Антаргин знал. Знал, что если они не найдут выход в ближайшее время, то о жизни, как таковой, можно забыть. Когда последние силы Рианы иссякнут - а их почти не осталось - тропа закроется, а Саришэ превратится в выжженную хаосом пустыню, непригодную для чьего-либо существования, даже для чистого духа.
   Сейчас все надежды тресаиров сводились к единственному человеку - к Таргену. В том случае, если он согласится помочь, будет готов рискнуть собой - ведь, насколько Антаргин понимал, вход во дворец тэланского правителя ему закрыт - попытается добыть кариал Перворожденного и пронесет его по тропе, чтобы возродить силу Рианы, то тресаиры вновь будут свободны и смогут вернуться в большой мир, тот мир, который когда-то принадлежал им.
   Пока Антаргин размышлял о сыне, долге и возможностях, объект его мыслей вслед за Сальмиром шествовал по замковым коридорам, на каждом шагу подтверждая свой давешний вывод. Он находился в Шисгарской крепости, вот только выглядела она несколько иначе, нежели вчера днем. Вернее, совсем иначе.
   От запустения, затхлости и пыли не осталось и следа. Все вокруг блистало чистотой и отражало тонкий вкус владельцев. Гардины на окнах, украшенные выбитым рисунком и легкомысленными кисточками, тканые дорожки с замысловатыми узорами, устилающие полы, изящные вазы на подставках с живыми цветами, яркими пятнами раскрашивающие коридоры - все это говорило о жизни, противореча виденной им ранее разрухе.
   Это было то же самое место, и не оно одновременно. В голове Лутарга с трудом укладывалось, как такое возможно. "Хотя бестелесные духи, проходящие сквозь стены и светящиеся в темноте, тоже не есть привычное зрелище", - напомнил себе молодой человек, взглянув на спину своего провожатого.
   Сейчас он мало отличался от обычного человека, чего Лутарг не мог сказать о себе самом, так как взгляды встречаемых ими людей служили постоянным напоминанием о его ненормальности.
   То были слуги - рассудил Лутарг исходя из внешнего вида. Они были значительно ниже и светлее. Их одежда разительно отличалась от нарядов Сальмира и его самого, напоминая привычные для молодого человека рубахи, штаны и платья. Проходя мимо, они привычно склоняли головы перед карателем, а затем, окидывая Лутарга быстрым взглядом, прятали изумление, насколько он мог судить, и гнули спины уже перед ним, отчего у мужчины до боли сводило скулы.
   Он не привык к подобному отношению. К страху и ненависти - да, но не к раболепию. Молодой человек сам не хотел ни перед кем склоняться, и не желал, чтобы кланялись ему. Неприятие подобных отношений твердо въелось в него еще в Эргастении, и Лутарг предполагал, что уже никогда не сможет от этого избавиться.
   Уже у входа в центральную залу, из которой началось его путешествие с карателями, Лутарг увидел еще троих представителей шисгарцев. Они вошли в замок со двора и о чем-то оживленно переговаривались, покуда их взоры не наткнулись на идущего перед ним Сальмира. Разговор между мужчинами тут же иссяк, и Лутарг не мог не заметить, что на лицах встречных появилась неприязнь, к которой отчасти примешивалась и зависть.
   Молодой человек знал подобные взгляды, как самого себя, не раз ощущал их на своей спине, когда завладел хлыстом бывшего хозяина - Гурнага, отплатив тому за проведенное в цепях время. Чувствовал страстное желание других оказаться на его месте, видел, как оно завистливым ядом травит их души, подвигая ступить на тропу смерти - смерти от удара более сильного надсмотрщика.
   - Окаэнтар.
   Явное пренебрежение в голосе Сальмира, поздоровавшегося с одним из мужчин, только еще больше утвердило Лутарга в правильности его домыслов, также, как и язвительность ответившего на приветствие.
   - Сальмир. Это он?
   Все четверо, включая карателя, как по команде посмотрели на молодого человека, причем трое с нескрываемым интересом, но исследуемый выбрал спросившего.
   "Это он?" - Лутаргу совсем не понравилось. Взгляды мужчин скрестились, каждый проверял другого на прочность, и молодой человек одержал победу. Окаэнтар первым отвел глаза, но Лутарг успел заметить в них искру недоумения.
   "Кажется, я чем-то сильно поразил его", - подумал мужчина, двинувшись вслед за Сальмиром, с удовлетворенной усмешкой на губах продолжившим путь. Чем дальше, тем запутаннее становилась ситуация с точки зрения Лутарга, и тем больше вопросов роилось у него в голове, требуя разъяснения.
  
   ***
   - Сядь!
   Голос отца резал, как кривой охотничий нож деда, хранящийся в тайнике Таирии вместе с другими вещами, переданными ей Лурасой, и девушка послушно опустилась в указанное кресло, вцепившись дрожащими руками в подлокотники.
   Внутри у дочери вейнгара бушевал пожар. Ей нестерпимо хотелось закричать, и с каждым мгновением это желание все нарастало, рвясь из груди так, что Ири приходилось сжимать зубы изо всех сил, чтобы сдержать себя.
   Она устала быть покорной!
   - Через три дня ты уезжаешь к тетке в Эргастению. Сегодня начинай собираться, - ошарашил девушку вейнгар, даже не посмотрев, какое воздействие окажут на дочь его слова. - Погостишь у Милуани, пока я не велю возвращаться. Заодно познакомишься с ее племянниками. Давно пора задуматься о муже, - продолжал говорить Матерн, стоя спиной к дочери и глядя в окно, пока Таирия пыталась осознать услышанное.
   Ее отсылают? Это было равносильно удару. За всю свою жизнь Ири ни разу не покидала Антэлу, и даже когда сама хотела этого, просила отца отпустить ее, получала жесткий отказ.
   Что изменилось сейчас? Почему он решил отправить ее к тетке, которую девушка видела только на портретах?
   - Но, почему? - едва смогла выговорить она, все еще не справившись с потрясением.
   - Потому, что я так сказал!
   Мужчина резко развернулся, наградив дочь недовольным взглядом. В последнее время он потерял власть над ней, - признался себе вейнгар, - и все из-за этой! Младшая сестра раздражала Матерна, как кость, вставшая поперек горла и постоянно саднящая, одним своим существованием столько лет подряд нарушая все его планы.
   Сперва ее чрезмерная жертвенность - чуть не лишила его трона вейнгара. Затем глупое упрямство вынудило пойти против воли отца и просить Милуани сослать маленькое отродье в каменоломни, из-за чего он теперь вынужден провозгласить своим приемником одного из ее племянников, что может поставить под сомнение его собственный статус.
   Тэланцы не желали видеть чужеземцев в качестве своих правителей. История Тэлы знала несколько восстаний, поднятых народом из-за подобных желаний вейнгара. Права наследования были закреплены в хрониках, и следование им было жестко обязательным, иначе - считалось, что страну ждут беды.
   Куда уж хуже, чем есть сейчас? Матерн с этими страхами черни был не согласен, но противостоять им возможности не имел.
   - Ты поняла меня? - прорычал мужчина, вымещая на дочери собственную злость. - Это не обсуждается. Три дня за сборы. И если за это время, еще хоть раз увижу тебя рядом с Лурасой, пеняй на себя. Я устал повторять!
   На последних словах Таирия съежилась, вдруг почувствовав себя маленькой девочкой. Глаза мужчины пылали, и от их огня по коже девушки пробегали мурашки необъяснимого страха. Сейчас она окончательно поняла, почему другие бояться его. Отец умел быть безжалостным и, как оказалось, по отношению к ней тоже.
   - Поняла, - выдавила из себя Таирия, мечтая только об одном, покинуть эту комнату, чтобы избавиться от его присутствия рядом с собой.
   Девушка вдруг отчетливо осознала, что любящего и заботливого родителя не имела никогда. Что он представал перед ней таковым, пока она абсолютно и безропотно подчинялась ему во всем, когда смотрела, не видя того, что скрывается за обманчивой нежностью, не замечая его истинной сущности.
   - Я могу идти?
   Собрав волю в кулак, Таирия заставила себя говорить спокойно, словно его слова только что не разнесли вдребезги часть ее души.
   - Иди, - ответил Матерн.
   Девушке на мгновенье показалась, что в голосе отца прозвучала грусть, но Ири моментально отогнала подальше от себя эту мысль, беззвучно напомнив, что вновь слышит лишь то, что хочет услышать. То, что ждет от своего отца каждый нормальный ребенок.
   Медленно поднявшись, она поклонилась вейнгару так, как должно, и, проглотив комок потери, застрявший в горле, покинула комнату, оставив позади себя безоблачную радость юности, чтобы шагнуть во взрослую, лишенную иллюзий жизнь.
   "Теперь я осталась совсем одна - ни отца, ни матери", - сказала себе Таирия, плотно прикрывая за собой дверь.
   Оставшись один, Матерн в раздражении смахнул со стола чернильницу, выполненную из куска обсидиана и подаренную ему когда-то Милуани, и та с грохотом приземлилась на пол, окружив себя безобразным черным пятном, таким же, какое давным-давно образовалось в его сердце. Образовалось в тот момент, когда озлобленный решением отца, Матерн бежал в свои покои, чтобы спрятаться от всех, чтобы скрыть от взглядов прислуги бушующую в нем ярость.
   "Ты должен понять, сын! Это для нашего народа, для всех тэланцев. Это важнее, чем амбиции одного человека", - билось в его голове, то поднимая до неизведанных высот Гардэрна, то погружая в самое пекло подземного царства Аргерда.
   Он не хотел понимать! Он родился для этого, жил для этого, учился! Постигал все, что требуется знать вейнгару, а теперь... Этот займет его место?!
   Ни за что - таковы были слова Матерна, когда он достиг своих покоев. Он не отдаст то, что принадлежит ему по праву рождения. Никому не отдаст! Тем более ему!
   И лишь сейчас, спустя годы и будучи правящим вейнгаром, он стал понимать, в какую кабалу загнал себя необдуманными решениями вспыльчивой юности. Что, отправляя выродка Лурасы в Эргастению, неосмотрительно положился на милость старшей из сестер, которая теперь постоянно напоминает ему об этом, требуя обещанного вознаграждения.
   Конечно, он тоже мог напомнить Милуани, что мальчишка не сгинул под слоем камня, как было обещано, но почему-то не сомневался, что сестра, наученная своей второй половиной, тогда пойдет по другому пути, что также не сулит ему ничего, кроме разоблачения.
   Единственным законным наследником, если следовать правилам хроник, являлся родной сын Расы, и если Милуани захочет отомстить, то вполне может объявить об этом, тем более что прекрасно знает о том, что эргастенская стража выпустила его из страны, ведь благодаря ее милости он и узнал об этом.
   Матерн пнул злополучную чернильницу, отправив ее под кресло, на котором недавно сидела Таирия. Мужчина ощущал себя загнанным зверем, которому охотники дышат в загривок - последний рывок и он в их руках, ожидающий очереди на вертел.
  
   ***
   Понимание, скрутившееся в груди Лутарга в тугой комок, развернулось, когда Сальмир остановился перед дверью, охраняемой несколькими мужчинами. И все они ждали его, - осознал молодой человек, едва взглянув в лицо Тримса, который в ответ - одарил мужчину понимающей улыбкой, но не это было главным.
   Лутарг знал, что ждет его за этой преградой. Понял, когда увидел ожидающих его карателей, почувствовал в неровном биении своего сердца, выверил, опираясь на мысленный план замка, и не ошибся. Едва Сальмир толкнул дверь, взгляд Лутарга уцепился на нечто нежно-розовое, впоследствии оказавшееся клочком покрывала.
   Взгляд молодого человека последовательно обежал каждый предмет обстановки, пока он медленно ступал к центру покоев. Мужчина сравнил расположение мебели с виденным им ранее и вынужден был признать, что здесь особых изменений не наблюдается, в отличие от остального замка, разве что еще немного почище, чем там, где остался Сарин, и самое главное - неприятно удивившее Лутарга открытие - нет гобелена, прикрывающего потайную дверь. Его роль здесь выполняла полотняная ширма с изображенными на ней разноцветными гигантскими бабочками.
   - Здесь его нет, но он в замке, если захочешь, сможешь увидеть позже, - вторгся в размышления молодого человека незнакомый голос, прозвучавший откуда-то сзади.
   Лутарг резко повернулся на звук. Он был уверен, что говорящий не из шисгарской семерки. Внутри молодого человека моментально натянулась невидимая струна готовности ко всему, подстегиваемая подспудным знанием о том, кого он сейчас увидит - своего отца. И пусть никто открыто не сказал ему последнего (если забыть о полунамеках Сальмира) Лутарг все же чувствовал в глубине себя, что это знание верное, что он не ошибается.
   Взор мужчины, не задерживаясь, миновал Сальмира, Тримса и Ураинта, чуть приостановился на лицах остальных карателей, а затем - безоговорочно вычленил из всех мужчин одного, который вроде бы ничем не отличался от остальных: та же одежда, цвет кожи, но не глаза - ярко синие, пронзительные, смотрящие на него с глубокой радостью и такой же глубокой печалью.
   Глаза молодого человека, обнимающего его мать на гобелене из Шисгарской крепости. Лутарг судорожно сглотнул.
   Сталкиваясь в последние дни с непонятными для него явлениями, молодой человек все же оказался не готов к тому, что увидел. Это было странно, смотреть на кого-то примерно твоего возраста (свой собственный Лутарг узнал недавно, благодаря старику) и думать о том, что это твой родитель.
   - Не удивляйся, - мужчина отошел от стены, возле которой стоял, и сделал несколько шагов в направлении застывшего Лутарга. - Здесь все иначе, не так, как в привычном тебе мире. Потом ты все поймешь.
   Прислушиваясь к возбужденному состоянию сына на уровне восприятия рьястора, Антаргин приблизился к нему еще на несколько коротких, плавных шагов, опасаясь спугнуть, так как ураган эмоций, бушующий в молодом человеке, настораживал. Но тот не пошевелился, ничего не сказал, все также в напряженном оцепенении наблюдая за его действиями.
   - Тарген? Или лучше Лутарг? - поинтересовался Перворожденный, в надежде переключить мысли сына на него самого.
   - Лутарг, - ответил мужчина, бросив короткий взгляд на Сальмира.
   Он рассказал об этом? Шисгарец кивнул, подтверждая.
   Во время молчаливого оценивания друг друга отцом и сыном каратели успели переместиться и сейчас расположились по обе стороны от своего господина, по трое с каждой стороны. Седьмого Лутарг ощущал у себя за спиной. Его пристальный взгляд прожигал затылок молодого человека, и это нервировало.
   - Боишься? - не удержавшись, спросил он и напрягся еще больше, заметив какое впечатление произвели его слова на шисгарцев. Те, казалось, подобрались еще больше, словно ожидали он него какого-то подвоха, и только Перворожденный по-мальчишески открыто улыбнулся.
   - Оставьте нас, - со сдерживаемым весельем в голосе приказал он, чем видимо сильно удивил своих подчиненных.
   - Но, Антаргин...
   Попытка Сальмира противиться была остановлена одним единственным предостерегающим взглядом, которым наградил его мужчина, и теперь уже Лутарг усмехнулся. Ситуация стала казаться ему потешной.
   "Интересно, чего они ждут от меня?" - спросил себя Лутарг, наблюдая, как каратели явно нехотя направляются к двери.
   Каждый из них счел себя обязанным послать молодому человеку обещающий скорую расправу взгляд, и теперь мужчина в открытую забавлялся, также как и его отец, судя по всему. Уголки его недовольно поджатых губ подрагивали, а в глазах то и дело вспыхивали синие искорки.
   - Так лучше? - спросил мужчина, когда дверь за карателями закрылась. - Все еще думаешь, что я боюсь тебя?
   - Нет, - отозвался Лутарг, пожимая плечами. - Хотя они, кажется, боятся за тебя.
   - Это их прямая обязанность, - рассмеялся Антаргин, вдруг безоговорочно осознав, что обязательно достигнет понимания с эти взрослым, серьезным человеком, стоящим напротив него в обманчиво расслабленной позе. - И они не знают, что от тебя ждать.
   - А ты знаешь? - несколько удивленно переспросил Лутарг.
   - Нет, но думаю, что ты скоро сам мне все расскажешь, - отозвался Антаргин, проходя мимо сына к окну. - Отсюда красивый вид, - как нечто само собой разумеющееся добавил он.
   - Знаю. На внутренний двор.
   - Да, и на горы.
   - И на горы, - подтвердил молодой человек.
   Он не сдвинулся с места, лишь немного развернулся, чтобы не выпускать из поля зрения шисгарца. Думать о нем, как об отце, пока не получалось, и он вообще сомневался, что сможет назвать так этого мужчину. Да и уверенности в том, что он и есть его отец, у Лутарга пока не было.
   - Спрашивай, я отвечу? - предложил мужчина, развернувшись так, чтобы иметь возможность видеть молодого человека.
   - О чем?
   - Разве у тебя нет вопросов? - усомнился Перворожденный.
   С ним наедине мальчик немного расслабился, но все еще был растерян, как и сам мужчина. Не то - чтобы сын не оправдал его ожиданий, скорее наоборот, даже превосходил их, и считать того мальчиком было по меньшей мере глупо, так как это равносильно недооценить, но Антаргин пока не мог понять, как вести себя с ним.
   Он заставлял себя не обращать внимания на мечущиеся мысли молодого человека, но получалось с трудом, словно тот кричал в голос. Казалось, Лутарг беспрестанно передавал ему образ его самого и Лурасы, и сердце Перворожденного постоянно сбивалось с ритма, лишая того собранности и концентрации, вследствие чего мысленные посылы Лутарга становились только громче и отчетливее.
   "Его необходимо обучить", - подумал мужчина, когда сын спросил то, о чем хотел знать в последнюю очередь.
   - Ход действующий?
   - Да, но ведь тебя интересует другое, - от этих слов Лутарг нахмурился, но Антаргин все же продолжил. - И я отвечу тебе - да.
   - Да?
   - Да, - мужчина грустно улыбнулся, посмотрев на ширму. - Больше, чем ты можешь представить.
   - А она?
   Спрашивая, Лутарг удивлялся самому себе, но все же вынужден был признать, что именно это волновало его больше всего остального. Именно о чувствах он хотел знать. О чувствах его родителей друг к другу и к нему самому. Он искал подтверждения словам Сарина, подтверждения того, что был любим теми, кто произвел его на свет.
   Еще одна печальная улыбка коснулась губ мужчины. Молодой человек успел заметить ее прежде, чем тот отвернулся к окну.
   Он молчал некоторое время, словно подбирал слова, а Лутарг, наблюдая за ним, боролся с подступающим к горлу комком эмоций. С каждым мгновеньем в нем что-то взрывалось, опадая волной силы, уже знакомой и требующей выхода.
   - Нам было хорошо вместе, пусть и недолго, - ответил Антаргин, и сердце молодого человека сжалось от этих слов, словно от боли. - Я думаю, она осталась бы, если могла, так же, как и я бы не отпустил. Только все было решено до нас. Очень давно. И мы не смогли этого изменить, не имели возможности.
   - Почему?
   Ему хотелось прокричать этот вопрос, но он выдавил его сквозь стиснутые зубы, от усилий играя желваками.
   Молодой человек был уверен, что глаза его, как и всегда в приступах ярости, сейчас горят, распространяя свечение, неизменно ввергающее стоящих рядом в паническую боязнь за сохранность собственной жизни.
   Руки Лутарга сжались в кулаки, следуя за просыпающейся в душе злостью.
   Почему никто ничего не может изменить? Почему благодаря чьим-то решениям, он рос и чувствовал себя выброшенным со двора щенком, никому не нужным, ни кем не любимым? Неужели существовало нечто более важное для них, чем жизнь собственного сына?
  

Глава 15

   Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что сын призывает духа. Не осознавая, что делает, бесконтрольно, неумело, но от этого не менее яростно и требовательно, а тот повинуется и стремится вырваться из телесной клетки.
   Антаргин чувствовал, как бьется рьястор внутри него, как желает показаться, следуя призыву Лутарга, но пока еще Перворожденный был сильнее сына, и мог контролировать повелителя стихий, удерживая три из четырех его основ в себе на привязи, хоть это и доставляло мужчине определенные неудобства.
   - Знаешь, Лутарг. Я бы посоветовал тебе прислушаться к себе и немного поостыть, - абсолютно ровно и максимально спокойно посоветовал сыну Антаргин. - Твоя сила достаточно велика, особенно когда мы рядом друг с другом, и ее использование может плохо сказаться на других.
   Договорив, мужчина повернулся спиной к окну и посмотрел на сына, чтобы наглядно показать тому, что происходит.
   Глаза Антаргина светились так же, как у Лутарга. От радужки разбежались синие полосы, зрачок вытянулся, приобретя вид кошачьего, а вокруг Перворожденного стал сгущаться воздух, словно что-то неведомое собиралось принять облик.
   Нити энергии, связующие отца и сына в единое целое, перетекали из одного в другого, вполне ощутимыми потоками, уплотняясь при этом и придавая все более четкий образ тому, что рвалось из них.
   Видя недоумение молодого человека, Антаргин на несколько мгновений спустил с цепи подвластные ему стихии, надеясь, что калерат и собиратели догадаются не вмешиваться, а останутся за дверью, как он приказал ранее. Более доступного объяснения Антаргин не видел, но и не хотел, чтобы кто-то пострадал, так как рьястор, подпитываемый злостью молодого человека, пребывал не в самом хорошем расположении духа, и вполне мог неоправданно напасть.
   Лутарг не понял, что именно произошло. Только ощутил, как на долю секунды что-то вырвалось из него, оставив пустым сосудом стоять и смотреть, как из голубого свечения, моментально окружившего Антаргина со всех сторон, на него надвигается огромная пятнистая голова с оскаленной пастью, в глазах у которой кружит смертоносный синий вихрь.
   Вздрогнув, молодой человек отступил, и тот же миг видение иссякло, вернув ему ощущение наполненности и перетекающей под кожей силы. Оно втянулось обратно в Перворожденного, насколько смог судить Лутарг, и только сияние его глаз осталось прежним и до боли знакомым - таким же, как у него самого.
   - Поэтому, лучше держи себя в руках, - повторил Антаргин, пристально глядя на сына и ведя внутреннюю борьбу с рьястором. - Незачем напрасно тревожить духа.
   Не успел он договорить, как случилось то, чего Антаргин так опасался. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалилась растревоженная семерка собирателей. Озлобленный вторжением повелитель стихий сорвался с незатянутого еще поводка, и яркой вспышкой, сквозь Лутарга, кинулся на посмевших помешать.
   Среагировать на нападение успел только Сальмир. Выпустив аторекту, он прикрыл остальных мужчин и принял удар на себя. Оба духа врезались друг в друга, один - рыча и нападая, другой - пытаясь сдержать натиск, что было не в его силах. В одиночку аторекту не в состоянии противостоять повелителю стихий.
   Пока остальные, ошарашенные разворачивающимся на их глазах действом, наблюдали, как и без того гигантская кошка еще больше увеличивается в размерах, обдавая людей леденящим дыханием, и обвивается вокруг гнущегося по его напором и изрыгающего огонь ящера, Антаргин бросился к сыну и, схватив того за руку, приказал: "Сосредоточься и представь, что запираешь его в себе".
   - Кого? - переспросил Лутарг, зачарованный безумием происходящего и ощущающий себя участником сказочной битвы.
   Еще совсем недавно он бы ни за что не поверил, что нечто подобное может случиться с ним. Он словно стал непосредственным участником одной из историй Рагарта, которые так часто рисовал в своем воображении. Очутился в самом центре битвы нереальных существ, которых с мельчайшими подробностями очень красочно описывал сказитель, и сейчас они перестали казаться ему вымыслом.
   Разве можно отрицать существование драконов, духов, фей или еще кого-то считаемого всеми выдумкой, когда у тебя на глазах сотканные из светящихся нитей существа пытаются разорвать друг друга на части?
   - Кошку, - бросил в ответ Антаргин, так как времени на объяснения у него не осталось.
   Рьястор хлыстал силой, закручивал ее в спирали, и в одиночку Перворожденный уже не мог остановить его. Нельзя заставить подчиниться только три основы, а четвертую оставить свободной. Либо все вместе, либо никак.
   - Думай о том, что она спит у тебя в груди. Представь, что гладишь ее.
   Каждое слово, слетающее с языка стоящего рядом мужчины, вызывало в Лутарге только недоумение.
   Причем тут он и это? - молодой человек совсем не понимал, но все же послушался, рисуя мысленный образ свернувшегося клубочком котенка. Конечно, сравнивать тварь, вгрызшуюся в ящера, с котенком - мог разве что безумец, но представить это у себя на груди Лутарг не мог при всем желании.
   Затем произошло нечто совсем далекое от реальности и от возможности осознания, но, тем не менее, молодой человек видел это собственными глазами. Гигантская кошка оторвалась от своего врага и посмотрела сначала на Лутарга, затем на Антаргина. Свет ее пылающих глаз стал постепенно затухать, а потом, отбросив от себя ящера так, что покрытое чешуей тело врезалось в стену, она рассыпалась в запутанный клубок нитей, которые пронесшись по комнате, обвились вокруг мужчин и исчезли в ярко-голубой вспышке.
   Освободившись от противника, ящер мгновенно перевернулся и встал на лапы. Из его ноздрей вырвались струйки серого дыма, когда чешуйчатая морда повернулась в направлении Антаргина, а из разинутой пасти с пронзительным шипением показался раздвоенный алый язык.
   Зверь искал объект для атаки.
   - Верни его, немедленно! - приказал Перворожденный, устремив на Сальмира осуждающий взгляд.
   Но тот, судя по всему, не торопился это сделать, так как серо-зеленая тварь продолжала медленно подползать к стоящим в центре комнаты Лутаргу и Антаргину, как будто бы ощущая окружающее их скопление энергии своего врага.
   - Что тут произошло, - вместо того, чтобы исполнить приказ, спросил калерат собирателей.
   Его взгляд метался от одного мужчины к другому, словно Сальмир безрезультатно пытался прочесть ответ на их лицах.
   - Немедленно, - уже прорычал Перворожденный, чуть сдвинувшись в сторону и загородив собой сына.
   Мужчина понимал, что, расцени Лутарг приближение аторекту, как угрозу, рьястор бросится на защиту, а сам он не сможет удержать взбешенного повелителя стихий. Вот только почему Сальмир провоцирует его, пока было загадкой.
   - Слышишь меня? - в голосе Антаргина зазвучала сталь, и в комнате вновь повеяло холодом.
   - Да, - калерат кивнул, и ящер исчез в сероватой дымке. - Но ты все же ответь, - потребовал мужчина. - Кто потерял контроль?
   - Никто, пока вы не появились, - отмахнулся Перворожденный и указал собирателям на дверь. - Я вас не звал. Оставьте нас.
   - Нет, Антаргин. Я останусь, - не согласился Сальмир, отрицательно покачав головой. - Он, - взгляд мужчины остановился на Лутарге, - не владеет собой, и ты это знаешь, поэтому будет лучше...
   - Если ты выйдешь, не проверяя степень моего контроля, - договорил за калерата Перворожденный. - Сейчас же.
   Голос Антаргина понизился до шепота, но этот шепот был настолько пронзителен и глубок, что на глазах удивленного Лутарга, каратели попятились к двери. Молодой человек, и так выбитый из колеи недавними событиями, только и смог, что покачать головой, абсолютно перестав понимать, что тут творится, причем с его непосредственным участием.
   Казалось, что мир вокруг катится с высокой горы, сметая все на своем пути и не имея сил остановиться, даже зацепившись за выступ, а сам Лутарг находится в центре этого разрушающего, губительного потока.
   - Что вы такое? - сорвалось с губ молодого человека, как только шисгарцы оставили его наедине с отцом. - И я тоже?
   - Тресаиры, - отозвался Антаргин. - Мы тресаиры - рожденные с духом. Большая пятнистая кошка, которую ты видел - рьястор. Дух повелитель стихий. Самый сильный из всех, - голос мужчины звучал устало и с долей обреченности. - И он живет в нас с тобой.
   - В нас? - это был даже не вопрос, а озвученное вслух недопонимание.
   Проследовав за Перворожденным к окну, Лутарг прислонился к стене, не сводя глаз с мужчины, облокотившегося на подоконник. Взгляд Антаргина был устремлен куда-то вдаль, словно мужчина пытался разглядеть скрытую за горной преградой линию горизонта, чтобы прогуляться по ее размытым воздушной дымкой очертаниям в легчайшей ласке.
   Сейчас Лутарга мучил один вопрос. Как эта тварь, названная рьястором, может жить в ком-то, а уж тем более в нем, - молодой человек представить не мог. Не мог понять, как в его теле может помещаться нечто подобное, столь сильное и неудержимое? И почему, если оно все это время было в нем, то не появилось, когда Лутарг так нуждался в его защите?
   - Это что, моя душа?
   - Нет, не душа - дух. Дух стихий. Ты это он, он - ты, просто разные формы одного и того же.
   - Но...
   - Я знаю, это сложно понять, но ты должен попытаться, - перебил молодого человека Антаргин. - Я покажу тебе, возможно, тогда станет проще.
   - Что покажешь?
   - Нас, наш народ, тебя. Да просто все, что знаю сам.
   - Ты говоришь загадками.
   - Для тебя, да.
   Антаргин отвернулся от окна и посмотрел на сына, стараясь не обращать внимания на незаданные вслух вопросы. Он был уверен, что Лутаргу это не понравится, так же, как не нравилось когда-то его деду и Лурасе. Никто не желал представать открытой книгой для другого, копающегося в душе, и уж тем более делиться самыми сокровенными мыслями, хотя сам Антаргин собирался позволить сыну сделать это с ним.
   В такие моменты, как сейчас, Перворожденный и сам бы с радостью избавился от этой, дарованной рьястором, способности. Видеть, сквозь вспышки воспоминаний, во что превратилась жизнь его сына на той стороне, было почти непереносимо больно, словно он сам отдал его в лапы чудовищ, что измывались над мальчиком долгие годы. А еще страшнее было понимать, что единственные воспоминания о матери, что хранились в душе Лутарга - это образ на гобелене, и смутное, почти неуловимое ощущение тепла ее рук, когда-то обнимавших его.
   - Что бы ты сейчас не увидел, не противься и не пытайся изменить, - предупредил молодого человека Антаргин. - Все это уже было, случилось и от твоего вмешательства не сможет стать другим. Просто смотри.
   Лутарг кивнул, соглашаясь и попутно спрашивая себя: "О чем он говорит"? Но долго мучиться ему не пришлось, потому что Перворожденный, получив подтверждение, коснулся руки молодого человека, открывая тому доступ к вековой памяти рьястора.
   Антаргин не представлял, что именно дух покажет им сейчас, но надеялся, что среди увиденного будет и то, что поможет Лутаргу разобраться. Сам он не знал, как объяснить. Слишком много всего необходимо было узнать его сыну и со многим предстояло примириться.
   Перворожденный убеждал себя, что мальчик справится. Он верил в него. Хотел верить, что сын пойдет по тропе отца и защитит свой народ!
   ... Она осыпалась сверкающей пеной к его ногам, приказывая.
   - Давай, Рьястор, ты должен разбудить его.
   - Я не могу, не получается, - жалобно проныл мальчик, напрягаясь изо всех сил, чтобы призвать сидящего в нем духа.
   - Сосредоточься, - велела она, кружа у его ног искрящейся рябью. - Ты сможешь, я уверена.
   - Но, мама, он не слушает меня! - разозлившись, вскричал мальчишка и топнул ногой.
   - Риана, Рьястор. Я уже говорила тебе, - поправила его женщина, вновь собравшись в покрытое капельками воды тело. - Зови меня Рианой.
   - Да, Риана, - теперь уже расстроено повторил он.
   Она, коснувшись рукой темных вьющихся волос мальчика, пробежалась пальцами по шелковистым прядям, чтобы убрать со лба непослушный локон, что вечно лез ему в глаза.
   - Соберись и попробуй еще раз.
   В ее голосе строгость неизменно соседствовала с нежностью, и он послушался, устремляясь внутрь себя, чтобы найти и вытащить на поверхность непослушного духа, упрямо играющего с ним с прятки. Призвав все свои силы, мальчик дотянулся до едва ощутимого кусочка себя самого, обвитого сияющими нитями энергии и тихонько потянул...
   ... Издевательский мужской смех заставил его сжать кулаки так, что полумесяцы от коротких ногтей отпечатались на коже багровыми следами. Как же он злил его! Все время злил, смеясь над тщетными усилиями, сводя его старания на нет.
   "Я все могу", - повторил он для себя, прогоняя в памяти не раз исполненное задание, вынуждая сознание отрешиться от всего окружающего, замкнуться только в себе самом.
   - А я говорил тебе, сестра, что помесь не даст результатов, - нарушая его сосредоточенность, заговорил мужчина. - Они ни на что не способны. Посмотри на него. Он слаб, и не в состоянии справиться с духом!
   - Ты ошибаешься, брат. Рьястор уже сделал это. Просто смотри.
   И он, собравшись, совершил то, что должен был. Следуя ее вере в него, вытолкнул из тела небесного цвета вихрь, пронесшийся по поляне неудержимым штормовым потоком. Он смог еще раз...
   Лутарг едва успевал отслеживать смену событий, оболочек и времен, через которые проводили его воспоминания рьястора. В одно мгновенье он был мальчиком, приручающим своего духа, в другое - стал мужчиной, демонстрирующим скрытую в нем силу, или превращался в ревущий в горном ущелье ветер, поднимающий каменные глыбы над землей и бросающий их в скалистую твердь. Он обращался в девушку, закручивающую в стремительный водоворот морскую гладь и играющую волнами, и становился младенцем, удовлетворенно сосущим материнскую грудь под легкий перезвон колокольчиков; был воином, отдающим приказы, и солдатом, с оглушительным криком несущимся на противника, но везде, всякий раз, он был связан с ним - тем, кто рвался из глубин существа, чтобы сделать его сильнее. Был самим собой и рьястором.
   ... Она кружила по комнате, и вслед за ней неслось грозовое облако, изредка вспыхивающее световыми пятнами молний.
   - Он завидует мне. Просто завидует. Я смогла, а у него не получилось. А если у него нет, то и другим нельзя. И вообще, почему он командует? Я такая же старая, как он. Мы вместе пришли сюда! И что, что мужчина, брат? Он все равно не сильнее меня!
   Он молча наблюдал за ней, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, понимая, что в его словах, как подтверждающих, так и отвергающих, нет необходимости. Возможно, она даже забыла о его присутствии, ведя этот разговор-возмущение с самой собой.
   - Он расплодил целый народ. Отстроил города. Разве этого мало? Я же не вмешиваюсь в его дела. Живут и пусть живут, жгут, рубят, ломают, мне все равно, лишь бы к нам не совались. Так нет! Моих решил себе присвоить!
   Чем больше набирал силу голос женщины, тем темнее становилось, и чаще вспыхивало молниями следующее за ней облако, а на последних словах на улице грянул гром, чему он даже не удивился.
   Риана была чистым духом, воплощением всех сил, когда-либо существовавших и существующих ныне, могла стать, чем угодно, следуя одному лишь желанию, и каждая из стихий вторила ее настроению. Сейчас Нерожденная злилась, и это означало, что природа бушевала вместе с ней. Гроза и шторм - это самое малое и, вероятно, лучшее из того, что могло вообще произойти.
   - Посягнуть на моих детей! Да как он посмел?! Я ему этого не спущу!
   Женщина резко остановилась и устремила на него пылающий яростью взор. В нем было все: обещание потопа и губительных волн, разверзнувшаяся, чтобы поглотить, земля, пытающие костры ревущих пожарищ, - в нем жила кара, обещанная тому, кто посмел перечить ей.
   - Что ты молчишь, Повелитель? Ты мой первенец! Мое лучшее творение и я отдала тебе их! Это теперь твои люди! Мой подарок! Так борись!..
   Лутарг с честью выдержал ее взгляд, прежде чем оказался на поле боя. И это было безумство! Абсолютное и бесконечное безумство! Искореженные тела, разметавшиеся на земле, всполохи огня все еще лижущие одежды, едкий запах обгоревшей плоти и стоны, отчаянные стоны прощающихся с жизнью людей. Все это напомнило молодому человеку массовый обвал в Эргастенских пещерах, когда несметное количество каторжников было погребено под слоем камня и каменной пыли. И их хрипящие, надрывные крики обреченных на смерть долгие дни, блуждавшие по сочленениям подземных коридоров, будоража слух выживших.
   На это было страшно смотреть. Страшно видеть детские тела с неестественно вывернутыми руками и ногами, вжимающиеся в материнские бока, словно в попытке укрыться от боли и страха. Заглядывать в широко распахнутые, но уже ничего не видящие глаза, в которых застыл ужас последней минуты жизни - беспросветный ужас от вида собственной смерти. Проходить мимо протянутой руки умоляющего о помощи, и не оказывать ее, так как помочь уже не в твоих силах.
   Какой бы безрадостной не была жизнь Лутарга, что бы она ни творила с ним, он все же не очерствел сердцем, и чужие страдания не доставляли молодому человеку радости.
   ... Он прикрывал собой отступление выживших. Он, Сальмир и Окаэнтар - самые сильные духи, все, кто остался в строю. Остальные либо напрочь выбились из сил, либо были изранены настолько, что уже не могли призвать духа.
   Они заманили их в ловушку и взяли числом, засыпав градом стрел, камней и копий, слишком неожиданно для того, чтобы он или Риана смогли что-то изменить, слишком яростно, чтобы остановиться и пожалеть беспомощных.
   Они хотели уйти, всего лишь уйти, устав бороться, но он оказался не готов отпустить их. Сестра бросила ему вызов, и он принял его, а теперь отказывался изменить свои планы и отречься от мести. Поклявшись стереть тресаиров с лица земли, он намеревался выполнить обещание, даже ценой жизни своего собственного народа.
   За всеми этими боями, битвами и болью, он понял только одно - никогда не вставай на пути у всесильных, они сотрут, сравняют тебя с землей, и даже не заметив этого, пойдут дальше, отряхивая пыль твоей сути со своих ног.
   Они отступали уже несколько часов, взбираясь все выше в горы, оставляя за собой кровавое месиво из рианитов и тресаиров, из матерей, отцов и детей, которые уже никогда не улыбнутся друг другу. Отступали, унося на себе раненых, растерзанных и опустошенных, и Риана вела их за собой, полагаясь на почти обессилевшую троицу, что прикрывала тылы маленького отряда. Две сотни рожденных с духом - все, что осталось от многочисленного когда-то народа, все, что удалось сохранить в десятилетнем противостоянии брата и сестры, и сколько из них переживут следующую ночь, не знал никто, даже Нерожденная.
   - Еще немного, Повелитель. Продержись еще немного, и я выведу вас, - услышал он в себе голос Рианы. - Спрячу вас на другой стороне. Будь готов.
   Готов? Он уже давно готов ко всему, даже к тому, чтобы отпустить рьястора, отдать ему материальную часть себя и вернуть миру чистого духа. Он устал быть игрушкой в руках всесильных, не способных на жертвы, даже ради своих детей...
   Противоречия и боль разрывали Лутарга на части. Он вроде бы ненавидел, всем сердцем, всей душой проклинал, но, в тоже время, какая-то часть его помнила нежную заботу детский лет и любила. Любила слепо, безоговорочно, не требуя ничего взамен, только отдавая. Она суть его - мать, давшая жизнь, женщина, вскормившая и научившая всему, его личный бог, но и неизменное проклятье, отказавшееся от сына. Она Риана - Нерожденная, но родившая.
   ... Он слабел с каждой минутой, и вместе с ним терял силы рьястор. Он едва мог держать под контролем все четыре стихии, мешая продвижению рианитов, и они все быстрее разбирали уже не столь внушительные завалы, легче сопротивлялись бурану, обходя стороной ледяные глыбы. Они догоняли, превосходя численностью и бездушно перешагивая через своих собратьев.
   - Сейчас, сынок. Иди ко мне!
   Призыв Рианы вышиб из него весь воздух и заставил рьястора взреветь. Поблекнувший было дух, вновь засиял, радуясь столь неожиданному признанию, получить которое он уже не надеялся никогда.
   Оставив соратников на тропе, он бросился на зов в крепость, где Риана собрала измученную горстку гонимых. Нерожденная ждала его в центральной зале у самого входа, и приняла в объятья своих рук, впервые за долгое время, прижав к груди, как любимого ребенка.
   - Я открою тропу и уведу вас туда, где мой брат не достанет, но ты должен мне помочь. Должен держать ее, пока не пройдет последний из наших детей. Я верю в тебя, Антаргин - Повелитель стихий. Ты сможешь, сынок.
   Он думал, она не умеет плакать. Все что угодно, только не лить слезы, и ошибся. Сейчас они блестели в глазах, проступали каплями на лице, обжигая солью его сердце.
   - Да, мама.
   И он держал, пока тресаиры один за другим исчезали на его глазах, превращаясь в оседающую на пол тьму. Держал, когда рианиты прорвали оборону Сальмира и Окаэнтара и ворвались в крепость. Из последних сил удерживал, когда его друг уходил в новый, неизведанный мир, и даже тогда, когда рьястор взвыл от пронзившего его тело копья. Истекал кровью, но сохранял проход открытым, пока она не позвала его.
   - Твоя очередь, сынок...
   А затем шли дни, годы и века новой жизни, пока не пришло понимание, что и этот мир не вечен. Риана постепенно слабела, и просторы Саришэ сокращались, наравне с исчезающей энергией Нерожденной.
   Тресаиры, не перенесшие ранений и перехода, исчезли, а их духи уснули, не имея возможности существовать без души и тела, и если в первое время Риана могла поддерживать их существование, то теперь ее сил не хватало, и Перворожденному пришлось искать носителей.
   Антаргин смог приоткрыть тропу, чтобы ненадолго выпускать в большой мир собирателей, но не имел возможности в одиночку провести по ней весь народ. Для этого требовалась мощь Нерожденной, которой та уже не обладала, так как, облекши себя в подобие привычного для тресаиров мира, отдала большую ее часть, поддерживая и питая свое детище.
   И вся эта ситуация казалась безвыходной до тех пор, пока Риана не нашла выход. Им был нужен ребенок смертной для того, чтобы вернуть кариал, утерянный Перворожденным во время последней схватки.
   ... Он прижимал ее к груди так крепко, как только мог, не причиняя при этом боли. Этот день, час, миг убивал его. Убивал своей неизбежностью, знанием, что как бы там ни было, им придется расстаться.
   - Ты всегда будешь со мной.
   - И ты.
   - Я не хочу, чтобы ты уходила.
   - И я не хочу, но ты же знаешь...
   - Почему, именно мы?
   - А почему нет?
   Его губы коснулись белоснежного лба, запоминая это прикосновение, отпечатывая его в сердце, наравне с цветом любимых глаз, шелком белокурых волос, ласковым касанием руки.
   Навечно в нем, каждый вздох с ним, до момента новой встречи...
   - Так мы попали в ловушку, выбраться из которой самостоятельно нам не дано, - резко прервав поток воспоминаний, сказал Антаргин. - Ты единственная надежда рожденных с духом, Лутарг.
   Переход от одного к другому был настолько быстр, что молодой человек почувствовал себя разорванным на части. Последнее видение стояло у него перед глазами, мешая понять услышанное, затмевая собой все остальное.
   Это было именно то, что он жаждал, то, на что надеялся, осталось только разрешить себе поверить в увиденное. Принять это для себя.
  

Глава 16

   Трисшунка встретила всадников притихшими окрестностями и мерцанием светящихся окон многочисленных домов, выстроившихся стройным рядком вдоль центральной улицы. В отличие от предшествующих поселений, в которые заезжали мужчины, эта деревня имела относительно зажиточный вид, отличалась добротными, выкрашенными в разные цвета домами, наличием больших огородов и возвышающимся над другими зданием постоялого двора, к которому и направились припозднившиеся путники.
   Уже стемнело, и народ успел попрятаться по домам, спасаясь от вечерней, подернутой туманной дымкой, прохлады и неожиданных гостей, которые могут в потемках спуститься с гор. И пусть каратели никогда не останавливались в их деревне, а, держа путь к большим городам, проходили мимо, повсеместный страх никто не отменял, и люд предпочитал укрыться от горящих взглядов шисгарцев за обманчиво надежными стенами своих жилищ.
   Оставив коней у привязи, четверо мужчин вошли в небольшую харчевню, намереваясь перекусить, договориться о ночлеге и, если повезет, разузнать что-нибудь о слепом и его спутнике, возможно останавливавшихся здесь же ранее. Урнаг искренне считал, что старуха отправила их по верному следу, а идти кроме Трисшунки тут было некуда, разве что в горы, и хоть мужчина не исключал подобной возможности, все же надеялся, что эта идея не пришла в голову беглецам.
   - Ну что, хозяин. Чем порадуешь? - пробасил Урнаг, устроившись за добротным деревянным столом, покрытым темными пятнами от пролитого на него пива.
   - Да все, чем захочите, - отозвался коренастый мужчина невысокого роста, направляясь к новым посетителям.
   - Тогда, есть, да посытнее, и пить - покрепче, - высказал свои пожелания Урнаг, на что его спутники закивали с довольными улыбками.
   За целый день мужчины сделали единственный привал, разделив между собой остатки вяленого мяса и кусок хлеба, поэтому каждый из них мечтал о горячей и вкусной пищи, которой можно до отказа набить живот.
   - Как будет угодно.
   Хозяин скрылся за стойкой и, отвесив подзатыльник притаившемуся за ней мальчугану, вручил тому тряпку, чтобы привел стол в порядок в угоду заезжим посетителям.
   - Живо давай, - шикнул он, когда парнишка что-то заверещал, возмущенный незаслуженной карой. - А то...
   Про "то" работник решил не узнавать, а шустро отправился выполнять поручение, сам же хозяин скрылся на кухне, где уже гремела посудой хозяйская жена, готовя угощение для вновь прибывших.
   Пока мальчишка яростно оттирал стол, Урнаг не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы расспросить его об интересующих мужчин спутниках.
   - Ей, малец, - привлек он внимание паренька, - много к вам народу захаживает, или нет? Что-то пустовато сегодня.
   Урнаг выразительным взглядом обежал пустующие столики, надеясь вывести мальчика на откровение.
   - Да, так. Бывает, захаживают, - неохотно отозвался паренек, трудясь над особенно въевшимся пятном.
   - А на постое есть кто-нибудь?
   - Не, сейчас нет. Тихо.
   - Давно тихо-то?
   - Давно уже. Как флаг вывесили, так и тихо, - отозвался мальчик, бросая подозрительные взгляды на мужчин.
   - Ну да, ну да, - покачал головой Урнаг, словно ругая себя за то, что запамятовал. - А я думал, что отец с братом у вас остановятся, - как бы раздумывая, добавил он.
   Мальчика ничего не ответил, но, оторвавшись от своего занятия, вопросительно посмотрел на мужчину.
   - Они на подолье на поклон идут, должны были мимо проходить.
   - Может, и проходили, всех не упомнишь, - ответил на это парнишка, в глазах которого загорелась алчность.
   Урнаг только головой покачал, подумав: "Знать не знает, а туда же". Прежде чем расстаться с очередным медяком, мужчина решил подойти с другой стороны - сперва спросить и поглядеть на реакцию.
   - Слепой брат-то и отец старик, видные они, может заметил?
   Не успел Урнаг договорить, как кровь отхлынула от лица парнишки. Зажав в руке тряпку, он попятился от стола, будто не вопрос ему задали, а обвинили в чем-то.
   - Ей, чего это ты?
   Реакция мужчину заинтересовала, и Урнаг сунув руку в карман, выудил оттуда и бросил на стол одну монетку, которая, покрутившись на ребре некоторое время, со звоном приземлилась на столешницу.
   - Расскажешь?
   Парень, судорожно сглотнув, замотал головой, будто наткнулся на готовую к броску гадюку и не верит своим глазам, а затем бросился наутек, чтобы поскорее скрыться с глаз, свалившихся на его голову посетителей, и избавиться от расспросов.
   - Точно видел, - изрек один из спутников Урнага, наблюдая, как мальчишка юркнул за стойку.
   - Надо будет расспросить, - протянул главарь, соглашаясь.
   Думалось ему, что неспроста паренек так перепугался, а потому, что видел больше, чем следовало.
  
   ***
   Еще раз проверив упакованные в дорогу вещи, Таирия отпустила прислугу и - некоторое время бесцельно бродила по комнате, неосознанно перекладывая с места на место то, что попадалось ей под руку.
   Гребень, забытый на кровати, вернулся на туалетный столик и упокоился рядом с лентами и заколками в маленьком выдвижном ящичке. Пояс для отложенного в дорогу платья был аккуратно свернут и водружен поверх лежащего на сундуке плаща. Смятое покрывало - расправлено так, что ни единой морщинки не осталось на гладкой ткани.
   Девушка не знала, чем занять себя теперь, когда дел не осталось, а ложиться спать еще рано, да и не уверена была Ири в том, что в эту ночь безмятежный сон посетит ее. На фоне двух беспокойных ночей, что ей уже довелось провести, дочери вейнгара почему-то казалось, что кроме кошмаров ожидать нечего.
   Таирия чувствовала себя посаженной в клетку птицей, которую лишь на днях отловили и еще не успели приручить, а оттого душа ее металась в поисках пути на свободу, такого желанного, но такого далекого, благодаря жестокой руке пленившего, крепко накрепко запершей решетчатую дверцу.
   Ири злилась на весь свет, словно он сознательно предал ее, на отца, отправляющего ее в Эргастению, воспринимая приказ вейнгара, как желание наказать ее за непослушание, на себя саму за то, что пока еще не в силах противиться желаниям отца и сказать "нет".
   Особенно обидным для Ири было то, что она не могла выявить причину плохого расположения духа вейнгара. "Не в тетушке было дело, не из-за сестры отец разозлился", - уверяла себя Таирия, прокручивая в памяти слова и поступки Матерна. Что-то другое скрывалось за его нежеланием видеть их вместе, но что именно, Ири понять не могла.
   Взгляд девушки задержался на шкатулке, недавно вынутой из тайника и на время оставленной на прикроватном столике. Подойдя, Ири бережно приподняла крышку, чтобы еще раз взглянуть на дорогие ее сердцу вещи. Их было много - разных безделушек, но особенно выделялись три вещицы, неизменно затрагивающие что-то в глубине души Таирии.
   Одна из них - тонкая, словно паутинка, шаль, раньше принадлежащая Лурасе. Тетушка как-то проговорилась, что ее сплела Гарья для своей молочной дочери, но Лураса надевала шаль лишь однажды для любимого человека. Таирия не знала кто он, но почему-то думала, что кто-то очень хороший, раз такая женщина, как тетя, полюбила его.
   Второй был дедовский охотничий нож в кожаном расшитом чехле, также переданный племяннице Лурасой. Как внучка, Таирия очень жалела, что не успела узнать Кэмарна, ведь со слов тетушки, он был заботливым отцом и великим вейнгаром.
   - Не то, что мой, - грустно прошептала Таирия, но тут же отогнала от себя эти мысли. Расстраиваться еще больше, чем сейчас, ей не хотелось.
   Девушка достала из шкатулки подарок Матерна, которому когда-то так радовалась. В детстве ее всегда тянуло потрогать этот немного необычный медальон с оборванной цепочкой. Он почему-то напоминал ей геральдический символ правителя Тэлы, что властьимущий вейнгар носил на груди - вытянувший передние лапы пустынный тигр, - все, что тэланцы привезли с собой из прошлой жизни за Дивейским морем. Но если у тигра Тэлы вид был довольно миролюбивый, то у припавшей в земле кошки, изображенной на медальоне, пасть оскалена, и огромные клыки обещают скорую расправу.
   Нежно погладив золотой диск, Ири, как всегда, залюбовалась безупречно выполненным зверем. Девушку поражало искусство ювелира. Так прорисовать детали мог только настоящий мастер. В мерцающем свете трепещущего огня кошка словно оживала. Готовая к прыжку мощь скрывалась в обманчивом спокойствии ее позы. Казалось, что под мельчайшими драгоценными камнями полосатой шкуры скрыты стальные мускулы дышащего зверя, а в глазах-сапфирах пылает жаркий яростный огонь.
   Уже будучи взрослой, Таирия приказала починить разошедшиеся звенья цепи, но медальон так ни разу и надела. Он выглядел слишком массивным для ее хрупкой фигуры, и, вероятно, когда-то предназначался мужчине.
   Положив украшение на прежнее место, девушка вернула шкатулку в тайник, вдруг передумав брать ее с собой. Как не хотелось ей расставаться со своими сокровищами, Ири все же решила, что уж лучше пусть они останутся во дворце, чем потеряются где-то по дороге.
   "Мало ли что может произойти, да и какая она эта Эргастения?" - напомнила себе дочь вейнгара, наблюдая, как выдвижная панель утопает в каменной кладке и становится на место. Ее маленький секрет.
   Исследование содержимого шкатулки вернуло мысли Таирии в тетушке, безучастно лежащей на кровати, и девушка поняла, что ничто на свете не заставит ее уехать, не попрощавшись с названной матерью. Даже недовольство отца, к которому, надо сказать, она и так в последнее время успела привыкнуть, было недостаточной помехой ее желанию еще раз увидеться с Лурасой.
   И что, что она об этом не узнает, зато сама Ири будет знать, и этого вполне достаточно, чтобы ослушаться требования вейнгара.
   "В конце концов, что он мне сделает? Запрет в комнатах также, как родную сестру?" - спрашивала себя Таирия, торопливо шагая по дворцовым коридорам и всерьез раздумывая над тем, что сбежит, но не даст превратить себя в безмолвную рабу, даже если жить придется в полуразвалившейся лачуге и питаться сырыми кореньями.
   Аккуратно прикрыв за собой дверь в маленькую комнату для ожидания, предшествующую покоям Лурасы, девушка надеялась увидеть Гарью, постоянно находящуюся поблизости от своей воспитанницы, чтобы расспросить о состоянии тетушки, но няньки там не оказалось. Бесшумно ступая по длинноворсовому ковру, Таирия с печальной улыбкой направилась к приоткрытой внутренней двери, подумав, что старая женщина сидит в кресле у кровати, делясь новостями и просто слухами с неподвижно лежащей в постели женщиной.
   Ири несколько раз заставала Гарью за этим занятием, и все время удивлялась. Нянька часто повторяла девушке: "Лураса тебя не слышит", - когда видела, что Таирия тихонько что-то рассказывает тетушке, и в тоже время изо дня в день делала это сама.
   Кому-то подобное могло показаться забавным, но не Ири, которая прекрасно знала, насколько глубока привязанность женщины к своей молочной дочери.
   Иногда Таирии казалось, что связь между Гарьей и Лурасой, и ее собственные отношения с тетушкой - это разные стороны одной и той же монеты, на каждой из сторон которой изображены мать и дочь. Только, если в одном случае слезы льет дева потерявшая женщину, давшую ей жизнь, то в другом - родившая оплакивает потерю своего дитя, а это, по мнению девушки, гораздо более трагично.
   Уже подойдя к двери и приготовившись толкнуть ее, чтобы освободить себе проход, Таирия замерла, не веря самой себе и собственному слуху.
   - Пойми же, я не мог по-другому, - долетели до девушки слова отца, и резкий ответ Гарьи: "Мог, но не захотел".
   Ошеломленная Ири застыла на месте, не в силах пошевелиться. Она не хотела подслушивать, не собиралась, но и не могла заставить себя отойти, словно дерево пустившее корни глубоко в землю привязанная к месту.
   - Что ты знаешь, женщина, чтобы судить меня? Ты не была на моем месте, - отрезал вейнгар, не желая признавать правоту слов сестринской кормилицы. - Я бы лишился всего. Всей жизни! Остался прозябать в роли советника и прислужника. Я - рожденный, чтобы править! А он... Он, появившийся непонятно от кого, приблудок Лурасы...
   Таирия вздрогнула, услышав стук перевернувшегося кресла. От обличительной речи отца ее руки покрылись мурашками, а сердце предательски сжалось, жаждая и одновременно боясь услышать продолжение.
   - Ты столько лет смотришь на меня волком, беспрестанно обвиняя, а может и не я виновен? Может отца нужно винить? Твоего обожаемого Кэмарна? Он же не говорил мне. Столько лет не говорил. Скрывал свои планы, утверждая мою веру в себя, в решенное будущее! Молчал, пока этот рос на моих глазах, чтобы отнять принадлежащее по праву!
   Вейнгар сорвался на крик, и еще что-то слетело со своего места, с дребезжащим звоном приземлившись на пол.
   - Поставь на место и не кричи. Ты уже давно не капризный ребенок, - велела Матерну Гарья, поразив Ири до самых глубин.
   Чтобы кто-то так разговаривал с ее отцом? Нечто невообразимое, и оттого еще более пугающее, рождающее в душе скребущее чувство ожидания скорого возмездия - воздаяния за протест. Девушка испугалась за няньку.
   Таирия ни разу в жизни не слышала, чтобы они сказали друг другу нечто большее, чем обязательное приветствие прислуги и благосклонный ответ правителя. Только это на протяжении многих лет, а сейчас такое!
   Ири не знала, что думать. Как понять и расценить услышанное? Неужели есть кто-то, кто способен противоречить ее отцу? Неужто Гарья имеет какое-то влияние на него? И почему тогда молчала все это время, безропотно снося его издевательства над сестрой и дочерью?
   - Да как ты смеешь?! - последовал возмущенный рык, заставивший девушку попятиться к выходу.
   - Смею. Я растила тебя, качала, одевала, кормила, так же как и ее. Потому смею, - в голосе старой женщины звучали неприкрытая жалость и скорбь. - Ты предал себя самого, Матерн, своего отца и сестру, изменил Тэле. Так какой ты после этого правитель? Задумайся! Только трус, вор и несущий горькую смерть на радость Аргерду, - прозвучал приговор Гарьи, вслед за которым раздался яростный рык вейнгара.
   - Ты!..
   Внутренности Таирии скрутило в тугой комок страха, и девушка приготовилась ворваться в комнату, чтобы встать между отцом и нянькой - и последствия не важны - когда услышала слабый, сиплый и едва разбираемый совет тетушки: "Оставь его, Гарья. Матерн ошибся. Он еще раскается, поймет".
   От звука этого голоса колени Ири подогнулись, и с тихим стоном девушка осела на пол.
   Лураса очнулась, а для Таирии мир померк. Дочь вейнгара провалилась в черные объятья беспамятства, с радостью принявшего ее в кольцо своих призрачных, обещающих успокоение, рук.
  
   ***
   С некоторым беспокойством Антаргин пристально наблюдал за сыном. На лице Лутарга недоверие сменялось непониманием, смятение перерастало в надежду, затем появлялось сомнение и так по кругу. Молодой человек оказался настолько выбит из колеи, что привычные самообладание и маска бесстрастия покинули его, позволяя Перворожденному считывать вереницу эмоций прямо с лица, не заглядывая в мысли. Антаргин видел, насколько тяжело дается сыну принятие всего узнанного, как борется в нем желание признать и страх ошибиться, как разрывают Лутарга колебания чаш весов, где на одной стороне тянет вниз выработанная с годами подозрительность, а на другой - прилагает усилия стремление обрести семью, и еще один остро заточенный шип вонзился в сердце мужчины.
   Его мальчик был одинок, долгие годы беспросветно одинок, не имея даже дружеской руки, чтобы опереться и позаимствовать сил на борьбу с очередным жестоким ударом судьбы. Страшно и горько всегда и во всех перипетиях, преподносимых запутанными тропами жизненных дорог, оставаться одному.
   - Загляни в себя, Лутарг. Обратись к духу, сердцу или душе и они подскажут тебе, что верно, а что нет, - посоветовал Антаргин, хотя и понимал, что его словоизлияние пройдет впустую.
   Никакие наставления сейчас не могли помочь его сыну, только он сам, своими собственными силами должен был распутать хаотичный клубок воспоминаний и принять их в себя. Пережить каждый миг, даже самый холодный и безрадостный, чтобы прозреть и найти путь дальше.
   Еще некоторое время они молча наблюдали друг за другом, каждый думая о стоящем напротив, но, при этом, не задавая вопросов.
   А потом, взглянув на ширму, Лутарг попросил:
   - Покажи мне его.
   Антаргину не нужно было объяснять, что именно, и мужчина кивнул, направившись к двери. Сын безмолвно последовал за отцом.
   Они вышли в коридор, где все также толпились каратели, и Лутарг заметил облегчение на их лицах. Мужчины явно радовались, что приватный разговор окончен, и теперь они могут воочию наблюдать за происходящим. Особенно велика была радость Сальмира, в глазах которого вспыхнул яркий свет сброшенной с плеч тяжести.
   Перворожденный был дорог ему, - понял Лутарг, когда мужчины обменялись извиняющимися взглядами. Дорог, как брат.
   Собиратели безропотно расступились, пропуская Антаргина и идущего за ним Лутарга, но молодой человек почему-то не сомневался, что вся семерка неизменно проследует за ними, куда бы отец не повел его.
   Отец - от этого слова, от того, что в глубине души Лутарг признал ведущего своим родителем, волна чего-то светлого, но пока еще непонятного, захлестнула мужчину, пробежавшись теплом по коже и укоренившись возле сердца, заняла пустующую в ожидании нее нишу.
   Они не покинули центральную башню крепости, лишь поднялись на уровень выше, чтобы войти в похожие на предыдущие покои, только выдержанные в светло-серых тонах, с узкой одинокой постелью без прикрас в виде столбиков и балдахина, большим столом у окна и таким же огромным креслом у камина, где исполнял свой затейливый танец обогревающий комнату огонь.
   На счет сопровождения Лутарг ошибся. Из всей семерки до места с ними дошел только Сальмир. На этот раз Антаргин не остановил своего советника и друга, и калерат вошел в комнату вместе с мужчинами, но остался стоять возле двери, словно почувствовал, что его близкое присутствие в данном случае будет неуместным.
   Признание одного неминуемо вело за собой согласие с другим. А потому Лутарг буквально пожирал глазами изображенную на гобелене женщину, пытаясь представить, какой матерью она была для него, как целовала перед сном на протяжении коротких шести лет, как прижимала к груди, вспоминая его отца, или роняла слезы, тоскуя об оставленном муже.
   - Она не была здесь, ведь так? - озвучил вслух свое предположение Лутарг.
   Из воспоминаний рьястора молодой человек почерпнул знание, что для обычных людей тропа Рианы - это путь в один конец. Теперь он понимал, почему каратели не предложили взять Сарина с собой. Старик не смог бы вернуться обратно, а Лутарг никогда бы не простил себе этого.
   - Нет, не была.
   - Почему там везде разруха, кроме...
   Лутарг не договорил, но этого и не требовалось. Антаргин без лишних слов знал, о чем речь.
   - Потому что я все еще жду ее, - ответил сыну Перворожденный, кожей ощущая его желание услышать именно это. - Каждый день жду.
   - Но как?
   Мужчина пожал плечами и ничего не сказал, только бросил короткий взгляд на прислонившегося к стене Сальмира, высматривавшего что-то за окном.
   - Почему они не нашли меня?
   - Собиратели не смогли бы.
   - Других же находят, - возразил Лутарг, не совсем понимая, в чем разница - искать человека для спящего духа или пропавшего ребенка.
   - Риана ведет меня, ведет их, выбирая самых сильных для духа. А тебя она не чувствует за мной. Из-за того, что мы с тобой одно целое. Из-за рьястора, живущего в тебе.
   - Но...
   - Да, Сальмир. Все так, друг, - перебил сына Антаргин, услышав изумленный возглас калерата. - Риана знает с той самой минуты, как я сделал это. Она всегда и все знает про своих детей.
   Одарив долгим взглядом ошеломленного собирателя тел, Перворожденный повернулся к Лутаргу.
   - Ты не совсем такой, как мы, хоть и являешься тресаиром отчасти. Я, Сальмир и другие истинные рождены с духом - духом, принадлежащим только нам одним. Я же разделил силу рьястора, отдав тебе часть ее. Часть его мощи. Поэтому Риана не может чувствовать тебя, Лутарг. Ты не ее творение, а мое. Ты часть рьястора и меня. Мой сын.
  
   ***
   Это был долгий, бесконечно долгий и трудный день, вытянувший из Лутарга все силы, но давший ему столько, сколько молодой человек не получил за все прожитые ранее годы.
   Он подарил ему себя самого. В одночасье мужчина перестал быть безродной тварью, волчьим отродьем, отвоевывающим право на существование, а обрел семью - отца, мать, и даже цель, отличную от привычного стремления просто выжить. Он стал нужным кому-то, другим людям, таким же, как он сам, и от этого Лутарг ощущал себя целостным, живым.
   За бесконечными откровениями отца, замечаниями Сальмира и собственным любопытством, молодой человек увидел другую жизнь, пусть не безоблачную, но уже гораздо более яркую и насыщенную, чем его прежняя, сводящаяся к прожиганию дней в единственном стремлении перестать быть никем. И он хотел влиться в нее, стать ее частью, хотел с такой же всепоглощающей жаждой, с какой совсем недавно требовал ответов на свои вопросы.
   - Но почему каратели сами не могут принести в Саришэ кариал? - спросил молодой человек у Антаргина, когда мужчины возвращались в крепость после недолгой прогулки по горному склону.
   Ни Перворожденный, ни калерат уже не обращали внимания на оговорки Лутарга, когда тот называл тресаиров - шисгарцами, а собирателей тел - карателями, хотя сперва это показалась Антаргину забавным, в отличие от Сальмира, сравнившего подобное прозвище с оскорблением.
   - Во-первых, они не смогут принять стабильную телесную форму, чтобы удержать его, а во-вторых, кариал не дастся в руки тому, кто не имеет прямого отношения ко мне и к рьястору.
   - Тогда почему ты сам не пошел. Ты же можешь... хм... стать твердым? - искренне удивился Лутарг, при этом немного смутившись собственных слов. Их подбор показался молодому человеку не совсем уместным.
   - Могу, - под громкий смех Сальмира с кривой улыбкой, коснувшейся губ, ответил Антаргин, - но только возле тропы, когда сила Нерожденной питает меня, - уже серьезно продолжил мужчина. - Чем дальше я удаляюсь от крепости, тем слабее становлюсь, и не смогу долго поддерживать "твердый" вид, как ты выразился.
   - И для этого понадобился я?
   - Да, - с легкой печалью в голосе согласился Антаргин, думая о том, насколько, должно быть, неприятно сыну слышать, что его рождение изначально планировалось всего лишь как способ спасти остальных.
   - Тогда я должен вернуться и найти его.
   - Ты не готов к этому, пока, - остудил пыл молодого человека Перворожденный, - и многого не знаешь. Тебе необходимо научиться управлять духом, чтобы найти кариал.
   - И как ты собирался учить меня, находясь здесь, далеко? - не выдержал Лутарг.
   - Раса должна была привести тебя ко мне в десять лет, когда ты будешь достаточно взрослым, чтобы контролировать себя и духа, но...
   Антаргин не договорил, до боли сжав зубы, так как ярость и злость полыхнули внутри него, заставив рьястора взвыть в жажде мести и желании отведать крови того, кто посмел тронуть дорогих ему людей.
   От сына мужчина узнал - Лутарг пересказал Перворожденному откровения старика на сеновальне - что шестилетним мальчиком он был похищен из дворца, оторван от матери и брошен в Эргастенские пещеры, что все эти годы Сарин сбивал ноги в его поисках, поклявшись Лурасе отыскать и спрятать ребенка, и сдержал обещание, попытавшись вывести молодого человека за пределы тэланских земель.
   - Почему мама? Почему вы выбрали ее? - вдруг спросил Лутарг, тем самым отвлекши Антаргина от грустных мыслей.
   - Он слишком добрый, - с усмешкой сказал Сальмир. - Хотя, кто бы мог предположить, Разрушитель - и добрый.
   - Хватит, - осадил друга Перворожденный, видя недоумение на лице сына. - Я не собирался брать силой то, что мне отдавать не хотят, а добровольно согласиться на это могла только та, кому жизнь многих важнее своей собственной.
   - Дочь вейнгара, - закончил за отца Лутарг, вынужденный признать, что обычная тэланка навряд ли согласилась бы на подобную жертву.
   - Мы долго ждали ее, - промолвил Антаргин, а про себя добавил: "И Раса нашла меня, навсегда лишив покоя".
   - Антаргин многим предлагал попытаться, но никто не соглашался, - вставил свое слово Сальмир. - Я, кстати, и тогда не верил, что кто-то пойдет с нами. И был удивлен, когда она протянула руку. Никогда не говорил тебе, но это шокировало, - добавил калерат, глядя на друга. - До последнего думал, что Лураса сбежит.
   - Она боялась тебя когда-нибудь? - спросил Лутарг, пристально глядя на отца, но получил в ответ лишь очередную печальную улыбку.
   Антаргин не хотел об этом говорить. Не хотел думать, но сын решил за него, коснувшись плеча и вернув в далекие дни только пробудившихся чувств, впоследствии ставших ураганом, пронесшимся по жизни Перворожденного, чтобы осыпаться пылью у ног - пылью бесконечного ожидания.
   ... Всю ночь они гнали коней, держа путь в родные горы Истинных, стремясь как можно скорее добраться до цитадели, чтобы вернуть потраченные силы оживляющим прикосновением Нерожденной.
   Вороные хрипели в азартном стремлении к бешеной скачке и рвались вперед, привычные соревноваться с ветром, но, слушаясь твердой руки всадников, направляющей их к цели, усмиряли пыл, выравнивая галоп, чтобы не пугать непривычную к такой скорости спутницу.
   Она держалась до последнего, не позволяя себе опереться на него, а он не принуждал, лишь изредка, при опасных прыжках, придерживая рукой.
   И только на рассвете, поняв, наконец, насколько она устала, погрузил в глубокий сон.
   За все время девушка не сказала ни слова, лишь сидела натянутой струной, сжав гриву тонкими пальчиками, и неизменно смотрела пред собой, словно боялась встретиться взглядом с любым из находящихся рядом.
   Она волновалась, нервничала, переживала. Он видел ее страхи, хоть и пытался отстраниться, отключиться от переполняющих ее эмоций. Злился на себя и на Риану, не рассчитавшую сил и вынуждающую его пожертвовать своей сутью, хотя прекрасно знал, что сделает все возможное, чтобы спасти тресаиров и мать.
   Получалось плохо, так как манящее тепло девичьего тела не давало ему возможности забыться. Она прожигала его, не знающего брожение крови разбуженной страсти. Опаляла, заставляя рьястора метаться, то в требовательном рыке желания, то в стремлении к нежнейшей ласке, повергая его душу в стремнину смятения...
   ... Застыв, как каменное изваяние у окна, он смотрел на нее спящую. Смотрел, и волны нежности истекали из него под довольное урчание рьястора, мечтающего потереться о нежную кожу шеи, уткнуться влажным носом в изгиб плеча, втянуть в себя присущий только ей запах, чтобы запомнить, пронизать им каждую частицу себя самого, почувствовать ее своей, второй сутью - самой родной и близкой.
   Она манила его, будоража тело и ум. Не отпускала ни на мгновение, все дни пути своим присутствием сводя с ума. Доводила до крайней точки самообладания одним взглядом из-под ресниц, круша ребра и вырывая сердце. Убивала тихим стоном усталости, раздирающим его на части и почти неслышным "не уходи", когда ее задремавшую он оставлял на постоялых дворах.
   Он пропал, потерялся в ней, раньше, чем успел осознать. Растворился в сером омуте глаз, отдающем свежей зеленью молодой листвы, пропал в подрагивающей улыбке, коснувшейся губ, когда убирал светлый локон, упавший на умиротворенный сном лик.
   Незаметно, не спрашивая, она стала необходимостью, поселившейся в нем. Расчистив место в самой сердцевине, отодвинула все остальное, став первостепенной. Самой их самого, главнее которой не существует.
   А он не спорил - не мог и не хотел - принимая ее владычество над ним, как нечто важное и единственно настоящее.
   Лишь раз коснувшись, Антаргин понял, что назад пути нет, и не желал его, не видел смысла искать, так как она стала им, еще не осознавая этого, но уже не желая отпустить...
   Опаленный вихрем яростных терзаний, Лутарг отпрянул от отца под исступленный рык рьястора, сорвавшийся с губ Антаргина, и леденящую стужу, сковавшую его собственное сердце. Это было не больно, а исступляюще невыносимо, ни один клинок, даже острейше заточенный, не способен причинить такой муки, раз за разом вонзаясь в плоть.
   Это нестерпимый жар Аргердовых костров, непрерывно подпитываемый новыми подаяниями. Навечно поселившийся внутри огонь, иссушающий своим жгущим касанием водоем веры - надежду, опоясанную болью и страхом никогда больше не быть вместе.
   - Не делай так больше, - похрипел Перворожденный, скидывая со своих плеч удерживающие его руки Сальмира. - Спроси, я отвечу. Всегда отвечу, но не так.
   Лутарг кивнул, соглашаясь и мысленно ругая себя. Он не хотел причинить боль, не думал, но и не оправдывал себя.
   - Только слова, - минуя кол в сердце, выдавил молодой человек. - Только то, что захочешь рассказать.
   Обращаться к рьястору желания больше не было.
  

Глава 17

   Окаэнтар в глубокой задумчивости ходил по комнате, неосознанно прокручивая в пальцах перо, то в одну сторону, то в другую. Он всегда что-то теребил в руках, размышляя о насущном. Это помогало мужчине отрешиться от всего остального, хоть и выдавало другим, находящимся рядом, его внутреннее состояние.
   Например, как сейчас. Окаэнтар настолько погрузился в собственные думы, что совершенно не обращал внимания на своих соратников, наблюдающих за его медлительным продвижением по воображаемому кругу встревоженными взглядами. Не замечал, как те задаются вопросом, столь явно отражающимся на лицах - что же настолько сильно взволновало их предводителя?
   Встреча с так называемым Освободителем поразила мужчину. Мало того, что это наконец-то произошло - он появился, но еще и оказался не настолько прост, как хотелось бы. Окаэнтар не мог забыть этот взгляд, вернее глаза, столь о многом сказавшие ему, но еще больше оставившие сокрытым. Горящие глаза, принизывающие насквозь даже его, повидавшего достаточно, чтобы не бояться.
   Он был силен, смел, дерзок, возможно, даже безрассуден, раз позволил себе такое - соревноваться с ним. Но то, как он смотрел - с вызовом и обещанием отпора! - было достойно похвалы.
   "Хороший противник", - признался себе тресаир, когда взгляды мужчин скрестились, там, в коридоре, на входе в замок. Было бы глупо отрицать очевидное, а Окаэнтар не был глупцом и не собирался им становиться.
   Но не это являлось главным и тревожило тресаира. Освободитель был необычным, не таким как все остальные смертные, что Перворожденный и его команда ловцов приводили в Саришэ для поддержания сил спящих. Он был рожденным с духом, и эта новость стала для мужчины неожиданным и неприятным откровением.
   Что же такого сделали Нерожденная и Антаргин? Откуда в этом человеке взялась сила рьястора?
   Любой из тресаиров был в состоянии отличить этот особый глаз, данный лишь повелителю стихий и никому другому. Окаэнтар не знал, что это должно было значить, но хотел и собирался разобраться.
   Подобное открытие могло существенно повлиять на его дальнейшие действия, наложить свой отпечаток на их ход, и даже полностью изменить, что раздражало мужчину в достаточной степени, чтобы ошибиться, толкая на совершение необдуманных поступков.
   Мало того, что Освободитель - "Тарген", - напомнил себе мужчина - уже не тот мальчик, на приход которого он рассчитывал когда-то, так еще и обладающий способностью противостоять ему, становясь тем самым серьезной помехой его столь долго вынашиваемым планам.
   Свободная рука мужчины потянулась к груди, чтобы коснуться скрытого под одеждой медальона. Он всегда был с ним, с тех самых пор, как Риан, не приняв отказа или не поверив в него, швырнул эту вещицу к ногам мужчины, сказав: "Я буду ждать тебя". Тогда Окаэнтар поднял его и сохранил, чтобы передать Риане (хоть и не сделал этого впоследствии), но сейчас, осознав возможности и власть, радовался, что его встреча с Нерожденной не состоялась, когда он столь сильно к ней стремился.
   Окаэнтар часто вспоминал, а с тех пор, как Риана начала слабеть, слишком часто, о предложении ее брата, которое имел глупость когда-то отвергнуть. Теперь он считал, что нужно было встать на сторону сильнейшего еще тогда, но он оказался недальновиден, за что сейчас винил себя. Слепая преданность не принесла ему ничего, кроме долгих лет жалкого существования в мире, который в ближайшем времени грозил исчезнуть совсем и забрать его с собой. Мужчина не мог этого допустить, не хотел становиться ничем, пустотой, у которой нет шансов вновь обрести форму или хоть какое-то подобие жизни. Такая участь не для него.
   Ладонь Окаэнтара коснулась груди, до боли впечатывая в кожу уже не отвергаемый подарок Нерожденного. Это украшение было его пропуском в нормальную жизнь - ту, что на другом конце запечатанной пока тропы. Ему всего лишь нужно выбраться, и медальон приведет его к Риану, который сможет, как когда-то и обещал, разорвать зависимость Окаэнтара от своей сестры, и тогда мужчина избавится, наконец, от бесконечного прозябания, в которое превратилась жизнь тресаиров после перехода.
   Он собирался этого добиться для себя, а остальное не имело значения. Ничто не имело значения.
   - Смотрите за ним, за каждым шагом, - сказал мужчина, взглянув на своих сторонников. - Я хочу узнать о нем все - все, что сможете добыть.
  
   ***
   Это был самый длинный год в жизни вейнгара, словно боги договорились меж собой растянуть его до бесконечности, погрузив мир в вечную ночь, где рассвет никогда не подоспеет на смену давно пришедшему закату. И каждый миг, каждое мгновенье вечности, что Кэмарн провел в этой непроглядной тьме, были посвящены думам о младшей дочери - его маленькой, но такой храброй Лурасе.
   Собственная вина - что, не споря, согласился принять ее жертву - и не иссякающее, всеобъемлющее беспокойство не отпускали мужчину ни на секунду, сжимая сердце жесткими оковами непреодолимой печали и бередя душу. Кэмарн страшился, что даже когда подойдет время, о чем он непрестанно напоминал себе, тьма не рассеется, а все также будет окружать его удушающим туманом, наполненным повергающими в ужас видениями пыток ни в чем неповинных людей и оглушительными криками мучеников, пронизанными, обращенной к богам, мольбой о помощи, так как простой смертный уже не в силах освободить их.
   Во всей этой мешанине чувств и эмоций, терзающих вейнгара, только одно оставалось незыблемым - слова шисгарского карателя "ты отдашь нам одну из них на год", в которые Кэмарн, несмотря ни на что, продолжал верить, как в самого себя.
   Они были его единственным оплотом, сердцевиной удерживающей веры в то, что он сможет еще раз увидеть любимое дитя, прижать ее к груди и сказать, сколь сильно дорожит ею.
   Отложив в сторону недавно законченный фолиант хроники, что летописцы принесли ему, правитель Тэлы подошел к окну, чтобы почерпнуть немного спокойствия у искрящейся в свете закатного солнца глади Дивейского моря. На протяжении всего последнего года мужчина часто стоял вот так, замерев и смотря перед собой, вглядываясь во что-то понятное только ему.
   В такие моменты даже Сарин - верный друг - не тревожил его, предпочитая бесшумно покинуть покои вейнгара, если вдруг нахлынувшая тоска опускалась на плечи Кэмарна в его присутствии. Мужчина видел беспрестанные терзания своего господина, сопереживал им, но, в тоже время, понимал, что помочь здесь не в силах. Лишь одно могло вернуть свет от улыбки в глаза тэланского правителя - возвращение той, что отдала себя на откуп за остальных.
   Сарин, знающий с кем Лураса покинула Антэлу год назад, старался не думать о том, что улыбчивой девочки, которая частенько посмеивалась над ним, уже нет в мире сменяющих друг друга светил. Что Гардэрн и Траисара теперь не освещают ее путь, а давно проводили в недоступный их взору подземный мир Аргерда, где холодные воды Урунаи проносят печальную душу меж пылающих костров Аруги и устремляются к месту последнего пристанища всех покинувших наземный мир живых - к вечно цветущим холмам Инаирга.
   Наблюдая, как солнечный диск медленно клонится к горизонту, Кэмарн мысленно поторапливал его, с нетерпением ожидая наступления ненавистной им и столь же сильно ожидаемой темноты.
   Месяц белого флага уже почти подошел к концу, лишь день и две ночи остались до его завершения, и вейнгар, неизменно, с момента его наступления, проводивший темное время суток у дворцовых ворот, мечтал поскорее заступить на ночное дежурство, приближающее миг возвращения дочери в его объятья.
   "Сегодня, сегодня я увижу ее, - убеждал себя мужчина, прогоняя прочь сомнения и страхи. - Сегодня Раса вернется домой".
   Это была его ежевечерняя молитва. Его заклятие, посылаемое богам, отчаянное требование оправдать его веру в них.
   Когда от палящего диска Гардэрна осталось лишь марево над линией горизонта, в дверь покоев вейнгара постучали.
   - Войдите, - отозвался Кэмарн и, покинув свой пост у окна, взял в руки массивный фолиант, чтобы по дороге к воротам вернуть книгу в замковую библиотеку под бдительный и бережный присмотр хранителей.
   Он не хотел читать ее, не желал заново проходить по дням своей юности и пересматривать уже совершенные поступки. Во второй раз пережить бойню в Трисшунских горах было выше его сил. Столкнувшись с невидимой и непонятной силой, что поразила тэланских солдат, одного за другим лишая жизни без видимых на то причин, вейнгар не хотел воскрешать подробности давно минувших дней, и так являющихся ему в ночных кошмарах, предпочитая оставить осуждение или одобрение собственных поступков далеким потомкам, которые лишенным эмоций взглядом смогут оценить их с позиции непредвзятости.
   - Вам надо поесть, господин.
   Тихий голос Сарина и звук его шагов, отвлекли Кэмарна от печальных мыслей. Казалось, верный слуга и преданный друг - примерил на себя одежды радетельной кормилицы, ежедневно присматривая за своим господином, забывающим за душевными терзаниями принять пищу или переодеться.
   - Сарин, - укорил вошедшего Кэмарн. - Я же говорил...
   - Знаю, но я все же привык, - отозвался мужчина, поставив поднос на стол.
   - Не хочу, - даже не взглянув на еду, отмахнулся от проявленной заботы вейнгар, направляясь к двери.
   - Нет, - Сарин преградил ему путь, намереваясь настоять на своем, и даже отступил от собственных неписаных правил, отбросив пропитавшее кровь и душу почтительное обращение. - Ты думаешь, Лураса обрадуется, вернувшись и увидев отца - едва держащимся на ногах? Я сомневаюсь!
   Мужчина изо всех сил старался придать своему голосу убедительности и отогнать прочь предательскую дрожь, вместе с вопросом "Вернется ли?".
   - Да ты испугаешь ее одним своим видом. Осунулся, похудел, постарел, седины в волосах прибавилось - совсем не радостная встреча получится. А если еще и в голодный обморок упадешь...
   Кэмарн развернулся и, покачав головой, направился к столу, так что Сарин решил не продолжать отповедь, сменив гнев на милость.
   - Вот так. Поешь, и хоть до утра стереги, я мешать не буду.
   И он сдержал свое слово, много часов молча наблюдая за тем, как правитель Тэлы вышагивает вдоль дворцовых стен, бросая нетерпеливые взгляды в ночь, пытаясь усмотреть в ее густой тьме приближение призрачных всадников, как замирает, вслушиваясь в тишину, чтобы различить дробный перестук массивных копыт вороных коней, несущих на себе шисгарских карателей и ту, чьего возвращения он ждет, как расстроено треплет волосы, когда его ожидания не оправдываются.
   Сарин единственный из близкого окружения Кэмарна знал, насколько тяжело тому дались прошедшие месяцы. Остальные лишь видели, что жизненная сила постепенно покидает вейнгара, и старались меньше беспокоить его, обращаясь по большинству вопросов к Матерну, с радостью взвалившему на свои плечи обязанности отца.
   Рассвет уже приближался, когда Сарин решил, что пора прекращать ночное бдение и уводить своего господина во дворец. Еще одна долгая ночь миновала, забрав у правителя Тэлы остатки сил, насколько мог судить слуга, исходя из еще более ссутулившихся плеч и устало склоненной на грудь головы, привалившегося к каменной кладке стены вейнгара.
   Он даже сделал несколько шагов в направлении измученной фигуры, когда услышал еще далекое, но от того не менее пронзительное ржание, которое заставило его господина выпрямиться и подобраться.
   "Пусть это будут они", - мысленно воззвал к богам Сарин, не представляя, как Кэмарн перенесет очередное разочарование. Ему казалось, что вейнгар не выдержит.
   Они появились из предрассветных сумерек темными пятнами, окруженными неизменным голубоватым свечением, вынудив мужчин задержать дыхание в преддверии. Взгляд Кэмарна разом охватил всех и остановился на центральной фигуре, к груди которой прижималась светловолосая голова его дочери. Вейнгару показалось, что Раса спит, доверчиво устроившись в мужских руках.
   До предела натянутая струна страха, все это время распевавшая свою протяжную песнь в его душе, замолчала, наконец, позволив мужчине окончательно поверить в возвращение дочери, но, в то же время, лишив мужчину возможности пошевелиться. Застыв в позе напряженного ожидания, вейнгар смотрел, как приближается по мощеной дороге семерка всадников, постепенно раскрашивая мир в привычные цвета и возвращая ему дыхание жизни.
   Они остановились на расстоянии нескольких десятков шагов и лишь один, тот, что вез девушку, приблизился к мужчинам. Придержав вороного, послушно замершего на месте, шисгарец склонил укрытую капюшоном голову, на несколько мгновений скрыв дочь от взгляда отца.
   Кэмарн, сбросив оцепенение, непроизвольно подался вперед, а Сарин, последовав за своим господином, поднял повыше фонарь, чтобы ровный свет танцующего в нем пламени падал на лицо девушки, позволяя его господину видеть дорогие черты.
   Лураса медленно выбиралась из объятий глубокого сна, следуя за дорогим ее сердцу ласковым голосом. Он что-то нежно шептал, обращаясь к ней, зовя за собой, и постепенного сладостный дурман отступал все дальше, забирая с собой ощущение покоя и тихого счастья - во сне ей и Антаргину не нужно было расставаться - возвращая девушку в лишенную привлекательности реальность.
   Раса грустно вздохнула, почувствовав легкое прикосновение губ ко лбу и открыв глаза, с укоризной прошептала.
   - Ты обещал не усыплять меня.
   - Прости, - также тихо отозвался мужчина, - но ты устала, и должна была поспать.
   В его голосе она расслышала горечь сожаления смешанную с убежденностью в своей правоте.
   - Но время совсем... - попыталась возразить она, сказать, что им и так слишком мало осталось, чтобы тратить драгоценные мгновенья на сон, но он перебил.
   - Мы добрались, - с печалью в голосе остановил ее Антаргин, выпрямившись и тем самым позволив любимой увидеть стоящих перед ними мужчин.
   - Отец!
   - Лураса!
   Их возгласы слились в один, и сердце мужчины сжалось, тупой болью напомнив о неизбежном. Он знал, что его любимая скучала, видел, как туманился печалью ее взор, устремленный в окно, и понимал, отчего она, иногда так крепко обхватывает его руку, пряча лицо на груди. Боязнь скорой разлуки говорила в ней, разлуки, подобную которой ей уже пришлось пережить.
   Антаргин спешился и помог девушке спуститься на землю. Он торопился, подгоняемый нетерпением вейнгара, которое столь явственно ощущалась вокруг него, и неподдельной радостью в голосе Лурасы, ее стремлением поскорее обнять отца.
   - Сарин, иди быстрее, подними Гарью, - возбужденно просил Кэмарн своего друга, прижимая к сердцу дочь и мечтая спрятать ее от горящих взоров карателей за каменными стенами замка. - Пусть приготовит все. Воду, постель... Все, что нужно...
   А он слушал, постепенно отступая назад и заставляя пятиться жеребца, боясь, что если задержится, то не сможет оставить ее здесь, не захочет расстаться, не заставит себя уйти.
   За причитаниями отца, его торопливыми словами любви и теплом рук, касающихся ее лица, Лураса явственно почувствовала тот момент, когда осталась одна, без него. Сердце сжалось от пронзившей его нестерпимой боли и ноги девушки подкосились. Она упала бы, не успей Кэмарн поддержать дочь.
   - Антаргин...
   Жалобным стоном сорвалось с вмиг побелевших девичьих губ, а откуда-то издалека ему вторил душераздирающий рык неизвестного зверя, попавшего в капкан.
   Стремясь избавиться от этого будоражащего воображение звука, многие тэланцы, еще не успевшие покинуть мягкие пристанища перин или сомнительное удобство лежанок, поспешно натягивали на головы одеяла, отгоняя прочь от себя вой лишенного, потерявшего часть себя животного.
   И именно под него, Раса впервые почувствовала слабое биение жизни внутри себя. Первый, едва ощутимый толчок растущего в чреве матери малыша, которому суждено было стать сильным и изменить мир.
  
   ***
   Спрятавшись от братьев и забот в своем излюбленном месте и усевшись между каменных зубьев, украшающих крепостную стену, Литаурэль наблюдала, как яркий солнечный диск постепенно исчезает за очередным горным выступом.
   По мнению Литы, отсюда открывался один из самых красивых видов, имеющихся в Саришэ, а таких, к слову, было немало, но именно этот - он один - всегда производил на девушку неизгладимое впечатление.
   Почти отвесная скала, серым телом стремящаяся к небесам, и бегущие по ней редкие дорожки зелени, местами образующие замысловатый узор, убеждали Литаурэль в существовании чего-то вечного, неизменного, а в такие дни, как сегодня, Лите особенно необходима была вера в незыблемое.
   Проведя несколько часов у постели умирающей ротулы, девушка чувствовала себя опустошенной болью и страхом старой женщины, словно эта она сама металась в бреду и сжигающей тело агонии лихорадки, словно это ее губы беззвучно молили об облегчении и скорейшем наступлении конца, и ее сердце время от времени останавливалось, пропуская удар, чтобы вновь быть запушенным.
   Они всегда уходили очень болезненно, мучаясь и страдая оттого, что занявший тело дух до последнего боролся за своего носителя, стремясь, насколько это возможно, продлить его существование, даже вопреки полнейшей истощенности жизненных сил последнего. И этой ротуле осталось совсем чуть-чуть, - признавалась себе Лита, сожалея об утекающей в вечность жизни.
   Но не только поэтому она пришла сюда, - напоминал девушке тоненький голосок совести, не желая молчать и притворяться, взывая к едва тлеющему огоньку в ее душе, пусть неяркому и неоцененному пока по достоинству, но уже существующему.
   Еще в замке - Литаурэль узнала, что Перворожденный с сыном находится за пределами крепостных стен, и сейчас - отсюда - она могла наблюдать их неспешное продвижение по отлогому склону в компании с Сальмиром. Мужчины о чем-то разговаривали, и со своего поста Литаурэль казалось, что Антаргин улыбается, а это было, по меньшей мере, удивительно для нее.
   Очень давно улыбка не касалась губ Перворожденного, не загоралась во взгляде, прогнав щемящую тоску, не разбегалась сеткой морщинок от глаз. Он всегда и неизменно был серьезен, собран, даже хмур, и это стало привычным зрелищем для всех тресаиров. А потому сейчас, даже простое предположение о возможной радости Антаргина, грело ей сердце, рождая в нем благодарность Таргену, и не только благодарность.
   Если раньше Освободитель будоражил ее ум, как некое мифическое существо, ни разу не виденное, а только воображаемое и потому еще более интересное, то теперь, после знакомства, Лутарг прочно занял место где-то глубоко внутри девушки, но уже совсем по другой причине.
   Он был красив, немного странной и непривычной красотой, но оттого не менее завораживающей. Вчера ночью, покинув покои Таргена, Литаурэль подняла все свои рисунки, где был изображен Освободитель, и ни на одном не нашла сходства с эти живым человеком.
   Она всегда представляла его другим - разным, но все же другим, хотя почему-то не чувствовала разочарования из-за того, что ее ожидания не оправдались, скорее наоборот, странный незнакомый трепет охватывал тресаирку при мысли об этом мужчине, приятный трепет.
   Вздохнув, Лита уткнулась подбородком в колени и принялась наблюдать за тем, кто почти полностью занимал ее мысли.
  
   ***
   Таирия пришла в себя от обжигающего запаха, опалившего нос и горло, словно испарения сиагиты, поднимающиеся от кипящего в котле ядовитого варева, окутали ее со всех сторон. Девушка отчаянно втянула в себя воздух, стараясь избавиться от неприятных ощущений, но лишь еще глубже вогнала в легкие едкую смесь и закашлялась от ее разъедающего воздействия. На глазах Ири выступили слезы, а желудок скрутило в рвотном позыве.
   - Ш-ш-ш, все. На, попей, - прорвался в затуманенное сознание дочери вейнгара успокаивающий голос Гарьи, когда та, отчаянно хватая ртом воздух, попыталась свернуться клубочком и подтянуть ноги к подбородку в борьбе с одолевшей ее тошнотой. - Сейчас все пройдет. Станет легче.
   Послушавшись, Таирия последовала за приподнимающей ее голову рукой и сделала несколько жадных глоткой прохладной воды, осушив стакан полностью. Жжение уменьшилось, сменившись неприятным саднящим ощущением, и девушка смогла выговорить: "Еще", - тихо и хрипло, но все же различимо.
   - Сейчас, милая, - отозвалась Гарья.
   Вдоволь напившись и окончательно придя в себя, Ири вспомнила невзначай подслушанный разговор, и сердце девушки вновь забилось в ускоренном ритме, но уже не боли, а надежды.
   Она ведь слышала, сама слышала и потому...
   - Тетушка, она...
   Таирия не договорила, не хватило сил из-за переполняющих ее эмоций. Девушка могла только напряженно вглядываться в лицо старой няньки, ожидая ответа, и получила его. Гарья утвердительно кивнула, но в глазах женщины светилась неподдельная тревога.
   - Что? - испуганно прошептала Ири, не зная, что думать. - Она же не...
   Даже предполагать, что Лураса вновь вернулась в прежнее состояние, Ири не хотелось. "Этого не должно произойти, не может случиться", - пульсировало в ее венах, пока Гарья медлила с ответом.
   - Гарья? - поторопила няньку Таирия, спустив ноги на пол.
   Кто-то положил ее на скамью - Ири предположила, что отец - и девушка все еще находилась в покоях тетушки, вот только дверь, разделяющая комнаты, сейчас была закрыта.
   - Они разговаривают, - подтвердила женщина подозрения Таирии, когда взгляд девушки замер на деревянной преграде, за которой находилась спальная комната Лурасы.
   Разговаривают. От одного этого слова Таирия покрылась мурашками. Ей почему-то казалось, что разговор брата с сестрой не будет содержать любезностей, а скорее наоборот. Причин думать, что отношения между ними вмиг изменятся, не было.
   - Шла бы ты к себе, милая, - посоветовала девушке Гарья. - Не время тебе с отцом встречаться. Зол он.
   Таирия кивнула. Она не нуждалась в напоминании о настроении отца. Крики и обвинения, что чуть ранее вейнгар бросал в лицо кормилице, еще были свежи в памяти Ири, также как и собственный страх.
   - Но я вернусь? - спросила девушка у няньки прежде, чем подняться на ноги, но сделала это лишь для того, чтобы предупредить.
   Ири знала, что никакой, даже самый строгий запрет, не удержит ее вдали от очнувшейся тетушки долгое время, тем более, что назавтра с рассветом ей предстояло отправиться в ссылку в Эргастению.
  

Глава 18

   Несмотря на то, что каждой клеточкой своего существа Лутарг ощущал усталость, как физическую, так и эмоциональную, уснуть не получалось. Сон бежал от него, подстегиваемый разнообразными мыслями, которые роились в голове, соревнуясь в успехе и лишая самообладания. Воспоминания рьястора и просто рассказы отца, сменяя друг друга, постоянно требовали внимания, словно не могли ужиться в его взбудораженном откровениями разуме.
   Устав бороться, молодой человек покинул смятую постель, решив прогуляться по замку или даже выйти на улицу, чтобы прохладный ночной воздух освежил его, приведя мысли в порядок.
   Еще в Эргастении Лутарг часто бродил по темным, непроглядным пещерам, вслушиваясь в беспрестанное копошение крыс в кучах с объедками и мусором, хлопанье крыльев подземных жителей, предпочитающих вечную ночь яркому свету солнца, или в легкий стук сорвавшегося со склона камешка, перескакивающего с выбоины на уступ, чтобы потом отправиться в свободный полет по глубокой шахте, устремляющейся от черного зева открытой пасти к недрам земли.
   Одиночество являлось для него привычным состоянием и даже желанным, так как в отсутствие кого-либо рядом отпадала необходимость прятать взор, следить за собой и окружающими, постоянно ожидая подвоха или удара из-за угла. Так было спокойнее и проще. Он вроде бы становился самим собой - таким, каким являлся, отринув необходимость вливаться в неприглядное сообщество остальных - многих, обросшее с головы до ног злостью, завистью и безудержной, всепоглощающей жестокостью к себе подобным.
   Покинув свои покои, Лутарг окунулся в лабиринт тускло освещенных замковых коридоров, ныне тихих и пустующих.
   Обитель Истинных погрузилась в сон, и даже неяркий свет факелов, казалось, прекратил бодрствовать, то вспыхивая на мгновенье, будто проверяя, нужна ли кому его помощь, то вновь затихая, чтобы погрузиться в приятную дрему.
   Дорожки, покрывающие пол, скрадывали его торопливые шаги, и молодой человек добрался до выхода никем не услышанный. Тяжелая входная дверь без труда поддалась его напору - и, лишь единожды тоненько скрипнув в протесте, отворилась, чтобы выпустить в ночь.
   Наполнив грудь влажным, насыщенным хвойным ароматом воздухом, Лутарг вышел во внутренний двор, такой же сонный и пустынный, как и коридоры замка. Полный диск луны, зависший на темном небе в окружении блеклых в его непревзойденном сиянии звезд, раскинув световые сети, касался каждой постройки, подглядывая в окна, щели, приоткрытые двери конюшен и кухонь, словно намеревался выведать тщательно хранимые и столь лелеемые людские тайны.
   В его мягком серебристом свете все вокруг казалось нереальным, походило на ожившую сказку, где танцующая тень колышимого ветром дерева - превращается в прекрасную деву, тянущую руки к небу, чтобы коснуться проплывающего над головой облака, а силуэт уснувшей на ветке птицы, обрастая колючими иголками, становится невиданным зверем, выглядывающим из норы в поисках добычи.
   Постояв некоторое время возле замка, Лутарг, отринув сомнения, направился к открытым воротам. Здесь не таились, не прятались, опуская решетки и выставляя стражу, не устраивали допросов приезжим и не брали плату за вход. В Саришэ тресаирам некого было опасаться, кроме самих себя, не от кого было прятаться, разве что от собственных мыслей и страхов, незачем было удерживать или стеречь, так как сбежать возможности не существовало. И это с трудом укладывалось у Лутарга в голове.
   Отец пытался объяснить ему, что представляет из себя граница Саришэ, но молодой человек понял лишь одно - куда бы ты не пошел, в итоге доберешься до места, которое никогда не изменится. Будешь плутать среди одних и тех же скал и деревьев, до бесконечности ступая по своим собственным следам, пока не повернешь обратно. Это казалось ему неосуществимым и странным, вызывая желание удостовериться, прочувствовать самому.
   Уже почти миновав двор и добравшись до ворот, Лутарг краем глаза заметил скользящую по земле тень, словно кто-то продвигался вдоль крепостной стены, и размытый контур его тела мелькал меж неподвижных пятен каменных зубьев, в виде теней спящих не земле.
   Замерев, мужчина устремил взор ввысь, пытаясь разглядеть такого же, как он - неприкаянного, мучимого бессонницей, но скрывшаяся за облаком луна, усложнила эту задачу. Лутарг не думал, что за ним следят, не видел смысла, хотя подобная мысль посещала его еще в комнате, когда молодой человек ворочался в постели, борясь с самим собой за возможность уснуть, но затем покинула, едва, гонимый раздумьями, он вышел в коридор и не увидел никого поблизости.
   Сперва Лутарг ничего не разглядел и даже укорил себя в мнительности, но затем взгляд молодого человека наткнулся на одинокую фигуру, стоящую возле бойницы и практически сливающуюся с каменной кладкой.
   Там кто-то был, и этот кто-то наблюдал за ним, - понял мужчина, отступая от ворот на несколько шагов, чтобы иметь возможность видеть лучше. Осознание постороннего присутствия рядом Лутарга не взволновало, так как угрозы он не ощущал, только разбудило любопытство, хотелось узнать кто же это, и случайно ли их пути пересеклись сегодня ночью.
   Застыв, они смотрели друг на друга, пока плывущее по небу облако не выпустило из своих объятий ночное светило.
   "Лита. Нет, Литаурэль", - поправил себя Лутарг, когда лунный свет коснулся темных волос и осветил знакомые черты.
   Поняв, что узнана, девушка указала рукой на лестницу, приглашая молодого человека подняться наверх и составить ей компанию. Сердце ее отбивало неровный, взволнованный ритм, и Литаурэль казалось, что оно готово вырваться из тесноты грудной клетки. Это немного пугало, но и завораживало одновременно.
   Лита была удивлена, когда увидела Таргена, пересекающего двор. Ей не спалось, что случалось довольно часто, и девушка вышла подышать.
   Она любила ночь, с ее спокойствием и безмятежностью. Любила вдыхать чуть горьковатый аромат хвои и наслаждаться мягким светом луны, возможно из-за тагьери - саблезубой ночной охотницы, что составляла часть ее самой.
   - Красивая ночь, - смущаясь, прошептала Литаурэль, когда Освободитель подошел к ней и становился рядом. Лишь протянув руку, она могла коснуться его, но не стала.
   - Наверно, - пожал плечами Лутарг, разглядывая девушку.
   Сейчас она выглядела совсем юной и испуганной. Ее огромные зеленые глаза смотрели на него, в немом ожидании чего-то.
   - Что ты тут делаешь? - спросил Лутарг, не представляя, о чем говорить с ней.
   Он был не готов к встрече и, тем более, разговорам с кем-либо, преследуемый желанием разобраться в себе. И это было не самой простой задачей в его жизни.
   - Могу задать встречный вопрос, - улыбнулась она. - Не спится?
   - Слишком много всего, - криво усмехнулся он, сделав широкий жест рукой, будто хотел охватить все находящееся вокруг.
   - Да, наверно.
   Лита вспомнила недоумение Лутарга при пробуждении после перехода. Его вопросы и всплеск силы, который ощущала, стоя за дверью, и вновь спросила себя: "Неужели он ничего не знает?".
   За весь день у нее не было возможности поговорить с Сальмиром, самым старшим из братьев, и что-либо разузнать, а Тримс отказался отвечать на ее вопросы, отмахнувшись, как от надоедливого ребенка, чем изрядно расстроил девушку.
   - Так почему ты здесь? - повторил Освободитель, продолжая вопросительно смотреть на нее.
   - Люблю ночь, - отозвалась она и, повернувшись спиной к замку, предложила: - хочешь, я покажу тебе мое любимое место?
   Лутарг кивнул, соглашаясь, и лишь потом, сообразив, что она не видит, добавил:
   - Покажи.
   Она взглянула на него, сверкнув счастливой улыбкой и схватив за руку, повела за собой. Не ожидавший этого Лутарг, напрягся, но руку все же не отнял, позволяя ей вести себя, хоть давняя привычка и требовала избавиться от ощущения чужих пальцев на своей коже.
   Следуя за девушкой, Лутарг вновь вспомнил о лесной фее и не смог сдержать улыбки.
   "Она могла бы быть ей", - думал он, наблюдая за скользящей походкой и плавным покачиванием бедер. Грациозная - пришло на ум молодому человеку, и он без сомнений мгновенно согласился с этим определением.
   Внутри него шевельнулась первобытная потребность обладания, но Лутарг тут же задавил ее, напомнив себе, что эта девушка не относится к числу продающих себя женщин, с которыми он привык иметь дело, да и не время сейчас задумываться об удовлетворении телесных нужд. Есть многое другое, что является для него первостепенным.
   - Я видела, вы гуляли сегодня с Перворожденным. Как тебе Саришэ? - спросила она, отпустив его руку, чтобы взобраться по узкой приставной лесенке на каменный уступ, к которому примыкала крепостная стена.
   - Нормально, - хрипло отозвался он, скользнув взглядом по гладкой коже бедра, показавшегося в разрезе юбки, когда девушке сделала широкий шаг, чтобы переступить с ровной кладки бойницы на горный склон.
   В ярком свете луны ее бронзовая кожа отливала серебром и как будто бы мерцала.
   - Так же как там, откуда ты? - в ее голосе звучало неприкрытое любопытство.
   - Возможно, - ответил Лутарг, вспомнив неровные своды пещер, каменную пыль и протестующий звон кирки вгрызающейся в скалу.
   - Я всегда хотела увидеть, - мечтательно протянула она, глядя куда-то вдаль поверх его плеча.
   - Но, разве ты не...
   - Нет, я родилась здесь, - перебила Лита молодого человека. - Единственная, кто родился здесь, - сразу уточнила она и, желая поскорее сменить неприятную для себя тему, поинтересовалась. - А какое оно, море?
   - Море?
   Лутарг растерялся, не зная, что ответить. Его знания о Дивейском море сводились к тому, что оно есть, и то, только благодаря Рагарту, уделявшему время любознательному парню, которой подсаживался к нему вечерами и расспрашивал о большом мире.
   В пещерах ходили слухи о том, что слепой старик когда-то был сказителем при Эргастенском дворе. Был известен - и почитаем всеми, пока не поведал историю, не понравившуюся жене правителя, за что и оказался сослан. Лутарг не знал, насколько эти разговоры правдивы, так как никогда не спрашивал у старца, но вполне мог предположить, что доля истины в них имелась. Рагарт сильно отличался от других каменщиков, и этого нельзя было не заметить.
   - Да, море.
   - Я не знаю, большое, наверное, - смутившись ответил Лутарг.
   - Большое?
   - Хм... да.
   Она задумалась на мгновенье, прикусив губу и сведя брови, а затем спросила.
   - Ты не видел?
   - Нет, - признался он, пряча глаза и думая о том, что вообще ничего не видел за свою жизнь, только горы и темноту.
   - Э... Ладно, идем дальше?
   Литаурэль почувствовала напряжение, охватившее молодого человека, и отругала себя. Кажется, она спросила совсем не то, что следовало, раз испортила ему настроение.
   - Хорошо, куда?
   Лутарг огляделся, пытаясь понять, в каком направлении двигаться. В шаге от того места, где они стояли, горный склон резко брал вверх и выглядел непреодолимой преградой.
   - Сюда, - позвала его Лита и, обогнув выдающийся из горы выступ, скрылась за его неровными краями.
   Лутарг последовал за девушкой, поражаясь тому, как быстро и бесстрашно она продвигается по узенькой бровке, прижимаясь спиной в скале и страхуя себя руками. Было видно, что подобное путешествие предпринимается ею не впервые, и молодой человек не мог скрыть восхищения - удивленным возгласом, сорвавшимся с губ.
   - Дальше шире будет, - по-своему расценила услышанное Литаурэль.
   - И так нормально, - усмехнулся Лутарг, шагая вслед за ней.
   Ему уж точно не привыкать взбираться неясно куда и непонятно как. Его особое умение - столь часто заводившее молодого человека в места, куда ни один нормальный человек по доброй воле не сунулся бы.
   - А ты смелая, - похвалил он девушку, когда пара миновала опасный участок и выбралась на относительно широкий и пологий склон.
   - Скорее безрассудная, как говорит Тримс, - рассмеялась в ответ Литаурэль, скрывая от своего спутника затопившее ее смущение.
   Или удовольствие? Точно Лита не знала, но в любом случае, ей было приятно. Даже слишком приятно.
   Братья неизменно высказывали ей за опасные вылазки и одиночные путешествия по горам, но девушка отказывалась прислушиваться к их требованиям. "Кого мне бояться?" - постоянно вопрошала она, когда кто-то из них принимался отчитывать ее за сумасбродство. На этом спор чаще всего заходил в тупик и откладывался до следующего раза, когда Литаурэль пропадала на несколько часов, отправляясь в паломничество к любимым местам.
   - Куда мы идем? - поинтересовался Лутарг, с любопытством оглядываясь.
   Лунный свет заливал все вокруг, освещая поросший кустарником и редкими деревьями склон. Отсюда хорошо просматривался внутренний двор крепости и часть замка, серой громадой выделяющаяся на фоне чернеющих позади нее гор.
   - В пещеру, - ответила Лита, остановившись и посмотрев на него. - Ты не против?
   - Нет, - Лутарг в очередной раз пожал плечами.
   Ему было все равно куда идти, лишь бы занять себя чем-то. Сейчас он даже радовался, что встретил девушку. Она отвлекала его от раздумий.
   - Я совсем недавно нашла ее, - вновь заговорила Литаурэль, продолжив путь. - Столько раз проходила рядом и не видела. А ведь вход в пещеру даже не скрыт! Она не очень большая, но там есть горячий источник. Даже искупаться можно. Я, правда, не пыталась, но возможно сейчас...
   Лита вдруг резко замолчала, поняв, что собиралась сказать и, испугавшись, что обидит его, или еще хуже - покажется глупой.
   Она видела его второй раз в жизни, а собиралась предложить поплавать?! Невероятно.
   - Что? - прислушивающийся к ее словам Лутарг не понял, что произошло, отчего девушка оборвала свою речь.
   - Я... Я просто...
   Литаурэль почувствовала, что краснеет. Ей захотелось прижать руки к лицу, чтобы охладить пылающие щеки и спрятаться от его вопрошающего взгляда.
   - Неважно, - наконец выпалила она и прибавила шаг, сожалея об опрометчивых словах, чуть было не сорвавшихся с губ.
   "Только бы он не понял", - мысленно взмолилась девушка, не представляя, как будет смотреть в глаза молодого человека, если он посмеется над ней.
   Она сама не могла разобраться в себе и в странных чувствах, что он будил в ней. Лита словно плавилась, находясь рядом с ним, непонятный жар подогревал ее изнутри, рождая необъяснимое томление и желание чего-то большего. Она боялась дать определение этим чувствам, боялась, что они являются лишь плодом ее непомерного воображения, выдумкой, которая никогда не станет реальностью.
   Некоторое время они в молчании шли, взбираясь по склону и все дальше удаляясь от замка, пока его очертания вовсе не скрылись горной грядой. Затем преодолели еще один рискованный участок, где неуклюжий или боящийся высоты путник мог запросто сорваться вниз, поддавшись неожиданному головокружению, а вскоре после него девушка остановилась у овального входа в пещеру.
   - Сюда, - сказала она и, словно извиняясь, добавила, - только там вода.
   Лита мельком глянула на его обутые в мягкие кожаные ботинки ноги и, нагнувшись, принялась расстегивать тонкие ремешки своих сандалий. Лутарг последовал ее примеру.
   Разувшись, они вошли в темный тоннель. Мужчина не спрашивал, что именно она собирается показать ему, хоть и задавался вопросом о возможности разглядеть что-либо в непроглядной тьме, которая настанет, как только они немного углубятся внутрь. Он безропотно следовал за своей неожиданной проводницей, позволяя той давать ему ценные указания, куда лучше ступить и какого края держаться. И все это время Лутарг улыбался.
   После двух десятков шагов под ногами стала хлюпать теплая вода, и постепенно уровень ее все поднимался. Лутарг пожалел, что не последовал примеру Литаурэль и не закатал штанины, которые теперь промокли и липли к ногам.
   Увидев, как девушка поднимает остроугольные полосы юбки и связывает их между собой чуть выше колен, молодой человек едва заставил себя отвести взгляд. Он давно не видел женского тела. Не касался его, почти забыв плавные изгибы, всегда сводя общение с противоположным полом к минимуму. И сейчас долгое воздержание напомнило о себе, желанием забурлив в крови, взорвавшись настолько сильно, что, даже отвернувшись, Лутарг зрительно продолжил увиденную картину, мысленно поднимая легкую ткань все выше и выше, и оттого вновь почувствовал себя тварью.
   Естественно, на этом фоне необходимость уберечь собственную одежду от влаги - отошла для него на задний план, до тех пор, пока намокшая ткань не облепила ноги.
   Как ни странно, чем дальше они продвигались, тем становилось светлее, и Лутарг уже не напрягал глаза, чтобы разглядеть маячащую впереди него спину. Пусть он не потерял своей привычной сверхчувствительности и способности видеть почти в полной темноте, так часто выручавшей его, но все же определенное неудобство, заставившее его щурить глаза, удивило мужчину.
   Когда они, наконец, добрались до небольшой округлой пещеры с высокими сводами, Лутарг вынужден был признать, что ожидал чего угодно, но не этого. Лунный свет, заливающий ее всю, отражался от водной глади, серебря ее, и, преломляясь, покрывал гладкие стены пещеры замысловатыми рисунками.
   Он никогда не видел подобного, даже приближенного к этому. В привычный Лутаргу мир - небесные светила доступа не имели, а потому ни одна из виденных им ранее подземных обителей не играла таким количеством красок и граней, не представала взору настолько восхитительной.
   - Да, я так и знала, - восхищенно выдохнула Литаурэль. - Тарген, ты видишь это? Какой свет!
   - Лутарг, - сам того не осознавая, поправил он, переведя взгляд на девушку.
   Она казалась нереальной в окружении искрящихся бликов, словно сама была соткана из света. Темная копна волос, рассыпавшихся по плечам, чуть кривоватая улыбка на губах, тонкий стан, окутанный серебряным маревом - фея.
   - Идем же, - поторопила она, делая несколько шагов вперед. - Там такой вид!
   Молодой человек судорожно сглотнул и двинулся следом.
   Лита оказалась права. Из пещеры открывался великолепный вид. Часть стены впереди них отсутствовала и, подойдя к краю, Лутарг увидел почти отвесную скалу, залитую лунным светом и устремляющуюся вниз, в монолите которой темным пятном расположился второй, уже неприступный вход в пещеру с горячим источником.
   - Правда, здорово? - с благоговением в голосе прошептала Литаурэль, останавливаясь рядом с молодым человеком у самого края. - Я так и думала, что ночью здесь будет великолепно. Днем, конечно, тоже неплохо, но сейчас...
   Девушка замолчала, встретившись глазами с Лутаргом. В них она увидела восторженное восхищение, и в глубине ее души вновь подняла голову слабая надежда. Лите хотелось верить, что этот взгляд не имеет отношение к окружающей их красоте.
   - ... особенно, - одними губами закончила она, теряясь в пронзительной синеве его необычных глаз.
   Они мерцали и затягивали ее все глубже, заставляя учащенно колотиться сердце, а легкие сжиматься от недостатка кислорода. Почти до боли хотелось сделать глубокий вздох, но она не решалась, боясь испортить момент, и позволяла себе лишь частые, маленькие глотки, отчего пульс все убыстрялся, трепеща в висках и выдавая ее состояние стоящему рядом мужчине.
   Лутарг терялся, глядя не нее. Он видел желание, сияющее в изумрудных глазах, ощущал его каждой клеточкой своего напряженного тела, как никогда готового ответить на чувственный зов.
   Но помимо безотчетных сигналов, что она посылала ему, молодой человек также видел чистоту и невинность, что были присущи ей, ощущал страхи и сомнения, которые терзали девушку, и потому гасил порывы своего мужского начала, запрещая себе даже думать о возможности взять то, что Литаурэль неосознанно ему предлагала.
   "Она достойна лучшего", - сказал себе Лутарг прежде, чем отвести взгляд.
   Гораздо лучшего, нежели он сам. Цельного, способного доверять и любить, не изъеденного годами сомнений, ненависти и страхов. Достойна мужчины, чистого сердцем и душой, который сможет отдать ей всего себя, в отличие от него, себе не принадлежащего.
   - Думаю, нам пора возвращаться, - отвернувшись от девушки, сказал молодой человек.
   Прозвучало это холодно и сухо даже для него, но так было лучше. Лучше для всех и в особенности для Литаурэль, хоть огорченный вздох, сорвавшийся с девичьих губ, и говорил об обратном.
   Свой выбор Лутарг уже сделал, и он требовал держаться от девушки как можно дальше.
  

Глава 19

   Едва рассвело, Лутарг поднялся с кровати. Уснуть ему так и не удалось, и весь отдых свелся к длительному лежанию с закрытыми глазами, так что молодой человек чувствовал себя немного разбитым. Вторая ночь, проведенная им без сна, сил не прибавляла.
   На обратном пути в замок, стараясь избавиться от чувства вины за собственную резкость, отчего-то поселившегося в груди, Лутарг расспрашивал Литаурэль о жизни в Саришэ. Сперва она отвечала лаконично и даже неохотно, словно общение с ним давалось ей с трудом, но затем немного оттаяла и в подробностях поведала молодому человеку о ротулах, о переходе и месяце белого флага. Как истинная рожденная с духом она была посвящена во все детали происходящего.
   Ну, или почти во все, - таков был вывод Лутарга, когда ответы Литаурэль не отличались особой глубиной, и вызывали только еще большее количество вопросов у него самого.
   Молодой человек слушал ее с нескрываемым интересом, и в итоге должен был признать, что жизнь тресаиров была немногим лучше его собственной. И пусть это не были каторжный труд или бесконечная борьба за полусъедобный кусок, через которую ему пришлось пройти в детстве, а всего лишь череда сменяющих друг друга однообразных дней, но все так же основанная на стремлении выжить. Также Лутарг сочувствовал и искренне сопереживал тем людям, что были оторваны от семей карателями (как и он сам когда-то, осталось лишь выяснить кем именно, что Лутарг непременно собирался сделать) и провели остаток своих жизней в Саришэ, лишенные возможности еще раз увидеть близкий людей. Но, в тоже время, мужчина отдавал себе отчет, что без них уснувшие духи, скорее всего, не выжили бы, сократив и так небольшую численность тресаиров.
   Литаурэль говорила ему, что Истинные на протяжении минувших лет делали все возможное, чтобы создать для ротул приемлемые условия существования, и в целом им это удалось, хоть многие из привычных для людей вещей все же остались недостижимыми. Например, дети. По каким-то причинам ни один народ не размножался здесь, только проживал отведенные ему дни и уходил, ничего не оставив после себя. Это было грустно, но необратимо, насколько понял Лутарг. Во всяком случае, даже общими усилиями они не смогли этого изменить.
   Он слышал грусть и тоску в голосе Литы, ощущал страх, когда речь заходила о ближайшем будущем, и клялся себе, что сделает все возможное, чтобы вытащить Перворожденного и всех этих людей из вынужденного заточения, в котором они провели долгие годы.
   А еще мужчине до боли в груди хотелось устроить встречу отца и матери, так как чувство потери и разъедающей внутренности агонии, что Лутарг увидел в воспоминаниях рьястора, не покидали его ни на мгновенье.
   Молодой человек не понимал, как Антаргин мог жить с этим, и не хотел даже думать о том, каково в таком случае пришлось родившей его женщине, если в ее сердце жила хоть малая частица той привязанности, что владела Перворожденным.
   Одеваясь и приводя себя в порядок, Лутарг размышлял над тем, готов ли отец встретиться с ним, но все вопросы отпали, как только молодой человек вышел в коридор. Сальмир стоял, прислонившись к стене, и с невозмутимым видом ждал его появления.
   - Антаргин велел встретить тебя и проводить к нему, - ответил калерат на удивленный взгляд молодого человека адресованный ему.
   - Что не вошел? - поинтересовался Лутарг, следуя за мужчиной.
   - Зачем?
   - Я бы поторопился, ждать не пришлось.
   - Не было необходимости. Я только что подошел.
   Лутарг нахмурился, но затем вспомнил бессловесное общение в Шисгарской крепости.
   - Ясно, - недовольно буркнул он, сообразив, что каратель вновь рылся у него в голове.
   - Нет. Ты не прав. - Сальмир чуть сбавил шаг и посмотрел на молодого человека. - Я не вижу твоих мыслей. Не умею. Это доступно только рьястору. Антаргину и... - он невесело усмехнулся: - тебе тоже.
   - Тогда как?
   - Несложно догадаться, о чем ты подумал. Слишком уж тон недовольный был.
   Усмешка калерата переросла в веселую улыбку. Он даже подмигнул Лутаргу.
   - Тогда у меня получилось лишь потому, что была прямая связь с Перворожденным и Рианой, а так нет. Извини если разочаровал, - посмеиваясь, добавил Сальмир, которого позабавил изумленный вид собеседника. - Так что, научить тебя не могу. Обращайся к Антаргину за советом. Он в этом деле мастер.
   - Значит, он тебе сказал, - предположил Лутарг.
   - Конечно. Иди, говорит, приведи ко мне сына, как раз успеешь.
   Теперь калерат в открытую веселился, и молодой человек не смог подавить улыбки на столь явное подражательство голосу Перворожденного.
   - Отлично получилось, - похвалил он Сальмира.
   - Годы практики, - отозвался тот.
   Затронутая мужчинами тема о его первой встрече с карателями напомнила Лутаргу об оставшемся в цитадели старике. В памяти всплыла брошенная Сальмиром фраза - "сколько захочешь", и молодой человек решил кое-что уточнить.
   - Ты говорил, что для Сарина пройдет только одна ночь. Как это возможно? Я ведь здесь уже второй день?
   Услышав вопрос Лутарга, мужчина тут же посерьезнел, и молодому человеку это не понравилось. Появилось нехорошее предчувствие, будто ему что-то недосказали. Скрыли нечто важное, и это заставило Лутарга занервничать.
   В последнее время в его жизни было слишком много открытий, и он совсем не был уверен, что готов к новой порции откровений, особенно неприятным, но, конечно, не в случае с Сарином, за которого чувствовал себя ответственным.
   - Сальмир?
   - Ты не совсем правильно меня понял, - с явной неохотой отозвался калерат, еще более усугубив напряжение охватившее Лутарга.
   - В чем?
   Пока мужчина молчал, подбирая слова, молодой человек несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить забурлившую внутри силу. Он еще не был знаком со всеми правилами контроля своего духа, но уже точно знал, что потеря самообладания питает его, делая сильнее.
   - Ты должен... - Сальмир настороженно посмотрел на мужчину, но заметив предупреждающий взгляд, решил оставить совет при себе, предоставив Лутаргу самому справляться с собственными проблемами.
   В конце концов, усмирение духа его прямая обязанность, особенно такого, как рьястор.
   - Я жду.
   - Хорошо. Антаргин просто отключил его. Твой друг будет спать вплоть до нашего возвращения, но чем меньше это будет продолжаться, тем лучше. С каждым днем он будет слабеть, и если сон слишком затянется, то может не проснуться вовсе. Несколько дней не принесут особого вреда, ну а дальше... Мне жаль.
   В голосе Сальмира звучали искренние извинения и раскаяние, а Лутаргу пришлось крепко сжать челюсти, чтобы справиться с вспышкой ярости, полыхнувшей внутри него и с радостью проглоченной рьястором. Вновь проснулась жажда крови.
   - Мы можем разбудить его сейчас? - процедил молодой человек, продолжая борьбу за контроль над взбунтовавшейся половиной.
   - Нет. Пока тропа закрыта, не можем.
   - Когда?
   - Не уверен, что Антаргин будет готов так скоро, - ответил Сальмир, но затем задумчиво добавил: - хотя с тобой рядом возможно и...
   Закончить он не успел, так как мужчины миновали очередной поворот и столкнулись лицом к лицу с двумя тресаирами, которые моментально оборвали свою собственную беседу и склонили головы перед Сальмиром. Калерат собирателей был уважаемой фигурой в обществе истинных рожденных с духом.
   За разговором Лутарг не следил, лишь рассеянно кивнул на обращенное к нему приветствие. Мысленно он пребывал с отцом, собираясь потребовать от того открыть тропу и разбудить Сарина. Молодой человек не собирался позволить старцу пребывать в беспамятстве и рисковать своей жизнью, которая в большинстве своем была посвящена его же поискам. Так за добро не платят.
   Перворожденный ждал мужчин у маленькой двери, ведущей в подземелье. Он уже знал, что Лутарг сердит и недоволен. Рьястор, ворочающийся в мужчине, недвусмысленно заявлял о взволнованном состоянии молодого человека, столь далеком от стабильности.
   Но в тоже время Антаргин чувствовал, что сын борется за право главенствовать. Это радовало мужчину, напоминая о присущей Лутаргу силе духа, что он почувствовал в нем при первой встрече. Перворожденный был уверен, что со временем тот научится всему и уже не будет так легко вспыхивать и выходить из себя, идя на поводу у желаний рьястора.
   К тому же Антаргин осознавал, что его собственное перевозбужденное состояние воздействует на духа и также ищет выхода. Только если он сам твердой рукой удерживал восстающую суть себя, то Лутарг еще не научился смирять ее, и потому все время находится на грани взрыва. Рьястор в одинаковой мере реагировал на них обоих.
   Едва встретившись с пылающим взором сына, Антаргин попросил:
   - Я покажу тебе кое-что, а потом мы поговорим. Хорошо?
   - Знаешь? - так же, как и Перворожденный, Лутарг вместо приветствия задал вопрос.
   - Да, и понимаю твое недовольство, - отозвался мужчина.
   - Ладно.
   Лутарг согласился, проглотив слова протеста, так как прочитал в глазах отца невысказанные мольбу и обещание. Кажется, это было важным для него, - решил молодой человек, что Перворожденный подтвердил благодарным кивком.
   - Вот и договорились. Сразу видно - одно целое, - чуть слышно проворчал Сальмир, смерив их обоих взглядом.
   - Не завидуй. Я же не виноват, что ты с младшей разобраться не в состоянии, - со смешком парировал Антаргин.
   - Мог бы и надавить, как самый старший из всех, - не остался в долгу Сальмир.
   - Твоя сестра, сам и разбирайся.
   Лутарг в эту шуточную перепалку встревать не стал, но был благодарен. Она позволила ему собраться и окончательно справиться с собой.
   - Идемте, - Перворожденный толкнул дверцу, и она без единого звука распахнулась.
   - Уверен? - спросил калерат, и в его глазах Лутарг увидел сомнение.
   - Абсолютно. Мы это уже обсуждали, - отрезал Антаргин.
   - Как скажешь.
   По узкой лестнице, устремляющейся вниз, мужчины спускались в полном молчании. Лутарг, замыкая процессию, размышлял над тем, что услышал. Неуверенность Сальмира и убежденность отца пробудили в молодом человеке любопытство. Он задавался вопросом, куда они ведут его, но где-то в нем самом подспудно теплилось знание - к Риане.
   Вот только колебания собирателя тел на этом фоне рождали в Лутарге неуверенность. Неужели она может не принять его?
   Лестница завела их в тупик, оборвавшись возле сплошной стены, выложенной из больших ровно отесанных камней. Перворожденный первым приложил левую руку к гладкой поверхности. Сальмир последовал его примеру.
   - Подойди, - позвал сына Антаргин, приглашая его присоединиться.
   Лутарг неуверенно коснулся рукой камня, и вместо ожидаемой прохлады почувствовал приятное, согревающее тепло.
   - Будет жечь. Не волнуйся и ничему не удивляйся, - посоветовал молодому человеку калерат, бросив еще один хмурый взгляд на Перворожденного, что Лутаргу уже порядком надоело.
   Такое ощущение, что эти двое все время оспаривают мнения друг друга. Только непонятно почему?
   А на счет не удивляться, Лутарг сказал себе, что попробует, хоть это и представлялось ему невыполнимым. Слишком много неясного и неожиданного происходило вокруг него, чтобы реагировать спокойно.
   Сальмир оказался прав. Стена под его ладонью постепенно начала накаляться, пока не стала обжигающе горячей, а желание отдернуть руку почти непереносимым.
   Но он терпел, наблюдая за сосредоточенными лицами стоящих рядом мужчин, пока не почувствовал это...
   Взрыв. Все в нем взорвалось, словно что-то лопнуло внутри, разлетевшись на множество разрозненных осколков, которые затянуло в свирепствующий вихрь.
   Даже спустя долгое время, молодой человек не смог объяснить себе, что именно почувствовал в тот момент. Этого нельзя было выразить словами, невозможно передать.
   А потом он просто собрался. Как и во что, Лутарг не знал, но стал ощущать себя целым. Собой, и в тоже время не только собой. Будто его вдруг стало слишком много.
   Он не видел своего тела, не ощущал его, не чувствовал биение сердца, но он был.
   А затем молодой человек увидел ее. Нет. Не увидел. Почувствовал. Заметил в беспорядочном движении светящихся частиц, наполняющих пространство вокруг него, в каждой маленькой точке, что вспыхивала перед глазами, отражая ее великолепие.
   - Лучше, гораздо лучше, - прозвучал голос в самой сердцевине его существа.
   И этот голос был божественен. Он переливался в нем, лаская, оплетая и обволакивая каждую клеточку, наполняя ее теплом и незнакомой доселе негой.
   - Рада вновь видеть тебя сильным, Рьястор. Аторекту, Тагьери никогда тебе не подчинится. Забудь об этом. Она никогда не должна была стать своей сестрой.
   Лутаргу показалось, что она смеется.
   - Приветствую тебя Тар... Лутарг.
   Теперь в ее голосе была нежность.
   Частицы закрутились в небольшом вихре, и на мгновенье молодой человек увидел в их сиянии очертания стройного женского тела.
   - Да, помоги мне.
   - Как? - сам не понимая почему, но Лутарг был уверен, что Риана просила именно его.
   - Собери меня. Хочу побыть собой. Устала.
   Вздох грусти пронзил его насквозь. Не зная, что делает, Лутарг двинулся к ней навстречу, мечтая избавить от печали. Готовый поделиться всем, что имеет.
   Но, по мере приближения, с каждым следующим шагом, он переставал быть собой, он становился рьястором, отдающим свою силу матери, растворялся в его чистой энергии, окончательно теряя человеческую часть себя.
   Он превращался в истинного вечного духа, и это было восхитительно.
  
   ***
   - Я тебя предупреждал, - услышал Лутарг высказывание Сальмира, когда сознание его прояснилось, и молодой человек смог открыть глаза.
   Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, а рядом с ним, опустившись на одно колено, стоял отец.
   - Ты в порядке? - с беспокойством в голосе спросил Антаргин, выпустив запястье Лутарга, на котором до этого пытался нащупать пульс.
   - Вроде, - ответил молодой человек, тряхнув головой, чтобы прогнать остатки дурмана. - Что это было?
   Интересуясь, Лутарг попутно мысленно ругал себя. Его порядком нервировали эти постоянные провалы в бессознательное состояние с частичной потерей памяти, словно он был не закаленным мужчиной, а изнеженной девой чуть что не так падающей в обморок. Раньше он не был подвержен подобной слабости.
   - Я говорил, что он не готов, - вновь встрял Сальмир.
   - Прекрати уже! - осадил калерата Перворожденный, послав тому предостерегающий взгляд. - Я позволил тебе слиться с рьястором полностью, и это несколько выбивает из колеи, - ответил Антаргин сыну.
   - Несколько? - недоверчиво проворчал Лутарг, пытаясь восстановить в памяти свое последнее ощущение.
   Нечто огромное и всесильное, - так ему казалось, хотя абсолютной уверенности в этом Лутарг не имел.
   - Надо было подождать, - не желал сдаваться Сальмир.
   - Чего? Он не сможет сдерживать его, пока не раскроет для себя всю его мощь! - Антаргин поднялся.
   - Пара дней ничего не решили бы.
   - Это ты так думаешь, а он не согласится с тобой.
   - Эй, я тоже здесь!
   Лутарг вскочил на ноги, и встал между препирающимися друзьями.
   Как ни странно, но он больше не чувствовал усталым. Скорее наоборот - полным сил. Это было странно.
   - Может, меня спросите?
   Его вмешательство возымело действие. Спорщики замолчали.
   - Почему мне так легко? - поинтересовался молодой человек, переводя взгляд с одного мужчины на другого.
   - Риана коснулась тебя, напитав тело собой. А я вас оставлю, - ответил Сальмир прежде, чем круто развернуться и начать подъем. Калерат был зол.
   - Не обращай на него внимания. Скоро успокоится.
   - Он всегда такой... вспыльчивый? - тихо спросил Лутарг, пытаясь представить, как шисгарский каратель отреагирует на такое определение, если вдруг услышит. Почему-то казалось что отрицательно.
   - Иногда, только ему не говори, - заговорщическим шепотом согласился Перворожденный, вызвав у молодого человека слабую улыбку. - Идем, многое предстоит обсудить, и нас ждет завтрак.
   Антаргин успел преодолеть несколько ступеней, когда сын одним словом остановил его.
   - Сарин? - в голосе Лутарга звучало требование.
   Перворожденный вздохнул и встретил направленный на него взгляд.
   - Дай нам еще день или два. Старик крепкий. Он выдержит, а тебе нужно время. И мне тоже.
   - Но...
   - Два дня, Лутарг, и я должен буду отправить собирателей. Ты пойдешь с ними.
  
   ***
   Таирия была расстроена почти до слез и зла на отца, как никогда ранее. Идя по дворцовым коридорам в сопровождении служанок, несущих поклажу, и двух стражником, проведших большую часть ночи у дверей ее покоев и обязанных вейнгаром сопроводить его непокорную дочь до ожидающей во дворе кареты, девушка едва сдерживала крик раздражения, словно застрявшая кость, неприятно саднящий в горле.
   Она стала пленницей в собственном доме, не имеющей разрешения идти туда, куда хочется, лишенной возможности попрощаться с дорогими сердцу людьми.
   Отец даже не пришел к ней, чтобы отчитать за нарушение своего запрета и высказать неудовольствие. Он всего лишь запер дочь в четырех стенах, приказав охране не выпускать ее из комнат и никого не допускать к ней.
   Ири ругалась со стражей, умоляла их, пыталась подкупить, но те оказались либо слишком трусливыми, чтобы нарушить указание вейнгара, либо слишком преданными своему господину. Таирия, конечно же, обвинила их в первом, когда припомнив едкие словечки, что часто использовали конюхи в разговорах друг с другом, с треском захлопывала дверь перед удивленными лицами мужчин.
   Гордо вскинув голову, будто ее и не конвоируют вовсе, девушка села в катеру. Советник отца и приставленная к ней нянька уже дожидались Таирию, устроившись друг напротив друга, и скрестив взгляды, словно два пса на ринге, оценивающие противника. Ири заметила недовольно поджатые губы Урьяны - и высокомерно вздернутые брови мужчины, подумав при этом, что путь ей предстоит веселый.
   Эти двое терпеть не могли друг друга и постоянно прилюдно обменивались колкостями, о чем служанки, посмеиваясь, частенько судачили на кухне, относя показные неприязненные отношения к тщательно скрываемой симпатии. Таирия же не горела желанием проверять правдивость подобного предположения, но судя по всему выбора у нее не было.
   Кивнув своим сопровождающим, девушка уставилась в окно. За долгие дни пути общение с ними еще успеет ей надоесть, да и не хотела Ири в данный момент о чем-либо разговаривать. Сейчас она могла только перечить и огрызаться, что недостойно дочери вейнгара.
   Ее взгляд пробежался по дорожке, ведущей к дворцу, задержался на входе, а затем, переместившись на балюстраду, заскользил по ней, переходя от столбика к столбику, пока не наткнулся на одиноко стоящую фигуру.
   Гарья. Ири судорожно сглотнула комок в горле.
   Старая кормилица пришла попрощаться с ней, и на глаза девушки навернулись слезы отчаяния. Она не хотела уезжать. Не сейчас, когда тетушка очнулась, а Таирия даже не смогла ее увидеть. Не тогда, когда чувствовала себя настолько одинокой. Ей до боли в груди необходимы были тепло ласково обнимающих рук и несколько подбадривающих слов.
   Ири на мгновенье смежила веки, а затем перевела взгляд на суетящийся во дворе люд. Гвардейцы уже занимали положенные им места по обе стороны кареты, образуя стройные ряды сопровождения по городу. За пределами Антэлы они перераспределятся. Броскую униформу скроют темные плащи, пока притороченные к луке седла, и уже никто из них не будет заставлять коней гарцевать, чтобы привлечь внимание хихикающих служанок, но не сейчас, когда можно пред восторженными взглядами обожательниц предстать во всей красе.
   Пока девушка размышляла над тем, стоит ли подозвать Гарью и позволят ли той приблизится, в окошко кареты просунулась рука отцовского писчего. Мужчина запыхался, словно проделал весь путь до внутреннего двора бегом.
   - Сестре вейнгара лично в руки, - выпалил гонец, протягивая советнику свернутое в трубочку и обвязанное жгутом послание.
   - Еще одно? - удивился мужчина.
   - Велено передать, - отозвался писчий.
   - Понятно.
   Советник принял послание и, открыв покоящийся рядом с ним на сидении сундучок, положил письмо к другим бумагам.
   Едва обзор освободился, Таирия вновь посмотрела на балюстраду, но увидела уже не Гарью, а Матерна, указывающего командующему гвардейцев, что пора отправляться. Девушка поспешила отвернуться. Смотреть на отца ей не хотелось.
   Прислонившись к мягкому подголовнику, она закрыла глаза.
  
   ***
   Таирия и сама не поняла, как сон сморил ее. Видимо сказалась бесконечная ночь, что она провела, нервно выхаживая по комнате, злясь на вейнгара и волнуясь за тетушку. Проснулась девушка от того, что карета резко накренилась и Ири сильно ударилась головой. Тут же раздался испуганный вскрик Урьяны и недовольное ворчание советника.
   Цепляясь за сидение, Ири с досадой потерла лоб и переносицу. Шишка ей была обеспечена, и дочь вейнгара не сдержала смешок. Вот так красавица прибудет к эграстенскому двору с припухшим и посиневшим лицом!
   "Ну и хорошо, - с долей ехидства сказала себе Таирия, - может, всех женихов перепугаю и меня отправят домой".
   - Вы в порядке, госпожа?
   Таирия отняла руку от лица и посмотрела на молодого, обеспокоенного гвардейца, что открыл дверцу и взволнованно смотрел на нее.
   - Кажется, да, - отозвалась она, смущенно улыбаясь парню. Он был таким милым с нахмуренными бровями и закушенной губой.
   - Что застыл, болван! Помоги выбраться! - гневно рыкнул рядом с девушкой советник, придавленный упавшей с полки поклажей.
   Таирии пришлось сильно постараться, чтобы сдержать хохот, настолько комично мужчина боролся с дорожным мешком, пытаясь спихнуть его на сдавленно охающую няньку.
   - Я первая, - со сдерживаемым смехом в голосе, заявила дочь правителя Тэлы, протягивая руку гвардейцу.
   Тот аккуратно, придерживая Таирию за пальцы и страхуя ее свободной рукой, помог девушке выбраться из накренившегося экипажа. Окинув взглядом карету, Ири заметила треснувшую ось и удивилась, как это они не перевернулись.
   Наблюдая, как с кряхтением и руганью, выбираются на твердую землю советник и нянька, девушка кусала губы и прятала улыбку. Занятное получилось представление, особенно когда мужчина, принялся поправлять задравшуюся женскую юбку, при этом что-то ворча про скромность.
   Когда советник вейнгара повел свою спутницу в повозке со служанками, Таирия заметила валяющийся возле колеса свернутое трубочкой послание. Видимо сундучок для документов открылся при падении и бумаги рассыпались, а одна и вовсе выпала на землю. Первым побуждением Ири было окликнуть мужчину и обвинить того в потере бдительности, но приглядевшись, девушка увидела что послание не скреплено печатью. Перед мысленным взором Таирии тут же возникла рука писчего, протягивающего документ, всего лишь обвязанный жгутом, и червячок любопытства шевельнулся в ней: "Наверное, там говорится обо мне". Нагнувшись, Ири подобрала письмо.
   Пока советник не хватился пропажи, Таирия, сославшись на естественные нужды, прихватила с собой двух служанок и отошла к ближайшему густому кустарнику. Путники совсем недавно покинули тщательно охраняемые предместья Антэлы и потому девушек никто не останавливал. Считалось, что в непосредственной близи от столицы никакая опасность ей не угрожает.
   Заставив служанок приглядывать за гвардейцами, и, на всякий случай, повернувшись к ним спиной, Ири быстро развязала ремешок и развернула письмо отца к сестре. Ее взгляд жадно заскользил по идеально ровным строчкам.
   "Милуани.
   Надеюсь, ты не ждешь от меня витиеватого приветствия, после тех новостей, что я получил от тебя в последний раз.
   Ты меня разочаровала, сестра! Мы о чем договаривались? Что выродок Лурасы и этой твари навсегда исчезнет в пещерах, без нашего с тобой прямого участия. Ты обязалась избавить меня от него.
   А что я получил? Таргена, гуляющего по моим землям?! Это вполне может нарушить наш уговор.
   Не думай, я не пугаю и пока держу слово, как ты можешь видеть. Таирия находится в Эргастении и имеет указание, выбрать себе мужа из твоих племянников. Но учти, если отродье нашей сестрицы заявится в Антэлу, не видать ему геральдической цепи, даже будь он мужем моей дочери, так как Лураса встанет за сына, и народ ее поддержит.
   Так что подумай, Милуани, чем ты еще можешь мне помочь.
   По последним сведениям Тарген направился в сторону Артаунского перевала. О чем это говорит, объяснять, надеюсь, не стоит.
   Матерн
   И еще. Вчера ночью она очнулась".
   Руки Таирии тряслись, когда девушка по второму разу перечитывала письмо. Она не верила этим строчкам, не хотела верить, но в тоже время они столь многое могли объяснить.
  

Глава 20

   - Уехала, наше солнышко. Так тихо без нее. Никто цветов тебе не принесет, - сказала Гарья, подойдя к сидящей в кресле женщине. - Только я.
   Лураса в ответ лишь грустно вздохнула.
   - Бедная девочка, натерпелась всякого, а сколько еще предстоит, - старая кормилица расстроенного покачала головой, тихонько поцокивая, затем взяла со столика гребень и принялась расчесывать распущенные волосы молочной дочери.
   - Ты передала ей?
   - Нет, милая, не смогла. Девочкам велела. В пути отдадут. Он ее, как тебя, под охраной отсылал. Ночь у комнаты дежурили, только Паньку с утра допустили, одеться помочь. И все.
   - Зачем он так, Гарья?
   Голос Лурасы звучал тихо и печально.
   - Пойми его, все время рычал, чтобы Ири к тебе близко не подходила. А она наоборот, чуть что, сразу сюда за руку держать и истории рассказывать. Я и гнала ее, и просила, но никак.
   - Так это из-за меня? - ахнула Лураса, испуганно прижав руку к груди.
   Мысль о том, что Таирии приходится расплачиваться за любовь к ней, неприятно кольнула сердце.
   - Что ты! Нет, конечно, - поспешила успокоить свою любимицу Гарья. - Ири как-то обмолвилась, что женить он ее надумал. Велел мужа присмотреть.
   - В Эргастении? - удивленно переспросила Лураса, взглянув на кормилицу. - Так не принято же в вейнгары чужестранца.
   - Не знаю, милая. Не знаю. Что слышала, то и говорю.
   Женщины замолчали, думая каждая о своем, а Гарья, отложив гребень, принялась плести косу, чтобы собрать белокурые волосы Лурасы в подобие короны на голове. Ее скрюченные старостью пальцы проворно двигались, идеально ровно укладывая прядку за прядкой, словно никогда не прекращали заниматься этим.
   - Знаешь, Гарья. - сказала Лураса после продолжительно молчания. - Ноет здесь. - Она приложила руку к сердцу. - Ждет чего-то. Сильно так ждет, что сил нет.
   - Ну, что ты милая...
   - Никогда так не было. Ни разу, а сейчас будто кольнуло чем-то, - перебила кормилицу женщина, ища в зеркале ее глаза, но нянька упорно отводила взгляд, пряча от своей любимицы повисшие на ресницах слезы.
   Уж сколько выплакала она за свою жизнь - за родную дочь, за названную, за маленького пострела, что любил засыпать в ее руках. Целое море слез пролила, а они все не заканчивались, и в минуты печали неизменно наворачивались на глазах.
   - Цветочек мой, - закрепив косу, старая женщина обняла Лурасу за плечи. - Хватит уже, столько времени прошло. Сколько ждать-то?
   Она говорила, а у самой сердце разрывалось от этих слов. Но, даже несмотря на это, Гарья искренне верила, что Расе пора смириться и перестать надеяться. Мальчик пропал почти двадцать лет назад, и кормилица уже не верила в его возможное возвращение, по себе зная, что судьба жестока и, отобрав однажды, скорее всего не вернет назад. А после стольких лет и подавно.
   - Жив он, Гарья. Жив, - не согласилась Лураса, в отрицании качнув головой. - Пока он жив, и я жива, а не станет, так и мне незачем, - чуть слышно прошептала женщина, проглотив подкативший к горлу ком. - За ним пойду.
   Она посмотрела на себя в зеркале, вспоминая прекрасные синие глаза, заглядывающие ей в душу, и тихие слова Антаргина: "Как бы далеко мы не находились друг от друга, в сердце я всегда рядом с тобой и малышом. Помни об этом. Не будет вас, и оно перестанет биться".
   - Я люблю тебя, - одними губами вымолвила Раса слова, которые тогда произнесла в ответ. И сейчас они были настолько же правдивы, как и много лет назад.
  
   ***
   Весь день Лутарг провел с отцом. Сперва за завтраком, затем в его покоях за разговором, и, наконец, на улице, развивая свои способности. Это был счастливый день, если бы не одно "но", что омрачало радость воссоединения. И пусть ни один из них не сказал этого вслух, но каждый думал, пряча глаза, утыкаясь взглядом в пол или же замолкая неожиданно для другого.
   Сильные и слабые одновременно. Признающие и скрывающие, потерянные для себя, но ведущие для находящегося рядом.
   Для одного мать, для другого любимая - ее не было с ними, хоть оба мечтали видеть ее рядом с собой. Каждый по своему, но от этого не менее отчаянно.
   Антаргин учил сына контролировать рьястора. Учил один на один, настолько далеко от замка, насколько мог себе позволить. Получалось плохо. С завидной периодичностью дух вырывался из Лутарга абсолютно неконтролируемой стихией. Стремился на свободу, вытягивая силы из Перворожденного, с ожесточением пытаясь разорвать сковывающие его цепи.
   Антаргин терпел, скрипя зубами удерживая основу в себе, но сын, как игривое дитя нарушал его самообладание, с каждым разом забирая все больше.
   Это было непривычно отдавать власть другому, даже собственной части, но Перворожденный заставлял себя всякий раз сдаваться, пусть даже внутри все настаивало на обратном.
   Сложно, почти нереально отрешиться от духа - еще Риана говорила ему об этом. Но он смог единожды, сможет и еще раз, - заклинание безмолвно повторяемое мужчиной, когда суть его разрывало на части от желания закрыться.
   Сальмир иногда приходящий чтобы понаблюдать за занятиями, то хмурил брови, недовольный результатами, то громко смеялся, когда рьястор, посылаемый неумелым разумом, начинал крушить деревья, словно не мог определиться, какие именно чувства пробуждает в нем происходящее.
   Лутарг же с каждой неудачей все больше заводился, отчего терял концентрацию и не мог удержать духа, вынуждая Антаргина вмешиваться.
   - Все! Хватит на сегодня, - сказал Перворожденный, когда очередное дерево лишилось кроны, перекушенное острыми зубами рьястора. - Так мы весь ельник выведем.
   Он едва сдерживал смех, но неудовольствие на лице сына, сдерживало его.
   - Еще раз, - стиснув зубы, отклонил предложение Лутарг, намереваясь, во что бы то ни стало, добиться от рьястора послушания.
   - Завтра продолжим, - попробовал настоять на своем Антаргин.
   - Нет. Еще раз.
   - Вот упрямый, - расслышал Лутарг и, несмотря на отвратительное настроение, позволил себе улыбнуться, вспомнив Сарина. "Эти двое понравились бы друг другу", - сказал он себе, подумав о поразительном единстве мнений.
   - Последний, - предложил молодой человек, надеясь, что в этот раз справится.
   - Хорошо, - вздыхая, согласился Перворожденный, готовясь в случае необходимости призвать рьястора обратно. - Давай еще раз.
   Лутарг закрыл глаза, выравнивая дыхание, делая его спокойным и глубоким. Когда он был зол или раздражен, дух сам рвался из него, а в моменты спокойствия прятался так глубоко, что молодой человек не мог добраться до его пристанища. Каждая попытка начиналась с усмирения эмоций и бесплотных поисков рьястора, по мере которых молодой человек все больше раздражался, и в итоге это заканчивалось неконтролируемым выбросом, с которым затем разбирался Антаргин.
   "В этот раз получится", - настраивал себя Лутарг, вдыхая пропитанный хвоей воздух. Сейчас этот аромат был особенно силен, благодаря ни одному поваленному дереву, что валялись неподалеку.
   Решив, что его концентрация достаточно глубока, молодой человек заглянул в себя, ища что-то вроде сгустка энергии. Он блуждал по лабиринтам своей души, стремясь выявить ту часть ее, что была основой духа, скрывала его в себе. Чувствуя, что вновь начинает раздражаться, Лутарг уцепился за воспоминание о мальчике, учившемся пробуждать духа, и постепенно, следуя за ним, нащупал тонкую нить, хранящуюся в себе. Легонько потянув, он ощутил, как она подчинилась ему и разгорающимся ручьем выскользнула наружу. Тогда Лутарг позволил себе открыть глаза.
   Искрясь энергией, рьястор стоял перед ним огромной кошкой. Нереальная синева его глаз светилась пламенем, но дух был спокоен. Он не рвался в бой, а лишь оценивал, проверяя на прочность, и молодой человек разрешил себе улыбнуться ему.
   Наблюдая за сыном, Антаргин удовлетворенно кивнул. Получилось! Он верил в это, и Лутарг его не подвел. Справился.
   Перворожденный ослабил удерживающие рьястора путы, полностью передавая контроль в руки сына. И ничего не случилось. Дух все также спокойно стоял, пылая и оглядывая мужчин.
   Они были слишком поглощены радостью от свершившегося, и потому ни Лутарг, ни Антаргин не услышали приближения Литаурэль. Девушка появилась из-за кромки кустарника, у них за спинами, держа в одной руке листы для рисования, а в другой - коробочку с углем. Заметив рьястора, она испуганно ахнула и, выронив ношу, бросилась бежать. Дух рванул за ней.
   Мужчины круто развернулись, следуя за размытым пятном. Антаргин выругался, сообразив, что не успеет сдержать рьястора, а Лутарг, поняв, кто перед ним, закричал: "Нет", - бросаясь следом. Он не мог позволить, что бы с Литой что-нибудь случилось.
   Каким образом отчаянное воззвание сына остановило духа, Антаргин не понял, но сверкающий вихрь вдруг опал перед девушкой, не коснувшись, а только преградив ей путь. Она попятилась, пытаясь увеличить расстояние между собой и кошкой, но та двинулась следом, мягко ступая и постепенно уменьшаясь в размерах. Затем принялась видоизменяться. Ее мощные лапы стали тоньше, из мягких подушечек вылезли когти, морда удлинилась, и только глаза остались прежними - ярко синими. Блокируя отступление вокруг Литы ходил бело-голубой волк.
   Замерев на месте, жертва зажмурилась.
  
   ***
   Держась на почтительном расстоянии, настолько большом, насколько это вообще было возможным без утраты видимости, мужчина уже довольно давно наблюдал за Перворожденным и его сыном. Как только ему доложили об их занятии, Окаэнтар отправился к указанному месту, желая видеть собственными глазами, что из себя представляет помесь тресаира и простой смертной.
   - Не может быть! - удивленно выдохнул Окаэнтар, когда на его глазах рьястор сменил облик.
   Это было настолько неожиданным, что мужчина не знал, что и думать. Насколько он помнил, дух с момента проявления в тресаире не меняет своей формы. Даже повелитель стихий, который на протяжении своей жизни мог быть иным с разными людьми.
   Открытие настолько поразительное, что Окаэнтар чувствовал себя растерянным. Неужели влияние отца и сына на духа равнозначно? - задавался он вопросом, пытаясь решить, что это может означать для него и его планов.
   Не менее интересным было и то, что рьястор стал волком рядом с Литаурэль. Не бросился на нее, как предположил Окаэнтар, заметив девушку, а всего лишь догнал и обернулся. Говорит ли это о каких-то чувствах или просто случайность: хотя в случайности мужчина верил меньше всего.
   - Очень интересно, - пробормотал тресаир, поглаживая медальон на груди.
   Интересно и познавательно, - решил Окаэнтар, покидая свой пост. Ему было над чем поразмыслить.
  
   ***
   - О чем ты думала?! - набросился на девушку Антаргин, когда рьястор был надежно заперт, а никакая опасность ей уже не угрожала. - Как этого можно было не заметить?! Здесь все пышет энергией призыва!
   - Прости, - прошептала Литаурэль, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.
   Она все еще не могла до конца поверить, что столкнулась с рьястором и осталась цела. Ее сотрясала мелкая дрожь, и девушке казалось, что стоит сделать шаг, как ноги подогнутся, отказавшись нести ее.
   Она все еще испытывала страх, даже ужас, а перед глазами стоял сверкающий глазами повелитель стихий.
   - Причем здесь прости? Ты могла пострадать!
   Перворожденный говорил хлестко и зло. Лутарг даже немного опешил впервые столкнувшись с подобным тоном. Ему еще не доводилось видеть отца в гневе, препирательства с Сальмиром молодой человек в расчет не принимал.
   - Она напугана, а ты ей успокоиться не помогаешь, - вставил он, оттесняя отца от дрожащей девушки. - Давай лучше я, а ты потом все скажешь?
   - Ты не понимаешь! - Антаргин окинул сына тяжелым взглядом.
   - Пусть. Объяснишь позже.
   Они некоторое время смотрели друг другу в глаза, а затем отец уступил.
   - Встретимся в замке, - коротко бросил он прежде, чем уйти. - Будь осторожен.
   В чем именно, молодой человек спрашивать не стал. И так было понятно - контролируй себя и духа. Кажется, это должно стать его второй натурой.
   Оставшись наедине с девушкой, Лутарг расстелил на земле свой плащ и усадил на него Литаурэль. Она словно спряталась в себе и никак не реагировала на его действия, бездумно подчиняясь. Собрав рассыпанные девушкой листы и наполнив коробочку уцелевшими угольками, молодой человек устроился рядом с девушкой, раздумывая над тем, как быть дальше. В роли успокаивающего ему бывать не приходилось, скорее наоборот - всегда тот, кого боятся.
   - Ты хорошо рисуешь, - сказал Лутарг, не придумав ничего лучше.
   Хотя душой он не покривил: рисунок, лежащий у него на коленях, и правда был замечательным.
   - Спасибо, природа мне особо удается, - отозвалась Литаурэль, посмотрев на горный склон и ползущие над ним облака, выполненные в черно-серых тонах.
   - А еще что?
   - Иногда портреты, но редко, и если не по памяти, - тихо призналась девушка, бросив осторожный взгляд на молодого человека.
   - Мой тоже есть? - с улыбкой поинтересовался Лутарг, и был удивлен, когда его собеседница, густо покраснев, поспешно отвернулась.
   - Твоих нет, только Освободителя, - пробормотала она, подтянув к себе ноги и уткнувшись подбородком в колени.
   - Освободителя?
   - Да. Каким я представляла тебя раньше.
   - И как? Похож? - сдерживая улыбку, спросил он, хоть веселость и проскальзывала в голосе.
   - Совсем нет, - робко призналась Лита.
   - А мне можно будет посмотреть?
   - Если захочешь.
   Лутарг чувствовал, как напряжение постепенно покидает ее, и радовался этому. В тоже время, мужчина был уверен, что возвращаться в крепость девушке еще рано. Ему казалось, что Лита пока не готова пересечься с Антаргином или, еще хуже, с Сальмиром, который обязательно узнает о случившемся от Перворожденного, и поэтому решил отложить эту встречу, а заодно разобраться со своим собственным интересом.
   - Далеко отсюда до границы?
   - Да, достаточно далеко.
   - До ночи не вернемся?
   - Нет, если только не... - она замолчала, прикусив губу и испуганно уставившись на свои руки.
   - Что не?
   - Оседлаем жеребца собирателей тел.
   - А что в нем такого особенно?
   - В них. Их семеро, - поправила Лита.
   - Да, конечно, - тут же согласился Лутарг. - Ты не ответила. Почему именно его? Другая лошадь не подойдет?
   - Нет. Они самые быстрые. Риана создала их. Но не прошедший обряд не сможет управлять вороным.
   - А Антаргин?
   - Перворожденный может все. Он же рьястор. - ответила Литаурэль, не понимая, зачем он спрашивает.
   - Ну, так я тоже, - Лутарг широко улыбнулся.
  
   ***
   Молодой человек был несказанно рад тому, что кроме Антаргина видение мыслей недоступно никому более. Рад по двум причинам. Литаурэль совершенно не нужно было знать, о чем он думал, наблюдая, как девушка седлает огромного черного жеребца, как ее тонкие пальчики поглаживают лоснящуюся холку, так как думы эти напрямую касались ее и не являлись столь безобидными, сколь ему хотелось. Во-вторых - признаться в том, что никогда не имел дело с подобным монстром, Лутарг просто не мог.
   В эргастенских пещерах водились лошади, но все больше тягловые. В лучшем случае они доставали вороному до груди, были коренасты и послушны. Он даже ездил на них верхом, причем с удовольствием, так как лошади - единственные, кто не шарахался от него, только увидев, но что-то подсказывало молодому человеку, что эти ощущения с ныне предстоящими не идут ни в какое сравнение.
   "Плохая идея", - сказал себе Лутарг, когда настало время забираться в седло.
   Конечно, конь подпустил его сразу, как только молодые люди вошли в конюшни. Подпустил именно его, разрешив погладить морду и довольно фыркнув при этом, но от этого сам план не стал казаться Лутаргу привлекательнее.
   Ухватившись за луку, мужчина поставил ногу в стремя и вскочил в седло, внутренне приготовившись крепко держаться, если жеребец взбрыкнет. Но этого не понадобилось, вороной стоял спокойно и ждал команды.
   - Ты хоть раз ездила на нем? - спросил Лутарг, протягивая руку девушке.
   - Не уверена, что на нем, но однажды - да. С Тримсом, - ответила Литаурэль, доверчиво кладя пальчики на его ладонь.
   - Уже лучше, - усмехнулся молодой человек, усаживая хрупкую спутницу перед собой.
   "Очень плохая идея", - уточнил он для себя, когда девичья спина коснулась его груди. Хуже не придумаешь.
   Когда вороной, подчиняясь несмелым командам Лутарга, пересекал двор, направляясь к воротам, Антаргин, наблюдающий за происходящим из окна своих покоев, удержал за руку Сальмира, кинувшегося к двери со словами: "Я верну их".
   - Оставь, - задумчиво сказал Перворожденный, у которого из головы не шел эпизод с рьястором.
   - Он же не справится! - возмутился калерат, волнуясь за сестру.
   - Лутарг мой сын, и жеребец всегда подчинится ему, - парировал Антаргин. - К тому же, ты много пропустил, когда оставил нас, друг мой.
   - Что же?
   - Повелитель стихий полностью признал его.
   - Откуда тебе знать? - не согласился Сальмир, не допуская мысли о том, что Перворожденный мог полностью спустить рьястора вне замкнутого пространства, охраняемого Рианой.
   - Он удержал его, не дав броситься на Литу.
   - Что? - взревел Сальмир, вновь направившись к двери, но Антаргин остановил его лишь всего тремя словами, от которых калерат практически остолбенел.
   - Повелитель стал волком.
  

Глава 21

   Они вернулись, когда солнце еще только начинало клониться к горизонту и пока не позволяло вечерним сумеркам опуститься во внутренний двор крепости, заставляя их таиться у подножья гор.
   - Тебя случайно не Ветер зовут? - обратился Лутарг к жеребцу, ласково поглаживая широкий лоб, чем заставил Литу расхохотаться до слез.
   Разговаривать с лошадью и ждать ответа? Девушке пришлось согнуться почти пополам и ухватиться за живот, чтобы справиться со скрутившим внутренности весельем, настолько забавным ей показался этот вопрос.
   Она давно так не смеялась, да и он тоже. Вернее никогда не смеялся столь открыто и задорно, как она научила его сегодня. Заставила увидеть свет не только вовне, но и в себе самом. Очищающий свет радости.
   Их незапланированная, бесшабашная поездка для Лутарга оказалась полна сюрпризов, главным из которых стала сама Литаурэль.
   Молодой человек непритворно считал, что именно ее кривоватая улыбка и искренний смех удержали его от поступка, о котором впоследствии Лутарг обязательно сожалел бы. И сейчас, наблюдая за Литой, он вспоминал устроенное ею испытание, которое так сильно разгорячило его кровь, что весь обратный пусть мужчине приходилось сдерживать себя, посадив собственные желания на жесточайший поводок.
   Спустившись с вороного возле участка с почти отвесной скалой и загадочно поинтересовавшись, готов ли он, девушка принялась завязывать полосы своей юбки чуть ниже середины бедер, чем на некоторое время вогнала молодого человека в ступор. Лишенные серебристого сияния, подаренного полной луной, ее длинные, стройные ноги вовсе не утратили для него привлекательности, скорее наоборот.
   Лутарг даже зубами заскрежетал, чтобы убедить себя в том, что ее действия не являются открытым приглашением. Вздумай в эргастенских пещерах какая-нибудь из женщин настолько оголиться, тут же оказалась бы повалена на пол, ближайшим к ней мужчиной. Своеобразное неписаное правило, о котором в каменоломнях все были осведомлены, но, видимо, отсутствующее у тресаиров.
   Соорудив из юбки некое подобие обрезанных штанин, девушка принялась карабкаться на каменную глыбу, ожидая, что он последует за ней.
   Лутарг последовал, о чем тут же пожалел. Стоило ему поднять голову в поисках места, за которое можно ухватиться, как взгляд обязательно натыкался на гладкую бронзовую кожу, заставляя забывать о цели.
   Он уже и сам не помнил, что говорил себе на протяжении этого пути, но, кажется, вспомнил весь свой немалый запас бранных слов, что всегда так легко слетали с уст недовольных жизнью каменщиков.
   Занятый отваживанием себя самого от обуревающих тело страстей, Лутарг даже не заметил, что несколько раз подряд взбирался на одну и ту же скалу одним и тем же маршрутом, каждый раз бездумно соглашаясь на предложение Литаурэль двигаться дальше.
   И неизвестно, сколько это еще продолжалось бы, если в один из моментов, девушка, преодолев подъем, не рухнула бы на спину и не начала смеяться.
   Он ведь даже не сообразил в чем дело, пока Лита не подняла руку и не показала на стоящего чуть поодаль вороного жеребца, спокойно пощипывающего траву.
   Открытие было шокирующим. И Лутарг, с одной стороны смущенный собственной невнимательностью, а с другой - зараженный ее веселым смехом, сперва неуверенно улыбнулся в ответ, а затем и вовсе захохотал в голос, как только осознал комичность ситуации и предположил, что она думала о нем все это время.
   А сейчас, видя, как смешинки искрятся в зеленых глазах Литаурэль, молодой человек не мог не вспоминать о своем промахе и о неудовлетворенном желании, которое на обратном пути практически свело его с ума, подогреваемое легкими касаниями и манящим теплом девичьего тела.
   - Идем, Смешинка, а то всех жеребцов перепугаешь, - недовольным тоном, но с улыбкой на губах сказал Лутарг, направляясь к выходу.
   - Ты всегда такой серьезный, - посетовала девушка, поспешив собрать рисунки, на время прогулки оставленные в конюшне, и пошла за молодым человеком.
   - Только когда голоден... и возбужден, - отозвался он.
   Последнее вслух не прозвучало. Только развивая мысль, Лутарг всерьез задумался над тем, что ему нужно найти доступную женщину. И желательно поскорее, так как, если эта зеленоглазая фея и дальше будет находиться рядом, вряд ли он выдержит. Вопрос в том, как это осуществить в месте, где подобных особ, скорее всего, не существует?
   Признаться в том, что помимо плотского желания испытывает к девушке еще что-то, мужчина пока был не готов, и потому обвинял в бурной реакции длительное отсутствие связей.
   - О-о-о, - удивленно протянула Лита, - тогда идем в кухни.
   - Не волнуйся, пошутил я, - тут же пошел на попятную молодой человек. Вообще-то, его основным желанием в данный момент было уйти подальше от Литаурэль.
   - Уверен? Можно попросить кухарку, и она соберет тебе...
   Литаурэль не договорила, так как, выйдя из конюшен, приметила стоящего посредине двора Сальмира. Руки калерата была говоряще скрещены на груди, а хмурое выражение лица не предвещало ничего хорошего. Остатки веселости тут же покинули ее, и девушка, повесив голову, развернулась и сделала шаг в сторону брата, внутренне готовясь выслушивать гневную тираду.
   Лутарг, который также заметил недовольство Сальмира, мысленно выругался. Желание поскорее сбежать от Литы тут же сменилось желанием избавить ее от выговора. Недолго думая, молодой человек, приобняв девушку за плечи, потянул ее в сторону одноэтажного здания кухонь.
   - Соберет, говоришь? А что именно мы сможем у нее выпросить?
   Растерявшаяся Литаурэль несколько мгновений молчала, недоумевающе глядя на него, а затем, с пониманием улыбнувшись, ответила:
   - Все, что сможем найти.
   - Отлично.
   - Да.
   Они направились к кухне, оставив Сальмира смотреть им вслед. Рука Лутарга все также покоилась на девичьем плече, и Литаурэль не спешила скинуть ее. Это конечно не укрылось от взглядов мужчин, которые наблюдали за парой. Антаргин, следящий за этой сценой с высоты своих покоев, не удержал смешок, сорвавшийся с губ, понимая, что калерат должен быть в бешенстве из-за того, что не смог заполучить сестру в свои руки.
   Сколь не пытался Перворожденный убедить Сальмира, что ничего страшного с ней не произойдет за время, проведенное в обществе Лутарга, собиратель тел отказывался в это верить. Даже преображение рьястора не считал весомым поводом для доверия.
   С одной стороны Антаргин понимал его. Призванный заботиться о Литаурэль, Сальмир всегда подходил к этой обязанности с большой ответственностью, но стараниями самой девушки не всегда справлялся с ней так, как ему хотелось бы. Например, как сейчас. Она делала то, что хотела сама, ходила куда вздумается, совершенно не считаясь с мнением братьев, словно в самом ее характере был сокрыт стержень противостояния.
   Опасаясь, что Сальмир надумает вмешаться, Антаргин послал ему мысленное предупреждение не делать глупостей, в ответ на которое получил гневный рык и осуждающий взгляд, брошенный калератом на окно центральной башни. Сам Перворожденный разрубил воздух неприменимым жестом и, приказав другу дожидаться его, покинул свои покои, лишь на несколько коротких мгновений задержавшись у гобелена, чтобы окинуть взглядом дорогие черты.
   Аромат тушеного мяса, специй и еще чего-то, не поддающегося определению, но оттого не менее аппетитного, встретил молодых людей в стенах кухонной постройки. Желудок Лутарга тут же заворчал, ругаясь, что с завтрака не получал ничего съедобного, и кухарка, услышавшая это жалостливое напоминание, засуетилась с удвоенной силой, предлагая молодым людям различные варианты яств.
   Сыр, два больших ломтя мяса, нарезанный хлеб, овощи, рулет с печенью и несколько неизвестных Лутаргу фруктов в мгновенье ока были уложены в плетеную корзинку и вручены молодому человеку. Литаурэль досталась поклажа с графином вина, посудой и столовыми приборами.
   - А теперь вон отсюда. Не мешайте. Все! - с чувством выполненного долга приказала им старая женщина, махнув рукой в сторону выхода, - Вернете потом, что останется.
   Лита прыснула со смеха, схватив опешившего от командного тона кухарки Лутарга за локоть и тяня его к двери. Тот недоуменно смотрел на плетенку, которую держал на вытянутой руке перед собой, словно не знал, что теперь с ней делать.
   - Идем, найдем место, чтобы спокойно перекусить, - предложила ему девушка, но тут же стушевалась, наткнувшись на вопрошающий взгляд. - Или можешь к себе взять, - поправилась она, протягивая Лутаргу доставшуюся ей ношу.
   Увидев, что краска смущения коснулась девичьих щек, молодой человек в очередной раз обругал себя. Кажется, он вновь обидел ее или запутал. Или запутался сам?
   Чем дальше, тем меньше Лутарг понимал самого себя. Сперва твердил, что нужно держаться подальше, затем не смог заставить себя уйти, а теперь - боялся вместе поужинать? Безумие какое-то!
   Он противоречил себе даже сейчас. Поднимая руку, чтобы коснуться порозовевшей щеки, запрещая себе, и все же тянясь, будто без этого касания не сможет обойтись. Словно не почувствовав тепло ее кожи на кончиках пальцев не сможет жить дальше.
   Подушечки лишь на мгновенье дотронулись до алеющей щеки, когда озлобленный вскрик Сальмира: "Что ты творишь?", - заставил молодых людей вздрогнуть и отскочить друг от друга.
   Оба восприняли его на свой счет и почти одновременно повернулись на звук, но их предположение оказалось ошибочным.
   Калерат стоял возле распахнутых замковых дверей, вглядываясь в темноту холла. Правая рука сжимала рукоять меча, все еще покоящегося в ножнах, прикрепленных к поясу на бедрах. Вся его поза кричала о том, что мужчина готов броситься на защиту чего-то, вот только чего именно, Лутарг не видел до тех пор, пока подталкиваемый ссади Окаэнтаром, в дверном проеме не показался Антаргин. Его горла касалась сверкающая сталь кинжала, направляемого твердой рукой тресаира, и еще четыре обоюдоострых клинка оголенных мечей сторонников тресаира также были устремлены в сторону Перворожденного.
   Лита сдавленно ахнула, роняя корзину. Лутарг, не задумываясь о том, что делает, бросился к крепости, а впереди него несся растущий на глазах сине-голубой волк.
   Рьястор пылал яростью. Жажда крови горела в его глазах. Последний рывок, и острые зубы вонзятся в желанную человеческую плоть, но вместо этого они впились в чешуйчатую шею аторекту, заставляв ящера пронзительно зашипеть и выпустить пар из ноздрей. Серо-синий клубок переплетенных тел покатился по земле и врезался в каменную твердь замка. Отброшенные ударом друг от друга, оба духа перекувыркнулись и встали на ноги, сверля противника исступленными взглядами.
   - Нет!
   - Лутарг!
   - Стой!
   Антаргин дернулся, желая перехватить сына, и алые струйки крови побежали по шее под гневный рык Окаэнтара: "Останови его!".
   Сдерживая гнев, Перворожденный призвал рьястора, вновь изготовившегося к прыжку. Дух замерцал, попеременно меняя облик, но не в силах остановиться на одном из них, разрываемый на части противоречивыми чувствами отца и сына.
   - Сальмир!
   Крик Антаргина заставил калерата броситься к Лутаргу, несущемуся на тресаиров. Мужчина врезался в него, сбивая с ног. Оба рухнули на землю, и покатились в борьбе, и в этот момент рьястор вновь бросился на аторекту.
   - Пусти меня! - рычал молодой человек, стремясь избавиться от удерживающих его рук.
   - Ты убьешь нас! - вторил ему Сальмир, вкладывая все силы в то, чтобы прижать сопротивляющегося Лутарга к земле.
   - Я его убью!
   - И отца!
   - Нееет!
   - Да! Слушай меня!
   - Нет!
   Лутарг извернулся и оказался сверху. Впечатав Сальмира в землю, он, улучшив захват, стал выкручивать голову поверженного.
   - Вы связаны духом. Погибнет он, умрешь и ты, - напрягаясь, смог выдавить калерат. - Сделаешь еще хуже.
   В этот момент с отчаянным криком: "Не надо!", - на шею молодому человеку бросилась Литаурэль, а тагьери черным вихрем приземлилась на спину рьястору, вцепившемуся в аторекту.
   Взревев, Лутарг вскочил на ноги, отбрасывая нового противника. Сквозь пелену ярости не видя, кто перед ним. Девушка кубарем покатилась по земле, и распласталась у ног тресаира, тут же приставившего к ее боку острие меча.
   Рьястор сбросил тагьери и, несколько раз щелкнув зубами у самой морды саблезубой кошки, был сбит массивной лапой ящера.
   - Хватит! Иначе...
   Сердитый окрик Окаэнтара, встретившегося взглядом с Лутаргом, заставил молодого человека замереть. Руки его сжались в кулаки от вида крови на шее отца, бардового пятна, расползающегося на одежде, и вины за то, что Литаурэль попала в руки врагов. Он тяжело дышал, буравя глазами ненавистное лицо тресаира, но с места не двигался, осознав, кем рискует.
   - Призовите их. Немедленно! - уже спокойно приказал Окаэнтар, поняв, что наконец-то завладел всеобщим вниманием.
   С протестующим рыком рьястор подчинился Антаргину. Вслед за ним исчезли аторекту и тагьери, а тресаир, подняв Литу с земли, прижал девушку к своему телу, преграждая путь мечом.
   - Отлично. Теперь можно поговорить, - констатировал Окаэнтар, чуть ослабив давление кринка на горло Перворожденного.
   Лутарг вздрогнул от того, что рядом с ним выругался Сальмир. "Предатель", - полное яда слово, сорвавшееся с губ мужчины, заставило сердце вновь зайтись в яростном ритме, а едва сдерживаемую силу духа пробежать покалыванием по коже. Рьястору было тесно внутри, он рвался в бой.
   - Что ты хочешь? - спокойный голос Антаргина не вязался с напряжением, сквозящим во взгляде.
   - Ты проведешь нас по тропе.
   Окаэнтар качнул головой в сторону Лутарга, определяя того, кого имел в виду.
   - Я не могу.
   - Можешь! Папочка тебе поможет, не так ли, Антаргин?
   - Что ты собираешься делать там? Стать призраком? - не удержавшись, съязвил калерат.
   - Не твое дело!
   - Ты не сможешь пройти по ней без поддержки Рианы.
   - Ну, что ты, Сальмир?! Неужели Антаргин не сказал тебе? Какое упущение с его стороны! Нехорошо, Перворожденный! Очень нехорошо скрывать от своего народа такие возможности. Как-то не по...
   - У него не хватит сил вывести всех, - прервал Окаэнтара Антаргин.
   - Молчать! - сорвался на крик тресаир.
   Даже угрожая жизни Перворожденного, он не чувствовал себя в безопасности.
   - Все - меня не интересуют. Ты откроешь тропу, а он поведет нас. Начинай!
   - С чего ты взял, что я это сделаю? - пронзительным шипением выдавил из себя Лутарг.
   - Потому, что мне терять нечего.
   Лезвие кинжала скользнуло чуть вправо, удлиняя надрез на шее Антаргина и убыстряя скольжение крови по коже.
   - Я убью его, рьястор разорвет тебя, и все остальные окажутся навечно заперты в Саришэ. Хотя нет. Вечность - это слишком долго, не так ли? Риана столько не выдержит, - с нервным смешком закончил свою речь Окаэнтар.
   - Он погибнет, ведя вас всех.
   - Знаешь, Антаргин, меня это мало волнует. Открывай!
   - Хорошо.
   Глубоко вздохнув, Перворожденный на несколько мгновений закрыл глаза, посылая призыв Риане и обращаясь к скрытой в нем силе. Когда веки его поднялись, глубокая синева глаз сменилась присущим рьястору вихрем, зрачки удлинились, и голубое сияние окрасило белок. Тонкая связующая нить устремилась от мужчины к сыну, объединив их. Затем, исходя из молодого человека, она рассыпалась на несколько светящихся стрел, связав в одно целое Окаэнтара, его сторонников и самого Лутарга.
   - Ее тоже, - приказал тресаир, указав на Литу.
   - Оставь ее! - возмутился Сальмир, но был остановлен предупреждающим взглядом Окаэнтара.
   - Гарантия, что вы не наделаете глупостей, - усмехнулся мужчина.
   Изо всех сил сдерживая бешенство, клокочущее внутри, Лутарг смотрел на отца, ожидая от того какого-нибудь знака, что делать дальше. Предпринять что-то самому, он не решался.
   "Подчинись, ты сможешь. Верни то, что должен. Это единственный выход", - раздался в нем знакомый голос Рианы, когда сияние стало набирать силу так же, как когда-то в центральной зале Шисгарского замка. Постепенно Лутарг стал утопать в нем, погружаясь все дальше, чувствуя, как что-то зовет его и желая подчиниться этому зову.
   Перед тем, как яркая вспышка поглотила все вокруг, Лутарг успел увидеть, что Окаэнтар одним резким движением отнял руку с кинжалом от шеи отца и по рукоять вогнал его в незащищенный бок Антаргина.
   Услышал свой собственный крик: "Нет!" - и ощутил внутри последний приказ Перворожденного: "Привяжи к себе Литаурэль".
   На этом мир вокруг него перестал существовать, с неимоверной скоростью рухнув в непроглядную темноту.
  
   ***
   - Возвращаемся, - приказал Урнаг, бросив последний взгляд на подсвеченную закатным солнцем крепость.
   Белый флаг, взвеянный на одной из башен, рождал стойкое чувство загнанности, словно за ним долгое время наблюдают оттуда - свысока.
   Второй день их маленький отряд кружил по окрестностям, выискивая следы пребывания человека, помимо обожженного костром куска земли, что увидели вчера.
   Урнаг был зол, получив подтверждение, что старик и его спутник вошли в цитадель. Сам он не был готов отправиться в замок шисгарцев, даже несмотря на возможное неудовольствие вейнгара. Лишний день спокойной жизни многое значил для него.
   - Что дальше? - спросил один из сподручных.
   - Ничего. Ждем известий.
   - Как долго?
   - Я тебе что?.. - взревел Урнаг, осадив коня так, что пегий захрипел, закусив удила.
   - Я просто спросил, - тут же пошел на попятную мужчина.
   - Сколько нужно, столько и ждем.
   - Как скажешь.
   Спорить с главарем, когда он не в духе, не решался никто.
   - В Трисшунку, - пришпоривая коня, приказал Урнаг, надеясь, что вейнгар не велит проверять крепость. Попасть в лапы карателей ему не хотелось.
  
   ***
   С громким криком Лутарг пришел в себя.
   Он лежал на холодном полу. Его трясло. Каждая часть болела, будто груда камней превратила тело в растерзанное месиво окровавленных осколков костей и мягких тканей.
   Грудь разрывалась от недостатка воздуха. Горло саднило, и дыхание хрипом рвалось изнутри - дыхание загнанного зверя.
   Должно быть, так чувствует себя камень, в который раз за разом вгрызается затупившийся конец кирки, дробя его суть в мельчайшую пыль. Оседая кучей трухи под ноги рудокопу, ожидает нового удара, призванного окончательно сокрушить его, превратить в ничто.
   Сейчас он был ничем. Ничем и ни в чем.
   Превозмогая боль, мужчина подтянул ноги в груди, пытаясь собрать себя воедино. Ощутить себя всего, целиком, а не разрозненными частями, разбросанными по земле.
   Боль. Жгучая боль. Рвущая на части. Нестерпимая!
   Агония всего, что он представлял из себя. Истошный вой каждой клеточки, каждого куска его самого, которому вторит кровоточащее сердце.
   Антаргин! Отец!
   Он не мог потерять его, лишь обретя! Боги не могут быть столь жестоки к нему! Не имеют права!
   - Держись, - тихим шелестом прозвучало рядом с ним.
   Совсем близко, но неуловимо, будто обман. Иллюзия.
   - Где ты? - прохрипел Лутарг, пытаясь ухватиться за голос, как за нить, ведущую к свету.
   Он не мог разлепить век. Не мог заставить себя оглядеться, способный лишь терпеть прохладу своего ложа, кусающего кожу, соприкасающуюся с ним.
   - Рядом. С тобой.
   Ее голос ласкал, окружая живительной влагой иссушенное болью тело. Удерживал его на грани безумия, заставляя отступать от изломанных частей самого себя. Вел по извилистому туннелю к свету, вынуждая делать за шагом шаг. Снова и снова, пока осознание не пришло к нему.
   - Лита?! - ослепленный мукой прохрипел он, пытаясь невидящим взором отыскать ее.
   - Да, Лутарг. Я с тобой, - ответила она, представ пред ним размытым пятном.
   - Антаргин?
   Тишина. Она не знала, что ответить. Могла лишь легким касанием поддерживать его.
   - Он же...
   - Нет! Конечно, нет. Ты же цел.
   Единственное, что она повторяла себе все то время, что провела, ожидая его пробуждения. Единственное, о чем просила, заклиная Высших услышать ее.
   - Вы связаны, - со всей убежденностью, на которую была способна, сказала Литаурэль.
   Он почти с облегчением выдохнул, приняв правдивость ее слов. Сальмир верил в это, и он поверит. Пока жив один - жив другой. Все будет хорошо.
   - Где они?
   Воспоминание об отце рождало злость на тех, из-за кого он попал сюда. Бешенство затопило его искореженное тело, вытесняя агонию боли.
   Он попытался встать, чтобы добраться, разорвать собственными руками. Медленно и методично отрывать кусок за куском от каждого из них. Он жаждал ощутить вкус отравленной предательством крови, вожделел пролить ее всю до последней капли.
   - Ушли, - умоляюще шепча, она навалилась на него, чтобы удержать. - Они ушли! Не вставай. Полежи еще.
   Он подчинился ее мольбе, но тут же попытался опять, сраженный мыслью о том, где они.
   - Сарин, он... проверить... в розовой комнате.
   Лутарг рвался из ее рук, и ей приходилось прикладывать все силы, чтобы удержать его. Даже в таком состоянии - сотрясаемый дрожью, посеревший, с обезумевшими глазами - он был очень силен, намного сильнее ее самой.
   - Я... я посмотрю. Сама посмотрю, - твердила она, пытаясь пробиться к его оплетенному болью и страхом сознанию. - Проверю, а ты лежи. Прошу тебя.
   Он не был таким в прошлый раз. Тогда последствия перехода почти не сказались на нем, но не сейчас. Сейчас Литаурэль боялась. Боялась, что он сломается, не выдержит. Боялась за него и за себя.
   - Посмотри, - наконец согласился он, перестав сопротивляться.
   - Не вставай, я быстро.
   Лита вскочила на ноги, в очередной раз окинув взглядом просторный зал. Это было так странно, видеть то, к чему привыкла совсем иным. Она знала замок, как себя, а сейчас будто бы не узнавала. Тримс рассказывай ей, что Саришэ - отражение большого мира, что совпадает с ним полностью, но осознать это в полной мере все же оказалось сложно.
   Торопливо шагая, девушка направилась к входу в центральную башню. Розовая комната, в которую рвался Лутарг, находилась там, если она ничего не перепутала. Перепрыгивая через ступеньки, Лита добралась до нужного места и, толкнув дверь, вошла.
   Они вскрикнули одновременно. Старик, потирающий на кровати глаза от того, что встретился с полыхающим синевой взглядом девушки, Литаурэль - что в сумеречном свете, льющемся из окон, показалась себе прозрачной.
  

Глава 22

   Сарин крепко зажмурился, чтобы избавиться от наваждения. Сердце неровно колотилось в груди, ускоряя бег наполнившейся страхом крови. Он едва открыл глаза и еще не успел сориентироваться, где находится, когда она ворвалась в комнату, перемешав реальность со сном.
   "Она - это шисгарский каратель? Но разве среди них есть женщины?" - спрашивал он себя, медленно приоткрывая веки, будто за это время видение успеет исчезнуть.
   Надежды не оправдались. Девушка все также стояла возле распахнутой двери и с нескрываемым любопытством разглядывала саму себя, будто впервые видела.
   Она коснулась пальцами вытянутой руки. Затем повела ею из стороны в сторону, оценивая на просвет. На ее лице появилась комичная гримаса - нечто среднее между обидой и недоверием. Сарин не понимал, как должен отнестись к этому.
   Литаурэль же постепенно преодолевала шок. Она вспомнила, что Сальмир говорил об изменениях, которые происходят с тресаирами в большом мире, но оказалась к ним не готова. Да и там, внизу, рядом с Лутаргом, она не заметила ничего особенного.
   - М-м-м... Ты пришла забрать меня? - собравшись с силами, спросил старец, не видя другого объяснения.
   В конце концов, он в цитадели шисгарских карателей. Где-то здесь должен находиться Тарген - также наполовину шисгарец, так что ее появление было вполне объяснимо. Вот только зачем им такой старик, как он - Сарин не понимал.
   Хотя, что он знал о нуждах этого племени? Пришли, забрали - и все собственно, а зачем и для чего, никто не ведает.
   - Ты за мной? - повторил старец, чуть громче, когда девушка не отреагировала с первого раза.
   - А?
   Казалось, она удивилась, увидев его. Затем нахмурилась, во всяком случае, Сарин так истолковал выражение ее лица. И наконец, сказала:
   - Да.
   Сердце старика ухнуло в пропасть, когда девушка сделала последний, отделяющий ее от кровати шаг.
   - Идем. Лутарг внизу и ему плохо. Он ждет тебя, - после небольшой заминки выпалила она.
   Перед глазами у старца мелькнула сцена с появлением карателей. Он вспомнил, выплывшие из темноты фигуры, которые окружили молодого человека, и сердце мужчины болезненно сжалось.
   - Как он? Что вы сделали с ним? - потребовал Сарин ответа, мгновенно забыв о своем недавнем страхе перед ней.
   - Мы?.. Ничего. Идем же.
   Не дожидаясь, пока старик последует за ней, девушка направилась к двери. Просьбу она выполнила, розовую комнату проверила, да и не волновал ее этот мужчина, только Лутарг, которому было очень плохо.
   Литаурэль стремглав слетела с лестницы и, ворвавшись в центральный зал, недовольно поджала губы, сдерживая гневные слова. Он ее не послушался. Отправил ее наверх, а сам поднялся.
   Лутарга шатало из стороны в сторону словно человека, изрядно перебравшего молодого вина. Он обеими руками держался за деревянную столешницу, а со стороны казалось, что стоит молодому человеку отпустить опору и он упадет.
   "Хотя как-то же он до нее добрался", - сказала себе Лита, проследив взглядом расстояние в десяток шагов до стола от того места, где мужчина лежал ранее.
   - Как он? - спросил Лутарг, услышав звук ее шагов.
   Головы он не повернул, не видел смысла. Легкий хвойный аромат, присущий Литаурэль, опережал ее. Обоняние, по каким-то причинам притупившееся в Саришэ, вернулось. Лутарг даже ощутил слабый запах страха Сарина, что девушка принесла на себе. Старик испугался ее, об этом Лутарг не подумал, отправляя Литу наверх.
   - Он... хорошо, - с небольшой паузой ответила девушка, подставляя молодому человеку плечо и обхватывая его талию рукой, чтобы поддержать. Ее так и подмывало, отчитать его, но она сдерживалась, зная, насколько мужчины не любят признавать собственную слабость. - Думаю, идет за мной.
   - Помоги мне сесть, - попросил Лутарг, опершись на нее.
   - Сейчас.
   Покрепче ухватив его, Литаурэль повела молодого человека к скамье. Она стиснула зубы, так как немалый вес Лутарга давил на нее, заставляя шататься.
   "Только не падай!" - заклинала она, понимая, что самостоятельно ни за что его не поднимет.
   Когда пара добрались до скамьи, и Лутарг со вздохом облегчения опустился на деревянную поверхность, в залу вошел Сарин. Увидев Таргена, привалившегося к стене, старик, что-то недовольно бурча, направился к нему, стараясь не обращать внимания на стоящую рядом с молодым человеком девушку. От ее присутствия мурашки пробегали по коже, а сердце то и дело встревожено замирало. Сарин не знал, как относиться к ней. Боялся ее, но даже страх не мог удержать старца вдали от Лутарга.
   - Что с тобой? - взволнованно спросил Сарин, беря молодого человека за руку.
   Кожа его была ледяной, руки дрожали, на лбу выступили бисеринки испарины. Старик испугался. Он никогда не видел Лутарга в таком состоянии, даже когда сиагита разъедала его душу и тело, мужчина не выглядел таким ослабленным.
   - Это пройдет, - попытался успокоить своего друга Лутарг.
   Лита хмыкнула в ответ на это заявление, думая о том, что многое отдала бы сейчас за чашку тресаирского настоя. Он был необходим Лутаргу, чтобы прийти в себя.
   - Скоро, - добавил молодой человек, послав девушке укоризненный взгляд. Он не хотел тревожить старца больше необходимого.
   - Не уверена, - не согласилась она, с тревогой осматривая бледное лицо с напряженными скулами.
   Мужчина старался не показывать насколько ему плохо, и это не укрылось от девичьего взгляда.
   - Скоро, - повторил еще раз Лутарг для Литаурэль и обратился к Сарину. - Прости, что оставил тебя.
   - Оставил? - нахмурился старик. Он помнил лишь появление карателей и все. - Что произошло?
   - Я ушел с ними, оставив тебя наверху. Я тогда не знал...
   Лутарг замолчал, осознав, что Сарин не понимает его.
   - Я ушел с тресаирами... карателями, - поправился он, - оставив тебя одного на... два дня.
   Молодой человек видел, что старик пытается вспомнить. Между его бровей залегла глубокая морщина, а губы поджались, как всегда, когда Сарин размышлял о чем-то.
   - Не вспомнишь. Ты спал. Не видел.
   - Спал?
   - Да?
   - Два дня? - недоуменно переспросил Сарин.
   - Они тебя усыпили, - ответил Лутарг.
   Ему было неудобно перед стариком, но в то же время молодой человек не жалел, что так вышло. Он был рад попасть туда, где побывал.
   - Мы сможем вернуться? - спросил мужчина у девушки, хотя знание ответа свербело в душе. Он сам не сможет открыть тропу, не умеет, не знает как, а других вариантов не существовало.
   - Я... - она покачала головой, не представляя, что сказать ему.
   Сейчас, когда страх за жизнь Лутарга стал отступать, к Литаурэль постепенно приходило понимание того, в какой ситуации они оказались. Одни - в большом мире, не имея пути обратно.
   - ... не знаю. Антаргин... он не сможет так быстро открыть тропу, и он... он ослаблен наверно, - чуть слышно закончила девушка, не решившись вслух сказать о ранении Перворожденного. "Возможно ли, что Лутарг так слаб из-за того, что Антаргину совсем плохо?" - спросила она себя, ощущая, как трепещет сердце, не желая знать ответ.
   - Нет, не думай об этом, - отрезал Лутарг. - Антаргин он... Отец справится!
   Молодой человек мысленно выругался. Конечно, отец не сможет открыть тропу. Долгое время не сможет теперь, если и ранее просил у него несколько дней, чтобы набраться сил. Все, что им оставалось делать, это ждать, когда способности вернутся к Антаргину, а сколько это займет при ранении неизвестно. Они застряли здесь непонятно на сколько.
   Лутаргу захотелось зарычать. Нет ничего хуже, чем ждать, пребывая в неизвестности.
   - Отец? Ты встречался с отцом? - спросил Сарин, попеременно переводя взгляд с одного на другую и не совсем доверяя своим глазам.
   Почему-то сейчас девушка выглядела иначе. Почти нормально, как все люди. Старик даже спросил себя, было ли правдой виденное им наверху?
   - Да. Разговаривал и... Он такой же, как на гобелене, - сглотнув, ответил Лутарг, не представляя, как описать Антаргина, чтобы старец понял.
   - Так значит, это правда?
   - Что?
   - Что они... были близки с Лурасой? - спросил Сарин.
   - Правда, - не задумываясь, ответил Лутарг.
   Сомнений в чувствах отца у него не было. Кто бы сомневался на его месте, почувствовав то, что довелось ощутить ему.
   - Э-э-э...
   - Тебе надо отдохнуть, - перебила старика Литаурэль, заметив, как Лутарг сцепил руки на коленях, что побелели костяшки. - Ты не оправишься, если не поспишь.
   - Ты же в порядке, - поддел ее молодой человек, мысленно соглашаясь.
   - Мы разные, и я не вела шестерых по тропе, - отозвалась Лита, надеясь, что он прислушается.
   - Да, конечно.
   - Шестерых? - Сарин окончательно запутался в их разговоре.
   - Долго объяснять. Потом. Вынужден просить вас, помочь мне добраться до кровати, - с шутливой интонацией продолжил Лутарг. - Пола мне уже хватило. Жестко и холодно.
   Наблюдая, как девушка суетится вокруг молодого человека, помогая ему подняться, обхватывает рукою торс, подставляет для надежности плечо, Сарин думал о том, что жизнь его повернула на неожиданную тропу, по которой до него никто не хаживал. И куда этот путь выведет, пока что оставалось только гадать.
   - Я помогу, - предложил он, подхватывая Лутарга с другой стороны. - Все легче, чем одной.
   После недолгого обсуждения было решено отвести Лутарга в розовую комнату. Лита предлагала поискать подходящее место на нижнем этаже замка, но молодой человек настоял на том, чтобы подняться. Даже пригрозил, что пойдет самостоятельно, если они откажутся помогать ему, после чего провожатые слались.
   На протяжении всего пути Сарин ворчал, сетуя на твердолобость и непробиваемость некоторых людей, чем вызвал у Литаурэль несколько приглушенных смешков. Лутарг же демонстративно молчал, делая вид, что это к нему не относится.
   Как только молодой человек растянулся на кровати, девушка схватила стоящий на сундуке графин и, со словами "я за водой", выскочила из комнаты. Пусть она была не в состоянии приготовить успокаивающий отвар, о чем сожалела, но принести холодной воды могла. "Вдруг жар поднимется", - думала Лита, направляясь к колодцу во дворе. Она надеялась, что он находится на том же месте, что в Саришэ, и долго искать не придется.
   Как только Литаурэль покинула покои, Сарин накинулся на Лутарга с вопросами. Их было столько, что молодой человек едва успевал отвечать. Иногда он путался, иногда сбивался, но в целом старец получил более или менее целостное представление о том, что случилось с его юным другом за дни их разлуки.
   - Так вот почему она с тобой, - задумчиво протянул Сарин, когда Лутарг рассказал об обратном переходе.
   - Да, Литы не должно было быть здесь, - повторил мужчина с расстроенным вздохом. Он ощущал вину за то, что девушка попала в руки предателей.
   - Ты заметил, что она меняется?
   - Меняется?
   - Да. Не думаю, что мне показалось.
   - Толком скажи.
   - Я и говорю. То будто прозрачная была, когда я ее увидел тут. А затем, внизу, обычная стала. Как человек, - уточнил Сарин.
   - Как человек, - повторила за старцем Лутарг, задумчиво вглядываясь в складки балдахина над головой.
   Он никак не мог понять, о чем толкует Сарин. Осознание ускользало от него, пока Лутарг не вспомнил их первый разговор о карателях. Духи, неподвластные оружию, проходящие сквозь стены. На ум тут же пришла его первая встреча с карателями. Тогда они не показались молодому человеку духами, если бесшумного передвижения не считать, также, как и Лита сейчас. Для него она все время выглядела одинаково.
   - Я не заметил, - ответил он старику после продолжительного молчания.
   - Хм... Странно.
   - Возможно, я не замечаю, потому что сам такой, как они, - предположил молодой человек.
   - Может быть.
   В этот момент в комнату вошла Литаурэль с графином в руках.
   - Пить? - спросила она, окинув взглядом мужчин. Лутарг кивнул, вдруг ощутив, что горло пересохло.
   - С удовольствием, - согласился он.
   Девушка огляделась в поисках тары, пригодной для питья, но, не увидев ничего подходящего, протянула Лутаргу графин.
   - Придется так, - извиняясь, сказала она.
   - А сейчас? - спросил молодой человек Сарина, утолив жажду. - Тоже... м-м-м... необычная?
   Он пристально разглядывал стоящую рядом Литаурэль, но не находил в ее облике ничего особенного.
   - Нет, - старик покачал головой. - Сейчас все нормально.
   - Что? Что нормально? - пробормотала Лита, чувствуя себя неловко из-за осмотра, которому подверглась со стороны мужчин.
   Ее щеки порозовели от смущения, придавая девушке юный и беззащитный вид. Если бы ни глаза, кожа и чернильного цвета волосы, она ничем бы не отличалась от других тэланских девушек.
   - Сарин говорит, что ты меняешься, - ответил ей Лутарг, чем вынудил старика уткнуться взглядом в пол.
   - Меняюсь?
   Она в недоумении приподняла бровь, задумалась на несколько мгновений, а затем ответила.
   - Я заметила. Когда тебя нет рядом, то становлюсь... - девушка замолчала, подбирая правильное слово, но Лутарг опередил ее.
   - Прозрачной?
   - Да. Наверно так, - согласилась она. - Сперва здесь в комнате, и сейчас у колодца, я будто просвечивала.
   Она закусила губу, присаживаясь на краешек кровати, и легонько коснулась пальцами лба лежащего на ней мужчины. Ей казалось, что Лутарг выглядит немного лучше, чем раньше, но спросить о самочувствии у него самого она не решалась. Убедившись, что молодого человека не лихорадит, Лита продолжила.
   - Сальмир рассказывал мне, что так происходит, но я все равно удивилась. Это так странно, видеть что-то сквозь свое тело.
   - Но сейчас же этого нет? - Лутаргу показалась, что от ее прикосновения боль отступает, но попросить вернуть руку он не осмелился.
   - Рядом с тобой нет. Я не знаю почему, но ты как-то странно действуешь на меня.
   Она покраснела еще больше, осознав двусмысленность собственных слов, и тихонько вздохнула с облегчением, поняв, что кроме нее никто не обратил на это внимания.
   - И тогда - в зале, я удивился. Они не показались мне необычными, ну, кроме свечения, - обратился Лутарг к Сарину. - Я все твои слова вспоминал, что остановить нельзя, - уточнил он, когда увидел на лице старца непонимание.
   Пока мужчины переговаривались между собой, ища объяснение, Литаурэль подошла к окну. Ночь уже изгоняла вечерние сумерки, и совсем немного осталось до того, как небо засияет звездной россыпью и на небосводе появится луна.
   Глядя вот так в окно, можно было подумать, что ничего не изменилось, что она не прошла по тропе Рианы, а все также находится в Саришэ. Перед ее взором простирался все тот же двор, те же горы за крепостными стенами, и Лита даже думала, что сможет найти столь понравившуюся ей пещеру. Единственное что немного смущало - это запустение. Белесый дымок не устремлялся ,ввысь от кухонных построек, расторопные ротулы не сновали из двери в дверь, и переговаривающиеся тресаиры не стояли у ворот. Литаурэль вдруг стало грустно. Она никогда не задумывалась, будет ли скучать по тому миру, где выросла, когда тресаиры покинут его. Всегда лишь поторапливала время, приближая момент освобождения, а сейчас поняла, что он являлся ее домом, ведь другого она не знала.
   К горлу подкатил ком, и Лита глубоко вдохнула, стремясь загнать подальше непрошенные слезы. Ей следовало радоваться, а она собралась плакать.
   - Глупая, - прошептала девушка, словно это могло прогнать печаль.
   - Лита, - сморгнув влагу с ресниц, она повернулась к Лутаргу.
   Молодой человек встревожено смотрел на нее, и ей показалось, что в глубине его невероятных глаз притаилась нежность. В сердце кольнуло, будто кто-то вставил ключ в замочную скважину, и ей захотелось, чтобы эта рука повернула его. Она всегда была одинока - особенная, не такая как все остальные тресаиры, ничего не видевшая, кроме Саришэ, и оттого стремящаяся познать как можно больше, мечтающая, чтобы пустота в ней наконец оказалась заполнена.
   - Да?
   - Перед тем, как открыть тропу, Антаргин сказал мне - привяжи к себе Литаурэль. Что он имел в виду?
   Она вздрогнула, побледнела и отвела взор, удивив Лутарга и старика.
   - Я... не знаю, - губы девушки дрожали, когда она отвечала, а сердце гулко колотилось в груди.
   - Уверена? - переспросил молодой человек, заинтересованный ее реакцией.
   - Д-да. - Лита поспешила отвернуться, чтобы окончательно не выдать себя.
   Она не хотела врать. Ей всегда претила мысль об обмане, но и ответить на этот вопрос правдиво Литаурэль не могла. Как Перворожденный мог предложить такое? - девушка не понимала. Неужели он хочет видеть ее парой для своего сына?
   Лита тут же отмела подобное предположение. Не то чтобы она была против. Скорее наоборот, только ведь об этом никто кроме нее не догадывался. Лишь она сама знала, что ее тело сладко ноет в присутствии Лутарга, что от его прикосновений сердце либо останавливается, либо сходит с ума, но ведь это ее маленькая тайна, никому пока не раскрытая.
   - Подумай, может, поймешь, что он хотел этим сказать, - попросил Лутарг, и девушка закивала, соглашаясь.
   - Да... хорошо. Я... еду поищу.
   Литаурэль выпустила из пальцев подоконник, который отчаянно сжимала в поисках успокоения, и торопливо зашагала к двери, мечтая поскорее скрыться с глаз Лутарга.
   - Не вздумай выходить за стены, - крикнул ей вдогонку Лутарг, сильно сомневаясь, что девушка послушается и, признаваясь себе в том, что препятствовать ей не в силах. Чтобы остановить Литаурэль ему придется ползти. Жгучая боль выжигала его изнутри.
   ***
   Касаясь щекой шероховатой поверхности коры, Лита смотрела на языки танцующего пламени. Костер манил взор, то складываясь в замысловатые узоры, то сплетаясь в страстных объятьях, которые затем осыпались снопом искр, чтобы разбиться от соприкосновения с землей и погаснуть.
   Это было красиво! Как всегда завораживающе красиво, и девушка могла вечно любоваться этой игрой, но только не сегодня. Сейчас в ней стенала тоска, и взгляд постоянно возвращался к сидящему у костра Лутаргу.
   Прошло уже шесть дней, а его вопрос все еще мучил ее. Привязать...
   Что бы он сделал, если она рассказала? Объяснила, что хотел от него Антаргин? Послушался бы?
   Этот вопрос стал камнем преткновения в ее душе. Требовал ответа и боялся получить его, бесконечно мучая.
   - Сколько нам еще? - услышала Лита.
   - Как идти будем, но думаю дня три - четыре, - отозвался Сарин, подбрасывая двор в ненасытный огонь. Тот полыхнул на мгновенье, а затем продолжил изысканный медлительный танец.
   - Коней нам надо, - задумчиво протянул Лутарг.
   - Там и поищем. Монет немного осталось, но, думаю, хватит.
   - Хорошо бы.
   Мужчины замолчали, а Лита, оставив свой пост, подошла к костру.
   - Мои браслеты подойдут в качестве оплаты?
   Она сняла одно колечко с запястья и протянула его старику, присев возле огня.
   - Не говори глупостей. Мы не будет трогать твои украшения, - недовольно проворчал молодой человек, но Литаурэль на него внимания не обратила.
   - Вот, - она вручила браслет Сарину. - Я не знаю, сколько это может стоить здесь, но все же.
   Старец наклонился к костру, чтобы разглядеть орнамент на серебристом кольце.
   - Что это значит?
   - Жизни тагьери, - ответила девушка, подтянув колени к груди.
   - Твоего духа?
   - Да. Видишь палочки между кругами? Это количество воплощений. А круги - родовая преемственность.
   - А здесь почему пусто?
   Сарин подвинулся в девушке и показал на место между косыми штрихами лишенное какого-либо изображения вообще.
   - Это я, - с легкой грустью ответила Литаурэль.
   - Ты? - казалось, старик удивился, и Лутарг до этого сидевший, уткнувшись взглядом в землю возле ног, поднял голову.
   - Да, я. - Лита погладила пальцем оставшиеся на руке браслеты. - Я не должна была стать тагьери. Все считали, что во мне проснется дух грэу, но этого не произошло. Когда я впервые призвала духа и появилась саблезубая кошка, братья очень удивились.
   - То есть, духи преемственны? Что-то вроде родословной существует? - уточнил Сарин.
   - Линия силы. Сильные духи рождаются из сильного союза.
   - А у твоих родителей что, несильный был?
   Старик, как любознательный юнец, пытался узнать как можно больше о шисгарцах. Его интересовало все, и иногда Литаурэль казалось, что он замучает ее вопросами до смерти.
   - Скорее наоборот. Моя мать была иштари - огненной змеей, отец - крэату. Это небольшой огнедышащий ящер. Он неопасен, скорее забавен, - девушка с горечью усмехнулась. - Из моих братьев самый впечатляющий Сальмир. Аторекту красив и мощен. Правда?
   Литаурэль посмотрела на Лутарга, и он кивнул, соглашаясь.
   - Он единственный из братьев, кто умеет контролировать свою силу и силу духа. Он даже рьястору противостоит. Недолго, но все же, - с гордостью произнесла она. - Остальные тоже... хм... чешуйчатые.
   - А грэу кто? - поинтересовался Лутарг.
   - Шестикрылый дракон, - с усмешкой ответила она, - но я, как ты знаешь, кошка. Разве не странно?
   - Почему так случилось? - Глаза Сарина светились любопытством.
   - Этого я не знаю. Перворожденный, наверно, смог бы ответить...
   Девушка неожиданно замолчала, из-под ресниц бросив взгляд на Лутарга. Она не хотела упоминать его отца из боязни причинить боль, но молодой человек также смотрел на нее с интересом и ждал продолжения.
   - ... но я никогда не спрашивала его, а сам он не говорил, - закончила она.
   Лутарг тут же вспомнил слова Рианы обращенные к Сальмиру: "Тагьери не должна была стать твоей сестрой", - и задумался, почему так произошло?
   - Значит, тагьери сильнее грэу? - продолжил расспрос Сарин.
   - Да, намного сильнее, - ответила Литаурэль.
   - На, надень, - Лутарг забрал у старика браслет и протянул девушке. - Он нам не понадобиться.
   Их взгляды встретились, а пальцы на мгновенье соприкоснулись. Сердце Литы сладко заныло, желая продлить миг, но девушка его не послушалась, отдернув руку и оставив серебряный обруч в руках мужчины.
   - Я не против, - поспешно сказала она.
   - А я, против, - чуть слышно молвил Лутарг, обхватив девичье запястье и вынуждая Литаурэль разжать кулак.
   Он не сделал ей больно. Прикосновение было почти невесомым, но от тепла его кожи, касающейся ее, из-за искры, вспыхнувшей в его глазах, Лита не могла противиться.
   В минуты, когда он смотрел вот так, она не могла противостоять ему. Все в ней превращалось в игривый ручей, который согласен вечно обтекать один единственный камень и исчезать под ним, лишь бы не потерять его притягательную тяжесть.
   Браслет лег на раскрытую ладонь, а Лутарг, вскочив на ноги, велел:
   - Ложитесь, я скоро вернусь.
   Мужчина скрылся в темноте раньше, чем они успели остановить его. Лита обреченно вздохнула, а Сарин спросил:
   - Долго это будет продолжаться?
   - Пока не получится, наверно, - ответила девушка, пожимая плечами. - Он же упертый.
   - Это точно, - со смешком согласился старик. - Упрямее не бывает. Вот только, зачем ему это?
   - Доказать себе?.. - полувопросительно, полуутвердительно предположила она, посмотрев на старца.
   В его глазах она увидела благоговение и усмехнулась. Лутарг успел отойти на значительное расстояние, а значит она начала терять плотность. Литаурэль сама никак не могла привыкнуть к этим преображениям, а уж Сарин тем более. Всякий раз он разглядывал ее, как какое-то чудо. Это забавляло и пугало одновременно.
   - А ты все также можешь?
   Она кивнула. У девушки не было необходимости заглядывать в себя, чтобы удостовериться. Лита ощущала непрерывную связь с духом, и знала, что в любой момент может вызвать его. А вот у Лутарга с этим возникли проблемы, и она не понимала почему.
   В первый же вечер, как они покинули замок, он попытался призвать рьястора - безрезультатно, и с тех пор не оставляет попыток справиться с собой. Литаурэль волновалась за него, боялась, что переусердствует, но остановить не могла. На уговоры оставить это занятие, молодой человек не поддавался.
   - Ложись, я посторожу, - предложила старику девушка, зная, что так и так не уснет, пока Лутарг не вернется.
   Сарин кивнул, соглашаясь, а Лита, накинув на голову капюшон, поплотнее закуталась в теплую шерстяную ткань. Ночи все еще оставались прохладными.
   Она приготовилась ждать, прислушиваясь к звукам ночи и своим собственным ощущениям, надеясь уловить миг, когда Лутарг выиграет битву с самим собой.
  

Глава 23

   Из-за непредвиденной задержки связанной с поломкой кареты, к постоялому двору, следующие в Эргастению путники, прибыли, когда ночь уже полностью вступила в свои права. Белесые хлопья тумана, с наступлением сумерек укрывшие землю, потревоженные конскими копытами взметнулись ввысь, когда кортеж дочери вейнгара остановился возле неказистого друхэтажного здания.
   Хозяин с хозяйкой, предупрежденные высланными вперед гонцами, встречали высокородных гостей на крыльце. Женщина нервно теребила передник, волнуясь, будет ли еда соответствовать требованиям изысканного вкуса заезжих, а мужчина попеременно, то успокаивал жену, то грозил кулаком, высовывающимся в окно сорванцам. Мальчишки намеревались подглядеть, как кавалькада гвардейцев будет спешиваться возле их жилища.
   Любезно кивнув в ответ на приветствие хозяев, Таирия в сопровождении няньки вошла в пустующую таверну. Припозднившихся посетителей заблаговременно выпроводили гонцы, и сейчас в помещении было тихо и прибрано. Ничто в нем не напоминало о недавнем праздновании, что жители поселения устроили по поводу предстоящего визита дочери вейнгара.
   Несколько столов были сервированы и накрыты для принятия пищи, что вызвало довольное вскрики гвардейцев во дворе, которые мечтая набить животы и выпить положенную им кружку крепкого пива, торопливо расседлывали коней.
   Ири, в отличие от своих спутников, не прельстилась ароматными запахами. Сославшись на усталость, она отказалась от позднего ужина и скрылась ото всех в приготовленной для них с Урьяной комнате.
   Есть совсем не хотелось, но причина пропавшего аппетита крылась вовсе не в усталости. Девушка боялась, что не сможет проглотить ни кусочка, так как ком стоящий в горле, не позволит ей сделать этого.
   Злополучное письмо отца не шло у нее из головы. Что только Таирия не передумала, когда не приходилось отвечать на недовольное ворчание няньки из-за неудобств или реагировать на досужие разговоры советника, время от времени стремившегося развлечь ее беседой. Девушка пыталась убедить себя, что это ошибка, что она неправильно поняла, но раз за разом, сама же, отметала глупые попытки оправдать человека, которого считала отцом.
   Это письмо было написано вейнгаром собственноручно. Ири узнала стремительный почерк Матерна, лишенный витиеватых загогулин, которыми писцы обычно украшают заглавные буквы. Именно его рука направляла перо, кончик которого вывел на бумаге ужасные слова, и от осознания этого, сердце девушки болезненно сжималось.
   У тетушки был сын - Тарген. Ири никогда не слышала о нем. Никогда, даже намека на то, что это возможно. Ни единого слова - ни от Гарьи, ни от отца или самой Лурасы. В голове не укладывалось.
   Но еще сложнее оказалось признать, что отец причастен к его исчезновению. Сослать родного племянника в каменоломни - по мнению Ири это было слишком даже для него такого, каким она знала вейнгара сейчас. Подобное могло сотворить только настоящее чудовище.
   Таирия долго ломала голову над тем, зачем это понадобилось отцу? Чем угрожал ему мальчик, чтобы заслужить подобную участь? Но ответа так и не нашла. Ни по возрасту, ни по правам наследования мальчик не был соперником Матерну за престол вейнгара, а другой возможной причины девушка не видела.
   Зато ей стали предельно ясны постоянная печаль Лурасы, ее задумчивые взгляды, устремленные в окно, скрываемые ото всех слезы.
   Знала ли тетушка, что в ее несчастье виноват брат? Ири ответила однозначно - да! Это во многом объясняло враждебные отношения брата и сестры, стремление отца оградить дочь от Лурасы.
   - Он боялся, что я узнаю, - прошептала девушка, глядя в потолок. - Всегда боялся.
   Когда дверь в комнату стала отворяться, Таирия повернулась на бок и натянула на голову одеяло, притворяясь спящей. Слушать ворчание Урьяны желания не было.
   За все дни пути, что дочь вейнгара провела колеся по петляющим тэланским дорогам, ночуя на постоялых дворах или в принадлежащих вейнгару замках, Ири извела саму себя противоречивыми желаниями. То ей хотелось вернуться в Антэлу и высказать все, что накипело на сердце, отцу, то броситься, куда глаза глядят, чтобы больше никогда не встречаться с обманувшими ее доверие людьми, то просто расплакаться, как малое дитя, чтобы слезы смыли горечь, накопившуюся в душе. Но ничего из этого она так и не сделала, позволяя все дальше увозить себя от родного дома.
   Все это время Таирия старалась как можно дальше держаться от советника и няньки, опасаясь, что те заметят ее понурое состояние, или еще хуже, начнут расспрашивать, в чем дело. Врать она совсем не умела и переживала, что выдаст себя, а потому, предпочла лишиться удобства кареты и передвигаться верхом, несмотря на ломоту в теле и наваливающуюся под вечер всепоглощающую усталость.
   Ее неизменным спутником в эти дни стал юный гвардеец - Истарг, что в начале пути помогал девушке выбраться из накренившегося экипажа. Сперва он держался поодаль, приближаясь лишь по зову, а затем занял место по правую руку от дочери вейнгара, развлекая ее байками из солдатской службы.
   Парень проявил себя таким любезным и милым, что Таирия не смогла противиться его обаянию, и молодые люди постепенно сблизились, несмотря на пропасть разделяющую их от рождения. Истарг был старшим сыном ткачихи и рано пошел на службу, чтобы помогать матери растить сестренок. Такой, как он, не ровня вейнгарской дочери, но Ири решила не обращать внимания на предрассудки.
   В тот день Истарг рассказывал девушке об одном своем знакомом, совсем не умеющим пить, который перебрав, начинает рассказывать всем находящимся поблизости, одну и ту же историю, что приключилась с ним в детстве, и тем самым порядком надоевшем своим товарищам.
   Когда Таирия отсмеялась, ей на ум пришла одна идея, за воплощение в жизнь которой Ири приступила тем же вечером. Она собиралась выведать у няньки все, что та знала о сыне Лурасы, его исчезновении, и участии в этом своего отца, а для этого девушке требовалась помощь служанки, которая должна была приготовить подогретое вино с травами.
   Преданная своей хозяйке Панька, выполнила указание в точности так, как того хотела дочь вейнгара. Весь вечер, что они с Урьяной провели за разговором, девушка подливала женщине вино с ритикой, отчего нянька постепенно все больше хмелела.
   Наконец Таирия решила, что время пришло, и задала свой первый вопрос.
   - А почему тетушка так и нашла себе мужа? - невинно хлопая глазами, спросила Ири, когда Урьяна закончила подробный рассказ об успехах своего сына.
   - Кто? Милуани? - не сразу сообразила женщина.
   - Нет, Лураса. Сколько себя помню, она во дворце живет.
   - Так отказывалась она. Наотрез отказывалась, - ответила нянька. - Как мальца родила, так и слышать о муже не хотела, - в голосе женщины звучало искреннее осуждение. У тэланцев не принято женщине одной оставаться, разве что скорбящей о своей половине вдове.
   - Мальца?
   - Ну, да. Странного этого, не иначе, как проклятого.
   Таирия чуть было не подавилась от таких слов.
   - Проклятого? - едва слышно переспросила она.
   - Глазищи у него какие были. Никогда таких не встречала, - поведала ей женщина, сотворив защитный круг от приспешников Аргерда.
   - Какие? - Ири затаила дыхание, опасаясь, как бы Урьяна с перепугу не перестала говорить.
   - Синие такие. Огнем горели, - наклонившись к девушке, прошептала нянька, словно боялась, что их подслушивают. - Он как пропал, вейнгар запретил даже имя его упоминать, чтобы беду не накликать.
   - Тарген? - почти неслышно произнесла Таирия.
   - Что ты! Не поминай, - воскликнула Урьяна, хватаясь за полупустой стакан. - Пропал и слава Траисаре.
   Ири жестом подозвала Паньку, тихо сидящую в углу, чтобы подлила женщине вина.
   - А что тетушка? - спросила Таирия, когда нянька, оторвалась от напитка.
   - Лураса? Ничего. Любила она его, хоть и уродцем был. Кожа темная, как вымазанная, волосы темнее ночи, а уж эти глаза...
   - И что, не искали его? - подавив раздражение, поинтересовалась Таирия.
   - Кто ж его искать будет? Лураса, как с ума сошла. Старый вейнгар почил уже, а отец твой правильно сделал, что забыть велел. Зачем нам нечистый во дворце?
   Девушка даже щеку прикусила, чтобы сдержать гневные слова, готовые сорваться с губ. Неужели она и впрямь так думает? - спрашивала себя Ири. Неужели в сердце этой женщины совсем нет места жалости и состраданию?
   - А как он пропал? - тщательно контролируя свой голос, продолжила расспрашивать Таирия.
   - Так ночью забрали его. Из кроватки прям и утащили, не иначе как подручные Аргерда за своим приходили.
   Чем дальше, тем более бессвязной становилась речь Урьяны, и тем сильнее история обрастала мистическими подробностями, которые показались Ири совсем уж нереальными. В последней версии Лураса была украдена по дороге к своему жениху в Эргастению, и стала матерью ребенка самого Аргерда, который по истечении шести лет прибрал к рукам зачатого им сына.
   Когда нянька, изредка похрапывая, ворочалась в кровати, а Таирия еще только готовилась ко сну, к девушке подошла смущенная Панька и протянула маленькую деревянную коробочку.
   - Простите меня, госпожа. Забыла совсем. Еще перед отъездом Гарья просила передать. Сказала от тетушки.
   Девушка выглядела такой расстроенной, что Ири, у которой при виде шкатулки замерло сердце, даже не посетовала Паньке на забывчивость. Открыв трясущимися руками крошечный замочек, дочь вейнгара достала миниатюрную фигурку пустынного тигра, выточенную из желтого камня. Тетушка отправила вслед за Таирией кусочек дома; напоминание, что там ее любят и ждут.
   До боли сжав фигурку в ладони, девушка смахнула одинокую слезинку, поползшую по щеке. Лишь только увидев ее, Ири поняла, что именно ждет от нее судьба. Дети платят за грехи отцов, и ей - дочери вейнгара, есть за что отвечать.
   Таирия собиралась найти Таргена, и вернуть матери потерянного сына.
   "Артаунский перевал", - была последняя мысль Ири, прежде чем девушка провалилась в беспокойный сон.
   Она не знала, зачем он отправился к Шисгарской крепости, но намеревалась последовать за ним, как только соберет все необходимое в дорогу, и придумает, чем отвлечь гвардейцев.
  
   ***
   Войдя в таверну, Урнаг спустил с головы намокший капюшон. Его взгляд пробежался по занятым посетителями столикам, выискивая соратников. Асторг и Хамрун сидели в дальнем углу, переговариваясь и прихлебывая пиво. Отерев лицо рукавом рубахи, мужчина направился к ним, попутно окрикнув хозяина и велев принести еще одну кружку для него.
   На глубине его глаз загорелись искры недоброго веселья, когда Урнаг услышал приглушенный вскрик хозяйского мальчишки, получившего очередную затрещину.
   "Маленький поганец - заслужил", - подумал он, вспомнив, как паренек, запинаясь и всхлипывая, рассказывал ему о встрече у реки. Урнаг представлял, как неудачник-главарь обделался от страха, заглянув в глаза племянника вейнгара. Зрелище должно быть отменное.
   - Дождь народу нагнал, - сказал мужчина, присаживаясь на лавку рядом с товарищами.
   - Мерзкая погода, - согласился Асторг.
   - Хозяину на радость.
   - И нам тоже. Денек на месте посидим.
   - А то устали больно! - рыкнул на них Урнаг.
   - Сколько можно-то? Мне этот перевал вот уже где, - проворчал Хамрун, рубанув рукой по шее. - Может, ушли они давно...
   - Ты видел что-то, что я не углядел?
   Мужчина вновь повесил голову, не выдержав горящего предупреждением взгляда предводителя.
   - Нет, - буркнул он.
   - Какая жалость, - съязвил Урнаг и крикнул хозяину, чтобы поторапливался.
   В молчании они дождались, пока мальчика принесет пиво.
   - Остальные где?
   - С девкой, - ответил Асторг, указав на потолок.
   - Резвятся, значит.
   - Надолго зарядил? - спросил Хамрун, глядя на мокрый плащ, который Урнаг бросил на лавку.
   - Похоже. Темно везде.
   - Размоет все.
   - Тебе же не самому месить, - отозвался Асторг.
   - Ага.
   Мужчины окинули взглядами новых посетителей, вошедших в таверну.
   - Эка отхватил, - присвистнул Хамрун, смотря, как парень, помогает двум девушкам избавиться от плащей и сесть за свободный столик. - Красотки.
   - Особенно темненькая, - поддакнул Асторг, плотоядно облизавшись.
   - По мне, так обе ничего, - не согласился его товарищ.
   Урнаг только усмехнулся, прихлебывая пиво. Мысленно он согласился с последним, что обе девушки были прехорошенькие, но на его вкус слишком молоденькие. Мужчина предпочитал более опытных и фигуристых, с мягкими, женственными округлостями и умением страстно, со знанием дела оседлать партнера без ложной скромности, свойственной молодухам.
  
   ***
   Бросив еще один хмурый взгляд на Литаурэль, Лутарг поджал губы и решился.
   - Все идем, - сказал он своим спутникам, начиная спуск по крутой, размытой дождем тропе.
   В этот раз никто не спорил и не высказывался "за" или "против". Девушка и старик вымокли и продрогли настолько, что на возражения сил не осталось, а сам Лутарг волновался об их здоровье. Лита безостановочно дрожала, хоть и пыталась скрывать озноб, кутаясь в полы плаща уже неспособного спасти от влаги.
   В Шисгарской крепости для нее не нашлось подходящей обуви и одежды. Платья, хранившиеся в сундуке в розовой комнате, оказались коротки, хоть девушка и согласилась надеть одно из них, вместе с теплыми чулками, призванными скрыть ее ноги от взглядов мужчин. С обувью дела обстояли хуже. На Литаурэль так и остались невысокие башмачки из тонкой кожи, абсолютно непредназначенные для дождливых дней. Они промокли, растянулись и видимо стали натирать кожу, так как девушка периодически морщилась, закусывала губу и пыталась поправить ремешки, опоясывающие лодыжки. И Лутарг это видел.
   - Между нами не больше пяти шагов, - наставлял молодой человек Литаурэль, помогая той преодолеть особо скользкий участок. - Лучше меньше, старайся все время придерживать меня за руку. Говорит всегда Сарин...
   - Поняла я, - сумела вставить Лита, когда Лутарг отвернулся от нее, чтобы подать руку старцу. - Ты говорил.
   Она понимала его беспокойство, где-то в глубине души даже радовалась его проявлению, пусть и в виде ворчания, но уже начинала уставать от этих бесконечных напоминаний.
   - Не забывай - в глаза долго не смотреть, чтобы не привлекать...
   - ... внимания к их цвету, - послушно закончила она, при этом умоляюще глядя на Сарина.
   - Уймись, Лутарг, - сжалился над Литаурэль старик. - Она уже наизусть выучила твои правила. - В конце концов, это всего лишь деревня. Вот до городов доберемся, тогда и будешь переживать сверх меры, а сейчас-то зачем?
   - Сейчас зачем?!
   Казалось, мужчина опешил от подобного заявления. Он застыл на месте, а его взгляд с укоризной вперился в старика, безмолвно обвиняя того в предательстве.
   Вздохнув, Сарин покачал головой.
   - Хорошо все будет. Лита тебя давно поняла, а оттого, что ты еще десяток раз повторишься, ситуация не изменится.
   - Ты представляешь, что будет, если она начнет...
   - Не начну! - вскричала Литаурэль, гневно сверкая глазами. - Сказала же, все помню.
   Девушка глубоко вдохнула и продолжила спокойнее.
   - Молчать, головы не поднимать в глаза не смотреть, от тебя не отходить. Все? Или я что-то забыла? - Она уже не кричала, но в голосе ее звучал неприкрытый вызов.
   - Вот! - одновременно сказали мужчины, переключая внимание друг друга на Литаурэль.
   Ей не составило труда понять, что смысл обращения имел различную смысловую нагрузку, отчего девушка застонала и, демонстративно отвернувшись от спорщиков, направилась вниз по тропе.
   - Тиран, еще хуже Сальмира, - буркнула она так, чтобы Лутарг услышал.
   - Куда уж хуже, - не согласился с ней молодой человек, поджав губы, готовые расплыться в улыбке. Так его еще никто не называл.
   Деревню они обошли вокруг и вошли в Трисшунку с западного края, чтобы местные жители решили, будто путники идут с нижних поселений.
   - Зря старались, - проворчал Сарин, возле дверей таверны, пытаясь отчистить налипшую на каблуки грязь. - Только вымазались окончательно.
   Лутарг хмыкнул в ответ, позволяя Лите привести его обувь в относительно приемлемый вид. Он привычно спрятал глаза под темной повязкой, вновь изображая слепца, и не мог сейчас обслуживать себя самостоятельно, не вызвав при этом подозрений.
   Когда входная дверь скрипнула, поддавшись отворяющей руке Сарина, молодой человек внутренне подобрался, вслушиваясь в какофонию звуков, вырвавшуюся их помещения вместе с теплом и запахами съестного. Разговоры на разные лады, стук кружек о столешницы, звон посуды и шипение напитков - обычные составляющие повседневной жизни любого постоялого двора.
   Он тихонько выдохнул, довольный, что таверна не забита до отказа, как тому способствовала погода. Моросящий дождь, начавшийся с самого утра, должен был согнать под крыши весь трудовой люд.
   "Чем меньше народу нас увидит, тем лучше", - думал Лутарг, следуя за Литаурэль к стойке. Покоящаяся на его плече рука, мягко направляла мужчину в нужную сторону, и тот старательно делал вид, что не может без нее обойтись.
   - Нам бы комнату до завтра, и воды горячей обмыться, - обратился Сарин к хозяину. - Чуть до дому не успели, погода подвела, - пожаловался он сочувственно кивающему мужчине.
   - Конечно, конечно. Есть еще, - пробасил мужчина. - Сделаем.
   Старик благодарно улыбнулся, и положил на столешницу несколько монет.
   - Хватит с ужином? - спросил он, размышляя, не заломит ли хозяин цену ввиду безвыходного положения путешествующих.
   - Одну только, - оправдав ожидания старца, ответил владелец ночлежки.
   - Сын с женой, - согласно кивая, отозвался Сарин.
   - Понятно.
   Монеты тут же исчезли в огрубевшей ладони, а хозяин, смахнув капли со стойки, вышел в зал, чтобы проводить новых постояльцев. Старец, пропустив вперед Лутарга и Литаурэль, двинулся следом.
  

Глава 24

   Когда дочь вернулась из добровольного плена, Кэмарн считал, что самое страшное осталось позади. Что теперь, когда Лураса рядом с ним, в стенах родного дворца, в окружении с детства знакомых людей - все наладится, и ничто уже не омрачит существование всех тэланцев и его собственное, но он ошибался. И сейчас, меряя шагами замковый коридор, вейнгар винил себя в том, что был слеп.
   Ему говорили - Сарин и Гарья, что девочка тиха и понура, что, устремив взгляд в ночь, льет слезы, но он отказывался верить. Не желал видеть и слышать. Был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на горести других, даже своего ненаглядного цветочка. Стал эгоистичен, охваченный радостью воссоединения, за что теперь мысленно вымаливал прощения у той, что находилась за стеной, пытаясь подарить миру Гардэрна и Траисары новую жизнь.
   Кэмарн не увидел дочерней привязанности к шисгарскому карателю, не понял ее, а потом отказывался принимать, тем самым усугубляя боль любимого ребенка. Изначально не предвидевший такой возможности, мужчина оказался не готов к ней и, предпочитая рассматривать годичное отсутствие дочери, как жертву, был ослеплен чрезмерной горделивостью от ее самопожертвования.
   Очередной крик, достигший его ушей, заставил Кэмарна застыть. Сердце сжалось от страха и боли, дыхание перехватило. Некоторое время мужчина стоял оглушенный бешеной пульсацией в висках, затем заставил себя вздохнуть - медленно и глубоко. Немного отпустило.
   - От того, что здесь расхаживаешь, ничего не изменится, - словно издалека услышал вейнгар слова Сарина, подпирающего стену недалеко от входа в покои роженицы.
   - Оставь, - буркнул он, нервно заправив за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. - Не хочу ничего слышать.
   Друг еще что-то сказал, но Кэмарн уже не расслышал, так как внутри него все напряглось вторя очередному болезненному крику.
   Он успел позабыть, каково это - ждать за дверью и волноваться. Трижды пройдя через родовые муки, потеряв в процессе двух жен, вейнгар все же оказался не готов стать свидетелем мучений собственной дочери.
   - Когда уже?! - воскликнул мужчина, едва справляясь с желанием закрыть уши руками и сбежать туда, куда стенания не донесутся.
   Сарин, также скривившийся от душещипательного вопля, выдавил в ответ:
   - Должно быть, скоро.
   Словно услышав мольбу мужчин, из комнаты выскочила молоденькая служанка, неся в руках измятые, окровавленные тряпки. На ее бледном лице появилась ободряющая улыбка, адресованная вейнгару.
   - Уже видно, - шепнула девушка, проносясь мимо, и у Кэмарна чуть отлегло от сердца.
   - Недолго, - со знанием дела сказал он Сарину, на что тот ответил неуверенным кивком.
   Ночь неумолимо приближалась к рассвету, и роды на данный момент длились почти сутки. Верить в "недолго" с каждым прошедшим мгновеньем становилось все сложнее. Да и память о том, насколько маленькой была Лураса и какой богатырь, должно быть вырос в ней, не давала Сарину покоя.
   Прогноз вейнгара не оправдался. Возле дверей покоев роженицы мужчины провели еще несколько часов, и только когда Сарин уговорил своего господина отойти ненадолго, чтобы выпить подогретого вина и подкрепиться быстрым завтраком, им послышался протестующий крик новорожденного.
   Вмиг забыв о приличиях и о законах, Кэмарн ворвался в комнаты, где осунувшаяся Гарья показала правителю Тэлы маленький попискивающий сверток.
   - Тарген, сын Лурасы, - провозгласила она, глядя на вейнгара, смаргивающего слезы облегчения.
   Справившись с собой, Кэмарн сдернул с плеч плащ ритуальных одежд, в который Сарин ранее заставил его облачиться, и, постелив подбитую белым мехом ткань на пол, принял под свое покровительство новорожденного.
   - Тарген, сын Лурасы, внук Кэмарна, потомок пустынного тигра, наследник Тэлы по моему слову и праву рождения! - громко подтвердил вейнгар, откидывая с крошеного личика пеленательную ткань.
   Малыш, потревоженный неумелыми движениями умиленного деда, открыл глаза, и правящий вейнгар заглянул в насыщенную синеву, подобную которой никогда не видел - синеву полуденного летнего неба, сосредоточенную в любознательном взгляде младенца.
   - Мой внук, - повторил Кэмарн. - Наше спасение.
   - Наш сын! - вторя его словам, раздалось с кровати, на которой новоявленная мать глотала слезы.
   Сын ворвался в комнату осунувшегося, но счастливого вейнгара спустя два часа после рассвета. Кэмарн стоял у окна и любовался, как утренний, еще несмелый диск Гардэрна золотит воды Дивейского моря. Сарин, принесший завтрак своему господину, вздрогнул и выронил крышку сахарницы от злобного шипения, сорвавшегося с уст молодого человека.
   - Как ты мог?! - Матерн не кричал, но скулы его были сведены, а на лице застыла маска ярости.
   - Что мог?
   - Признать это?
   - Тарген мой внук и наследник в той же степени, что и ты, - абсолютно спокойно ответил Кэмарн, пристально смотря на сына.
   Тот презрительно скривил губы. Лицо мужчины заалело от переполняющего его гнева. Руки сжались в кулаки, и слуге на мгновенье показалось, что мальчик собирается броситься на отца. Сарин напрягся, в случае необходимости готовый принять удар на себя.
   В отличие от преданного слуги и друга, Кэмарн не удивился демонстрации сыновнего неудовольствия. Он был готов к ней, ведь отпрыск уже несколько месяцев - с возвращения Лурасы - пребывал в расстроенных чувствах, сперва недовольный пренебрежением отца к собственной персоне, затем - безоговорочным приятием внебрачного ребенка сестры.
   Изначально, когда Раса пропала, а Милуани отправилась в Эргастению, Матерн лелеял надежду, что отец спрятал младшую дочь от карателей. Он вполне мог это сделать, учитывая искреннюю любовь родителя к Лурасе, о которой осведомлены все домочадцы. И пусть Кэмарн ни разу не ответил согласием на наводящие вопросы сына, он предпочитал думать именно так.
   Возвращение сестры ровно через год с момента исчезновения, навело Матерна на мысль, что он ошибался, а проявившая вскоре беременность - лишила последних иллюзий. Давнишний разговор об откупе всплыл у него в голове и уже не покидал до самых родов, заставляя молодого человека нервничать и тревожиться. Как оказалось, не зря.
   Пока сестра бледнела и распухала, вынашивая ребенка, сын пытался воздействовать на отца, чтобы поторопить собственное признание единственным приемником, но Кэмарн каждый раз откладывал обряд. Это раздражало, лишая покоя.
   А сейчас, узнав о провозглашении новорожденного одним из возможных наследников, Матерн был взбешен.
   - Внук? Какой внук?! - вскричал мужчина, побагровев еще больше. - Это непонятное отродье неизвестно от кого появившееся на свет не может быть твоим внуком! Ты на него смотрел? Он же... - захлебнувшись собственным гневом, Матерн не договорил.
   - Видел, и принял его. Повторяю еще раз. Тарген мой внук, сын моей дочери и твой племянник. Тебе придется смириться с этим, Матерн!
   Кэмарн все также голоса не повышал, несмотря на то, что Матерн провоцировал его. Он лишь только сделал ударение на имени, взывая к сыновнему достоинству. Вейнгар не хотел ссориться с собственным ребенком. Мужчина надеялся, что мальчик поймет его и, в итоге, согласится с принятым решением. В глубине души он верил в то, что сын перешагнет через личные амбиции во благо всего народа. Лураса же смогла!
   - Я, как правящий вейнгар, решил так, и это мое право. Ты обязан подчиниться! - Кэмарн опередил сына, собирающегося продолжить спор. - Тарген член нашей семьи. На этом все!
   - Твоей семьи, но не моей! - прорычал Матерн прежде, чем выскочить из комнаты.
   Дверь с грохотом захлопнулась за ним, но мужчины успели услышать, как молодой человек сыпет проклятьями на головы стражников, нечаянно преградивших ему дорогу.
   - Он смирится, - сказал Сарин, чтобы успокоить своего господина.
   - Я надеюсь, - ответил Кэмарн, расстроено качая головой.
   Сейчас уверенности в этом он не ощущал.
   - Так будет лучше для всех, - чуть слышно добавил вейнгар. - В первую очередь для него самого.
  
   ***
   Лутарг выдохнул, когда дверь в комнату закрылась за хозяином постоялого двора. Первым делом повязка слетела с глаз, и молодой человек требовательно посмотрел на Сарина.
   - Хорошо все. Ужин, вода - все будет. Вот только...
   Старик посмотрел на Литу, присевшую на стул и распутывающую затянувшиеся завязки плаща.
   - Вниз спустимся, - поспешно отвернувшись, ответил Лутарг.
   Как бы девушка сейчас не выглядела - грязной, мокрой, усталой, воображение тут же нарисовало ему вид обнаженных ног и обтянутых серебристой тканью бедер. Если бы это помогло, Лутарг бы ударил себя и Сарина за одно, чтобы не касался задремавшего желания. Он и так слишком часто отпускал привязь собственных фантазий, чтобы позволить чужим напоминаниям подстегивать их.
   - Я быстро, - пробормотала Литаурэль, справившись с плащом. - И вам не обязательно уходить, ширма есть.
   Она указала на деревянную раму в углу, на которую была натянула серо-желтая ткань, призванная служить укрытием от нескромных глаз. Ее предложение и открытый взгляд стали для Лутарга дробящим ударом кирки, врезавшейся в каменную плоть. Тело среагировало мгновенно. Кровь забурлила требованием, а ноющая боль в паху - желанием. Мужчина мысленно выругался, пряча глаза.
   - Мы оставим тебя, - хрипло выдавил он, с чрезмерным усердием накинувшись на узелок возле горла.
   - Как скажешь, - пробормотала Литаурэль, не понимая причину его напряженности.
   - Без нас из комнаты не выходи, - предостерег девушку Лутарг, заставив себя переключиться с притягательных картинок, рожденных ее предложением. - Заодно раздобудем тебе другую одежду, - закончил молодой человек, все также не глядя на юную спутницу.
   - И на счет лошадей узнаем, - предположил Сарин, сдерживая улыбку.
   Еще в Шисгарской крепости он заметил искры взаимного притяжения, вспыхивающие между молодыми людьми. Иногда они были настолько яркими, что слепили старика, возвращая в дни давно минувшей юности, окрашенной жаркими стремлениями и жаждой женского тела.
   Сарин по себе знал, что в случае, подобном их, сопротивление не может быть долгим. Невозможно бесконечно сдерживать себя, избегая прикосновений и взглядов, когда тело бунтует и требует единения.
   "Вопрос времени", - думал старик, занимаясь собственной одеждой. И ему казалось, что ждать осталось недолго.
   Робкий стук заставил их всех отвлечься от дум и обратиться в сторону вошедшего. Лутарг, занятый борьбой с самим собой, забыл, что стоит без повязки и устремил взгляд на дверь.
   Парнишка вкатил в комнату пустую деревянную бадью и, пристроив ее возле ширмы, оглядел находящихся в комнате. Когда его взгляд остановился на Лутарге, рот паренька приоткрылся в немом крике, в глазах загорелся страх, а тело напряглось, готовое рвануть к выходу, вот только Сарин оказался у него на пути, вынуждая остаться на месте.
   - Я... я не... не делал так... - принялся лепетать он, прячась за принесенной бадьей для купания.
   Сперва никто из взрослых не сообразил, что случилось с посыльным, а затем в Лутарге шевельнулось узнавание.
   - Не ходил к реке? - сурово уточнил он.
   - Да... я больше не...
   - Рад, что мы поняли друг друга. Уговор помнишь?
   - П-помню, - мальчик вцепился в край бадьи, словно она была его единственным спасением.
   - Тогда еще один. Ты мне в глаза не смотрел и никому не скажешь об этом, - с тихим предостережением закончил свою речь молодой человек.
   - Я не... - краска отхлынула от лица паренька, а глаза расширились еще больше. - Я больше...
   Он не договорил, а испуганным зайчонком метнулся к двери. Врезавшись по дороге в старца, отскочил в сторону и, толкнув ничего не понимающую Литаурэль, вылетел за дверь, чтобы попасть в руки проходящего мимо постояльца.
   - Смотри, куда несешься! - прикрикнул на парнишку Урнаг, удерживая пленника за выбившийся из штанов подол рубахи.
   - Пустите, - отчаянно вырываясь, заскулил мальчишка, уже не зная, что лучше, оказаться в руках синеглазого, грозившего ему ранее за дело, или в захвате мужика, что выпытывал про слепого со стариком.
   Он не ожидал, что когда-нибудь еще встретит путников, которых они с ребятами подстерегли у переправы, намереваясь стать разбойниками из дедовских рассказов, и потому выболтал все о виденном ими ужасающем страннике отцовскому постояльцу. А теперь оказался рядом с обоими. Паренька трясло, и он мечтал смыться отсюда поскорее и подальше, возможно в лес, и не показываться, пока эти двое не уберутся из их деревни. Но Урнаг держал крепко, препятствуя беглецу и подталкивая его к комнате с темнокожим.
   - Он что-то натворил? - спросил мужчина, обращаясь к стоящему у двери старику.
   Тот отрицательно замотал головой, но Урнаг этого уже не видел. Его внимание привлек высокий незнакомец, лицо которого скрывали длинные, распущенные темные волосы.
   Что-то пробудилось в груди сподручного вейнгара. Смутное узнавание промелькнуло во взгляде, когда в памяти всплыли слова Матерна. Описывая своего племянника, вейнгар говорил - "весь черный и только глаза горят".
   Урнаг еще раз оглядел старика, замершего с опущенной головой мужчину, окунулся в испуганные глаза девушки, и уверенность в собственной правоте еще более укрепилась в нем. Они нашли, что искали.
   С заискивающей улыбкой он обратился к мужчине.
   - Вы уверены? Хозяин жесткий, три шкуры спустит, если он постояльцев расстроил.
   Урнаг заломил мальчишке руку, отчего тот пронзительно взвыл, моля о помощи. Этого Лутарг стерпеть не мог. Одно дело, когда наказание заслуженное, другое - в силу физического превосходства. Мужчина явственно ощущал панический страх мальчишки, выплескивающийся из него с каждым судорожным выдохом, и его корежило от просыпающейся внутри злости.
   - Пусти его. Он за водой бежит, - просипел молодой человек, едва контролируя собственный голос. Сила рьястора бурлила в нем, и Лутарг чувствовал ее сейчас так же отчетливо, как в Саришэ рядом с отцом. Впервые с момента перехода он был близок с духом, утопая в его присутствии.
   Взгляд, брошенный на Урнага, прожигал даже через завесу волос, опаляя голубоватым свечением. Мужчина ощущал, что дух готов вырваться из него, и опасался, что стремление это слишком велико, чтобы поддаться контролю.
   Парнишка от неожиданности перестал голосить, а сподручный вейнгара непроизвольно попятился, стремясь миновать соприкосновение с исходящей от разыскиваемого мощью.
   Об этом Матерн его не предупредил. Племянник оказался не только странным, но и необычайно опасным противником, что серьезно осложняло его миссию. Мужчина задумался, как без лишнего шума избавиться от неугодного вейнгару человека?
   - Я помочь хотел, - отступил Урнаг, выпуская паренька.
   Как бы то ни было, сейчас не время для решения этой проблемы. В одиночку с тремя он разбираться не собирался.
   Мальчишка, оказавшись свободным, недолго думая устремился к лестнице, по которой в этот момент поднимался хозяин постоялого двора, провожающий в комнаты еще троих постояльцев.
   Каким-то чудом миновав отца, беглец зацепил идущую следом девушку. Падая, он схватился за подол ее платья, и та, не удержав равновесие, полетела за пареньком вниз по деревянным ступеням.
   Услышав испуганный женский вскрик и отборную мужскую ругань, Лутарг вслед за Сарином и Литаурэль побежал к лестнице. Паренек, потирая голову, сидел у подножья первой ступени, а снесенная им девушка лежала рядом. Рука ее была неестественно вывернута и пострадавшая тихонько постанывала, пытаясь стравиться с болезненными ощущениями.
   На глазах нечаянных свидетелей в ноги брюнетки бросилась ее спутница и запричитала:
   - Госпожа Таирия, госпожа Таирия, как вы? Что же делать?
   Голос ее звучал испуганно, а взгляд постоянно метался от упавшей к сопровождавшему их молодому человеку, который осторожно приподнимал с пола темноволосую головку.
   - Тихо, Панька, - рассержено прикрикнула девушка на свою спутницу, но тут же испустила болезненный стон, когда поддерживаемая парнем, попыталась подняться на ноги.
   - Ваша рука! - вскричала названная Панькой, округлившимися от страха глазами рассматривая порванный рукав и виднеющиеся в прорехе окровавленные ссадины.
   - Ш-ш-ш, глупая, - зашипела на нее собеседница, поднявшись и придерживая пораненную руку.
   - Но вейнгар...
   - Кому сказала! - сорвалась на крик брюнетка, перебив говорящую, а затем коротко бросила: - Истарг!
   Лутарг наблюдающий эту картину поверх головы Сарина задохнулся, окутанный противоречивыми эмоциями, исходящими от окружающих его людей. Боль и страх ощущались им наиболее явственно, но к ним примешивалось и еще нечто, четкого определения чему он пока дать не мог. Возможно, удивление или узнавание. И они проистекали от мужчины ранее поймавшего хозяйского сынка.
   Но долго раздумывать над этим он не стал, а подтолкнув старца, посоветовал: "Помоги им".
   Увести поранившуюся, и тем самым прекратить разворачивающееся действо, показалась ему хорошей идеей. Сам он ухватил за руку Литаурэль, двинувшуюся вслед за Сарином, и потянул ее в другую сторону.
   - Ты со мной, - шепнул он девушке, вынуждая ее вести себя в комнату и надеясь, что их стремительное появление в коридоре осталось незамеченным. Особенно его.
   - Но ей плохо, - чуть слышно запротестовала Лита, при этом не делая попыток вырваться и выполняя требование Лутарга.
   - Справятся, - ответил молодой человек.
   - Вывих, - вновь зашептала Литаурэль, подводя видящего слепца к двери. - Я могу вправить. Быстро. Она даже не почувствует. Тримс постоянно...
   - Хорошо, - перебил ее мужчина.
   Чувство вины накрыло его неожиданной волной. Из-за него девушка пострадала. Если бы Лутарг не испугал хозяйского сына, ничего бы не случилось.
   - Скажи Сарину, пусть к нам ведет, - сдался он, отпуская Литаурэль.
   Дважды просить не пришлось. Оставив молодого человека в дверном проеме, Лита поспешила обратно, чтобы перехватить Сарина. Старец возражать не стал и, молчаливо соглашаясь с предложением Литаурэль, повел девушку в их комнату.
   Лутарг не прислушивался к тому, о чем шла речь. Он присел на скамью в дальнем углу комнаты и, прислонившись к стене, закрыл глаза, чтобы не пугать других людей. Самое простое решение.
   - Ну, что вы! Ничего страшного, - запротестовала Таирия, когда необычайно высокая девушка предложила ей вправить руку.
   Ей было ужасно больно, но Ири не хотела привлекать к себе еще больше внимания, чем уже получилось. Но предложившая помощь отказалась прислушаться к ней и, что-то шепнув старику, потянула их с Истаргом к открытой двери.
   - Потерпите немного, а потом все пройдет, - сказала девушка, ободряюще взглянув на Таирию.
   - Госпожа? - вопросительно пискнула Панька, предпочитая довериться незнакомке. - Лекарь нужен, - добавила она, зная, что Таирия откажется вмешивать еще одного человека.
   - Ох, ладно.
   Впутывать лекаря Ири не хотелось, тем более что за спиной у нее, рассыпаясь в извинениях, голосил хозяин ночлежки. "Как же не повезло", - мысленно посетовала девушка, входя в комнату других постояльцев.
   Ее усадили на кровать. Таирия попыталась расслабиться, как говорила ей спасительница, но получалось с трудом.
   - Очень больно? - взволнованно спросила она, глядя на смуглую красавицу.
   Что-то странное было в этой девушке. Таких, как она, Ири еще не встречала.
   - Терпимо, - ответила Литаурэль, взглядом приказывая Сарину, удерживать пострадавшую. - Резко, но недолго.
   - Хорошо.
   Таирия, наполнив легкие воздухом, кивнула.
   - Сейчас, - бросила Лита, и сустав со щелчком встал на место.
   Ири вскрикнула и прикусила губу от прострелившей тело боли. Лутарг чуть развернулся в сторону кровати, сочувствуя девичьим терзаниям и обвиняя себя в их происхождении.
   Неожиданно молодого человека посетила мысль, что он и есть непосредственный носитель несчастья, прошедшего через каждый день его существования. Что он сам является причиной собственной изломанной жизни, которая ко всему прочему, коснулась судеб близких ему людей. Именно он - его рождение - соединило родителей, теперь вынужденных страдать в разлуке. Именно его исчезновение украло двадцать лет жизни у Сарина, вынудив того пройти бесконечное количество дорог. Из-за его невоздержанности Литаурэль лишилась привычного дома (о том, что этот дом из себя представляет, Лутарг не задумывался). А теперь еще и здоровье совершенно незнакомой девушки оказалось под угрозой, благодаря его фантастичной внешности, пугающей нормальных людей.
   "Я и есть рок", - пришел к выводу Лутарг, и в груди у мужчины тревожно заколотилось сердце. Что хорошего он сможет принести тем, кому еще доведется оказаться рядом с ним? И сможет ли?
   Лутарг из-под опущенных ресниц взглянул на Литаурэль. Она, закусив губу, сосредоточенно трудилась над повязкой, призванной удерживать руку пострадавшей девушки в покое. Словно осязав его взгляд, Лита оторвалась на мгновение от своего занятия и послала мужчине ободряющую улыбку. Молодой человек попытался улыбнуться в ответ, но, чувствуя, что губы кривятся в усмешке горечи, поспешил отвернуться.
   Преисполненная признательности к своей неожиданной спасительнице, Таирия рассыпалась в словах благодарности, как только Литаурэль, довольная делом своих рук, объявила о завершении работы.
   - У вас очень умелые руки, - со смущенной улыбкой похвалила Ири девушку. - Что я могу для вас сделать?
   - Что вы? Ничего не нужно, - отозвалась тресаирка, исподтишка разглядывая новую знакомую.
   Теперь Лита понимала, почему Лутарг так волновался за нее. Она не могла не заметить, сколь сильно отличается от этих женщин. Миниатюрные, светлокожие - они совсем не походили на Истинных. Слишком маленькие и хрупкие, чтобы справляться с духом. Ротулы, которых собиратели приводили в Саришэ, выглядели несколько иначе - более мощными, приспособленными к жизни, и на фоне тэланок Литаурэль казалась себе огромной и неуклюжей.
   - Но я очень хочу отблагодарить вас! - не согласилась Таирия, попеременно переводя взгляд с девушки на старика и молодого человека, который без движения сидел на лавке. - Если вам нужны деньги я могу...
   - Не надо нам ничего, - перебил девушку Лутарг. Ири вздрогнула от звука его глубокого, немного хрипловатого голоса, пробирающего до костей. - Слов будет достаточно.
   - Но так же не делается, - возразила Таирия, рассматривая молодого человека. - Добрые дела требуют вознаграждения.
   - Добрые - возможно, но мы всего лишь исправили, что натворили.
   - Лутарг, - с укоризной прошептала Литаурэль, расстроенная чрезмерной жесткостью его тона.
   Она постепенно привыкала к его невоздержанности, перепадам настроения, вспышкам, но все также продолжала искать им объяснение, напоминая себе о загнанности и пустоте, притаившихся в его глазах.
   - А я Таирия. Это Панька и Истарг, - подбодренная заступничеством своей спасительницы представилась пострадавшая.
   - Литаурэль. А лучше, Лита.
   - Тогда Ири.
   - Рада знакомству, Ири.
   Лита посмотрела на Лутарга, надеясь, что он ощутит и поймет ее просительный взгляд, даже не видя его. Почему-то ей не хотелось обижать эту девушку, казавшуюся такой открытой и наивной.
   Сарин в это время отвечавший на вопросы Истарга о Трисшунских горах, взглянул на сидящую на кровати девушку. Она была растеряна и не понимала причин прохладного отношения со стороны Лутарга. Старец решил поддержать ее, не видя необходимости обижать без причины.
   - Таирия, красивое имя, - сказал Сарин. - Вас назвали в честь дочери правящего вейнгара?
   - Д-да... в честь нее, - запнувшись, ответила побледневшая девушка, и в старике шевельнулось узнавание.
   Тонкие, женственные черты Таирии, казались ему все более знакомыми, складываясь из мельчащих деталей, осевших и сохраненных в памяти. Темно-каштановые вьющиеся волосы Кэмарна, что так часто выбивались из хвоста и раздражали друга, грозившегося пойти наперекор традициям и укоротить их. Непослушная, волнистая копна, доставшаяся в наследство сыну правителя. Плавленая карамель глаз матери Матерна, когда-то будоражившая двор и собиравшая огромные букеты алых роз, столь любимых Лаитэрой. Высокие скулы и пухлая нижняя губа светловолосой красавицы Расы, так похожей на прабабку Кэмарна, с каждым мгновением все четче обозначающиеся в облике девушки, становились роднее и ближе, возвращая старика в дни юности и служения. Все в этой хрупкой девчушке было старику знакомо - знакомо до боли и любимо, как часть его самого.
   Сарин по очереди осмотрел новых знакомых. На лице парня и обеих девушек отражался одинаковый испуг, однозначно заявляющий, что они что-то скрывают, и подспудно старец знал, что именно.
   Его взгляд вновь остановился на темноволосой девушке, все еще сидящей на кровати. Она искала помощи у молодого человека, с которым он разговаривал до этого, всем видом моля что-нибудь предпринять, но Сарин сумел опередить его вмешательство, спросив:
   - Как поживает ваша тетушка - Лураса?
   От этого вопроса глаза девушки округлились еще больше, а лицо стало белее праздничных одежд вейнгара. Панька, бочком приближающаяся к хозяйке, выглядела немногим лучше, а Истарг походил на обитателя подземелий Аргерда целую вечность не видящего небесных светил.
   - Госпожа, - с благоговением выдохнул Сарин, преклоняя колени перед дочерью Матерна. - Я был другом вашего дедушки - Кэмарна.
   Четверо из находящихся в комнате людей судорожно выдохнули, но лишь в одном из вздохов сквозило нечто большее, чем страх.
   - Она моя...
   - Сестра по матери, - закончил за Лутарга Сарин. - Дочь Матерна.
  
   ***
   Вейнгар нервно выстукивал пальцами дробь на гладкой поверхности стола. Чувство тревоги, поселившееся в груди, не давало покоя. Матерн сам не мог понять, что именно волнует его. Из-за чего сердце сжимается, пропуская удар, а руки сводит болезненной судорогой, словно нечто жуткое подстерегает за поворотом.
   Два дня осталось до назначенной встречи - весомой и необходимой тэланцам. Ему нужно было собраться, чтобы предстать перед посольством рианитов во всем величии правителя Тэлы. Взять себя в руки и показать достойным звания, возложенного на плечи, но Матерн не ощущал готовности быть лицом тэланцев.
   - Все из-за него! - рыкнул вейнгар, саданув кулаком по столешнице.
   Он чуял проклятье, лежащее на нем, сгибался под его тяжестью, не имея сил сбросить груз ответственности, с каждым днем все больше погрязая в мутные воды раскаяния. Матерн гнулся под чувством вины, сочувствующим взглядом сестры довлеющим над ним. Ее словами, обращенными к кормилице - "он раскается".
   Они прожигали дыру в его груди, ежесекундно увеличивая зияющую рану. Острием ядовитого клинка свербели внутри, лишая уверенности в собственных силах и правоте.
   - Это должен быть я. Только я, - напомнил себе мужчина, но облегчение ускользало, просачиваясь сквозь растопыренные пальцы неуверенности. - Это мое место! - вскричал вейнгар, обманывая тени, рожденные языками пламени. - Я правитель по праву!
   - Господин?
   Свеча на столе погасла, с шипением выпустив извивающуюся струю черного дыма. Матерн с раздражением выдохнул:
   - Что, Арунг?
   Час был довольно поздний, и вейнгар не ожидал, что его потревожат.
   - Гвардеец из сопровождения прибыл, - пролепетал слуга, испуганный гневным тоном правителя.
   - Какого сопровождения?
   - Кортежа вашей дочери в Эргастению, - выдохнул Арунг, мечтая провалиться в царство Аргерда, лишь бы не встречаться с недовольством вейнгара.
   - Пускай, - рявкнул Матерн, которого накрыло волной нехорошего предчувствия.
   - Слушаюсь, господин.
   Слуга распахнул дверь, пропуская в личный кабинет вейнгара взмыленного от долгой скачки охранника. Поклонившись в пояс, мужчина, чеканя шаг, подошел к столу и протянул Матерну письмо. Печать советника блеснула в свете каминного пламени.
   - Свободны, - приказал вейнгар, вырывая послание.
   Прежде, чем закрылась дверь, восковой кружок разлетелся на части, а веревочный жгут, опоясывающий письмо, свалился к ногам тэланского правителя. Он погрузился в чтение.
   - Не может быть! Она не могла... - выдохнул Матерн, когда последний, витиеватый завиток, украшающий подпись советника, оборвал неожиданно-неприятную весть. В глазах вейнгара вспыхнул стальной блеск ярости.
   Таирия пропала! Сбежала, пренебрегши волею отца! Проигнорировала его указания! Это недопустимо. Невозможно! Но подтверждение лежало перед мужчиной, выведенное красивым почерком советника.
   Матерна затянуло в пучину бешенства, моментально поглотившего единичные капли раскаяния.
   - Это все она! - вскричал вейнгар, сметая со стола переписку, перья, чернильницу - все, что подернулось под руку.
   Сорвавшись с места, он бросился к той, кого винил во всех своих бедах. Имя сестры пылало на языке. Оно горело в нем, кривя очертания губ, но так и не сорвалось с них, словно не могло быть озвучено.
   - Ты! Все ты! Одна ты! - прошипел Матерн, без стука ворвавшись в покои Лурасы.
   Она готовилась ко сну и встретила брата тонкой, полупрозрачной сорочкой и серебром распущенных волос.
   - Будь добр, выйди. Я оденусь, - лишенным эмоций голосом велела она, отворачиваясь, будто не слышала обвинений, брошенных им в лицо.
   И только пылающий взгляд старой кормилицы окатил его волной презрения. Жгучей волной, каковой бывает лишь искреннее, неприкрытое осуждение близкого.
   Под этим взглядом Матерн ощутил себя вывалявшимся в грязи и, спасая остатки достоинства, поспешно покинул комнату. Желание высказаться утонуло в ясных глазах Гарьи и бездушие сестринского голоса. Его место заняло стремление спрятаться и зализать раны.
   Он вновь был побежден ими. В который раз отброшен назад в годы сомнений и раздумий, в период, когда страстное желание стать вейнгаром подогревалось в нем присутствием маленького урода во дворце. Он снова ощущал страх остаться в стороне от того, к чему стремился. Вновь потерял уважение близких людей, предав то, во что они верили. В одночасье лишился отца и младшей сестры. Стал одинок.

Глава 25

   Дверь не скрипнула. Бесшумно открывшись, она также тихо затворилась за вошедшим в покои мужчиной. Не издала ни звука, вторя атмосфере напряженности, пронизавшей каждую пядь свободного пространства.
   Сидящая у кровати женщина головы не подняла. Она не проявила ни капли заинтересованности звуком шагов, занятая больным, лихорадочно мечущимся на кровати. Его стоны и вскрики оглашали сумрачную, красно-синюю тишину - осязаемую и неотвратимую, до предела насыщенную страхом за дни болезненного ожидания.
   От них вздрагивал огонь в камине, выпуская снопы искр. Стенали поленья, оплакивая свою участь, и тени прятались по углам, спасаясь от голубоватого сияния, сверкающим мечом прорезающего полумрак.
   - Как он? - спросил Сальмир.
   Вопрос прозвучал глухо, словно потерялся в мягкой пуховой перине, устилающей кровать. Антаргин напоминал упеленанного младенца, настолько крепко Ираинта обернула его одеялами. Темные волосы, разметавшиеся на ткани подушки, были единственным выделяющимся пятном в этом царстве белого. Даже смуглая от природы кожа Перворожденного, казалось, лишилась цвета, обескровленная долгими мучениями.
   - Без изменений, - также тихо отозвалась Ираинта, отирая влажной тряпицей пергаментный лоб раненого.
   - Затягивается?
   - Нет. Плохо. Слишком долго.
   - Он...
   - Слабеет с каждым днем. Не понимаю почему. Все делаю, а...
   Старая женщина горестно выдохнула. У нее не было слов, чтобы передать состояние, в котором пребывал ее мальчик. Он исчезал на глазах - усыхая, бледнея. Уже не был тем Антаргином, о котором она заботилась столько лет. Превращался в тень, уходя в туманное царство бездушья, и она не могла достучаться до него, чтобы указать дорогу обратно.
   - Но Риана...
   - Риана, Риана, - оборвала посетителя ротула. - Всегда вы о Нерожденной. Что она делает для него сейчас? Ничего! - со злостью выдохнула женщина. - Он здесь, она там.- Ираинта неопределенно махнула рукой в полумрак комнаты. - Пусть придет и сделает что-нибудь настоящее! То, что поможет!
   Изъеденная морщинами рука легла на лоб Антаргина. Узловатые пальцы легко пробежались по влажной от испарины коже, лаская и успокаивая одновременно.
   - Посмотри на него! Ты друг. Близкий. Всегда рядом, а он одинок. Каждый день на моей памяти одинок... Памяти старухи.
   Исполненный нежности взгляд приласкал заострившиеся черты пребывающего в беспамятстве.
   - Все для вас. Для тресаиров. А ему что? - казалось, старушка говорит сама с собой. - Пустота, да он, - укоряющий взгляд остановился на нише с гобеленом. - Смотреть только, не трогать. Его не станет, а ее даже рядом не будет, - тихо закончила Ираинта, смаргивая слезы.
   Душа женщины болела. Разрывалась на части, рассыпалась кусочками горечи, оплакивая чистоту души названного сына.
   - Ираи...
   - Ш-ш-ш. Иди, калерат. Тебя дела ждут, а он моя забота. Как всегда.
   Она не удостоила мужчину взглядом. Зачем? Не видела смысла. Ее смысл исчезал вместе с жизненной силой Перворожденного, просачивался в бездну, откуда нет возврата. Растворялся в ней.
   - Мальчик мой, - едва слышным, просительным шелестом сорвалось с губ. - Вернись к нам.
   Смочив тряпицу в стоящей у кровати чаще, Ираинта принялась обтирать лицо Антаргина. Медленно, нежно, любяще - почти невесомыми движениями, так не вяжущимися с огрубевшей кожей ее рук и искореженными временем суставами.
   Для него все. И жизнь тоже, но никто не возьмет. Кому нужна жизнь старухи? Кто согласится обменять ее на молодого, полного сил мужчину? Никто! И это страшило. Только это печалило.
   - Прости, маленький, - прошептала женщина, убрав со лба Перворожденного прядь темных волос. - Если бы я могла...
   Продолжение монолога Сальмир не слышал, отрезав себя от горя деревянной преградой. Закрыв за собой дверь, он покачал головой, отвечая на встревоженные взгляды других собирателей.
   - Ничего не изменилось, - озвучил Тримс то, что не сказал калерат.
   Горестный вздох вторил его словам, а печаль отражающаяся на лицах приближенных Антаргина одинаково свела мужские брови над переносицей. Никто из них не знал, как быть дальше.
   - Я к Нерожденной, - коротко бросил Сальмир, направляясь к лестнице.
   Трое двинулись за ним, остальные остались возле дверей в покои больного, на случай если Ираинте что-нибудь понадобиться. Это дежурство длилось уже который день, и конца ему пока никто не видел.
   Оставив провожатых в коридоре, Сальмир углубился в подземелье замка. Было странно спускаться туда одному. Они всегда ходили вместе с Антаргином. Риана принимала его лишь тогда, когда рядом находился Перворожденный. Мужчина надеялся, что сегодня она сделает исключение. Ему необходим совет той, что является сосредоточием сил рьястора. Он должен был понять, куда и как двигаться дальше, тем более, если Антаргин не поправится. Хотя об этом калерат старался задумываться как можно реже.
   Прижав ладонь к теплому камню, Сальмир закрыл глаза, мысленно взывая к Нерожденной. Некоторое время он не ощущал ее присутствия и уже начал отчаиваться, когда стена под его рукой постепенно начала нагреваться.
   Риана согласилась принять его. Сальмир выдохнул с облегчением. Мужчина не осознавал, что все это время задерживал дыхание.
   Когда жжение стало нестерпимым, мир рассыпался на части, и он вместе с ним, чтобы собраться уже в другой реальности - средоточии Рианы.
   - Аторекту.
   Ее голос ласкою прошел сквозь него, и Сальмир почувствовал облегчение. Будто кто-то проредил ношу, взваленную на его плечи.
   - Антаргин слабеет. Рана не затягивается, - зачем-то сказал он, прекрасно зная о том, что она видит его насквозь.
   - Я чувствую.
   Сверкающим облаком Нерожденная опала к его ногам для того, чтобы закрутиться в спираль и тонкой струйкой подняться в воздух.
   - Но почему?
   - Рьястор отдает силу. Вытягивает ее. Он поддерживает нить с внешним миром, а тело слабеет. Я не могу помочь ему, пока дух разорван, - с горечью закончила она, выражая свою печаль ураганным вихрем. - Часть должна вернуться к целому.
   - Как? Как он вернется, если Антаргин не может открыть тропу?
   Замкнутый круг. Тупик, в который они попали, не давал Сальмиру покоя. Один неполноценен без другого, а возможности соединиться - нет. "Как же быть?" - вопрос беспрестанно пульсировал в мужчине, но ответ на него не находился.
   - Ждать. Только ждать, - прозвучало в нем неосязаемым шепотом, но на этот раз успокоения не принесло.
   - Чего ждать?
   - Кариал. Если он принесет кариал, все изменится.
   - А если не принесет?
   - Верить, Аторекту. Мы должны верить.
   Призрачная рука коснулась его лба, пробежалась по волосам, погладила блестящую чешую, делясь умиротворением и надеждой. Но для Сальмира их было недостаточно. Слишком велики были его страх и неуверенность, чтобы душа насытилась тем минимумом, который пожертвовала Риана.
   Слишком значительной была ее собственная боязнь ошибиться в сыне Рьястора и безграничной опустошенности, чтобы позволить отдать больше, не укоротив при этом дни существования этого мира.
  
   ***
   Они сидели за небольшим столом в комнатах, снятых дочерью вейнгара. Миновал час с момента неожиданного открытия, но никто еще толком не пришел в себя до того ошеломляющей оказалась случайная встреча.
   Судьба пошутила над ними, столкнув на постоялом дворе, но ее смех оказался исполнен горечи. Чем дальше, тем больше сердца некоторых их них наливались тяжестью, тем отрывистее дыхание слетало с губ, и глуше становился пульс, гонящий к глазам соленые капли жесточайшей обиды на роковую случайность враз перевернувшую жизни многих.
   Лутарг и Таирия, исподтишка рассматривая друг друга, ощущали взаимную неловкость и сдерживали дрожь любопытства, наравне с рвущимися с языка вопросами. И лишь Сарин, в силу возраста и спускаемой сединам непомерной настойчивости, позволял себе заполнять жизненные пробелы, вызванные длительным отсутствием в облюбованных юностью местах.
   Панька, все еще пребывающая в шоковом состоянии, жалась в углу. В отличие от Ири она несколько раз присутствовала при злоязычиях дворцовой прислуги, касающихся пропавшего сына Лурасы, и привыкла бояться этого отрока, коим матери стращали расшалившихся детишек. Слова Урьяны на постоялом дворе в ее случае упали в благодатную почву и взросли удвоенной боязнью, которая сейчас ненамеренно демонстрировалась всем окружающим.
   Не будешь слушаться, Аргерд заберет, как вейнгарского внука, - сулили мамаши свои дитяткам, и юная служанка бывшая свидетельницей этих посулов, запомнила их, как нечто непреложное и до жути страшащее.
   Истарг делал вид, что происходящее его не касается, и с отрешенным видом смотрел в окно. Видеть - кроме облупившейся кровли пристроя ночлежки - ничего не видел, но все же смотрел. Дождливые сумерки не способствовали хорошему обзору, но это занятие было единственным лишенным компании, что он смог найти для себя. В этом обществе юный гвардеец чувствовал себя избыточным, ненужным, тем более, что внимание дочери вейнгара было поглощено так называемым братом. Не им.
   Литаурэль, как и полагалось, находилась рядом с Лутаргом, заняв место по правую руку от молодого человека, и хоть в разговоре не участвовала, слушала с любопытством. Ее пытливо искрящиеся глаза останавливались, то на мужчине, то на девушке, но, сколько Лита не вглядывалась, не могла отыскать даже малейшего сходства между ними.
   Она бы никогда не подумала, что эти двое приходятся родственниками друг другу, столь разительным было их отличие. Практически, как день и ночь - разные до невозможности. Абсолютная несовместимость.
   Оставалось только доверять Сарину и самой Таирии, которая подтвердила принадлежность к вейнгарскому роду. Да и познания ее о жизни матери Лутарга были достаточно глубоки, чтобы уверовать в их правдивость.
   - ... Тетушка пришла в себя перед почти самым моим отъездом. В предшествующую ему ночь. Но увидеть ее мне не довелось. Отец не позволил, - с тяжелым вздохом закончила Ири свое грустное повествование.
   На глазах у нее блестели слезы печали, и дочь вейнгара еле сдерживалась, чтобы не начать шмыгать носом, как деревенская девчонка. Это было неприемлемо для девушки ее происхождения и воспитания, но сейчас Ири жалела, что не родилась простолюдинкой. Ей так хотелось выплеснуть избыток тревожных чувств под всепрощающим и понимающим взглядом старика, словно он сможет избавить ее от них навечно. Вновь сделает счастливой и беззаботной.
   Вопросы в основном задавал именно Сарин, и, конечно же, в первую очередь его интерес сводился к Лурасе, ведь рядом был тот, кто нетерпеливо ловил каждое оброненное слово. Лутарг в большинстве своем слушал и изредка - крайне редко - уточнял что-то, показавшееся ему наиболее значимым. Скупо, односложно, хрипло, иногда одним словом, но от этого не менее существенным, которое Ири проигнорировать не могла.
   - Как же случилось, что Матерн так озлобился на свою сестру? Они не были близки, как с Милуани, но все же? - недоуменно поинтересовался Сарин.
   - А вы разве не знаете?
   Таирия растерялась. Она не успела пока ни о чем расспросить этих людей, но девушке почему-то казалось, что их осведомленность должна быть более глубокой, чем ее собственная.
   Непонимающий взгляд старика и подозрительность во взоре кровного брата говорили сами за себя. Ири судорожно сглотнула и схватилась за стакан с водой. В горле пересохло.
   Дочь вейнгара не представляла, как рассказать им о поступке отца. Как открыть роль родителя в давно минувших событиях. Обличить его причастность к тому, что принесло горе ее названной матери.
   - Я... я...
   Она смежила веки, ища внутри себя силы сказать правду. Было стыдно. Сердце сжималось от боли. Хотелось спрятаться, отказаться от всего. Забыться. Но Ири не могла.
   Она обещала себе! Клялась диску Траисары на постоялом дворе! Должна вернуть то, что украли. Возвратить счастливый блеск в серо-зеленые глаза Лурасы. Подарить ей радость снова видеть сына.
   Она обязана это сделать! Это ее судьба!
   Слушатели не торопили Таирию, терпеливо ожидая продолжения, но девушка чувствовала сгустившееся напряжение в воздухе. Оно впивалось в кожу обжигающими струями жажды знания. Кусало, рождая мурашки страха, вины и ответственности. Пусть не ее - другого, но от этого не менее весомой.
   - Я только недавно узнала, и поэтому я здесь, - на одном дыхании выпалила Таирия, боясь передумать. - Это отец виноват. Вейнгар. Матерн. Это он приказал выкрасть Таргена из дворца. Убить его. Это он сделал. Он и Милуани.
   Ее голос понизился до едва слышимого шепота, но, тем не менее, последние слова стали подобны обвалу, разорвавшему покой пещеры. И этот грохот оглушил всех присутствующих.
   Таирии показалось, что все замерло. Застыло. Даже шум ветра и дробь капель за окном. Абсолютное безмолвие воцарилось в комнате. Густое, противное безмолвие отсчитывающее мгновенья.
   Секунда. Другая. И ничего. Пустота. Совершенная тишина, застывшего мира. Но это ощущение было обманчивым. Двое из шести находящихся в комнате предчувствовали бурю, а один погружался в ее яростные глубины, утопая в сводящем с ума реве водоворота.
   Литаурэль внутренне подобралась, лишь только энергия призыва коснулась ее, хлесткой волной пройдясь по коже. Ей не нужно было смотреть, чтобы понять происходящее с сыном Перворожденного. Дух Истинного поднимал голову, взывая к справедливости. Рьястор хотел увидеть свет, сорваться с оков. Растерзать.
   Ее тагьери также выпустила когти. Ведомая инстинктом самки, жаждала вцепиться в тронувшего потомство, сомкнуть острейшие клыки на шее обидчика, с громким треском раздробить кости, лишая жизни.
   Тресаирка улавливала отблеск силы рьястора в расширившихся зрачках Сарина, сидящего напротив. Читала отсвет паники, просыпающейся в сестре Лутарга. Слышала хрипы, рвущиеся их горла забившейся в угол служанки, и напряженное сопение, стоящего у окна мужчины. Непревзойденная мощь Повелителя стихий бурлила рядом с ней, рождая привычное желание убежать, скрыться, сохранить себя, но Лита не могла этого позволить. Не имела права дать ему сорваться сейчас, понимая, что позднее Освободитель пожалеет. Раскается, когда ничего уже не изменишь.
   Где-то внутри нее тоненький голосок нашептывал: "Ты сможешь отвлечь его. Он тебя не тронет. Он защитит", - и Лита верила ему, пробуждая в памяти искренний смех, нежный свет глаз, легкое касание руки к спине.
   - Лутарг, - ее ладошка легла на судорожно сжатый кулак. - Посмотри на меня! Лутарг, услышь!
   Безрезультатно.
   Он повернулся - не видя и не замечая, пронизывая ее насквозь бессмысленным взглядом. Он не был человеком - духом, и голубое сияние рвалось из него, сияя в хищной вертикали зрачка, опаляя жаждой крови.
   - Вон!
   Это был отчаянный крик. Спасительный. Дарующий жизнь тем, кто прислушается.
   Литаурэль показалось, что она взорвалась, когда сияющий волк врезался в саблезубую кошку. Сомкнувшиеся на шее зубы причиняли адскую боль. Вгрызшись в горло, лишили возможности дышать, но девушка заставила себя протянуть руки и погрузить пальцы в растрепанные черные волосы.
   - Привязать, - выдохнула она. - Антаргин сказал тебе - привязать. Моя кровь - твоя. Моя жизнь в тебе. Ты во мне. Разное в одном. Единое.
   Путано шептала она связующие слова, притягивая голову молодого человека к себе. Бессмысленно повторяла клятву, соединяющую духа с духом.
   - Коснись меня. Почувствуй. Одно дыхание. Общий смысл. Слившийся дух. Целое.
   Их взгляды встретились. Манящая зелень одного и выжигающая синь другого. Скрестились друг с другом, моля и вопрошая.
   - Ты... - раскатистым рыком сорвалось с губ Лутарга.
   Острейшие клыки покинули растерзанную плоть, и бело-голубой волк замерцал, постепенно принимая облик пятнистой кошки, а затем и вовсе рассыпался светящимися нитями по полу, на другом конце одной из которых выгибалось дугой тело лежащего на кровати мужчины, хрипло шепчущего имя сына. Антаргина разрывала нестерпимая боль.
   - Я, - согласилась Литаурэль, легонько касаясь губами мужской щеки. - Сегодня я. С тобой.
   Когда его губы смяли ее, когда руки в ответ зарылись в волосы, а бедра впечатались в бедра, прижимая ее к кромке стола под грохот перевернувшейся лавки, Лита успела подумать, что эта яростная страсть разрушит ее навсегда. И собрать обратно то, что останется после его прикосновений она уже не сможет. Или не захочет.
   Она не думала, что это будет так. Ждала чего-то другого. Прошлый опыт не подготовил ее к такому, да и можно ли назвать опытом несколько поцелуев украдкой сорванных тресаирами с ее неумелых губ.
   Теперь она знала, что нельзя. Ни один из них не шел ни в какое сравнение с пылом этих губ, жаждой этих рук, скользящих по ее спине, оставляющих за собой огонь и зуд стремления вернуть обратно.
   Его горячее дыхание на трепещущей жилке. Влажный язык, пробующий на вкус биение ее пульса, и дыхание стоном сорвавшееся с губ, моля о продолжении. Она хотела ощутить его. Слиться! Отдать все, что имеет! Пусть и безвозвратно.
   Рьястор собирался пометить ее, но Лита не сопротивлялась, позволяя молодому человеку делать то, что он хочет. Он или дух. Неважно. Ей было все равно.
   Тело пылало. Сердце заходилось в агонии, и все из-за осязания его прикосновений, следы от которых горели огнем.
   Лутарг выплыл из кровавого тумана бешенства, услышав тихий стон, что испустила Литаурэль, когда его рука, грубо намотав на кулак волосы, заставила ее выгнуться дугой, чтобы открыть доступ к оголенному горлу. Он замер, глубоко вдыхая аромат страсти, сдобренный запахом хвойного леса, ощущая терпкую сладость ее вкуса на языке.
   По телу прошла неконтролируемая дрожь борьбы разума с желанием. Он не мог этого сделать! Или мог? Позволил себе, наплевав на запреты? Или...
   Лутарг зажмурился. До боли хотелось коснуться. Поцеловать нежнейший шелк ее кожи. Прикусить. Насладиться.
   Мужчине казалось, что он сейчас взорвется от нужды быть с ней. В ней. Так близко, так глубоко, как только сможет. Насколько она позволит ему. Как они захотят. Вместе.
   - Лу-утарг? - дрожащий голос Сарина, окатил его ледяной волной.
   Мужчина вскинул голову, обводя взглядом испуганные лица, сквозь сине-черные нити, что коконом окружали их с Литаурэль. Он отпрянул, разжав руки, отпуская шелк волос, который мягким покрывалом потянулся вслед за ним, будто не хотел отпускать.
   - Прости, - хрипом выдавил он, агонизируя в желании вернуться обратно. - Я не...
   Он не знал, что сказать. Не понимал, как это произошло.
   Его взгляд задержался на Литаурэль, привалившейся к столу. На ней - тяжело, отрывисто дышащей, с чуть приоткрытыми, алеющими от поцелуев губами и томной дымкой, подернувшей ярчайшую зелень глаз.
   Дыхание с шумом вырвалось из легких, словно он после длительного падения врезался в землю. И это убивало. Ломая кости, выворачивало душу.
   Вновь теряя контроль, Лутарг бросился вон из комнаты, под протестующий крик Сарина и жалобное "нет" Литаурэль.
   Он не мог остаться. Не отвечал за себя. Испугался забрать то, что ему не принадлежит.
   Лита! Безумие!
  
   ***
   Толкнув ногой дверь, он ворвался в комнату, наплевав на уединившуюся в ее пределах пару.
   - Пошла вон! - прорычал Урнаг обнаженной женщине, оседлавшей бедра столь же нагого мужчины. - Живо!
   Откровенная сцена, свидетелем которой он стал, не задевала. Переплетенные в страстном объятье тела не будоражили кровь. Воображение спало, как и жажда плоти, отринутые насущными проблемами.
   - Две минуты и ты внизу, - приказал Урнаг своему сподручному, словно и не лишал того долгожданного удовольствия.
   Он не следил за исполнением, просто вышел. Только дверь с грохотом закрылась за ним, выражая то, что творилось на душе.
   Урнаг чувствовал себя обманутым, даже преданным. Как выяснилось, от него скрыли слишком многое. Практически все! Можно сказать, отправили на верную гибель, и это бесило.
   Вейнгар оказался хитер. Хитер и скрытен. Он утаил самое главное - жертва не человек.
   Мужчина не успел задуматься, отчего так. Не имел времени поразмыслить, сраженный наповал увиденным. Огорошенный сверх меры, погряз в панике, требующей выхода и внимания других.
   Ворвавшись в прокуренный, гомонящий зал таверны, Урнаг с размаха приземлился на скамью.
   - Покрепче и побольше! - выкрикнул он, намереваясь найти спокойствие на дне бокала. Надеясь примерить разум с тем, что видели его глаза. А это было невероятное зрелище! Страшное и завораживающее!
  

Глава 26

   Сомнительная честь успокаивать бьющуюся в истерике Паньку досталась Истаргу. Парень не обрадовался, но выбора у него не было. К тому же это была хорошая возможность отвлечься и привести в порядок собственные расшалившиеся нервы.
   Он еще до конца не осознал, чему стал свидетелем, но, кажется, чему-то волшебному. Во всяком случае, молодой человек уговаривал себя воспринимать увиденное именно так. Получалось с трудом, но все же получалось. К тому же, он не мог позволить себе пасть в глазах дочери вейнгара, превратившись в ноющую девицу, ведь сама она держалась на удивление хорошо. Была немного взволнована и только. Молодой человек даже позавидовал ее выдержке.
   Таирия, сцепив руки в замок, чтобы скрыть дрожь, застывшей статуей сидела на скамье. Она не представляла, как выглядит со стороны, но чувствовала себя отвратительно. Девушке казалось, что стоит ей пошевелиться и она свалится в обморок, насколько хрупкой была грань между самообладанием и паникой.
   Сознание отказывалось воспринимать действительность. Она будто очнулась после ночного кошмара  и выяснила, что тот стал явью. Что созданные ее воображением монстры просочились в реальность и теперь свободно разгуливают в мире людей.
   Помимо ее воли, память один за другим воскрешала рассказы Урьяны про Аргердово отродье, божественных приспешников, костры подземного мира, а также высказывания отца - и все они находили подтверждение в только что произошедшем. Голова Таирии шла кругом от обилия предположений, но ни единого вопроса не сорвалось с ее губ, так как девушка совершенно не доверяла собственному голосу.
   Ири казалось, что стоит ей открыть рот и она закричит, как дикий зверь, вторя непрестанным подвываниям Паньки. Все, на что Таирия была способна сейчас - это наблюдать.
   Лихорадочно блестящие глаза вейнгарской дочери не отрываясь следили за Литаурэль. Тресаирка чувствовала этот взгляд, но не обращала на него внимания. Она вообще ни на что внимания не обращала, погруженная в собственные мысли.
   Ее лицо горело, пылая уже остывающим жаром страсти и все пребывающей краской стыда. Сердце гулко колотилось в подреберье. В ногах ощущалась предательская слабость, а на душе ворочалась и скреблась тагьери. Обе тонули в неудовлетворенности, но в отличие от духа, Литаурэль винила себя за это, хотя ни капли не жалела о случившемся.
   Девушка запуталась в самой себе.
   Когда по телу пошло уже знакомое покалывание, Истинная метнулась к Сарину, сидящему рядом с Таирией и нашептывающему ей что-то успокаивающее.
   - Он уходит. Далеко, - взволнованно сказала она, взглядом умоляя старика сделать что-нибудь.
   Но Сарин только посмотрел на нее и отрицательно покачал головой. Прекрасно изучив Лутарга, он знал, что остановить того невозможно, пока молодой человек сам не решит иначе. Сдвинуть с места горную гряду не под силу обычному человеку, а богом себя Сарин не считал.
   - Останови его! - протестуя, воскликнула Лита, не желая соглашаться с пассивностью старца.
   От ее возгласа Таирия вздрогнула и зажмурилась, видимо, ожидая появления новых чудовищ. Панька на мгновенье испуганно замолчала, чтобы затем продолжить выть с новой силой.
   - Как? - не обращая внимания на шум, удрученно спросил Сарин.
   - Как-нибудь. Догони. Верни. Не знаю я!
   Чем дальше, тем больше Литаурэль нервничала. По мере того, как расстояние между ней и Лутаргом увеличивалось, покалывание становилось сильнее, и Лита знала, что до превращения осталось совсем немного. Скоро ее тело преобразуется и, вероятно, перепугает всех окончательно. Она отказывалась понимать, почему Лутарг не задумывается об этом, оставляя ее одну.
   Сообразив, что Сарин не собирается подниматься с места, девушка зло глянула на него и метнулась в дальний угол комнаты - туда, где остов кровати хоть как-то скроет ее от посторонних глаз. Почему-то в состоянии призрачности она ощущала себя голой, и сейчас не была готова предстать в подобном виде пред другими людьми.
   - Лутарг... - жалобно простонала Литаурэль, усаживаясь на пол и подтягивая ноги к груди.
   На глаза отчего-то навернулись слезы, и рожденная с духом крепко зажмурилась, чтобы не дать им пролиться.
   Она никогда не плакала. Не было у нее причин лить слезы, разве что из-за стычек с братьями, но такого удовольствия она им никогда не доставляла. Даже ухаживая за умирающими ротулами, Литаурэль не позволяла себе раскисать, а сейчас чувствовала, что не может сдержаться. Соленые капли настырно прорывались сквозь плотно сомкнутые веки и текли по щекам.
   Она не могла не думать о том, где он? Почему так стремительно покинул комнату, ведь никакой опасности уже не было. Рьястор никому не угрожал.
   Не могла забыть его пытающий взор и хриплое "прости". Искаженное ошеломлением лицо и сжатые в кулаки руки. Что он теперь подумает о ней, если узнает? Когда узнает...
   Опустив голову на колени, Литаурэль до крови прикусила губу, сдерживая жалостливый стон.
  
   ***
   Подняв лицо к небу, Лутарг стоял под проливным дождем благодарный его освежающим прикосновениям, возносящий хвалу прохладе, дарующей возможность придти в себя.
   Сколько он находится здесь? Час? Больше? Казалось, прошло лишь мгновенье, но молодой человек осознавал, что это не так.
   Он уже насквозь вымок. Рубашка прилипла к телу, но Лутарга это не волновало, скорее, радовало, так же, как и озноб, пробирающий до костей. Мысли постепенно приходили в порядок. Страсти, будоражащие кровь, почти улеглись, и молодой человек начинал соображать более или менее связно, хотя легче от этого не становилось.
   Он нарушил свой собственный запрет. Поддался тому, чему не должен был. И это выводило из себя.
   Он коснулся ее - той, которую поклялся оберегать ото всех, и от себя в том числе. От себя в первую очередь! От своих собственных желаний!
   Коснулся жадно. Требовательно. Хотел завладеть. Подчинить так, чтобы она не смогла сопротивляться, чтобы даже мысли об этом не возникло в ее голове.
   Мужчина хотел бы свалить все на духа. Его ярость. Но не мог. Это было бы неправдой. И понимая, Лутарг бесился еще больше.
   Молодой человек с отчаянием застонал, посылая в ночь невысказанный вопрос "Как быть"? Он лишился...
   Нет! Сам лишил себя уверенности, что сможет держаться в стороне от нее. Не сейчас! Особенно не сейчас, когда сладость податливых губ ощущается на языке. Когда подушечки пальцев зудят от желания прикоснуться, а от одной мысли о ней тело застывает в напряженном, каменном вожделении, что даже холодный дождь не в состоянии прогнать его.
   Это было безумием! Но таким сладостным. Таким желанным.
   Лутарг зарылся руками во влажные волосы, раздирая слипшуюся массу на пряди. Хотелось кричать. Взвыть так, что достучаться до покинувших его богов. Потребовать от них чего-то! Например, объяснений.
   Почему все не так! В его проклятой жизни - все не так! Словно кто-то нарочно вплел в нее лишнюю тропу, постоянно заводящую в тупик.
   Он глубоко вздохнул, подавляя желание крушить.
   Бессмысленно. Это все бессмысленно. Стоять здесь, взывая к небесам. Корить себя. Прятаться, в конце концов!
   Он ведь спрятался. Убежал, как самый последний трус. Скрылся от нее. От ее глаз, в которых боялся увидеть осуждение.
   Но разве от себя сбежишь? Разве это кому-нибудь удавалось?
   Нет. Затея, обреченная на провал. Можно обманывать других, но не себя. Себя нельзя.
   Лутарг заскрежетал зубами, вспомнив, как она выглядела после его ласк. Такая раскрасневшаяся. Притягательная.
   Была ли она против его прикосновений? Внутренний голос нашептывал ему сладостный ответ, а тело вторило ему, вспыхивая жаром там, где ее руки касались кожи. Не была!
   Вправе ли он решать за них обоих? Сейчас казалось, что не вправе. Сейчас хотелось найти и прижать к себе. Начать с того, где остановился. Припасть губами к горлу. Ощутить трепет пульса, бьющегося для него. Спуститься ниже. Уткнуться носом в ложбинку между грудей. Глубоко втянуть в себя ее аромат, а затем...
   Хватит!
   Тряхнув головой, чтобы отогнать видение, Лутарг заставил себя осмотреться. Судя по всему, он углубился в лес на приличное расстояние, хоть почти и не помнил этого. Оставалось надеяться, что в своем неуравновешенном состоянии он не натворил ничего непоправимого. К примеру, не разнес таверну, что стало бы вопиющим нарушением порядка, особенно для слепого постояльца, каким он выставлял себя.
   В памяти тут же всплыла картина, предшествующая объятьям с Литаурэль. Сияющий рьястор, врезающийся в тагьери. Слова Таирии, спровоцировавшие его взрыв. Вмешательство Литы. Отчаянное желание отомстить.
   Руки сжались в кулаки. Челюсти напряглись. Вот чем он займется! Вот о чем станет думать! О безрадостной жизни матери. О заточении отца. Своем детстве. О забытом всеми народе, к которому он принадлежит. Он и Литаурэль.
   Мысль о тресаирах пробудила в нем образ шисгарских карателей, и Лутарг выругался сквозь зубы.
   Он ушел! Ушел слишком далеко, оставив Литаурэль одну. Он забыл о ней!
   Ругая себя, мужчина сорвался с места. Ему необходимо было убедиться, что с девушкой ничего не случилось. Что, кроме сестры и слуг, ее больше никто не видел. Последствия этого могли стать катастрофическими для всех них.
   До ночлежки Лутарг добрался никем не замеченный. Темной тенью, затерявшейся в пелене дождя, он вынырнул из-за угла здания - вымокший и грязный. Идти напрямую через таверну показалось ему плохой идеей, и мужчина застыл в раздумье, пока резкий порыв ветра не привлек его внимание к одиноко открытым створкам окна у него над головой.
   Лутарг присмотрелся. Вспышкой проснулось воспоминание, как он, пружиня, приземляется на размякшую от дождя землю. Молодой человек невесело усмехнулся. Оказывается, в своем недавнем состоянии он все же был способен соображать. Это радовало, хоть и отдавало горечью.
   Чтобы взобраться на второй этаж, ему пришлось потрудиться. Спрыгнуть явно было проще, особенно если наплевать на собственную шею, что он и сделал видимо. Дождавшись, когда вышедший подышать постоялец скроется в дверях, молодой человек, уцепившись за карниз над крыльцом, одним резким движением подтянулся и оказался на покатой крыше. Осторожно ступая по хлипким доскам, перебрался на пристрой, а оттуда на крышу постоялого двора, с которой уже нырнул в открытое окно. С подоконника на пол налилась лужа, и он сквозь зубы выругался, поскользнувшись на ней.
   В помещении царили полумрак и тишина, лишь поленья потрескивали в очаге. Мужчина скинул обувь с налипшей на нее грязью. Схватив полотенце, вытер лицо и шею, быстро прошелся по волосам, чтобы вода ручьями не стекала с них. Затем, подойдя к двери, прислушался.
   Не услышав ничего подозрительного, Лутарг выглянул в коридор. Там было пусто, и молодой человек, низко склонив голову, торопливо зашагал в конец прохода, где располагались лучшие комнаты ночлежки, сейчас инкогнито занимаемые дочерью вейнгара. Открывая дверь, он думал только об одном: "Пусть все окажутся на месте. Пусть ничего не случилось".
   Литаурэль вскинула голову на скрип двери, а увидев вошедшего Лутарга, испустила вздох облегчения. От сердца отлегло. Стальные оковы, опоясывающие его все это время, спали, и оно заколотилось с утроенной силой, а вместе с этим отчаянным биением в девушке проснулась злость.
   Уже не переживая, не задаваясь вопросом, как он это воспримет, Лита вскочила на ноги и устремилась к молодому человеку.
   - Ты, - выдохнула она и со всей силы ударила его в грудь.
   Не ожидавший нападения Лутарг, руку перехватить не успел, а затем, решив, что наказание заслуженное, просто стоял и позволял ей колотить его. Маленькие, но на удивление сильные кулачки, один за другим врезались в его плоть, пока Литаурэль, всхлипнув, не спрятала лицо в ладони. Только тогда Лутарг осознал, что все это время, пока девушка избивала его, слезы, не переставая, текли по ее щекам.
   Эти горькие капли причинили ему больше боли, чем самый сильный удар. С шипением втянув в себя воздух, молодой человек попробовал привлечь девушку к себе.
   - Прости, - прошептал он, сам не зная, за что именно извиняется. Возможно, за все, что сделал или еще не успел.
   Протестуя, она попыталась отстраниться, но он не отпустил и, несмотря на сопротивление, притянул к своей груди. Она застыла на мгновенье, словно окаменела, а затем вновь всхлипнула, и плечи ее задрожали.
   Лутарг почувствовал себя сволочью.
   - Тебе бы переодеться, - привлек внимание молодого человека Сарин. Он обнимал за плечи бледную Таирию, губы которой подрагивали.
   "В страхе", - решил мужчина.
   Только сейчас он услышал жалобные попискивания справа от себя и увидел забившуюся в угол пару. Истарг, так же, как и старик, обнимая, успокаивал служанку. Осознавать, что все это из-за него, было неприятно.
   - Я не хотел вас пугать, - глухо выговорил он, неосознанно крепче прижимая к себе вздрогнувшую Литаурэль. - Я был удивлен и... Такого больше не будет.
   Лутарг видел, как от его слов Таирия мелко задрожала, а пальцы старика крепче сжались на ее плече.
   "Зря мы встретились. Она никогда не примет меня, так же как и другие", - с горечью подумал он, вспоминая Антаргина. Он был сыном своего отца. Таким же, как он, и среди других ему не место.
   Решив, что сейчас ему лучше уйти и увести Литаурэль, молодой человек послал говорящий взгляд Сарину - мол, присмотри за ними - и повернулся к двери, но шагнуть не успел. Его остановил дрожащий женский голосок.
   - Истарг, ты не одолжишь моему брату одежду? Потом мы купим новую.
  
   ***
   Тяжелые дождевые тучи клубилась над его головой. Мужчина ощущал их недовольное ворчание. Слышал его и находил подтверждение в редких каплях, срывающихся с небес.
   Он любил такую погоду. Любил находиться рядом с готовой проявить себя мощью. Чувствовать потрескивание энергии вокруг. Это было единственное, по чему он скучал - неконтролируемое бешенство стихии. Единственное, что неизменно напоминало ему о сестре. Густая тишина перед бурей.
   Он вызывающе улыбнулся небесам, словно призывал их разверзнуться, а затем устремил взгляд прямо перед собой, на стоящую частоколом стену деревьев. Туда, откуда ожидал появления тех, кого пришел встретить.
   - Господин.
   Низко склонившийся слуга протянул ему плащ - белое пятно в руках едва различимого силуэта. Он всегда носил белое. Никогда не изменял себе. Он был Богом для своего народа. Единственным и неизменным.
   Когда-то он предпочитал править. Единолично решать судьбы многих. Пока не понял, что все лавры достаются не ему, а богам. Почему-то люди не умеют жить, не опираясь на Высших. Во всем ищут знаки божественного проявления. И тогда он сам стал им - богом рианитов.
   Не дождавшись ответа, слуга растворился в ночи. Он внимания не обратил, занятый иными мыслями. Ожидание будоражило кровь. Он так давно хотел этого. Так давно ждал, что уже почти отчаялся получить.
   Навязчивая идея завладеть кусочком силы сестры не оставила его, следуя за мужчиной сквозь время. Никогда не оставляла, с тех самых пор, как Риана создала собственный народ. Не подчинила, как сам он, а сотворила, чтобы переиграть его.
   Долгие годы он ждал, когда его творение завладеет волей тресаира. Когда приведет рожденного с духом к нему в руки. Ждал терпеливо, понимая, что вечно скрываться они не смогут. Что даже его сестра лишена подобного могущества - родить свой собственный мир и заставить его суть биться. Она всего лишь отсвет, осколок сущего, как и он сам. Лишь то, что никогда не должно было появиться. Случайность.
   Он рассмеялся - пронзительно и резко, вспугнув попрятавшихся в кронах птиц. Заставив вздрогнуть наблюдающих за ним прислужников. Впитав в себя их благоговейный трепет.
   Его смех оборвался внезапно, так же, как и появился. Просто застыл на губах, едва он почувствовал их приближение. Амулет на его груди потрескивал, радуясь приближению своего близнеца. Оба хорошо знали, что от них требуется хозяину. Материя всегда безропотно подчинялась ему. Материя, но не дух. Дух отошел сестре, сейчас часть него приближалась в Риану по собственной воле. Ну, или почти по собственной.
   - Наконец-то! - мужчина довольно усмехнулся.
  
   ***
   Для общего спокойствия Панька в сопровождении Истарга была отправлена в комнату, снятую на ночь Сарином. Девушка не возражала, а все время доверчиво льнула к молодому человеку, будто черпала силы в прикосновении к нему.
   Сам гвардеец явно был не доволен приказом. Перед выходом, он посмотрел на дочь вейнгара, и в его взгляде сквозила мольба, окрашенная неприкрытой тоской. Лутарг заметил этот взгляд, так же, как и Литаурэль. Им стало жаль парня, чувства которого по всем признакам не находили отклика к душе той, к которой он стремился. Таирия в лучшем случае испытывала к нему благодарность и воспринимала, как друга.
   В одежде с чужого плеча Лутарг чувствовал себя неуютно. Он то и дело одергивал короткие рукава рубахи - Истарг был на полголовы ниже него - и поправлял давящий ворот. Штанов для него не нашлось вовсе, и молодой человек, несмотря на настойчивые требования старика снять и просушить те, что на нем, остался в своих влажных.
   - Справлюсь, - отрезал он, когда Сарин в очередной раз заговорил о вызываемой простудой лихорадке.
   В итоге, старец замолчал, но не смирился, и недовольное выражение не покинуло его лица.
   Для Литаурэль в смежной комнате была установлена бадья с горячей водой. После происшествия в коридоре хозяин был больше, чем рад, во всем угождать своим постояльцам. И теперь он все делал собственными руками, более не доверяя сыну, который, награжденный увесистой затрещиной, отсиживался за стойкой в таверне.
   Юной тресаирке Таирия временно выделила один из трех вейнгарских нарядов, что взяла с собой, покидая движущийся в Эргастению караван, а платье Литаурэль было отправлено к хозяйской жене для стирки и глажки. Также Ири попросила немного отпустить подол, чтобы девушка не сверкала щиколотками, что с ее точки зрения было неприемлемым.
   Горячая и сытная еда по настоянию дочери вейнгара была поднята в оплаченные ей комнаты. Если хозяин трисшунской ночлежки и догадывался, что его постояльцы не так просты, как хотят показаться, то вида не подавал, безропотно выполняя все наказы. Он многое повидал на своем веку, и давно перестал лезть в дела тех, кто находил приют в его вотчине.
   "Чем меньше знаешь, тем спокойнее спится", - всегда втолковывал он своей любопытной жене - большой любительнице посудачить с соседскими бабами о том, что творится в таверне по вечерам.
   Наблюдая за тем, как старик с аппетитом уплетает еду, а Лутарг с Литаурэль перекатывают кусочки по своим тарелкам, Таирия задавалась вопросом, как такое возможно, что ее брат не простой человек, и почему она не боится его. Девушка сама растерялась от того, как ее страх и паника в одночасье улеглись. Она все еще волновалась, робела, все еще рассматривала его, как некое чудо, но уже не испытывала желания закричать и спрятаться. Даже голос ее почти не дрожал, хоть эмоции не улеглись до конца, и сердце продолжало трепетать.
   - Почему вы не едите? - спросила она, взглядом указывая на тарелки сидящих напротив людей.
   В ответ на ее вопрос девушка положила в рот кусочек мяса, а Лутарг, подняв голову, посмотрел в глаза. Не сдержавшись, Ири поежилась. Если не видеть этих глаз, то вполне можно убедить себя в его нормальности. А так нет. Нельзя. Этот горящий взгляд, казалось, заглядывал в душу.
   - Я не настаиваю, просто спрашиваю, - промямлила она, отвернувшись.
   - Страшно? - спросил он, и Ири в его голосе послышалась горечь.
   - Нет, не боюсь, - поспешила опровергнуть она, и вновь посмотрела на него, заставляя себя выдержать его пытливый взор.
   - Стоят друг друга, - хмыкнул рядом с Таирией Сарин, потянувшись на середину стола за хлебом. Литаурэль, опередив старца, передала ему кусок.
   - Боишься, - утвердительно повторил Лутарг.
   - Нет, - поднажала Ири. - Волнуюсь немного, но не боюсь.
   - Его не обманешь, девонька. Он все чует, - вставил свое слово Сарин, возвращаясь к народному говору.
   - А если захочет, то мысли слышит, - с лукавой улыбкой добавила Лита.
   Глаза Таирии недоверчиво округлились, а затем девушка рассмеялась.
   - Вы шутите? - Все трое улыбнулись, но без намека на подтрунивание. - Правда? - нерешительно спросила она, не уверенная, что стоит удивляться.
   - Почти, - отозвался Лутарг.
   - Но не совсем, - закончила Литаурэль, и теперь уже все трое довольно заулыбались. Таирия выдохнула.
   - Отлично, - пробормотала она. - Придется не думать.
   Дружный смех окончательно разредил атмосферу в комнате. Последние крохи стеснения и неловкости были отброшены, и общение, наконец-то, обрело непринужденность.
   - Почему ты передумала? - задал интересующий его вопрос Лутарг.
   - В чем? - не поняла Таирия.
   - Ты была напугана. Сильно. Я ощущал твой страх. А затем что-то изменилось. Что?
   - Ты, - под его ожидающим взглядом, Ири залилась краской. - Когда они...
   Девушка запнулась, не зная, как правильно назвать то, что видела, а затем, решила не вдаваться в подробности, а начать с конца.
   - Ты позволил ей бить себя, и ничего не сделал в ответ, - на одном дыхании выпалила Таирия.
   - Поэтому ты перестала бояться?
   - Не только поэтому. Еще ты успокаивал Литаурэль. Обнимал ее, и я поняла, что ты расстроен. И еще, Сарин, - Ири посмотрела на старика. - Пока тебя не было, он все время твердил, что ты добрый, и никогда никого не обижаешь.
   Ошеломленный Лутарг с плохо скрываемым изумлением уставился на старца. Он добрый? Что-что, а подобное определение ему не подходило. В эргастенских пещерах за такую крамольную мысль старика подняли бы на смех. В среде каменщиков Лутарг слыл, каким угодно, но уж точно не добрым.
   - Что? - дожевав очередной кусок, поинтересовался у молодого человека Сарин. - Разве ты сознательно обидишь ее? - задал он вопрос, ответ на который и так был ему известен. Что бы Лутарг не думал о себе сам, старик слепым не был, и имел собственное мнение, которому, к тому же, не раз находил подтверждение.
   - Нет, - согласился мужчина. - Но добрый?
   - Почему нет? Ты привык думать о себе хуже, чем есть.
   Лутарг только головой покачал, а Лита спрятала довольную усмешку, уткнувшись взглядом с тарелку. Заявление старика откровенно шокировало сына Перворожденного, и девушка едва подавила смех. Добрый рьястор - это что-то! Сальмир, да и остальные ее браться ни за что не согласились бы с этим, а вот сама Литаурэль уже начала сомневаться.
   - Ладно, - пробормотал мужчина себе под нос, и уже громко продолжил: - А если я вновь сорвусь? Такое возможно, хоть я и обещал обратное.
   - Я понимаю, - согласилась Таирия, переплетя пальцы в замок.
   Конечно, она бы предпочла больше не видеть тех зверей, что дрались у нее на глазах, но надеялась, что сможет смириться с этим. Возможно не сразу, но она постарается. Это же ее брат. Сын тетушки. Немного необычный, но не плохой же. Ири старательно убеждала себя в этом.
   - Понимает она.
   - Только давай пока проверять не будем? - просительно протянула Таирия, взглядом ища поддержки у Литаурэль. Девушка подбадривающее улыбнулась ей, и Ири с облегчением выдохнула под хрипловатый хохот старца.
   - Знал, что вы поладите, - выдавил Сарин и еще громче зашелся в смехе - настолько комично выглядел Лутарг с маской изумления на лице.
   Из всех собравшихся в комнате, он был единственным, кто искренне верил в возможность безоглядно преодолеть все различия. Не сомневался даже тогда, когда Таирия преодолевала шок, Литаурэль жалась в углу, а Лутарг вдалеке от всех воевал с самим собой.
   Возможно потому, что сам когда-то прошел через это, и безоговорочно принял маленького мальчика, на которого опасливо косилось большинство дворцовой прислуги, и даже слово вейнгара не могло изменить подобного отношения.
   Или потому, что в темноте эргастенских пещер разглядел глубочайшее одиночество молодого человека, сторонящегося всех и вся, лишь бы не получить новую порцию презрительных насмешек, рожденных притаившимся внутри страхом. Настолько замкнутого, что пробиться через его броню стоило ему доброго года жизни.
   Как бы то ни было, Сарин верил. Верил в то, что окажется прав.
  

Глава 27

   В парадном облачении вейнгара, с геральдической цепью на груди, Матерн выхаживал по церемониальному залу, ожидая, когда доложат о прибытии посольства рианитов. Его советники, сбившись в кучу, что-то обсуждали в полголоса, но вейнгар на них внимания не обращал, занятый собственными мыслями.
   Шатры послов раскинулись под стенами Антэлы, и десять гвардейцев эскорта уже вышли из дворца, чтобы сопроводить прибывших к правителю Тэлы. Ждать осталось недолго, но время для Матерна тянулось несоизмеримо медленнее, чем обычно. Видимо, сказывалось нервное напряжение.
   Еще было слишком рано для официальных приемов. Огненный диск Гардэрна только начинал свое путешествие по небосводу и не успел до конца разогнать промозглый ночной туман, но вейнгар решил удовлетворить просьбу рианитов о времени встречи. Сославшись на требование своего единого Бога, они настаивали на приеме в рассветные часы. Странная блажь, которой Матерн не понимал, но все же решил пойти на уступки. Он мог себе это позволить - проявить благосклонность.
   Мужчина волновался. Ему не доводилось пока иметь дел с представителями этого народа. Рианиты жили замкнуто. Имели минимум торговых отношений с инородцами и все они, насколько он знал, велись по ту сторону гор. На земли тэланцев рианиты прибыли впервые.
   Отчего так сложилось вейнгар не знал, но, сколько бы он ранее не пытался наладить хоть какие-то взаимоотношения с этим народом, ничего не получалось. Его посольства не смогли пересечь Трисшунских гор, где охранные кордоны, стоящие у узких ущелий, не пропускали никого.
   Одно время он думал, что это происходит из-за карателей, когда разочарованные послы, из раза в раз, докладывали ему, как дорогу преграждали безмолвные стражи. Затем изменил свое мнение, списавшись с Милуани. С Эргастенией рианиты также отказывались иметь дело, а той никакие шисгарцы не угрожали.
   Когда слуга-привратник заглянул в приоткрытую дверь и объявил, что посольство вошло в замок, вейнгар устроился в огромном каменном кресле, венчающем возвышение в центре зала. Скрытый механизм позволял округлой верхушке подиума вращаться, чтобы сидящий в кресле правитель мог обозревать весь церемониальный зал и собравшихся в нем подданных.
   Насколько он знал, это устройство досталось тэланцам в наследство от тех, кто занимал эти земли ранее, но тогда вместо каменного кресла здесь стояла какая-то скульптура. Если он ничего не путал, то женская, во всяком случаем в хрониках описывалась именно дева. В них даже имелась зарисовка практически обнаженной девушки, у ног которой сидели различные звери. Куда в дальнейшем делось это изваяние, мужчина не знал, да и не интересовался собственно.
   В целом, Матерн терпеть не мог, как это место, так и сам трон - вечно холодный и чрезвычайно неудобный. Он очень редко проводил встречи в церемониальном зале, предпочитая меньший, примыкающий непосредственно к большему. Но сегодня решил предстать перед рианитами во всем своем величии, раз уж они сподобились прибыть к нему сами.
   Наблюдая за тем, как распахнулись широкие резные створки двери, как гвардейцы парадным караулом выстроились на входе в зал, Матерн в очередной раз задался вопросом, что изменилось? С какой целью рианиты снарядили посольство, если сами так долго отказывали во встрече? Поворот по меньшей мере, неожиданный для него.
   Пока глашатай громко и четко перечислял чины и регалии прибывших, Матерн с непроницаемой маской на лице разглядывал представителей посольства. Трое мужчин, застывшие напротив него, производили неизгладимое впечатление. Высокие, статные и очень смуглые, что вейнгару совсем не понравилось. Они напомнили ему того, о ком мужчина предпочел бы не вспоминать вовсе - ненавистного Таргена.
   Складывалось ощущение, что они и отродье Лурасы принадлежали к одной ветви, а значит, состояли в родстве с карателями. Эта мысль вынудила вейнгара судорожно сглотнуть. Он уже жалел, что согласился принять их.
  
   ***
   Замыкая цепочку каменщиков, он пробирался по узкому проходу к месту работ. Сегодня их вели к новым, еще не осмотренным толком местам, а потому выбрали самых сильных работников. Все мужчины были молоды и плечисты, способны долгое время махать киркой и таскать скальные обломки к выходу. Он, вполне заслуженно, оказался среди них.
   Никто не разговаривал. Все сосредоточились на том, чтобы миновать нестабильный участок, где частенько случался камнепад. На днях здесь завалило трех мальчишек, отправленных изучать боковой разлом, образовавшийся после предыдущего обвала. Он и сейчас ощущал витающий в воздухе запах страха - страха неминуемой смерти.
   Их сопровождало четыре надсмотрщика. Те, что шли позади него, тяжело дышали, выплескивая новую порцию ужаса в спертый воздух. Они являлись такими же заложниками пещер, как и он сам, только существование их было чуть более приемлемым, более вольготным.
   Когда замыкающий цепь надсмотрщик выбрался из расщелины, воздух рассек пронзительный свист плети, призывающий каменщиков начать работу. Он молча занял свободное место и взмахнул киркой. Она с протестующим звоном врезалась в камень, чтобы отколоть от него изрядный кусок породы, рухнувший к его ногам. Скала здесь была пористой и легко поддавалась воздействию. Он принялся за работу.
   Удар. Другой. Звук хлыста, врезающегося в плоть нерадивого труженика. Гневные рыки смотрящих. Все, как всегда. Ничего неожиданного, только привычные будни пещерного раба.
   Он работал, пока не взмок, и руки не задрожали от напряжения. Опершись на древко кирки, стер пот, застилающий глаза. Всего мгновенье, а плечо уже обожгла рвущая боль. Он зашипел, выпуская воздух из легких, и обернулся посмотреть на ударившего. С издевательской ухмылкой кривящей губы за его спиной стоял бывший хозяин - Гурнаг.
   - Давно не виделись, звереныш! - загоготал он, замахиваясь. - Давно не пробовал моей девочки?!
   Острые клыки кошки полоснули по ребрам. В нем проснулась злость. Желваки заходили ходуном, не давая зубам разжаться, а стону сорваться с губ.
   - Помнишь, как мы веселились? Как я ласкал тебя? Или забыл уже? - шипя ядовитой змеей, плеть завилась в спираль, воскрешая болезненные воспоминания.
   - Отчего же, помню, - выдавил он сквозь зубы. - Твои ласки были нежнее женских рук.
   Гурнаг разразился хохотом, привлекая внимание остальных надсмотрщиков.
   - Что у тебя? - раздалось с другого конца пещеры.
   - Ничего, - выкрикнул мужчина. - Свою любимую зверушку нашел.
   - Бывшую зверушку, - поправил он, цедя слова.
   - Это мы еще посмотрим, - оскалился Гурнаг, занося руку для удара.
   - Нечего смотреть, - прорычал он, отбрасывая кирку в сторону. - Вызов!
   Его крик, огласивший пещеру, перекрыл все другие звуки. Заставил каменщиков в изумлении замереть, а надсмотрщиков ошеломленно разинуть рты.
   Вызов был редкостью. В открытое, освещенное законом пещер противоборство с обладателями хлыста и кинжала бесправные вступали редко. Практически никогда.
   А он был бесправным, пригодным для битья и смерти. Попавшим сюда именно для этого. Но не сейчас!
   Не обращая внимания на бешеное рычание Гурнага и вгрызающуюся в плоть кошку, он кружил вокруг бывшего хозяина, выискивая возможность для броска. При всем виртуозном владении плетью, надсмотрщик не был неуязвим, и он собирался найти то самое слабое место, которое позволит ему победить.
   Жало в бок. Кусок мяса, вырванный из икры. Рассеченная щека. Солоноватый вкус крови на языке, когда-то привычное питье, что он глотал в замкнутом пространстве хозяйской клети.
   Все это ничего не значит для него. Боль ничего не значит. Он способен стерпеть и большее.
   Рывок под отведенной рукой. Замах и удар в поясницу. Ругательство, сорвавшееся с губ мужчины, ласкает слух божественной музыкой. Скользяще вперед, почти по земле, и подсечка, заставившая Гурнага припасть на колено. Бросок в корпус, и мужчина распластался на мелких камнях.
   И вот хлыст в его окровавленной руке. Ощущение скользкой рукояти на ладони рождает бурю эмоций. Впервые хочется смеяться. Так, чтобы все слышали, но он не умеет, и вместо этого, скалясь, рычит. Рычит с триумфом, как зверь загнавший добычу и готовящийся отведать ее вкус.
  
   ***
   Литаурэль проснулась, едва солнечный свет коснулся ее сомкнутых век. Она всегда была ранней пташкой и просыпалась с рассветом, независимо от того, совершала полуночные прогулки или нет. Тримс даже подтрунивал над ней по этому поводу. Говорил, что тагьери положено гулять по ночам, а вот встречать рассвет совсем не обязательно. Она всегда посмеивалась над подобными заявлениями, и неизменно сообщала брату, что тому никогда не понять изменчивую натуру саблезубой кошки. Что угенату - подземному жителю - не дано постичь свободолюбивую тагьери. Тримс на это не обижался.
   Девушка с удовольствием потянулась, по достоинству оценив мягкий матрац и свежесть постельного белья. Тело блаженствовало, благодарное за удобства, почти позабытые за дни пути из горной крепости.
   Открыв глаза, Лита порадовалась теплому лучику, недвусмысленно заявляющему, что дождь закончился, и на улице ясная, солнечная погода. Настроение от этого стремительно подскочило, отринув горести прошедшего дня.
   "Все будет хорошо", - сказала себе Литаурэль, выбираясь из-под одеяла.
   На ночь они остались в комнатах, снятых дочерью вейнгара. В той, что оплатил Сарин, расположились Панька с Истаргом. К тому времени, когда нашедшие друг друга брат с сестрой вдоволь наговорились, служанка с гвардейцем спали глубоким сном, и было решено не будить их.
   Посмотрев на мирно сопящую Таирию, что клубочком свернулась на соседней кровати, Литаурэль бесшумно оделась в одолженные одежды. Платье было очень красивым, с кружевными рукавами, золотой вышивкой и удлиненным сзади подолом, но Лита чувствовала себя в нем неуютно. Девушка многое бы отдала, чтобы вернуть свой тресаирский наряд, но Лутарг настрого запретил ей думать об этом, и потому любимая ей одежда хранилась в мешке Сарина. Избавиться от нее девушка наотрез отказалась. Она тоже могла стоять на своем.
   Поправив жмущий в груди лиф, Литаурэль удрученно вздохнула. Рожденная с духом при всем желании не могла понять, зачем облекать себя во столько слоев материи. Ведь даже самая мягкая ткань - например, как та из которой сшито надетое на нее платье - мешает дышать, стесняет движения и трет в некоторых местах.
   А еще эти чулки, что сейчас за ненадобностью она оставила на стуле! Они, несомненно, грели ее во время путешествия по горам, но и доставляли массу неудобств, то и дело сползая до колен из-за развязавшихся подвязок.
   Еще раз оглядев спящую Таирию, Литаурэль совсем не женственно задрала мешающуюся ей юбку и, шлепая босыми ногами по деревянному полу, прошествовала к выходу.
   "Интересно, мужчины проснулись?" - спрашивала она себя, аккуратно отворяя дверь, чтобы не заскрипела.
   Лутарг с Сарином должны были расположиться на сдвинутых вместе скамьях, так как две имеющиеся в распоряжении постояльцев кровати были отданы в распоряжение девушек.
   Выйдя в смежную комнату, Литаурэль увидела только Лутарга. Старец успел куда-то отправиться с утра пораньше, и Лита даже предполагала куда. Еще с вечера они решили, что стоит позаботиться о лошадях, и миссия эта легла на плечи старика.
   Стараясь не шуметь, девушка подошла к молодому человеку. Ей не хотелось будить его, ведь Лутарг в последнее время почти не спал, все ночи посвящая безуспешному призыву рьястора. Кто бы мог подумать, что он дух появится именно тогда, когда в его присутствии не будет необходимости.
   Молодой человек лежал на боку, подложив под голову руку вместо подушки. Его лицо выглядело умиротворенным, а на губах притаилась чуть заметная улыбка. Копна черный волос в беспорядке разметалась, спутанной массой укрывая плечи, и несколько прядей упали на глаза.
   Литаурэль сделала еще один осторожный шажок, вплотную приблизившись к импровизированному ложу. Рука зудела от желания убрать непослушные локоны с лица молодого человека, и Лита, поддавшись порыву, потянулась к лежащей на лбу прядке.
   - Лучше так не делать, Смешинка, - хриплым со сна голосом предостерег ее Лутарг, перехватив девичью руку в непосредственной близости от своего лица. - Я могу не успеть проснуться.
   Литаурэль едва подавила испуганный возглас. Ничто не предвещало того, что мужчина откроет глаза.
   - Я не хотела, - извинилась она, наблюдая за тем, как он переворачивается на спину. - Как ты узнал, что это я? - спросила девушка, и тут же рассмеялась над собой. Вопрос однозначно был глупым.
   - Ты пахнешь лесом, - протянул Лутарг, вдыхая аромат ее запястья. - Хвоей, посыпанной капельками росы.
   Литаурэль бросило в жар от его слов. От горячего, щекочущего дыхания по коже побежали мурашки. Ее взгляд замер на губах почти касающихся внутренней стороны запястья. Она хотела ощутить их тепло.
   Время замерло на мгновенье, а затем обрушилось на них шумом открываемой двери.
   - Проснулись, значит, - констатировал вошедший в комнату Сарин.
   Литаурэль чуть не застонала от обиды, а Лутарг моментально выпустил ее руку из плена. Задумчивость исчезла из его глаз, в них появилась жесткость.
   - Прости, если напугал, - отчеканил он, поднимаясь на ноги. - Больше не подкрадывайся ко мне незаметно.
   Сарин смерил обоих пронзительным взглядом, заметив смущение Литаурэль и нервозность Лутарга. "Помешал", - решил он для себя, но ничего поделать уже не мог, а потому продолжил:
   - Хорошо, что проснулись. Это вам, - старец вручил молодому человеку довольно объемный холщовый мешок. - Здесь одежда для тебя и для нее. Тебе взял платье и штаны с рубахой, вдруг пригодятся. - Он ткнул пальцем в Литу. - Подойдут или нет - сама разбирайся, как смог, так подобрал. Не сведущ я в размерах. Еще плащи и обувь добротную.
   Говоря, Сарин скинул свой плащ и уселся на свободную скамью.
   - С хозяином на счет завтрака договорился, сюда принесет. В дорогу тоже снабдит. Ребятишек разбудил. Парень ничего - крепкий, а вот со служанкой трудности будут. Боюсь, опять истерику закатит. Со вчерашнего еще не отошла, - старик расстроено покачал головой. - И с лошадьми трудности. Только две удалось раздобыть. Больше на продажу не нашлось. В наем дают, но не дольше пяти дней, а мы за это время не обернемся. Девочка как? - закончил свою речь старец, устремив вопросительный взгляд на Литаурэль.
   - Спит.
   - Будить пора, если хотим без лишних глаз выехать, - посоветовал Сарин, ища подтверждения у Лутарга.
   Молодой человек кивнул, соглашаясь. Они еще вчера договорились, покинуть Трисшунку засветло, а уже припозднились, судя по яркому солнцу, бьющему в окно.
   Не дожидаясь просьбы, которая должна была последовать за мужскими переглядами, Литаурэль развернулась в сторону смежной комнаты, собираясь идти будить Таирию. Но не успела она сделать шаг, как покачнулась и начала падать. Подол платья зацепился за лавку. Взмахнув руками, девушка стала заваливаться назад, но вместо пола, встретилась с крепкими руками Лутарга, аккуратно вернувшими ей потерянное равновесие.
   - Осторожно, - с улыбкой произнес он, а тресаира в ответ с обидой выпалила:
   - В этом нельзя быть осторожной!
   В ярости дернув капризную юбку, Лита скривилась от треска разрываемой ткани. Кусочек шлейфа остался лежать на полу, придавленный деревянной ножной скамьи.
   - Вот ведь...
   Она резко оборвала себя, не дав сорваться вертящемуся на языке ругательству. Затем пробубнила что-то неразборчивое и, подхватив одной рукой подол так, что показались коленки, а другой вещевой мешок, принесенный Сарином, поспешила ретироваться, ибо краска смущения уже устремилась к побледневшим было щекам.
   Чтобы собраться и тронуться в путь понадобилось гораздо больше времени, чем рассчитывал Лутарг. Сперва, как и предрекал Сарин, загвоздка была в служанке. Панька отказывалась выходить из комнаты, покуда рядом находится аргердов прихвостень. Заставить ее успокоиться смог только посул Таирии, что в противном случае девушка останется одна на постоялом дворе.
   Затем произошла стычка с Литаурэль, которая открыла для себя удобную мужскую одежду. После происшествия со шлейфом она наотрез отказывалась надевать платье и выставлять себя на посмешище. Недовольному Лутаргу девушка заявила, что или она остается в том, в чем есть, или он возвращает ей привычную одежду. Здесь уже даже вмешательство Таирии не помогло.
   Молодой человек в силу того, что идея принадлежала Сарину, накричал на старца, который не преминул обвинить того в упрямстве и твердолобости. Чем бы все закончилось - неизвестно, если бы не помощь юного гвардейца. Парень очень кстати припомнил, что его мать, занимаясь стиркой, облачалась в штаны и укороченную юбку до колен, так же, как и многие другие тэланские женщины. Это предложение стало выходом, более или менее устроившим противоборствующие стороны, хотя Лутарг роптать не перестал.
   В конце концов, когда маленький отряд был готов к отбытию из Трисшунки, выяснилось, что кобылка Таирии потеряла подкову. Так что, еще некоторое время ушло на поиски кузнеца, который, как на зло, был с перепоя и отлеживался на голубятне, чтобы жена не устроила ему разнос.
   В итоге, постоялый двор, вейнгарская дочь и ее сопровождающие покинули ближе к полудню, когда в приграничном поселении уже вовсю кипела жизнь, и любопытствующие взгляды провожали их до самой околицы.
  
   ***
   Наблюдая за тем, как шестеро путников отъезжают от постоялого двора, Урнаг скрежетал зубами от досады. Мало того, что он не определился, как быть с тем знанием, что открылось ему вчера - светящиеся глаза мужчины не шли у него из головы - так еще одна неприятность привалила. Обреченный вейнгаром на смерть нашел себе попутчиков.
   Мужчина уже десяток раз пожалел, что вчера вмешался в бегство злополучного мальчишки, тем самым спровоцировав падение брюнетки с лестницы. Если бы не это досадное обстоятельство, сейчас его преследуемый находился бы в компании старика и девчонки, что существенно упростило бы порученную ему задачу. Теперь же придется разбираться еще с тремя.
   - Тоже мне, слепец, - зло буркнул он, вспоминая, как обладатель повязки незрячего выпрыгнул в окно и с проворностью дикого зверя скрылся с глаз за стеной дождя. - Всем бы такую ущербность.
   Дождавшись пока путники отъедут на приличное расстояние, Урнаг покинул свое укрытие за углом и вошел в таверну. Необходимо срочно было решать проблему, а вот как, он понятия не имел. Ожидать помощи от сопровождающих его бездельников не приходилось. Те и прямой приказ не всегда в состоянии выполнить, что уж говорить о чем-то большем.
  

Глава 28

  
   Глаза слипались, но страх за сына не позволял прилечь, хоть кормилица и предлагала сменить ее. Близился рассвет, а Лураса все еще сидела у детской кроватки и, время от времени, осторожно касалась крошечного лобика, проверяя температуру. Жар почти опал, но Тарген спал беспокойно, постоянно раскрываясь, крутясь с боку на бок, иногда даже постанывал, и это разрывало материнское сердце.
   За все пять с половиной лет он никогда не болел: не болел, не плакал и не жаловался. Гарья только диву давалась, откуда в ребенке такая силища. А тут, как сглазили.
   Еще с утра Раса заметила, что сын необычайно молчалив, но значения не придала. А потом обнаружила, что щечки ребенка неестественно красны, веки припухли от слез, и забила тревогу.
   Таргена лихорадило. Он был горяч, как обласканный огнем камень, но на вопрос, что именно болит, ответить не смог.
   К вечеру стало хуже. Он уже не мог подняться, не открывал глаз, а только метался в кровати, заставляя ее лить беззвучные слезы. Привычные настои для борьбы с жаром не помогали. Замковый лекарь не смог понять, в чем дело, так как никаких признаков простуды или другой болезни не обнаружил. Все что она могла, это сидеть рядом с ним и отирать детское тельце влажной тряпицей, пытаясь хоть как-то облегчить страдания любимого ребенка.
   - Ну, как он?
   Тихий шепот Гарьи за спиной заставил ее оторваться от созерцания малыша.
   - Кажется лучше. Уже не такой огненный, - прошептала она в ответ.
   - Спит?
   - Да. Спокойно.
   - Значит, поправится.
   - Ох, Гарья, - нотки паники вновь появились в ее голосе.
   - Все, милая. Все, - подбадривающие руки кормилицы легли Лурасе на плечи, даря тепло и уверенность. - Раз лихорадка отступила, значит, самое страшное позади. Забыла, скольких я вынянчила.
   Раса едва заметно улыбнулась. С опытом Гарьи не поспоришь. Через ее заботливые руки прошли Аинита, Матерн, сама Лураса и еще великое множество детей замковой прислуги, с которыми молочная мать занималась в свободное от забот о ней время.
   - Вот увидишь. Гарья знает, что говорит, - авторитетно заявила кормилица, словно вещала не о себе, а о ком-то другом.
   - Все будет хорошо, - убеждая саму себя, вслух произнесла Лураса, вновь касаясь детского лобика.
   Сейчас он показался ей даже слишком прохладным, видимо Раса уже привыкла к его жгущему горению.
   - Так. Все. Иди-ка, ложись, а я посижу, - непререкаемым тоном заявила Гарья. - А то проснется утром, мать звать будет, а ты едва на ногах держишься.
   На этот раз Лураса спорить не стала. Поцеловав пухлую щечку сына, молодая мать обняла кормилицу и направилась в свои покои. Благо они находились всего лишь за стеной, и если малыш вдруг заплачет, она обязательно услышит.
   Наутро Тарген проснулся, как ни в чем не бывало. Будто и не было мучительно длинной ночи, что Раса провела у кроватки больного ребенка. Такой же живой и подвижный, как обычно, он отказывался лежать в постели, и стоило матери отвернуться, выбирался из кроватки и начинал шалить.
   После завтрака, малыш потребовал:
   - Пойдем к деду! - в его звонком голосе отсутствовал даже намек на слабость, и Лураса сдалась. Собрав Таргена, она повела его к покоям вейнгара.
   В последнее время Кэмарн очень сильно сдал, и уже почти не покидал своих комнат, что неимоверно печалило его младшую дочь. Его каштановые волосы совсем побелели, крепость покинула когда-то мощное тело, а руки стали подрагивать, недвусмысленно заявляя о возрасте, но он все еще старался делать вид, что полон сил.
   Раса подыгрывала отцу, хоть душа ее ныла в преддверии неизбежного.
   Когда дочь с внуком подошли к покоям вейнгара, стражники довольно заулыбались. Каждый из них знал, что настроение и самочувствие правителя улучшится после приема таких посетителей.
   - Как он? - спросила Лураса у охранников.
   - Сегодня ничего не просил, - отчеканил один из них, вытянувшись в полный рост перед Таргеном.
   Мальчик тут же захлопал в ладоши, а затем, расправив плечи и выпятив грудь, гордо задрал подбородок и, щелкнув пятками, отсалютовал рукой, как научил его Сарин. Это было их ритуальное приветствие.
   Лураса скрыла довольную улыбку. С каждым разом у него получалось все лучше и лучше. Настоящий воин.
   Кэмарн встретил их в своем излюбленном кресле у окна.
   - Как ты себя чувствуешь сегодня? - спросила дочь, едва за ними закрылась дверь. Она крепко держала Таргена за руку, не давая тому сию же минуту броситься на шею к дедушке.
   - Проворен, как пустынный тигр, - отозвался он, разводя руки, чтобы принять в объятья маленького пострела.
   Удовлетворенная бодрым тоном отца, Раса отпустила сына, и тот, с громким визгом: "Дед!" - врезался в грудь Кэмарна. Эти двое обожали друг друга до умопомрачения.
   Пока вейнгар щекотал проказника, вторя его заливистому смеху, дочь внимательным взглядом осмотрела комнату.
   Фолиант хроники, посвященный ушедшим из жизни вейнгарам, лежал забытый на кровати. Он опять заставил принести его, хоть она и просила поменьше думать о смерти. Почти не тронутый завтрак на маленьком столике, и опустошенная бутылочка настойки возле ножки. Аппетит так и не появился, а боль вновь заглушалась дурманом.
   Приподнятое настроение Лурасы бесследно исчезло.
   - А где Сарин? - спросила она у отца, недоумевая, почему преданный вейнгару слуга не проследил, чтобы господин нормально позавтракал.
   Скрывая от Кэмарна накатившее уныние, она следила за тем, чтобы голос звучал жизнерадостно, а улыбка не покидала губ - вынужденная радость затянувшегося обмана. Дочь давала отцу то, что он хотел видеть.
   - Я отправил его выгулять Синарка. Бедный жеребец совсем застоялся, - отозвался вейнгар, не прекращая шутливой возни с Таргеном.
   - Я тоже хочу кататься! - услышав о лошади, тут же завопил мальчик.
   - Нет, малыш! Сегодня кататься не будем, - осадила его Лураса, чем вызвала бурю протеста, закончившуюся просительным: "я же уже не болею, мама".
   - Болею? Что с ним? - взволнованно спросил у дочери Кэмарн, не отрывая глаз от мальчика, теребящего ее юбку.
   Раса удручено выдохнула. Сохранить плохое самочувствие Таргена в тайне не удалось, а ведь она не хотела волновать отца, и потому вчера ничего тому не сказала.
   - Лихорадило немного, но ты не переживай, сегодня уже все хорошо, - поспешила заверить она расстроенного деда. - Видишь, какой прыткий?
   Вейнгар пытливо посмотрел на дочь и, видимо оставшись удовлетворенным увиденным, вернулся к внуку.
   - А я думал, ты ко мне пришел, - с наигранной печалью протянул он, чтобы отвлечь ребенка, продолжающего канючить "кататься". - И подарок приготовил.
   - Какой? - благополучно забыв о лошадях, Тарген кинулся обратно к деду, требовать обещанный подарок.
   Наблюдая за тем, как малыш нетерпеливым зверьком вьется вокруг деда, с каким обожанием его светящиеся глазки смотрят на мужчину, Лураса не могла не думать о том, как сложатся отношения сына и отца, когда придет время. Смогут ли они поладить? Впустит ли ее мальчик в свое сердце того, кто был для его матери всем - и солнцем, и воздухом, и самой жизнью.
  
   ***
   - Что ты собираешься делать, когда мы доберемся до Антэлы, - спросила у брата Таирия, когда все шесть человек их маленького отряда, покончив с приготовлениями к ночлегу, расселись вокруг костра, а аромат жареной зайчатины, дразня аппетитными запахами, заставлял с шумом втягивать устремляющийся ввысь дымок.
   - То, что должен, - отозвался молодой человек, повернув вертел, дабы мясо не подгорело.
   - Хм...
   Ответ ее не удовлетворил, но расспрашивать дальше девушка не решилась. Преследовало стойкое ощущение, что ответ ей не понравится.
   Вместо Таирии это сделала Литаурэль.
   - Ты обязан отплатить ему! - гневно выпалила рожденная с духом, яростно сверкая изумрудными глазами. - Что? - воскликнула она, когда Лутарг послал ей предостерегающий взгляд. - Это из-за него все так плохо! Это он нарушил договор!
   - Лита! - одернул девушку Сарин, заметив, как напряглись дочь вейнгара и юный гвардеец, когда-то принесший клятву верности нынешнему правителю Тэлы.
   Но Литаурэль сдаваться не собиралась. Она не видела смысла щадить кого бы то ни было.
   Правда, она и есть правда! Она не зависит от чьих-то чувств и поступков, и, по мнению Истинной, имеет право быть озвученной при любых обстоятельствах.
   - Не надо меня останавливать, Сарин! - отрезала девушка. - Незачем щадить ее чувства. Таирия не маленькая. Она ответственная и умная, раз отправилась искать Лутарга. Здесь всем пришлось через многое пройти, и все из-за этого человека. То, что ей не повезло, и подобный ему стал ее отцом, не должно превратиться в нашу проблему!
   Сейчас Литаурэль говорила, не повышая голоса, но от этого речь ее звучала не менее пронзительно - столько скрытой силы и уверенности было в каждом произнесенном слове.
   - Если бы не он - мой народ давно бы стал свободным. Лутарг не вырос бы без отца и матери. Ты, - она посмотрела на старца, - не потратил бы свою жизнь, разыскивая его. Много чего могло бы вовсе не произойти, если бы кто-то попридержал свои амбициозные стремления. А так... - Лита резко махнула рукой, разрубая воздух. - Лураса заболела, лишившись сына и Перворожденного. Окаэнтар помешался на свободе и пошел на предательство. Антаргин ранен, а мы сидим здесь, в лесу, и строим геройские планы. Слишком много бед от одного, не находите?
   В процессе своей обличительной речи тресаирка вскочила на ноги и теперь свысока взирала на остальных, собравшихся у костра, словно оратор с площади, убеждающий народ в необходимости бунта. Грудь ее шумно вздымалась, рот кривила презрительная усмешка, а дыхание с шумом срывалось с губ. Она выглядела, как истинный вожак. Вот только никто не зааплодировал.
   Все молча сидели, позволяя ее взгляду по очереди, с вызовом сверлить каждого их них, и только Таирию била неконтролируемая дрожь.
   - Прости, - обратилась к ней Литаурэль, заметив состояние девушки, - но ты должна понимать. Мы те, кем являемся, а вейнгар... - рожденная с духом сознательно не стала говорить "отец", чтобы еще больше не задевать Таирию. - Он не достоин права жить. И тем более править.
   - Я понимаю, - прерывистым шепотом согласилась Ири. - Но и ты пойми. Он мой родитель, и я любила его. И... и сейчас люблю таким, каким помню.
   Последняя фраза была произнесена настолько тихо, что за треском поленьев и шипением мяса ее расслышали лишь Лутарг и Литаурэль - те, кому эти слова предназначались.
   - А сейчас, если вы не против, я хочу побыть одна, - лишенным эмоций голосом хорошо вышколенной дочери правителя продолжила Таирия, поднимаясь. Заставив себя опустить руки, которыми обнимала себя за плечи, пытаясь сдержать дрожь, девушка изящным жестом приподняла юбку и перешагнула бревно, что служило ей стулом.
   - Не отходи далеко, - предостерег сестру Лутарг, ощущая, как свою, всю гамму противоречивых эмоций, что терзали ее, и потому не препятствуя.
   Сбавив шаг, Ири кивнула, но не повернулась, не хотела показывать другим собственную слабость, проступившую на глазах в виде слез.
   Ей было больно, за отца, за себя, тетушку и Лутарга. Больно и обидно от осознания, что изменить их судьбы не в ее силах. Не в чьих силах.
   - Ты была резка! - высказал Сарин Литаурэль, лишь только дочь вейнгара отошла на некоторое расстояние от костра.
   - Да, и так лучше для нее, - согласилась Истинная, но вины за это не ощущала.
   Лита считала, что лучше выяснить все сразу, чем долго и бессмысленно бродить около. Она не собиралась скрывать от Таирии то, что думала, лишь бы не ранить чувства дочери вейнгара. На ее взгляд, та достойна знать всю правду, а не ее сглаженный вариант - так будет лишь больнее в дальнейшем.
   - Не надо сверлить меня взглядом, - отчеканила Литаурэль, обращаясь к Истаргу, который смотрел на нее горящими яростью глазами. - Иди за ней, обними, ты же этого хочешь?! А ей нужен близкий человек рядом.
   Лита тяжело вздохнула, сгибаясь под тяжестью осуждения, направленного на нее. Она присела на освободившееся место, поближе к Лутаргу - единственному, от кого не исходили пробивающие насквозь волны гнева.
   - Ты же понимаешь меня? - с надеждой спросила она у молодого человека.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом, и Литаурэль не увидела в нем неодобрения или порицания, лишь только печаль.
  
   ***
   Они медленно, но неотвратимо приближались к цели своего путешествия. Напряжение, возникшее в их рядах, после памятного разговора в первый день пути, никуда не делось, а все также бередило мечущиеся души. Лутарг не мог не замечать скованность и грусть Таирии, а она - его нахмуренных бровей и плотно сжатых губ. В такие моменты, каждый без слов понимал, о чем думает другой, но наболевшего не касался. Сарин, как мог, пытался разрядить атмосферу, но получалось плохо, так как тревожащие мысли не желали покидать взбудораженные умы.
   Литаурэль все также держалась на расстоянии вытянутой руки от Лутарга, даже после того, как в следующем поселении, возникшем на их пути, старик приобрел для нее гнедую лошадку, и уже не было нужды делить с Освободителем одно седло.
   Казалось, посреди шестерки протянулась незримая преграда, разделив ее на две части, и только Сарин оставался связующим звеном, удерживающим их единение. Старик поддерживал Лутарга, подбадривал Таирию, разговаривал с Литаурэль, и, переходя от одного к другому, делал вид, что разногласий не существует.
   Передвигались медленно, держась в стороне от больших дорог. Лишь однажды остановились в непосредственной близости от Арутэлы, чтобы разузнать обстановку в столице. Сарин предполагал, что в каждом городе, на каждых воротах, должны быть объявления о пропаже или похищении дочери вейнгара, и оказался прав. Тэла гудела, взбудораженная ошеломляющей новостью. Усиленные караулы встречали путников у городских стен. Каждый желающий попасть в город подвергался допросу и тщательному осмотру на предмет обнаружения принадлежащих Таирии вещей.
   В целом, старика непомерно удивлял тот факт, что Ири и ее сопровождающие, абсолютно не скрываясь, сумели добраться до Трисшунки и не попасть в лапы одного из гвардейских отрядов. Он находил единственное объяснение этому. Основная масса поисковиков сосредоточилась в непосредственной близости от столицы. Никто не предполагал, что похитители двинутся в сторону Трисшунских гор, где на пугающей горной крепости все еще развивался белый флаг месяца побора.
   В отличие от попутчиков Лутарга, Урнаг и его спутники следовали за своей целью совершенно не скрываясь. И уже на третий день пути они пересеклись с отрядом гвардейцев, держащим путь в Синастелу. Изумление сподручного вейнгара не имело границ, когда мужчина узнал о причине их путешествия, а злость, проснувшаяся от осознания собственной слепоты, вылилась в яростное рукоприкладство. Досталось всем, но больше всего Хамруну, который на момент беседы с гвардейцами шел по следу обреченного, а по возвращении отпускал сальные шуточки про брюнетку и ее стройные ножки.
   Делиться знаниями с ведущим отряда Урнаг не стал. Решил повременить. Во-первых, не был уверен, что вейнгар одобрил встречу своего племянника еще с кем-нибудь, недаром же он один знал, что тот находится где-то на территории тэланских земель. Во-вторых, госпоже Таирии, судя по всему, ничего не угрожало, если принимать в расчет ее добровольное следование за кровным братом. Да и не похоже было, что девушка когда-либо подвергалась похищению, скорее уж сама сбежала, и эта новость должна, по мнению Урнага, показаться вейнгару любопытной.
   Распрощавшись с гвардейцами, мужчина первым делом снарядил Асторга в столицу, приказав не жалеть лошадей и гнать во весь опор, словно за ним гонятся каратели. Новость должна была достичь ушей правителя заблаговременно, а не тогда, когда племянник с дочерью окажутся у ворот вейнгарского замка. Сам же Урнаг погрузился в глубокие раздумья о возложенной на него миссии. С каждым днем она становилась все более не выполнимой. А провал для мужчины был неприемлем.
  
   ***
   В эту ночь согревающие языки потрескивающего пламени не освещали остановившихся на привал путников. Они слишком близко подобрались к предместьям Антэлы, и боялись выдать свое месторасположение. Окраины столицы были густонаселенны. Поселение напирало на поселение, соревнуясь за каждую пядь земли, а незваных гостей, заглянувших на огонек, путешественники не жаловали.
   Сегодня их грела сама земля, благодаря стараниям вездесущего Сарина. За годы странствий старец много чему научился, в том числе разводить невидимый глазу очаг.
   Под бдительным руководством старца в пологом берегу Гарэтки были вырыты и соединены между собой две ямки. В одной развели огонь, а другая служила тягой. Таким образом, костер не был виден со стороны, но давал столь желанное тепло, собравшимся возле него людям. Мужчины пожертвовали свои плащи девушкам, и те завернулись в них, словно в кокон, спасаясь от ночной прохлады, а сами довольствовались идущим от земли жаром.
   Нынче, как и все дни до этого, шестерка разбилась на два лагеря. Истарг, Таирия и Панька заняли место по одну сторону очага, Лутарг и Лита - по другую. Только Сарин остался неприкаянным и, соорудив себе лежанку из содержимого седельных мешков, растянулся на них в одиночестве.
   Молчали долго, не находя тем для разговора, пока Истарг не нарушил гнетущую тишину.
   - Почти прибыли, но я до сих пор не понимаю, как вы собираетесь попасть в город? Везде посты. На воротах усиленный караул. Мимо них нам незамеченными не пройти.
   Пусть у каждого из присутствующих была своя причина, способствовавшая оживлению, но в обсуждение включились все.
   - Истарг прав. В Арутэле досматривали от и до, здесь хуже будет, - вставил свое слово Сарин. Он не поднялся, не пошевелился, все также разглядывая звездное небо, но слушал внимательно.
   - Тогда ни Таирии, ни Лутаргу не пройти. И мне тоже без него, - согласилась Литаурэль.
   - Так и мне тоже, - вставил гвардеец. - Любой из дворцовой стражи признает.
   - А если не прятаться? Идти в открытую? Они считают, что меня похитили. Сами говорили. А мы скажем, вернее я скажу, что вы меня спасли.
   Таирия посмотрела туда, где должен был находиться Лутарг, на едва различимый в непроглядной тьме силуэт. Ночь была темная, пришла пора венчания Траисары, и молодой месяц, изогнутой лентой висящий на небосводе, почти не давал света, теряясь в сиянии особо ярких звезд.
   - Нет. Не получится! - вновь напомнила о себе Литаурэль.
   - Почему не получится?
   - Как думаешь, что ждет Лутарга, когда вейнгар узнает про твоего спасителя? - вопросом ответила Истинная. - Сомневаюсь, что награда, - с преувеличенным скепсисом в голове закончила она.
   Таирия расстроено вздохнула. Про отца она не подумала.
   - Не станет же он... - начала девушка, но замолчала, прерванная саркастическим хмыканьем. Литаурэль была с ней не согласна. - У тебя есть идеи? - в раздражении выпалила Таирия.
   - Кажется, у меня есть, - задумчиво протянул Сарин.
   Все смолкли. Взаимные претензии отошли на задний план. Только шорох одежд, ворчание старика и завывание ветра раздавались в ночи.
   Сев и развернувшись к остальным, Сарин продолжил:
   - Только выслушай сначала, - это было обращение к Лутаргу, пока не проронившему ни слова. - Я долгое время был приближенным Кэмарна. Ты знаешь. И на правах доверенного лица знал все тайные ходы из всех замков вейнгара, во всех тэланских городах. Мы можем попасть в Антэлу через один из них.
   - Как?
   - Тебе не понравится, - предупредил молодого человека старец.
   - Говори.
   - Литаурэль...
   - Нет! - отрезал Лутарг, даже не дав продолжить.
   Он мгновенно сообразил, о чем хотел сказать старик. Отправить Литу в город, чтобы открыла проход - ни за что! Он не станет рисковать ею! Не сможет!
   Внутри все взбунтовалось. Зубы скрипнули от того, что пришлось сжать челюсти, сдерживая рык. Молчавший всю дорогу рьястор, не преминул напомнить о себе, выплеснув пучок силы. Проявив себя.
   По тому, как в сторону шарахнулась Панька, и волна страха врезалась в грудь, защекотала ноздри приторной сладостью, Лутарг понял, что глаза его вспыхнули, меняясь, показывая всем скрытую сущность. Мужчина вскочил на ноги, до крови впиваясь ногтями в ладони, болью останавливая себя и его.
   - Вернусь, - хрипя, прорычал он, устремляясь в непроглядную тьму растущего вдоль берега ивняка, будто созданного для того, чтобы в нем спрятаться.
  

Глава 29

   Закрыв книгу описи, Матерн отодвинул ее на край стола. Он настолько погрузился в изучение содержимого фолианта, что не заметил, как солнечный диск Гардэрна скрылся за Дивейским морем, а его место занял венчальный месяц Траисары.
   Мужчина устало потер переносицу, пытаясь избавиться от напряжения в глазах. Вчитываться в подробные описания ценностей, что наполняли хранилище вейнгара, занятие не особо интересное, но Матерну необходимо было найти то, что хотели от него рианиты. В большей степени из любопытства. Он ничего не собирался отдавать им. Пока.
   Смежив веки, мужчина откинулся на спинку кресла. Можно было идти ложиться спать, но ему не хотелось. В последнее время мирный сон бежал от вейнгара, а вот кошмары неизбежно поджидали возле кровати. Стоило Матерну закрыть глаза, как они вылизали из темных углов и начинали терзать его.
   Чаще всего это были светящиеся очи карателей, которые уводили его с собой против воли, в места о которых мужчине знать не хотелось. Или же укоряющий взгляд Лурасы, что также лишало его покоя и пробуждало ощущение вины.
   Он выругался, недовольный тем, какой оборот приняли его мысли. Взгляд вернулся к книге. Зачем им какая-то безделушка, и почему они считают, что она у него?
   Сам Матерн был равнодушен к украшениям. Единственное, что он всегда хотел, сейчас висело на груди - геральдическая цепь. Только она имела значение, а все остальное - не более чем блестящий хлам. Он сам не носил его, и не понимал тех, кто разряжался наподобие павлинов, усыпая руки перстнями и браслетами, шеи - подвесками, а одежды драгоценными камнями. Глупо.
   Так, все же зачем? Утерянная реликвия? Если так, то каким образом она попала в его сокровищницу? Ведь Тэла не имеет связей с рианитами, и никогда не имела, насколько он помнил. Даже в самом далеком прошлом.
   Стук в дверь отвлек его. Матерн отвернулся от фолианта, и перевел удивленный взгляд на вход. Он приказал не беспокоить его, только в крайнем случае. А значит, что-то случилось. Вейнгар нахмурился.
   Дверь приоткрылась, и в помещение заглянул слуга. Он выглядел несколько неуверенно, волнуясь от того, что нарушил приказ и побеспокоил. Матерн кивнул, призывая говорить.
   - Господин. Прибыл гонец, - с сомнением в голосе доложил мужчина. Тот, кто стоял за дверью, с трудом подходил под это определение. - Говорит, от Урнага. Срочно.
   - Пускай, - сердце Матерна тревожно забилось в ожидании.
   Слуга кивнул и пошире распахнул дверь. Асторг стремительно прошел в комнату, и довольно уверенно приблизился к столу, за которым сидел вейнгар.
   - Господин, - он низко поклонился, отдавая дань уважения.
   - Говори, - нетерпеливо велел Матерн, коему было не до церемоний.
   Асторг обернулся и выразительно посмотрел на замершего у двери слугу.
   - Пошел вон, - рыкнул вейнгар, и дверь тотчас закрылась с обратной стороны.
   - И...
   - Урнаг велел передать, что мы нашли того, кто вам нужен. Он и еще пять человек движутся в направлении Антэлы. С ним старик...
   - Костры Аргерда! - взревел Матерн. - Урнаг совсем ума лишился? Почему он еще жив?
   Асторг подобрался, мысленно проклиная своего главаря. Вызвать гнев вейнгара - совсем не то, о чем он мечтал.
   - Урнаг хотел, чтобы вы знали...
   Гонец внутренне поежился, очень надеясь, что следующая новость окажется для правителя приятной, иначе не миновать ему расправы. Лицо вейнгара побагровело, а сжавшиеся в кулаки руки, не предвещали Асторгу ничего хорошего.
   - Ну!
   - ... хотел, чтобы вы знали, вместе с ним в столицу возвращается его кровная сестра, - закончил доклад мужчина, уткнувшись взглядом в пол.
   - Какая еще сестра?! - грозный выкрик вейнгара, заставил Асторга попятиться.
   - Я... я не знаю. Урнаг сказал, что вы поймете, - выдавил он, ища возможности спрятаться от пылающих яростью глаз правителя.
   - Нет у него никакой... - начал Матерн, поднимаясь, но резко оборвал себя и рухнул обратно в кресло. - Таирия! - выдохнул ошеломленный отец, хватаясь рукой за крупные звенья геральдической цепи. Она вдруг стала слишком массивной и нещадно душила его своей тяжестью.
   Испуганный видом побледневшего вейнгара, гонец сделал еще один осторожный шажок к двери, раздумывая над тем, стоит ли звать помощь. С вытаращенными глазами, перекошенным ртом и кожей цвета белейших одежд, он выглядел так, словно стоит у края могилы, а Асторг не хотел быть обвиненным в смерти правителя. Он уже собрался спросить, не позвать ли лекаря, когда вейнгар сфокусировал на нем свой взгляд и сипло, с придыханием заговорил, но от этого голос его звучал не менее угрожающе:
   - Мне все равно, как вы это сделаете. Он не должен добраться до дворца. Понял меня!
   Асторг кивнул.
   - А ее... ее доставить целой и невредимой. Только ее, на остальных мне плевать. И сразу, слышишь, немедленно привести ко мне!
   Гонец повторно склонил голову, соглашаясь.
   - Что стоишь? Иди!
   Когда дверь за посыльным Урнага закрылась, Матерн схватился за сердце.
  
   ***
   Литаурэль проводила Лутарга взглядом и продолжала смотреть туда, куда он ушел, даже когда силуэт мужчины растворился в ночи. Не видя его, она чувствовала энергию призыва, ощущала борьбу мужчины с рьястором. Хотела помочь, но не знала как.
   - Вмешаешься? - спросил у нее Сарин, без слов понявший, в чем дело.
   - Нет, - отозвалась Лита.
   У нее не было уверенности, что Лутарг простит ей подобное вмешательство во второй раз. К тому же Литаурэль еще не забыла прошлую попытку, и чем она закончилась. Каждый день она ждала, что молодой человек начнет задавать вопросы о том, что она говорила - о связывании. Но он молчал. Ни единожды не намекнул, что помнит ее слова, а это нервировало.
   - Он справляется, - добавила Литаурэль и вновь посмотрела туда, где скрылся Лутарг.
   Энергия призыва постепенно слабела. Мужчина понемногу брал себя в руки и успокаивался.
   - Нечего бояться, - слова адресовались Паньке, которую начинал затапливать ужас. Девушка пока молчала, но истерический вопль уже клокотал в горле, и вскоре грозил прорваться.
   Не успела Лита закончить фразу, как раздался громкий треск, словно кто-то с разбегу вломился в поросль ивняка, безжалостно ломая сухие ветки. Вслед за ним ночную тишину прорезал гневный рык, и сквозь Истинную прошла мощнейшая волна ярости, а затем дух ярким светящимся пятном появился в темноте.
   Литаурэль без сомнений, не думая, обратилась к тагьери. Саблезубая кошка рванулась из нее, спеша на помощь Лутаргу. Рожденная с духом еще только вскочила на ноги, а черная тагьери, окруженная зеленоватым свечением, уже преодолела расстояние до рьястора и, с шипением припав к земле, замерла рядом с бело-голубым волком.
   Лита бежала, как никогда. Она не смотрела под ноги, не боялась упасть, споткнувшись о камень. Ее взор был прикован к сияющим пятнам духов, окруживших кого-то. Девушка не слышала надрывного визга Паньки, встревоженных криков Таирии, чертыханий старца. Всеми мыслями и стремлениями она была там, впереди, где нечто угрожало Лутаргу.
   Как и кто-то до нее, Литаурэль ворвалась в непроходимую стену ивняка. Она продиралась сквозь нее под треск разрываемой ткани рубахи, царапая в кровь руки и лицо, пока не оказалась по другую сторону природной изгороди, где рьястор и тагьери кружили вокруг катающихся по земле людей. Девушка увидела, как Лутарг, оседлав своего противника, прижал того к земле и, выкрутив руку, заставив взвыть от боли.
   - Если не прекратишь, сломаю, - прорычал молодой человек, а ему яростным рыком вторил рьястор.
   Хрипом выдавив: "Не надо", поверженный перестал сопротивляться. Лита с облегчением выдохнула.
   - Лежи смирно, если не хочешь познакомиться с ними поближе, - предупредил напавшего Лутарг, выпуская руку и поднимаясь с жертвы.
   Тот не шелохнулся, удерживаемый одним присутствием подступившего к нему рьястора. Волк скалился, показывая огромные клыки, а тагьери вытянула вперед передние лапы с выпущенными наружу шилоподобными когтями.
   - Как ты? - очнувшаяся Литаурэль подскочила к молодому человеку.
   Его щека была измазана кровью, а ворот рубахи потемнел и прилип к телу.
   - Дай посмотрю. Сильно? - запаниковала она, пытаясь отвести в сторону растрепанные волосы.
   - Оставь. Не страшно, - отстранил девушку Лутарг.
   Он был зол. В первую очередь на себя. Зол из-за рьястора и своего неумения контролировать его. Рвущийся на волю дух, полностью дезориентировал его. Молодой человек даже не ощутил притаившегося в засаде убийцу. Не заметил его присутствия, а тот был совсем рядом, источая радость и страх. В любое другое время Лутарг учуял бы его, а сейчас нет. Это было плохо. Очень плохо!
   Мужчина скрипнул зубами, испытывая желание хорошенько врезать по чему-нибудь.
   - Прекрати! - воскликнула стоящая рядом Литаурэль. - Перестань, ты только хуже делаешь! - Она схватила молодого человека за руку, пряча ее в своих ладонях. - Не надо себя накручивать.
   Ответить Лутарг не успел. Сопровождаемый треском веток из кустов раздался голос Сарина.
   - Вы в порядке? - старец слышал, что молодые люди разговаривают, но выбираться из укрытия не спешил. Как бы он не доверял Лутаргу и Литаурэль, столкнуться с духами желания у него не было. Духи - это же не совсем они.
   - Да, - откликнулся мужчина. - У нас есть веревка или что-то вроде нее. Тут любителя махать ножами связать требуется, - сообщил он старику.
   - Найдем, думаю, - отозвался Сарин.
   - Промыть надо и перевязать, - сказала Литаурэль, все же убрав волосы и отодвинув ворот рубахи.
   Рана была поверхностная, но от этого не менее безобразная. От глотки в ключице тянулся зигзагообразный порез. Видимо, Лутарг успел перехватить руку, направлявшую нож, и не дал напавшему полоснуть со своей силы.
   Лита судорожно сглотнула ком, застрявший в горле. Какие-то мгновенья отделяли его от ужасной смерти - захлебнуться собственной кровью. Дрожащие пальчики осторожно коснулись мужской шеи чуть выше пореза, радуясь теплу и бьющемуся пульсу.
   - Со мной все хорошо, - успокаивая, сказал Лутарг, ощутив ее изменившийся настрой, но тут же отвлекся на злобное клацанье и предупреждающее шипение. - Лежи спокойно, - уже совсем другим тоном произнес он, советуя зашевелившемуся пленнику не двигаться. - Если не хочешь отведать зубов.
   - Отзови их, я не побегу, - попросил поверженный, и молодой человек вынужден был отдать ему должное - не из слабых оказался.
   - Веревка еще нужна? - спросил Сарин, застывший на краю живой изгороди ивняка и использующий редкие ветки в качестве укрытия.
   На этот раз его продвижение не было столь шумным, видимо, нашел проторенную тропу. Лутарг высвободил руку из цепких пальчиков Литаурэль, все еще удерживающих его, и шагнул к старцу.
   Когда нападавший был связан, а духи призваны обратно, далеко отсюда, в реальности созданной Нерожденной, Ираинта и Сальмир, удерживающие бьющееся в конвульсиях тело Антаргина, смогли вздохнуть с облечением, несмотря на то, что в сердцах обоих все также царила непроглядная тьма. И калерат, и ротула понимали, что еще одного приступа Перворожденному не пережить, а потому со страхом ожидали нового дня. Дня, который может стать последним для обитателей Саришэ.
  
   ***
   - Я хочу, чтобы ты покинула Антэлу.
   Приказной тон брата нисколько не испугал Лурасу. Женщина привыкла к нему, и попусту не обращала внимания. Он долгие годы контролировал каждый ее шаг, и если не рычал, обвиняя в своих бедах, то приказывал.
   - Что на этот раз? - поинтересовалась она, с холодной невозмутимостью продолжая готовиться ко сну. Рука, с зажатым в ней гребнем, размеренно поднималась и опускалась, проводя по волосам. Глаза не отрывались от отражения Матерна в зеркале.
   Вейнгар стоял, скрестив руки на груди, и явно нервничал. Раса видела, как пальцы выстукивают дробь по предплечью, как подергивается нижняя губа - верный признак душевного расстройства.
   - Твое влияние на Ири пагубно, и я не хочу, чтобы ты или Гарья, - взгляд мужчины метнулся к кормилице, расстилающей постель, - морочили ей голову своими россказнями.
   - Ты прекрасно знаешь, что я никогда ничего не говорила Таирии, - не согласилась Лураса. - Я никогда не хотела, чтобы дочь думала о тебе плохо. Достаточно моего, не лучшего мнения о тебе.
   - Это все слова, - прикрикнул на нее Матерн, сделав несколько резких шагов из стороны в сторону. - Только слова, - продолжил он после небольшой паузы. - Ири перестала слушаться меня, и я думаю, что это твоя заслуга.
   - А может твоя? Почему ты свои ошибки перекладываешь на других? Когда ты в последний раз занимался дочерью? Проводил с ней время?
   - Не твое дело! - взорвался он, застыв на месте.
   - Конечно, не мое. Твое. Вот и думай, - все также бесстрастно произнесла Лураса, откладывая гребень. - Так ты освобождаешь меня? Я свободна? - спросила женщина, следя за тем, чтобы голос не дрогнул, не выдал волнение, накопившееся внутри.
   - Разве я об этом говорил? - наигранно удивился мужчина. - Ты поедешь в Траитэлу. С сопровождением. И будешь там столько, сколько я скажу.
   Лураса заставила себя усмехнуться. Ей вторили фырканье Гарьи и боль в сердце. Он никогда не отпустит ее. Покуда не будет уверен в своей неприкосновенности, не отпустит.
   - Ты жалок, Матерн. - проинформировала она брата. - Отцу должно быть стыдно за тебя в царстве Траисары.
   В ее словах не было желчи или обиды, только горечь. Признание его падения, абсолютного и безвозвратного. Теплящаяся ранее надежда и ее слабый огонек исчезли безвозвратно.
   - Ты никогда не изменишься. Никогда не поймешь. А жаль. Очень жаль.
   Она ни к кому не обращалась, скорее, говорила для себя. Произносила вслух то, во что ранее не хотела верить. Надеялась изменить.
   - Замолчи! - зло вскричал мужчина, метнувшись через комнату в направлении сестры.
   Что он хотел предпринять, осталось тайной, так как до Лурасы Матерн не добрался. На его пути, яростно сверкая глазами, выросла Гарья.
   - Нечего здесь кричать! - велела она ему. - Взял в привычку захаживать перед сном, беспокойство своими разговорами призывать. Утром все проблемы решаются. Утром.
   - Я все сказал, - отступил Матерн.
   Еще раз заглянув в глаза сестры, он развернулся и направился к выходу. Ее зеркальное отражение еще долго будет стоять у мужчины перед глазами. В привычные печаль и осуждение, направленные на него, добавилась толика презрения. Презрения к нему.
   Вейнгар с досады сжал кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Желанного успокоения это не принесло, но вернуло трезвость мысли. "Какая разница, что она думает", - решил он для себя. Главным было отправить ее подальше отсюда, пока так называемый племянничек не встретился с матерью.
   - Через пять дней, вейнгар. Через пять, - слова Лурасы застали его возле двери, взявшегося за ручку.
   - Завтра, - непреклонно заявил он.
   - Нет, Матерн. Пять дней до помина отца. Ты не можешь лишить меня этого. Не посмеешь!
   В бессилии хлопнув дверью, он вылетел из покоев сестры. Она была права. Не сможет. Двадцатилетний помин Кэмарна! Как он мог забыть! Совсем забыть про почившего отца и должную быть отданной дань поминовения.
  
   ***
   Урнаг понял, что проиграл, когда яркая вспышка прорезала темноту, и рядом с ним оказался огромный светящийся волк. Во всяком случае, эта штука была похожа на него - на волка. Его помощники от подобного зрелища разбежались в разные стороны. Урнаг и сам был не прочь, вот только жертва держала его мертвой хваткой.
   Мужчина долго раздумывал над тем, как справиться с племянником вейнгара, не навредив при этом его дочери, и, наконец, решил подстеречь того ночью. Должен же он изредка отходить от остальных. Подстерег!
   Урнаг криво усмехнулся. Еще как, подстерег! Теперь все ребра болят. Руки занемели, а кожа запястий стерта в кровь толстой веревкой. К тому же, ему каждое мгновенье угрожает опасность свалиться с лошади, если той ненароком вздумается взбрыкнуть. К седлу его привязать не посчитали нужным. И правильно. За собственную глупость достоин сломанной шеи.
   Урнаг бросил осторожный взгляд на спину племянника вейнгара. Теперь он понимал навязчивое стремление Матерна избавиться от этой твари. Сам он тоже не захотел бы иметь по боком такого племянника.
   Зрячий слепец обернулся, будто почувствовал, что на него смотрят, и мужчина поспешил отвести взгляд. Холка кобылы представлялась достойным для созерцания местом.
   Через некоторое время Урнаг исподтишка огляделся. Идея спрыгнуть с лошади и припустить, куда глаза глядят, уже не раз посещала его, но отбрасывалась за невыполнимостью. Слишком много смотрящих вокруг. Да и от сияющих чудищ далеко не убежишь. Только припомнив размеры и полную острых зубов пасть волка, Урнаг передергивал плечами от страха и отвращения. Жуткая тварь.
   - Останавливаемся! - донеслось откуда-то спереди, где во главе пробирающегося по лесу отряда находился старик.
   Куда он вел их, Урнаг так и не понял. Как ему представлялось, они уже сделали приличный крюк в сторону от главных ворот Антэлы, и теперь должны были находиться у той части стены, которая была монолитной и хода не имела.
   "Они что, перелезть через нее хотят?" - спрашивал себя Урнаг, совсем не представляя, как это можно осуществить. Окружающие город стены были выложены из полированного серого камня, и взобраться по нему беспрепятственно мог только паук, и некто, сродни ему. А таковых среди путников мужчина не наблюдал.
   Урнаг в раздражении скривился, признавая бредовость посещающих его мыслей. Похоже, рассудок покинул его, помешавшись на чудовищах.
   - Здесь переждем, - сказал старец племяннику вейнгара, когда тот придержал лошадь рядом с ним.
   Урнаг осмотрелся. Развалины древнего храма, находящиеся вдалеке от хоженых троп - признал он местность. "Хороший выбор", - вынужден был согласиться со стариком пленник. Жители Антэлы эти руины не жаловали. Маловероятно, что кто-то даже случайно забредет сюда.
   - Укроемся от непогоды и спрячем лошадей, - продолжил старик. - А после полуночи я проведу Литаурэль к ходу.
   "К какому такому ходу?" - спросил себя Урнаг. Нет здесь ничего, и не было никогда.
   Он устремил удивленный взгляд на старика. Тот выглядел уверенным в собственной правоте, и мужчина задумался о существовании тайных лазов. Когда давно он слышал рассказы, что в каждый тэланский город ведет подземный ход, и даже не один. Но если это правда, то откуда старцу знать об этом?
   Лошадей оставили пастись в превратных помещениях храма, а сами путники укрылись от начавшего моросить дождя в единственном помещении с сохранившейся крышей. По всей видимости, это было святилище. В центре округлой комнаты возвышался алтарный постамент, изъеденный временем и ветрами. Украшавшая его когда-то лепнина обвалилась, оставив после себя не поддающийся определению узор. На стенах местами сохранились росписи, поблекшие и облупившиеся.
   Урнаг сидел, привалившись к стене, настолько далеко от выхода, насколько это вообще было возможно. За ним никто не следил, он не был привязан к чему-либо, но все же мужчина не мог сказать, что его оставили без присмотра. Стоило ему пошевелиться или испустить громкий выдох, как две пары глаз тут же обращались к нему.
   Всякий раз поражаясь невероятной сверхчувствительности вейнгарского племянника и зеленоглазой девки, Урнаг задавался вопросом, как ему вообще удалось подобраться к этому отродью в лесу. Почему он позволил ему это?
   - Держи, - мужчина на лету поймал брошенный ему кусок черствого хлеба.
   - Зачем ты таскаешь меня за собой? - не выдержал пленник. Сам он на его месте давно бы избавился от подобной обузы.
   - Предпочитаешь умереть? - удивился Лутарг.
   - Нет, но все же не понимаю, для чего.
   - И не нужно.
   - Ясное дело, не нужно, - пробормотал он вслед удаляющейся спине.
   Наблюдая за тем, как старец корпит на костром, Урнаг сгрыз выделенную ему краюху. От сырости, разведенной дождем, стало зябко. Поплотнее завернувшись в плащ, мужчина закрыл глаза. Сбежать все равно не удастся. Все что ему оставалось, это ждать, что будет дальше.
   Если повезет, то гвардейцы вейнгара освободят его, вот только тогда придется предстать пред разгневанным правителем Тэлы, а ничего хорошего от этой встречи Урнаг не ждал.
   Хотя, если уж расставаться с жизнью, то лучше от руки хозяина, чем того, кого не смог убить сам. У Аргерда для неудачников разведен самый жаркий костер.
  

Глава 30

   Незадолго до полуночи дождь перестал. Небосвод очистился от туч, и на нем появился молодой месяц в окружении мерцающих звезд. Сегодня их свет был особенно завораживающим. Омытые от вековой пыли, они сияли особенно ярко, подмигивали разглядывающим их путникам, особенно задорно, и даже самые далекие, никогда ранее не виданные звездочки, смилостивившись над людьми, решили сегодня показать себя.
   Лутарг, так же как и Сарин, был крайне недоволен этим обстоятельством. Пелена дождя была для них предпочтительнее. Она служила надежным укрытием от зорких глаз караульных, но боги решили иначе. Боги подарили им звездную весеннюю ночь.
   - Я думаю, вам пора остановиться. Недалеко осталось.
   - Уверен? Может дальше? - Лутарг вопросительно взглянул на старца.
   Резкие нотки в голосе молодого человека, то, как отрывисто слова слетали с губ, недвусмысленно заявляло о его глубоком неудовольствии. Лутарг все еще был против. Против настолько, что внутри все переворачивалось от необходимости что-то предпринять. Изменить, настоять на своем. Вот только одна особа, соревнующаяся с ним в упрямости, отказывалась слушать и собиралась поступить по-своему.
   После вспышки Лутарга, его категорического "нет", Литаурэль поговорила с Сарином и выяснила у старца суть его предложения. Воспользоваться случайным преимуществом тресаиров в этом мире - заманчивая идея. Лита решила воплотить ее в жизнь и помочь остальным попасть в город.
   "Почему нет?" - вопрошала она упирающегося Лутарга. Его невнятное: "Я не буду рисковать тобой", - девушку не удовлетворило. Она не видела для себя никакой опасности, кроме быть увиденной. Но ведь это не могло доставить ей каких-либо серьезных неприятностей. Даже если ее заметят, подумают, что нагрянули каратели. Кто больше испугается, еще неизвестно, да и не подвержена она воздействию извне в таком состоянии.
   В итоге, после длительного переливания из пустого в порожнее, Лита категорически заявила: "Тебе меня не остановить!" - и тема была закрыта. Вот только Лутарг с ее решением до конца так и не смирился.
   - Меня не надо охранять. Вот увидишь, все получится, - сказала Литаурэль молодому человеку, подойдя к нему вплотную и положив руку на грудь. - Я всего лишь открою несколько замков и вернусь.
   Его сердце под ее ладонью выстукивало неровный ритм, и Лите захотелось расплыться в широкой счастливой улыбке, но она сдержала себя. Его забота о ней, даже и чрезмерная, доставляла девушке несказанное удовольствие. Пусть для всех она отвергала ее, но в глубине души радовалась. Сердце у нее сладостно замирало. Лита хотела верить, что опека - проявление чего-то большего, чем элементарной ответственности. Возможно, того чувства, что теплилось в ее груди и ждало взаимности.
   Каждый раз, когда дело касалось ее, он заводился. Психовал. Мог накричать, хотя с другими никогда не повышал голоса, только с ней или из-за нее. Однажды, когда Сальмир довел ее своими претензиями до белого каления, Антаргин сказал: "Он любит тебя. Волнуется, и потому кричит. Таково одно из проявлений любви". Лита запомнила это высказывание, а сейчас, примеряла его на Лутарга.
   - Доверься мне, - умоляла она его шепотом.
   Девушка заглянула во встревоженные глаза молодого человека, делясь с ним своей уверенностью. Рука сама собой заскользила по груди, поднимаясь все выше. Коснулась повязки на шее. Зарылась в волосы.
   - Просто подожди здесь, - прошептала она.
   От прикосновений к нему тело трепетало, а голос начал дрожать. Она ощущала тепло его кожи. Напряжение, сковавшее мускулы. И ей казалось, что что-то соединяет их. Что-то важное, от чего мурашки пробегают по коже.
   Его пальцы в ответ коснулись ее подбородка. Погладили едва ощутимо. Спустились к шее, и на несколько мгновений задержались на пульсе, будто смакуя его биение. Затем Лутарг кивнул.
   - Хорошо, - голос его звучал хрипло. - Только будь осторожна.
   Он сделал шаг назад, отступая от нее, и две руки безвольно упали, вытянувшись вдоль тел.
   - Скоро вернемся, - проворчал за спиной Литаурэль Сарин, раздумывая над тем, что если этих двоих не подтолкнуть друг к другу, то они так и будут топтаться на одном месте, мучая себя и не давая покоя другим.
   Ноги на ширине плеч, руки скрещены на груди, пылающий взгляд - он наблюдал, как они уходят, растворяясь среди деревьев. Его суть и рьястор противились. Не хотели отпускать, понуждая сорваться вслед. Но он стоял, прислушиваясь к перешептываниям Паньки и Таирии, шуму ветра в кронах деревьев и далекому крику ночной птицы. Стоял, вопреки желанию догнать.
   Бесшумной тенью Литаурэль пробиралась вслед за старцем. Он целенаправленно вел ее вперед, не останавливаясь и не сомневаясь. И девушка поражалась этой абсолютной уверенности.
   Знакомое покалывание постепенно распространялось по телу, но сейчас рожденная с духом радовалась ему, мысленно подгоняя перерождение.
   - Началось, - проинформировала она старца.
   - Хорошо. Мы почти пришли, - отозвался Сарин, круто взяв вправо.
   Несколько десятков шагов, и лес резко оборвался, явив взору застарелые пеньки от срубленных когда-то деревьев и редкую поросль молодняка.
   - Антэла, - с грустью в голове выдохнул Сарин, вглядываясь в массивные стены, убегающие в стороны и теряющиеся в темноте ночи по краям.
   За каменной преградой к небесам устремлялось световое марево, и гордо тянулся ввысь замок вейнгара, хвалясь ярко освещенными башнями и взвеянными штандартами.
   - Идем, - поторопил Сарин залюбовавшуюся открывшимся видом Литаурэль. - Если ничего не изменилось, то до следующего караула у нас несколько часов. Должны успеть вернуться за остальными.
   Лита кивнула, вслед за старцем ускоряя шаг. Они торопливо миновали открытое пространство, и стали продвигаться вдоль стены, покуда Сарин не остановился, сказав: "Добрались".
   Рожденная с духом с изумлением огляделась. Место ничем не примечательное. Такая же каменная кладка, как и везде. Никаких опознавательных знаков или еще чего-нибудь указывающего на наличие тайного хода она не увидела.
   - Точно? - в недоумении переспросила девушка.
   - Да. Кэмарн редко пользовался им, но я уверен, - подтвердил Сарин.
   Девушка хмыкнула, повторно осмотрев стену. Скептицизм все же не покинул ее.
   Не обращая на тресаирку внимания, старец опустился на колени и принялся ощупывать основание стены.
   - Помоги, - позвал он Литаурэль. - Засыпало немного. Матерн, видимо, совсем по нему не ходит.
   Совместными усилиями они убрали землю и мелкий мусор, наполовину завалившие один из камней стенной кладки. Сарин, что есть сил, надавил на него, и с протестующим стоном стена у их голов дрогнула. Пронзительно поскрипывая, заработали скрытые механизмы, открывая небольшой узкий проход. Не раздумывая, Сарин шагнул в него.
   Сырость, плесень и гниль, застоявшийся вонючий воздух встретили Литаурэль в подземелье. Пока девушка привыкала к зловонию, старик шебаршился рядом, пытаясь зажечь факел.
   - Отсырел совсем, - наконец произнес он, и эхо несколько раз громко повторило его слова.
   - Я могу, если не побоишься... - предложила Лита, и старик взволнованно выдохнул.
   - А она не тронет? - поняв, о чем речь, уточнил он.
   - Нет. Что ты.
   - Что ж, давай, - дрогнувшим голосом согласился Сарин, на всякий случай отступив подальше.
   В зеленоватой вспышке тагьери появилась перед ними. Послушный Литаурэль дух устремился вперед по проходу, освещая дорогу идущим следом людям.
   - Почему она послушная, а у Лутарга такой невоздержанный? - поинтересовался старец, ступая за Истинной.
   - Рьястор - стихия. Он не может быть спокойным. Этого нет в его природе. Да и Лутарг еще не научился подчинять его полностью, поэтому, так получается, - ответила Лита, не зная, насколько понятны будут ее объяснения старику.
   - А его отец? Он умеет подчинять?
   - Антаргин? Да. В большинстве случаев, да, - пояснила девушка. - Хотя и у него бывают срывы.
   Некоторое время они молчали, а затем Сарин спросил:
   - Ты любишь его?
   От неожиданности Лита споткнулась и вынуждена была схватиться за стену, чтобы не упасть. Тагьери замерла, обдав их зеленым сиянием своих глаз, сопроводив его вопросительным рыком.
   - Почему ты спрашиваешь? - справившись с собой, поинтересовалась она.
   - Его тянет к тебе. Я вижу...
   - Хм...
   - Но Лутарг не позволяет себе следовать желаниям. Каждый раз отступает.
   Старец говорил, будто самому себе, а не идущей рядом девушке. А она ловила каждое слово, вслушиваясь в интонации, ища то, что осталось невысказанным - то, о чем Сарин умалчивал.
   - Чтобы сдвинуть его с места, нужно нечто большее, чем простое ожидание. Что-то, что подтолкнет его. Не даст повернуть обратно. Он со многим столкнулся в жизни. Многое пережил. В нем нет доверия. Нужен человек, который сможет верить за двоих. Станет им. Поймет сокрытое. Сможет возродить в нем веру в самого себя. И...
   Сарин умолк, раздумывая. Заново взвешивая увиденное, он прокручивал в памяти моменты, свидетелем которых являлся.
   - И я думаю, что ты могла бы стать им. Тем человеком, - в конце концов, закончил он, заставив девушку задохнуться.
   - Я?..
   - Если захочешь.
   Шлепки шагов. Чавканье жижи под ногами. И ни слова. Она обдумывала услышанное, а он давал ей возможность разобраться в себе. Дарил время осознать собственные желания.
   Лишь только тагьери, оскалившись, испустила раздраженное ворчание. Пушистый черный хвост заходил ходуном, выражая недовольство. Сарин решил, что это добрый знак. Старцу показалось, что дух на его стороне. Или, вернее - стороне Лутарга.
   - Как раз вовремя, - нарушил он затянувшееся молчание, когда саблезубая кошка замерла перед возникшей на пути преградой.
   Литаурэль сразу не сообразила, к чему относится это умозаключение, но затем увидела выросшую перед ней стену. Вытянув руку, она поиграла просвечивающими пальцами. Сжала кулак, а затем прикоснулась ладонью к стене.
   Преграда была. Реальная, ощутимая, но не абсолютная. Камень словно плавился от ее прикосновения, превращался в воду, давая возможность погрузиться в себя. Литаурэль отпрянула, поддавшись безотчетному страху, но, сделав несколько глубоких вдохов, попробовала еще раз. Эффект остался тем же - податливая глина вместо предполагаемой твердости.
   - Что дальше? - дрожа, спросила она.
   - Там стена, опоясывающая дворец вейнгара. Ты войдешь в нее и окажешься во внутреннем коридоре. Справа держатель для факела. Опусти его, и ход откроется.
   - Хорошо, - закусив губу, пробормотала она.
   Было страшно - страшно не справиться. Что это возможно - пройти сквозь что-то - она знала со слов Сарина, а для уверенности в себе их было маловато.
   Лита кивнула тагьери, и дух исчез, преодолев каменную кладку, словно ее не существовало вовсе. Затаив дыхание, Истинная последовала на ним.
   Погружение в противящуюся вторжению вязкую субстанцию - Литаурэль передернуло от отвращения. Нечто темное обступило ее со всех сторон, пробуждая детские страхи. Плотно обхватило, будто не собиралось отпускать, а затем с протестующим стоном выкинуло.
   Девушка оказалась в узком проходе. Достаточно расставить руки и упрешься в стены. Хватая ртом воздух, она рухнула на колени, пытаясь избавиться от ощущения загнанности, чувства погребенности под слоем чего-то непреодолимого.
   Она дрожала, пока тагьери не прошла сквозь нее, утробным урчанием напоминая о цели. Внемля ей, Литаурэль поднялась. Дух потерся о ее ноги, шелковистым хвостом оплетя кисть. Ведомая саблезубой кошкой, Лита подняла руку и коснулась кованого держателя. Рукоять крепления со скрежетом поддалась, и, как и ранее, стена дрогнула, начав движение.
   - Молодец, - гулким эхом окружило ее.
   Она не ответила. Не могла, все еще пребывая в цепких клешнях страха. Ее знобило, пока Лита, следуя за Сарином, шла по каменному склепу дворцовой стены.
   - Здесь.
   Она содрогнулась, желая отказаться. Повторно испытать это - желания не было, но было желание справиться.
   - Ключ в нише. Девять ладоней влево. Второй камень снизу. От нажатия выдвинется. Смотри осторожно. Рядом вейнгарские конюшни. Там всегда кто-то есть.
   - Хорошо, - выдохнула она, вливаясь в препятствие.
   Мгновенье, и вокруг нее ночь, звездное небо в вышине, и оглушающий крик на расстоянии руки. Отошедший по нужде конюх мешком рухнул к ее ногам. Литаурэль ахнула, тагьери с шипением припала к земле, но мужчина не шевелился.
   Замок заржавел. Литаурэль справилась с ним в пятой попытки. Деревянная дверь поддалась, выпустив Сарина из стенного плена.
   - Выключился, - шепнула Литаурэль старцу, указал на лишившегося сознания человека.
   - Нам на руку, - буркнул он, схватив мужчину подмышки и потащив к лазу.
   Вместе они затащили бессознательного в пределы замковой стены. Сарин раздел и связал незадачливого конюха. Литаурэль стояла рядом, прерывисто дыша и ища поддержки у тагьери, ластящейся к ногам.
   - Все. Пошли, - сказал старец, прикрыв дверь и исчезая в темноте прохода.
   Лита кивнула духу, и саблезубая кошка рванула вперед, пронзая темень своим свечением. В молчании они выбрались к городским стенам. Уже вдвоем миновали открытое пространство, и синхронно испустили облегченный вздох, сокрывшись в тени ветвей лиственного леса.
   - Нужно спешить. Провозились дольше, чем я думал, - подстегнул девушку старик, и оба заторопились к ожидающим их спутникам.
  
   ***
   Антаргин открыл глаза. Сияющие глаза рьястора с вертикальным зрачком полоснули Сальмира раскаленным добела лезвием. Калерат поежился, попав в струю света, коснувшуюся его души.
   Губы Перворожденного шевельнулись, и собиратель тел склонился к больному.
   - Риана... - расслышал он хриплый шепот. - Помоги.
   Сальмир кинул, преодолевая внутреннее сопротивление. Повелителю стихий не отказывают. Никто не отказывает, даже Нерожденная.
   Мужчина потрепал по плечу ротулу, задремавшую в кресте.
   - Собери его, - шепнул он Ираинте.
   - Что? - сонно хлопая глазами, переспросила женщина.
   - Помоги одеться, - уточнил Сальмир, направляясь к двери.
   Тримс бездумно подпирал стену в коридоре, смотря прямо перед собой, но, увидев брата, подался вперед.
   - Он...
   - Хочет к Риане, - ответил Сальмир, устало проведя рукой по лбу. - Понесем. Ты и я.
   Идти он не мог, как и предполагал Сальмир. Втроем, практически неся Перворожденного, они спустились по лестнице. Тримс нервничал, впервые очутившись у входа в средоточие Саришэ.
   - Один, - выдохнул Антаргин, когда калерат кивком отпустил брата.
   - Но...
   Первый из всех Истинных не дал ему договорить. Перебил:
   - Помоги, - шепнул мужчина, упершись ладонью в стену. - Я слаб. Она не почувствует. Твоя сила. Нужна...
   Он зашелся в кашле, и Сальмир встал на колени, прижимая руку Перворожденного к стене, не давая ему растянуться на холодном полу.
   - Антаргин...
   - Позже. Еще есть время, - прохрипел он в ответ. - Давай.
   Стена грелась от их прикосновения, отвечая на просьбу впустить. Сальмир отдернул ладонь, когда жжение стало невыносимым, ощущая, что поддерживаемое им тело становится невесомым. Нерожденная забрала Антаргина к себе.
   - Повелитель стихий...
   Мужчина поднял голову. Она мерцала перед ним, сверкая каплями, формируя телесный облик - такой прекрасный, такой родной.
   - Мама... - прохрипел он, и блистающая лужица образовалась перед ним.
   - Я предупреждала тебя... Я говорила...
   Она плакала. Он чувствовал. Ее слезы рвали его на части. Рвали то, что осталось. Еще осталось с ним, в нем.
   Малость. Самую малость, но так больно. Непереносимо больно.
   - Прости... меня... - простонал он, мечтая дотянуться до нее, коснуться, но сил не было.
   - Рьястор. Малыш! - его закружило в вихре ее мольбы, перевернув на спину, ломая душу.
   - Я...
   - Что? - легкой лаской она пробежалась по его спине. Едва ощутимо, так нежно, как только могла. С любовью.
   - Спаси его.
   - Нет! Ты!
   Она взвилась спиралью, круговоротом оплетя его. Осыпалась каплями на веки, стекая дорожками по щекам, сползая слезами по поблекшей шерсти сияющей ранее шкуры.
   - Да. Я так хочу.
   - Ты...
   - Он для меня. Я знаю, ты можешь. Только ты... Одна...
   Боль. Бушующие реки боли. Штормовое море. Океан, сметающий сушу, накрывающий ее пагубной волной.
   Он не знал, что любим настолько! Она не знала, что он так сильно полюбил.
   - Они все...
   Его хрип погасил ее ярость.
   -... для меня.
   - Ты - мой сын, - прошептала она.
   - Он тоже, - выдохнул он. - Спаси его. Соедини нас. Путь будет он.
   ... Шелк ее волос на его груди. От их прикосновения щемит в груди. Он привык. Настолько привык, что не готов проститься.
   - Ты любил когда-нибудь? - глухо, под ребрами, словно вопрос вырвался из него самого.
   - И да, и нет.
   - Как это?
   Она перевернулась с бока на живот и, упершись подбородком в его грудь, заглянула в глаза.
   - В моей жизни была только одна женщина - Риана. И я люблю ее, как сын любит мать.
   - И все? - с удивлением переспросила она.
   - И все, - с улыбкой согласился он.
   - Значит, не любил.
   - Почему? - он вновь запутался в нитях ее мыслей. Как всегда.
   - С чувством к матери, мы рождаемся. Оно всегда в нас - от начала и до конца. А я говорила про то, что возникает внутри. Как бы, новое, что затем становится частью души. Неотъемлемой частью, такой же, как любовь к матери.
   - Такова для тебя любовь?
   - Да, - она кивнула, а щеки слегка заалели. - Так я люблю тебя...
   Она дрожала. Редкие светящиеся точки опадали на пол к ее ногам. Она познавала глубину чувств, таких, о которых ранее не знала, с которыми не надеялась столкнуться.
   - Ты отказываешься от себя ради них? - тихо спросила она.
   - Ради них, - согласился он.
   Она закружилась вокруг него. Теперь уже задумчиво. Изредка касаясь.
   - Хорошо. Я спасу его для тебя, - со слезами в голосе прошептала Риана, и Антаргин с облегчением уронил голову на пол.
   - Спасибо, мама.
  
   ***
   Литаурэль улыбнулась, увидев его. Он будто с места не сходил. Застыл, превратившись в камень.
   Следуя зову своей души, родившемуся из слов Сарина, девушка, не раздумывая, приблизилась к Лутаргу и, не дав тому опомниться, обвила руками крепкий торс, прижимаясь к груди.
   - Все хорошо, - прошептала она, вторя его удивленному, резкому выдоху. - Теперь все будет хорошо.
   Он вздрогнул. Тело напряглось, готовое оттолкнуть. А затем сильная мужская рука легла на девичью талию, притягивая еще ближе, стирая то мизерное расстояние, что еще оставалось между ними.
   Она удовлетворенно вздохнула, радуясь ощущению его тепла. Ее грудь касалась его груди. Ее голова покоилась на его плече. Его дыхание щекотало ей щеку.
   Она смогла бы остаться в его объятьях навсегда. Он мог бы удерживать ее вечно. Осталось лишь понять желания друг друга.
   - Нужно идти. Времени до караула почти не осталось, - с сожалением поторопил их Сарин. "У них еще будет возможность оценить друг друга", - успокоил себя старик.
   Они беспрепятственно добрались до открытой двери потайного хода. Перекличка дозорных раздалась в ночи, когда лаз закрылся, отделив желающих остаться незамеченными от внешнего мира. В молчании прошествовали по подземелью и выбрались наружу в пределах дворцовых стен.
   И все бы ничего. Затея вполне могла оказаться удачной, если бы не злополучный конюх. Его вопль был услышан вернувшимися в гарнизон гвардейцами, в тот момент обихаживающими коней. Следуя вейнгарскому приказу проверять даже кажущиеся незначительными происшествия, он отправились на досмотр. Не обнаружив нарушителя спокойствия, доложили командиру, и тот отправил поисковый отряд.
   Паническим настроением вейнгара пренебрегать не стоило никому.
  

Глава 31

   Она проснулась, дрожа под одеялом, словно лежала на сырой земле под порывами ледяного ветра. Сердце билось, как у загнанного зверька - надрывно, с перебоями. Щеки были мокры от слез.
   Лураса зарылась лицом в подушку, заставляя себя дышать медленно и ровно, чтобы остановить сумасшедший ритм, штурмующий грудь. Мечтая об одном, хоть немного сбавить бег крови по венам. Она задыхалась от исполненной страхом боли, терзающей ее сердце.
   Вновь этот тревожный сон. Уже который раз. Которую ночь. Один и тот же.
   Она не знала, о чем он. Не помнила, проснувшись. Стоило открыть глаза и все проходило. Забывалось, оставаясь за гранью реальности.
   Лишь только чувство великой потери оставалось в ней. Самой страшной потери в ее жизни. И Раса не была уверена, что хочет вспомнить, в чем именно она состоит.
   Проворочавшись некоторое время в постели, Лураса сдалась и откинула одеяло. Больше ей не уснуть. Не сейчас, пока свежи болезненные воспоминания. В комнате было тепло, даже жарко, и женщина подошла к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха.
   Легкий ветерок коснулся ее лица, освежив пылающие щеки. Раса вдохнула полной грудью, наполнив легкие солоноватым морским воздухом, а на память тут же пришел другой - насыщенный ароматом хвойных деревьев. Она никогда более не бывала в горах. Не видела лишенных растительности скал, не любовалась ущельями. Только тогда, с ним.
   Они любили стоять у окна, обнимая друг друга и смотря в ночь. Любили, держась за руки, прогуляться вдоль каменных стен горной крепости, когда лишь звезды наблюдали за ними с небес, и никто не мешал слушать тишину ночи. Или посидеть у обрыва, внемля далекому уханью совы.
   Прошли годы, а она все помнила. Каждый день, проведенный рядом с ним, каждый миг, что могла видеть его. Прикасаться. Не думать о будущем и позволить себе быть счастливой. Это было так давно, и в то же время так близко.
   Она посмотрела на молодой месяц, думая о том, видит ли он его? Любуется, так же как и она? Может ли он своим сиянием на мгновенье соединить их души?
   Хотелось верить, что может. Хотелось вновь ощутить его тепло.
   Крики во дворе привлекли ее внимание, отвлекая от грустных мыслей. Лураса высунулась из окна, посмотреть, что происходит. Возле конюшен полыхали яркие огни факелов, и мелькали темные людские фигуры. Женщина нахмурилась, раздумывая над тем, что могло так растревожить гвардейцев.
   Уже несколько недель замковый гарнизон напоминал растревоженный улей. Со дня похищения Таирии, отряды мужчин в униформе сновали по двору, то собираясь в дорогу, то возвращаясь в казармы. Казалось, что численность гвардейцев несоизмеримо увеличилась по сравнению с бывшим ранее составом. Во всяком случае, она никогда не думала, что в пределах дворца обитает такое количество обученных военному делу людей.
   Подстегиваемая пробудившимся любопытством, Лураса накинула на плечи шаль и вышла в смежную комнату, чтобы взглянуть из другого окна. В камине еще теплился разведенный с вечера огонь, и в его неровном свете женщина увидела спящую в кресле кормилицу.
   - Гарья, - укоризненно прошептала она, потрепав по плечу молочную мать. - Ну, зачем ты опять здесь? Иди к себе.
   Старая женщина рассеянно похлопала глазами, прежде чем сон отступил, и она разглядела Лурасу.
   - Сама не заметила, как уснула, - принялась отнекиваться она, зная, что Раса не одобряет ее ночные бдения.
   Названная дочь неодобрительно покачала головой. Она ни на миг не поверила, что Гарья случайно уснула. Скорее уж сознательно осталась сидеть здесь, чтобы в случае чего встать на пути у вейнгара.
   - Ложись, иди, - посоветовала кормилице Лураса. - Я сама справлюсь.
   Пока Гарья, ворча что-то о неблагодарных детях, поднималась с кресла, Раса подошла к окну и распахнула его. Ее покои располагались в восьмиугольной башне, и из притворной комнаты можно было беспрепятственно видеть конюшни, вытянувшиеся вдоль дворцовой стены.
   Если сперва сестра вейнгара подумала, что что-то стряслось непосредственно на конюшнях, то сейчас поняла, что наибольшее средоточие огней находится правее, в непосредственной близости от стены. Ветер доносил до нее встревоженные выкрики, но разобрать о чем они не получалось.
   - Что ты там выглядываешь? - раздалось у нее за спиной, а затем теплая рука кормилицы опустилась на ее плечо.
   Гарья высунулась вслед за Лурасой в окно, и уже обе женщины устремили удивленные взгляды в сторону горящих факелов.
   - Случилось что-то. Вот только не пойму что, - ответила Раса, встревожено кусая губы.
   Где-то внутри нее вспыхнула и постепенно все ярче разгоралась жалящая искра нехорошего предчувствия.
   - Может, жеребец какой взбеленился? - предположила Гарья, так же, как и молочная дочь, напрягая слух.
   - Не похоже, - не согласилась Лураса. - Больно их много на одного.
   - Разузнать?
   - Нет, узнаем еще, - отказалась было сестра вейнгара, но тоненький голосок в ее груди запротестовал, требуя немедленно все выяснить. - Или же...
   Она замолчала, когда ночь прорезала яркая голубая вспышка. Сердце замерло на мгновенье, а затем пустилось вскачь. Горло перехватило. Перед глазами все поплыло, превращаясь в водоворот разноцветных вспышек. Ноги вдруг стали ватными, отказываясь держать ее, и женщина ухватилась за открытую створку окна, чтобы не упасть.
   - Гарья, - простонала она, когда руки вездесущей кормилицы обхватили ее за талию.
   - Что такое, милая? Голова закружилась? - запричитала старая женщина, пытаясь отвести Лурасу от окна, но та словно приросла к месту.
   - Это он, Гарья. Это он!.. - беспрестанно повторяла она, будто заставляла себя поверить во что-то.
   Кормилица же, абсолютно не понимая, о чем идет речь, успокаивающе вставляла в промежутках:
   - Все хорошо, родная. Все хорошо...
   Но хорошо не было. Нить, столько лет удерживающая Лурасу в заточении, оборвалась. Ее рассекло яркой вспышкой. До боли знакомой вспышкой. Не раз виденной из окна горной крепости, когда Антаргин спускался в ущелье, что подарить несколько минут свободы рьястору. Давая себе и ему возможность на несколько коротких мгновений стать свободными.
   Отчаянный ритм ее сердца постепенно замедлялся. Она позволила ему поверить. Позволила себе поверить, что увиденное во дворе не было обманом зрения, а правдой. Ее правдой!
   Высвободившись из настойчивых рук кормилицы, Лураса рванулась обратно к окну. Убедиться!
   Один единственный взгляд, и она уже бежит к двери, забыв о запретах и предостережениях Матерна. Забыв обо всем на свете, кроме стремлений собственного сердца, которые намного опережали тело.
   Кормилица, всплеснув руками, устремилась следом за молочной дочерью, угнаться за которой было выше ее сил. Но девочка не отзывалась, не останавливалась, чтобы подождать, а стремглав неслась вперед, будто бесы аргердовых подземелий гнались за ней по пятам.
  
   ***
   Их будто поджидали. Если бы Лутарг не знал, что все посвященные в план проникновения в город неизменно находились под его присмотром, то решил бы, что их предали. Но нет. Такого случиться не могло, а значит, он снова накликал беду.
   Злость на себя и собственную дурную судьбу захлестнула его. С губ сорвался раскатистый рык, и молодой человек бросился на гвардейцев, словно намеревался разорвать их на части голыми руками.
   Он смог отбить Сарина, которого схватили, едва тот приоткрыл дверь, чтобы осмотреться. Раскидав троих стражников, Лутарг толкнул старца обратно к стене.
   - Уводи остальных! - прокричал он, намереваясь отвлечь внимание на себя.
   Его пылающий взор одного за другим выхватывал из темноты приближающихся мужчин. Ловил любое движение, ища того, кто станет первым. Кто решится броситься вперед.
   Ярость пробуждалась в нем, подогреваемая каждым новым ударом сердца. Оно, словно кузнечные меха, раздувало бегущий по венам огонь, заставляя его пылать с неистовой, опаляющей силой.
   В груди разрастался протестующий вопль: "Не отдам!". Никому не отдам и не позволю! Они мои!
   Все те люди, что он привел с собой, были его и только его. Никто не посмеет причинить им боль! Обидеть или подчинить! Он разорвет любого, кто осмелится прикоснуться к ним! Перегрызет горло, как бешеная собака!
   Он пригнулся, готовый принять удар гвардейца. Ноздри щекотал запах азарта, источаемого им. Азарта, который он превратит в страх. В леденящий душу ужас, что станет преследовать глупца всю оставшуюся жизнь.
   Мужчина зарычал, ожидая встречи.
   Урнаг стазу сообразил, что что-то пошло не так, а крик племянника вейнгара окончательно убедил его в этом. Воспользовавшись замешательством Истарга, пленник прорвался к двери и, использовав голову, как таран, вытолкнул из укрытия Литаурэль. Девушка столкнулась с Сарином, и они оба потеряли равновесие. Если тресаирка каким-то чудом смогла удержаться на ногах, то старик растянулся на земле, угодив прямиков в руки отброшенного Лутаргом гвардейца.
   Литаурэль не успела отойти от неожиданного удара и осмотреться. Она лишь подняла голову, когда с криком: "Их много!" - к ней подскочил находившийся поблизости стражник. Используя горящий конец факела на манер заточенной рогатины, он пырнул им девушку.
   Необъяснимым образом Лита умудрилась отпрыгнуть, избежав встречи с лижущими древко языками пламени. Но огонь коснулся разметавшейся черной гривы, и сноп искр посыпался на одежду. Тонкая ткань рубахи стала расползаться на глазах, а тресаиру окутал запах паленых волос.
   Лутарг от этого зрелища взревел раненным зверем. В один миг его поглотила пучина безумия. Сила Повелителя стихий штормовой волной рванула из него, сметая все на своем пути, выворачивая тело наизнанку. В ослепительной голубой вспышке сияющий рьястор оказался на свободе, жаждущий вкусить горячей крови.
   Но Лутарг был первым. Глаза молодого человека застилала кровавая пелена, когда он налетел на обидчика и одним движением руки свернул тому шею. Злополучный факел покатился по земле, потушенный пронесшимся над ним духом.
   Отшвырнув от себя безвольное тело, мужчина подхватил Литаурэль. Обвив талию девушки рукой, он прижал ее к себе, попутно оглядываясь в поисках Сарина.
   Сердце Лутарга колотилось, как сумасшедшее, норовя пробить грудную клетку. Одна мысль о том, что кто-то коснулся ее, причинил боль, превращала его в кровожадную тварь, готовую крушить все подряд. Рвать на части любого, подвернувшегося под руку.
   Он прижимал ее к себе так сильно, что ребра девушки протестующее стонали, но она, ошарашенная, была не в состоянии сопротивляться. Перед глазами у Литаурэль стояли красно-оранжевые всполохи огня, собирающегося наброситься на нее.
   Громко ругаясь, старик вырывался из рук гвардейцев, пытающихся оттащить его в сторону. Увидев его, Лутарг резко выдохнул сквозь плотно сжатые зубы.
   Занятые добычей, гвардейцы не видели, как размытым пятном дух устремился к ним. Мощные челюсти сомкнулись на предплечье одного, и с оглушительным воплем он отлетел от старца, отброшенный невиданной силой. Второй даже среагировать не успел. Гвардеец остекленевшими глазами смотрел на окровавленный обрубок, оставшийся от удерживающей старика руки. Еще мгновенье назад бывшие послушными пальцы сейчас обхватывали предплечье Сарина, но уже не могли по воле хозяина разжаться. Отныне кисть существовала отдельно от тела, лишившись единства.
   Не выпуская Литаурэль, Лутарг в два шага достиг Сарина. Свободной рукой он рывком поднял старика, стряхнув с него кусок чужой плоти.
   - К стене! - прокричал молодой человек, перекрывая многочисленные вопли, раздающиеся поблизости.
   Рьястор носился вокруг них, расправляясь с осмелившимися сделать хоть шаг. Неважно, в какую сторону - назад или вперед. Он просто заставлял всех стоять на месте, клацая зубами и испуская утробное рычание, как обещание моментального ответа.
   В один миг воздух пропитался страхом. Уже ничего не ощущалось в нем, кроме вязкого ужаса. Своим появлением рьястор стер все остальные эмоции. Вырезал их из мыслей людей.
   Ищущий взгляд Лутарга за долю мгновения нашел желанную дверь. Но путь к отступлению был отрезан. У самой стены, сплетясь в жестоком объятии, катались Истарг с бывшим пленником.
   Парень остановил Урнага после нападения на Литаурэль и не позволил тому ускользнуть, повалив на землю. Он осыпал мужчину ударами, прорываясь сквозь прикрывающие лицо руки, отчаянно впечатывая кулаки в челюсть. Сподручный вейнгара, неистово молотя ногами, старался сбросить с себя разошедшегося гвардейца, но в большинстве случаев попадал пятками в дверь, которая отлетая от его ударов, ударялась о бесчувственное тело Паньки, лежащее в проходе.
   Лутарг лишь краем глаза успел зацепить эту картину, так как внимание его привлекла Таирия. Отделившись от дворцовой стены, она светлым пятном кинулась наперерез рьястору.
   Юный конюх, почти мальчишка, увязавшийся за стражниками, не удержавшись на месте, бросился к спасительным постройкам конюшен, стремясь скрыть с глаз светящегося чудовища. Паренек надрывно кричал, в истерике размахивая руками, словно отбивался от осиного роя. Ноги его заплетались, не слушаясь.
   Лутарг не видел, что один из гвардейцев, таясь в тени каменных построек, натянул тетиву лука. Не чувствовал, что Литаурэль колотит его по плечу. Взгляд молодого человека был прикован к рьястору, приближающемуся к его сестре. Таирии осталось несколько шагов, чтобы оказаться на его пути. Пара мгновений, чтобы очутиться на пути жаждущего крови духа.
   Он призвал всю силу воли, чтобы остановить Повелителя стихий. Внушить ему беззвучный приказ, и когда дух на последнем рывке рассыпался сверкающими искрами, облетевшими девушку с двух сторон, прямо перед ней образовалось черное тело тагьери, принявшее в себя кованый наконечник смертоносной стрелы.
   Литаурэль забилась в руках молодого человека, вторя пронзительному крику саблезубой кошки. Никогда, ни разу за всю свою жизнь она не чувствовала такой боли. Она взорвалась в ней, дробя кости изнутри, разрывая кожу в клочья. Животный вопль сорвался с перекошенных губ, когда раненый дух снопом зеленоватых искр рассыпался по земле.
   Нечеловеческим усилием девушка рванулась из рук Лутарга, вынуждая мужчину ослабить хватку. Она неловко упала на спину, но тут же вскочила на ноги и кинулась туда, где пронзительно шипя, тагьери возвращала себе очертания. Стрела уже не торчала из ее груди, но та связь, что существовала между Истинной и ее духом была пропитана невыносимой болью.
   Из глаз девушки безостановочно лились слезы, но она даже не ощущала влаги на щеках. Все в ней кричало, билось вместе с тагьери, сходило с ума от жалости и нужды помочь.
   Литаурэль бросилась на шею саблезубой кошке и, прижав к себе черную голову с оскаленной пастью, закрыла глаза, ища силы вернуть духу покой. Духу и себе.
   Во внезапно воцарившейся тишине всхлипывания Литаурэль звучали душераздирающе. Им вторило тяжелое дыхание рьястора, вырывающееся из измазанной кровью пасти.
   Все замерли. Окаменели, сраженные болью, что прозвучал в вопле тресаирки. Даже пламя лижущее факелы, казалось, перестало потрескивать и застыло.
   - Именем вейнгара приказываю прекратить! - слова Таирии камнем падали в эту неестественную тишину. - Я - дочь Матерна и Раилии, внучка Кэмарна и Лаитеры, наследница Тэлы, призываю всех вас сложить оружие. Именем вейнгара!
   Напряжение, страх, удивление и растерянность царили в сердцах гвардейцев. Те, что находились в непосредственной близости от Таирии и могли разглядеть девушку, склонили головы, признавая ее право приказывать им. Другие, далеко отстоящие, что не могли видеть ее лица, все еще заходились в ужасе и неотступно следили взглядами за бело-голубым волком, прикрывающим дочь вейнгара от опасности.
   Когда Лутаргу стало казаться, что призыв Таирии услышан и принят большинством гвардейцев, молодой человек заметил светлое пятно, стремительно приближающееся к ним со стороны дворца. Рьястор, ощутив тревогу хозяина, прижал уши к голове. В его груди начал зарождаться предупреждающий рык, но выхода так и не нашел.
   Отчаянный женский крик опередил духа.
   - Антаргин! - раздалось в ночи, и сердце Лутарга остановилось.
   Легкие разрывались, с хрипом втягивая воздух. Бок пронзала немилосердная боль, но Лураса бежала. Бежала так, как не бегала никогда.
   Острые камешки и сухие ветки кололи босые ноги. Легкие ночные тапочки она потеряла еще в коридорах замка. Женщина несколько раз падала, спотыкаясь, но поднимаясь, продолжала бежать, не обращая внимания на сбитые в кровь колени и расцарапанные ладони.
   Ничто не могло остановить ее! Никто не мог!
   Там впереди ярким пятном сиял дух. Он звал ее. Притягивал. И пусть женщина не могла разглядеть его из-за застилающих глаза слез, она чувствовала, что он принес ей покой. Покой ее израненному, истосковавшемуся сердцу.
   Оно плакало в ее груди. Рыдало так отчаянно, что, казалось, разорвется. Не дотерпит. Не дождется встречи. Ему не хватит сил еще на несколько отчаянных ударов, чтобы она смогла преодолеть оставшееся расстояние.
   - Тетушка!
   Возглас Таирии вышиб из Лутарга весь воздух, но запустил остановившееся сердце. Он бы хотел последовать вслед за сорвавшейся с места девушкой, но будто бы врос в землю, не в состоянии сделать ни шага. Только дух переливающимся пятном отправился сопровождать ее, неся в себе всю любовь и нежность, что всколыхнулись в душе молодого человека.
  

Глава 32

   Она медленно выплывала из липкого забвения, в котором пребывала. Голова раскалывалась, а веки казались неподъемными. Лураса никак не могла заставить себя открыть глаза. Тело налилось тяжестью, и подчинялось с трудом.
   Девушка чуть шевельнулась. Вдоль позвоночника прострелило болью. Раса едва слышно застонала. Во рту пересохло и отдавало горечью. Она сглотнула, чтобы избавиться от неприятного ощущения, но облегчения не почувствовала - все та же чуточку кисловатая горечь на языке.
   - Гарья, - просительно просипела она, подзывая кормилицу. - Гарья.
   Тишина. Никто не отозвался. Только шум в голове.
   Лураса заставила себя чуть приоткрыть глаза. Тусклый дневной свет показался ей ослепительным до боли, но девушка, превозмогая резь, осмотрелась. Размытые очертания обстановки постепенно приобрели четкость, и Раса поняла, что лежит на полу в детской комнате. Ее нога касается ножки деревянной кроватки, а рядом с ней валяется любимое одеяльце Таргена.
   В груди шевельнулся страх.
   - Гарья! Тарген! - уже громче позвала она, пытаясь приподняться.
   Раса казалась себе сломанной детской игрушкой, каждая часть которой живет своей собственной жизнью. Руки будто вырвали с корнем, а потом неаккуратно пришили обратно. Голова вообще существовала отдельно от тела, так как посылаемые ею требования не достигали конечностей, или же доходили с искажением.
   С большим трудом девушка перевернулась на живот. Каждое движение отдавало пульсирующей болью в затылке, а в глубине души все нарастала безотчетная боязнь чего-то, норовя поглотить ее.
   - Тарген! Гарья! - хрипло выкрикнула Лураса, понимая, что звук ее голоса больше походит на злобное карканье ворона и способен испугать мальчика.
   Вновь ничего. Ни единого шороха, кроме собственного свистящего дыхания. Ничего. Только биение ее сердца, утопающего в океане ужаса.
   Страх придал девушке сил. Она доползла до кресла и, ухватившись за него, встала. Ее шатало, как перебравшего браги рыбака. Колени подгибались.
   Цепляясь за мебель, бросаясь от одного предмета к другому, врезаясь в углы и чуть не падая, Лураса добралась до закрытой двери. Почти повиснув на ней, вошла в смежную комнату, но и там никого не оказалась. Та же пустота, и несколько оброненных вещей на полу.
   Подстегиваемая неистовым биением сердца, молодая мать направилась в следующую комнату - в притворную, где так любил играть Тарген. Играть, смотреть в окно и возиться на ковре у каминной решетки. Возиться вместе с ней.
   В голове, прорываясь сквозь гул, набатом билась одна единственная мысль: "Они там". Билась, несмотря на понимание того, что Гарья никогда бы не оставила ее лежать на полу. Никогда не бросила бы одну, если Лурасе вдруг стало плохо. И ни за что бы не увела сына далеко от приболевшей матери.
   Еще одна преграда. Девушка толкнула дверь, но та не поддалась. Что-то мешало. Мешало, хоть не должно было.
   Сердце неистово заколотилось в груди. Натужное, паническое дыхание срывалось с губ. Она всем телом навалилась на закрытую дверь, моля богов дать ей сил. Заклиная Гардэрна услышать ее призыв и придать крепость дрожащим рукам.
   Получилось! Мгновение ликования потерялось в бездне паники.
   Ноги! Лураса увидела обтянутые чулками ноги. Человеческое тело подпирало дверь, мешая ей открыться!
   Вопль ужаса застрял в горле. Стиснул его.
   - Гарья! - надрывным хрипом вырвалось из нее.
   Девушка толкнула еще раз, увеличивая щель, покуда не смогла протиснуться в нее. Протиснуться для того, чтобы рухнуть на колени перед бесчувственной кормилицей.
   - Гарья, Гарья, миленькая! Гарья! - слезы подступили к глазам, когда Лураса коснулась лица молочной матери. - Гарья! Тарген!
   Раса сорвалась на крик. Тиски, ранее сжимавшие горло, впились в сердце, пронзили его острым жалом.
   - Тарген? Где ты?
   Она кричала, озираясь обезумевшими глазами. Ища хоть что-нибудь, что подскажет ей, где находится сын. Искала, продолжая трясти кормилицу за плечи и даже не замечая этого. Не слыша, что голова бедной женщины ударяется об пол, что тихие стоны вперемешку с ее именем срываются с ее губ.
   - Сынок?! Сынок, отзовись! - Ее призыв растворился в тишине.
   Лураса вскочила на ноги. Безумие, бурлящее в крови, вернуло ей силы. Страх за сына пересилил слабость и боль.
   Отец! Отчаянием прошло сквозь нее, толкая к входным дверям. Отец!
   Он знает что делать! Знает, где искать! Он ей поможет! Всегда помогал! И сейчас обязательно во всем разберется!
   Раса выскочила в коридор. Ноги сами вели ее к покоям вейнгара. Она неслась вперед, ни на что не обращая внимания, не видя, что прислуга шарахается от нее, как от полоумной. Не видя страха и понимания на лицах. Не замечая сочувствия, адресованного ей.
   Ничто вокруг не существовало для нее, ничто не имело значения, только Тарген, ее малыш, потерявшийся где-то, зовущий маму, возможно плачущий. Ее маленький любимый мальчик. Свет ее сердца, яркий лучик ее души, где в отсутствие Антаргина поселилась непроглядная тьма.
   Словно вторя ее настроению, над Антэлой роились черные грозовые тучи. Одинокие капли уже срывались с небес и тяжело опускались на землю, дворовые постройки и полированный камень дворцовой кладки, чтобы затем прозрачными ручейками стремительно сползти по ней. Все усиливающиеся раскаты грома предупреждали о надвигающейся буре, а рокот пенистых волн Дивейского моря вещал о подступающем к тэланским берегам шторме. Казалось, природа готовится разразиться в неистовом буйстве, призывая для этого все возможные стихии.
   Обезумевшая. Она была таковой. Чувствовала себя ею. Мысли о сыне роились в ее голове. Паника текла по венам - подстрекая, подхлестывая, убивая остатки разумности.
   Лураса ворвалась в покои отца, не заметив, как понуро расступились перед ней стражники. Что их не двое, как принято, а больше. Гораздо больше.
   Не увидела ни траурных повязок на запястьях мужчин, ни усыпанного землей порога. Не посмотрела на советников, заполонивших комнаты.
   И только вид брата заставил ее остановиться. Брата, стоящего возле кровати отца. Брата, поверх белых одежд которого лежала геральдическая цепь.
   Матерн стал вейнгаром.
   Лураса в отчаянии закричала.
  
   ***
   Он отошел от окна. Отошел с четким осознанием того, что завтра уже не сможет подойти к нему. Ни завтра, ни послезавтра.
   Странно, но злости не было. Ни злости, ни обиды, ни даже страха. Он просто ничего не чувствовал, будто кто-то лишил его эмоций. Полнейшее опустошение.
   Символичность происходящего грозила прорваться из него безудержным хохотом. Но это не был бы смех веселия или горечи. Нет. Он стал бы реакцией тела на разворачивающиеся во дворе события. События, которых он так стремился избежать, но не смог.
   Матерн сам не знал, что подняло его с кресла и понесло к окну некоторое время назад. Оторвало от графина с вином, в котором он искал спокойного сна, и заставило отставить бокал в сторону, чтобы он стал свидетелем этого.
   Возможно внутренний голос. Предчувствие. Или еще что-то. Это было не важно. Сейчас уже все было неважно.
   Мужчина окинул взглядом покои. Покои, в которые возвращался на протяжении двадцати лет. Они принадлежали его отцу и деду. Всем тех, кто правил Тэлой до него. Властвовал над тэланцами по праву рождения и крови. Именовался вейнгаром и с гордостью носил освященный обрядом титул. Всем им, но не ему.
   Завтра. День, когда двадцать лет назад он надел на себя геральдическую цепь. Надел неправедно, нарушив традиции. Просто снял с шеи почившего отца и присвоил.
   Никто не знал об этом. Не существовало свидетелей его беззакония. Все думали, что он получил власть по праву.
   Но нет. Он отобрал ее. И ни разу, ни на один миг по настоящему не пожалел об этом. И сейчас тоже. Он имел то, что должен был иметь. То, для чего родился на свет.
   Взгляд Матерна задержался на постели. Гладко заправленной, ни единая складочка не нарушала идеально ровной поверхности покрывала. Его безупречность кольнула, воскрешая в памяти тот день и час, когда он увидел сестру.
   Ополоумевшей бестией она ворвалась в покои отца. Он никогда больше не видел ее такой. Полные глаза слез, искаженное ужасом лицо. Цветом, под стать поминальных одежд - серая.
   Как она посмотрела на него! Как закричала! В то мгновенье он ощутил ее боль, как свою. Всего лишь мгновенье, но оно до сих пор живо в нем. Гложет где-то под сердцем, но не настолько сильно, чтобы он испытал раскаяние и пожалел о том, что совершил.
   В ночь исчезновения сына Лурасы, Матерн получил долгожданный ответ от Милуани. Он вечность ждал его. Молил о совете и поддержке, и сестра откликнулась. Ее послание изобиловало указаниями. Каждое из них четко разъяснялось - что, как, зачем. В какой последовательности. С кем отослать и на кого надеяться.
   Луани всегда была такой - дотошной в мелочах. Умела притворяться слабой, не умной, и в то же время планировать все наперед. И он поверил ей тогда. Послушался совета. Последовал ему.
   Добыть уригу не составило труда. Зелье всегда имелось у лекаря. Сославшись на приступы головной боли, он получил заветный пузырек и пояснения, как следует применять. Урига - трава капризная, смешанный настой долго не хранится, а потому лучше готовить его по мере необходимости.
   И у него она была - эта необходимость. Очень острая надобность - разрешить одну единственную проблему. Устранить племянника.
   Заветные капли смешались с вином, и он пришел к сестре искать примирения. Она была счастлива. Сияла ярче полуденного диска Гардэрна в летний день, а он ждал, что зелье подействует. Ушел лишь тогда, когда взгляды Лурасы и кормилицы стали рассеянными, когда убедился, что они не поднимут тревогу раньше времени.
   Затем настала очередь слуг Милуани. Он не хотел сам прикасаться к нему. За все шесть с половиной лет Матерн ни разу не дотронулся до племянника, подспудно боясь испачкаться, оказаться причастным к его жизни. Он лишь встретил мужчин возле конюшен и проводил по тайному ходу, выведя за пределы Антэлы, а вернувшись обратно, приказал себе забыть об этом лазе. Забыть навсегда и никогда более не вспоминать о нем.
   Матерн криво усмехнулся. Он то забыл, но судьба рассудила иначе, грубо напомнив о незаслуженно выброшенном из памяти. Посмеялась над ним, вернув Таргена во дворец тем же путем, которым он когда-то покинул его.
   Отвернувшись от постели вейнгара, мужчина подошел к столу. Наполнил бокал вином, и залпом опустошил его. Поводов напиться было предостаточно, в отличие от времени. Последнего у него практически не осталось.
   Матерн достал темный дорожный плащ и накинул его на плечи. Заранее приготовленная седельная сумка легла поверх крышки сундука. Он не был глупцом и подготовился к различным вариантам развития событий. Среди них присутствовал и этот - необходимость срочно покинуть Антэлу.
   Еще одна насмешка судьбы. Сегодня он вновь пройдет по скрытым от глаз подземельям. Вдохнет сырой и затхлый воздух потайного хода, чтобы покинуть пределы дворца. А утром, затерявшись в толпе рыбаков, покинет столицу, чтобы взять путь на Эргастению и пройти по тем дорогам, по которым двадцать лет назад слуги Милуани увозили его племянника, спеша добраться до эргастенских пещер.
   Матерн сдвинул стеновую панель, скрывающую вход в подземелье. Он снял с держателя факел и подпалил его от пляшущего в камине огня. Взгляд мужчины задержался на собственном отражении в зеркале. Геральдическая цепь правящего вейнгара все еще покоилась на его груди и тускло поблескивала, играя гранями. Свободная рука мужчины коснулась массивных звеньев, а перед глазами возник образ Кэмарна, схватившегося за грудь.
   Тогда он пришел к отцу рано поутру, почти с рассветом. Хотел поговорить с ним до того, как Кэмарн узнает об исчезновении внука. По его подсчетам Лураса должна была очнуться ближе к обеду, так что времени было предостаточно.
   Он вновь завел речь об обряде, о том, что уже долгое время выполняет обязанности вейнгара и прекрасно справляется. Говорил, что он готов и достоин стать главой Тэлы. Отец слушал, задумчиво кивал, но соглашаться не спешил. Впрочем, как всегда.
   А он доказывал свою состоятельность и заводился все больше. С каждым согласным кивком отца в нем разгорались злость и обида, разъедая кровь. А затем Кэмарн сказал ему это. Объявил, наконец, что вейнгаром станет племянник, и Матерн взорвался. С криком: "Не бывать этому!" - он заявил отцу, что его горячо любимый внук находится на пути в каменоломни и сгинет там, никому не нужной тварью, которой и является. Кэмарн успел вскочить с кресла прежде, чем схватился за грудь и камнем рухнул на пол. Его слова - слова сына, стали причиной смерти отца.
   Громкий стук в дверь вернул Матерна из воспоминаний. Мужчина огляделся. Бросил встревоженный взгляд на дверь, ожидая, что она откроется. Но нет. Дверь осталась закрытой, видимо, один из стражников пришел доложить о беспорядках, еще не зная, кто их вызвал.
   Медлить больше не стоило. Матерн не ожидал от племянника радостных объятий и благодарности за годы, проведенные в эргастенских пещерах. Скорее наоборот. Месть для него должна быть сладкой, а мужчина не хотел столкнуться с ней.
   Подняв седельную сумку, Матерн ступил в тайный лаз. Спускаясь в подземелье, он сожалел только об одном, что когда-то давно оказался слишком слаб духом, чтобы самолично пронзить сердце шисгарского отродья и навсегда устранить сына Лурасы со своего пути.
   Сейчас он бы сомневаться не стал. И позже не станет, когда вернется забрать то, что должно принадлежать ему.
   Когда Матерн оказался по ту сторону дворцовых стен, пальцы мужчины ласково пробежались по звеньям геральдической цепи. Он улыбнулся. Как бы то ни было, символ правящего вейнгара никогда не достанется Таргену, так же как не будет проведен обряд обличения властью.
   Отныне и навсегда единственным настоящим вейнгаром тэланцев будет он - Матерн.
  
   ***
   Когда Лураса пришла в себя, то увидела узорчатый потолок собственных покоев и встревоженное лицо склонившейся над ней кормилицы.
   Сон. Всего лишь сон! Очередной кошмар! Женщина заплакала. Заплакала беззвучно и горько. Без слез
   Это был только сон! Ее мальчик, ее малыш - только сон. Чувство потери, что так часто оставалось с ней после пробуждения, навалилось на грудь, грозя раздавить своей тяжестью.
   Она не хотела быть здесь. Хотела вернуться в выдуманный мир и остаться там навсегда, каким бы ни было продолжение. Мечтала остаться с ним. С Таргеном.
   - Ну, что ты милая, - утешающее прошептала над ней Гарья, и Лурасе захотелось исчезнуть. Раствориться и никогда больше ничего не чувствовать. Она зажмурилась еще крепче, будто это могло помочь желанию исполниться.
   - Очнулась? - тихий голосок Таирии полоснул по нервам. Раса сжала зубы, чтобы сдержать рвущийся изнутри крик.
   Она сходит с ума! Она настолько устала так жить, что ей мерещится то, что приснилось. То, что она жаждет получить.
   Женщина в отчаянии замотала головой, умоляя богов оставить ее в покое. Дать отдохнуть и забыть о боли.
   - Тетушка? - на этот раз голос прозвучал совсем рядом, и Лураса застонала вслух.
   Она глубоко вздохнула, готовя себя увидеть подтверждение собственного безумия - отсутствие Таирии в комнате, и открыла глаза. Но дочь Матерна стояла рядом с Гарьей, с надеждой смотря на нее. Раса шумно выдохнула.
   - Ири? - ее голос звучал неуверенно.
   - Тетушка!
   Ири без раздумий бросилась на грудь названной матери. Все страхи и сомнения последних недель вырвались из нее потоком бурных рыданий. Между надрывными всхлипами она повторяла, что нашла его. Что он странный и особенный. Что она иногда боится его, но только иногда...
   Но Лураса не слушала племянницу. Она смотрела в ласковые глаза Гарьи, ища в них подтверждение тому, во что боялась поверить, и постепенно, питаемая нежной уверенностью кормилицы, приоткрывала двери своей души.
   Гарья подхватила Таирию за мгновенье до того, как Лураса вскочила с постели. Наклоном головы она указала взволнованной матери направление, прижимая к себе плачущую девушку. Больше Расе не требовалась. В ночной сорочке и накинутом на плечи пеньюаре она устремилась в притворную - туда, где должен был находить он.
   Она ворвалась в комнату, чтобы застыть на пороге. Ее ищущий взгляд перескочил через незнакомую девушку, на мгновение задержался на седовласом старце, а затем остановился на спине стоящего у окна мужчины.
   Лутарг напрягся, ощутив его. Ее недоверчивое: "Сынок?" - перед тем, как потерять сознание, все еще звучало в нем. Трепетало в сердце, вместе с любовью и мукой, что молодой человек успел увидеть в ее глазах.
   Он сам принес ее сюда, держа настолько бережно, насколько мог. Она была такой маленькой, такой хрупкой, почти невесомой. Лутаргу с трудом верилось, что женщина подобная ей может быть его матерью.
   Но эти глаза. Огромные серо-зеленые глаза. Такие же, как на гобелене, они смотрели прямо в душу. Эти волосы отливающие серебром, что он видел в воспоминаниях отца. Эта боль, что звучала в ее голосе.
   Лутарг медленно, очень медленно повернулся. Когда его взгляд встретился со взглядом этой крошечной женщины - она не отвела глаз, не вздрогнула, как могла бы. Как он привык. Только еще сильнее побледнела и прошептала:
   - Тарген.
  

Глава 33

   Это была давняя традиция. Настолько давняя, что никто из простых тэланцев не решился бы обозначить время ее появления, кроме как - испокон веков. Лишь только писцы и хранители замковой библиотеки, имеющие возможность заглянуть в хроники, знали точную дату зарождения церемонии.
   Общетэланский помин вейнгаров проводился каждые десять лет. В этот день каменные двери гробницы открывались для всех желающих, и любой житель беспрепятственно мог пройти через одни из дворцовых ворот и положить подношения к ногам пустынного тигра, что охранял покой усопших. Считалось, что у почивших вейнгаров можно просить заступничества, ибо они, ушедшие в небесное царство Траисары, имеют доступ к трону богини и вправе передать ей прошение смертного. И простой люд пользовался этим, неизменно приходя к усыпальнице и в полголоса нашептывая свои мольбы, склонив головы пред каменным изваянием.
   Открытию гробницы всегда предшествовала траурная церемония. Неизменным ведущим ее был правящий вейнгар. Он возглавлял процессию, что выходила из дворцовых врат и шествовала до берегов Дивейского моря, которому при сожжении отдавалась щепотка праха покойного с тем, чтобы бурлящие воды донесли ее до берегов исторической родины тэланцев и сообщили далеким предкам об идущем к ним потомке.
   Сегодня жители Антэлы и прибывшие в столицу гости пребывали в растерянности. Собравшаяся возле замковых ворот толпа возбужденно гудела. Люд недоуменно переглядывался и переговаривался в ожидании церемонии, начало которой впервые на памяти сторожил задерживалось. Пылающий диск Гардэрна неуклонно взбирался по небосводу все выше и выше, а вейнгар с дворцовой свитой все не показывался, заставляя народ нервничать. Самые нетерпеливые заглядывали за спины гвардейцев плотной линией выстроившихся у ворот, но ничего кроме пустующего двора разглядеть не могли.
   Никто из них не знал, что за блистающими стенами дворца царит переполох гораздо более серьезный, нежели возле каменных стен. Что перепуганная прислуга прячется по углам, а личная стража вейнгара сбилась с ног, полночи разыскивая своего господина. Обеспокоенные тэланцы нетерпеливо дожидались начала церемонии, еще не ведая, сколь многое в жизни королевства изменила минувшая ночь.
   Лураса давно так не волновалась, так же, как и не представала пред таким количеством любопытных глаз, что поджидало у ворот. Руки дочери вейнгара тряслись, а губы время от времени подрагивали. Чтобы скрыть тревогу от находящихся рядом людей, женщина сцепила руки с замок, и попеременно, то закусывала щеку, то прикусывала губу. Вот только лихорадочный блеск глаз, еще припухших от пролитых за ночь слез, несмотря ни на что выдавал ее с головой.
   - Готово, - вынесла свой вердикт Гарья, окинув молочную дочь критическим взглядом, который сменился затем довольной улыбкой.
   На Лурасе, обтягивая тонкий стан, красовалось пепельного цвета платье, соответствующее случаю. Волосы ее были заплетены в косы и уложены короной на голове, которую покрывала кружевная вуаль плакальщицы. По обычаю все женщины в этот день покрывали голову - простолюдинки платками, а благородные дамы тончайшим кружевом.
   Раса посмотрела в зеркало, но видела не себя, а стоящего чуть поодаль сына. Его черные волосы, собранные в традиционный хвост вейнгара с тремя косицами, перекрещенными на макушке и убранными на затылке в общий пучок, заставили ее сердце сжаться от боли и гордости. На широких плечах молодого человека покоился укороченный плащ, а бедра опоясывала перевязь с ключами, которыми он должен будет отворить гробницу.
   Им большого труда стоило уговорить его на это действо. И он согласился, но с одним условием - скрыть глаза, и сейчас пришедшая с ним девушка - Литаурэль, подходила к Лутаргу с широкой черной лентой в руках, чтобы выполнить его требование.
   Лураса была против этого. Не хотела, чтобы сын стыдился чего-либо, но перебороть его убежденность, что так будет лучше, не смогла.
   Лутарг! Всякий раз, когда она называла его по имени, в груди щемило, а на глаза наворачивались предательские слезы. Их мальчик - судьба сама дала ему новое имя. То имя, которое когда предлагал ей его отец. Из открытого миру, непоседливого Таргена он вырос в замкнутого, таящегося в себе мужчину - Лутарга, и это имя как нельзя лучше подходило ему.
   Сын Лурасы и Антаргина - их малыш. Уже взрослый, но для нее так и оставшийся ребенком.
   - Пора, - Раса смахнула слезинку с ресниц и отпустила на лицо вуаль. - Мы и так сильно опаздываем.
   Лутарг согласно кивнул, хоть и не чувствовал уверенности в правильности их решения. Он просто не смог ей отказать. Духу не хватило. С того момента в комнате, когда мать обняла его и тихо заплакала, пряча всхлипы на его груди, он ни в чем не мог ей отказать. А она не отходила от него ни на шаг, словно боялась, что сын исчезнет. Все время прикасалась к нему, то теребя волосы, то гладя руку, то поправляя что-то, ведомое только ей. И как ни странно, раздражение не просыпалось в нем от этих касаний. Скорее наоборот - рождало приятное тепло и некое чувство защищенности, будто материнское присутствие могло спасти его от всех напастей. Это было странное чувство, необычное для него, но от этого особенно приятное.
   Колонной они подошли к дворцовым воротам. Гвардейцы расступились, готовясь встать двумя рядами по бокам. Толпа сперва восторженно загудела, приветствуя вейнгара и его свиту, и лишь затем, не увидев Матерна, заволновалась.
   Лураса гордо подняла голову, цепляясь за руку сына и радуясь, что заплаканное лицо скрывает вуаль. Позади них, держа в руках букеты цветов, шагали Таирия и Литаурэль. За девушками следовали советники вейнгара. Некоторые из них несли штандарты, иные - фолианты хроник, и все в равной мере ощущали одинаковое напряжение, ожидая реакции толпы.
   Но ничего страшного не произошло. Народ, узрев присутствие пропавшей дочери вейнгара, разразился радостными воплями, которые по цепочке разбежались во все стороны, и тронулся вслед за ведущими церемонию к дивейским воротам Антэлы, примыкающим непосредственно к пирсам.
   Когда имена всех вейнгаров были зачитаны, а цветы опущены в соленые воды Дивейского моря, процессия повернула обратно во дворец. Теперь осталось открыть гробницу и преподнести дары.
   Со своей ролью Лутарг справился без труда, а когда двери закрылись за членами вейнгарской семьи, даря им несколько мгновений наедине с предками, молодой человек снял повязку и огляделся. Здесь все было бледно-желтым - песочным. Пол, стены, сводчатый потолок символизировали места, откуда в далеком прошлом прибыли переселенцы. И только овальный постамент, на котором расположился пустынный тигр, сиял чистейшей голубизной морских волн.
   - Идем, - Лураса взяла сына за руку и подвела к одной из стен.
   Насколько он понял, они были поделены на отсеки, в каждом из которых хранился прах почившего вейнгара. Они подошли к одному из таких квадратов, и мать нежно провела по нему рукой.
   - Твой дед. Кэмарн, - с грустью сказала она. - Сегодня ровно двадцать лет как он ушел в царство Траисары. Он очень любил тебя, помнишь?
   Лутарг моментально напрягся. Каждый раз, когда она с надеждой произносила подобное "помнишь", в нем что-то переворачивалось.
   Он хотел! Очень хотел помнить! Но сколько не заглядывал в себя, не находил ничего, кроме темноты. Эти годы, что он провел в ней, просто стерлись из его памяти. Исчезли, поглощенные тем, что было далее - темнотой одиночества.
   Раса горько выдохнула и крепче сжала горячую ладонь сына. Еще некоторое время они провели в гробнице, а затем, настежь распахнув двери, удалились во дворец, оставив тэланцев, ожидающих своей очереди, наедине с их мыслями и просьбами.
   Это был длинный и бесконечно суматошный день для всех обитателей дворца, и, конечно же, для семьи вейнгара. Таирии пришлось взять себя в руки и следить за тем, чтобы на столах, накрытых вдоль замковых стен, не иссякали угощения для жителей столицы и прибывших на помин тэланцев. Литаурэль помогала ей по мере возможностей, но лишь тогда, когда Лутарг находился рядом. А это случалось не часто, так как Лураса не желала отпускать от себя сына ни на мгновенье.
   Самой Лурасе пришлось объясняться с советниками, что оказалось делом достаточно сложным. И если бы не Сарин и еще несколько человек из самого совета, занявшие места в нем еще при Кэмарне, ей бы пришлось совсем тяжко. Плюс ко всему Раса все же уговорила Лутарга в пределах дворца обходиться без повязки, и это создало ряд проблем, возглавлял которые, конечно же, страх.
   Молодой человек ощущал его повсеместно, куда бы мать не привела его. Липкие щупальца людской боязни следовали за ним по пятам, впиваясь в сердце и напоминая о неуместности.
   Несмотря на все старания Лурасы, он был здесь лишним - чужим. Единственными островками спокойствия для него являлись она сама, Лита, Сарин, Таирия и Гарья. Только они без затаенного ужаса смотрели ему в глаза, не шарахались в сторону, если он делал какое-то движение, и без задней мысли приближались, чтобы сказать что-то или прикоснуться.
   Лутаргу нестерпимо хотелось спрятаться от этих боязливых, изучающих взглядов, что ощупывали его со всех сторон. Они неосознанно возвращали его во времена, проведенные в эргастенских пещерах, воскрешая в душе стремление к обособленности, напоминая об инаковости и месте, где он не чувствовал себя таковым. Рождали в нем непреодолимое желание вернуться туда, где он будет обычным. Таким, как все.
   Эти мысли Лутарга полностью разделяла Литаурэль. Девушка не могла избавиться от напряжения, сковавшего всю ее. Даже улыбка, которая не сходила с лица, была вымученной. Не настоящей.
   Она старалась держаться как можно ближе к Лутаргу. То и дело дотрагивалась до него, черпая силу в этих прикосновениях, убеждая себя в том, что пока он рядом ничего страшного с ней не случится. Он не позволит. Но навязчивое беспокойство все же не покидало ее на протяжении всего дня. И лишь поздно вечером, когда их маленькая компания из шести человек собралась в покоях Лурасы, рожденная с духом позволила себе вздохнуть с некоторым облегчением. Вот только надолго ли? Ответа на это вопрос у Литаурэль не было.
   - До сих пор не могу поверить, что они замешаны в этом, - удрученно призналась молочной дочери Гарья. - Ладно, Матерн. Всякое можно было ожидать после стольких лет. Он почти кричал об этом. Но Милуани...
   Раса сочувственно взглянула на кормилицу, бездумно поглаживая пальцами руку сына, лежащую на подлокотнике. Она понимала ее растерянность, так как сама еще до конца не осознала рассказанное Таирией.
   Ее родные, любимые когда-то брат и сестра позволили себе так поступить. Верить не хотелось, но обстоятельства вынуждали. Покинувший дворец Матерн, заточение сына в каменоломнях Эргастении - не оставляли ей выбора, разрывая тонкую связь, что еще соединяла Лурасу с кровными родственниками. Было больно.
   - Могу предположить, куда он направился. И даже знаю, как, - вставил свое слово Сарин, хмуря брови.
   Пять пар глаз обратились к старцу, но понимание, написанное на лицах присутствующих, разъяснений не требовало. Каждый догадывался о конечной цели путешествия Матерна.
   Литаурэль, ощутив пробуждающуюся в Лутарге злость, подошла к молодому человеку и положила руку ему на плечо, напоминая о сдержанности. Мужчина вздрогнул, а затем послал ей благодарный взгляд и накрыл тонкие пальчики своей ладонью. Лита в ответ улыбнулась.
   - Что мы скажем людям? Ведь придется объяснять... - задумчиво протянула Таирия, стоящая рядом с Лурасой и теребящая бахрому покрывала, наброшенного на спинку кресла.
   - Совет разберется с этим. Ристарг обещал подумать, посмотреть в хрониках, как можно провозгласить Лутарга вейнгаром. Обряд мы провести не можем, да и геральдическая цепь все еще у Матерна. В покоях ее не нашли.
   Лутарг присутствовал при разговоре матери с главой совета, но тогда возражать не стал. Сейчас же он молчать не собирался.
   - Я не буду вейнгаром, - сказал он тихо и категорично, тем самым повергнув в шок Лурасу, Гарью и Таирию.
   Лишь Сарин понимающе склонил голову, изначально готовый к подобному повороту.
   - Но почему? Так должно было быть!
   Лутарг посмотрел на мать, ощущая, как сжались ее пальцы на его руке, выказывая охватившую женщину тревогу.
   - Возможно, - отозвался он, сожалея, что своими словами расстраивает ее. - Но это было давно, до того как... - молодой человек запнулся, не желая напоминать о предательстве близких людей. - ... как все изменилось.
   - Но...
   - Антаргин ждет меня. Все ждут. Я должен искать кариал, а не править, - вздох облегчения, слетевший с губ Литаурэль, вторил ему за спиной. - К тому же, Таирия достойна стать правителем, - закончил он, взглянув на сестру.
   Ири зарделась и отрицательно замотала головой.
   - Вейнгар - мужчина, - прошептала она и, окончательно засмущавшись, потупилась.
   - Все бывает впервые, - не согласился Лутарг, выразительно оглядев Лурасу и положив руку себе на грудь, в качестве подтверждения.
   Раса подавила стон, а он, ощутив материнскую боль, опустился на колени перед креслом, в котором она сидела. Взяв руки Расы в свои, Лутарг окинул взглядом искаженные страхом черты. Она боялась, что сын покинет ее. Вновь оставит одну.
   - Я еще не нашел его, мама.
   Он впервые назвал ее так - мама. Как ни странно, это слово далось мужчине легко, словно часто срывалось с губ. Было привычным.
   - И я не оставлю тебя.
   Она всхлипнула и, высвободив руки, коснулась ладонями его щек. Губы Лурасы дрожали, когда женщина произносила: "Я люблю тебя, сынок". В глазах ее светилась вся глубина этой любви, и Лутарг тонул в ней.
   За этой сценой никто не заметил, как Таирия выскользнула из покоев тетушки и тихонько прикрыла за собой дверь. Сердечно Ири трепыхалось раненой пташкой, когда девушка торопливо шагала по дворцовым коридорам в направлении своих комнат - от радости за них, нашедших друг друга, и горечи за свою собственную семью. Горечи за отца.
   Решение пришло неожиданно, когда Лураса заговорила об отсутствии геральдической цепи вейнгара. Таирия на память пришел амулет, когда-то вытребованный у отца в подарок. Тяжелый, массивный он явно должен принадлежать мужчине. Она всегда так думала, и потому ни разу не надела.
   А раз мужчине, так почему бы не ее брату? Она собиралась передать его Лутаргу.
   Спешно достав из тайника шкатулку, Таирия отыскала требуемую вещь и, напоследок пробежав пальцами по телу изумительной кошки, заторопилась обратно.
   Она ворвалась в комнату, прервав монолог Сарина о дворцовой сокровищнице и возможных вариантах поисков кариала. Ири не совсем понимала, что он из себя представляет. Руки так и не дошли расспросить подробнее, мысли все время были заняты другим.
   Неожиданным появлением обратив на себя пристальные взгляды, в том числе и Лутарга, девушка засмущалась. Откуда-то выплыла мысль, а что если брат откажется от ее подарка? Или он не понравится ему?
   С неуверенной улыбкой на губах Таирия подошла к Лутаргу, не зная, как ответить на его вопросительный взор. Но затем, отбросив сомнения, со словами: "Я хочу, чтобы это было у тебя", - протянула молодому человеку дорогой ее сердцу амулет, надеясь, что брат оценит его по достоинству.
   Лутарг оценил, как и все собравшиеся в комнате.
   Едва пальцы мужчины коснулись лежачего на девичьей ладони диска, кошка, изображенная на нем, шевельнулась, а рьястор с оглушительным рыком появился у ног Лутарга. Повелитель стихий явился взору в образе полосатой кошки, но уже через мгновение закружился вихрем сияющих частиц, чтобы превратиться в бело-голубого волка с горящими синеной глазами, и найти отражение на медальоне Таирии. В центре золотого круга теперь другой хищник готовился к прыжку - волк.
   Из всех собравшихся в комнате людей, только Литаурэль мгновенно поняла, что произошло. С радостным криком: "Нашли! Это он!" - она кинулась на грудь Лутаргу и, обвив его шею руками, запечатлела на мужской щеке звонкий поцелуй. Молодой человек только и успел, что обхватить ее талию и сделать шаг назад, для поддержания равновесия.
  
   ***
   Спустя несколько часов, когда Таирия, Сарин и Гарья отправились досыпать оставшиеся до рассвета часы, Лураса с сыном и Литаурэль стояли у окна в покоях дочери вейнгара и смотрели на постепенно угасающие звезды. Раса прижималась щекой к предплечью сына, впитывая в себя его близость и тепло, убеждая себя, что теперь в их жизнях все наладится, и уже никогда не повторятся долгие дни болезненного одиночества. Еще немного, и их семья полностью воссоединится, и тогда, та часть ее сердца, где еще клубится непроглядная тьма, озарится ярким светом присутствия Антаргина. Тогда она вновь будет абсолютно счастлива.
   Литаурэль же, ощущая крепость мужских пальцев переплетенных с ее, вспоминала слова Сарина о том, что Лутаргу необходим человек, который сможет верить за двоих. Она - сможет, - решила для себя девушка, отворяя собственное сердце, чтобы окончательно впустить в него мужчину, который так давно безраздельно занимал ее мысли. Прочно и, видимо, навсегда, стал частью ее самой.
   Для самого Лутарга это время стало временем открытий. И они заключались в нем самом. Мужчина окончательно осознал, что никогда не был одинок. Что всегда, каждый миг его жизни, где-то были люди, думающие о нем. Скучающие и волнующиеся. А еще, любящие.
   Его мать и отец. Любящие его и друг друга. Пронесшие это чувство через все беды, что им пришлось претерпеть, через всю боль, что встретилась им на пути. И если он был достоин их любви, то, возможно, сможет и сам поверить в нее.
   Он разрешит себе попытаться. Разрешит себе полюбить.
  

Эпилог

   Риан задумчиво разглядывал стоящих перед ним мужчин. На груди у каждого из них, играя разноцветными гранями драгоценных камней, покоился золотой диск - его творение. С помощью этого, вроде бы обыкновенно украшения, он соединил тресаиров со своей жизненной силой, отрезав часть их сущности от сестры.
   Сейчас они не выглядели бесплотными духами, что заявились к нему ранее. Сейчас это были полноценные телесные существа, практически не отличимые от других людей, за исключением одного "но". У обычных не было в подчинение свирепой составляющей, способной побороть любую живую тварь. Кроме него, конечно, и тех, кого он соизволил взять под свою защиту.
   Мужчина нахмурился, виня себя за то, что не дошел до этого раньше. Скольких потерь можно было бы избежать, догадайся он об этой маленькой хитрости. Например, тогда, когда создавал кариал для Повелителя стихий. Перетянуть к себе Рьястора - вот о чем он всегда мечтал. Почти всегда. С тех пор как осознал дарованные им возможности.
   Сколько лет прошло прежде, чем он по достоинству оценил преимущества тресаиров? Сто? Двести? Больше?
   Гораздо больше, - вынужден был признаться себе Риан, и это раздражало.
   Он всегда смотрел вперед, в отличие от витающей в облаках сестры. Всегда стремился создать нечто особенное. И создал - державу, полностью подвластную ему. Вот только его творение состояло из обычных людей, а она...
   Она сотворила свою собственную расу. Отличную от всех других. Ту, которой он не смог завладеть.
   Его взгляд вновь обратился к лицам пятерых мужчин. "Еще не все потеряно", - напомнил себе Риан, с жадностью сглотнув слюну. Вернее, все впереди.
   - Я хочу... - он поймал подобострастный взгляд Окаэнтара. - ... чтобы вы привели ко мне Рьястора. Все равно как, но он должен быть у меня. Иначе...
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"